Ru VN

Дубликат, приквел.

Глава 1 http://vn.reactor.cc/post/3329375
Глава 2 http://vn.reactor.cc/post/3330361

Глава 3

Гурт

Гурт

Двадцать два цикла от знакомства с Ульяной.
Ульяна переживает больше меня. Приезжает каждую неделю на три дня, обклеивает датчиками, бывает — бьет током, заставляет решать тесты. Все это записывает, а потом всю ночь не спит на кухне — обрабатывает результаты. И с каждым циклом становится все мрачнее и мрачнее. Скрывает это, но я то вижу. Я поддерживаю ее, как могу, делаю вид что верю, что все хорошо. Но вот, кажется, наступил кризис. Я же тоже не сплю, вместе с Ульяной. И вот, вместо привычных шелеста бумаги, щелканья клавиш, бормотанья вполголоса, — полчаса уже стоит тишина. А потом раздается сдерживаемый всхлип.
— Что случилось, Рыжик?
— Сёмка. Я тупая, бездарная и бесполезная дура! Я изучила все что есть на свете про таких как ты, я терроризировала Виолу, бабулю, твоего шефа, я запустила учёбу… Лучше бы я в футбольную команду год назад записалась, чем на эту практику проклятую. А сейчас, получается, что я тебя обманула. Я пообещала и не сделала…
Первый раз вижу Ульяну такой подавленной. Она лежит, свернувшись калачиком, и тихо жалуется.
— … Я не могу открыть эту дверь. И никто не может. Полгода назад я думала, что все так просто, а никто не занимается вами, потому что вы никому не нужны. А чем дальше я зарывалась, тем все оказывалось сложнее и запутаннее. А сегодня я ехала в поселок с твоим шефом, и он сказал мне, что вы отражения людей только с одной стороны. А с другой — отражения тех существ из другой вселенной, которые тоже лезут в вакуоли, только со своей стороны. Сёмка, скажи мне что ты не инопланетянин.
Устала.
— Рыжик, все нормально. Я тебя никогда и ни в чем не обвиню. В неудаче? Глупо. Знаешь, Рыжик. Если даже все так печально, то все равно, ты была и пока есть в моей жизни. Спасибо тебе. И еще за то, что ты что-то для меня пыталась сделать и тебе было не все равно. — И сейчас мне приходится впрыскивать в Ульяну дозу оптимизма, хотя обычно происходит наоборот. — Но мы же не сдадимся?
— Нет конечно, Сёмк.
— В самом плохом для нас случае ты просто повторишь попытку.
— Сёмк?
— Что?
— Это для тебя будет плохой случай. А я уж оторвусь на тебе, за все потраченные нервы. Тебе, кстати, привет от родителей.

— Родственник, будешь мне помогать.
Вчера Рыжая уехала. Повисла на мне, сказала, чтоб я ее не провожал, и запрыгнула в мотовоз. А появится теперь она только через полтора цикла. Или даже через два — сессия. Зато потом обещала поселиться тут на постоянное место жительства. «Нельзя сдаваться! Но времени совсем не осталось, Сёмк!»
— Яволь, шеф. А что делать надо?
Вчера Рыжая уехала, а сегодня приехал шеф.
— Узлы мы объедем, с пионерами пообщаемся, данные соберем. Не стоило бы тебя к этим делам привлекать, но больше некого. Сам видишь — сокращения у нас. В лабораториях одни только заведующие остались, да те у кого темы отработаны больше, чем на девяносто процентов. Остальных на материк отправляют. Охрану вон сократили, оставили армейцев десять человек и Толяныча.
— А что за тип в галстуке по поселку шатался?
— Это директор новый, из бывших комсомольских вождей. Филиал-то здешний в самостоятельное учреждение выделили, а его директором назначили. Ну а мы все в старом институте числимся, вот нас на материк и вывозят. Скоро и мы с тобой расстанемся.
Вот, мне даже жалко стало. А еще я сразу об Ульяне подумал.
— А как же?…
— Рыжая твоя любовь? Не знаю. Может и все хорошо еще будет… Сегодня заночую у тебя, а завтра отсюда на мотовозе поедем. Кстати, это последние циклы, когда он ходит. Тоже сокращают. Остается только кольцевой поезд и составы снабжения. Ну и автобусы еще.

День второй от отъезда Ульяны. Мы с шефом устраиваемся в домике, уже в четвертом по счету узле. Два узла в день, один до обеда, один после.
Мотовоз высаживает нас на платформе возле моста, а сам уезжает в неведомые дали. Мы идем к лагерю, ориентируясь на цветные пятнышки флагов и отблеск солнца на макушке Генды. В лагере сразу находим вожатую, а та уже, по указаниям Шефа, собирает пионеров в столовой. Я раздаю анкеты, пионеры их заполняют, я анкеты собираю. Мы обедаем, или остаемся ночевать, смотря по времени суток, а переночевав или пообедав, хитрой тропинкой идем к мосту, где нас подбирает мотовоз.
— Ну и как тебе Узлы, родственник?
— Лагеря? Древнегреческий Элизиум.
— Острова блаженных? Ну да. Блаженны нищие духом...
Мы с шефом достаточно легко понимаем друг друга. Все-таки сказывается моё происхождение.
— Шеф, а расскажи, откуда я взялся?
— Да нечего тут рассказывать. По глупости, — шеф усмехается, — да, по глупости, можно сказать, залетел. Молодой был, вроде Рыжей твоей, полез датчики ставить в одиночку. Ну и в язык тумана вляпался. Чуть в нем и не остался. А когда к Старому корпусу выбрался, тут ты за мной из тумана и вышел. Хорошо, что я тогда испугался, не стал к тебе подходить, а спрятался в здании. А потом смотрю: человек лежит, голый, и, вроде, живой еще. Подбежал, стал в чувство приводить. Тут меня и нашли. Тебя в Узел, мне строгий выговор.

День четвертый от отъезда Ульяны. Анкеты розданы, анкеты собраны, обед поглощен. Идем к железной дороге. Обратная тропка, кстати, не такая и хитрая. Еще в первый раз возникло подозрение, а сейчас мой наметанный глаз уже сразу видит, куда нужно свернуть, чтобы не попасть в хитрый выгиб местного пространства, и не оказаться развернутым лицом к лагерю. Часто даже раньше шефа, который все время сверяется с каким-то прибором, вроде компаса.
— С пионерами не общался?
Отрицательно мотаю головой. Какое там. Я только пригляделся к ним, за эти семь узлов. Я, оказывается, за время активной фазы, забыл, как девочки выглядят. Алиса, Лена, Славя. Миксов, тех помню: Мику, Женю и Сыроежкина, но их двойников я и в поселке вижу. А вот Ольгу Дмитриевну, ту сразу узнал. Алиса, Лена, Славя, Сыроежкин, Женя и Мику, — вот и весь старший отряд. А остальные: средний отряд и мелюзга, — те вообще не заслуживают внимания. Ну так мы их и не анкетируем.
Интересно, кем нас шеф представляет вожатой?
— Шеф, а почему пионеры?
— А кто его знает? Может детство свое вспоминал кто-то из первой экспедиции. Хотя нет, там копии вроде бы взрослые были. Ну, значит, из второй или третьей. ИМ всё равно.
Разговаривая, мы с шефом обходим салон мотовоза, опуская черную светомаскировку на окнах. «А то никуда, кроме Шлюза, из узла не попадем», — объяснил мне шеф в первый же день.
— А кому — ИМ? — Так же выделяю местоимение.
— Есть такая гипотеза. Из тех, что озвучиваются молодняком, за рюмкой чая. Что мы столкнулись с разумными обитателями другой вселенной, когда начали изучать вакуоли. Что мы этих обитателей не заметили, а они нас принялись изучать. Причем изучать строя модели, то есть вас. А потом им это наскучило и они ушли, бросив и модели, и машину по их созданию, и машину по обустройству вакуолей. Самое интересное, что мы нашли входы в эту машину и даже как-то ей пользуемся.
Мотовоз, наконец, трогается. Сейчас надо поспать, а то вообще из Узла не выберемся. Если не поспать, то хотя бы, прикрыть глаза и замолчать минут на десять.

День десятый от отъезда Ульяны. Очередной узел. Вечер. Сегодня в лагере дискотека! Надо же.
— Родственник, сходи протрясись.
Точно, я представляю, как это будет выглядеть. Если шеф для пионеров, да и для вожатой тоже, просто живой бог, которого одновременно почитают и боятся. (Не знаю, может это его человеческое происхождение так действует). То я — существо одновременно и более близкое, и более загадочное. Так вот, прихожу я такой нарядный на дискотеку, а меня обступает толпа и молча смотрит. Самые смелые — трогают. На мои вопросы — глупо хихикают и краснеют. Если пригласить потанцевать, то убегут? Или упадут в обморок? Потому что все мои встречи с пионерами, в отсутствие шефа, проходят по одному сценарию: идешь по аллее, оглядываешься, а за тобой пара пионеров, минимум, следуют. И взгляды постоянно, изучающие, и, кажется, еще и умоляющие. Спросишь: «Что случилось?» — убегают или дерзят. А если остановиться и сесть на скамейку, то вокруг постепенно толпа собирается, и даже самые разумные из них объяснить ничего не могут. А когда наедине с кем-то объяснится пытаешься — тоже никакого результата, только гротесковые смущение, агрессия, флирт или дружелюбие. А толку ноль. А еще на них таблички можно повесить: «Грустная скромница», «Активистка», «Лагерная хулиганка», ну и так далее. Это уже для совсем тупых посетителей. Господи, Ульянка, чудо моё рыжее, не дай мне превратиться в подобное, вытащи меня отсюда, пожалуйста!
Алиса, Лена, Славя, Мику, Женя, Сыроежкин. И еще мой двойник. Не знаю, по какой причине, но шеф категорчески запретил мне общаться с двойником. «Если он захочет с тобой поговорить, лучше убегай. Главное, чтобы он сам вашего сходства не успел заметить».
Надоело мне их жалеть — пойду и потанцую. Алиса, Лена, Славя, Мику, Женя, да хоть вожатая. С Сыроежкиным я танцевать отказываюсь. Принимаю такое решение, бедный Сыроежкин, и иду на площадь.
Ну что сказать: на первый взгляд — обычная дискотека в маленьком пионерском лагере. В одном углу октябрята, под руководством Слави танцуют что-то своё, посередине площади топчутся старшие, все кроме Жени. А по периметру — половина среднего отряда. А вторая половина сидит на скамейках, потому что стесняется. Ну и Женя там же. Двойника не видать. Двойник, кажется, вечно где-то пропадает. Веселье? Нету там никакого веселья. Мелкие еще как то развлекаются, а остальные, как-будто ответственную работу выполняют.
Хотел развернуться и уйти, но перехватил взгляд Лены. Столько тоски и безнадёги в глазах я даже у себя в зеркале не видел. Ну, значит с Леной. Я моргнул и впечатление исчезло, но ведь было же оно… Ульяна все твердит, что я добрый. Я вдруг подумал, что ни разу не танцевал с Ульяной. И, получается, первый свой осознанный танец я буду танцевать с Леной.
— Лена, потанцуешь со мной?
— Я?… … … — И шепотом. — Да. — И глаза в пол.

День одиннадцатый от отъезда Ульяны.
— Это еще что за делегация? Ты не знаешь, родственник?
М-дя. Мы на мотовоз спешим, а у выхода из лагеря нас ждут девочки: Лена, Славя, Алиса, Мику. Сидели на крылечке… в общем, в этом здании в поселке механические мастерские, а в лагерях в нем постоянно Сыроежкины отираются. А как увидели нас — встали, дружно, как по команде и смущенно так под ноги смотрят. Как будто у Лены заразились. Мы прошли мимо них к воротам, я только и сказал:
— До свидания, девочки.
И сзади, в спину, кто-то из них, грустно:
— Семен, приезжай еще.
Шеф какое-то время молчит, а потом выдает:
— Импринтинг! Ну конечно, как я сразу не догадался! Зря ты меня послушался вчера… Танцевал с ними?
— Ну да, а что?
— Просто, кажется, ты фактически признался каждой из них в симпатии.
А уже в мотовозе шеф со вздохом произнес, глядя прямо перед собой:
— Можно этого не осознавать, но пустота внутри, она ноет и просит ее заполнить. Особенно, когда от тебя одна дырявая оболочка. Меня это тоже касается.
А я подумал о том, что, в сущности, о шефе ничего не знаю. Изначально я не принимал людей, потом, влюбившись в Ульяну, был вынужден как-то упорядочить своё отношение к человечеству. Но дружить с ними — увольте. И тут же вспомнил слова Ули: «Вы бы долго присматривались друг к другу, но подружились бы...», и еще записку от шефа. Да, разбираться нужно с конкретными людьми, а не с человечеством в целом.
— Шеф. А зачем и почему вы стирали самосознание у активированных?
— От страха. Я не первый, но если хочешь наказать инициаторов, то можешь начать с меня.
Остаток пути мы молчим, я думаю, что разговор закончен, но вечером, в очередном лагере, шеф возвращается к разговору.
— Я и сейчас боюсь. И остальные боятся. Нужно рассказать тебе всё, по чести и совести, а мы боимся. Не тебя, конечно. А той штуки, что держит тебя на привязи. Вдруг услышит.

Все кончается. И наша поездка по лагерям тоже. Шеф уехал в поселок, а я остался у себя в будке. Где-то вот-вот, в начале следующего цикла, должна вернуться Ульяна. А я переночую и поеду в поселок помогать шефу. Не скажу, что я его простил, но, мне кажется, он искренне верит в то, о чем мне говорил.
Утром, сажусь в мотовоз и приезжаю к руинам. Поселок напоминает контору, работники которой готовятся к переезду, упаковывают вещи, причем машина уже сделала одну ходку и вот-вот вернется.
Поэтому поговорить с шефом не получается, я бестолково шатаюсь по поселку, пока не оказываюсь около стенда с приказами. На меня никто не обращает внимания, так что я останавливаюсь и читаю.
Да, филиал института реорганизуется в научно-производственный центр «Сфера».
Директором НПЦ назначен… Замом назначен…
Персоналу института приказывается убыть по месту основной площадки института в город… — Вот как оказывается город, куда мы с Улей ездили называется!
Отъезд персонала организовать в три приема и дальше списки. Первая партия уезжает сегодня, Ульяна и шеф во второй очереди — это через три дня.
Прикидываю: сегодня Ульяны не было, следующий автобус — завтра. Завтра приедет, послезавтра уедет, забрав медведя. Господи, плохо то как! И что с этим делать — непонятно. Не держать же ее здесь, в лесу? Пойти к новому начальству? Не знаю, не верю я в успех. Дождаться Ульяны и вместе с ней решать? Не-зна-ю!
А пока я так стою и тихо паникую меня окликают.
— Вы — Персунов-дубликат?
Оглядываюсь. Ко мне подходит незнакомый красавчик. Кожаный пиджак, галстук — по здешней жаре-то. Красная дерматиновая папка под мышкой. Лет ему около тридцати, лицо приветливое и располагающее. Кажется, кто-то из нового начальства. Как сказал шеф: «Из бывших комсомольцев». Почему «бывших»? Жду продолжения.
— … Я — заместитель директора НПЦ. — Протягивает руку для пожатия. — И у меня для вас поручение. Подождите меня около модуля.
Пожимаю руку, киваю и отправляюсь, следом за красавчиком, к административному модулю. Может, если я хорошо себя зарекомендую, удастся выторговать отсрочку для Ульяны?
На крыльце модуля замдиректора обменивается рукопожатиями с убегающим куда-то новым директором — этого я уже знаю в лицо, и скрывается внутри. А на крыльце остается лежать выпавший из папки машинописный листок. Поднимаю его — отдам хозяину, когда тот вернется, и отправляюсь на площадь, с таким расчетом, чтобы меня было видно с крыльца модуля. Наблюдаю за суетой отъезда.
Не хочу, чтобы Ульяна уехала, вот! Господи, в которого я не верю и которому нет до таких как я никакого дела, сделай так, чтобы Ульяна осталась!

Мне поручено сопроводить местных Женю, Сыроежкина и Мику в Узел номер один, где и предать их в руки тамошней вожатой. Сам же я должен, по выполнении поручения, явиться в поселок и поступить в распоряжение новой администрации. При этом зам уточняет у меня — единственный ли я в активной фазе? А получив утвердительный ответ смотрит на меня с непонятным выражением. Как собака на кости на прилавке.
С местными миксами я, в этом цикле, еще не общался, так что иду сначала знакомиться. Меньше всего проблем оказывается, что удивительно, с Женей. Женя работает под началом Толяныча в отделе кадров: картотеки, приказы, учет и прочее, но тот отпустил Женю без возражений. «Давай, Евгения, съезди на полторы недели. А то не до тебя сейчас». А врученная ей путевка (Открытка с совенком в пионерском галстуке с лицевой стороны и ее именем и фамилией на обороте.), совершенно убедила Женю. Сыроежкин не хотел уезжать, ведь тут он работает с самим Трофимовым! Но подчинился распоряжению администрации. А Мику — она числится в лаборатории шефа не хотели отпускать работники. И не болит же у них голова от ее трескотни?
В итоге, договариваемся, что в три часа дня мы встречаемся возле столовой. А вообще, местные миксы выгодно отличаются от тех миксов и копий, что живут по лагерям. Люди и люди, только что биография с несуразностями. Или это общение с хомо сапиенс на них так благотворно сказывается?

Сижу в курилке у стены административного модуля, за углом от входа и жду когда все соберутся. Подходит шеф. Здороваемся, он, неожиданно, предлагает сигарету, а я отказываюсь. Шеф делает несколько затяжек, бросает недокуренную сигарету в трехлитровую консервную банку из под томат-пасты, служащую здесь пепельницей.
— Я тут кое-что оставил для тебя, на случай, если не увидимся. В лаборатории, на доске объявлений. И, вот, послушай.
Шеф встает и уходит, а на скамье остается лежать магнитофонная кассета. Я верчу ее в руках и думаю — где и на чем я могу ее послушать? Но тут вижу, как Женя, в сопровождении Толяныча, появляется у крыльца столовой и бегу к ним, засунув кассету под металлический отлив ближайшего к курилке окна. Хотел взять с собой, но эти не разношенные шорты с тесными карманами не позволили.
Пока дергался с кассетой подошли и остальные участники экспедиции: Сыроежкин с туристическим рюкзаком и Мику с пижонским чемоданом, явно не казенным, явно кто-то из сотрудников подарил. Любят ее все же? Возможно.
Идем к мотовозу, а по дороге Толяныч, взяв меня под локоть, ускоряет шаг.
— Семен, на секунду.
— Я слушаю вас, Анатолий Васильевич.
— Я здесь уже практически никто. Так что могу только советовать. Так вот, Семен. Не возвращайтесь в поселок. Потеряйтесь или в лагере, или в вашем бунгало, пока не уснёте. И, не давайте себя найти. У вас это получится, все равно лучше чем вы периметр никто не знает.
Я ценю деликатность Толяныча, назвавшего пассивную фазу сном, но…
— Не совсем понимаю о чем вы. И я не хочу ссориться с новым начальством.
— А оно не будет с тобой ссориться. — Толяныч непринужденно переходит на Ты. — Ты же не ссоришься со своими приборами. А когда прибор сломается, из него еще можно извлечь много полезного. Вон, Сыроежкин знает. Ну, я вам совет дал, — и опять мы на Вы, — а дальше вы сами.
Все равно я не понимаю его логики, но Толяныч уже утратил ко мне интерес. Мы подошли к мотовозу и он прощается с Женей.
— Дядя Толя, а может я останусь? Вы справитесь?
— Поезжай, доча. Справлюсь.
О как: доча и дядя Толя. Сколько тут живу, а услышал впервые. Тоже кусок чьей-то жизни.
Толяныч подхватывает с земли Женин чемодан, подает его в двери, запрыгнувшему раньше всех внутрь Сыроежкину, потом целует Женю в темя и подсаживает на высокие ступени мотовоза. Вспархивает в салон Мику. Я, как галантный кавалер, подаю снизу ее чемодан, которым тоже распоряжается Сыроежкин. Мы опять остаемся наедине с Толянычем.
— Ну, на всякий случай, прощай, Семен. — Он протягивает мне руку, которую я пожимаю. Все, можно ехать.
Я в салоне, Толяныч, в еще открытую дверь, командует Сыроежкину: «Сергей, как тронетесь, светомаскировки на окнах опусти!», потом машет персонально Жене. Я закрываю двери и мотовоз плавно начинает двигаться.
Родственники мои, нейтринно-белковые брат и обе сестры, уже распределились по салону: Мику в хвосте, Женя — максимально далеко от Мику, Сыроежкин — неожиданно рядом с Женей, что она, впрочем, терпит. А мне остается только компания девочки, считающей себя наполовину японкой. Та с такой надеждой смотрит на меня и так радостно-приветливо улыбается, что я, не смотря на кислое настроение и мысли об Ульяне, улыбаюсь в ответ.
— Привет. А ты такой же стажер, как и все мы? Тогда, можно я тебя буду Сенечка звать? А я — Мику. Это японское имя, потому что моя мама настоящая японка…
И так далее…
Хорош еще, что голос у Мику не очень громкий и очень приятный. Можно представить себе, если закрыть глаза, что ты сидишь около фонтана перед библиотекой. Или в пятом секторе Периметра на берегу говорливого ручья. Темы монологов примерно известны, так что можно почти не следить за ходом «беседы», только поддакивай изредка.


Ульяна… Да, шеф прав, насчет пустоты. Ноет и просит заполнить, и я заполняю пустоту Рыжей. Хочется волчьим воем по выть на Луну от тоски, но нельзя — смена циклов. Вырубит внезапно и очнешься утром перед воротами поселка. В будке тоже вырубит, но будка экранированная, так что дальше кровати не окажешься… А у тех девочек в лагерях своя пустота. Только в силу краткости своей жизни они это осознать не успевают. Тени… оболочки… отражения… И они, бедные, пытались заполнить пустоту мной.
Завтра моя Рыжая приезжает. Наплюю на совет Толяныча и поеду в поселок.
Я размышляю о наших с Рыжиком перспективах. Год назад я не то чтобы смирился, но принял свою судьбу, и основной моей задачей было избежать Выключателя. Не верю и не верил, что шеф пошел бы на такой шаг, но и кроме шефа здесь хватает народу.
А потом пришла Ульяна и нахально влезла в мой мирок. Я не надеялся, что Рыжик изобретет свою чудо-таблетку. Но так захотелось поверить в сказку и я поверил. Под показным скептицизмом, который так обижал Ульяну, я поверил.
И вот, кажется, Рыжик уперлась в тот же тупик, что и здешние ученые до нее. Сто-двести циклов и такой как я отключается, вернувшись в «пионерское» состояние. Как-будто кто-то перекидывает тумблер и несчастный БНО перестает быть человеком разумным. Или как-будто несчастный БНО слишком далеко отходит от своего природного состояния, и его, дернув за подтяжки, возвращают назад.
— Сенечка, тебя что-то беспокоит? — вдруг вклинивается в мои мысли Мику.
Я поворачиваю голову и вижу пару обеспокоенных глаз. Она славная девушка. Если бы она была человеком — обязательно нашелся кто-то, кого не стал бы прятаться в свои мысли от потока ее слов, кто увидел бы в ней живую, ищущую душу. Кто-то стал бы ей близким настолько, что Мику бы сбросила бы этот щит из слов, за которым она прячется от окружающих.
— Скажи, Мику. Вот в будущем наука обязательно создаст роботов во всем неотличимых от человека. Сергей не даст соврать. И вот ты встретишь такого робота. Как ты определишь, когда робот перестал быть роботом и стал человеком?
— Ух! — У Мику загорелись глаза. — Обожаю такие разговоры. Ну, во-первых, он должен быть умным. — Мику дает первое определение и тут же поправляет сама себя. — Нет, полным полно глупых людей. Во-вторых, он должен чувствовать: грустить, смеяться, злиться. — Мику говорит неожиданно для нее задумчиво. — Но ведь можно все это запрограммировать. Записать, когда нужно смеяться, а когда плакать. И в современных комедиях часто записан смех за кадром. Не для роботов же они сняты. Ну и вопрос ты задал, Сенечка. Хорошо, тогда, в-третьих…
Мотовоз встряхивает на стрелке и он начинает разгоняться. Пора на боковую. Миксы мои прекрасно чувствуют этот момент, потому что отключаются один за одним. Мику поднимает на меня глаза:
— Ну и хитрый ты, Сенечка. Ты специально задал мне вопрос, на который нет точного ответа. Но я отвечу. Вот сейчас подремлю полчаса и отвечу.
Она потягивается и тут же засыпает, доверчиво положив голову мне на плечо. Не знаю почему, но я чувствую симпатию ко всем этим миксам и копиям. Пока я не сплю, я не дам вас в обиду. А сейчас и мне надо поспать, в прямом смысле слова.

Дубликат, приквел.

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Гурт

Двадцать два цикла от знакомства сУльяной.

Ульянапереживает больше меня. Приезжает каждуюнеделю на три дня, обклеивает датчиками,бывает — бьет током, заставляет решатьтесты. Все это записывает, а потом всюночь не спит на кухне — обрабатываетрезультаты. И с каждым циклом становитсявсе мрачнее и мрачнее. Скрывает это, ноя то вижу. Я поддерживаю ее, как могу,делаю вид что верю, что все хорошо. Новот, кажется, наступил кризис. Я же тожене сплю вместе с Ульяной. И вот, вместопривычных шелеста бумаги, щелканьяклавиш, бормотанья вполголоса, — полчасауже стоит тишина. А потом раздаетсясдерживаемый всхлип.

— Что случилось,Рыжик?

— Сёмка. Я тупая,бездарная и бесполезная дура! Яизучила все что есть на свете про такихкак ты, я терроризировала Виолу, бабулю,твоего шефа, я запустила учёбу… Лучшебы я в футбольную команду год назадзаписалась, чем на эту практику проклятую.А сейчас, получается, что я тебя обманула.Я пообещала и не сделала…

Первыйраз вижу Ульяну такой подавленной. Оналежит, свернувшись калачиком, и тихожалуется.

— … Я не могу открытьэту дверь. И никто не может. Полгоданазад я думала, что все так просто, аникто не занимается вами, потому что выникому не нужны. Ачем дальше я зарывалась, тем всеоказывалось сложнее и запутаннее. Асегодня я ехала в поселок с твоим шефом,и он сказал мне, что вы отражения людейтолько с одной стороны. А с другой —отражения тех существ из другой вселенной,которые тоже лезут в вакуоли, только от себя. Сёмка, скажи мне что тыне инопланетянин.

Устала.

— Рыжик, все нормально.Я тебя никогда и ни в чем не обвиню. Внеудаче? Глупо. Знаешь,Рыжик. Если даже все так печально, товсе равно, ты была и пока есть в моейжизни. Спасибо тебе. И еще за то, что тычто-то для меня пыталась сделать и тебебыло не все равно. —И сейчас мне приходится впрыскивать вУльяну дозу оптимизма, хотя обычнопроисходит наоборот. — Но мы же несдадимся?

— Нет конечно, Сёмк.

— В самом плохом для нас случае ты простоповторишь попытку.

— Сёмк?

— Что?

— Это для тебя будет плохой случай. А яуж оторвусь на тебе, за все потраченныенервы. Тебе, кстати, привет от моих родителей.

— Родственник, будешь мне помогать.

Вчера Рыжая уехала.Повисла на мне,сказала, чтоб я ее не провожал, и запрыгнулав мотовоз.А появится теперьона только через полтора цикла. Или дажечерез два — сессия. Зато потом обещалапоселиться тут на постоянное местожительства. «Нельзясдаваться! Но временисовсем не осталось, Сёмк!»

— Яволь, шеф. А что делать надо?

Вчера Рыжая уехала, а сегодня приехалшеф.

— Узлы мы объедем, с пионерами пообщаемся,данные соберем. Не стоило бы тебя к этимделам привлекать, но больше некого. Самвидишь — сокращения у нас. В лабораторияходни только заведующие остались, да теу кого темы отработаны больше, чем на семьдесят пять процентов. Остальных наматерик отправляют. Охрану вон сократили,оставили армейцев десять человек иТоляныча.

— А что за тип в галстуке по поселкушатался?

— Это директор новый, из бывшихкомсомольских вождей. Филиал-то здешнийв самостоятельное учреждение выделили,а его директором назначили. Ну а мы всев старом институте числимся, вот нас наматерик и вывозят. Скоро и мы с тобойрасстанемся.

Мне даже жалко стало. А еще я сразуоб Ульяне подумал.

— А как же?…

— Рыжая твоя любовь? Не знаю. Может ивсе хорошо еще будет… Сегодня заночуюу тебя, а завтра отсюда на мотовозепоедем. Кстати, это последние циклы,когда он ходит. Тоже сокращают. Остаетсятолько кольцевой поезд и составыснабжения. Ну и автобусы еще.

День второй от отъезда Ульяны. Мыс шефом устраиваемся в домике, уже вчетвертом по счету узле. Два узла в день,один до обеда, один после.

Мотовоз высаживаетнас на платформе возле моста, а самуезжает в неведомые дали. Мы идем клагерю, ориентируясь на цветные пятнышкифлагов и отблеск солнца на макушкеГенды. В лагере сразу находимвожатую,а та уже, по указаниям Шефа, собираетпионеров в столовой. Я раздаю анкеты,пионеры их заполняют, я анкеты собираю.Мы обедаем, или остаемся ночевать, смотряпо времени суток, а переночевав илипообедав, хитрой тропинкой идем к мосту,где нас подбираетмотовоз.

— Ну и как тебе Узлы, родственник?

— Лагеря? Древнегреческий Элизиум.

— Острова блаженных? Ну да. Блаженнынищие духом...

Мы с шефом достаточно легко понимаемдруг друга. Все-таки сказывается моёпроисхождение.

— Шеф, а расскажи, откуда я взялся?

— Да нечего тут рассказывать. По глупости,— шеф усмехается, — да, по глупости,можно сказать, залетел. Молодой был,вроде Рыжей твоей, полез датчики ставитьв одиночку. Ну и в язык тумана вляпался.Чуть в нем и не остался. А когда к Старомукорпусу выбрался, тут ты за мной изтумана и вышел. Хорошо, что я тогдаиспугался, не стал к тебе подходить, аспрятался в здании. А потом смотрю:человек лежит, голый, и, вроде, живойеще. Подбежал, стал в чувство приводить.Тут меня и нашли. Тебя в Узел, мне строгийвыговор.

День четвертый от отъезда Ульяны.Анкеты розданы,анкеты собраны, обед поглощен. Идем кжелезной дороге.Обратная тропка, кстати, не такая ихитрая. Еще в первый раз возниклоподозрение, а сейчас мойнаметанный глаз уже сразу видит, куданужно свернуть, чтобы не попасть в хитрыйвыгиб местного пространства, и неоказаться развернутым лицом к лагерю.Часто даже раньшешефа, который всевремя сверяется с каким-то прибором,вроде компаса.

— С пионерами необщался?

Отрицательно мотаюголовой. Какое там. Я только пригляделсяк ним, за эти семь узлов. Я, оказывается,за время активной фазы, забыл, как девочкивыглядят. Алиса, Лена, Славя. Миксов, техпомню: Мику, Женю и Сыроежкина, но ихдвойниковя и в поселке вижу. А вот Ольгу Дмитриевну,ту сразу узнал. Алиса,Лена, Славя, Сыроежкин, Женя и Мику, —вот и весь старший отряд. А остальные:средний отряд и мелюзга, —те вообще незаслуживают внимания. Ну так мы их и неанкетируем.

Интересно, кем насшеф представляет вожатой?

— Шеф, а почему — пионеры?

— А кто его знает? Может детство своевспоминал кто-то из первой экспедиции.Хотя нет, там копии вроде бы взрослыебыли. Ну, значит, из второй или третьей.ИМ всё равно.

Разговаривая, мы с шефом обходим салонмотовоза, опуская черную светомаскировкуна окнах. «А то никуда, кроме Шлюза, изузла не попадем», — объяснил мне шеф впервый же день.

— А кому — ИМ? — Так же выделяю местоимение.

— Есть такая гипотеза. Из тех, чтоозвучиваются молодняком, за рюмкой чая.Что мы столкнулись с разумными обитателямидругой вселенной, когда начали изучатьвакуоли. Что мы этих обитателей незаметили, а они нас принялись изучать.Причем изучать, строя модели, то естьвас. А потом им это наскучило и они ушли,бросив и модели, и машину по их созданию,и машину по обустройству вакуолей. Самоеинтересное, что мы нашли входы в этимашины и даже как-то ими пользуемся.

Мотовоз, наконец, трогается. Сейчас надопоспать, а то вообще из Узла не выберемся.Если не поспать, то хотя бы, прикрытьглаза и замолчать минут на десять.

День десятый от отъезда Ульяны.Очередной узел.Вечер. Сегодня влагере дискотека! Надо же.

— Родственник, сходипротрясись.

Точно, я представляю,как это будет выглядеть. Если шеф дляпионеров, да и для вожатой тоже, простоживой бог, которогоодновременно почитают и боятся. (Незнаю, может это его человеческоепроисхождение так действует). То я —существо одновременно и более близкое,и более загадочное. Таквот, прихожу я такой нарядный на дискотеку,а меня обступает толпа и молча смотрит.Самые смелые — трогают. На мои вопросы— глупо хихикают и краснеют. Еслипригласить потанцевать, то убегут? Илиупадут в обморок? Потомучто все мои встречи с пионерами, вотсутствие шефа, проходят по одномусценарию: идешьпо аллее, оглядываешься, а за тобой парапионеров, минимум, следуют. И взглядыпостоянно, изучающие, и, кажется, еще иумоляющие. Спросишь: «Что случилось?»— убегают или дерзят. А если остановитьсяи сесть на скамейку, то вокруг постепеннотолпа собирается, и даже самые разумныеиз них объяснить ничего не могут. А когданаедине с кем-то объяснится пытаешься— тоже никакого результата, толькогротесковые смущение, агрессия, флиртили дружелюбие. А толку ноль. Аеще на них таблички можно повесить:«Грустная скромница», «Активистка»,«Лагернаяхулиганка», ну и так далее. Это уже длясовсем тупыхпосетителей. Господи,Ульянка, чудо моёрыжее, не дай мнепревратиться в подобное, вытащи меняотсюда, пожалуйста!

Алиса, Лена, Славя,Мику, Женя, Сыроежкин. Иеще мой двойник. Не знаю, по какой причине,но шеф категорчески запретил мне общатьсяс двойником. «Еслион захочет с тобой поговорить, лучшеубегай. Главное, чтобы онсам вашего сходстване успел заметить».

Надоело мне их жалеть— пойду и потанцую.Алиса, Лена, Славя, Мику, Женя, дахоть вожатая.С Сыроежкиным я танцевать отказываюсь.Принимаю такоерешение, бедныйСыроежкин, и идуна площадь.

Ну что сказать: напервый взгляд — обычная дискотека вмаленьком пионерском лагере. В одномуглу октябрята, под руководством Славитанцуют что-то своё, посерединеплощади топчутся старшие, все кромеЖени. А по периметру — половина среднегоотряда. А вторая половина сидит наскамейках, потому что стесняется. Нуи Женя там же. Двойника не видать. Двойник,кажется, вечно где-то пропадает. Веселье?Нету там никакого веселья. Мелкие ещекак то развлекаются, а остальные,как-будто ответственную работу выполняют. Потом вспоминают, что улыбка тоже входит в контракт, и приклеивают на себя еще и улыбку.

Хотел развернутьсяи уйти, но перехватил взгляд Лены. Столькотоски и безнадёги в глазах я даже у себяв зеркале не видел. Ну, значит с Леной.Я моргнул и впечатление исчезло, но ведьбыло же оно… Ульяна все твердит, что ядобрый. Я вдругподумал, что ни разу не танцевал сУльяной. И, получается, первый свойосознанный танец я буду танцевать сЛеной.

— Лена, потанцуешь со мной?

— Я?… … … — И шепотом. — Да. — И глазав пол.

День одиннадцатый от отъезда Ульяны.

— Это еще что за делегация? Ты не знаешь,родственник?

М-дя. Мы на мотовоз спешим, а у выхода излагеря нас ждут девочки: Лена, Славя,Алиса, Мику. Сидели на крылечке… в общем,в этом здании в поселке механическиемастерские, а в лагерях в нем постоянноСыроежкины отираются. А как увидели нас— встали, дружно, как по команде исмущенно так под ноги смотрят. Как будтоу Лены заразились. Мы прошли мимо них кворотам, я только и сказал:

— До свидания, девочки.

И сзади, в спину, кто-то из них, грустно:

— Семен, приезжай еще.

Идем по полю, в сторону насыпи. Шеф какое-то время молчит, а потом выдает:

— Импринтинг! Ну конечно, как я сразуне догадался! Зря ты меня послушалсявчера… Танцевал с ними?

— Ну да, а что?

— Просто, кажется, ты фактически призналсякаждой из них в симпатии.

А уже в мотовозе шеф со вздохом произнес,глядя прямо перед собой:

— Можно этого не осознавать, но пустотавнутри, она ноет и просит ее заполнить.Особенно, когда от тебя одна дыряваяоболочка. Меня это тоже касается.

А я подумал о том, что, в сущности, о шефеничего не знаю. Изначально я не принималлюдей, потом, влюбившись в Ульяну, былвынужден как-то упорядочить своёотношение к человечеству. Но дружить сними — увольте. И тут же вспомнил словаУли: «Вы бы долго присматривалисьдруг к другу, но подружились бы...», иеще записку от шефа. Да, разбиратьсянужно с конкретными людьми, а не счеловечеством в целом.

— Шеф. А зачем и почему вы стиралисамосознание у активированных?

— От страха. Не моя идея, но если хочешьнаказать инициаторов, то можешь начатьс меня.

Остаток пути мы молчим, я думаю, чторазговор закончен, но вечером, в очередномлагере, шеф возвращается к разговору.

— Я и сейчас боюсь. И остальные боятся.Нужно рассказать тебе всё, по чести исовести, а мы боимся. Не тебя, конечно.А той штуки, что держит тебя на привязи.Вдруг услышит.

Все кончается. И наша поездка по лагерямтоже. Шеф уехал в поселок, а я остался усебя в будке. Где-то вот-вот, в началеследующего цикла, должна вернутьсяУльяна. А я переночую и поеду в поселокпомогать шефу. Не скажу, что я его простил,но, мне кажется, он искренне верит в то,о чем мне говорил.

Утром, сажусь в мотовоз и приезжаю круинам. Поселок напоминает контору,работники которой готовятся к переезду,упаковывают вещи, причем машина ужесделала одну ходку и вот-вот вернется. А старое здание существует еще, по инерции, но уже чувствуется, что оно никому не нужно.

Поэтому поговорить с шефом не получается,я бестолково шатаюсь по поселку, покане оказываюсь около стенда с приказами.На меня никто не обращает внимания, такчто я останавливаюсь и читаю.

Да, филиал института реорганизуется в Научно-производственный центр «Вакуоль». Какое оригинальное название.

Директором НПЦ назначен… Замом назначен…

Персоналу института приказываетсяубыть по месту основной площадкиинститута в город… — Вот как оказываетсягород, куда мы с Улей ездили называется!

Отъезд персонала организовать в триприема, и дальше списки. Первая партияуезжает сегодня, Ульяна и шеф во второйочереди — это через три дня.

Прикидываю: сегодня Ульяны не было,следующий автобус — завтра. Завтраприедет, послезавтра уедет, забравмедведя. Господи, плохо то как! И чтос этим делать — непонятно. Не держатьже ее здесь, в лесу? Пойти к новомуначальству? Не знаю, не верю я в успех.Дождаться Ульяны и вместе с ней решать?Не-зна-ю!

А пока я так стою и тихо паникую меняокликают.

— Вы — Персунов-дубликат?

Оглядываюсь. Ко мне подходит незнакомыйкрасавчик. Кожаный пиджак, галстук —по здешней жаре-то. Красная дерматиноваяпапка под мышкой. Лет ему около тридцати,лицо приветливое и располагающее.Кажется, кто-то из нового начальства.Как сказал шеф: «Из бывших комсомольцев». Почему «бывших»? Жду продолжения.

— … Я — заместитель директора НПЦ. —Протягивает руку для пожатия. — И у менядля вас поручение. Подождите меня околомодуля.

Пожимаю руку, киваю и отправляюсь, следомза красавчиком, к административномумодулю. Может, если я хорошо себязарекомендую, удастся выторговатьотсрочку для Ульяны?

На крыльце модуля замдиректораобменивается рукопожатиями с убегающимкуда-то новым директором — этого я ужезнаю в лицо, и скрывается внутри. А накрыльце остается лежать выпавший изпапки машинописный листок. Поднимаюего — отдам хозяину, когда тот вернется,и отправляюсь на площадь, с такимрасчетом, чтобы меня было видно с крыльцамодуля. Наблюдаю за суетой отъезда.

Не хочу, чтобы Ульяна уехала, вот! Господи,в которого я не верю и которому нет дотаких как я никакого дела, сделай так,чтобы Ульяна осталась!

Мне поручено сопроводить местных Женю,Сыроежкина и Мику в Узел номер один, гдеи предать их в руки тамошней вожатой.Сам же я должен, по выполнении поручения,явиться в поселок и поступить враспоряжение новой администрации. Приэтом зам уточняет у меня — единственныйли я в активной фазе? А получивутвердительный ответ смотрит на меняс непонятным выражением. Как собака накости на прилавке.

С местными миксами я, в этом цикле, ещене общался, так что иду сначала знакомиться.Меньше всего проблем оказывается, чтоудивительно, с Женей. Женя работает подначалом Толяныча в отделе кадров:картотеки, приказы, учет и прочее. Вал бумаг но Толяныч отпустил Женю без возражений. «Давай,Евгения, съезди на полторы недели. А тоне до тебя сейчас». А врученная ей путевка(Открытка с совенком в пионерскомгалстуке с лицевой стороны, и ее именеми фамилией на обороте.), совершенноубедила Женю. Сыроежкин не хотел уезжать— ведь тут он работает с самим Трофимовым!Но подчинился распоряжению администрации.А Мику — она, как и я, числится в лабораториишефа, не хотели отпускать работники. Ине болит же у них голова от ее трескотни?

В итоге, договариваемся, что в три часадня мы встречаемся возле столовой. Авообще, местные миксы выгодно отличаютсяот тех миксов и копий, что живут полагерям. Люди и люди, только что биографияс несуразностями, да память с пробелами. Или это общение с хомосапиенс на них так благотворно сказывается?

Сижу в курилке у стены административногомодуля, за углом от входа и жду когдавсе соберутся. Подходит шеф. Здороваемся,он, неожиданно, предлагает сигарету, ая отказываюсь. Шеф делает несколькозатяжек, бросает недокуренную сигаретув трехлитровую консервную банку из подтомат-пасты, служащую здесь пепельницей.

— Я тут кое-что оставил для тебя, наслучай, если не увидимся. В лаборатории,на доске объявлений. И, вот, послушай.

Шеф встает и уходит, а на скамье остаетсялежать магнитофонная кассета. Я верчуее в руках и думаю — где и на чем я могуее послушать? Но тут вижу, как Женя, всопровождении Толяныча, появляется укрыльца столовой и бегу к ним, засунувкассету под металлический отливближайшего к курилке окна. Хотел взятьс собой, но новые не разношенные шорты стесными карманами не позволили.

Пока дергался с кассетой подошли иостальные участники экспедиции: Сыроежкинс туристическим рюкзаком и Мику спижонским чемоданом, явно не казенным,явно кто-то из сотрудников подарил.Любят ее все же? Возможно.

Идем к мотовозу, а по дороге Толяныч,взяв меня под локоть, ускоряет шаг.

— Семен, на секунду.

— Я слушаю вас, Анатолий Васильевич.

— Я здесь уже практически никто. Такчто могу только советовать. Так вот,Семен. Не возвращайтесь в поселок.Потеряйтесь или в лагере, или в вашембунгало, пока не уснёте. И не давайтесебя найти. У вас это получится, всеравно лучше чем вы периметр никто незнает.

Я ценю деликатность Толяныча, назвавшегопассивную фазу сном, но…

— Не совсем понимаю о чем вы. И я не хочуссориться с новым начальством.

— А оно не будет с тобой ссориться. —Толяныч непринужденно переходит на Ты.— Ты же не ссоришься со своими приборами.А когда прибор сломается, из него ещеможно извлечь много полезного. Вон,Сыроежкин знает. Ну, я вам совет дал, —и опять мы на Вы, — а дальше вы сами.

Все равно я не понимаю его логики, ноТоляныч уже утратил ко мне интерес. Мыподошли к мотовозу и он прощается сЖеней.

— Дядя Толя, а может я останусь? Высправитесь?

— Поезжай, доча. Справлюсь.

О как: доча и дядя Толя. Сколько тут живу,а услышал впервые. Тоже — кусок чьей-тожизни.

Толяныч подхватывает с земли Женинчемодан, подает его в двери, запрыгнувшемураньше всех внутрь Сыроежкину, потомцелует Женю в темя и подсаживает навысокие ступени мотовоза. Вспархиваетв салон Мику. Я, как галантный кавалер,подаю снизу ее чемодан, которым тожераспоряжается Сыроежкин. Мы опятьостаемся наедине с Толянычем.

— Ну, на всякий случай, прощай, Семен. —Он протягивает мне руку, которую япожимаю. Все, можно ехать.

Я в салоне, Толяныч, в еще открытую дверь,командует Сыроежкину: «Сергей, кактронетесь, светомаскировки на окнахопусти!», потом машет персонально Жене.Я закрываю двери и мотовоз плавноначинает двигаться.

Родственники мои, нейтринно-белковыебрат и обе сестры, уже распределилисьпо салону: Мику в хвосте, Женя — максимальнодалеко от Мику, Сыроежкин — неожиданнорядом с Женей, что она, впрочем, терпит.А мне остается только компания девочки,считающей себя наполовину японкой. Тас такой надеждой смотрит на меня и такрадостно-приветливо улыбается, что я,не смотря на кислое настроение и мыслиоб Ульяне, улыбаюсь в ответ.

— Привет. А ты такой же стажер, как и всемы? Тогда, можно я тебя буду Сенечказвать? А я — Мику. Это японское имя,потому что моя мама настоящая японка…

И так далее…

Хорош еще, что голос у Мику не оченьгромкий и очень приятный. Можно представитьсебе, если закрыть глаза, что ты сидишьоколо фонтана перед библиотекой. Или впятом секторе Периметра на берегуговорливого ручья. Темы монологовпримерно известны, так что можно почтине следить за ходом «беседы», толькоподдакивай изредка.

Ульяна… Да, шеф прав, насчет пустоты.Ноет и просит заполнить, и я заполняюпустоту Рыжей. Хочется волчьим воем повыть на Луну от тоски, но нельзя…А у тех девочек в лагерях своя пустота.Только в силу краткости своей жизни ониэто осознать не успевают. Тени… оболочки…отражения… И они, бедные, пыталисьзаполнить пустоту мной.

Завтра моя Рыжая приезжает. Наплюю насовет Толяныча и поеду в поселок.

Я размышляю о наших с Рыжиком перспективах.Год назад я не то чтобы смирился, нопринял свою судьбу, и основной моейзадачей было избежать Выключателя. Неверю и не верил, что шеф пошел бы на такойшаг, но и кроме шефа здесь хватает народу.

А потом пришла Ульяна и нахально влезлав мой мирок. Я не надеялся, что Рыжикизобретет свою чудо-таблетку. Но такзахотелось поверить в сказку и я поверил.Под показным скептицизмом, который такобижал Ульяну, я поверил.

И вот, кажется, Рыжик уперлась в тот жетупик, что и здешние ученые до нее.Сто-двести циклов и такой как я отключается,вернувшись в «пионерское» состояние.Как-будто кто-то перекидывает тумблери несчастный НБО перестает быть человекомразумным. Или как-будто несчастный НБОслишком далеко отходит от своегоприродного состояния, и его, дернув заподтяжки, возвращают назад.

— Сенечка, тебя что-то беспокоит? —вдруг вклинивается в мои мысли Мику.

Я поворачиваю голову и вижу паруобеспокоенных глаз. Она славная девушка.Если бы она была человеком — обязательнонашелся кто-то, кого не стал бы прятатьсяв свои мысли от потока ее слов, кто увиделбы в ней живую, ищущую душу. Кто-то сталбы ей близким настолько, что Мику бысбросила бы этот щит из слов, за которымона прячется от окружающих.

— Скажи, Мику. Вот в будущем наукаобязательно создаст роботов во всемнеотличимых от человека. Сергей не дастсоврать. И вот ты встретишь такогоробота. Как ты определишь, когда роботперестал быть роботом и стал человеком?

— Ух! — У Мику загорелись глаза. — Обожаютакие разговоры. Ну, во-первых, он долженбыть умным. — Мику дает первое определениеи тут же поправляет сама себя. — Нет,полным полно глупых людей. Во-вторых,он должен чувствовать: грустить, смеяться,злиться. — Мику говорит неожиданно длянее задумчиво. — Но ведь можно все этозапрограммировать. Записать, когданужно смеяться, а когда плакать. И всовременных комедиях часто записансмех за кадром. Не для роботов же онисняты. Ну и вопрос ты задал, Сенечка.Хорошо, тогда, в-третьих…

Мотовоз встряхивает на стрелке и онначинает разгоняться. Пора на боковую.Миксы мои прекрасно чувствуют этотмомент, потому что отключаются один заодним. Мику поднимает на меня глаза:

— Хитрый ты, Сенечка. Ты специальнозадал мне вопрос, на который нет точногоответа. Но я отвечу. Вот сейчас подремлюполчаса и отвечу.

Она потягивается и тут же засыпает,доверчиво положив голову мне на плечо.Не знаю почему, но я чувствую симпатиюко всем этим миксам и копиям. Пока я несплю, я не дам вас в обиду. А сейчас и мненадо поспать, в прямом смысле слова.