Интермедия: сновидение первое
Под ногами хлюпает жижа. Странно что… А, вот и ноги промочил.
Поднялся ветер, но вопреки закону простой порядочности, направления он не имел, дуя отовсюду и во все стороны. Меня проняло холодом до костей, возникло чувство, будто мышцы под кожей сами отделились от скелета и заёрзали в попытках найти уголок поуютнее. Туман отступил вместе с порывом сверхъестественного сквозняка, уступая место лесу, по-осеннему окрашенному в рыжий, жёлтый, бурый, красный цвета. Было тихо. Шумели только ежесекундно причёсываемые воздушным потоком верхушки столетних елей, сосен, осин и кедров. Первобытная жуть. Казалось, вот-вот над головой должен пронестись одуревший ото всей своей рептильей сущности птеродактиль и прокаркать глупое приветствие грядущему меловому периоду.
Снова подул ветер, но этот порыв был уже нормальным, с чётким направлением из условного «оттуда» в «туда». Позади послышался слабый гул, перекрываемый мерным перестукиванием, словно сталкиваются друг с другом сухие деревяшки. Я повернулся. Это были не деревяшки — на голой ветке сгорбленной, но подобно пережившей две мировых войны, революцию, индустриализацию и перестройку старухе — несломленной и прочной в своей сгорбленности, берёзе висел предмет, отдалённо напоминавший китайский ветряной колокольчик: конструкция состояла из сухих, неаккуратно обломанных костей, подвешенных на леске. Ветер гудел, проходя через полости в трубчатых и играл на адском ксилофоне более мелкими, сталкивая их между собой. Несмотря на подобную деталь декора, лес никак не представлялся местом сколько-нибудь опасным, даже наоборот. В закатных лучах буквально красного небесного светила, бывшего по субъективной оценке, раза в два крупнее привычного солнца, окружение создавало ощущение близкое если не к счастью, то к… умиротворённости? Я закрыл глаза, поддаваясь неизвестному порыву. Ветер затих вновь. Замолк и колокольчик. Тишина задрожала. Я почти ощущал её физически. Нет, акустическая тишина тоже является физическим явлением, но это СОВСЕМ ИНОЕ.
Внезапно, на грани слышимости выделился Звук. Едва различимый, он доносился из глубины леса, в направлении… Ох. Светлой была мысль сориентироваться по «солнцу», но оно пропало с небосвода, хоть это никак и не отразилось на степени освещённости — деревья всё также отбрасывали длинные тени, как если бы звезда всё ещё висела на своём законном месте. Тогда, я принял за основу позиционирования направление отброса теней и пошёл на Звук.
Несколько минут спустя, путь мне преградил, как я изначально подумал, земляной вал — он тянулся вдаль по обе стороны от меня, теряясь за стеной деревьев. Откос вала был не слишком крут, что позволило мне с минимальным усилием забраться на него. Сверху были уложены ржавые, под стать окружающей цветовой гамме рельсы. С другой стороны насыпи, сокрытой под наслоением дёрна и мха, лежал точно такой же лес. Единственным отличием «той» его части от «этой» был остов паровоза, покоящийся в кювете. Этот трудяга с некогда красной звездой на лбу давно оставил надежду — он больше не питал иллюзий, что люди не бросят его гнить посреди нигде, он покорно доживал свой век, став ещё одним ветряным колокольчиком, ещё одной игрушкой, созданной однажды умелыми руками и брошенной в забвении.
Звук стал громче, но всё ещё не мог быть опознан как что-то конкретное. Я спустился в «ту» половину леса, намереваясь добраться до его источника во что бы то ни стало. Звук трансформировался из неразборчивого гудения в слова:
«…следуя своим убеждениям и докажи, что я …»
Окончание фразы заглушил рёв гудка электровоза и мир схлопнулся в материальную точку.
__________________
Отчего-то, поднимаясь с утра пораньше принято распространяться о том, что видел во сне. Дурацкое клише. Тем паче, что если я и вижу по ночам мультики, то под утро начисто забываю их содержание. Вот не задерживаются они в голове, хоть тресни! В детстве я думал, что это проказничает надоедливый гном из сказки Андерсена — в красном колпаке и с чёрным и пёстрым зонтами. Даже пытался его задобрить: продержался без косяков что-то около недели, после чего перестал верить во всякую чепуху вплоть до новогодних праздников, будучи, как и все дети, весьма меркантильным в вопросе подарков. Сегодня мне определённо ничего не снилось. Сами попробуйте провести первую ночь на новом месте без подушки, которую заменяла багажная сумка.
Утро нового дня вступило в свои права и в данный момент оповещало об этом округу гудком состава, пёршего где-то там, за дверями дома. Вставать не очень-то хотелось, но я понимал, что всё равно уже не засну. Себя не обманешь, пора разлеплять глаза. Ай. Солнце слепит. Щурясь, я кое-как выполз из-под одеяла. Сестра, всё ещё спала. То ещё зрелище — рот открыт, слюна по подушке. Будь я сказочным принцем — сто раз бы подумал прежде чем лезть целоваться.
Я присел на край кровати и легонько тряхнул её за плечо, повторяя фразу, которой вчера будили меня:
— Проснись и пой!
— Заткнись и спи. — сонно промямлила Анна и накрыла голову одеялом, обнажая пятки.
Тут уж я не утерпел и полез её щекотать — сестра взвизгнула от неожиданности, резко подскочила вместе с одеялом и, перейдя в вертикальное положение, попыталась пнуть меня коленкой в районе почек. Пришлось срочно выбирать между жёсткой посадкой на пол и гарантированным внутренним кровотечением. Не очень-то сложный выбор.
— Ты что творишь, приспешник Белиала? — Анна нащупала на тумбочке очки и нацепила их на нос.
— А на что похоже? — я встал с пола и потянулся за своими стёклами.
— На самоубийство. На очень тупое самоубийство. Сколько на часах?
Этого я не знал — за всё проведённое в лагере время, часы ни разу не попадались мне на глаза, а единственным способом хоть как-то определить время были солнце, да сигналы к обеду и отбою, звучавшие с каждого столба.
— Утро, — кратко сообщил я, натягивая рубашку и морально подготавливаясь к процедуре завязывания галстука.
— А. Так ещё полно времени, — сестра зевнула, — увидимся часиков в одиннадцать, — она снова улеглась на кровати и закрыла лицо подушкой.
— Э-э нет, даже не думай! — я стащил с Анны одеяло, — что я вожатой скажу?
Анька, лишившись своего укрытия от неминуемо приближавшегося подъёма, переложила подушку обратно под голову, прижала ноги к груди и капризно прогнусавила:
— Ну Андрю-ю-х! Соври ей чего…
— Не-а, это так не работает. Вставай-поднимайся, рабочий народ! Нам сегодня ещё перед рыжими карточный долг отрабатывать.
— Потерпят!
Кажется, пришло время для самого убедительного аргумента:
— А завтрак тоже потерпит? Учти, я тебе из столовой ничего таскать не собираюсь. Будешь уповать на милость Двачевской, а если долг ей не выплатить, то получишь разве что фантики от «раковых шеек».
Анна что-то безрадостно буркнула себе под нос, поднялась с кровати и начала одеваться. Знаю, о чём вы думаете: чего это я не собираюсь даже отворачиваться, раз уж фройлян в неглиже? Попрошу не забывать, кем мы являемся друг дружке на самом деле, и что зовут меня отнюдь не Чезаре Борджиа. И вообще — моё вам презрительное «фу». Кстати, что-то я не слышу никаких претензий со стороны Аньки.
— Ну, а у тебя идеи на сегодня есть? — поинтересовался я.
— Надо разбираться в положении вещей, — сестра вытащила из-под матраса тот самый блокнот, что предъявляла мне вчера её будущая «я», и начала что-то в нём черкать — у меня есть пара наиболее разумных гипотез, но для их проверки потребуется хотя бы базовое оборудование, так что этим стоит заняться в первую голову, а уж отталкиваясь от того, насколько широким окажется материальное обеспечение…
— Могу взглянуть? — прервал я её, протянув руку. Анна передала мне свои записи, в том числе и старательно заштрихованные до полной нечитаемости. Любопытства ради я пролистал несколько страниц вперёд, и убедившись, что наш вчерашний разговор никто в него не занёс, вернулся к записям сестры. Те заметки, что Анна сочла достойными не быть вымаранными в основной своей массе касались проверки физических констант на соответствие земным значениям: механика, электричество, термодинамика. На теории всё выглядело вполне разумно, но на то она и теория, чтобы идеализировать практику.
Вздохнув, я вернул Анне блокнот.
— И всё вот это ты собиралась проворачивать в условиях детского лагеря? Кто из нас ещё более чокнутый? Да сказочно повезёт, если удастся найти хотя бы хороший вольтметр и я не говорю уже о повторении опыта Кавендиша! Чем ты собиралась заменить медные шары? Гирями из спортзала?
Сестра расправила наконец-то завязавшийся галстук. Вышло не слишком опрятно, но на фоне моих успехов в этом деле выглядело сносно.
— Твои соображения? — заметив кумачовое месиво, обвивавшееся вокруг моей шеи, она взялась воевать и с ним.
— Серьёзные отклонения от значений можно отмести по косвенным признакам: организм человека заточен миллионами лет эволюции под определённый уровень гравитации, атмосферного давления и прочей физической лабуды, и уж поверь, будь что не ладно — мы узнали бы об этом сразу же.
— А как насчёт более специфичных параметров? Скажем, удельные теплоёмкости железа или золота на организм человека не очень влияют.
— Ты и их помнишь? — поразился я.
— Техническая литература и куча свободного времени — прокомментировала сестра, — был у меня период, когда научная фантастика временно закончилась.
— Ну ты и дура, Ань, — я усмехнулся.
— Что? — удивилась она.
— Типичный сумрачный гений, даром что не тевтонский.
— В смысле?
— Вместо строительства вундервафельниц найти простой справочник по физике тебе в голову не приходило?
Анна трижды моргнула, выпучила глаза и зависла, так и оставшись стоять посреди комнаты, вцепившись в мой галстук. Знакомое состояние — когда рвётся шаблон мышления, все жизненные процессы за исключением мыслительного у меня отрубаются подчистую. Десять секунд спустя, она отмерла и как ни в чём ни бывало, продолжила:
— Кстати, а что по поводу социальной составляющей? История тоже может…
— Давай о гуманитарке продолжим за тарелочкой чего съедобного? — взмолился я, — С вечера маковой росинки во рту не было.
В подтверждение моим словам, живот недвусмысленно заурчал, требуя свою утреннюю порцию белков, жиров и углеводов.
Закончив одеваться, мы вышли наружу. Давненько я с жизнью в городе на утренний холодок не выползал. О чистоте атмосферы и вовсе промолчу — помнится, очищенный воздух в некоторых странах у нас нынче продавать начали. Стоят себе рядом прилавки: в одном — мороженое в рожке, во втором — воздух в баллонах. Любые блага цивилизации за ваши деньги.
Вдохнув полной грудью, я прибалдел: «утро в сосновом бору, лайт-версия». Солнышко светит, птички поют, сосенки опять же. Медведей бы сюда, ну да откуда им тут взяться? Местные пионеры и стадо слонов бы со стоянки выжили, водись те в средней полосе России.
— Доброе утро! — Славя, одетая в чёрную спортивку с двумя характерными полосками по бокам, приветствовала нас с сестрой со всем, присущим ей жизнелюбием. А что, кстати, она тут забыла?
— Утро, угу, — не слишком приветливо отозвалась Анна.
— И тебе гутен морген, Славяна-свет-Батьковна! — бодро ответил я, — Чем обязаны?
— Я вас поднимать шла, — отрапортовала она, заливаясь краской, — вы зарядку пропустили.
В груди тихонечко ёкнуло.
— Что, совсем-совсем пропустили? — я исполнился предвкушением новой выволочки, — вот зараза!
Насколько я знал по рассказам старшего поколения — распорядок дня в пионерлагерях всегда поддерживался с особым фанатизмом и такие косяки, само собой не приветствуются.
Анна стояла рядом и молча ждала окончания беседы, всем видом показывая, что ничуть не интересуется её содержанием. Чем-то ей Славя не нравилась, и это уже была личная неприязнь
— Не переживай, — поспешила утешить меня Славя, — не вы одни. Алиса с Ульяной тоже не пришли.
Ещё бы. А угадайте, в каком составе вчера собиралась ячейка революционной борьбы против скуки? Если наша рапунцель сейчас сделает правильные выводы, то нагоняй нам четверым будет обеспечен.
— Ну, раз вы уже на ногах, давайте на линейку. Ольга Дмитриевна программу на сегодня перед завтраком объявит.
— Ты иди, а мы не умытые ещё, — Анна подала голос, — к умывальникам завернём и догоним, — и с нажимом добавила, — и провожать нас НЕ НАДО.
— Так и быть, только не задерживайтесь, — Славя, вопреки моим ожиданиям продолжившая приветливо улыбаться, развернулась и отправилась по своим делам.
— Ань, ты за что так Славю невзлюбила?
За неуставным обращением вновь последовал тычок локтем.
— Бесит, — односложно процедила она, — ты лимон когда-нибудь целиком прожевать пробовал?
— На новый год, лет в пятнадцать.
— И как ощущения?
— Передёргивает всего. Ещё очень хочется выплюнуть эту кислятину и почистить язык.
— Славя — лимон, — подвела итог Анна.
— Беспокоюсь я за ауру твою, она так за три дня совсем позеленеет.
— Слушай, Калиостро пионерского разлива, а с чего ты её вообще защищаешь? Неужели втрескался?
В такие моменты принято смущаться. Да с чего она взяла? Нет, Славяна разумеется, красавица и умница, да и комсомол не за горами, но… ах, это был мой старый враг — сарказм. Опять он меня чуть на лопатки не уложил.
— Ну ты скажешь, мать! Я дяденька уже большой, на пионерок и мультяшных принцесс западать как-то не по статусу. Особенно если эти категории смешать в такое вот синеглазое чудище.
— Ладно, — сестра усмехнулась, — пошли умоем рожи и раз уж заставил встать ни свет ни заря, прогуляемся, пока остальные на линейке тухнут. Зря я что ли Феоктистову отшила? — она схватила меня за руку и потащила за собой. Ну, а мне что делать? Бросить её? Так всё равно на линейке сдать придётся, раз уж одна светлая голова нас уже видела на ногах и продравшими глаза. Пропадать, так вместе, я так считаю.
***
Анна, ни разу не подозревая, откуда в лагере посреди самого натурального ничерта берётся вода, и уж тем более, какими методами она нагревается, видимо, решила сэкономить время и сунула под струю голову целиком.
— И-и-и-и! Какаясволочьотрубилагорячуюводу?! — проорала она на одном дыхании, отскочив от умывальников.
— Не знаешь броду — не лезь в воду, — прокомментировал я, и острожно зачерпнув воды, плеснул ей себе в физиономию. Сразу обдало бодрящим холодом. Айс, как говорится, — ух, лепота!
— Н-н-не вы-вы-пендри-ивайся, а то п-п-плохо к-к-кончишь.
— Зубами не стучи, это эмаль разрушает.
— Сначала покажи диплом стоматолога, а уже потом советы давай, — парировала она, но дрожь в зубах всё же уняла.
Только я собирался ответить Анне новой подколкой — для нас это стало спортивной дисциплиной по типу пинг-понга, как что-то белое и очень быстрое покинуло травяные заросли, в один миг добралось до меня и ничуть не теряя скорости, забралось мне на спину. Я даже запаниковать не успел.
— Нифига себе, — глаза Анны округлились и радостно заблестели, — на живца и зверь бежит.
— Пока ты тут глазами хлопаешь, зверь бы меня давно сожрал, — я медленно, стараясь не дать повода отложить в меня яйца или ужалить, развернулся спиной к сестре, — оно на- или под рубашкой?
— Спокойно. Без глупостей, — она с плохо скрываемым весельем воспроизвела старое клише, — эта тварь может почуять страх…
А также утаскивать людей в своё логово, ага.
— Ну, что там?
— Среднеавстралийский тушканчик-птицеед. Всё, дыши. Можешь поворачиваться.
В ладонях Анна держала белую крысу, пялившуюся на окружающий мир чёрными глазами-бусинами.
— Так вот ты какой, тушканчик-птицеед. Ну, и что нам с тобой делать?
— В поликлинику сдать, для опытов, — раздался голос позади нас.
К нам шагала мадам в белом халате, скрывающем под собой… мда, весьма впечатляющие формы. Такой размер вообще бывает? Тпр-р-ру! Отбой, пионер, глаза находятся выше! О, гетерохромия. Такое сочетание особых примет точно нескоро забудется.
— Давайте скотину сюда, разнояйцевые, — она протянула Анне клетку, — пока эта злодейка опять кусаться не начала, — та послушно запихнула зверюгу в принадлежащую ей жилплощадь.
Анна прочла вслух содержимое небольшой таблички, закреплённой на клетке:
— «Эксперимент № 404, ответственный: Коллайдер В.Ц.», — так она лабораторная?
— Свободолюбивая, — пожаловалась на крысу хозяйка, — вечно сбегает на поиски свободной любви. А с тобой, Экзекуция, — она подняла клетку на уровень лица и погрозила грызуну пальцем, — мы пообщаемся позже. Лично стерилизую. Без анестезии!
Халат, лабораторная крыса, общий вектор шуточек — всё это в условиях летнего лагеря может сочетаться только в одном существе — медработнике.
— Извините, а… — я решил перетянуть внимание, но был оборван.
— Извиняю, — медик не отрывала взгляда от клетки, продолжая осматривать зверька — Виола. В присутствии начлагеря — Виолетта Церновна. Клизмы, бинты, соль, спички — недорого.
— А как насчёт зелёнки? — нашлась Анна. Разговор сам шёл в нужное русло, так почему бы и не?
Виолетта Церновна — назвать эту, с вашего позволения, даму, Виолой язык не поворачивался — взглянула на нас так, что возникло ощущение, будто нахожусь я в кабинете рентгеноскопии.
— Зелёнку, девочка моя, заработать надо — ответила она бархатным голосом, — если я её даром раздавать стану всякий раз как пионеры в карты режутся, то ни на какие болячки потом не хватит.
— И как же зарабатывать?
— Чему их только в школе учат, а, Экзекуция? — обратилась врачиха к крысе - Значит так, фазанята, — заговорщицки перейдя на полушёпот продолжила она, — после завтрака шуруете в медпункт, я на правах кооператива вас у вожатой арендую, пробирки протирать, а там уже разберёмся кому, сколько, куда и каким методом. Всё ясно? Взялись за ручки и магом шарш.
Едва мы успели развернуться, как она снова нас остановила.
— Кое-что ещё, разнояйцевые. Вы молчок про Экзу, а я не сдаю двух… пионеров, прогуливающих отрядное мероприятие без уважительной причины. Вот теперь кыш!
Второй раз повторять нужды не было и опомнились мы только на подходе к столовой. Демоническая женщина, дальнейшие комментарии излишни.
— Андрей, как думаешь, зачем ей крыса? — спросила сестра, пробираясь через кусты, отгораживающие сосняк от цивилизации.
— Может, под Шапокляк косит? — включил дурака я, — Выходит, честно говоря, так себе — не тот типаж.
— Поправь меня, если ошибаюсь, — Анна проигнорировала шутку, — но животные тут под запретом и кому, как не человеку от медицины должно быть это известно.
— Тем не менее — фактум эст фактум. Крыса-нелегал в лагере есть и находится на её попечении. И кажется, мы её этим шантажируем. Что думаешь?
— Я думаю, что с таким могущественным существом как врач, тем более — единственный в округе — дружить полезнее. В том числе и для здоровья.
***
Все наши, кроме рыжих, уже расселись кто куда и увлечённо поглощали завтрак. Тем же занятием, видимо, занималась и Ольга Дмитриевна, поскольку никто не воспрепятствовал моему и Анны присоединению к трапезе.
— А вот теперь вещаем за гуманитарку, — забросив в желудок несколько ложек перловки начал я, — детали с содержанием моего школьного учебника истории явно не сходятся, это мы ещё вчера уяснили.
— Предлагаю, образно выражаясь, проверить глубину норы, — отозвалась Анна, — у нас под боком библиотека, после медпункта наведаюсь туда и наведу справки.
— Идёт, — согласился я, —, а тем временем я загляну в клуб на предмет технической литературы.
— А разве тебя эти, — она показала на Сыроежкина с Шуриком, оживлённо о чём-то беседующих в дальнем углу. Причём, Электроник как-то уж очень фанатично размахивал ложкой, — потом без членского билета выпустят?
Я обречённо вздохнул и отмахнулся.
— Что-нибудь придумаю, где наша не пропадала.
Как говорится — безвыходных положений не бывает в принципе. Только вот того, кто это сказал сразу после его речи сразу же замуровали в кирпичной стене. Кажется, тот товарищ познал эту истину слишком поздно. Или умел проходить сквозь стены, что маловероятно. Будем учиться на его ошибке.
Меня снова хлопнули по спине, да так, что я чуть не поперхнулся куском сосиски, который перед этим отправил в рот.
— Салют, ботаники! — Алиса придерживалась вчерашнего репертуара.
— О, Алиса. Присаживайся, — взбодрилась Анна, — на линейке была?
— Пришлось, — недовольно призналась та, — Феоктистова ни свет ни заря из постели, считай, вытащила. Пришлось досыпать в стоячем положении. Впрочем, Дмитриевна и сама почти такая же была — вроде не заметила.
— Утро доброе! — в этот раз вместо открытой ладони, по моему хребту пришёлся Ульянин кулачок. Вот вроде и маленькая, недостаток сил с лихвой компенсируется дурью, — гони сосиску!
Я поглядел на ухмыляющуюся морковку, затем на оставшуюся половинку сосиски, с издевательской улыбкой запихнул её за щеку и довольно заявил:
— А фот фих тефе!
— Жадина-говядина! — надулась Уля и показала мне язык.
— Да пусть подавится, — снова «поддержала» меня сестра, — чего толку эти концентраты жрать. Сам же потом по врачам шарахаться и будет.
— А вы, кстати, где шарахались? — снова встряла Двачевская.
— В отличие от некоторых, мы на сон время не тратим, — покончив с трапезой, я откинулся на спинку стула, — Сон — пережиток царизма!
— Короче, Склифосовский.
— Производили разведку местности. Укромные углы подыскивали, чтоб трупы закапывать, — свёл я всё к шутке, не придумав нового вранья.
Алиса выпучила глаза. Всё бы отдал, чтоб посмотреть, как у неё кефир из носа потечёт, но свою порцию та уже вылакала. Анна, увидев её реакцию, тоже решила подыграть:
— Так-то, Двачевская. Пионеры спят, а нам, маньякам самая работа, — протянула она, зачёрпывая ложкой кашу.
— Не хотите говорить — и не надо, — заговорила вновь Ульяна, обчистив свою тарелку. Гоните лучше зелёнку.
— Зелёнка… в процессе. К обеду будет, — пообещал я.
— Уль, а может их на счётчик поставить?
— Я тебе поставлю! — сестра возмутилась, — изменение условий договора без согласия на то одной из сторон — это девятнадцатый век, а сейчас за такие штучки… хмумпф! — я закрыл ей рот ладонью.
— Анна хотела сказать, что жадность — это плохо. Ну куда вам столько зелёнки? Не через румынскую же границу вы её контрабандой переправляете! Так, сестрёнка?
Анна, вместо того, чтоб согласно кивнуть, скрестила руки и закатила глаза.
Ульяна дёрнула соседку за рукав, не дав ей ответить, и указала в пространство позади нас.
— Поняла, валим, — согласилась Алиса. Я и Анна обернулись в указанную Ульянкой сторону — к нам приближались Ольга Дмитриевна с медсестрой. А медсестрой ли? Вряд ли медсёстры проводят опыты на живых существах. Тут скорее докторша. Да, пусть будет доктором.
Раздался звон брошенных ложек, стулья зашаркали по кафелю и в следующий момент ни Алисы, ни Ульяны за столом уже не было. В слаженности союзу рыжих, походу, мог позавидовать иной отряд спецназа.
— Вот, Виолетта, о них я и говорила. Парень правда, импульсивный чересчур, но думаю, сестра его в узде сдержит.
Виолетта Церновна бросила на нас критический взгляд.
— Ну я не знаю, Ольга Дмитриевна, может всё же твою помощницу вместо него в пару к близняшке отдашь?
Я едва сдерживался от того, чтобы расплывшись в улыбке, испортить доктору Коллайдер эндшпиль. Откуда, интересно, она про неприязнь Анны к Славе узнала?
— Славяну я и так уже загрузила, — вожатая стояла на своём, — она в библиотеку на уборку вызвалась.
Ну ещё бы, станет она такие ценные кадры разбазаривать. Другое дело — сплавить докторше кого не жалко, а той только это и надо.
— Ладно, тогда беру комплект, — позволила она себя уговорить. Как итог — и своего добилась, и подозрений не вызвала. Голова…
— Так, близнецы. — Ольга обратилась к нам, — как закончите завтракать — будет вам «поработать». Идёте в медпункт, Виолетта Церновна на месте всё объяснит.
Мы, до этого молча наблюдавшие за диалогом, переглянулись и согласно кивнули.
***
— В общем, технику безопасности вы и сами знаете, — от напускной серьёзности, которую доктор Виолетта излучала в столовой, не осталось и следа, — от себя добавлю, что в пределах моих владений принимать что-либо вовнутрь можно только с моего разрешения, как и нажимать на красные кнопки. Надеюсь, вы не дальтоники.
С этими словами она распахнула пред собой дверь медпункта и вошла внутрь. Приглашения для нас не последовало и мы вошли сами.