БЛ еро ульяна

Дубликат, приквел.

Вот такой сложился приквел. Совершенно внезапно. Но, наверное, если не прочитать сам Дубликат, а особенно пятую и вторую части, то ничего не будет понятно.
Вторая часть Дубликата: https://ficbook.net/readfic/4225614
Пятая часть: https://ficbook.net/readfic/4998274

От канона я отошел уже черт знает куда.

***
Вся эта история началась за двадцать лет до известных событий.

Сёмка, Сёмка, Сёмочка...

Глава 1

Аверс

— Привет. Ты Семён? Я — Ульяна.
Чёрт! Какая красивая девушка. Нельзя! Фу, Семеныч! Не думать! Не подпускать и не приближаться!
Добралась все-таки. Ну да, эта доберется, сразу видно. Сейчас бы обматерить и послать обратно, посмотрев предварительно, как жизнерадостная улыбка сменяется гримаской незаслуженной обиды, но нельзя — обещал шефу быть корректным. Я не человек — я не лгу и обещания выполняю. Да и не умею я материть и посылать, в этом тоже моё отличие. Так и не смог научиться. Может сбежать еще дальше? Но дальше — некуда. Дальше только внешний периметр и автоматический синтезаторный узел, куда меня, живого, здешнее мироздание просто не пропустит.
— Ты что, глухой?
И зачем она здесь? Нет, я понимаю что у студентки практика, она всем мешается, вот ее и отправили на «дальние выселки». Но шеф то знает, как я людей «люблю». Решил меня милой мордочкой перевоспитать? Так не поможет, да и какой в этом прок? Сколько там еще Семену Семеновичу жить? Вот то-то. А в конце фазы сам же и выжжет мне мозги. Научной ценности я не представляю, так — экземпляр.
— Эй, ты слышишь меня?
— Здравствуй.
— Ну ты и тормоз! И ты моим руководителем практики будешь!?
Слава богу, нет. Никто не назначит руководителем практики копию человека. Пусть даже и долгоживущую.
— У тебя записано в задании, кто твой руководитель. Вот и занимайся, согласно заданию.
Кажется я достаточно корректен, даже голос не повысил.
— Но… Дурак!
Ну вот, взял и обидел девочку. Отошла, кинула тяжелую сумку на крыльцо бани, достала какие-то бумаги. Полистала их. Смотрит в мою сторону, а у самой, кажется, губы дрожат.
Не хочу я тебя обижать, прости. Но иначе никак.
— Слушай, если не хочешь со мной разговаривать — дело твоё. Но помочь ты мне должен. Я же не просто так сюда прикатила и ты здесь не просто так.
Я хочу тебе помочь. Но жизнь сложилась так, что мы с тобой по разные стороны забора.
Вот как? Я кому-то что-то должен? Я здесь не просто так? Я не просил, чтобы меня в это втягивали, я… Но нет — просил. Шеф, хоть и человек, но заслуживает уважения. Он — единственный, кто не отмахнулся от меня и захотел помочь. Но рыжей Ульяне этого знать не обязательно. Кстати, если она здесь и про меня знает, значит сам шеф ее и прислал. Значит сам шеф и есть ее руководитель практики. Однако дедукция. Понимаю, что ему некогда, но я то тут причем? Или отослал подальше, чтобы она того, чего не нужно не увидела? Моё существование, оно, в общем-то, всего-лишь под грифом ДСП проходит, в отличие от тех же миксов. А я — легально существующая в активном режиме копия. «Контрольный экземпляр НБО — нейтринно-белкового организма». «Нейтринно-белкового», — какой дурак такое название придумал? Но очень высокому начальству понравилось.
Всё, девочка на меня обиделась окончательно. Сидит на крыльце и что-то пишет в тетради. Дневник что-ли ведет? «Здравствуй, дорогой дневник. Сегодня я познакомилась с тормозом, придурком и грубияном в одном лице...»
— Где у тебя оборудование?
— Там. — Машу рукой в направлении сарая.
Встала, пошла к сараю, заглянула внутрь. Решила таки заняться практикой? Интересно, как она потащит, хоть тот же рефрактометр? Никак не потащила. Сердито посмотрела на меня и опять уселась на крыльцо бани, опять что-то пишет.
А вот я сейчас глупость допустил. Из-за которой мне сегодня не придется обедать. Черт, ну не смогу я есть при ней, а ее не пригласить — воспитание, которого не было, не позволяет. А кормить ее не хочу. Совместная трапеза, она сближает, а я не хочу с ней сближаться. О, мотовоз загудел, сейчас это рыжее чудо уедет и больше не вернется, я пообедаю, а после обеда вытащу, кстати, рефрактометр и займусь измерениями.
А ведь красивая девушка. И характер веселый — видно было, пока я не стал ее доводить. И мозги на месте — бабуля тупых не терпит. А я… стыдно, конечно стыдно. Но ведь это ее сородичи выжигали нам мозги выключателями. Чем она лучше? Кто-то из девочек даже успел понять, что происходит. А я вот тогда не понял. Но этот крик: «Сёма, прощай!» — я не забуду — всё, что осталось в моей голове с прошлой активной фазы. И себе не прощу, что так и не смог решиться и отомстить.
Ладно, хватит врать самому себе: две трети этой своей жизни я уже прожил. Так что еще двухнедельных циклов двадцать-тридцать, или примерно год по Ульяниному счету, и прощу, и забуду. Опять Ульяна. Нет, не хочу я с ней общаться. Ни по дружески не хочу, потому что очень боюсь влюбиться, ни так как сегодня, потому что, кажется, уже. Очень хочу, чтобы она больше не приезжала. Интересно, она от природы рыжая? Наверное да: веснушки и белая кожа.
«Привет. Ты Семен? Я — Ульяна». Нет, так я никогда не усну. Спать, Семеныч, и выкинь эту рыжую Ульяну из головы.
Утро. Как всегда меня будут гудок приближающегося поезда. День, от явления Рыжей, второй. Встаю — хочешь не хочешь, а программу надо выполнять. Поезд останавливается, у меня опять гости?
А ведь я рад ее видеть. Только бы сохранить нейтральное выражение лица. Кидает, не здороваясь, мне на скамейку журнал, а сама разворачивается и идет к сараю с приборами. Черт, а я там их оставил вчера вечером не убранными. И рабочую тетрадь. Ладно, не бежать же наперегонки с Рыжей теперь.
Что там мне привезли? Ага, моя статья. За подписью Шефа, понятно, но тут уж ничего не поделаешь. Зовут нас, правда, одинаково, так что, можно сказать, что это моя подпись. А из журнала выпадает записка от Шефа. О! Меня ругают и от меня требуют. И еще обозвали земляным червяком, то есть охамевшим малолеткой. Ну да, с ее точки зрения она уже большая, ей уже ну… лет восемнадцать, а я младше на пару лет и просто выпендривающийся школьник. Перегнул я вчера палку. Нет, действительно, перегнул. Ну что же, придется терпеть компанию человека и вести себя равнодушно-корректно с Ульяной.
Она невозможно красивая, хочется смотреть на нее и не отводить глаз.
И я очень медленно подхожу к сараю, оставив журнал на крыльце — никуда он не денется. Извиняться не буду, черт с ней, я готов извиниться перед ней лично, но она еще и человек. А я не хочу здесь видеть людей. Все проходит, закончится у ней практика и она уедет. НБО Семен успокоится и вернет себе прежнее расположение духа, а через тридцать циклов вообще все забудет, и все вернется на круги своя.
А рыжая Ульяна стоит и внимательно читает мою рабочую тетрадь. Тут же рядом лежат ее дневник практики и задание. Я и так знаю, что там написано, поэтому молча навьючиваюсь приборами, забираю свою тетрадь у рыжей и иду в сторону Периметра выполнять программу.
Рутинные действия: измерения реальной и мнимой части вероятностного потенциала в разных точках вакуоли. Сравнение рассчитанной и измеренной кривизны местного пространства в каждой точке. Ну а когда практика у рыжей закончится и она уедет, я буду сидеть у себя в будке, обрабатывать результаты, и наносить изолинии на карту. Весной выйдет еще одна статья и всё. Только иногда коллеги будут спрашивать у шефа: «Семен Семенович, вы полевую работу совсем забросили? У вас были очень интересные результаты». А Семен Семенович будет врать что-нибудь, не скажет же он, что это совсем другой Семен Семенович таскал два года рефрактометр вдоль Периметра, а сейчас он стоит на линейке и поет «Взвейтесь кострами». А пока мы ходим по лесам и меряем. Рыжая Ульяна оптическими методами, я — гравиметрическими.
— Нет, воду потрогать не получится. Озеро уже за Периметром. Можешь камень кинуть, он долетит.
Кидаю камень, в подтверждение своих слов, и мы долго стоим и смотрим, как круги бегут по абсолютно гладкой поверхности озера, разместившегося на месте брошенного карьера.
Разговариваем коротко и только по делу. Но почему я вожу ее по красивейшим местам периметра?
Обедаем молча, каждый своими продуктами и сам по себе. Неожиданно и непонятно активизировалась живность: несколько раз вылавливал членистоногих из тарелки или находил их в своей постели. Иногда замечаю, как Ульяна порывается что-то сказать и тут же сама себя одергивает. И это правильно, потому что я не знаю: что и как я ей буду отвечать.
Вздрагивает сердце, когда я слышу гудок утреннего поезда.
Приехала. Погоду что ли не глядела? Надо опустить глаза, сделать несколько вдохов, а потом уже сделать объявление.
— Сегодня не работаем. Будет дождь.
И еще сегодня предпоследний день цикла, хотя тебе этого знать не обязательно.
Вот, казалось бы, все сказал. Сиди в домике, жди дневного мотовоза и на нем укатывай. Но мотовоз уехал без нее, а где тогда это чудо? А, вон она, на дальнем краю поляны, малину дегустирует. Смотрю на небо — ох, небо плохое, черт, и уже накрапывает. Плащ в зубы и бегом спасать рыжую, Семеныч!
— Семен! Что ты…?
— Идиотка! Не задавай глупых вопросов. — Накрываю ее плащом и силой заставляю сесть.
Она действительно идиотка. Или ее никто не предупредил о здешних бурях.
— Всего-то мелкий дождик… Мама!
«Бабах!» Без всякого предупреждения, кажется — прямо под ноги, бьет молния.
— А ты думала — насиловать буду? — Бесполезно шучу я, а мне тут же затыкают рот дождевые струи и воздуха хватает только на то, чтобы не задохнуться.
Но, к счастью, Ульяна все равно не слышит этой претупейшей шутки. Я сам-то себя не слышу, потому что первая молния, это было только начало. «Всего-то мелкий дождик». Сами понимаете, я никогда не был в тропиках, но, наверное, именно так тропический ливень и выглядит. Над головой пролетают ветки толщиной с мою ногу, с неба падает «вода с прослойкой воздуха», молнии бьют во всех направлениях сразу. Что-то связанное с выравниванием потенциалов, как сказал один из аспирантов в мой позапрошлый визит в Шлюз, когда я пристал к нему в курилке. Да, тогда я еще приставал с вопросами к людям, тогда мне еще не попался на глаза тот злосчастный приказ о закрытии программы «Активация».
Мы сидим, завернувшись в мой плащ, который хоть и промок насквозь, но не дает струям воды литься за шиворот. Ульяна забыла все обиды и прижимается ко мне, ахая при каждом ударе молнии. Не от страха ахая, а от восхищения. Да еще и хохочет. Чёрт, и я ее понимаю! Я бы сейчас сам вскочил и захохотал, раскинув руки и подставив себя дождю и ветру, отбросив плащ. Удерживают меня две вещи: присутствие свидетеля и то, что ветер такой силы просто смахнет меня как пушинку. Так что мы сидим, вцепившись в землю и друг в друга, чтобы не взлететь, а я ограничиваюсь тем, что позволяю струям воды хлестать мне по лицу.
— Сейчас улетишь в Изумрудный город! — Опять бесполезно кричу — все равно не услышит.
Я бы сам улетел отсюда куда-нибудь, но дальше Периметра не улетишь, а потом, в начале цикла, просто очнешься перед воротами.
Сквозь струи воды я вижу медленно ползущее пятно света, это вечерний поезд, преодолевая стихию, упрямо ползет в Шлюз, прокатившись через все узлы Сети. Поезд там, а Ульянка здесь. И ночевать ей здесь, потому что без бани я ее не отпущу — иначе простынет, а в эту ночь, по всем признакам будет туман, тот самый. А ей в туман никак нельзя, так что пусть думает что хочет, но я ее не отпущу.
Дождь обрывается внезапно. Просто, вот он был, и вот его нет. Ульяна оборачивается ко мне, не отстраняясь, и я понимаю, что она меня только что простила. По улыбке понимаю, по горящим глазам, по словам, которые так и рвутся из нее. Нет сил удержаться и не улыбнуться в ответ.
— Это, это… Это прекрасно. Такая силища! И спасибо тебе, что прибежал за мной.
А сейчас начнет стремительно холодать. Выпавшая дождем вода испаряется и отбирает тепло от земли и воздуха, а поскольку объем вакуоли ограничен, постольку температура в ней падает очень быстро. Поэтому я командую: «Бегом, в домик!» — и мы наперегонки несемся ко мне в логово.
На крыльце, перед дверями Ульяна тормозит, как будто ей неловко, но я подталкиваю ее в спину и заставляю шагнуть внутрь. Чистые полотенце и футболку достаю из шкафа и кидаю на диван.
— Оботрись и переоденься в сухое. Я буду через полчаса. Если умеешь — растопи плиту.
А сам отправляюсь топить баню.
И что мне с Ульяной делать? Сидит напротив, вареную картошку за обе щеки наворачивает. Электричества после бури нет, так что мы сидим и ужинаем при свечах — романтика. Сейчас по идее мы должны друг другу о себе что-нибудь рассказывать. Просто так, для завязки более близких отношений.
— Нет, ты конечно грубиян, но я тебя простила, — Ульяна машет рукой, чтобы я не извинялся, — я за две недели поняла, что ты хороший человек. Не знаю, может у тебя зуб болит или еще чего. Я, когда болею, тоже злая становлюсь.
А я расскажу о себе, для отношений развязки. Я нарушу тем самым закон о государственной тайне, но я не уверен, что он на меня распространяется. Это все равно что бумагу, на которой шпионское донесение написано, обвинить в том же самом. Не хочу потом плеваться перед зеркалом, обвиняя себя в двуличии. И обманывать ее не хочу. Особенно ее.
— Я не хороший человек, и не плохой человек. Видишь ли, я сомневаюсь, что НБО можно считать человеком. Когда люди надолго задерживаются в вакуоли, у них появляются копии — их отражения на границе соприкосновения двух вселенных… Одно из них сейчас тебя кормит картошкой, которую само и вырастило.
Всей правды не говорю, но не лгу ни слова и основную картину обрисовываю, как есть. И про фазы моей жизни, и про тему «Активация», и про закрытие этой темы.
— … И лучше не бросайся к начальству в поисках правды. Ты только подставишь моего шефа — единственного человека, которого я уважаю. Ведь это он сказал, что считает, что я должен знать всё и дал мне много-много документов, о таких как я. И как ты думаешь, насколько я после этого люблю людей? Насколько хочу с вами общаться? Даже с тобой. Обидно только то, что ты мне нравишься.
Я и последнюю фразу вслух произнес, хотя и покраснел, но при свете свечи этого не видно. Ульяна молчит. Не думаю, что она сильно меня испугалась, но картину мира я ей подпортил основательно.
— Сём. А у меня практика закончилась. Завтра в двенадцать автобус.
Все верно: цикл заканчивается, и все люди должны быть либо в Шлюзе, либо на материке. Тем более — всякие посторонние практикантки.
— Не бойся. В восемь утра здесь поезд в Шлюз пойдет, не опоздаешь.
— Сём…
— Что?
— Дурак ты. И тормоз.
Некоторое время жду разъяснений, но, кажется, не дождусь.
— Ночевать будешь здесь, на диване. Ведро в сенях. На улицу ночью не суйся, будет туман и тебе в него нельзя. — Заглушаю грусть от расставания бытовыми мелочами.
Ладно, уедет — мне спокойнее будет. А грусть пройдет. А скоро уже и грустить некому будет.
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи… Сём?
— Что тебе?
— А почему ты сказал, что мне в туман нельзя.
— Знаешь, есть такие страшные сказки, как кукла или тень, или портрет постепенно подменяют собой человека, вытягивая из него душу? Все думают, что это прежний человек, а это кукла. А сам человек исчезает. Вот, в тумане всякие тени встречаются. Войдет Ульяна, а выйдет ее тень.
— А ты? Ты можешь в туман зайти?
— Я могу. Потому что я и есть такая тень. Спи.

Десять циклов от приезда Ульяны или четыре месяца по ее счету.
— Подставляй нос, родственник. — Шеф на полном серьезе замахивается конвертом, чтобы шлепнуть меня по носу. — Я почтальоном работать не нанимался. Кстати, будешь отвечать, предупреди рыжую, что служебная переписка просматривается. Не каждое письмо, понятно, но Толяныч бдит. Так что пусть лишнего не пишет.
Опять нету электричества, опять свечи, опять картошка с рыбными консервами. Только сейчас без романтики. Я поворачиваю письмо к пламени свечи.

Привет, Сёмка. Знаешь, с каким удовольствием я вывожу это: «Привет, Сёмка». Представляю твою удивленную физиономию и давлюсь от сдерживаемого смеха — весело мне. А бабуля косит в мою сторону строгим глазом и наверное думает: «Что такого смешного я сейчас сказала?»
Сто раз начинала это письмо и сто раз бросала. Каждый раз боялась, что у тебя уже закончилась что ты стал таким как что ты уже все забыл. Совсем всё — понимаешь меня? И сейчас этого боюсь, но очень хочу думать, что ты меня помнишь, и просто не могу уже себя сдерживать.
Как ты? Беспокоюсь о тебе, хоть ты и пытался меня прогнать, и сделать так, чтобы я забыла тебя, как страшный сон. Так вот, ничего у тебя не вышло, и мой тебе совет: никогда-никогда не улыбайся девушкам.
Завидую тебе и твоему бесконечному лету. У нас уже поздняя осень: холодно, ветрено, дождливо, грязно. Иногда еще и снег пытается идти. Все ходят с сопливыми носами и чихают.
Я теперь на третьем курсе. Гоняют ужасно. Говорят — самый трудный курс и самые звери преподы. А еще нашей группе «повезло»: нам читает лекции и ведет у нас практику лично бабуля. Это кошмарная женщина. Все плачут, без различения на двоечников и отличников, и то, что я у нее в любимчиках означает, что я плачу в два раза громче и в два раза чаще. «У меня есть только две оценки: отлично и неуд, — ее слова, — двоечников я заставляю выучить на пять, о отличникам доказываю, что ничего они не знают».
Очень хочу приехать к вам, очень хочу к тебе туда, в лето. А еще, ты не смейся надо мной, но очень хочу, чтобы ты опять со мной не разговаривал и ходил с мрачной физиономией. А я бы не могла понять — за что, и злилась бы на тебя. И подбрасывала бы тебе кузнечиков в тарелку. Сём, прости, но это была я. Подбросила бы еще какую-нибудь живность, но там были только стрекозы и кузнечики. И плащ твой безразмерный хочу померить и фуражку железнодорожную. Сём, ты и правда стрелочник?
Сёмка, я решила специализироваться на вашей теме. Пускай мне на кафедре и сказали, что вы — бесперспективный материал, побочный эффект и зря потраченные на вас государством ресурсы. Пускай. Сём, я обязательно что-нибудь для вас придумаю, потому что не должны люди пропадать вот так.
Еще раз — как ты там?
Я хочу чтобы ты знал, что здесь есть люди, которым не все равно. Как минимум одному человеку, и ты его знаешь!
Пока!
Твоя рыжая Ульяна.

— Ответ будешь писать?
А я забыл, что шеф здесь и ждет.
— Скажи, «прародитель», зачем, ты со мной возишься? Я ведь никакой ценности не представляю, а ты, укрывая меня, фактически подставляешься сам. Необходимости в «контрольном экземпляре» нет никакой.
Шеф пожимает плечами и отвечает сразу же. Как будто у него давно готов ответ на мой вопрос.
— «И искупи убиваемых, не щади». — Здесь, с подачи бабы Глаши, в ходу цитаты на славянском языке, вот и шеф цитирует. — Нельзя было давать появляться вам на свет. Тут я согласен с Денисовной, правда это от нас не зависело. Но раз уж вы появились, то хотя бы одному я могу дать возможность прожить его жизнь так, как он сам того хочет — вспомни, как ты подошел ко мне больше ста циклов назад, с какой просьбой. А то, что ты моя копия, ничего не меняет, но помогло мне пробить это исключение. Людям казалось, что они понимают мои мотивы и они охотнее шли мне навстречу. Только ты про ответ так ничего и не сказал. Будешь его писать?
Двадцать циклов, не более. Сорок недель.
— Мне осталось что-то около двадцати циклов. Меньше вашего года. Я хочу уйти со спокойной душой, никого не оставив позади себя.
— Ну и дурак. Смотри, до утреннего поезда у тебя время еще есть.
Ага. А еще тормоз и зануда. Правда шефу это знать не обязательно.