Иная хентай

старт писанины

можно занять свободное место

за участие полагается медалька 

Ну привет, пионеры.

"На краю света": Визуальная новелла про приключения студента в далеком мирном будущем

Визуальная новелла про жизнь на Станции Омега понемногу движется вперед - выпущено начало игры с первыми главами, в котором игрок погружается в мир игры и знакомится с четырмя женскими персонажами. Первыми, но далеко не последними, ведь на Станции продолжается своя жизнь. И как ни странно - на эту жизнь можно повлиять! Прямо сейчас.

И один из персонажей, который скоро появится в мире игры - аватар вокалоида Hatsune Miku по имени Мария. Кто такие авараты вокалоида? Хороший вопрос :)

Как известно - вокалоиды бессмертны и может быть даже переживут все человечество :) Но так как вокалоид один, а желающих послушать его вживую много - в будущем, насколько мне известно, будут устраивать очень популярные соревнования на лучшего вокалоид-аватара. И по стечению обстоятельств одна из победительниц подобного конкурса, вместе со своей группой - скоро прибудет на Станцию Омега с сольными концертами. Но есть проблема - менеджер группы никак не может решить в каком отеле им остановится на время концертов. После отсеивания разных вариантов в списке подходящих отелей осталось ровно две строчки. В каком из них остановится звезда - решают игроки вот по этой ссылке
https://vk.com/krajsveta?w=wall-90249739_234

пока что мнения разделилисбь 50 на 50. присоединяйтесь ) эври голос меттерс!

Начало:

Глава 1. http://vn.reactor.cc/post/2626275

Глава 2. http://vn.reactor.cc/post/2649697

Глава 3. http://vn.reactor.cc/post/2666697

Глава4. http://vn.reactor.cc/post/2677788


Продолжение


V

Баланс


– … вас ждут великие дела!

И прохладная ладонь ложится на моё плечо. Меня будят, но мы еще потянем время.

– Ну мне же ко второ-о-ой.

– Путаешься в показаниях, Семеныч, к какой второй?

Приходится разлеплять один глаз и смотреть снизу вверх на Ольгу. Нет, я ее, действительно, обожаю. Если бы, в самом деле, такая вожатая попалась мне в моем отрочестве, или был бы у меня такой учитель, э-э-э… Географии она говорила? Да, точно, географии – я бы запомнил ее на всю жизнь. Тоже ведь, получается, уникум в здешних местах, наподобие Виолы.

– Как спалось, соседушко?

– Ох, Ольмитревна, я не помню. Может даже я и не ложился-то вовсе.

– Весь в трудах, весь в заботах, пионер-герой… Зато я помню, во сколько ты пришел. Дово-о-ольный, сиял ярче, чем Луна, кстати. Но порядочный пионер, где бы он всю ночь не шлялся, должен, чист и опрятен, стоять утром на линейке. Пятнадцать минут тебе сроку!

И ушла. Интересно, Мику-моя уже встала? Мику… Моя Мику… Мику моя… Да, пусть будет так: Мику-моя! Тем более – девушке нравится. Надеваю форму, спортивный костюм все-таки прячу в рюкзак – мне он еще пригодится. Когда складываю костюм, нащупываю в кармане что-то твердое – вчерашние трофеи из подземелья. Один прячу в карман рубашки, а второй оставляю на тумбочке – Ольга найдет. Смотрю на часы, ох, мама дорогая! Времени то потратил… Хватаю полотенце и бегом к умывальникам.

Когда, «чист и опрятен», прибегаю на площадь, строй уже стоит. Ольга видит меня и, не прерывая молитвы, показывает мне кулак – всё хорошо. Оглядываюсь: ни Мику, ни Лены. Где?

– Интересно, если тебя не будить, до которого часа ты спать сможешь?

– Вредина, я тоже рад тебя видеть. Не знаешь, где Мику?

– Дежурит твоя Мику сегодня. Накрывает стол своему Сенечке. Их домика очередь.

– Знал бы, сам бы в столовую вместо линейки, а Лену отправил бы отдыхать.

– Вы бы там подежурили. В перерывах между поцелуйчиками, если бы смогли прерваться.

Линейка проходит. Не знаю я, как она проходит – не до того, потому что очень хочу попасть в столовую. Знаю только, что приключения Шурика не упоминаются, как будто их и не было, может это и правильно, с точки зрения сохранности остатков психики кибернетика. А я нахожу ладонь Алисы и вкладываю в нее свой второй трофей, тот что я подобрал в забое – пришло время раздачи подарков. Это медиатор, костяная пластинка в виде капли. Не знаю я из чего он вырезан: слоновая кость, моржовый зуб, мамонтовый бивень или это когда-то давало молоко и мычало, для меня это одинаково непонятные вещества. На одной стороне пластинки, чуть в стороне от центра вырезано солнце, а на другой – две переплетенные буквы: А и Д. Отдал и потом только подумал, что сейчас может иметь место быть эксцесс, но все обходится, Алиса смотрит на то, что это ей такое досталось, убирает в карман, потом, также без выражения, смотрит на меня и кивает.

– Я не знаю, как ты проник в мои сны, но спасибо.

– Алис, я ключи от, – оглядываюсь на Женю, – сама знаешь чего, отработал?

Кивает в ответ и пожимает мое запястье. Нет, все-таки память у них подчищена крепко и связать свои кошмары с прототипом своего Черного пионера они не могут. Просто беспричинные страхи в определенных местах, тут вспоминаю, как Алиса боится темных и узких тоннелей и коридоров, интересно… Нет, не интересно. Так вот, беспричинные страхи в определенных местах или фантазии, пусть в виде той же страшной истории коллективного сочинения, как здесь, ну и вот еще ночные кошмары у Ульянки, оказывается. Интересно, что снится Мику? Нет, тоже не интересно, не хочу я знать, что ей снится про Старый лагерь. Захочет – расскажет, если ей от этого будет легче, я выслушаю все, как бы тяжело мне не было, а так – нет, не хочу.

Наконец-то Ольга иссякает, линейка заканчивается и я, редкий для меня случай, впереди всех бегу на завтрак. Здравствуй, Мику-моя.

– Сенечка, доброе утро, а я вот, неожиданно, сегодня дежурная. Ну, то есть не я одна, еще Лена и не неожиданно, потому что расписание в начале смены утвердили, но я забыла, поэтому оказалось, что неожиданно.

– Я тоже волнуюсь, Мику-моя. Скажи, ты волнуешься о чем?

Мне вот совершенно непонятно, что же делать дальше и как закончить этот цикл, о том и волнуюсь, но я могу только замкнуться, а вот Мику – болтает. Правда, за вычетом этого момента, я счастлив. И то ощущение, предвкушение которого у меня мелькнуло вечером второго дня, оно вернулось и сейчас резонирует где-то внутри меня.

– Нет, Сенечка, не волнуюсь. То есть, конечно, волнуюсь, так, что слов подобрать не могу, но это приятное волнение, это потому что ты здесь. Но я еще и беспокоюсь. Скажи, ты думал, что мы теперь будем делать, и как нам обойтись с твоей и моей правдами? Знаешь что? Ты приходи ко мне в кружок после завтрака, будем думать вместе.

После завтрака, так после завтрака. Я бы и без просьб пришел, поэтому мы завтракаем, болтая о всякой ерунде, потом я остаюсь помочь моим индианкам с уборкой, благо, обошлось без чистки картошки, когда уборка заканчивается девочки идут переодеваться, а я – к себе в домик, с условием, что через два часа буду в музкружке.

Захожу к себе в домик и неожиданно обнаруживаю там Ольгу, думал что Ольга на пляже, потому и получилось неожиданно.

Ольга сидит за столом, спиной к дверям, и… Выглядит она, с каменными шеей, спиной и плечами, как статуя имени самой себя. Мой трофей – значок об окончании пединститута – «ромбик», он же «поплавок», найденный перед входом в бомбоубежище, лежит на кровати.

– Здравствуйте, Ольга Дмитриевна.

– Зря ты мне это отдал. Спасибо конечно, и мне его не хватало и он был нужен, но все равно зря. Ментор и эмоциональная матрица уже почти восстановились и без него, а тут ты со своим подарком, и они откатились назад, и мне опять начинать все почти с начала.

Ольга рассказывает, а на меня параллельно накатывают воспоминания, как видеоиллюстрация к ее рассказу.


Ольга и все пионеры стояли на площади и смотрели как я… Стоп! Это не я! Я все помню, но это не я! В тот момент я только что осознал себя внутри циклов, и у меня, как раз тогда-же, начал просыпаться доступ к чужой памяти. Я еще не умел управлять чужими воспоминаниями и они приходили ко мне ночью, в виде кошмаров. В них, в этих кошмарах страдал не я, а страдали от меня. Самое главное то, что Мику была права вчера, в этих кошмарах я действительно получал доказательства своей уникальности, получал от чужих страданий и смертей, которые только и убеждали меня в том, что один лишь я действительно существую, если могу раз за разом уничтожать местных обитателей. Самое простое – я мог… Нет, неважно, что там, в моих кошмарах, происходило. Когда примитивное физическое насилие надоело я начал запугивать, а уже в конце изобретательно убивать. А все прочие аборигены либо делали вид, что ничего не происходит, либо просто стояли и смотрели. И не могли ни вмешаться, ни убежать, ни даже просто заплакать – не позволяли жестко заложенные ограничения. Жуткие сны: все видеть и не иметь возможности вмешаться.


Первой в этом лагере не выдержала вожатая – ментор, Ольга Дмитриевна открыла рот и свернулась, вступив в противоречия с заложенными алгоритмами; второй вылетела Оля – эмоциональная матрица, просто пискнула и тоже закуклилась от ужаса увиденного; и осталась только монитор узла, обычно глубоко спрятанная, тоже Ольга Дмитриевна, полноценная личность, одновременно являющаяся частью системы. Не знаю, как это сочетается: полноценная личность и часть системы, а Ольга расшифровывать отказалась. Связь с системой не дала ей сойти с ума, но и не дала действовать, и Ольга только стояла и смотрела, транслируя информацию в систему. Так и умерла последней, выполняя функции передатчика.

– Я не пойму. Ну можно же было снять ограничения эти ваши после первого же случая.

– Думаешь это так просто? Это не тумблером щелкнуть или пару операторов дописать, здесь же все живое, этому прорасти и вырасти надо. Вот и прорастало, а ты… Нет, не ты конечно, но очень похожий на тебя пионер, в это время шел по лагерям, вырезая в них всех или, если не мог дотянуться, то почти всех. Сперва мы научились плакать, потом уговаривать, потом убегать, а теперь в системе нет запрета и на убийство, особенно таких как ты. Только человеческие, исключительно внутренние, правила и ограничения, то что закладывается в процессе воспитания.

Сидим целый час и разговариваем: Ольга выговаривается мне, я рассказываю свою историю Ольге. Как-то незаметно стал звать ее по имени.

– То есть, общаясь с вожатой, нужно помнить о ее разных личностях? Психиатры тут не пробегают, Оль?.

– Не множественных, личность одна, но просто в разных режимах функционирует. Пионеры видят вожатую, которая заставляет их жить по законам пионерии, сама любит полениться, не очень любит думать, и почти не способна действовать самостоятельно, предпочитая следовать инструкциям, о здешнем мире не знает ничего. Выше вожатой по рангу эмоциональная матрица. Логика у нее где-то в самом низу, но неплохо развита интуиция, эмпатия, ну и чувство красоты, конечно. Обычно спит, подключается, когда вожатая не может справиться с чем-либо силой инструкций и логики. Ну и я, которая, в идеале, вообще не должна просыпаться, только в исключительных случаях. Упрощенно, выглядит это так, как если-бы у вожатой внезапно проявлялись новые способности. И вот первые две восстанавливались, а тут ты, с этим значком. Он, конечно, поможет потом, но сейчас они откатились назад. Так что придется мне пока отдуваться. А ведь я должна только отслеживать, оценивать сортировать информацию и отправлять между циклами, то что посчитаю важным, в систему. И вот исключительный случай наступил и что? Я только отслеживала и оценивала, а могла бы спасти всех. Знаешь, какие были пионеры? А теперь они скатились назад при регенерации и сейчас едва на стартовом уровне.

А под конец уже разговора Ольга меняет тему.

– Ты понимаешь, что у вас с Мику перспектив никаких? Она еще не готова осознать себя, и даже опираясь на тебя будет откатываться каждый цикл к нулю, и тебе придется каждый же цикл создавать ее заново, и каждый раз результат будет обманывать твои ожидания, потому что каждый раз она будет другая. Циклов на десять-двадцать бы попозже, чтобы хоть что-то начало сохраняться.

– И что же нам делать?

– Не знаю. Просто не знаю и, даже с ресурсами системы, тебе не помощница. Если бы можно было помочь – помогла бы. В любом случае у тебя не получится дождаться Мику здесь. Между циклами в узлах остаются только мониторы и, так или иначе, ты покинешь лагерь. Ладно, заболтались мы, иди к своей Микусе, а то она обижаться начнет. Если опоздаешь, ссылайся на меня, пусть на меня обижается.

Мику уже в музыкальном кружке. Сидит в углу на откидном стуле и что-то рисует в своей тетрадке, растительный орнамент какой-то. Я подтягиваю поближе к Микусе винтовую табуретку, сажусь лицом к девушке и начинаю мучить гитару. Я играю примерно с таким же качеством, как Мику рисует, но что делать, если каждому из нас так легче думается? Думаем мы сейчас об одном и том же, и были бы мы, действительно, в пионерском лагере, мы бы обменялись адресами пообещав писать друг другу каждый день. Бумажные письма писать, да. Ни разу в жизни не писал бумажных писем. Мику бы осталась заканчивать школу в СССР, я бы поступал, не знаю куда, но так, чтобы учиться поближе к Мику.


Далеко на юг - отсюда не видать.

Среди желтых пустынь, где нечего ждать.


Что же нам с тобой делать, Мику-моя? Чудеса тут если и бывают, то жестокие. Вариантов три: уехать на автобусе, уплыть одному и уплыть с девушкой; целей одна – сделать так, чтобы было лучше Мику. Мне то ничего не светит, я уже смирился с тем, что послезавтра ее теряю. Сто раз давал себе обещание не привязываться и каждый раз не могу его выполнить.


Там живет существо - не орел, не шакал -

Загадочный зверь. Под названьем Тоска.


– Сенечка, прекрати, а то я сейчас заплачу.


И он плывет через стекло, его движенья легки,

И мне не нужно ничего, я без ума от тоски.


То есть, я сейчас должен что-то сделать не для той Мику, которую я знаю, а для той, что начнет проявляться циклов через десять-двадцать, со слов Ольги. И которая будет абсолютно другим человеком, у которого общего с нынешней Микусей будет только организм да имя. Не лучшим человеком, не худшим – другим, скорее всего очень хорошим, но другим. Поэтому я должен сделать что-то такое, что отложится пусть в ее подсознании, в мышечной памяти, в эмоциях, раз уж я не могу убрать ее страх перед Старым лагерем.


И задыхаясь, я загадочному зверю шепчу:

Я не хочу, я не хочу...


Угу, вот, кажется так. Осталось только решиться и объявить. Но тут Мику-моя не выдерживает издевательств над инструментом и отбирает у меня гитару. Смотрит на меня, тоже хочет что-то сказать, тоже не решается, а вместо этого сама начинает перебирать струны. Да, встаем на паузу и получаем удовольствие. Стоп, а я ведь знаю эту мелодию, и когда-то даже пытался переводить слова. Дожидаюсь припева и негромко пою.


Пыль на ветру,

Все они лишь пыль на ветру.


Мику обрывает мелодию, смотрит на меня, кивает и начинает сначала, только уже со словами и на языке оригинала.

Вот у кого нюх на музыку, так это у Алисы, куплет еще не закончился, а она уже здесь. Смотрит, слушает, потом берет вторую гитару и командует.

– А-ну, пошли на веранду.

На веранде все это исполняется несколько раз. Сперва мной и Мику и на английском, потом Алиса начинает подыгрывать, потом я начинаю петь припев на русском, и на четвертый раз мы с Мику поем на английском, а припев мы втроем на русском.


– Мику, нам нужно в столовую.

Это Лена пришла Мику звать.

– … мне очень понравилось. А русские слова есть?

– Это к Сеньке, он может. – Это уже Алиса.

– Алиска, я тебе смысловой перевод дам, а уж над рифмой и размером сама думай, я в тебя верю.

Тут же набрасываю текст, как я его запомнил и отдаю рыжей, а сам иду в столовую помогать Мику.

После обеда Ольга отправляет нас с Мику за земляникой. Ну да, пользуясь хорошими отношениями с вожатой, я договорился еще с утра, еще перед музыкальным кружком. «Делайте там, что хотите, но, в шестнадцать ноль-ноль, две корзины земляники должны стоять в столовой.»

Наводим с девочкам порядок в столовой, отпускаем Лену, а сами берем там же, в столовой, два красных пластмассовых ведра и отправляемся на остров.

– Сенечка, это ты вон туда каждый раз убегаешь?

Мику устроилась в изгибе березового ствола и смотрит на мост. Точнее это я устроился спиной в изгибе березового ствола, а Мику уже устроилась в моем изгибе. «Сенечка, так удобно, ты бы знал!» Не знаю, как Мику, но верю, что ей удобно. Ну а мои шаловливые ручонки повторяют свой вчерашний путь, губы, впрочем, тоже. Нет, ну удобно же, тут я с Мику-моей согласен. Но уже полчетвертого, пора в лагерь.

– Микуся, а ты не хочешь, на этот раз, составить мне компанию?

Вот и сделал девушке предложение. Пусть я и не смогу ей ничего больше дать, кроме волнующего приключения, но даже это лучше бесполезного просиживания двух недель в музыкальном кружке.

– Я думала не решишься и уже собиралась тебе толстые намеки делать. Знаешь, Сенечка я как-то, сегодня утром, проснулась и поняла, что поверила тебе, твоей правде. И если уж ты говоришь, что я все забуду уже в эту субботу и начну заново, то эти два дня я хочу быть рядом с тобой и хочу помочь своему любимому человеку.

– И тебе не страшно, не обидно?

– Страшно. Немного. Но ты же говоришь, что я просто усну и во сне мне всего лишь сотрут память, а то, что обидно, я надеюсь, что когда-нибудь та, другая я, все равно все вспомнит! И вообще, мы вместе еще сегодня и завтра, и послезавтра! Нам кто-то подарил целую неделю счастья! Сенечка, люди, может, за всю жизнь столько счастья не получают и при этом живут до ста лет! Представляешь, живут сто лет и ни дня счастья, а я, получится, была счастлива целую половину жизни! И еще, Сенечка, я хочу, чтобы ты не грустил, чтобы ты, когда будешь вспоминать обо мне, всегда улыбался, вот! Журчащий Ручей все сказала!

Девушка, которой осталось существовать два дня уговаривает меня не огорчаться этому факту.

– Коробка на Голове услышал Журчащий Ручей. Но нам пора возвращаться к нашему каноэ, иначе Большая Панама снимет скальпы нас обоих, причем пять раз подряд.


Сталкиваю лодку в воду, запрыгиваю сам, сажусь на весла и понеслась работа: занос, разворот лопасти, ввод, проводка, вынос, занос, разворот, ввод, проводка, вынос… И так, двадцать раз в минуту, стараясь не плескать и не разбрызгивать воду. Мику сидит на кормовой банке, а по дороге туда сидела на носу, и откровенно разглядывает меня.

– Сенечка, ты просто какой-то механизм.

– Как романтично! Любимая девушка, обозвала меня железякой.

– Нет, я в хорошем смысле. Приятно посмотреть, как ты гребешь. Очень красиво и ни одного лишнего движения.

Ну да, я долго готовился к этому шоу. Навык, его не пропьешь.

– Хочешь, рубашку сниму?

– Нет-нет, Сенечка. Не искушай меня, а то влюблюсь второй раз.

– Второй? А когда в первый раз было?

Вообще-то шутил, а Мику отвечает серьезно.

– Знаешь, в первый же твой день, когда ты внезапно зашел ко мне в кружок и замер в дверях. Ты, Сенечка, стоял и так холодно смотрел на меня, что я даже испугалась, а потом я разглядела в твоих глазах растерянность и удивление: «Что это она тут делает?», а потом ты пообещал заходить так часто, что еще надоешь. А поняла я это про себя на следующий день, когда ты пришел с обходным и все, что я тогда смогла из себя выдавить, это: «Как хорошо, что ты пришел!», – а потом начала бы тараторить. Хорошо, там Алиса была и перехватила разговор. Так что можешь записать где-нибудь, что девушки влюбляются в тебя с первого взгляда.

Угу, а на четвертый день сами падают в объятия. Что я там про Славю думал? Вношу поправку: наверное все здешние обитатели, а не одна только Славя, одинаково быстры в проявлении и реализации своих чувств, черт его знает, наверное быстротечность их жизни так сказывается. Это я-двадцатисемилетний думаю, если что. А я-семнадцатилетний отвечаю Мику-моей.

– Тогда Ульянка права, я действительно тормоз. Потому что у меня это началось на сутки позже, когда я обернулся в кружке, перед уходом, и увидел твою улыбку.

И оба мы: я-двадцатисемилетний, каким себя считаю, и я-семнадцатилетний, каким меня видят люди, получаем в награду ту самую улыбку.

Причаливаем, привязываю лодку, перебираюсь на колыхающиеся мостки, принимаю ягоду, принимаю Мику. Оба мы смотрим на дебаркадер, оба думаем об одном и том же и оба улыбаемся.

– Микусь, может сбежим с костра?

– Сенечка, я подумаю над твоим предложением.

И, судя по голосу, уже подумала и согласилась.

– Я сейчас с ягодой в столовую, а ты…

– А я с тобой!

Со мной так со мной, мне же приятнее. Беру в каждую руку по ведру, с левой стороны пристраивается Мику, так что за левое ведро держимся мы вдвоем, и бригада сборщиков ягоды отправляется в столовую. Развитие событий вполне ожидаемо: мы заносим ягоду через служебный вход прямо на кухню, попадаемся на глаза помощнице поварихи, та делает повелительный жест рукой, мол, оставьте на столе и выметайтесь, а мы, уже закрывая за собой дверь, слышим, как она кричит куда-то в глубину помещения.

– Микуся и Сенечка ягоду принесли!

Синхронно переглядываемся, вспоминаем слова Алисы и смеемся в голос.

– Знаешь, Сенечка, мне хорошо.

А уж как мне хорошо. Должен стесняться, а мне хорошо.

Теперь, по дороге в кружок, прокрасться мимо Ольги, чтобы не отчитываться о проделанной работе, чтобы не бегать за остальными ингредиентами.

Ольга сегодня в шезлонге. Дремлет, умоталась бедная, вот и дремлет. На цыпочках крадемся мимо вожатой.

– Семеныч, до ужина свободен. – Произносит Дмитриевна не открывая глаз.

– И что, ни муки, ни сахара, ни пива таскать не надо?

Ольга наконец-то смотрит на меня.

– Семеныч, это у… – Ольга бросает взгляд на Мику. – У других вожатых алгоритмы, а у меня здравый смысл и собственное мнение. Случаются. Иногда. Мука и сахар давно в столовой. А пиво… – Ольга манит меня к себе и тихо говорит в самое ухо. – Если найдешь в лагере пиво и угостишь свою вожатую, то размеры моих границ не будут иметь благодарности.

И еще и подмигивает. Госсподя, Ольга Дмитриевна, вы святая женщина! Представляю реакцию ваших двойников на мою фразу о пиве. Нет, вы точно святая.

***
Продолжение в комментах

Как ходила по воду девка с ведром,

А в ведре – звёзды.

Как хотели гордо коснуться грозы

Корабельные сосны.

Как дотла узнали досконально всё

Под гневным громом.

Как стучались мертвые доверчиво наружу

К колокольным звонам,

Только не будет, не бывает, не будет больше, чем...

Нет и не будет, на сто жизней не будет больше, чем...

Кому ни молись, иль – об стенки иконы,

Сколько ни бей стеклянные тюрьмы–

Ини и Яни, могилки, роддомы,

Красное солнце в обгорелые бельма.

Посредине вселенной, в чумной благодати,

Комочком затравленным девочка снова,

Чтоб за что-то невнятное клянчить прощение,

(Первородно подписан протокол обвинения)

Потерялась – и ждет Светлое Воскресение,

Хотя на дворе, как всегда, понедельник...

Как копейкой жалости снились старику сны,

А во снах детство.

Как года да горести на льняные волосы

Сменял бы – позабыл средство.

Как забрали лето в небо птицы легкокрылые–

Так и не вернули.

Крылышки заплечные, паруса предвечные–

Так и обманули.

Нет и не будет, не бывает, не будет больше, чем...

Нет и не будет, на сто жизней не будет больше, чем...

Пожелтевшие книжки про добрых волшебников,

Перелетные сны в красных огненных всполохах.

Шире жизни шеренги смирительных крестиков

Бунтарям, неуемным от солнца и холода.

Посредине вселенной, в чумной благодати,

Комочком затравленным девочка снова…

Но кому здесь далась твоя глупая ненависть,

Кого здесь спасет твоя глупая ненависть?

Полно – здесь всегда понедельник...

Семь дней понедельник...