Мику БЛ Алиса БЛ Славя БЛ

В интернетах было. Обзор за неделю.

Дубликат, часть 6. Дописанная глава.

X

Снореальность

— Ну, в последнийраз на старом месте. Отвяжись жених отневесты! — Алиса громко произнесла переиначеннуюбабушкину поговорку.

«Что бы ещесказать, соответствующее моменту? Завтранадо будет пнуть Рыжую, пусть забираетостатки своего барахла. А то одно сплошноерасстройство. А флаг себе оставлю и нановом месте вывешу. А если меня Ольга ксебе в домик определит? Приедет Второй,спросит где вожатая, а его в домик спиратским флагом отправят. Пионерскийлагерь, ага. Дурдом «Совенок». Это всеСенька виноват, до него все чинно иблагородно было.

Может, ночью на флагштокепиратский флаг поднять? Я поднимучерно-белый флаг, закончится этот угар.Я уплыву и это будет знак, того что Земляесть шар. Только флаг тогда сразу Ольгаконфискует, выцарапывай потом».

Где-то в домике,в какой то щели, надрывался сверчок.Когда он уставал и делал перерывстановилось слышно, как звенит спиральв лампочке. Спать не хотелось, давиликакие-то не додуманные мысли, не сказанныеслова, не совершенные поступки, которыенадо было в своё время додумать, досказать,доделать, а сейчас уже поздно.

«Пойти погулять?Или поиграть на эстраде? Тут где-тоСенька с Рыжей шатались, пойти ихпоискать? Я, кажется, наконец-то простиласебе тот выстрел из арбалета. Надо будетсказать об этом Семену, это очень важно.Но это можно и завтра. Пойду поиграю». Уже было раздевшаяся Алиса достала изсумки черные джинсы и футболку, в которыхприехала сюда. «Надену. А то все в формеда в форме». Подержалась за кожануюкуртку, висевшую на гвозде. «Откуда онау меня? Я помню, что приехала в ней, впервый свой цикл активной фазы, потом,при отъезде, оставила ее здесь и с техпор она так тут и висит. Мужская кожанаякуртка с крошками табака в кармане.Семен ничего не знает, говорит, что длянего цикл всегда начинался со второйнедели, повариха покойная странно нанее посмотрела, как-будто вспомнилачто-то, но промолчала. Возьму с собой,уже прохладно».

Заскрипелокрыльцо и в домик, коротко перед этимстукнув в дверь, заглянула вожатая.

— Ты далекособралась, на ночь глядя?

— Не дальшеограды, Ольга Дмитриевна.

Ольга пошевелилагубами, но не стала озвучивать ответ.Только кивнула разрешающе.

— Не гуляй долго.Я все же беспокоюсь о вас, хоть по мнеэтого и не заметно.

Ну и у Алисы тожене получилось поскандалить.

— До отбоя ещеполчаса — имею полное право. — Прозвучалобез эмоционального напора и даже слегкавиновато.

— Имеешь, имеешь.— Ольга кивнула еще раз, и прикрыв дверьпошла в сторону поперечной аллеи, помаршруту вечернего обхода.

«Что это с нами,— думала Алиса, глядя в спину удаляющейсявожатой, — раньше бы уже орали друг надруга, а сейчас спокойно разошлись.Стареем? Если мне сорок пять, то сколькоже Ольге? Так, стоп, Алиска! Прекратимаяться дурью — тебе семнадцать!Сем-над-цать! Правильно тебя Улькаругает!»

Алиса закинулакак мешок на плечо куртку, чтобы курткане сваливалась с плеча подперла еегитарой, закрыла дверь не запирая.«Все-таки в удивительном мире мы живем.Никому просто не приходит в голову, чтонужно запирать за собой домик, когдауходишь». И пошла на эстраду, приниматьсвоё обычное снотворное, кивнув по путитолько что пришедшей на площадь Лене.

Десять минутспустя, в домик к Алисе заглянула Ульяна.Обнаружила отсутствие гитары, всепоняла, но, чтобы не разминуться, непошла на эстраду, а завалилась подрематьподжидая, и так и проспала до приходаподруги. Пять минут спустя, после приходаАлисы на эстраду, на заднем ряду устроилисьМаксим и Саша. На концертную же площадкусунулись, но, увидев Алису, развернулисьи ушли Женя с Сыроежкиным. Алисе быловсе равно — Алиса играла.

— Я и не думал,что на простой гитаре возможно такое.— Прошептал Максим.

— Это же Алиса,— так же шепотом ответила Саша, — вчем-то она даже лучше Мику. Мы, во второйдень по приезду, у Мику в кружке собирались,и я слышала, как они дуэтом играют. Дажеради одного этого стоило в лагерьприехать. — Саша помолчала, еще послушала игру пару минут, а потомпопрощалась с Максимом. — Я, пожалуй,пойду к себе — потанцевать хотела, новидно сегодня не судьба. Нет, не провожайменя. Лучше подойди к Алисе, когда онав домик засобирается, только не восхищайсяслишком активно. А то она засмущаетсяи начнет ругаться.

Саша ушла, аМаксим остался, постепенно перебираясьс заднего ряда все ближе и ближе кэстраде, пока не оказался на самом первомряду, прямо напротив Алисы, сидевшейсвесив ноги на краю сцены. А Алиса толькомельком глянула на Максима, как быотметив: «Ты здесь». И опять ушла вмузыку.

«Музыка эторитмически и мелодически организованныезвуки», — вспомнилось сухое определение.Так он и было сперва. Были просто красивыезвуки. Потом за звуками горнист услышалэмоции, потом… Потом показалось, чтоза эмоциями следом идет еще и мысль, илидаже Мысль. «Понять бы её. Ведь вот онаАлиса настоящая. Поймешь мысль — поймешьи то, над чем Алиса сейчас бьется, и самуАлису». А потом Максим обнаружил чтомузыка кончилась. Что Алиса сидит накраю эстрады отложив гитару и молчасмотрит на него. Что глаза ее, в светеединственной сорокаваттной лампочки,спрятавшейся высоко под куполом, кажутсябездонными и темными-темными. Мальчики девочка смотрели друг-другу в глазаи молчали.

«Сейчас онаопять начнет издеваться, — подумалМаксим, ёжась то ли от прохлады, заползающейпод рубашку, то ли от внимательного исерьезного взгляда Алисы. — Что менятянет к тебе? Злая и насмешливая помощницавожатой, которая почти на три года старшеменя. Есть же Катька, я уже понял, чтоКатька в меня влюбилась, я не настолько тупой, как она обо мне говорит. Есть же Саша иМику, в конце-концов, если уж мне такнравятся девушки постарше. А я трачувремя и силы, в надежде понравитьсятебе».

Лампочка подкуполом мигнула. Вдруг показалось, чтокроме этой эстрады ничего больше в мирене существует, что весь мир сжался доянтарно-желтого шара, в который заключенаэстрада и два человека на ней. «Как тамАлиса сказала? «Вспомни свой домашнийадрес», — а я не помню! Как я могу еговспомнить если его не существует, еслисуществуют только Алиса и ее глаза? Вотбыл целый мир, а лампочка мигнула, и рази нет мира, остался только лагерь внутрижелтого шара, а прочий мир пересталсуществовать. А потом лампочка мигнулаеще раз и этот шар сжался вокруг эстрады,оставив все прочее снаружи, и внутриостались только мы двое: пионерка сгитарой и глупый пионер с горном, которогодержат в плену эти глаза. А потом лампочкамигнет в третий раз, мир сожмется еще иостанется только Алиса. Может я уже несуществую? Может меня уже нет, как ивсего мира?» Показалось, что ровныйгоризонтальный край сцены начал терятьчеткость очертаний и размываться. Страшно не было. «Вот и всё. Я исчез неуспев даже влюбиться в тебя».

— Заиграласья, — чуть виновато произнесла Алиса,смывая наваждение, — вон, уже и фонарипогасили. Раз уж ты здесь, кавалер,пойдем, проводишь меня.

И правда, обычнона концертную площадку попадал свет отфонарей, освещавших аллею. Но не сейчас,сейчас светила только тусклая лампочкапод самым куполом. «Значит уже большедвенадцати».

— Пойдем. —Максим протянул руку Алисе, помогая тойспрыгнуть с эстрады.

— Ты ледянойкак мертвец, — к Алисе вернулась привычнаяманера, — я думала — примерзну к твоейруке. Держи.

Откуда-топоявилось кожаная куртка, неожиданнозаботливо накинутая на плечи Максиму.Тот дернул было плечами, но Алиса удержалакуртку.

– … держи, держи.А когда я начну мерзнуть — вернешь.

Фонари, оказывается,светили. Но у них едва получалось осветитьпятачок земли вокруг столба. Светили илампочки в окнах домиков, тех — в которыхеще не спали. Но казалось, что до них также далеко, как до звезд.

— Тьма окуталамаленький лагерь. — Слегка нараспевпроизнесла Алиса. — Скажи, кавалер, тызнаешь, что такое гомеостаз?

— Ну да, я же,говорят, умный и начитанный мальчик.Гомеостаз, это равновесие, если однимсловом.

— Начитанный.Еще и отличник поди?

— Нет — троечникс плюсом. Я же ленивый. И есть болееприятные вещи, чем школьная учеба.

Алиса кивнулапонимающе.

— Когда-то давномне снился сон. Я почти ничего не помню,но ты похож на одного из героев этогосна. А я вот — дура. Я когда слово«гомеостаз» услышала — полчаса смеялась,думала, что это что-то про отношениямежду двумя мужчинами. Так вот, такиекак я, говорят, этот самый гомеостази нарушают, и Лагерь пытается от нахизбавиться. Это мне Рыжая сказала иСенька подтвердил. А они знают о чемречь, они сами такие же нарушителигомеостаза, еще больше, чем я. Или это ятакая же как они. И вот, кажется что-топроисходит.

Алиса как будторазмышляла вслух, не особо интересуясьприсутствием Максима, но потом протянулаладонь и сама взяла Максима за руку. Итот поняв, что девушке не по себе, чтоона нервничает, слегка сжал руку Алисы:«Я здесь, я с тобой, не бойся».

Они уже подошлик самому сердцу лагеря, к площадиутыканной фонарями, но вокруг становилосьвсе темнее и темнее. «Как в чернильнице»,— подумал Максим. И неожиданный холодпробирал до костей. А когда стало совсемневыносимо холодно Максим услышал какАлиса пробурчала: «И надо только решитьсяшагнуть с шара на шар». И сразу же сталотепло, как и должно быть в середине лета,и сразу же стало светло, как и должнобыть при таком количестве фонарей, исразу же стало слышно, как кто-то подметаетплощадь.

— Саша? Что тыздесь делаешь?

— Славя...на? —два вопроса прозвучали одновременно.

А знакомая и вто же время незнакомая девушка поднялаглаза, оперлась о метлу как о посох, и неожиданно звонко произнесла:«Я — Славя!» И улыбнулась, сначаларастерянно, а потом понимающе.

Объясните мне,зачем я подметаю площадь каждый вечер?Я могла бы этого не делать, но я этоделаю. Программа, заложенная в меня, какв обитателя лагеря виновата? Нет, япросто делаю это, потому что мне приятновидеть чистый лагерь. Потому что этомой дом. Теперь уже точно — дом. Оченьжаль, конечно, что большая семья с кучейбратьев и большой дом, и мама с папой,это все сон. А может и не сон, если естьмои двойники в других лагерях, то можетбыть где-то живет и настоящая девочкаСлавя, у которой есть мама с папой и свойдом. Она настоящая, а я? Я ведь тоженастоящая, только в непонятном месте.Но я должна делать добро из зла. Да и незло это, этот лагерь.

Плохо толькото, что по настоящему мало с кем можнопоговорить. Я была чудовищно одинокадо того как проснулась и спасалась вобщественной активности от одиночества,и отгораживалась от людей активностьюже. Но и сейчас стало не намного лучше.Эйфория первой недели прошла, и вотнакатило. Здесь чудесные люди: мальчикии девочки, но я уже знаю все что они могутсказать. Нет, есть еще Алиса, Ульяна иМику, но мы никогда не были особо близки,пока спали, и странно было бы если бы мысблизились сейчас. Характеры, их неизменишь. А малыши, те что не спят, онивсе равно малыши, с ними забавно, но какпоговорить с ними откровенно? Они простоне поймут. Бедный-бедный Семен, как онс этим со всем справлялся в одиночку?Хорошо что они есть на свете, те жителидругого лагеря, которые тоже не спят,хорошо, что они помнят о нас. Иначе,просто опустились бы от растерянностируки.

А есть еще, какее Ульяна-большая назвала, чужая память.Сейчас я уже понимаю, что большая частьэтой памяти, это воспоминания того моегодвойника — Славяны, из-за которой яобрезала косы. И так хочется иногда, вминуту слабости, махнуть рукой и датьей жизнь. Наверное это получится, еслиочень захотеть. Просто ляжет спатьСлавя, а проснется Славяна. Почти никтоподмены и не заметит. Но она не хочет, яне знаю, как, но я чувствую, что она этогоне хочет. Да и я сама не хочу, потому чтоя — Славя! Такая какая есть, та помощницавожатой, которая провожала нашегоСемена, стоя на берегу. А чтобы никто неувидел, как она плачет, прижимала бинокльк глазам. Наверное я тогда была влюбленав него, не знаю, не помню. Или мне былоочень жалко, что он убегает от нас? Можетбыть я думала, что мы его чем-то обидели?Не помню, столько времени прошло, и яспала тогда. Только и помню, что самобегство Семена: от момента, когда,возвращаясь с пробежки, встретилазапыхавшуюся Женю, стучащую кулакамив дверь домика Ольги Дмитриевны, и дотого, как понурая, как-будто лишившаясявнутреннего стержня, вожатая даже нескомандовала, а тихо попросила: «Давайтене будем говорить об этом». И у Алисы сУльяной тоже только эти воспоминанияс того цикла и сохранились. Так вот, этоименно я, и я на своем месте. Я уверенна,что и Славяна это понимает и сейчассогласна со мной. Значит буду простожить, здесь, у себя дома — в лагере«Совенок». Делать его лучше, помогатьдругим его обитателям осознать себя,потому что это мой дом и мне уплыватьотсюда некуда. А когда решу что хватит,тогда и буду дальше думать. А что тамрешат для себя другие мальчики и девочки,это им решать. Я…

Кто-то идет наплощадь. Двое, что за парочка? Отбой ведьуже был, придется воспитывать. Алиса? ИМаксим? Что за странный союз. Или… Новедь это не наша Алиса! И Максим не наш.Оба чуть взрослее выглядят, что ли. Какбудто на год постарше. Но ведь им нельзяздесь находиться, это Семен очень яснодал понять. Или можно?

— Здравствуй,Алиса. У тебя получилось? Ты теперь тожеможешь прыгать туда-сюда, как нашаУльяна?

И голос Алисы,нашей Алисы, из-за спины: «Ну здравствуй,сестренка».

Потом, в следующиециклы, в этот день, Максиму всегда снилсяодин и тот же сон.

Как будто онстоит на краю площади, а посередине,напротив памятника, три фигуры: первая,которую он сначала принимает за Сашу,но это не Саша, это какая-то другаядевушка, похожая на Сашу, но не она.«Славная девушка», — думает во снеМаксим. А потом обращает внимание надвух других участников сна, на двухАлис. Они стоят, зеркальные отраженияодна другой, и жадно разглядываютдруг-друга, а всей разницы между ними,что одна вся в черном, а другая в обычнойпионерской форме, с хулигански повязаннымна запястье красным галстуком. Губы ихшевелятся, но слов с того места, гдестоит Максим, не слышно. Потом обе Алисыодновременно, как по команде, начинают медленно сходиться. «Как надуэли», — думает Максим. Когда девушкиоказываются на расстоянии шага друг отдруга, они останавливаются, поднимаютруки, та что в черном, та что привела егосюда — правую, а ее отражение — левую, и начинаюттянуться друг к другу. И вот, когдамежду кончиками их пальцев остаютсясчитанные сантиметры, обе Алисы оглядываются на Максима,та Алиса, что привела Максима на площадь,ловит его взгляд, и как-будто проситразрешения. Что Максиму остается? Онмашет рукой, это разрешение давая. И, вмомент касания, все вокруг накрываеттьма, и Максим просыпается.

А перед самымпробуждением, уже в полусне, он видитлицо той, второй Алисы, думает во сне-же,что эти Алисы, они все-таки разные, ислышит голос: «Смотри, горнист. Обидишьсестренку — найду и оторву башку!» НоМаксим уже понимает язык Алисы, ипонимает, что пусть звучит это какугроза, но еще это пожелание удачи илидаже счастья. «Рыж-ж-жевская!» — Произноситвслух Максим и просыпается окончательно.

— Что ты сейчассказал? Повторить не боишься?

Максим вздрогнули открыл глаза. Прямо над ним, абсолютноготовая к рукоприкладству, нависалаАлиса. Злая Алиса. Она протянула левуюруку к галстуку Максима, а правую ужезанесла, для сокрушительного щелбана.Но Максим откуда-то знал правильныйответ.

— Рыжевская,скажи. Вы успели прикоснуться друг кдругу? Там, на площади?

И случилосьчудо: пальцы правой руки страшной ДваЧерасслабились, развернулись в расслабленнуюпятерню, и пятерня эта погрузилась вшевелюру Максима, ласково потрепав.

— Много будешьзнать, Макс, скоро состаришься. И станешь вот,примерно, как я. Я тут играю, стараюсь,можно сказать для единственногослушателя. А единственный слушательвзял и заснул, прямо на концерте. Чтотам тебе снилось, я не знаю. И, ты какхочешь, а я — в домик.

И фонари светилинормально, и холода не было, и курткуАлиса сунула Максиму со словами: «На,тащи, хоть какая то от тебя польза будет».На площади, как обычно в это время, сиделаЛена, молча кивнувшая им обоим. А горниствсе думал: «А ведь она впервые назваламеня Максом. Не Максимом, племянником,кавалером или горнистом, а Максом. Этодолжно что-то значить?»

Заливочное! Сборное! Утренее! Понедельниковое! Твоё!

То, что не вошло в ленту.