Бесконечное лето Ольга Дмитривна

Продолжение

1 глава http://vn.reactor.cc/post/2310619
2 глава http://vn.reactor.cc/post/2336203
3 глава http://vn.reactor.cc/post/2344710
4 глава, часть 1 http://vn.reactor.cc/post/2360187
4 глава, часть 2 http://vn.reactor.cc/post/2363608


IV

Очень приятно, Царь. (часть 3)

– Семен, утомили вы старуху с этим праздником. Давайте сегодня сделаем перерыв, а беседу на завтра перенесем.
– Баб Глаш, а я хотел на завтрашний день отпроситься. Завтра же автобус со вторым мной приезжает. Я его встретить собирался, чтобы глупостей не случилось, неспокойно мне что-то. И, как вы думаете, я для него не опасен?
Баба Глаша отвечает, подумав минуту.
– Хорошо, так и сделаем. Сегодня я беру больничный, а завтра в лагере выходной. И, думаю, ничего с вашим собратом не случится – встречайте. А, чтобы вы не расслаблялись, задание на чтение я с вас не снимала. Все, свободны, не надоедайте старухе, ей все-таки голову напекло на вашем пляже.
Прощаемся, я встаю, берусь за дверную ручку, каморка бабы Глаши настолько маленькая, что до входной двери совершенно не надо никуда идти, и, когда я уже собираюсь открыть дверь, баба Глаша чуть насмешливо говорит мне в спину.
– Ваше Величество, вам не кажется, что сегодня вы изменили этот маленький мирок? Ну и я, вместе с вами? Идите-идите, не отвечайте.
Ехидная бабка. Непонятно, шутит он так или всерьез сказала. Выкидываю эту ее фразу из головы и отправляюсь на пляж. Хоть раз честно подменю там вожатую.
На пляже устраиваюсь сначала в тень от грибка, а потом перебираюсь на свое, уже привычное, место – под дерево, на самой границе пляжа. Народа почти нет, народ накупался утром на празднике, а сейчас воздух настолько прогрелся, что народ предпочитает прятаться от жары в тени домиков. Даже просто, дойти до воды пятьдесят метров, когда солнце жарит сверху, а раскаленный песок – снизу, это уже подвиг. Но один раз я такой подвиг могу совершить. Вода в бухте, огражденной от фарватера островами, прогрелась как бульон. И если бы не двухнедельный цикл, и ураган в конце каждого цикла – цвела бы она сейчас зелеными водорослями. Окунаюсь в этот бульон, но легче мне не становится, хотя нет, если обмотать голову футболкой, а самому лечь на мелководье, то так – чуть полегче и даже приятно. Да, так в полудреме можно провести часок, представляя самого себя аллигатором, высматривающим добычу на берегу. Нет, встряхиваю головой, оглядываюсь – ну нет никого на пляже, пойду и я. Добегаю по песчаной сковородке до одежды, быстренько накидываю на плечи рубашку и, не одевая шорты, бегу в спортзал.
Спортзал каменный, и, до сих пор еще, кажется, хранит ночную прохладу, а если тут так хорошо, если желающих заняться физкультурой сейчас нет, то почему бы мне не порадовать, наконец, Глафиру Денисовну? Быстренько переодеваюсь, беру папку с журналами и черновиком доклада, будь он неладен, достаю оттуда «Журнал №1», начатый еще 22 августа 1967 года. Нет, лежа читать, наверное, будет удобнее. Оставляю папку на столе, а сам с журналом заваливаюсь на кровать.
Впервые в поле зрения науки такие как я попали совершенно случайно и в журнале этот случай описывают задним числом. Солдат привез на машине обед для караула… Стоп! Солдат! Привез на машине! Обед для караула! Правильно ли я понял, что в 1967 году, в лагерь можно было вот так, запросто, приехать на машине и привезти продукты из внешнего мира? А в лагере находился караул? Интересно то как. И куда все делось? Так вот, привез обед для караула и для ученых, и, пока машину разгружали, пошел погулять, в нарушение запрета. Пошел погулять и встретил прекрасную пионерку, кстати, оказывается, тогда это назывался не пионерлагерь, а школа вожатых и это правильно, а то семнадцатилетние пионеры, гм, удивляют даже меня и даже сейчас. Я прямо представил себе, как солдатик идет по тропинке... а ведь к старому лагерю он шел, а караул, наверное, был, где-то на месте нынешнего «Совенка». Так вот, идет по тропинке, а навстречу ему тогдашняя Славя.
– Привет, ты, наверное, только что приехал?
Или тогдашняя Лена, испуганно глядит с крыльца. Хотя, вряд-ли тогдашние девочки были копиями нынешних, изменения какие-то в них, то есть в нас, все-же происходят.
В общем, случился у них роман. Да не роман, а нормально влюбились друг в друга. А парень не зная того активировал девчонку. Видимо способностями обладал, потому-что, что природные люди, что такие, как я – репликанты, они далеко не все могут других репликантов активировать. Ездил он каждый день, обед возил и с девушкой встречался. Никто не знает, о чем они говорили, какие планы строили, что между ними вообще было и было ли. А потом парень ногу сломал и приехал снова только через месяц. А месяц это два цикла, да еще с хвостиком. На пять дней бы пораньше приехал… А так, приехал, а девушка его просто не узнает, он к ней целоваться, а она его по морде, крик подняла. Его от доставки продуктов отстранили и с машины сняли, думали, что просто режим нарушил, а он... В общем, повесился тот парень. Трагедия. Рассуждаю об этом с иронией, но трагедия ведь, никуда не деться, жалко их. Потом переворачиваю страницу, чтобы читать дальше и понимаю, что сейчас засну, сказывается то, что три дня до этого спал часа по четыре. Кладу раскрытый журнал корешком вверх себе на грудь, закрываю глаза и засыпаю, если организм просит, значит ему надо.
Снится мне, что это я – тот солдат, что иду я по тропинке и выхожу к старому лагерю, а мне навстречу, с крыльца бежит Ульянка. Старый лагерь еще совсем не старый, в нем еще вовсю бурлит жизнь, еще бегают по площадке дети, еще следит за ними орлиным взором вожатая, и само здание сверкает свежей побелкой на стенах и новым шифером на крыше. Ульянка подбегает ко мне, хватает меня за руку и говорит.
– Ну наконец-то, я уже ждать устала! Пойдем!
Мы идем, точнее Ульянка ведет меня, мимо старого корпуса по тропинке, и, как-то незаметно, тропинка раздается вширь и покрывается асфальтом, и вот мы уже, взявшись за руки, идем по улице, прямо по проезжей части. Сама проезжая часть не очень широкая, только-только разъехаться двум машинам, но от тротуаров, с каждой стороны ее отделяет ряд высоких тополей, а между тротуарами и домами есть еще и палисадники. Ни во время «Совенка», ни в «моё» время так не строили, да и застроена улица двухэтажками, какие строились после войны. Одно- двухподъездные двухэтажки, какие-то из дерева, какие-то оштукатуренные и покрашенные. Сквозь просветы между домами видны огромные, по современным меркам, дворы. Лавочки, горки, перекладины для сушки белья, кое где, даже фонтаны или гипсовые пионеры, наподобие тех, что охраняют ворота «Совенка», сараи в самой глубине дворов. Вспоминаю Алису, как она описала свой дом.
– Мы к Алисе идем?
Почему-то говорить трудно, а Ульянка молчит, только ведет меня дальше. А я замечаю, что это место давно заброшено. Сломанные руки и отбитые носы у пионеров, треснувшие чаши фонтанов, ржавые детские горки, лавочки без сидений. Штукатурка на домах давно уже осыпается, кое-где даже проваленные крыши и разбитые стекла и слой опавшей листвы на крышах, на дороге и тротуарах. Осень, приблизительно сентябрь, по моим меркам. Люди не совсем покинули этот город, кое где замечаю белье на веревках, иногда слышу, как хлопает дверь, или, как где-то за спиной проезжает машина, но ни одного человека нам не попадается.
Постепенно начинает накрапывать дождик, мелкий холодный осенний дождик, а я обнаруживаю, что на мне брезентовый плащ, фасона «почтальон Печкин», плащ велик для меня одного, но если одной полой укрыть Ульянку, то получается в самый раз.
И вот мы идем, вдвоем под одним плащом, я чувствую, как она прижимается ко мне, чувствую тепло ее тела, чувствую ее острый локоть. А улица полого, но довольно заметно поднимается, и заканчивается школьными воротами. Мы проходим сквозь эти ворота во двор, обходим справа школьное здание, оно той же эпохи, что и двухэтажки и столь же заброшено, пересекаем, забирая влево, по диагонали спортплощадку и небольшой садик и попадаем через калитку в сквер. Ну, хотя бы в сквере уже появляются признаки жизни в виде подметенных дорожек и бронзового памятника неизвестно кому. Сквер резко обрывается, ограниченный трамвайной линией, я вижу вполне современного вида остановку с ларьком и впервые вижу людей, лиц вот разглядеть не могу, какие-то серые пятна, над серыми плащами, но это люди. А Ульянка ведет меня дальше, через рельсы, за которыми начинается очень крутой и высокий каменистый обрыв, на обрыв зигзагом забирается металлическая лестница, с решетчатыми ступенями, и нам нужно туда, и я уже догадываюсь, что там увижу.
Как только мы поднимаемся наверх дождь заканчивается. Позади нас он еще идет, надо нами просто пасмурно, а впереди – солнце и лето, да лето. За обрывом местность начинает полого снижаться, и в самом низу котловины я вижу пионерлагерь. Пионерлагерь «Совенок». И я понимаю, что мне нужно назад, под дождь, на трамвай, шум которого уже слышен, а Ульяне – вперед, в лето, в лагерь, но мы оба еще можем выбрать и перерешить, и выбирать за нас двоих должен я.
– Ну же, решайся, – торопит Ульяна.
Она, каким-то образом, выросла под моим плащом и сейчас стоит напротив меня, внезапно повзрослевшая, ей сейчас , где-то лет восемнадцать. Подросла, сейчас она, наверное, даже повыше Лены, появилась грудь, и смотреть там теперь есть на что. Детские черты лица уже, практически исчезли: исчезла припухлость губ; обрисовались высокие скулы и небольшой, но четких очертаний носик; в разрезе глаз едва заметно что-то азиатское, нет не азиатское – азиатское у Мику, а угро-финское. И Ульянка, слегка прищурив эти синие глаза глядит на меня ласково и чуть насмешливо.
Я хочу ответить и не могу сказать ни слова, хочу пошевелиться, чтобы показать рукой и не могу, наконец рука медленно-медленно начинает подниматься, но Ульяна этого еще не замечает.
– Семен, пора.
И, неожиданно, новый взгляд, который я не могу расшифровать, хотя обычно читаю Ульянку, как книгу.
– Семен!
Я просыпаюсь и понимаю, что в тренерской я не один. Поворачиваю голову – за столом, на моем месте, сидит Ульянка и, кажется, смотрит на меня, так-же, как в этом сне.
– Семен, ужин проспишь.
– Уже нет. Давно ты тут?
– Минут двадцать уже, а сигнал три минуты назад был. Прибраться пришла, а тут ужин.
– Ну, пошли тогда.
Надо идти, а я сижу и смотрю на нее, и прикидываю к ней нынешней, виденный мною во сне ее облик.
– И что сидишь?
Нет, ничего. Не говорить же, что мне открылось будущее, которое не настанет.
– Нет, ничего. Не проснулся еще. Идем.
Ульяна какая-то тихая и серьезная, идет и думает о чем-то своем, иногда коротко бросая взгляд в мою сторону. Хочет о чем-то спросить и не решается, я собираюсь ей помочь, но мы уже дошли до столовой, до толпы вечно голодных пионеров, которая разделяет нас. Минуту спустя я уже слышу голос Ульяны из противоположного угла зала, а сам оказываюсь за одним столиком с кибернетиками.
– Спасибо парни, за участие в празднике. За декорации и за актерство.
– Это за то, что нас водой облили?
– Вам обидно? Меня вон, вообще два раза в реку макнули. Один раз Ольга, а один раз свои же.
– Нет, не обидно, но мог бы предупредить, а то вели себя, как идиоты.
– Если бы предупредил – сюрприза бы не было, был бы скучный праздник для галочки. У Ольги полный блокнот таких праздников.
– Ты арбалеты то забери, мы дуги переделали, и спусковые механизмы запасные, тоже забери. А то – вытащил он их для безопасности. Мы бы и сами их вытащили, не дураки все-же.
Вот за это я перед кибернетиками искренне извиняюсь, как-то не ожидал я от них такой ответственности. Беседуем еще минуты две, обсуждаем, где лучше стрельбище устроить, и приходим к выводу, что в небольшом овражке, на полдороги в старый лагерь. Когда прощаемся, не могу удержаться и говорю.
– Шурик, пойдешь в старый лагерь за деталями – меня зови.
И ухожу, оставляя их в недоумении. Похоже, мысль о походе туда Шурика еще не посещала.
На сегодня несделанным осталось еще одно дело, и я отправляюсь искать вожатую. Ну, то есть как, искать. Иду на площадь, сажусь на лавочку и жду. Все равно она здесь окажется.
Мимо пробегают пионеры, одни подсаживаются и перебрасываются со мной парой фраз, другие просто здороваются, наконец подходит и садится рядом Ольга.
– Ничего, что я тебя в воду столкнула?
– А ничего, что тебя облить хотели и пришлось, спасаясь, самой в воду прыгать?
– Ну я тогда уже догадалась, что этим закончится, раз ты остальных начал обливать.
– А я все думал, кто тебе разболтал. Ведь никому же не говорил, своим сказал про тебя, только уже в лодке.
– Невозможно удержаться, чтобы начальника в воду не окунуть. Я просто себя на твое место поставила и сразу это поняла.
– Ольга, во сколько завтра автобус придет?
– А тебе зачем?
– Если я скажу, что сбежать решил – поверишь? Встретить я хочу опоздавшего, если он там будет, конечно.
– В три часа, ну, плюс-минус, сам понимаешь. А почему ты, это же Алисина обязанность?
Спасибо, меня Алиса однажды встретила. В этот раз будет, конечно, мягче, но фингал под глазом моё второе я может и получить.
– Ну ты же знаешь Алису. Еще глаз ему подобьет, а тут я предупрежу сразу, чтоб не звал ее «ДваЧе».
Ольга фыркает.
– Хорошо, как встретишь – направляй ко мне, а я уж разберусь. Ох он у меня и побегает остаток смены, чтобы не опаздывал в следующий раз.
– Оль, ну я то знаю, что ты не такая, но почему ты с подчиненными такой образ выбрала?
Ольга не отвечает, только улыбается, качает головой, встает, прощается и уходит.
Лагерь постепенно затихает, начинает темнеть, на площади и на аллеях зажигаются фонари, как только это происходит, откуда-то сбоку подходит Лена.
– Привет еще раз.
– Привет, а я знала, что ты меня тут ждать будешь. Вот, возьми. От меня и от остальных.
И Лена протягивает мне две акварели. На одной, карандашный набросок которой я уже видел – я, рот до ушей, и повисшие на моей шее рыжие девки, а на другой – тоже я, в костюме морского царя, стою, опираясь на трезубец, на фоне ладьи. И, на обратной стороне текст, совсем детским почерком: «Для самого лучшего царя!» и имена. Вся компания расписалась, от Гришки до бабули.
Разглядываю первую, потом вторую.
– Вы слишком хорошего мнения обо мне, – и, неожиданно для себя, добавляю. Дочка.
Потом спохватываюсь.
– Извини за «дочку», я не хотел тебя обидеть.
– А я и не обиделась, я поняла, что это-же ты от лица Морского царя сейчас говорил. Даже приятно.
А после небольшой паузы, Лена спрашивает.
– Ну как решил свою задачу?
– Нет Лен, во-первых, некогда было, а во-вторых, боюсь эта задача не имеет решения. Верчу вот ее в голове и никак.
– И все равно, у тебя все получится, я знаю. Не может не получиться.
– Может ты знаешь и почему я тебя тут жду?
Лена молчит и смотрит на меня. Глаз не опускает – очень большая степень доверия с ее стороны, я ценю. На мгновение становится так тихо, что я слышу, как мотылек бьется о стекло уличного фонаря.
– Тот, твой двойник, который завтра должен приехать, о котором мы в прошлую смену говорили? Страшно, вдруг он не вспомнит меня? Или все закрутится и закончится не начавшись.
Надо же, помнит, все помнит. Киваю Лене.
– Я его завтра встречу, и к Дмитриевне отправлю, а ты сама ориентируйся, по обстановке.
А Лена, не слыша меня.
– Ты знаешь, иногда мне кажется, что я смотрю один и тот же сон. Все, как в твоей сказке. Про то, что я никуда не уезжаю, а остаюсь в лагере и дом мне только снится. А потом просыпаюсь и смена начинается снова, и настоящая жизнь – здесь.
Отворачиваюсь к памятнику, чтобы не смущать Лену. Леночка-то, вот-вот спросит саму себя: «Где я, кто я и что со мной происходит?». И начнется у ней тогда совсем другая жизнь. Но как же интересно ждать этого момента! Практически, на моих глазах, – как рождение человека. Гм, психоаналитик-акушер-физрук, просто мастер на все руки. Еще цикл? Два? Или уже в этом? Рискнуть и подтолкнуть? Нет, не сейчас – боюсь.
И вот на этом диалоге мой самый длинный день в цикле заканчивается. Я прощаюсь с Леной и иду к себе, а Лена еще остается на лавочке. Сидит и смотрит куда-то в себя. Я дохожу до начала аллеи, потом оборачиваюсь, вижу замершую Лену и оттуда обращаюсь к ней.
– Запамятовал. Помнишь, я тебе говорил, что когда мы встретимся с моим близнецом, мы предъявим друг-другу обрывок пеленки и соску-пустышку, узнаем по ним друг-друга и все вокруг запоют и начнут танцевать? Так вот, я наврал тебе – не все.
Я, таки, заставил Лену улыбнуться. Вот теперь, на сегодня, действительно, все.

Замерзающий мир. Часть 21: Чистое небо

Страничка на фикбуке

«Стоит ли задаться вопросом: зачем, зачем же я полюбил эту ненормальную девушку? Неуязвимая ледяная тварь, которую никто и никогда не сможет убить, подпустила к себе мягкую, теплую, беззащитную, такую… необыкновенную — Лену. Опасно. Это как в старых бродилках на компе: сразить сильного босса сложно, нужно бить точно в уязвимое место. Сердце, например. У меня его… не было, до этого самого лета. Тепло пришло в мир, оно пришло и в мою жизнь, в виде хрупкого цветка с поразительными, немного печальными зелеными глазами. Страшно. Страшно понимать, что есть такой вот маленький комочек нежности, который любит тебя и только тебя. Но, как и большинство прекраснейших вещей в этом мире, он уязвим. Страшно осознавать, что стоит этому трепетному сердцу перестать биться, как остановится и твоё. Пострадает не физически, а гораздо хуже. Я был и остаюсь неприкасаемой ледяной крепостью, в которой сам же и растопил брешь. Страшно? Это да, но… Куда ужаснее тот факт, что мы могли и вовсе никогда не встретиться. Вот это по-настоящему страшно! Жить… без любви».

***

 Восточная часть лагеря, спортивный корпус, главный зал. Сюда согнали всех отдыхающих, кого только смогли найти. Большое помещение с высоким потолком легко вместило основательно поредевшую лагерную общину. Люди ещё и до фестиваля потихоньку рассасывались, а сейчас хорошо если хотя бы сотня наберется. Пересменка, однако. Плюс событие с цунами — весьма такой серьезный повод смотать удочки и валить. Оставшиеся же…
 Все, от маленьких детей и подростков до последнего вожатого с уборщиками, сейчас ютились в центре спортзала, тогда как у обоих выходов караулили вооружённые до зубов агенты. Из общей картины «пассивного уныния» выбивались лишь начальник лагеря и глава кружка астрономии. Первый ругался с вояками, аж слюной брызгал, второй периодически прикладывался к бутылке водки, попутно матерясь почему-то на польском. А что? Это просто. «Кур-р-р-рва» и так далее. Чем больше буквы «р», тем сильнее возмущение.

 Каждое здание комплекса имеет свои особенности. Именно этот корпус изначально проектировался своеобразной школой олимпийского резерва. Сюда селили отдыхать только одаренных физически детишек, участников крупных секций, иногда даже почти готовых КМС. Например, в одной из палат спокойно себе жили Славя (спортсменка, комсомолка и просто красавица) и Женя (шахматы тоже спорт).
 Жили. Пока девушек и парней принудительно не затащили в главный зал, подгоняя порой пинками. Парни, кстати, сопротивлялись — спортсмены же. Как раз на своей шкуре и познали все прелести шокеров, спецсредств, а также банальных пиздюле… то есть, рукопашного мастерства настоящей армейской элиты. Ну, там, как обычно: двое держат, один бьет. Э — элита, блядь.

 Бойцы Организации ни с кем не церемонились. Третий отряд отвечал за эвакуацию мирного населения, а на деле же Нахи просто-напросто не нужны были лишние свидетели произвола, да ещё и с камерами поголовно на каждом телефоне. Ну нафиг. Информация, в реалиях двадцать первого века — оружие пострашнее ядерного. Само слово «эвакуация» звучит, конечно, здорово, гордо, альтруистично. Правда?

 На деле же операция являлась самым натуральным штурмовым налетом. Открыто это не обсуждалось, но прозвучавшее на брифинге «Во время миссии вы обладаете исключительными полномочиями. Действуйте по ситуации, но выполнение задачи — основной приоритет!», перефразируя, получается: «Если понадобится, спускайте курок…». На фоне вконец оборзевших вояк даже Док, жестокий и хладнокровный циник, выглядит добрым самаритянином.

 Они не считались ни с кем, даже с детьми. Это не дно, это уже днище! Несколько особо шумных парней и девчонок уже лежали без сознания в углу зала, посапывая прямо на пыльных матах. Снотворное в дротиках действовало быстро и безотказно, укладывая наповал. Стреляющие вояки поначалу сомневались, но приказ Нахи был превыше всего: «Вы сражаетесь, защищая мир. Помните об этом!» Почему-то с глазу на глаз фраза чернокожей толстух… в смысле, бодипозитивной афроамериканки звучала куда убедительнее. Сейчас же…

 — Боевыми патронами воспользоваться не рискнули, никто, — отчитался перед главным координатором рядовой вояка. Молодой совсем, может, даже не старше Слави будет. Он выглядел подавленным, винтовка в руках паренька дрожала. Тихие всхлипы со всех сторон били по нервам даже опытных боевиков. Они привыкли к виду крови, к горячим точкам и насилию, но происходящее здесь непотребство выходило за рамки обыденных миссий (ну и то, что по территории лагеря бродит злая, как тысяча чертей, логия, энтузиазма никому не добавляло).
 Людям военного отдела пришлось лично таскать беспомощных пленников на мягкую поверхность, где в мирное время занимались единоборствами. И пусть ситуация из ряда вон выходящая, пусть на периметре идет натуральная война с аномалией… Однако остатки совести упрямо твердили каждому без исключения: «Тварь. Какая же ты тварь на самом деле». Набатом били в голове невеселые мысли.

 — И слава богу. Вдруг среди отдыхающих есть друзья монстра, те, о которых мы пока не знаем… лучше не сердить этого парня. Уж поверьте мне, — ответил Джо. Да-да, именно он командовал «группой эвакуации». Эвакуации. Фу, блин. Л — лицемерие. Все всё прекрасно понимают. Уже сам факт назначения Джо (!) на подобную должность ставил под сомнения адекватность миссии… Что, у вояк всё настолько плохо с координированием? Или же дело в одинаковом цвете кожи с Нахи? — Заложники… никогда бы не подумал. Fuck, до чего отдел докатился! Мне кажется, это один из возможных рычагов давления на него, пусть и не такой, как основная цель. Блин, не вовремя рации барахлят.

 Темнокожий штурмовик трясся, как осиновый лист: завывающий за окном ветер и отсутствие хоть какой-то связи за пределами дальше десяти метров настораживали. Вот чем не признак «всё идет, нахрен, не по плану!»? Шлемы закрывали лица бойцов, но избежавшие усыпляющих уколов дети глядели безошибочно, прямо в цель. Туда, где за фотохромным пуленепробиваемым стеклом хмурились глаза солдат. По факту — преступников. Джо всё же не выдержал:
 — Эй. Рыжие! Не зыркайте так! Это всё ради вашей же безопасности. Сидите там тихо, за мелкотой приглядывайте, мы вам тут не няньки.

 Динамик настроен так, что за пределами шлема искажает голос до неузнаваемости. Удобно на боевых операциях, совсем не подходит для работы с детьми. Механический, безжизненный тон. Честный и открытый Джонатан, не мог передать своей интонацией истинных чувств. Ярэ-ярэ дазэ. А ведь он тоже боялся, и не только за себя. Каждый, кто находится в радиусе нескольких миль, сейчас в смертельной опасности. Логия — монстр, стихийное бедствие, ничем не лучше того же цунами. Нахи не может врать, абы кого главой отделения не сделают. Ведь так? Убедительный голос политика до сих пор звенел в ушах: «Он безумно опасен, и, начав буйствовать, не станет разбирать, кто свой, а кто чужой».

 — Как закончится буря, вы всех отпустите, правда? — Алиса тяжело дышала, не столько из-за того, что тащила на маты Женю (она первая получила снотворным в задницу, всё характер!), а от волнения и страха. Двачевская любила храбриться, на деле являясь самой ранимой девушкой во всём лагере. Ещё чуть-чуть, и душа рыжика уйдет в пятки! Она тихо добавила: — Пожалуйста, нам страшно. Откуда такая погода летом?

 — Сказали же, сиди ти-ха! — Солдат наставил на пленницу оружие, чем ещё больше вогнал ту в шок. — Ваше дело молчать в тря… Начальник?!

 — Не надо. Хватит уже. — Джо силой опустил оружие подчиненного дулом в пол. — Это просто подростки, не позорься. Все и так на нервах.

 — Зас-сада. В шлемах не покуришь, — пожаловался карауливший вход боец. Он накрепко запер замок, но тяжелая дверь всё равно подрагивала от порывов ветра. Холод проникал снаружи, подобно яду. Изо рта собравшихся начинал идти пар. А вместе с морозом кожу обжигал страх неизведанного. Человек существо такое, боится того, что не понимает. — Эй, как там со связью?

 — Глухо. Не факт, что первые две команды уцелели, хотя бы по частям. Если будем и дальше тут торчать… — Реплика центрального штурмовика заставила насторожиться всех до единого. Отдыхающие не знали, о чем речь, и страшились этого, а солдаты ЗНАЛИ, и срались ещё больше! — Логия уже, может, косточки от них обгладывает, нечего в чудеса верить. Предлагаю бросить всех и делать ноги. Приказ собрать выполнили? Выполнили. Время миссии уже перевалило за оговоренное. Провал есть провал. Что теперь, и нам подыхать?

 — А он дело говорит, командир. — Взгляды солдат устремились на Джо, но тут в разговор вмешалась Славя.

 — Постойте. — До этого валькирия рьяно следила, её усилиями все выключенные транквилизатором жертвы аккуратно лежали на матах не где попало, и ничего себе не травмировали. Сейчас же девушка встала в полный рост, загораживая собой хнычущих детей, и упрямо сказала: — Уходить без всех, вы армия или кто? Тут ещё двоих не хватает. Лена и доктор из нашего корпуса, они…

 — Заткнись! — Один из солдат не выдержал чистого взгляда Славяны, тот обжигал гнилое нутро засранца не хуже напалма. Упоминание же Дока так вообще заставило волосы большинства агентов встать дыбом. Помнят, суки, по-о-мнят. Сталкиваясь с логией, прежним остаться невозможно. Чувство беспомощности перед чудовищем из чистого льда. Рука и дрогнула. Выстрел, и вот уже молодая девушка шатается, не в силах стоять на ногах.

 — Что… Нельзя же так. Заче… — Обмякшую блондинку успели подхватить сразу два человека — Ольга Дмитриевна, и… Мику. Голубые глаза девушки закатились, дыхание сбилось. Сильнодействующий препарат не проходил для организма даром. То, что Хатсуне быстро вытащила дротик из шеи подруги, вовсе не меняло ситуацию к лучшему.

 — Вы! Мусор, а не солдаты! — Если бы взгляд Джо мог убивать, от сорвавшегося ушлепка не осталось бы даже пепла. Его бывшие товарищи, как самые опытные в битвах с носителями, остались в первом и вторых отрядах. Уж кто-кто, а люди Кэпа и Виолы без команды не стреляли. — Она же спросила про НЕГО, а если…

 — Подруга? Да откуда носитель это узнает, а даже если и узнает, что? Мы далеко будем. — Вояка храбрился, однако пустил в голос истеричные нотки. Ветер за окном завывал всё сильнее, лампочки мигали, мигали, мигали и… погасли. Провода снаружи не выдержали аномальную вьюгу. — Вот блядь…

 — А-а-а-а!.. — Среди детей началась паника, а стрелять в совсем уж маленьких солдаты не могли. Несовершеннолетних лекарство и убить может (начальство от закона прикроет, от остатков совести — нет), да и кутерьма поднялась.

 — Всем оставаться на местах! — Для убедительности своих слов, Джонатан выстрелил в воздух разрывным патроном. Звук в закрытом помещении распространяется что надо. В наступившей на миг тишине было слышно, как сыпется известка с потолка. Кроме того, темнокожий командир очень недовольно посмотрел на свой камуфлированный сбро… элитнейший отряд. — Вас это, блядь, тоже касается. Взяли себя в руки. Быстро в подвал, все! И ВСЕХ! БЛОНДИНКА ДЕЛО ГОВОРИЛА! Ну-ну-ну! Времени мало, помогайте нести спящих! Бросите хоть одного — и я с вас шкуры спущу, р-р-распустились, блллядь.

 Ситуация в здании кардинально изменилась. Цифры. Порой они не так уж и много значат, но высветившийся на дисплее у Джо отклик излучения слал такие вот «порой» знаете куда? Да и, когда Нахи нет рядом, можно посвоевольничать. Начальство — оно такое, от мирских грязей далекое. Виола — исключение, что подтверждает правило. Связь так и не заработала. Без прямых приказов сверху никто не мог ослушаться назначенного ранее командира. Совесть не позволила добряку бросить детей. Приказы Нахи изначально не предполагали спасать заложников, если вообще предполагали… Издевательство это, а не приказы! Пользуясь случаем, он делал то, что должен. И куда смотрит глава Организации?! Военные под дудку этой суки уже не первый день пляшут, подумал он.

***

 Враг появился внезапно. Дверь спортзала выбило с петель (железную, на минуточку, дверь!), внутрь ворвался ветер вперемешку с ледяным крошевом. И не только он, свете фонарей не особо разобрать, мешает вьюга.

 — Й-й-я-а-я-а-а! — Испуганно пискнула одна из рыжих девчонок, однако никто из пленников не пострадал. — Что? Мне не больно…
 «Снежинки», беспощадно обрушившиеся на солдат, обтекали детей, как река камни. Холод пронизывал только вояк, не нанося никакого урона отдыхающим. При этом он не трогал и астронома и директора, даже местного кошака, ныкающегося под гимнастическими снарядами только напугало, но никак не обморозило. Стихия, нарушающая законы природы. Парадокс — главный признак силы логии.

 — Что за нахрен?! Холодно!!! Костюмы же с терморегуляторами! — Солдат вскинул винтовку, целясь в открытую дверь, а оттуда уже медленно наступал живой кошмар.

 Огромный прозрачный волк медленно и вальяжно ступал по заснеженному полу. Всё под лапами аномального зверя на глазах покрывалось коркой сверкающего льда. Его светящиеся глаза не спеша осматривали помещение, в глубине звериных зрачков внимательный Джо заметил неладное. У животных не бывает такого пристального взгляда! Волк глянул на Алису и Ульяну, девочки уносили спящую Славю вглубь корпуса… Фыркнул и затем повернул морду в сторону солдат. Темнокожий агент был готов поклясться, что лоб твари нахмурился!

 Вояки не совсем безнадежные ребята. Да, контратака логии их напугала, но парни — воробьи стреляные, и они быстро взяли себя в руки. На ледяном монстре скрестились десятки лазерных прицелов (в полумраке это смотрелось круто, не поспоришь), и без команды главы (не безнадежные, но оборзевшие вкрай солдаты!) открыли огонь. Никаких криков «сдохни!» или «получай!», ни единого лишнего движения — шквал пуль. Крупнокалиберные бронебойные патроны крошили живой лёд. А что? На логию шли, как-никак, одним снотворным тут не обойдешься.

 Атака принесла плоды. Но в чем самая неприятная загвоздка в битве с Доком? Она всегда превращается в отчаяние для посмевших его хоть пальцем тронуть. Всегда на шаг впереди. Тактик до мозга костей, Ледяной король не играет в поддавки. Он бьет. Бьет жестоко, и… бьет только тех, кто напал первым. Волк не выдержал удара, взорвался ледяными осколками, невесомыми и сверкающими, как драгоценные камни. Ведомые не стихающим ветром, они пролетели десятки метров в сторону солдат. Тихий треск. Осколки собирались воедино, и вот зверь уже за спиной обреченного агента. Логия — не просто слово. В нём заключена древняя мощь самой матери природы, что пришла из Абсолюта, когда мир ещё был юн и эра людей только зарождалась.

 — Нееет! — А вот сейчас заорали и солдаты, и убегающие дети. Клыки впились в руку бойца, заставив того выронить оружие от нестерпимой боли. Место укуса промораживалось излучением не хуже, чем от ударов хозяина твари.

 В бою оно как — очень важна проницательность и внимание. Ситуация во время серьезных стычек может в корне измениться в любой миг. Темнота. Корпус обесточен. Все на нервах. На минуту потеряв из поля зрения вход в спортзал, солдаты УЖЕ проиграли. Волки появлялись отовсюду, от монстров не было спасения. Стая окружала ощетинившихся стрелков, шагнув в реальность прямо из покрова вьюги. Творения логии обступали людей, тихо рыча и капая на пол слюной.

 Джо застыл. Ярко-голубые глаза самой крупной особи смотрели на него немигающим взором. Зверь прищурился, совсем как человек, а затем по очереди перевел взгляд на оружие, на солдат, на детей. Твари логии не тронули ни одного гражданского, спокойно позволив им уйти и даже забрать тех, кто не мог идти самостоятельно (сонных девушек и бухого вхлам астронома).

 — Бросайте оружие, — твердым голосом сказал Джо.

 — Но…
 — БРОСИЛИ! СУКА! ПУШКИ! НААА ПОООЛ!!! — заорал он, подавая пример остальным.

 — Они… не двигаются? — Как подметил агент, отчаянно дрожащим голосом, клыкастые убийцы застыли, будто и правда обыкновенные ледяные статуи. Как только за дверью спортзала скрылся последний ребенок, произошло очередное непотребство. Да. Явное и наглое нарушение законов физики. Твари растворились, как не бывало. Все входы и выходы заледенели, отрезав солдат от мира. Непробиваемая, обманчиво прозрачная стена льда.

 — Влипли.

 — Ловушка.

 — Ну всё, скажите, это пиздец?

 — Пиздец, — подтвердил Джо.

***

 — А ты всё так же сидишь с умным видом и даже не пытаешься сбежать. Умение предсказывать будущее настолько бесполезно? — Нахи в своём неизменном платке лично спрашивала плененного Оракула.

 — Не вижу в этом смысла. — Парень отвечал монотонно, даже не обращая внимания на толстуху. Он смотрел в иллюминатор, смотрел, как за толстым стеклом покачиваются морские волны. — Плавно идёт это военное судно.

 — Не видишь смысла? — Одна из самых скандальных глав Организации кивнула охраннице, и та невозмутимо покинула каюту. Нахи осталась с носителем наедине. — И почему же?

 — Судьбу тяжело изменить, но… — Оракул говорил, так ни разу и удостоив собеседницу хотя бы взглядом. Что он, афроамериканок на своём веку не видел, или тут дело в другом? — Сейчас этого и не требуется. Своими же руками, приблизив гибель мира, ты так и не поняла, что именно натворила.

 — Эй, а может, побольше уважения?! Я командую захватом аномалий, а теперь ещё и военными. Почти. Мир мы, как бы, защищаем, знаешь ли.

 — Уважения? С чего это ты заслуживаешь уважения? Военные меня и пальцем не тронут, слишком это глупо — калечить ценные ресурсы. Корабль пока не твой. А даже когда станет, будет уже поздно. — Глоток воды, и всё то же отношение. Кто-кто, а предсказатель знал, что питье не отравлено. Ведь не раз видел, как именно закончит свою жизнь, и даже хвастать любил, насколько прекрасное будет зрелище. Обычно монотонный, Оракул редко говорил напрямую. Однако… — Помнишь, я упоминал кое-что? Скажу снова, чтобы даже до такой конченой дуры, наконец, дошло. Минутная победа ничего не стоит: напав на НЕГО, ты предрешила судьбу целого поколения. Нет, даже… дай посчитать… трех поколений людей. Да, раунд будет за тобой. Победа в одной битве, но не войне.

 — Вот. Сам сказал, что… — Обрадованная было женщина с довольным видом поправила солнцезащитные очки, отточенным движением налила себе прихваченное с камбуза вино.

 — Развилок у судьбы много. Будущее — многогранный калейдоскоп развилок и событий. Однако конец лично у твоей дороги всегда один. Поражение. Вопрос только… во времени. — Оракул ненадолго замолк, а затем, наконец, посмотрел на неё уничижительным взглядом. Фразы человека были прерывисты, не потому, что он боялся — просто такой уж характер и манеры. — Стрелки часов неумолимы. Оружие, насилие, подлость, предательство… Да, военный отдел Организации обладает властью, способной свергнуть любое государство. Но всё познается в сравнении. Бесполезная возня. По сравнению с Инкарнацией льда, что может жалкое насекомое?

 Дзинь. Бокал треснул в темных ладонях, лицо главы исказила такая гримаса!
 — Что ты, что Виола! Возитесь, не пойми с кем. Посмотрим, кто будет пить шампанское. Хваленый логия исчезнет, а вместе с ним — и угроза ми…

 — А какое натуральное возмущение, а-а? Можешь обманывать кого угодно, но, пожалуйста, не меня.

 — Сучий Оракул! — вспыхнула Нахи, а затем возмущенно проорала в телефон: — Ну, где там крылатая тварь с Юкатана? Уже добралась до лагеря?

 — Ну, тут это… — адъютанты военного отдела замялись, чем ещё больше разозлили темнокожую бестию.

 — ЧТО «ЭТО»?!

 — Он… ну, это… улепетывает. Обратно улетает, и, по-моему, шипит ругательства на древнем Майя!

 — Начало конца. Начало. Конца, — задумчиво процедил странный парень, неотрывно глядя в иллюминатор. Там как раз промелькнула длинная тень в небе, ненадолго заслонив собой солнце над целым линкором. — Замерзнет земля и вода, замерзнет само небо. Зима покроет континенты, разрушит города. Первый камешек уже катится с горы. Чувствуешь?

***

 — Может, всё же бросим её?! — Отряд для битья номер два со всех ног мчался к пирсу. Кэп лично тащил на плече бессознательную Лену, не доверяя драгоценную пленницу рукожопым подчиненным. Не дай бог на девчонке хоть один синяк останется. Нападение логии было неожиданным, трое его людей превратились в нашпигованный сосульками фарш раньше, чем успели вскинуть оружие. Первый отряд не смог не то что победить — хотя бы поцарапать Дока. — Не факт, что сами дойдем, а ещё с грузом. Не хочу замерзать, как остальные.

 — Идиоты. — Тяжело дыша, глава бежал, даже и не думая бросать свою ношу. Буря крошила всё вокруг — скамейки, кусты, деревья, фонарные столбы, и лишь в радиусе нескольких метров вокруг заложницы всё ещё было лето, а не зима. — Если бы не она…

 Логия не стал нападать напрямую, вместо этого ограничивал обзор, а излучение носителя такой мощи создавало помехи даже для самой современной спутниковой связи. Не обследуй они лагерь заранее, о такой штуке, как сделать ног… тактически отступить, и речи быть не могло. Само присутствие поблизости ТАКОГО существа заставляло сердце колотиться как бешеное. Капитан даже на датчик аномалии не смотрел. Энергия аномалии пронизывала всё вокруг, вызывая мурашки на теле ничуть не хуже статического разряда. Буквально ошеломляющая мощь, даже отголоски излучения можно ощутить безо всяких приборов.

 Кэп догадывался, что Док в любой миг способен сравнять агентов с грунтом, но слишком дорожит заложницей. Время играло против Организации: как только он примерится атаковать так, чтобы с головы Лены не упал ни один волос, начнется настоящее мясо. Одно хорошо: в таком буране ускорение Ямы и винтовка снайпера бесполезны, вот они и отстали, а ведь бывалый солдат верил им как себ…
 — Стоп. Всем стоять, нахер!

 — Капитан?

 — Оружие на предохранители. Что-то не так… — Старый вояка схватился за голову, мысли бились в черепной коробке, как ненормальные. Снег и ветер вокруг, а на них с ребятами даже не дует. «Абсолютный контроль». По сравнению с остальными аномалиями, которые изучали Кэп и Виола, он не просто хорош как носитель. То есть, осознанно не вредит никому, если не захочет. Почему тогда начальство твердило, что парень не способен держать свою силу в узде? Что он ничем не лучше стихийного бедствия? И, что самое хреновое, почему матерый солдат поверил в такую чушь?! Пересохшие губы лихорадочно шептали: — Логия. Виола. Ямада. Соня, туда же. Зачем вообще было раздувать чертов конфликт?! Нахи не знала, что Док такое, или… знала. ЧЕРНОЖОПАЯ СУКА ЗНАЛА, ЧТО ЕГО НЕ ПОБЕДИТЬ!

 — Капитан, если сейчас не уйдем, то мы пропали, — солдат опустил руку на свободное плечо капитана. Пальцы парня дрожали. Не от холода, от страха. Именно вокруг отряда не бушевал ветер от слова совсем. Око бури преследовало агентов, но атаковать не спешило. В тени зимней вьюги то тут, то там мелькали волки, скаля клыки из чистейшего льда, и… они натурально подвывали от возмущения: хозяин не пускал их отведать человечинки! Часть сознания каждого ледяного существа сохранялась, несмотря на воссозданные чистой аномалией тела.

 — Мы и так пропали… Блин, больше не буду смеяться над аналитиками. — Кэп никогда в жизни столько не думал, как сейчас. Теплая тяжесть пленницы давила на плечо ровно так же, как и на психику. Он похитил простого человека. Ни в чем не повинную девушку. Она — любовь и свет Дока, который, в принципе, пока не сделал ничего плохого. — Он же никогда не нападал первым, только контратаки. Беспощадные, но… всегда старался договориться… Первым не бил, даже там в роще, даже когда… Не бил… Может разорвать любого, но не атакует первым. Опасен? Да. Но Нахи не сказала нам всей правды. Ребят первого отряда спокойно отправили на убой. Атакуй логию, и даже такой пацифист ответит. Блядь. Блядь. Блядь! Сам же на него дело копал! Он никогда не нападал первым, понимаете? Понимаете, что происходит?!

 — УХОДИМ, не стойте. Мы все тут окоченеем, если ОН прицелится, где вообще этот сраный носитель? — Штурмовик обращался к товарищам, еле-еле перекрикивая бурю, но вдруг она стала затихать. — Капитан? Что вы…

 — Делаю то, что должен. Заткнись. — Голос главы перестал дрожать, ужас перед ледяным противником отошел на второй план, на первый же… Предательство. Он отвернулся от Виолы. Гетерохромный аналитик предвидела всё, что произойдет, кроме ножа в спину. От него! Старого и верного товарища! Друга. Соратника… Странно. Внутри бури голова прояснилась. — Это задание — подстава… Д-О-О-К. СЛЫШИШЬ МЕНЯ? Я ОТДАМ ДЕВОЧКУ, ТОЛЬКО ДАЙ ХОТЬ СЛОВО СКАЗАТЬ!

 — Где он вообще? Вокруг ни души. — Солдаты опустили оружие. В голове бардак, снежная вьюга рассеивалась, уступая место солнечному лету, но носителя аномалии нигде не видать. Волки неохотно скрывались в лесу, тая на ходу.

 — Вы так и не поняли. – Голос Дока раздавался отовсюду, отражался от каждой снежинки, доносился с каждым порывом ветра. — Всё вокруг вас — это я. А теперь бросайте оружие на землю. Игра в догонялки мне порядком надоела.

 — Делайте, как он сказал. — Кэп первым сорвал с пояса кобуру. Ремень с ножами тоже упал на тропинку. До пирса и прибрежного корпуса, оказывается, было рукой подать. Стоило мгле пропасть, и дышать сразу стало легче, что тут про видимость говорить? Морской бриз приятно ласкал легкие. После иссушающего действия излучения, забирающего влажность воздуха со всей округи, он был подобен манне небесной.

 — Ладно, всё равно не планировал до пенсии дожить. Шестьдесят пять лет, да кто столько на службе протянет? Вот, бросил. Но Кэп, если он нас сейчас просто перебьет, я… А, пофиг. Надоело уже трястись.

 — И я. Всё, безоружен.

 — Я тоже.

 — Есть!

 — Погодите, у меня ещё гранаты тут. Никак не отстегивается… Всё. Пуст.

 Сотни лепестков из чистого льда закружились на дорожке. Они вращались в странном хороводе, слипались, таяли и… Док просто возник, прямо из воздуха, чем напугал солдат до усрачки. Логия — не просто аномалия. Она меняет тело носителя, образуя чудовищный симбиоз человеческого разума и неукротимой силы аномалии. Сам Док никому не рассказывал, и лишь одна только Виола догадывалась. Когда парень переходил грань, превращался в нечто невообразимое, излучение зашкаливало ЗА сто процентов. А это ненаучно. Всё, что внутри бури — Док. Он и есть лёд. Сознание, перешагнувшее ограничение физической материи. Потому его просто невозможно победить. Ведь всё, чего касается шторм, чувствует носитель. Он видит, слышит и осязает каждую пылинку в радиусе нескольких километров, а самое страшное — способен этим управлять…

 — Это плохо, да? — Молодой боец немигающим взглядом смотрел под ноги, его оружие превратилось в ледышку, и теперь растекается по земле, как какой-то дешевый пломбир. — Я историю браузера не почистил, и отпускные ещё не пропил.

***

 — Очухались, идиоты? — Желание порвать весь отряд похитителей на мелкие куски — никуда не делось, однако необходимо расставить все точки над i. — А теперь отойдите от моей девочки. Мед-лен-но. И только дернитесь лишний раз, дайте мне повод, прошу.

 Руки чесались. Вот сейчас соберу влагу из воздуха, и изрешечу всех сосульками к чертовой бабушке! Имею полное право. Сила пока что слушалась, но бушующий внутри поток эмоций совсем не собирался останавливаться. Будто скованный цепями сгусток гнева рвался наружу. Звезды. Они и сейчас прямо перед глазами. Энергия, которой ничто не ровня, била ключом, удерживая хрупкое «я» человека на грани срыва. Тело легкое, сознание ясное, словно чистое небо в холодный день. Именно благодаря этому оставшиеся камуфлированные ушлепки ещё живы. Дело определенно нечисто. В форме бури я ощущал каждый метр территории лагеря, и солдаты были пропитаны непонятной мне энергией. Моё излучение оказалось сильнее, даже одним своим откатом оно буквально выжгло эту пакость из вояк, в корне изменив поведение отряда. А значит, аналогия с собакой и палкой вполне имеет место быть. Бить надо не инструмент.

 — И что теперь? Мне сказать «извини, больше так не будем»? Смешно, — ответил главный похититель. Бывший начальник Сони выглядел неважно: потрепанный такой, с огромными мешками под каждым глазом. — Это был приказ. И у военного отдела есть ещё люди. Они придут, рано или поздно. Это уже не операция будет, а война! Нахи ты чем-то очень не угодил.

 — Приказ… какое удобное слово. Скажи, кто его отдал и где мне искать это чучело. — Голос контролировать получалось, иначе бы он опять звучал как из рупора. — А потом можете валить на все четыре стороны, и так руки замарал по самое не хочу. Нахрена полезли? Прошлого раза мало было?! А хотя, пошли вы все к черту.

 Лена. Сейчас она важнее всего остального. Ограничив выброс почти полностью, я шел к скамейке, на которой лежала любимая девушка. От вида беспомощной сони желание перебить всех вокруг разгорелось с новой силой. Не сейчас, могу случайно и ей навредить. Времена, когда излучение замораживало всё и вся кругом, прошли, однако рядом со эпицентром один фиг опасно. Вон как мужиков проняло.

 Так, вот теперь я спокоен. Лагерь не особо пострадал, Лена с минуты на минуту будет в крепких объятиях, чем не повод для радости? Бедняга. Попала под раздачу только за то, что она моя девушка. Хмурится во сне, ворчит, значит, действие транквилизатора скоро отпустит.

Продолжение
Глава 1 http://vn.reactor.cc/post/2062463
Глава 2 http://joyreactor.cc/post/2074551
Глава 3 http://vn.reactor.cc/post/2121739
Глава 4 http://vn.reactor.cc/post/2146027
Глава 5 http://vn.reactor.cc/post/2165923
VI
Контрольная


Спали, во всяком случае я, совершенно без сновидений и, не испытывая угрызений совести, проспали и подъем, и линейку, едва успев к завтраку. Ульяна, как самая активная подскочила без десяти восемь: «Народ, а мы на линейку идем?» На что получила резонный ответ: «Ты что, мать, с дуба рухнула?», – после чего в домике все опять затихло, еще на минут на сорок. Господи, какое, оказывается, удовольствие — спать на кровати. Напроситься к девкам в постоянные квартиранты, что ль?
Пока шли к столовой Алиса коротко рассказала о своём приключении. Она провалилась в коридор еще позавчера утром, отойдя с тропинки по... ну, в общем, отойдя с тропинки. И, в результате просидела в этом бункере больше суток и уже совсем отчаялась. Чтобы как то занять себя начала читать литературу оставленную в шкафах, и наткнулась на «Справочник», ну а после прочтения, конкретно про меня она решила, что я один из создателей лагеря, прибывший для каких то своих нехороших целей.
– Страшно было?
– Очень. По коридору шла — зажигалкой светила, а потом, когда зажигалка кончилась и пришлось на ощупь идти, и потом, когда поняла, что дверь открыть не смогу, и обратно по коридору, тоже не смогу себя заставить пройти. Подумала, что так там в бункере и останусь. А когда справочник почитала, стало просто горько и тоскливо.
Хотелось еще по расспрашивать Алису, но на входе в столовую нас перехватила Ольга Дмитриевна.
– Явились, голубчики! Ну и что вы, все трое, скажете в свое оправдание?
Я только успел сжать локоть Алисы, и выдвинуться вперед. Не имело смысла провоцировать бесполезный скандал.
В принципе, реальных рычагов у вожатой нет, вся ее власть держится на традиции и программном обеспечении, поэтому мы стоим молча, я спокойно смотрю в лицо вожатой и жду, когда она выдохнется. Берегу цветы своей селезенки. Насколько я понимаю вожатую, ей давно уже все равно, чем занимаются подопечные, и сегодняшняя, например, предполагаемая, выволочка задумывалась более для приличия, соблюдения тех же традиций и, возможно, по требованию управляющей программы, хотя я сомневаюсь, что программе есть до этого дело. Наконец Ольга Дмитриевна выдыхается, и, пообещав, что подумает, что ей с нами делать, милостиво допускает нас к завтраку. Царица. Тут мы с девочками расстаемся, они идут за один столик, я за другой. По дороге к окошку раздачи меня вылавливают, ну, конечно же, октябрята.
– Все-все будет, не беспокойтесь. После завтрака на футбольном поле.
Баба Глаша посматривает на меня, как будто что-то ждет, но я, поздоровавшись с ней, делаю вид, что не понимаю намеков.
На футбольном поле хорошо. Разминка, проверка вчерашнего материала, у кого-то не получается, этих запускаю по вчерашней программе, кто-то хорош, тем начинаю показывать простейшие удары по мячу. Один малек отсеялся, зато пришли двое новых. Нас теперь десять человек. Ну нравится, оказывается, мне это! И мелюзга нравится, кажется, это единственные нормальные люди здесь, надо будет порасспросить их осторожно, что они знают, чего не знают. Командую стоп тренировке, разрешаю просто поиграть. А сам, вообще, задумываюсь о своей прошлой жизни. Может вот то, чем я должен был заниматься? Тренировать мелюзгу? Не знаю, но я давно не получал такого удовольствия. Просто стою и наблюдаю за игрой, иногда подсказывая.
Насладиться жизнью мне не дают, ко мне подходят Лена с Сашей.
– Семен. - Это Лена, и дальше долгая пауза, Лена краснеет, смотрит то под ноги, то на меня, в общем, делает все, как делала в остальных лагерях. Семен, нам нужно собрать ягоду.
Нет! Боже мой! Это уже становится похоже на какую то комедию. Торт, в честь чудесного спасения! Земляника на острове, сахар у кибернетиков, мука в библиотеке и бутылка пива в медпункте. Везти на тележке в столовую. Истерично хихикаю.
– Что? – Лена испуганно смотрит на меня. Испугалась ли она на самом деле я не знаю. У меня давно уже сложилось убеждение, что настоящая Лена ни черта не боится.
– Нет, ничего, все хорошо. Только скажи мне, о какой ягоде речь?
Лена, на мгновение, недовольно морщится.
– О землянике.
– А растет она на острове?
– Да. А откуда ты знаешь? – Лена поднимает глаза, и, кажется, я вижу в них легкое удивление. Но если ты не хочешь, то мы…
Почему бы и не сплавать на остров. Тем более, не только за земляникой. Я еще не решил, как я буду действовать дальше в этом лагере, и как уйду отсюда, но на мост, на заграждения поглядеть стоит. Заодно и лодки гляну.
– Да так говорят. Поплыли на остров, Лен. Саша, а ты с нами?
– Я? Да. - Саша от неожиданности вздрагивает и краснеет. Все это время она, видимо, до слез заинструктированная Леной, молча стояла чуть поодаль и только демонстрировала голубые глазищи и разные варианты улыбки. Господи, как она все таки похожа на Славю. Хотя, конечно, она и есть Славя, то есть будущая Славя. А Славя — будущая Славяна. Отличия только в имени. А я, будущий, и бывший тоже - кто?
– Ну что, через полчаса на пристани? - Лена отвлекла меня от размышлений.
– Да, давай через полчаса. Корзинки с вас.

Через полчаса мы отходим от пристани в направлении острова. Непонятно, почему я так уставал, когда в первый раз сел в лагере на весла. Физическая форма не изменилась, она сбрасывается в каждом цикле, значит дело только в технике. Сейчас эти пятьсот метров кажутся легкой прогулкой, только ладони, непривычные к веслам, уже начали гореть.
Корзинок только две.
– Саша, бери корзинку и начинай собирать ягоду с того конца острова. А мы с Семеном начнем отсюда. На средине встретимся. - Лена обращается к Саше мягко и настойчиво, как к воспитаннице специнтерната.
– Хорошо, - Саша, улыбнувшись, берет корзинку и исчезает между березами.
Питомник земляники «Остров «Ближний» функционирует на полную мощность. Даже с нашими способностями потомственных горожан, мы, в четыре руки, довольно быстро наполняем корзину. Подумалось еще, что в свете прочитанного в Справочнике, правильнее сказать генератор земляники. Незаметно мы выходим на противоположный берег острова, вот и береза с кривым стволом. Та или не та, что на фото у бабы Глаши, не знаю. Не знаю, сколько живут березы, а уж тем более здесь, но очень похожая. Вот и мост виден, а вон и бетонные блоки — якоря для тросов, на противоположных концах острова. На половине расстояния от блока до нас, похоже, мелькает красный галстук Саши.
– Надо бы помочь Саше, а то нас двое, а она одна.
– Что? Нет, не надо, она легко одна справится. Она очень… старательная и ответственная. К тому же, она знает, что нужно встретиться на середине, а если мы пойдем ей навстречу, она может растеряться.
– А ты не находишь, что ты совсем ее загоняла?
– Я? Нет… Она… Ей нужно давать работу, а то она без работы совсем глуп… в общем, так ей лучше.
– А в прошлые смены как?
– Еще хуже было, сейчас немножко получше. Видишь, ее уже одну можно отпускать что-то делать.
– Ей общаться с вами больше нужно, ты не находишь? А вы ее в патруле прячете.
Лена молчит, а я, слегка подпрыгнув, усаживаюсь на изгиб березового ствола. Лена поднимает глаза на меня, и сразу отводит взгляд на реку. Я, оказывается, совершенно невоспитанный тип, который не предложил девушке присесть, но еще не поздно исправиться. Это все, кажется, читается в ее взгляде. Кстати, спасибо Лене за молчаливый сигнал. Спрыгиваю, обратно: «Вполне удобно, оказывается, хочешь, подсажу?» Лена коротко кивает. Наконец устраиваемся вдвоем и некоторое время просто смотрим на воду.
– Спасибо. Всегда мечтала здесь посидеть, но не могла допрыгнуть.
– А ты часто здесь бываешь?
– Ну, не очень часто, но бываю.
Опять пауза, не то, чтобы неловкая. Манера Лены мне знакома, и уже не пугает, но сегодня, все-же, какая то не такая, как обычно.
– Семен?
– Что?
– Ты что-то хочешь мне сказать?
– Почему ты так думаешь?
– Ну, раз ты приплыл сюда с нами.
Вот тебе и раз. Это, оказывается, я сюда приплыл.
– А я думал, что это ты мне хочешь что-то сказать. Раз звала помочь с ягодой.
Какой то кризис с Леной назревает, вспоминаю тут, кстати, и зимнюю куртку вчерашнюю, думал ее мне сейчас предъявят, а что мне делать я не представляю. Не хочу я пожары тушить, я хочу отсидеться до послезавтра и тихо срулить отсюда. Я оставлю здесь бабу Глашу и еще двух совсем неплохих людей, о которых буду вспоминать, но самому мне здесь совершенно не нравится, тесно мне в лагере. А Лена, кажется, не может, не умеет, говорить прямо и откровенно, в нормальном своем состоянии, чтобы ее прорвало, она должна испытать какие то сверхсильные эмоции. Это я давно понял на практике, но уж больно болезненные для меня, для окружающих и для самой Лены выходят эти удары. Боюсь, я тут ничем ей помочь не смогу. Спрыгиваю со ствола, и встаю напротив Лены, максимально к ней приблизившись, и, понимая, что рискую. При невысоком росте Лены получается, практически, глаза в глаза. Ловлю взгляд и пробую, опять же, мягко и настойчиво, как сама Лена недавно обращалась к Саше, достучаться до нее.
– Ленушка, если тебе что-то нужно от меня, пожалуйста, попробуй попросить об этом прямо. Если ты хочешь что-то мне рассказать, то тоже попробуй сделать это, прямо, честно и откровенно. Я не знаю, смогу ли я тебе помочь, но можно же попробовать.
Лена, когда я оказываюсь напротив нее, вздрагивает, резко тянет руку куда-то к себе за пазуху, потом так же резко останавливается, хочет что-то сказать… Я отодвигаюсь на безопасную дистанцию, потом хмыкаю про себя, еще Лены бояться не хватало, и подсаживаюсь на прежнее место.
– Саша.
– Что Саша?
– Саша уже заканчивает. Поплыли назад?
– Да, конечно.
Разговора с Леной не получилось, и даже не знаю, радоваться этому или огорчаться. Вернулись к лодке, гребем назад.
– Лен, а ты не знаешь, зачем ягода? Не на торт ли?
– Конечно знаю, – Лена в первый раз засмеялась. Какой еще торт? Саша обещала варенье сварить.
У меня, честно сказать, отлегло от сердца. Не то, чтобы я очень боялся таскать мешки с мукой и сахаром, но вот предсказать последующее развитие событий, не получалось. Торт? В честь чего? Потом поход? Зачем? Куда? Как себя поведет Ульяна, на этот раз? Похоже, эта часть программы отменяется.
– Ну, тогда жду приглашения на дегустацию. Зря, что ли я гребу на этой галере?
– Конечно-конечно, обязательно приходи к нам вечером, после ужина. – Это уже Саша.
Удивленно переглядываемся с Леной. Этой реплики никак не ожидалось. Это просто какой-то качественный скачок.
– А вы что, вместе живете? Я думал ты с Женей живешь.
– Ой, Женя, она же такая бука, как бы я вместе с ней жила? А с Леной хорошо, вот мы на острове были, и в лес она меня с собой берет.
Все понятно, бедная Мику или же бедная Женя, хотя, я, конечно, не знаю, что из себя здешняя Мику представляет, видел ее один раз на линейке и не общался практически.
– Лена, ты как? Не против?
– Да. То есть нет, не против. Приходи после ужина. Часов в девять.
На том и расстались. Пока я привязывал лодку девчонки похватали корзинки и убежали. Я даже не успел спросить — в каком домике они обитают.
Осталось спланировать день до вечера и не попадаться на глаза вожатой.
Иду до провала в бомбоубежище, отвязываю веревку от дерева, мне ее дали, мне ее и возвращать, на обратном пути захожу в домик к амазонкам, забрать всю набранную в старом лагере и в бомбоубежище макулатуру. Амазонки обе в домике и о чем то спорят между собой, или усваивают вновь обретенное знание, или еще что, но на меня глянули не очень приветливо, мешаю я им. А я решил, останусь-ка я здесь, пожалуй еще на цикл, гляну, как у девок все пойдет. Вот так, окрыленный появившейся определенностью, я и отправляюсь со всем барахлом к себе в тренерскую. На этом, собственно, первая половина дня и завершилась.
Обед проходит ни шатко ни валко, тот самый гороховый суп, то самое пюре, тот самый жареный минтай, сдобренный зеленым горошком. В виде исключения вместо компота дали какао. По мне так слишком приторное, а аборигенам нравится. Баба Глаша снова строит мне глазки, а я снова играю в непонимание. В последний момент, уже на крыльце столовой, меня все-таки отлавливает Ольга Дмитриевна и просит подменить ее после обеда на пляже. Интересно, если кто, действительно, соберется тонуть, то как я его спасать буду. Плаваю то я, м-да… Соглашаюсь, в итоге.
В воду лезть я не планирую, поэтому забрал в спортзале вчерашнюю тетрадку, почитать отчет по практике, может хоть дату сумею определить, переоделся в плавки, взял полотенце и отправился на пляж.
Ну что можно сказать. Пляж, как пляж. Несколько грибков, буйки, металлическая горка, фанерный щит со спасательными кругами, одним словом, все, как везде, как во всех пройденных лагерях. Народу, кстати, не очень много, видимо жара всех придавила и в относительную прохладу домиков загнала, ну мне это и на руку. Знакомых нет никого кроме моих футболистов в полном составе. Крикнул им, что поменьше дурачились, не утерпел, окунулся сам в воду пару раз, и устроился на самой границе песка. Здесь чуть повыше, мне всех видно, а от деревьев, вроде как тень.
Лежу, одним глазом поглядываю за пионерами, другим — просматриваю тетрадку.
Некая студентка 2 курса непонятно чего, прибыла в пионерский лагерь «Совенок» с целью прохождения летней педагогической практики. Почти все пролистал, но наткнулся на доктора, по имени Виолетта, хм, интересно. Полез искать бабу Глашу — нету бабы Глаши, то есть Глафиры Денисовны, ну тогда будем считать Виолу совпадением. Итого, один документ обработал, стала известна дата, 1987 год. Больше 20 лет как… Еще раз на даты смотрю — июнь 1987 года. Это, пожалуй, все, что можно отсюда вытащить. Чистые листы выдерну из тетрадки, остальное — на выброс. Все равно, похоже Справочник у меня самый ценный документ, а остальное — слишком тяжело таскать с собой в рюкзаке.
Решительно нечем заняться. Раз уж подрядился присматривать за пляжниками, то приходится, а так бы поспал. Кажется, это состояние называется сонная одурь. Встряхнулся, залез в воду, покидался мячом с октябрятами, разрешил им понырять с меня, стало чуть полегче.
– Семен, а вы будете в лагере в следующую смену?
– Не знаю еще, а что?
– А хорошо бы, чтобы были, а то совсем скучно и все время одно и то же. Пока вы не приехали все было одинаковое.
– Так, ребятки, давайте ка ко мне на вы, только на тренировках, а здесь можно на ты, я не настолько старый. А теперь расскажите мне, какое все было одинаковое.
– Ну, мы приезжали, нам говорили, что нужно шпионов ловить, что «Зарница» у нас идет. Мы две недели шпионов караулили, мы у главного входа, другие у задних ворот, третьи у прохода в старый лагерь… А ни одного шпиона никогда не видели. А потом уезжали, возвращались назад, и все снова.
– А что же вы мне тогда рассказали, в первый день, про двух шпионов, которых поймали и расстреляли?
– Мы просто играли так! Мы придумывали их.
Хорошие фантазии у ребятишек. Светлые, добрые… Интересная эпоха была двадцать лет назад. Или я ошибаюсь? Вспоминаю, как сам крушил врагов на мониторе. Эпоха, как эпоха...
– Хорошо, ну вот, я приехал и все стало по другому?
– Конечно. Раньше вы приезжали… ты приезжал, заходил в ворота, мы бежали и говорили о тебе Лене. Лена всегда тебя уводила в лес, тебе носила еду всю неделю, а потом смена заканчивалась, все уезжали на автобусе, а вы вдвоем оставались.
Оставались, и, при хорошем раскладе, очевидно, уезжали вечером на 410-м, вдвоем. Или двойник уезжал один, это при плохом. Это я занял место своего здешнего двойника, очевидно же. Интересно, тот двойник и Лена, потом проживали свои двадцать лет? Мне так хватило одного раза, чтобы в дальнейшем всячески уклоняться. Все хорошо, но просыпаться потом в автобусе у ворот лагеря... и прочие воспоминания, всплывающие в ходе цикла, а это чудо с фиолетовыми хвостиками таращит свои зеленые глазищи, краснеет и ведет себя так, будто не было двадцати лет и двух детей. Хотя, и я то о той истории почти ничего не помню, только сам факт и смутные ощущения, практически на уровне сна, а для Лены, действительно, считай, что ничего и не было. И с другой историей, кстати, та же картина.
Ну и в сегодняшних действиях Лены какая то ясность появилась, она то считает, что я, это мой двойник. Вспоминаю слова бабы Глаши про проекции, которые могут материализоваться только в мое отсутствие. Похоже я, своим появлением здесь, Ленину личную жизнь разрушил. Интересно, что было бы, если бы мы с двойником, тогда, вместе вышли из автобуса и вместе бы вошли в лагерь. Бедная Лена, жалею ее с легкой иронией. Кстати, хочешь-не хочешь, но придется с Леной поговорить, наверное, сегодня же вечером.
– А сейчас лучше что ли?
– Конечно лучше! С тобой интересно, и вообще..!
Вот спасибо за признание. Похоже, мелких тут бросили, просто на самих себя, если даже моё общество их так радует. И в самом деле, старшие ребята заняты своей паранойей, вожатая, та тоже за старшими больше следит, а до этих нет дела никому. Ни аборигенам, ни, похоже, в силу малолетства моих октябрят, управляющей программе. Даже стыдно перед октябрятами, они то думают, что я тут ради них, а я просто свои проблемы решаю.
– … и вообще, когда ты в лагерь приехал тут интересно стало и все ведут себя по другому, не так как всегда.
Честное пионерское, я не виноват. Я всего лишь хотел проехать сквозь этот лагерь, а меня втянули. Ну и естественно, я же в общий сценарий явно не вписался, всем и пришлось приспосабливаться. Потерпите еще цикл, а может и не один, может теперь всегда так будет. Если амазонки проснулись окончательно, тут весело будет. Интересно, возвращаюсь мысленно к своему местному двойнику, этот то куда делся? Перекинуло его в другой лагерь, или деактивированный лежит, где-нибудь в хранилище, ждет, когда я его место освобожу. Ну давай-давай, жди, приедешь в следующий раз — будет тебе сюрприз. Интересно, у него с памятью как? А то будет нестыковка с Леной.
– Завтра на тренировке попробуем сыграть пять на пять, делитесь на команды пока. Это вам для размышления.
Мелюзга устала купаться, собралась и пошла по своим важным делам. Кстати, футболисты мои выгодно отличаются от прочих пионеров, где-то вторая команда получилась, после старшего отряда, а уйдет старший отряд — займут его место. Но, не уйдет, все так навсегда и останется. Смотрю им вслед и грустно становится, Питеры Пены поневоле. Дети, которые никогда не повзрослеют.
Народ с пляжа разошелся, дежурить тут смысла больше не вижу, до ужина еще больше получаса, что там у меня еще по плану? Зашел в спортзал, благо он от пляжа — рукой подать, переоделся и пошел к столовой, посидеть на крылечке. Когда уже подходил к столовой, откуда то справа выскочил Электроник, встрепанный и взъерошенный.
– Привет, тебя что, опять Женя из библиотеки выгнала?
Садимся на лавочку.
– Привет. А ты уже знаешь?
Да все, и во всех лагерях, всё давно знают. В этом мире есть две неизменные вещи, это памятник Генде и чувства Электроника к Жене. Надеюсь, однажды он всё же добьется взаимности. Может, тогда хоть Женя подобрее к окружающим станет.
– Да все знают. Молчат только и за тебя переживают.
– Ох… - Электроник прячет лицо в ладони на несколько секунд.
– Да, не переживай ты так, всё будет нормально. Мы в тебя верим.
Вспоминаю про веревку.
– Кстати, веревка у меня, занесу завтра, если не срочно.
– Репшнур то? Да, занесешь, когда удобно будет.
Долго грустить Электроник не умеет.
– Слушай, а вы действительно всю ночь Алису искали? Весь лагерь об этом говорит, вы прямо герои теперь.
Меча и магии, угу, бутербродов и фомки. Я ж говорю «Слабоумие и отвага»
– Ну, не бросать же ее в яме в лесу?
– Да, непонятно только, почему вожатая на вас взъелась? На линейке ругала, и сейчас, похоже, еще не отошла.
– Ольга то? Не обращай внимания. Судьба у нее такая, следить за порядком. Алиса, с ее точки зрения, девочка самостоятельная и потеряться не может, по определению, а вот если бы Шурик потерялся, то тут весь лагерь цепью бы лес прочесывал. А еще, порядок в ее понимании, это, чтоб без ее приказа ни-ни, а мы самостоятельно пошли. Вот и злится. Хотя, конечно, в известность поставить стоило бы, но, кто же знал, что мы всю ночь проходим.
– Это да. Но она вас даже не похвалила.
Ага, а кто-то вообще вспомнил?
Опять пауза.
– Как думаешь, она про ваш поход и спасение Алисы что-то скажет хорошее?
– Ну, про Алису, может и скажет, а про нас вряд ли. Ты скажи, вы почему вашего кошкоробота забросили?
– Знаешь, не до него сейчас.
«Не до грибов мне нынче, Петька, не до грибов...» Наконец, дверь в столовую открывается и мы заходим.
– Семен...
– Еще раз здравствуйте, Глафира Денисовна. Что-то случилось?
– Вы могли бы уделить мне пару минут?
– Что-то срочное, или можно сперва поужинать?
– Семен, вы зачем людей пробуждаете? Одного-двух, еще нормально, но вот вы двух девочек разбудили, может даже навсегда, одна девочка на подходе, одной толчок дали, а уж что вы с младшими делаете, это просто ни в какие ворота…
Ну, во-первых, не хочу я никого будить, это само происходит. А, во-вторых, по идее, я сейчас должен начать закипать, ведь баба Глаша явно приложила руку, к здешнему безобразию. А я тих и кроток.
– Глафира Денисовна, знаете, я, как обитатель объекта «Убежище», сам позволю себе решать, что есть для этого мира хорошо, а что – плохо.
Вот так. Слово вылетело, теперь не поймаешь. Баба Глаша опускает взгляд, стоит некоторое время, потом опять смотрит на меня и говорит одними губами, но я, почему то, слышу каждое слово.
– Знаете, может вы и правы, Семен. В любом случае, это уже больше ваша, чем моя ответственность. Но подумайте о последствиях...
– Это вы о чем сейчас говорили?
Электроник, оказывается все это время стоял и подслушивал.
– Да так, о своем, знакомые у нас общие нашлись.
Беру свою порцию, какая-то тушеная капуста с каким-то непонятным мясом и неизменный компот. В углу одиноко сидит Лена, ковыряет вилкой в капусте и поглядывает в мою сторону.
– Можно?
– Да.
– Приглашение не отменили?
– Нет.
Ну вот как с ней разговаривать? Вроде и поглядывала с интересом, а сама молчит, как партизан на допросе.
– Варенье то сварили уже?
– Да.
– Вкусное?
– Я не знаю еще, остывает. - Лена впервые слабо улыбается.
– Ладно, что-нибудь нужно?
– Нет, ничего не нужно. Сам приходи.
– Обязательно. Вы в каком домике?
– В последнем у леса.
– Это в тринадцатом, получается?
– Да, наверное.
– Хорошо, я тогда пойду. До вечера.
– Пока.
Пришел к себе, завалился на маты, еще раз с тоской вспомнил кровать у амазонок. Лежу, пытаюсь понять: что с Леной, и что мне с этим делать.
Я так представляю ситуацию, что Лена и в этот раз встретила двойника, спрятала его в лесу, чтобы он не пострадал, и тут появился я, а двойник возьми, из-за этого, и дематериализуйся. А бедная Лена теперь недоумевает, что же произошло? Придется через пару часов разубеждать девушку, что я не тот, за кого она меня принимает. Или не придется? Предоставлю, наверное, ей инициативу, захочет спросить — спросит, не захочет — ограничимся чаем с вареньем. В голову лезет сценарий ужастика «Домик №13», с зашедшим на чай к девочкам пионером, последующей разделкой пионерками трупа пионера, и выносом составных частей пионера в лес через окно. Благо, домик номер тринадцать ближайший к лесу, Саша полностью послушна Лене, а программа Лены такие варианты, кажется, вполне допускает. Не смотря на эти страшненькие фантазии умудряюсь даже подремать минут тридцать.
В домике у Лены и Саши, в отличие от бардака амазонок очень все аккуратно и уютно. И сама Лена беспорядка не любит, и Саше скоро пора будет готовится войти в образ помощницы вожатой всея лагеря.
Стол выдвинут на середину комнаты, девчонки сидят на кроватях, а единственный стул предоставлен мне и стоит строго посередине прохода между кроватями. На столе вазочка с «Юбилейным», розетки с вареньем, электрочайник, близнец Алисиного, фарфоровые(!) чашки. И где только нашли фарфор? Или, на объекте есть всё, надо только знать, что и где лежит? Я уж сколько по этому объекту потоптался, а знаю, наверное, исчезающе малую его часть. Мой букет, а я, таки, вспомнил, как где-то читал, что в гости к девушкам полагается приходить с цветами и пришлось обрывать сирень у домика вожатой, удачно вписывается в этот интерьер.
Варенье неожиданно вкусное, кроме ягоды и сахара Саша добавила туда, при готовке, какие то травы, и теперь на языке явственно чувствуется вкус лета, закрываешь глаза и кажется, что ты стоишь на лугу, пахнет травой, полевыми цветами, немножко свежей хвоей. Это должно быть очень здорово, попробовать такое варенье, где-нибудь в феврале.
Господи, как же я хочу в зиму. Даже то ощущение, когда стоя на остановке промерз до костей совсем не пугает. Насморк, обмороженная мочка уха, потерявшие чувствительность пальцы на ногах сейчас не вспоминаются. А вспоминается тихо падающий крупными хлопьями снег в новогоднюю ночь, где-то на даче, елка, отец, пытающийся открыть бутылку шампанского, или заснеженное поле, от которого отражается ослепительно яркое солнце. Самое главное, что ты знаешь, что через несколько месяцев зима уйдет, и ты будешь собирать ягоду на острове, чтобы съесть ее следующей зимой.
Саша болтает не переставая. Или кровать Мику так действует на своих полежальцев, или она стесняться меня перестала, хотя, вроде и раньше не стеснялась, или же это закономерная стадия развития аборигенов, и скорее последнее. Лена, тоже весела, для Лены, оживлена и общительна, и поддерживает беседу, болтая о всякой чепухе. Мне остается только наслаждаться обществом двух милых барышень. Только одна мысль скребет изнутри мою затылочную кость: обычно Лена так меняет свое поведение, когда принимает какое то важное, с ее точки зрения, решение. Но время идет, чай выпит, варенье съедено, сигнал к отбою по радио прозвучал, пора и прощаться.
– Лена, Саша, а что вы будете делать с вареньем? Послезавтра отъезд, съесть не успеете, с собой везти — глупо, на всех разделить — не хватит.
Саша вопросительно смотрит на Лену, Лена, на секунду задумавшись, отвечает: «А здесь оставим, в домике, для следующей смены. Мы всегда так делаем, а нам тоже оставляют.» И весело улыбается, каким то своим воспоминаниям.
– Записку им напишите. А то подкармливаете друг-друга, а не общались ни разу.
– Ой, правда! – Саша бросается искать карандаш и бумагу, а Лена провожает меня к выходу.
У самых дверей оглядываемся, Саша сидит за столом, спиной ко входу, вся в активном творческом процессе. Лена открывает шкаф, там висит «моя» куртка.
– Заберешь?
– Зачем? Ты же знаешь, что это не моя.
Выходим на крыльцо, Саша подскакивает проводить меня, но я успокаиваю ее словами, что я еще не ухожу. Закрываем дверь и присаживаемся рядом на лавочку.
– Ничего я не знаю!
– А я думал, ты заметила разницу. Я его видел всего дважды, и один раз разговаривал, и то заметил, что я — не он. Что там ты решила, я не знаю. Ты же, как обычно, отмалчиваешься.
– А что я должна была решить? Когда ты вот он, ходишь по лагерю, каждый день на глаза попадаешься, а сам меня игнорируешь, а дружишь с этими…
– Лен, меня то ревновать не надо.
– Да понимаю я, уже понимаю. Я тоже разницу видела, но не верила. Вы же похожи, больше, чем два брата-близнеца, вас даже зовут одинаково.
– Ну да, мы и есть братья-близнецы, нас разлучили в детстве. Он воспитывался в семье первого секретаря обкома, а я в цыганском таборе. Когда мы снова встретимся, я покажу ему соску-пустышку, а он мне кусок пеленки со штампом роддома. После этого ты увидишь, как все пионеры поют и танцуют. А он вернется через смену, должен, по крайней мере я на эту надеюсь… Двойники мы, бывает такое.
Лена улыбается моей шутке.
– Ты обещаешь? Про танцы пионеров?
– Про пионеров? Нет, про них не обещаю, а про то, что вернется, есть очень большая вероятность. Лена, я здесь не бог и не начальник. Я такой же пионер, как и ты, просто, по ошибке, попавший в ваш лагерь. Помнишь, пару смен назад приезжала девочка, а Саши не было? А потом она уехала, а Саша вернулась. Так и тут, я надеюсь, будет. Вряд ли я задержусь больше, чем еще на одну смену.
Неуместно сейчас рассказывать об устройстве здешней вселенной, поэтому Лена слышит версию, согласующуюся с ее картиной мира.
– Успокоил я тебя?
– Да… Наверное... Нет, но я тебе верю.
Подымаемся с лавочки, стукаюсь в дверь.
– Саша, я пошел!
Саша выходит, расстроенная.
– Уже уходишь? А я хотела, чтобы ты сочинить записку мне помог. А то ничего в голову не приходит.
– А ты напиши: «Вы здесь не просто так!» подпись: «Лена и Саша» и положи сверху на банку, они тогда сразу поймут, что им с этой банкой варенья делать. И пошутите, и назоветесь. А если они вам ответят, то хоть знать будете, как зовут друг-друга.
Не смог удержаться от такой шутки, интересно будет посмотреть на следующем цикле на эту парочку. Особенно когда записку прочтут. Кстати, если варенье у них в домике от цикла к циклу переходит, хотя и не должно, то в этом лагере вообще все наперекосяк получается.
Саша наскоро прощается и скрывается в домике, писать послание. А Лена неожиданно вызывается меня проводить.
– Может возьмешь куртку, все-таки? Он, все равно, каждый раз в новой куртке приезжает.
Всерьез думаю над этим, но решаю не брать. Ночами в поездах прохладно, но не настолько, чтобы тащить с собой зимнюю куртку.
Какое-то время идем молча, а потом Лена начинает скупо и коротко рассказывать. Рассказывать о том, как она прятала этого двойника, как таскала ему еду, как она, каждый раз уговаривает Мику поселиться с Женей, потому что Мику обязательно все разболтает, как она каждый раз записывается в патруль, чтобы уходить в лес не возбуждая подозрений.
– И что, так необходимо было его в лесу прятать?
– Я не знаю, но ведь реально его могли убить.
– Хоть раз кого-нибудь здесь убили?
Кроме меня, естественно.
– Ты знаешь, я не помню такого. Но говорят был однажды случай, что пришел один человек под видом пионера, и убивал всех в лагере, а потом в другом лагере, а потом в третьем, пока в последнем лагере пионеры не собрались и его самого не убили. И вот с тех пор лагерь и охраняем. Легенда такая, а может и правда. Нам об этом Ольга Дмитриевна на первой линейке всегда рассказывает.
Ах, Ленушка, знала бы ты правду…
– Ну, я тебе обещаю, что больше никто никого убивать не будет, и прятать моего брата-близнеца тебе не придется.
– Семен, а я ведь тебя хотела убить. На острове, или в домике. Я думала это ты его.
Как мило.
– Как мило. А еще убей Алису с Ульяной, за то, что они в засаде сидят, кибернетиков, за то, что оружие делают, вожатую, за то, что всё это придумала, Сашу, за то, что мешает тебе с ним встречаться, Мику и Женю, не знаю за что, хоть из ревности. И всех остальных, просто за компанию…
– Я делала так.
Оп-па. О сколько нам открытий чудных…
– Когда успела?
– Не бойся, – Лена смеется, грустно и несколько нервно. В первую ночь здесь мне всегда снится такой сон. Все, слово в слово, как ты сказал. А заканчивается все плохо. Он пытается меня остановить, потом убегает от меня, потом я догоняю его и убиваю. А потом я понимаю, что я наделала, собираюсь убить себя и просыпаюсь.
– Лен, сдается мне, что из всех обитателей лагеря, ты — самая большая для них опасность.
– Я знаю, – Лена кивает несколько раз.
– Ты держись. Все только от тебя и зависит.
– Я держусь, пока.
– Мы сильно отличаемся?
– Да сильно. Теперь вижу, что сильно. Ты тоже хороший, но он лучше, не обижайся.
– Я должен обижаться? - Улыбаюсь. Не впутывай меня в ваши отношения, я и так в них впутан оказался.
Давно уже стоим на крыльце спортзала, а я держусь за дверную ручку.
– Мы еще поговорим об этом?
– Да, конечно-же. Почему то с тобой у меня получается.
– Так, сама же сказала, что я хороший.
– Сказала, и повторю. Ну, до завтра.
– Пока.
Неожиданно Лена встает на цыпочки и неловко чмокает меня в щеку. «Это тебе за то, что заставил меня выговориться». И убегает.
Лежу в тренерской, смотрю в потолок и строю мысленную беседу:
– Доктор, я только что убила всех октябрят, пионеров и комсомольцев!
– Превосходно, желаете поговорить об этом?
«Психоаналитик хренов». С этой мыслью и засыпаю.

Начало:
Глава 1. http://vn.reactor.cc/post/2626275

Продолжение.

II
Зажигание

Проснулся чуть позже вожатой, дождался, когда она выйдет из домика и поднялся сам. Полотенце, мыло, зубной порошок, зубная щетка. Можно было бы и поваляться еще, тем более, что во второй день мне положена такая поблажка, но смысла не вижу. Выхожу, и на крыльце сталкиваюсь с Ольгой.
– Доброе утро Семен, ты чего вскочил в такую рань? Мог бы и поспать еще. Даже до подъема еще двадцать минут, а ты вчера приехал, я бы до линейки тебя не будила.
Холодно. Лето, оно, конечно, здесь бесконечное, но по утрам, пока солнце не поднялось, холодно. Еще бы чуть-чуть и начал бы дрожать.
– Доброе утро Ольга Дмитриевна. Да выспался, знаете ли.
А действительно, как осознал сам себя, так и начал высыпаться после приезда в лагерь. Когда встаю рано, как сейчас, когда валяюсь до самой линейки, но просыпаюсь всегда вместе с Ольгой.
– Ну, тогда тебя ждет зарядка!
Ой спасибо, родная. Вчера Славя помянула Устав, сейчас соседка по домику – зарядку.
– Я надеюсь, что вы это серьезно?
Я, как-то, выработал стиль общения с Ольгой и этот стиль вполне допускает и юмор, иногда даже на грани фамильярности.
Ольга вздыхает.
– Ну, почти. Вообще-то, в распорядке она есть, но проводить некому, вот все и спят лишние полчаса. А так как сегодня линейка в одиннадцать, то и, минимум, целый час. Лишь бы к завтраку успеть. Но если ты захочешь, то спорткомплекс в твоем распоряжении. Подумай Семен, одному пионеру – целый спорткомплекс. Очень выгодное предложение.
Вроде, Миронова у ней фамилия, а товар расхваливает… и о подводных камнях, в лице девочки-ракеты, умалчивает.
– Ольга Дмитриевна, у вас в роду купцы первой гильдии были? Уж больно товар нахваливаете хорошо.
– Нет, из военных мы, а после революции все больше с приставкой «гео-»: географы, геодезисты, геофизики, геологи. Одна я педагог, да и то – географию преподаю.
Я так понимаю, что если спрошу – где преподает, то получу ответ, что здесь, в соседнем городе. Или еще вопрос, о вчерашнем ночном разговоре – что со мной не так? Спросить, не спросить? Но у Ольги настроение для бесед закончилось.
– Так, ты со мной бежишь, или умываться идешь?
Гм. Вчера я аборигенов удивлял, а сегодня они меня. Ольге в шезлонге, с книжкой в руках, сейчас дремать положено. А она в спортивной форме и вся прям вот-вот с места сорвется. Локальная особенность? Может быть. Некоторое время думаю, а не подружиться ли мне с вожатой, на почве бега? В общем-то, она тетка неплохая, хоть и взбалмошная и даже с приступами самодурства, но все решают за меня. Кусты в конце аллеи раздвигаются, и на дорожке появляется Славя, как и Ольга она в спортивной форме.
– Здравствуйте, Ольга Дмитриевна, привет Семен! Семен, ты с нами?
А тут, оказывается, компания для бега уже есть. И, похоже, отношения между здешним начальством здесь чуть более дружеские и чуть менее официальные, чем обычно. Ну, в любом случае, я все еще хочу минимизировать общение со Славей, поэтому мой ответ отрицательный.
– Выпишите мне кроссовки со склада. А то от пробежек сандалеты развалятся послезавтра. Так что, кто-куда, а я умываться.
Ольга со Славей, обгоняя меня, уносятся по дорожке вперед и, напротив пятнадцатого домика, сворачивают в сторону площади. Прикидываю их маршрут: через площадь, в сторону домика Рыжих, оттуда – к выходу на старый лагерь и далее, вдоль забора, не важно с какой стороны, до хозяйственных ворот и оттуда к пляжу. По крайней мере я бы побежал именно так. Ладно, если за территорию выбегать не будут, у умывальников пересечемся.
Иду к умывальникам мимо домика Лены и далее по тропинке, а сам пытаюсь вспомнить свой сон, и ничего я не могу вспомнить, кроме того, что снились местные катакомбы, надо было сразу этот сон мысленно пересказать самому себе, тогда бы запомнил, а так: катакомбы и какие-то люди в них. Или не люди? Или не совсем люди? Нет, не помню. У умывальников некоторое время размышляю, насколько радикально я хочу все поменять? В данном случае «радикально» означает, что я сниму рубашку и умоюсь ледяной водой до пояса. Пока рыжие спят, можно каверз, в виде испорченной или пропавшей рубашки не опасаться. Ну, я, хотя бы, попробую. Снимаю рубашку и остаюсь в одних шортах, открываю кран и осторожно подставляю ладонь под струю воды. Б-р-р-р-р… И так холодно, когда снял рубашку стало в два раза холоднее, а сейчас – в три раза. Ну его нафиг, такой радикализм! Сейчас зубы почищу, личину смочу и все будет хорошо.
– Семен, оказывается с тобой еще не все кончено! Из тебя, оказывается можно человека сделать!
Ну, спасибо, что хоть не порядочного пионера. Спортсменки успели добежать до умывальников и сейчас даже прервали бег, ради моей скромной персоны. Была бы мускулатура, я бы сейчас принял красивую позу и поиграл бы ею, а так я дрищ-дрищем: худой, длинный и сутулый. А еще я стесняюсь сейчас этой своей худобы и сутулости, перед ботами стесняюсь. Бот стесняется ботов, да.
– Закаляешься? Не будем тебе мешать. Ну что, Славя, мы отдохнули? Бежим дальше?
Славя, не произнесшая за всю сцену ни одного слова, только улыбается, молча кивает, и администрация «Совенка», полном составе, уносится дальше, в сторону пляжа. И, мне не показалось, бесенята в глазах Ольги так и мелькали. Куда я попал? Или это то, что я вчера заглянул в музыкальный кружок, запустило такие перемены? А мне теперь приходится таки проводить закаливающие водные процедуры – спалился. Поплескав себе на грудь, лицо, шею и спину ледяной воды, почистив зубы и изрядно забрызгав все вокруг, растираюсь полотенцем, натягиваю рубашку и отправляюсь в домик, дремать до завтрака. По дороге к домику, у музыкального клуба, встречаю всю зомби-компанию бредущую к умывальнику: Лена, Мику, Алиса, Ульяна. Я здороваюсь, но они только невнятно бурчат в ответ, им нет до меня сейчас никакого дела, они еще не проснулись, кроме, может быть Ульяны.
– Что новичок, на улице дождь или ветер?
– Да.
Огибаю компанию, и пусть Ульяна дальше сама думает, что значит мое «Да».
Жду завтрака, сначала в домике, через десять минут приходит с пляжа ОД и выгоняет меня, выхожу на улицу и жду завтрака в шезлонге. Совершенно бесцельное времяпрепровождение, лучше бы поспал, тем более, что сегодня можно. А еще, думаю о том, что стоило мне самому, да, мне самому отойти от сценария и собственной маски, как пионеры стали раскрываться с неожиданной стороны. Выходит вожатая и присаживается на крыльцо.
– Я ваше любимое место занял, Ольмитриевна? (Захочет – сама выгонит, но спросить надо).
– Сиди Семен, я, как раз на своем любимом месте сейчас сижу. Жаль только редко получается.
Ну да, больше на пляже, или на кровати с книжкой. Хотя, конечно, в этом и есть талант администратора – все наладить так, чтобы само крутилось, а самому валяться с книжкой на кровати.
– Чему улыбаешься?
– Уютно у вас, я так думаю.
Вспоминаю вчерашнее групповое заступничество передо мной за Ульяну, но спрашивать мне лениво, потом, как-нибудь.
– Придумал уже, чем будешь заниматься?
Да к побегу готовиться. И, в перерывах, за Ульянкой с топором гоняться, так и скажу. А на самом деле буду думать об одной вещи – о своей дальнейшей жизни. Отвечу-ка я правду. Если вожатая запрограммирована, она либо наорет на меня, либо не услышит, а если подумает своей головой, то… Посмотрим, что она скажет.
– Ольмитриевна, чем по вашему можно заняться в течение одной оставшейся недели? Конечно, работать над собой.
Ольга встает, нависает надо мной, и, уперев руки в бока, чтобы казаться побольше, выдает.
– Семен, ты же музыкальным кружком интересовался? Сразу после линейки пойдешь обходной подписывать, и чтобы обязательно куда-нибудь записался! Ты меня понял?!
– Я в медпункт запишусь, Ольмитриевна, или к Двачевской на курсы. – Со смехом отвечаю и бегу спасаться в сторону столовой.
Все верно, задумавшийся пионер, он ведь хуже откровенного лодыря, лодырь понятен и прозрачен, а этот, он до чего угодно может додуматься. Поэтому, пусть будет при деле и, если не хочет делать кошкороботов, то пусть таскает сахар для вожатой. Вряд ли, правда, Ольга такой про меня вывод сделала, она, скорее, решила, что я над ней просто издеваюсь. Ладно, наверняка обойдется без последствий.
В столовой оказываюсь за одним столом с кибернетиками.
– Здравствуйте.
– Доброе утро. Ты новенький, Семен, да? А я Электроник, настоящий.
Далее следует самопрезентация Электроника, которую я вчера сорвал своими выходками, не вписывающимися в сценарий. Шурик в это время кивает мне и жмет руку. Сейчас охмурять начнут.
– Семен, ты не хочешь к нам записаться?
Главный по охмурежу, сейчас и всегда, у нас Шурик. И чего же вам не хватает, скажите мне, пожалуйста?
– Тут такое дело, нам не хватает рук.
О как, ну хорошо хоть рук! Значит негр вам нужен, а я тут причем?
– И где я вам негра найду, ребятушки?
– Нет, ты не обижайся, но нам и правда не хватает рук. У нас проект, который мы никак не успеваем до конца смены. А еще постоянно идут ходоки с просьбами что-то починить: то усилитель дискотечный, то лагерное радио, то еще чего подобное. Лагерь-то на самообслуживании, сам видишь, из персонала тут только вожатая, врач и кухня, вот и занимаемся рутиной. Потому нам и нужен кто-то, на кого можно спихнуть неквалифицированную работу по всем направлениям.
А взамен мне обещаны некоторые послабления режима и более терпимое отношение со стороны вожатой, а так же характеристика и рекомендации для поступления в технический ВУЗ.
На самом деле, я их понимаю. Самого бесило, когда приходилось тратить время на тупую работу, да и приди они ко мне с такими условиями в первой половине моей допобежной жизни, я бы, наверное, подумал. А сегодня…
– Нет ребята. Я здесь всего на неделю, и тратить эту неделю на раскручивание-закручивание винтиков и на продувку плат от пыли я не хочу. Да и просто мне это не интересно.
– Что-то такое и ожидалось. Но спросить мы были обязаны. Bon appétit.
Ну, мы тоже не штиблетом консоме хлебаем, поэтому отвечаю на понятном кибернетикам языке.
– Merci.
На этом мои познания в языке Вольтера и Гюго, в общем-то и заканчиваются, но, кажется, кибернетики тоже выложились по полной программе. А я, наконец-то, приступаю к завтраку, что тут у нас? У нас тут: каша пшенная на молоке, хлеб белый, два куска, кубик сливочного масла на одном из кусков, и маленькая порция яблочного джема в пластиковой ванночке запечатанной фольгой, а на жидкое – какао. Местное какао, оно слишком сладкое, на мой вкус, но придется терпеть. Разделываюсь с кашей, размазываю подтаявшее масло по хлебу, собираюсь проделать тоже самое с джемом и обнаруживаю его отсутствие. Пожимаю плечами, голодные пионеры, они такие, они изо рта кусок вырвут. Попутно вспоминаю, как что-то красное мелькало на периферии поля зрения. Вот не хотел поить ребенка компотом с перцем, но, наверное, придется. Иначе не отвяжется.
В любом случае, завтрак закончен и я пока пускаю события на самотек. До линейки еще час, можно было бы попросить обходной заранее и добежать хоть до доктора, но лень. Поэтому я иду в лесок разделяющий пляж и лодочную станцию и там устраиваюсь так, чтобы не отсвечивать ни с пристани, ни с аллеи, за эти циклы я научился неплохо скрываться, когда мне нужно подумать.
Традиционно задаю сам себе вопрос: «Итак, что мы имеем!» А имеем мы лагерь, в котором я, кажется, запустил нестандартное течение цикла. Запустил двумя ударами: когда пошел знакомиться с Мику и когда, вполне мирно, пообщался с Алисой на сцене, вместо того, чтобы встретить ее на крыльце столовой. В отличие от попыток в предыдущих циклах все получилось достаточно легко, видимо, чем раньше ты вмешиваешься, тем легче расшатать лагерь, и еще, поступки изменяют ситуацию гораздо эффективнее, чем слова. Слова, они вообще никак не изменяют, слова, они просто игнорируются. Интересно, что было бы, если бы я начал импровизировать прямо на остановке? Как? Ну, например, представил себе, как я, прямо на остановке, целую Славю в уста сахарные. Да, у всех губы, а у Слави именно, что уста сахарные. Эх, сарафан бы Славе и кокошник еще, как дополнение к устам. Улыбаюсь. Не стал бы я, по некоторым причинам, ее целовать, так что этот пункт отпадает. Лагерь, правда, сопротивляется, пытается все вернуть к исходному сценарию и история с Ульяной, и попытка меня покормить, со стороны Слави, тому подтверждение. Попробовать дальше по озорничать? Дополнительно к тому, что мне нужно решить – как жить дальше? Ответ даже не обсуждается, иначе можно с тоски умереть, иначе, двенадцать циклов назад, можно было бы и не убегать. То есть, передо мной стоит две задачи: тактическая – разработать план «мелких пакостей» и стратегическая – разработать план собственной жизни. Ох! По второму пункту, конкретно, ох! Может, ну его, второй пункт, да и первый, кстати. Может продолжить импровизировать? Тоже вариант, но то, что, просто так, тупо убегать из лагерей бессмысленно, это, похоже, даже вон тому ёжику, который бегает во внеурочный час – средь бела дня, понятно.
Пора, наверное, и на линейку уже. Хочу встать и слышу, как по мосткам, ведущим на пристань, кто-то идет. Два раза кто-то: один кто-то туда, другой кто-то обратно.
– Привет Лена. Семена не видела?
Славя? Да, она. А Лена, получается, на пристани отсиживалась. Сейчас из кустов выскочу.
– Привет. Нет, не видела.
Сейчас из кустов выскочу со страшным криком.
– Линейка сейчас начнется, а его нету. И в домике нет.
Сейчас из кустов выскочу со страшным криком. В черном плаще.
– Хочешь, чтобы мы поискали?
Сейчас из кустов выскочу со страшным криком. В черном плаще, который распахну. Вот это будет мелкая пакость – все лагеря за один раз, циклов на десять сразу, расшевелю. Лезет же бред в голову! Это что, мне подсознание подсунуло в ответ на мою мысль про «уста сахарные»?
– Даже не знаю. Я видела, как он сюда завернул, вот чувствую, что он где-то здесь же, рядом.
Сейчас, только из кустов выползу, по возможности бесшумно. Отползаю метров на десять, встаю на ноги, отряхиваюсь и выхожу на главную аллею напротив входа в столовую. Так и выходим на площадь все четверо: я, Лена, Славя и, как и я, вынырнувшая откуда-то из кустов Ульяна. Ульяна делает вид, что не замечает меня, я делаю вид, что не замечаю ее, хотя так и подмывает спросить о судьбе джема. А еще я думаю, это что, меня теперь так и будут Славя с Ульяной пасти? В стиле: злой и добрый полицейский? У меня штампик «Склонен к побегу» в личном деле появился? Так бесполезно, я все равно сбегу, когда нужно будет, и места я знаю, где спрятаться можно, так что не найдете. Пожимаю плечами и встаю в строй.
– Ты чего?
– Ты о чем, Славя?
– Плечами пожимаешь. Непонятно что-то?
– Нет, это я о своем думаю. Все хорошо.
– Семен, Славя, прекратите шептаться в строю!
Яволь, фрау вожатая! Она, правда, фрейлен, но фрау – солиднее.
Все хорошее, когда-нибудь заканчивается и почти все плохое, кстати, тоже, это я про линейку, да. Мне дают обходной и отправляют навстречу приключениям. А я что? Я иду в музыкальный кружок самой короткой дорогой, по аллее мимо домика кибернетиков и дальше по тропинке. И, кстати, иду с удовольствием.
Мику в этот раз, наверное в виде исключения, сидит не под роялем, а за ним и, по-моему, ждет меня. По крайней мере, обрадовалась очень искренне.
– Ой, Сенечка, как хорошо, что ты пришел.
– Явился, сейчас будешь должок отрабатывать.
А это уже Алиса. Мог бы и догадаться, что так будет, каждый раз, при обходе с бегунком, на нее натыкаюсь.
– Алисочка, не груби, ты же не такая! А то Семен больше не захочет с нами общаться. Сенечка, Алиса говорила, что ты играешь…
Вопрос и просьба одновременно. Тут же Двачевская протягивает гитару: «Давай, отрабатывай!»
– Алис, если это продолжение вчерашнего спора, то ты понимаешь, что с тебя тогда одно желание?
Алиса слегка краснеет, не знаю, что она там обо мне подумала.
– Что еще за желание?
– Я еще не придумал, но обещаю, ничего неприличного не будет, наверное, я подумаю.
Гляжу на краснеющую Алису, гляжу на ее раздувающиеся ноздри – я удовлетворен.
– Алис, не взрывайся. Ничего мне не надо, я так сыграю.
– Сенечка. – Это Мику. А мы тут с Алисой тоже поспорили. Умеешь ты играть, или нет.
– Ну и какая же ставка? И кто на что поставил?
– Не важно, или играй давай, или отказывайся – Алиса привычно грубит.
– На трех аккордах?
Я вопросительно смотрю на Алису.
– Зубы не заговаривай! Хоть на одном сыграй!
Я, наконец, беру гитару в руки, смотрю на девушек и, перед тем как начать говорю.
– Все отдают себе отчет, что вы играете лучше меня? Так что терпите, сами напросились!

На кухне мышка уронила банку.
Черная фишка, белка в колесе.

Когда заканчиваю, девочки, некоторое время переглядываются, потом кивают друг-дружке, видимо экзамен выдержан. Ну, я особо не боялся, сами они меня однажды учили и тогда же и одобрили. Понятно, что практики не было и я сильно сдал, но не настолько же, чтоб совсем разучиться.
– Хиппи что ли? И хаер у тебя подходящий.
Алиса фамильярнейше запускает руку мне в волосы.
– … подходящий, но слишком чистый.
Я только улыбаюсь и отрицательно качаю головой.
– Алисочка, а по-моему Сеня не о том пел.
Мику напевает чистым голосом

С силами собравшись, до зари поднявшись, и
С песней северного ветра по шоссе…

– Жаль только, что на концерте не исполнить. Ольга Дмитриевна не поймет. Сенечка, ты точно не хочешь в кружок записаться?
Мы все-таки репликанты. Потому что для девочки, прожившей шестнадцать лет в Японии, Мику поразительно и подозрительно хорошо говорит по русски и ориентируется в советских реалиях.
– Микуся (пусть будет Микуся в этом цикле, Алиса при этом фыркает), я принципиально никуда не записываюсь, но заходить буду так часто, что еще надоем, это я обещаю.
Ставлю гитару на место, а сам протягиваю обходной Мику. Она чиркает там автограф, а Алиса комментирует.
– Мог бы и сам заполнить, все равно Дмитриевна его смотреть не будет.
А то я не знаю. Но отвечаю другое.
– Так интереснее. Сейчас к нашим техническим гениям пойду, послушаю, как они меня вербовать будут.
– Тогда подожди, я с тобой.
Алиса поднимается, мы прощаемся с Мику, и я замечаю, каюсь – впервые за все циклы замечаю, какая у той замечательная открытая улыбка. За такую улыбку я сразу же прощаю ей всю ее болтливость, и прошлую и будущую. А еще мне теперь думать: где кончается управляющий сценарий и начинается импровизация маски, где кончается импровизация маски и начинается свобода воли? Страшно боюсь разочарований, но всегда ловлю вот такие вспышки человечности, это как знак, что не все еще потеряно для бедных нас – репликантов, включая и меня самого, конечно же.
Выходим из музыкального кружка и по дороге Алиса говорит
– Знаешь, иди к ним сам. Не люблю Сыроежкина, боюсь – не сдержусь и в глаз ему засвечу.
– Тут я тебя понимаю Алиса, я сам его в больших дозах с трудом перевариваю. Вроде и ничего плохого, но, как прилипнет, так хочется или убежать, или силу применить.
На перекрестке у как всегда неработающих душевых расстаемся: я направо – к кибернетикам, а Алиса налево – на площадь.
Против ожидания, кибернетики меня почти не домогались. Или мой отказ за завтраком подействовал, или то, что как раз прозвучал сигнал на обед, но Шурик только спросил.
– Не передумал? Жаль. Ну, давай сюда обходной.
В клубе все стандартно: чертежи, верстаки, приборы, кошкоробот, кибернетики… Нет, не мое это. Когда учился у Электроника слесарным и столярным навыкам – даже нравилось, и Электроника терпел в больших количествах, но, как только выучился до необходимого мне уровня – ушел и не жалею.
Кибернетики остаются запирать клуб, а я, через умывальник, отправляюсь в столовую.
Пока делал крюк к умывальникам, пока умывался, основная масса народу уже пообедала, практически, из знакомых в столовой вижу только Лену. Киваем друг-другу, думаю – не составить ли компанию, но, пока думаю, место рядом с Леной успевает занять Женя. Чтобы не мешать девочкам сажусь за отдельный столик и разбираюсь с обедом. Суп с гречкой, сосиска, пюре, компот, два куска хлеба и пирожок, как выяснилось, с капустой. В общем-то даже не плохо. Пока обедаю столовая пустеет, остаюсь только я и двое дежурных – сегодня это девочки из среднего отряда, они уже начали наводить порядок с противоположного угла, не дожидаясь, пока я уберусь. Я сижу за колонной, на своем любимом месте, чтобы не отсвечивать от входа, поэтому только слышу, а не вижу, как в столовую входит Ульяна, здоровается с дежурными и исчезает на кухне – еще одна жесткая привязка сценария. Сейчас она вернется с куском мяса, а я отправлю ее за булочкой и, пока она ходит, насыплю ей перца в компот. Не буду.
Возвращается Ульяна и идет в мой угол, огибает колонну и сталкивается со мной лицом к лицу. Это настолько неожиданно для нее, что она сбивается с шага, но пересиливает себя и садится со мной за один столик. Все это молча, не говоря ни слова. Перед Ульяной поднос, на подносе стакан чая и тарелка с парой булочек. Ну, молчит и молчит, я дожевываю сосиску и уже нацеливаюсь на компот, когда Ульяна лезет в карман и достает оттуда утреннюю порцию джема, которую, все так же молча, и ставит передо мной. И ведь видно, что Ракете чертовски не хочется этого делать, что она пересиливает себя, но делает. Тоже интересно, что стало причиной этому поступку: сценарий, импровизация, свобода воли или накачка, допустим, Алисы? Но, что бы там не думала вожатая и прочие аборигены, но я не могу обидеть Ульяну, просто не могу. Для меня Ульяна это, прежде всего, та девочка, которая бросалась в шахте защищать меня от Шурика, которая спала на моем плече, которая, которая прибегала ночью к моему домику, чтобы поцеловать, и убегала счастливая, которая, одна из всей компании, махала мне руками, морально поддерживая меня, во время моего первого удачного побега, это – настоящая Ульяна, а не здешняя мелкая пакостница. Да и здесь она оказалась лучше, чем пыталась создать о себе мнение, поэтому я молча беру этот несчастный джем и ставлю его на поднос перед Ульяной. Та какое-то время думает, потом вскрывает упаковку, берет одну булочку, ту что побольше естественно, и мажет ее джемом, а тарелка со второй булочкой, и остатки джема оказываются передо мной. Не капризничаю. Все это, повторяю, происходит при полном молчании обеих высоких сторон, только, когда я вымазываю остатки джема на свою булочку, мы смотрим друг-другу в глаза и коротко киваем. Кажется какое-то перемирие между нами установлено, кажется персональных пакостей можно не опасаться, хотя разговаривать со мной по прежнему не хотят.
Обед закончен, относим с Ульяной грязную посуду на мойку, выходим из столовой и разбегаемся, каждый по своим делам. Ульяна, я так думаю, на промысел жуков и саранчи, а я – выполнять последние два пункта сегодняшнего задания: медпункт и библиотеку, причем последний пункт – обязательный, почтовый ящик на странице Шопенгауэра никто не отменял.
Медпункт. Ничего не могу о нем сказать, кроме того, что он полностью повторяет все лагерные медпункты виденные мной до того, включая и самый первый, и отличается от самого первого только одним, в нем нет Виолы. В нем нет Виолы, а та докторша, что имеется в наличии, при всем портретном сходстве, совершенно не похожа характером, а очень напоминает замотанного жизнью участкового терапевта из районной поликлиники.
– Здравствуйте, мне бы обходной подписать.
– Давай сюда. Жалобы на здоровье есть?
– Нет.
– До свидания.
И все это, не поднимая головы от журнала.
В библиотеке вообще все без изменений, даже Женя такая же, как везде и, как и в шести предыдущих лагерях, отметины на нужной мне странице: подчеркнутое ногтем слово и углубление от остро заточенной спички в углу страницы. Кто-то еще продолжает двигаться передо мной, в каждом лагере, в котором я побывал, я вижу эти метки. Может и мне продолжить путешествие? Но, как бы там ни было, завтра мне предстоит наведаться в библиотеку еще раз, чтобы оставить свой автограф. Осторожно, чтобы не разбудить хозяйку, покидаю библиотеку – я поставлю закорючку в обходном сам, и в дверях сталкиваюсь с Леной. От неожиданности Лена вздрагивает, роняет «Унесенных», я бросаюсь поднимать, Лена тоже бросается поднимать, мы бьемся лбами. И все это под язвительные комментарии свежепроснувшейся Жени, что-то про то, что сотрясения кое у кого точно не будет, в связи с отсутствием мозгов, и про то, что клеить переплет за нас она не намерена и лучше бы этому переплету вообще уцелеть, потому что у Жени бедная фантазия и казнь для нас будет не самая изощренная. К счастью для нас все заканчивается благополучно, меня даже не выгоняют из библиотеки, пока Женя проверяет целостность издания. Выходим, наконец, из библиотеки и на крыльце облегченно улыбаемся друг-другу. Ну, это я улыбаюсь, а у Лена коротко смотрит на меня, чуть поднимает уголки губ и опять опускает взгляд на свои туфли. Неловкость, неловкость, неловкость…

***
Продолжение в комментариях

Продолжение

1 глава http://vn.reactor.cc/post/2310619
2 глава http://vn.reactor.cc/post/2336203
3 глава http://vn.reactor.cc/post/2344710
4 глава, часть 1 http://vn.reactor.cc/post/2360187
4 глава, часть 2 http://vn.reactor.cc/post/2363608
4 глава, часть 3 http://vn.reactor.cc/post/2367158
5 глава http://vn.reactor.cc/post/2381587
6 глава http://vn.reactor.cc/post/2397063
7 глава http://vn.reactor.cc/post/2425682
8 глава http://vn.reactor.cc/post/2452127


IX
Территория

Обед. В этом лагере мне-разумному осталось три обеда, не считая сегодняшнего, но в столовой об этом не знают и поэтому кормят тем-же, чем и всех остальных, да и пионеры без очереди не пропускают. Все-таки очень занятный лагерь. Единственный лагерь, из тех, в которых я был, где персонал стоит с пионерами в общей очереди. Подтверждая это мне в хвост пристраивается вожатая.
– Семен, ты не видел Шурика?
А как догадалась, что видел? И вообще, я тут причем, Второй же есть? Что-ж мне, до тепловой смерти Вселенной Шурика искать? Хотя это так – не вопль отчаяния, а просто мысленное бурчание.
– А как догадалась, что видел?
– Семен, я серьезно.
– Так и я серьезно, полчаса назад мы пересеклись у клубов. Я сюда, а он туда.
– Ох, ну хорошо, а где-же он был? Ты не знаешь?
Помню я договоренность с Шуриком, помню.
– Да не получалось у него что-то, он пошел проветриться, задумался на ходу и выпал из реальности, гений ведь, сама знаешь. Хорошо – далеко не ушел, но все равно, пока очнулся, пока сориентировался, пока назад вернулся.
А еще у меня появилась мысль. Мысль про завтрашний поход, раз уж мне не отвертеться.
– Ольга, у меня есть идея.
От окошка раздачи мы уже отошли, и сидим вдвоем, друг напротив друга.
– Так. Сразу говорю, еще одно мое купание ты не переживешь!
– Да я вообще-то о походе.
– Семен. Я уже заранее боюсь твоих фантазий… Заведешь мне детей в подземелье.
– Ну, не в подземелье, но место поменять хочу. Да и, тебе-же понравилось купание, сознайся хоть себе.
А я что? Ну, во-первых, так оно веселее. А, во-вторых, сейчас пришло в голову, что я могу сделать что-то такое, что пионеры запомнят, не смотря на перезагрузку перед очередным циклом. Пусть на уровне эмоций, ощущений и мышечной памяти, но запомнят. А есть еще, в-третьих, и, наверное, даже, в-четвертых, но это личное. В общем, поступаю по отношению к Ольге некрасиво, примерно как поступил с Ульяной в прошлом цикле, когда мне понадобилось попасть вечером в библиотеку. Зная слабые места вожатой вывожу ее на эмоции и добиваюсь того, что включается Оля. Не надолго. Только, чтобы успеть подмигнуть мне, показать кулак и разрешающе кивнуть головой, но мне жаль. Я жалею о двух вещах: вот об этом использованном мной приеме, и о том, что Олю я больше не увижу – это как прощание с ней было.
Выхожу на крыльцо, подождать Алису с Ульяной и хватаюсь за голову. Черт! Это же сотню оболтусов нужно провести по лесу, чтоб не потерялись, разместить на берегу и проследить чтоб не утонули, ночью следить, чтобы мальчики с девочками по кустам не уединялись, и, еще вопрос, единственная ли в лагере бутылка водки?… Потому что, сколько циклов живу и, кажется, наизусть все выучил, а сигареты тут впервые увидел. Ох, доктор, дайте мне таблеточек, я бациллу ответственности подхватил.
Наконец выходят рыжие.
– Нас ждешь? Опять в авантюру втягиваешь?
– А почему сразу в авантюру?
– А потому что вы с вожатой так друг на друга сейчас орали, что ясно было – ты задумал что-то, а она сопротивляется.
– Алиса, а вы против? А то я вон – Катьку с Викой привлеку.
– Я тебе привлеку! Колись давай.
– Ну тогда идем ко мне.
В тренерской я достаю из шкафа свернутый в трубочку план лагеря и окрестностей, тот, с периметром отмеченным синим карандашом, который мы с Ульяной украли из административного корпуса. Это настоящий план: в масштабе, с координатной сеткой, с легендой, со всеми тропинками и лесными озерами, не чета тому, который висит на информационном стенде. Знал бы я об этом плане циклов эдак пятьдесят-семьдесят назад…
– Ульяна, теперь то видишь? – спрашиваю, а сам веду пальцем по синей линии.
– Вижу? Да! Теперь вижу!
Вот и еще один способ отличать проснувшихся пионеров.
Сажусь на кровать, девкам киваю справа-слева от себя, разворачиваю план на коленях.
От «Совенка» к старому лагерю идет, в общем-то, широкая, хоть и заросшая тропа. Но на поляне старого лагеря она не кончается, а, загибаясь к югу, выходит на берег реки почти у самого периметра. Обвожу пальцем это место.
– Вот сюда мы и пойдем в поход. И мне нужна ваша помощь.
Я специально самоустраняюсь и смотрю, как они справятся. Программа стандартная, но не стандартное место: выйдем завтра после ужина, вечер просидим за разговорами у костра, встретим закат и, часам к одиннадцати, вернемся в лагерь.
Амазонки водят пальцами по плану, прикидывают расстояние, время, сколько и чего нужно брать.
– Но придется пасти, чтоб не потерялся никто по дороге, особенно мелкие. А пастухов: я, вожатая, вы – девочки и Сашка, ну, футболистов еще можно Сереге-зайцу поручить, и всё. И командовать вам, а я так, на подхвате буду.
– Семен, скажи, ты все-таки сбежать решил? Дела передаешь? Ведь не просто так ты на нас сейчас все сваливаешь.
– Не то, чтобы сбежать. Подожди до костра, Уля – все расскажу.
И две пары глаз, голубые и янтарные, смотрят внимательно. А мне пора идти уже к бабуле – помириться с ней.
– Ну смотри. Будем ждать. Ладно, иди, мирись со своей поварихой, на волейболе увидимся.
Вот действительно, как и говорила Ульяна, скорость распространения сплетен в лагере превосходит скорость света. Никому о содержании разговора с Глафирой Денисовной не говорил, но все уже знают – поссорились.
Иду в столовую медленно – идти в столовую тяжело. И день замечательный, хотя бы уже тем, что по подземельям лазить не надо и других дел полно – тот же домик у пироманьяков проверить и с доктором потолковать, да и сходить – проверить тропу до предполагаемого места костра не мешало бы. В общем-то Лена вчера была права, все уже давно быльем поросло, проблема потеряла свою актуальность и отставлена в сторону, как несущественная, и можно просто махнуть рукой и оставить все, как есть. А то несерьезно получается: утром ругался, а сейчас уже объявляю, что претензий, собственно, и нет никаких. Вот как так? Виновата бабуля, а стыдно мне. Госсподя, ну как-же так? И как будто это я у нее прощения просить иду.
Дверь в каморку бабы Глаши чуть приоткрыта. Стучусь и чуть не падаю с крыльца, сбитый с ног Сашкой. Ляксандра проносится мимо, но отбежав на десяток метров оглядывается – кого она там чуть не растоптала, видит меня, быстро-быстро отворачивается и убегает окончательно. Мне не нравится, как она выглядит: как пыльным мешком ударенная, как человек у которого только что отняли что-то самое дорогое, как… как… Что там говорят: «Человек, возьми все, что пожелаешь, но заплати за это настоящую цену?» Не знаю, что там она пожелала, но настоящую цену сейчас, судя по ее виду, Сашка явно заплатила. Пару секунд выбираю, но нет – баба Глаша подождет, а Сашка дороже, разворачиваюсь спиной к двери и бегу догонять Александру. Все тот же язык леса, тянущийся от забора, между библиотекой и бадминтонной площадкой и упирающийся в столовую. Не очень большой, но если захотеть – спрятаться можно. Можно спрятаться, так что не найдут, но только двоим: рыжей, с голубыми глазами, либо зеленоглазой, у которой волосы с фиолетовым отливом, и то, я бы, пожалуй, взялся их поискать. А Саша, Саша – вот она, чуть отошла с тропинки, спряталась за сосну, чтоб ее видно не было, и сидит, обняв колени, прислонившись спиной к той же сосне. Не плачет, нет – не тот характер, но сидит уйдя куда-то далеко вглубь себя. Маленькая, худенькая, почти прозрачная – земля сквозь нее просвечивает. А ведь земля и вправду просвечивает, дематериализация? Я, проходя мимо, задерживаю свою руку на ее левом плече и слегка пожимаю. Плечо, как поролоновое ощущается, но чувствую пальцами, как оно постепенно твердеет.
– Сашка, останься.
Но понимаю уже, что остается, на меня глянула, но решила, что мне можно и опять в себя ушла.
Саша, надеюсь, скажет, что с ней приключилось, или даст понять, что все в порядке. Но вот бабуля, Глафира Денисовна эта, кажется заслуживает отдельного решения, пока я еще способен эти решения принимать. Не знаю, что она там Саше сказала, но оставлять у себя за спиной эту бабушку я не хочу. В общем так: даю Сашке полчаса, нет – сорок пять минут, и если ничего не добьюсь, то пойду разбираться с поварихой. Выбираю место почище, отворачиваюсь, чтобы не смущать прямым взглядом ребенка, откидываюсь на спину, закинув руки за голову, и смотрю сквозь кроны деревьев на облака. Высоко в небе ползут тюки с ватой, в памяти откуда-то всплывает слово «альтокумулюс». Перевожу взгляд ближе – поползень, оправдывая свое имя, ползает по стволу попеременно то вверх головой, то вниз. Взгляд еще на один уровень ближе – гроздья калины, еще зеленые. Еще ближе – красно-черный жук деловито лезет вверх по травинке по своим жучиным надобностям. Со спортплощадки слышны голоса и удары по мячу, кто-то из среднего отряда тоже балуется волейболом. Сейчас встану, еще раз легонько пожму Саше плечо, скажу ей, что она не одна и пойду воспитывать засекреченное мировое светило, возможно даже ремнем. Видимо, вот так и подкрадывается маразм, ведь мировому светилу девяносто четыре года, хотя и выглядит лет на семьдесят, максимум.
– Как же так? – прерывает молчанье Саша. Ведь я же живая. Семен, скажи, я же живая? Я хожу, я дышу, я сплю, я мечтаю. Я думаю и чувствую, наконец. И вы все здесь со мной… рядом со мной. Вот скажи, ты же пришел сюда, ко мне, сейчас. Почему?
Я молчу, а Сашка требовательно смотрит.
– Отвечай!
– Я увидел, что тебе плохо. Была бы ты посторонней, наверное, прошел бы мимо. Но ты – нет. Хотя, прогнала бы сейчас – ушел бы, может быть, а может и нет – мне не все равно, что с тобой происходит. Но ты не прогнала, поэтому я остался.
– Да. Хотя ты на меня и смотришь как на ребенка, а не как на девушку, ты даже в Ульяне больше девушку видишь, а ведь она младше меня. Но ты мой друг и прибежал за мной сюда. Значит ты меня видишь, меня – живого человека. Не думай, мне ничего от тебя не надо, но то, что есть – я очень ценю. И вдруг он мне говорит, что я – автомат, который запрограммирован считать себя живым человеком. Я ведь сначала подумала, что он – это ты.
Нет, в какой-то мере, он это действительно я, но мне остается только скрипнуть зубами – это существо уже добралось до моих друзей. Правда, есть и хорошая новость – бабуля частично реабилитирована.
– Саша, чье мнение для тебя важно? Близких людей или злобного сумасшедшего, который, к тому-же, нематериален.
– Ты его знаешь? Меня очень больно ранил этот твой сумасшедший.
– Он не мой. Был бы мой, его бы здесь не было. Как он выглядел? Похож на меня, но лица не разглядеть?
– Ну да. И голос твой. Только у тебя интонации другие, ты с людьми часто, как с маленькими детьми, которые потерялись, разговариваешь, даже с вожатой. Не кричишь никогда, даже когда что-то плохое, вон, как с пожаром этим. Ты же на Сережу с Васей не кричал, а сочувствовал им, что-ли. Что вот теперь им придется домик ремонтировать, а могли бы в футбол играть. Вот и с остальными – ты, когда говоришь, у тебя какое-то сочувствие и желание помочь в голосе проскакивает. А этот… Мне после того разговора так плохо стало и все безразлично, как-то. Захотелось, чтобы меня просто не было. Нет, не хочу рассказывать – вдруг разревусь.
– А сейчас?
– Сейчас тоже плохо, но терпимо. Это пройдет.
– Точно пройдет? На будущее, и сама не разговаривай с ним и ему не отвечай. Сделать он тебе ничего не сможет, кроме как словом, так что просто проходи мимо. И Мику передай, к ней он тоже может придти.
Да, большинство наших встреч с Пионером так и происходили, многослойные фразы с ядом внутри, с его стороны и игнор – с моей. Это, кажется, единственный способ взбесить Пионера по настоящему.
Смотрю на Сашку, действительно, плохо ей, но, все-таки, удивительно крепкая психика у девочки. Двадцать минут назад сидела и готовилась исчезнуть, потерянно смотрела в одну точку, а сейчас уже можно отпускать без опасений. Переживает еще, но уже ясно, что справилась.
– …а почему ты говоришь, что он не материальный? Как привидение, да? Как же он тогда дверь открыл?
– А вот так. Двери открывает, может сесть рядом на диван и диван продавится, может что-то в руки взять и тебе передать, а попробуй его потрогать – только кожу покалывает и рука внутрь него проваливается. Именно поэтому у него еще все зубы целы. Я когда-то попробовал, а он только смеялся.
– Спасибо.
– За что?
– За то, что когда-то попробовал, за то, что одну сейчас не оставил, да много за что.
– Сашка, ты меня смущаешь. Пойдем уже, а? Хватит тут уединяться в кустах.
– Пойдем. Только… ты мне потом еще расскажешь? Я, конечно, тебе и вчера не поверила, и сейчас не верю. Но интересно.
– Сказки, значит, любишь? А ведь большая девочка уже, целых семнадцать годиков. Расскажу.
Мы уже идем по тропинке, возвращаясь к столовой, а у самой границы леса Саша останавливает меня и стряхивает приставшую хвою с моей спины. На секунду ее рука замирает и отряхивание превращается в короткую ласку, а потом она хлопает меня между лопаток, совсем по Алисиному.
– Все, теперь иди к своей поварихе. Нет постой, Катя с Викой на наш волейбол просятся. Можно им?
Пожимаю плечами и киваю, можно наверное, как остальные решат.
– Приводи, но это как остальные решат. Волейбол вечером, это же у нас так – приятное времяпрепровождение. Я там не начальник.
Баба Глаша у себя, сидит за столом, что-то записывает в своей тетради, смотрит на меня поверх очков, потом пододвигает ко мне чайничек с заваркой, пододвигает ко мне сахарницу. Пахнет, кстати лекарствами. Корвалол?
– Пришел-таки. Чашка в серванте, чайник с кипятком на тумбочке. Что скажешь хорошего, физрук?
– Баба Глаша, мне тоже приятно тебя видеть. Мой двойник тут появлялся, Сашку напугал, а я за тебя обеспокоился.
– Не беспокойся. Пока ты его сюда не впустил он только пугать и может.
– Я, а как же Второй? Это же его лагерь.
– Каппа… Ну, вес личности, что-ли, если упрощенно, у тебя выше, а появился ты тут одновременно с ним. Твой Второй только потому тут держится, что вы с ним не пересекаетесь и ты его сюда принял.
Наливаю себе чай, сажусь напротив и потихоньку, мелкими глотками, отпиваю. Оглядываю комнату и замечаю бутылек на подоконнике. Да, корвалол.
– Баба Глаша, ты как к собакам относишься? Ну, или к кошкам, если они тебе ближе.
А вот вопрос про кошек бабулю заинтересовал. Кстати, домашних животных здесь нет, ни одного кота, ни одной собаки при столовой или при складе.
– Это ты к чему про кошек спросил? Видел чтоль?
– Ни одной. Я про тебя спросил, а не про кошек.
Представил себе картину – бабуля, втайне от всех, прикармливает на чердаке столовой кота. Нет, десятка три котов. Приносит к ним по вечерам кастрюлю с украденным у пионеров мясом… О нет, вспомнил свой сценарий ужастика из предыдущего цикла. Кастрюлю с мясом «активированного организма», а коты обступают ее вокруг, орут и дрожат от возбуждения и предвкушения. И реклама: «Пионерискас. Активированный организм для ваших питомцев! Только лучшее, только молодость!» Кстати, интересно, как живность в режиме жизни по циклам себя чувствует?
А баба Глаша, оказывается, отвечает на вопрос
– Была у нас овчарка когда-то. Дик. Двенадцать лет прожил. Больше не стали заводить – тяжело было, когда он уходил.
Замолчала и ждет моей реплики, а я формулировку в голове потерял, а надо, ведь не для поддержки разговора я про кошек спросил. Ладно, попробую по новой, пусть и коряво.
– Вот есть люди, которые собак любят больше чем окружающих. И я их понимаю. Животные – они честные, они любят тебя такого, какой ты есть, они не предают… Любой собаколюб продолжит. Ну, или кошколюб. Я к чему – перед животными, перед ними выбор никогда не стоит: любить или нет, предать или нет, быть или не быть. Животным проще – у них рефлексы. А людям, тем выбирать приходится, между плохим и хорошим. Знать бы еще, где плохо, а где хорошо. Что ни человек – то Гамлет. Вы вот тоже двадцать лет назад выбор делали. И до того, я уверен, и после. И цикл назад. И выбираем всю жизнь. Тем вы люди… Нет, тем мы люди и ценны: за неправильный выбор нас, как правило, не наказывают, за правильный – не награждают, но, вот такой свободный выбор другого человека – насколько он ценнее собачьего. Это я вчера начал понимать, когда Алису из горящего домика выдергивал, а потом утром, когда Шурик… а, неважно. А сейчас окончательно понял, когда рядом с перепуганной и потерянной Сашкой в лесу сидел.
Бабуля вскидывается, но я успокаивающе машу ей рукой. Всё хорошо, мол. Сую нос в чашку и обнаруживаю, что чай закончился. Мне предлагают еще чашку, но я отказываюсь.
– Я ухожу, баба Глаша. Последний цикл. Я, просто, не хочу, чтобы за моей спиной какая-то незакрытая дверь оставалась. Что вы, руководство проекта, там решили, относительно нас, двадцать лет назад, то решили. Плевать, может оно и к лучшему, может, иначе, здесь был бы не я, или я, но не такой. Но если что с Сашкой случится – я найду в себе силы проснуться, имей в виду. Кстати, остальных моих девок это тоже касается. Я не угрожаю, пойми меня. Мне просто придется вмешаться.
– Не хорохорься Семен. Ничего ты не сможешь, в ближайшую сотню циклов. Но за твоей компанией я присмотрю. По крайней мере от людей они не пострадают, пока я еще здесь командую. От людей в широком смысле. И за блондинку свою не беспокойся, сознание надо переписывать, когда организм только-только в приемной камере оказался и еще ни разу свет не увидел. И то, вероятность успеха чуть больше половины. А как глаза открыл – все, в лучшем случае два набора разных воспоминаний, вон, как у… Не важно у кого, или-же, как вариант, классическое раздвоение личности.
– А про два набора чужих воспоминаний, можно подробнее?
– А что подробнее? Примеров захотел, так на себя в зеркало посмотри. Откуда ты знаешь, что меня студенты бабой Глашей звали, хотя школу закончил, по твоим словам, когда переходной шлюз пять лет, как закрыли и я уже здесь в «эмиграции» эти пять лет жила. Причем твои-то дополнительные воспоминания, это просто перекрестные помехи. Но вспомни свой шок при попадании в лагерь, и знай, что это еще цветочки.
Посидели с бабулей еще побеседовали, а на прощание она сказала.
– Не думай, что я хочу оправдаться, но поверь – двадцать лет назад были еще причины вас за побочный эффект и неудачу эксперимента выдать.
А я только махнул рукой и пошел смотреть, как там погорельцы справляются.
А справляются погорельцы хорошо: домик, можно сказать, готов к заселению, только стекла остались. Вся мебель: кровати – две штуки, шкаф платяной – одна штука, тумбочки прикроватные – две штуки, стол – одна штука, стулья – две штуки стоят перед входом. Заяц-Сережа с Васькой оттирают копоть с наружной стены, Сыроежкин обещал после ужина стекла вставить, внутри – обои поклеены и Оксана с Гришкой пол домывают.
– Алиса или вожатая видели?
– Алиса видела, сказала, чтоб позвали, когда все сделаем.
– Ну имейте в виду, Алиса злая на вас – юбку-то порвала.
– Нет, уже не злая, уже только делает вид.
Еще лучше. Еще одной заботой меньше.
– Так что вы там сожгли, Вась, какой волшебный порошок?
– Мы селитру с сахаром сплавляли, на топливо ракетное.
– А рецепт откуда?
А рецепт оказался из библиотеки. Книжка там, оказывается, есть по ракетомоделизму, переводная польская.
– Вы, конечно, умные. Но хоть с теми же кибернетиками в следующий раз советуйтесь. И химичьте не в домике, а на воздухе.
Думаю, что бы еще сказать и вспоминаю фрекен Бок.
– Боже, какая это мука – воспитывать!
Пироманьяки оценили, фыркнули все четверо. Вспоминаю – что еще на сегодня и понимаю, что всё. Сегодняшнюю программу я выполнил – можно развлекаться. Сейчас дойду до клубов, спрошу у Электроника лично про помощь и пойду к себе, переоденусь к волейболу.
По дороге, на площади, вижу Алису, злющую, с метлой в руках. В кои-то веки вспомнила про обязанности, или, что больше похоже на правду, ей напомнили.
– Привет рыжая, летать учишься?
Рыжая только грозит мне метлой и беззвучно шевелит губами.
– А я ведь помочь хотел. Подтолкнуть в небо, так сказать.
– Смейся-смейся. Смешно ему.
– Алис, я сейчас до кибернетиков дойду и вернусь помогать, не заканчивай без меня.
Это я ей уже на выходе с площади кричу, а Алиса только машет рукой. То ли «хорошо, я поняла», то ли «без тебя разберусь». На обратном пути гляну что и как.
В кружке у кибернетиков без робота несколько пустовато. Сыроежкин, как раз, режет стекло, напевая: «Полюби ты Женя, Электроника, пока его током не убило...». Все приборы со стола убраны на пол, на верстак, на подоконники. На столе лист стекла, а вокруг ходит Сыроежкин, с деревянной линейкой и алмазом, два стекла уже вырезано, осталось последнее. Шурик сидит тут-же и безучастно взирает на компаньона.
– Привет, помощь нужна?
– Да тут помогать то. А вставить – твои помогут, пусть работают, поджигатели.
– Я им сказал, что если в следующий раз чего строить надумают – пусть с вами советуются.
– Ну, пусть советуются, за совет денег не берем.
Пока так разговариваем и последнее стекло со щелчком отделяется от большого листа, точно по линии реза. Сыроежкин, надев кожаные перчатки и широко раскинув руки, берет остаток листа и просит.
– Семен, дверь в кладовку открой и там помоги мне со стеклом развернуться. А то одному тяжело.
Я срываюсь с места, открываю перед Электроником дверь в кладовку, пропускаю его вперед, потом захожу сам. В кладовке мы вдвоем осторожно задвигаем стекло за шкаф.
– Слыхал что Шурик с роботом учудил? – Вполголоса спрашивает Электроник.
– А что учудил?
– Да сбежал от него робот. Вынес, говорит, на улицу, хотел ходовые испытания провести. Включил, а тот, может сигнал какой по радио поймал, как вчесал на полной скорости, и ворота, как назло, приоткрыты были. Говорит, догнать пытался, потому сам и потерялся в лесу. Но робот сорок километров в час бегает, разве догонишь. Так что, в поход пойдем – смотри, может где в овраге или в кустах увидишь, так сразу дай нам знать. И, не говори с Шуриком о роботе. Видишь – сидит потерянный, переживает.
Выходим из кладовки, я помогаю Электронику упаковать вырезанные стекла в старое одеяло, он берет с собой эти стекла, инструмент и отправляется к погорельцам, а я иду на площадь, спасать Алису. Или, может, учить летать на метле, этому, правда, она сама кого хочешь научит.
Как-то незаметно я стал относиться к этому лагерю как к своему, действительно, дому. Вот и сейчас поймал себя на мысли о том, что иду подметать площадь не только ради красивой девушки, не только ради хорошего человека, а еще и чтоб в моем доме порядок был. Ну, при всей своей нелюбви к порядку, половину площади Алиса уже подмела, не как Славя, конечно, но видно, что площадь метеная.
– Пришел, все-таки.
– Ну, поиздеваться над ближним, это святое. Давай метлу и можешь начинать.
– Что начинать?
– Ну издеваться же.
– Да не хочу я над тобой издеваться, настроения нет.
Пока подметаем я предупреждаю о визите Пионера и рассказываю о перепуганной Сашке. Потом разговор переходит на волейбол, на Катю с Викой, на футболистов-погорельцев.
– Электроник пошел стекла вставлять, так что, после ужина можешь принимать работу. Хотя у тебя есть выбор.
– Это какой?
– Ну, я пойду, до места завтрашнего костра пройдусь, тропу посмотрю. Как раз до темноты успеем туда-обратно. Хочу вас двоих пригласить, за компанию.
– За компанию, говоришь. Все такое вкусное, ты знаешь. Хочется и над погорельцами поиздеваться, и с тобой погулять… А, пусть над ними Ольга издевается, я в нее верю!
– Очень хорошо, Алиса, что ты в меня веришь, но нельзя ли повежливее. Я же все-таки вожатая и не самая плохая. А то разбаловал вас Семен.
Бедная Алиса от неожиданности аж приседает. Да, умеет вожатая подкрадываться, одна из немногих неразгаданных мной ее способностей. Вот же, минимум двадцать шагов асфальта до ближайших кустов, а Ольги только-что не было, а вот она уже есть. К счастью, не так часто она этим своим навыком пользуется, а то каждой тени, каждого шороха бы пионеры шарахались. Я демонстративно смотрю на Ольгу, смотрю на асфальт у ней под ногами, смотрю на небо и бормочу под нос себе: «С Генды, что-ли, спрыгнула?»
– Семен, ты мешаешь педагогическому процессу! – Алиса уже пришла в себя. Слушаю вас, Ольга Дмитриевна.
А Дмитриевне сказать-то особо и нечего. Она обводит взглядом площадь, чуть кривится, видя кое-где полосы пыли на асфальте, но, в конце-концов, отпускает Алису взмахом руки.
– Семен, я о походе завтрашнем хочу с тобой поговорить еще раз. Ты уверен, что нужно туда пионеров вести? Может, на старое место?
– Ольга, вот, после ужина мы с девочками сходим и посмотрим. Если хоть малейшее сомнение будет – пойдем на старое.
И вот мы втроем: Алиса, Ульяна и я идем в сторону старого лагеря. У меня в руках топор, у Ульяны – мачете, ну, на самом деле, здоровенный ножик с кухни, у Алисы – лопата, вдруг придется спуск к воде подровнять, ступеньки там сделать. На лопате, кстати, Ольга настаивала, а я поддержал. Вид, конечно, потешный, Алиса стеснялась, поэтому по территории лагеря лопату пришлось нести мне.
Тропа до старого лагеря настолько утоптана, что просто не верится ни в призрак вожатой, ни в призраки пионеров. Кажется, что ежедневно по ней ходят пионеры: отрядами, звеньями и по одиночке. Видимо в поисках этих самых призраков. Показываю на едва заметную боковую тропку к провалу.
– Помните?
– Конечно Сёмка, сегодня же дата. Ровно цикл назад ты в бомбоубежище надругался над невинными пионерками.
– Язва.
– Сам дурак. Но любим мы тебя не только за это.
Идем дальше, и вот перед нами поляна старого лагеря. Девчонки просятся заглянуть на чердак. Ну и я с ними, за компанию. Как ни странно, но матрас на месте, одеяло с подушкой тоже. Веночек на подоконнике высох и скукожился. Смотрю на него с грустной улыбкой и перехватываю такой же взгляд Алисы. Киваем друг-дружке.
– А вы знали, что Лена Второго прячет здесь недалеко, у озерка? Пятнадцать минут ходьбы днем?
– Скажем так, догадывались. А вот ради чего, спрашивается, вся эта война? Неплохой парень оказался. Смурной какой-то, но не вредный.
– Думается мне, не его вы караулили, а других. Только, как с испорченным телефоном все получилось. Не в лотерею, а в карты и не выиграл, а проиграл.
– Сём, ты опять нам эту стрелу поминаешь?
Ох, простите девки, я не себя имел в виду.
– Простите девочки, я не хотел вас обидеть, я не наше с вами знакомство имел в виду. Я о некоторых двойниках моих. Тех, что друзей обижают. Настолько, что Сашка едва не исчезла.
Спускаемся по рассыпающейся лесенке и опять выходим на поляну. Трава Ульянке минимум по грудь, а кое где и выше. Я оглядываюсь и, наконец, вижу на юго-юго-западном краю поляны характерный V-образный прогал.
– Пионерки, нам туда.
Отдаю Алисе топор, сам забираю у нее лопату, мы строимся клином и врубаемся в заросли травы, а кое-где и маленьких березок. Через полчаса размахивания руками мы потные стоим у начала просеки, над нами вьется туча насекомых, а позади нас, до заброшенного корпуса тянется свежепроложенная тропа.
– Ну вот, завтра наше стадо пройдет и совсем хорошо будет.
Смешанный лес, с этой стороны старого лагеря, сменяется корабельными соснами, к реке ведет не тропа, а настоящая дорожка мощеная плитами, обсаженная барбарисом и шиповником. Почти прямая, только загибается так, что последний участок смотрит точно на юг. Конечно, за прошедшие годы почти все благоустройство потерялось. Трава проросла сквозь стыки плит и сквозь трещины в них, кусты никто не стрижет и не пересаживает, поэтому разрослись они совершенно безобразно, но все равно, следы цивилизации еще видны. Даже несколько фонарных столбов уцелело. По плитам, даже заросшим, идти легко и уже через десять минут дорожка заканчивается квадратной поляной, с трех сторон ограниченной кустарником, бывшим когда-то живой изгородью, а с четвертой – речным обрывом.
Когда-то давно река спрямило свое русло так, что «Совенок» оказался на берегу протоки. Теплой, не глубокой и не широкой протоки, ограниченной, как я всегда думал, от основного русла двумя островами. Когда-нибудь эта протока обмелеет, окончательно обособится от основного русла реки и превратится в озеро-старицу, озеро зарастет камышом, а потом заилится и, через стадию болота, станет простой ложбиной. Так и будет, я ошибался только в одном. То, что я принимал за противоположный берег оказалось еще одним островом из-за которого вырывается еще один речной рукав, уж никак не меньше, чем тот, что отделен от «Совенка» островами Ближним и Длинным. Впечатляет, не знаю, какая великая река послужила прообразом, но впечатляет. Противоположного берега, настоящего противоположного берега почти не видно – настолько он далеко, остров, я сразу назвал его остров Дальний, весь зарос лесом, он имеет в длину несколько километров, слега изогнут и обращен выпуклостью к лагерю. И все три потока воды сливаются, прямо напротив нас, и бьют в обрыв метрах в пятистах правее. Вид с обрыва просто фантастический: Солнце, светит откуда то из-за спины и подсвечивает и оба маленьких острова, и макушку Генды, и два основных речных рукава и такой далекий противоположный берег. На острове Дальнем что-то блестит, без бинокля не разглядеть, но, кажется, там, на острове, есть еще одно маленькое озерцо. Коршун парит где-то внизу метрах в трех у нас под ногами, из норок в обрыве вылетают и возвращаются назад стрижи, издавая характерные визгливые звуки. Просто, ради одной этой картины стоило сюда идти. Фотоаппарата нет, жаль.
– Мне хочется взлететь.
– Не тебе одному.
– И не вам двоим.
Оглядываю поляну. Да, вот, вдоль обрыва несколько утонувших в траве парковых скамеек, вот упавшие качели, а вот столбики, отмечающие край обрыва. Осторожно подхожу к самому краю, остатки лестницы ссыпались вниз и лежат на замусоренном плавником пляже аккуратной кучкой.
– Какая же красота! Сём, мы же не будем так сразу возвращаться?
Мы то не будем, но вот пионеров я сюда не поведу, хотя…
– Алис, сможешь завтра до обеда сюда прийти с парнями из среднего отряда, площадку подготовить? Нужно будет дров насобирать и напилить, костровище соорудить и по тем столбикам веревки натянуть.
– Сделаем.
– Ну, тогда, давайте присядем.
Мы разводим небольшой костерок и сидим, болтая ни о чем, и обо все на свете, глядя, как темнеет небо и восходит Луна.

Мы уходим налегке, мол туда-обратно,
Возвращаемся не те, что ушли когда-то.

– Девочки, обещайте мне одну вещь. Что не уснете снова, когда я уйду. Мир, даже в этом искалеченном варианте, слишком хорош, чтобы от него отказываться.
Девочки понимают меня без пояснений и Алиса, которая, в общем-то, в курсе, и Ульяна, которая, теоретически, ни о чем не знает.
– В субботу?
– Да, уеду с вами. А вернусь уже другим. Бабуля говорит, что циклов на сто, минимум, так что вы имеете все шансы меня дождаться. А можете попробовать меня разбудить, только я не знаю, как.
– Сём, мы тебе говорили, что ты гад?
– Неоднократно.
– Лена знает?
– Что я гад? Подозревает. А то, что мне три дня осталось – знает. Бабуля еще знает, а остальные – те просто не поймут.
Девки подлазят и прижимаются ко мне с боков – прощаются. Мы еще три дня вместе, но прощаемся сейчас. Сидим, уже молча, пока не темнеет окончательно и костер не прогорает. Я откатываю лопатой головешки к обрыву и отправляю их вниз, потом забрасываю остатки костра землей.
– Ну что, пошли?
Луна поднялась и в фонаре нет необходимости. Десять минут до старого лагеря, пять минут по поляне, и еще двадцать минут от старого лагеря, и мы в «Совенке». У домика амазонок прощаюсь с ними.
– Семка, с тебя прощальный банкет.
– Уля, я тебя обожаю.
Кажется в тоску и безысходность я девок не вогнал. Значит, основная моя задача на ближайшие три дня, это закрепить. На том и расходимся.
На лавочке Лена. Не одна, поэтому не подхожу к ней, а только улыбаюсь и шутливо отдаю честь двумя пальцами. Лена улыбается в ответ, а кавалер кивает.
Завтра у нас по графику заплыв за земляникой и вечером поход. Быть по сему и, до свидания, среда.