Славя(БЛ) Ольга Дмитриевна(БЛ)

Дорогие друзья, читатели и просто сидящие в паблике ради нездорового интереса! 
Паяльник выключен, точильник остановлен, напильник убран на полочку, кипятильник остывает… 
А это значит, что разработка финального эпизода таки завершена, чему мы (и вы наверняка тоже) несказанно рады! 
Ссылки на скачивание в шапке паблика и в разделе "Ссылки" обновлены, Steam-версия обновится в ближайшее время. 
Предыдущие дни уже открыты, финальные четыре дня будут открываться по мере прочтения. 

ВАЖНО! Для no-steam — обратите внимание, 1.1 более НЕ поддерживается, мод предназначен только для последней версии БЛ 1.2. 
Способ установки no-steam версии стандартный — удалив старую папку с модом, распакуйте содержимое архива в папку game, чтобы получился путь game/mods/bkrr. 

Старые сохранения работать не будут. 
Если хотите оставить отзыв или обсудить сюжет — к вашим услугам "Обсуждение" и соответствующие темы. 
В случае возникновения проблем, трейсбеков, а так же нахождения опечаток или ошибок — добро пожаловать в тему "Багрепорты/замечания". 

При возникновении прочих вопросов, да и просто так на всякий случай — загляните в FAQ группы. 
Во избежание возможных спойлеров рекомендуем скачать нужную версию мода и до прочтения не заглядывать в паблик.

Приятной игры / приятного чтения!

О — значит Ольга (Дубликат, часть без номера)

Окончание: части 8 и 9

Часть 1 http://vn.reactor.cc/post/3547726
Часть 2 http://vn.reactor.cc/post/3555329
Часть 3 http://vn.reactor.cc/post/3562282
Часть 4 http://vn.reactor.cc/post/3572857
Часть 5 http://vn.reactor.cc/post/3575478
Часть 6 http://vn.reactor.cc/post/3578894
Часть 7 http://vn.reactor.cc/post/3583989

VIII

— Ну и что ты скажешь, о нашей вожатой? А то мне, вон, под отзыв целую страницу выделили. Надо что-то написать.
— Только хорошее пиши, плохое не пиши. Она за шесть недель превратила пятнадцатый узел в настоящий лагерь, с настоящими пионерами. Приятно посмотреть на хорошую работу.
— А то, что она с тобой поругалась?
— Ну, поругалась. Так ведь по делу поругалась, какие претензии? Хорошо — молодая она еще. Я ее где припугнул, где обманул, где убедил. А лет через десять она о таких как мы ноги вытирать будет.
— Не то. Спрошу по другому. Ты бы доверил ей своих детей?
— Своих? Издеваешься. Но, да. Не задумываясь.
— Во-о-от. Значит, так и запишем: максимальный балл и еще сверх того; приказ на премию — заслужила; и запрет на работу у нас, бессрочный и на любой должности. В бухгалтерию я сама позвоню, а запрет — по твоей части.

«Вот и всё. — Думала Ольга, обходя на прощание лагерь. — Завтрашний день ребятишки проведут без меня. Потом — пересменка, а дальше уже будет новая вожатая. Кто она, как она? Я ничего не знаю. Пусть мне и сказали, что это мой двойник, но верить обитателям поселка я теперь не могу».
— Ольга Дмитриевна, — заговорила шагавшая рядом Славя, — вы сейчас уедете и не вернетесь.
— С чего ты взяла? — Ольга искоса глянула на помощницу.
— Я чувствую. — С напором ответила Славя, но тут же смягчила напор улыбкой.
— Ты права. — Обманывать Славю совсем не хотелось. — Но говорить всем об этом совсем не обязательно. Завтрашний день проживёте без меня — будешь за старшую. А послезавтра рано утром за вами придут автобусы. Кассету с сигналами горна оставь себе.
День подходил к концу. Оставалось только обойти лагерь, сегодня — вдвоем со Славей. подать из радиорубки сигнал отбоя, и можно идти к себе и собирать чемодан, чтобы в одиннадцать вечера оказаться на остановке.
Дальше шли молча. Подобрали мяч на баскетбольной площадке, забытый кем-то из пионеров, забросили, каждая по разу, его в корзину. «Славя могла бы стать моей лучшей подругой, но в нашем мире ее не существует», — подумала Ольга.
— Ты только провожать меня не ходи, хорошо?
— Если вы просите, то не буду, Ольга Дмитриевна.
В библиотеке горел свет. Ольга подошла было к двери, чтобы проверить — все ли в порядке. Но Славя поймала ее за руку.
— Не ходите, Ольга Дмитриевна. Там Женя. Все ждет, что Сережа решится.
«А Сережа не решится. Он и в прошлую смену не решился, и в позапрошлую. Так и будет вечно вздыхать. А я уже ничего не смогу сделать».
Пробежало мимо несколько малышей: «Здравствуйте, тётя Оля, привет, Славя. Спокойной ночи, тётя Оля». Что характерно, с воздушным змеем в руках. «Что-то я смогла. В эту смену Сережа сам выловил Димку, отвел в кружок и заставил сделать нормально летающий аппарат. Хоть что-то останется после меня».
— Семен! — Крикнула Славя. — Хватит на площади околачиваться. Отбой через полчаса.
Семен без выражения посмотрел на девушек своими серо-стальными глазами. Кивнул, соглашаясь. И медленно побрел в сторону своего домика.
«Вот моя неудача. Не могу себе простить. Пусть Анатолий и уверяет меня, что всё в порядке. А я тогда еще надеялась здесь остаться и боялась давить на Анатолия. И теперь по лагерю ходит не Семен, а тень Семена. Послушная, никогда не улыбающаяся, молчаливая тень. И между Семеном Семеновичем и Анатолием кошка пробежала. Как мне Семен Семенович сказал: «Я вот тоже сдался. Но мы оба еще поднимемся. Я обещаю». Тоже сдался, это как я, что ли? Непонятно».
Лена сидела на «своей» лавке и читала в свете фонаря. Подняла глаза на проходящих, кивнула здороваясь, и опять зарылась в книгу.
«Этим двоим я уделяла слишком мало внимания. И теперь одна прячется ото всех в книги, а вторая демонстративно ниспровергает мой авторитет».
Вожатая с помощницей свернули с площади направо, прошли по дальней аллее и по тропинке вышли к музыкальному кружку.
— Спокойной ночи, Славечка, Ольга Дмитриевна. Или может вы хотите музыку послушать? Я с удовольствием вам поиграю, вот только, Олечкадмитриевна, вы всегда так за распорядком следите… — Мику как раз запирала свою вотчину, но увидев вожатую с помощницей потянулась опять открыть кружок.
— Поздно уже, Мику. А ты так здорово играешь, что если мы будем тебя слушать, то просидим до утра. А я так слежу за распорядком. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи. Ой, подождите, Олечкадмитриевна.
Щелкнул замок, Мику заскочила в кружок и тут же выбежала, держа в руках кассету.
— Вот, возьмите, это для вас.
Ни Ольга, ни Славя не спросили, что там. Обе и так знали.
— А хорошо вчера Мику спела.
— Да, хорошо. Жаль, что раньше молчала.
— Жаль что раньше не собирались.

С Мику действительно получилось хорошо. Вчера, уже после отбоя, Ольга Дмитриевна, обходя лагерь, совершенно случайно завернула к музыкальному кружку. Раньше никогда не заворачивала, а тут зашла. Зашла, чтобы обнаружить там весь старший отряд, в полном составе. И, почему-то, несколько малышей. И ведь никто не закричал: «Вожатка!», никто не дернулся к выходу. Все молча сидели и слушали. «Ладно, старшие. В конце-концов ничем предосудительным они не занимаются, но малышам-то давно спать пора!» Вожатая хотела начать ругаться и не смогла. А так и простояла в дверях до самого конца. И пионеры откуда-то знали, что вожатая ругаться не будет.
Это был не концерт, а разговор, беседа. Просто Мику, в отличие от остальных, не только разговаривала, а еще и играла, и пела. И когда беседа закончилась, а Мику, после финальной песни, просто сказала: «Ребята, спасибо, что пришли ко мне», никто не аплодировал. Только Алиса ответила за всех: «Всегда пожалуйста. Ты только предупреждай заранее, в следующий раз. Я тоже поиграть хочу».
Ольга тогда, властью вожатой, отправила всех по домикам, а сама осталась помочь Мику закрыть кружок. Перехватила обеспокоенный взгляд Лены, улыбнулась и тихо, одними губами, так чтобы только Лена поняла, произнесла: «Иди-иди. Ничего с твоей подружкой не случится».
Пока расставляли стулья вдоль стен, пока убирали инструменты, пока, на пару, подметали пол, Мику все щебетала без умолку. Так что Ольге с трудом удалось вклиниться.
— Мику. Я никогда не слышала, как ты играешь. Почему? Только гаммы и распевки. И никто никогда не слышал. Я же вижу что тебе нравится музыка, но, когда я заходила к тебе в кружок, ты начинала очень много говорить и переставала играть даже гаммы.
— Олечкадмитриевна, я не… — Начала Мику, и вдруг замолчала.
«Кажется, я поломала девушку», — подумала Ольга, когда пауза стала неловкой, и оглянулась. А Мику стояла лицом к вожатой, прижавшись спиной к роялю, и то открывала, то закрывала рот. «Кажется, я залезла туда, куда не надо».
— Мику, если не хочешь — не отвечай. Я не настаиваю. Пошли уже спать, время — за полночь.
Ольга подошла к Мику, чтобы взять ту за руку. «Эти девочки, старший отряд, всего то на три года младше меня, а я вынуждена играть в наставницу».
— Нет, Ольга Дмитриевна, я отвечу. — Мику еще сильнее вжалась в рояль, как будто он придавал ей сил, но руку не отобрала. — Я отвечу. — Говорила она непривычно медленно, словно через силу выдавливая каждое слово. — Я… Я очень люблю музыку, но я не могла… Понимаете, я хочу играть для тех, кто меня услышит, а пионеры, они бы не услышали, для них это были бы просто красивые звуки. А для меня очень важно, быть услышанной.
— А теперь — услышали?
— А теперь — да. Да вы же сами всё видели.

От музыкального кружка свернули к клубам. Клубы были заперты, Сережа, уважающий правила и законы, сейчас вовсю готовился к отбою. Ольга отперла дверь своим ключом, зашла в радиорубку. Выщелкнула кассету из магнитофона и защелкнула обратно.
— Кассету с сигналами оставляю тебе, Славя. И пошли уже домой.
На крыльце домика вожатой девушки остановились и опустили глаза, не зная что сказать друг другу на прощание.
— Вы знаете, что это Мику сама перевела? — Славя кивнула на подаренную кассету.
«Да, это я тоже себе в заслугу поставлю. Ни в прошлую, ни в позапрошлую смену такого не было».
— Нет. Но я догадалась. Я рада, что была у ней вожатой. Нет, не так: я рада, что была у вас вожатой. Мне повезло с пионерами, спасибо вам за это.
— Ольга Дмитриевна. — Славя покраснела от смущения. — Мы тоже рады, что вы были у нас вожатой, вы самая замечательная вожатая. Вот, возьмите, это от всех нас. Мы хотели вам при отъезде подарить, но раз вы уезжаете — возьмите сейчас.
Славя вложила в руку вожатой маленький сверток, неловко чмокнула ту в щеку и убежала давать сигнал отбоя. А Ольга, укладывая чемодан, и пряча среди вещей эти, запрещенные к вывозу на материк, два подарка, всё крутила в голове одну и ту же мысль: «Вот и всё, что у меня останется от этого лета: пионерский галстук с автографами пионеров из лагеря, которого нет; и кассета, с голосом девочки, которая никогда не рождалась».
И часом позже, когда Ольга уже сидела в автобусе у нее в голове все звучал голос Мику.

Кокоро но негаи, цутеки но мираи...*

* Взято из перевода Лисандры: https://vk.com/lisandra_official

IX

Водитель проснулся минут через пятнадцать. Поерзал на сиденье, включил передачу, и автобус опять покатил по шоссе, как ни в чем не бывало. Еще через десять минут впереди замаячила промышленная окраина города. По одному начали просыпаться пассажиры, послышались шутки по поводу возвращения мужей и жен из командировки.
— А вы стихи, любите? — Опять перешел в наступление сосед.
«Стихи», — отдалось в голове у Ольги. Она смотрела в окно автобуса, залитое дождем снаружи и запотевшее изнутри, а перед глазами у нее вставала то спина Семена, обтянутая белой рубашкой, то спина Семена Семеновича, обтянутая черным свитером. Оба стояли совершенно одинаково ссутулившись и обхватив себя руками. «Как я раньше не догадалась представить Семена Семеновича без бороды?»
Но вот Семены исчезли и вместо них Ольга увидела саму себя, такую, какую она только что увидела во сне: чуть постарше, чуть выше ростом. Эта Ольга из сна понимающе смотрела на Ольгу настоящую. Понимающе, с сочувствием и чуть с иронией. Она что-то говорила во сне, но из всего Ольга сейчас вспомнила только последнюю фразу: «Когда маленькая девочка Оля проснется в автобусе перед воротами, пусть она не рассчитывает на особые отношения с вожатой».
«Когда-нибудь маленькая девочка Оля проснется в автобусе». Когда-нибудь… А сейчас надо было просто жить: заполнить наконец дневник практики, на последней странице которого красовался автограф Глафиры Денисовны: «Направленная для прохождения практики… …и заслуживает оценки «Отлично»», — с перечислением всех регалий и титулов бабы Глаши, заверенный печатью филиала. Надо было зайти в одно неприметное здание в тихом центре города и получить полагающуюся зарплату. Надо было подогнать по фигуре джинсовый комбинезон. Надо было просто жить до момента этого «Когда-нибудь».
Ольга Дмитриевна Миронова повернулась к соседу и глядя ему в глаза прочитала:

Когда ты сам по себе,
А вместо сердца — свинец.
И вместо шелка — сума.
И та — изрядная рвань.
Когда в труде и борьбе
Сгорело всё наконец.
Надежда сводит с ума.
Прекрасноглазая дрянь!*

И больше не раскрывала рта до самой остановки.

***
Ольга Дмитриевна завершает вечерний обход лагеря, заходит к себе в домик, смотрит на спящего Семена. С облегчением улыбается: вот и еще один день прошел без происшествий. Достает из шкафа запертую шкатулку, в которой, среди барахла, хранится старый засаленный ежедневник. Раскрывает его и прочитывает несколько страниц. Хочет дописать в конце пару строк, но вместо этого открывает первую страницу, ту, где обычно пишут дарственные надписи и читает: «Полюби их! О.». Сначала ее лицо трогает слабая улыбка, а потом оно совершенно преображается и перед нами оказывается не вздорная и ленивая «вожатка», а веселая, заводная и добрая двадцатилетняя девушка, которая сама не далеко ушла от своих пионеров. Потом двадцатилетняя девушка исчезает и опять возвращается двадцатипятилетняя Ольга Дмитриевна. Только улыбается она теперь понимающе, с сочувствием и чуть с иронией.
Ольга Дмитриевна дописывает нужные строчки, прячет ежедневник и укладывается спать.

* Стихи Виктории Измайловой: https://vk.com/ismailovaviktoriya

О — значит Ольга (Дубликат, часть без номера)

Продолжение.
Часть 1 http://vn.reactor.cc/post/3547726
Часть 2 http://vn.reactor.cc/post/3555329

III

--- Скажи мне, куда она уехала?
— В пятнадцатый узел.
— Вот именно. А почему не в первый?
— Первый был закрыт туманом.
— Можно было подождать и отправить ее днем. Опоздала бы к линейке, ничего страшного. Вы, мужчины, все, поголовно, авантюристы. Так что, готовься к служебному не соответствию или к выговору. Смотря по результатам твоего эксперимента.

Ольга проснулась, когда автобус начал разворачиваться на площадке перед воротами. Вот он чуть сдал назад, дернулся и заглох. С шипением отошла в сторону дверь.
Было страшно, вот так, одной, без поддержки, начинать самостоятельную жизнь. Поэтому и открывать-то глаза не хотелось, но пришлось.
Автобус встал так, что Ольгино кресло оказалось строго напротив указателя остановки. «Пионерский лагерь «Совенок», маршрут 410», — удалось разобрать на облезлой табличке. Ольга обвела глазами пустой салон, водитель, похоже, уже успел куда-то уйти, по крайней мере, в зеркале отражалась только спинка его кресла: «Здесь очень загадочные и занятые водители автобусов, — подумала Ольга, — не успеешь оглянуться, как они куда-то исчезают». Но надо было выходить. Невозможно спрятаться от жизни в салоне автобуса. Подтянула к себе чемодан, подтянула подаренный вещмешок, судя по весу, по округлому и твердому на ощупь содержимому, набитый консервными банками. «Не могу на них злиться, — Ольга вспомнила письма старшего брата, — тушенка — самое дорогое, что есть у солдата. Но могли бы и подумать о том, каково таскать такую тяжесть хрупкой мне». Тяжелый чемодан, тяжелый вещмешок… Ольга, пока допыхтела до двери, прокляла все и едва удержалась от того, чтобы просто не выпихнуть свои вещи ногой из салона. А когда, обвешенная узлами как цыганка, будущая вожатая выгрузилась из автобуса и огляделась, то сначала подумала, что никуда не уезжала или ее, по какой-то причине, вернули обратно. Но нет, все же отличия были. Самое главное: трехэтажные жилые и научные корпуса не выглядывали поверх забора, и надпись «Пионерлагерь» над воротами говорила сама за себя.
Ольга поправила форму, посмотрела на себя в зеркальце: как повязан галстук, ровно ли сидит панама (первое впечатление никто не отменял), потом, подумав, спрятала чемодан и вещмешок в ближайших к воротам кустах: «А то хороша будет красная от натуги и пыхтящая вожатая». И, вооружившись сумочкой и связкой ключей, вошла в приоткрытые ворота. Было семь часов пятьдесят минут первого утра двухнедельного цикла. Впрочем, Ольга про циклы ничего не знала, для нее это было воскресенье, первый день смены. «Не бойтесь, Оля. — Ольга вспомнила один из вчерашних инструктажей. — Пионеры не способны причинить вам осознанный вред, даже подумать об этом не способны, в силу э-э-э-э… особенностей воспитания, что ли. Но проверять на вшивость вас будут. Поэтому, как вы себя зарекомендуете, так к вам и будут относиться». Ольга посмотрела направо: знакомое по поселку одноэтажное здание химлаборатории, здесь заколоченное и необитаемое. Посмотрела налево, на здание механических мастерских, на котором здесь висела табличка «Клубы». Подобрав с третьей попытки ключ Ольга зашла в помещение: «Все как и говорили: кружки по интересам и радиорубка. Господи, только бы получилось». Ольгу, от предстоящей встречи с аборигенами, то бросало в дрожь, то, наоборот, охлаждало до бесчувствия. «Мне так никто толком и не объяснил, кто они и откуда взялись: роботы, искусственные организмы, люди? Мама, моя мамочка, и спрятаться не за кого. Черт, где же радиорубка? А, вот же она — дверь, и даже с табличкой. Ну, Ольга Дмитриевна, отступать некуда».
К счастью, кто-то, когда-то повесил на стене тетрадный листок, где был расписан алгоритм включения трансляции: включить общее питание рубильником на стене; включить усилитель, повернув тугую ручку на девяносто градусов, переключить вход усилителя ручкой-клювиком на магнитофон; включить магнитофон, обычную кассетную «Весну»; пока греются лампы усилителя найти в сумочке кассету с записью сигналов пионерского горна (дали переписать на курсах подготовки вожатых). И, в восемь часов и четыре минуты, сигнал «Подъем» разбудил обитателей узла номер пятнадцать, или, как они сами считали, пионерского лагеря «Совенок».
«Поспешай медленно, как говорит папа», — Ольгино настроение качнулось от мандража к ледяному спокойствию. Трижды прокрутив сигнал, она выключила трансляцию, обесточила радиорубку и вышла на крыльцо клубов, оставив кассету в магнитофоне.
— Привет, ты только что приехала? — Звонкий девичий голос прозвучал из-за спины.
А Ольгу опять затрясло. Ольга медленно, стараясь не подать вида, спрятала связку с ключами в сумочку и так же медленно обернулась к спрашивающей.
«Кто это? Не могу вспомнить». Анатолий на инструктаже давал краткие характеристики некоторым обитателям лагеря, жаль только записывать запретил, сославшись на секретность. «Как же ее зовут? С… С… Нет, не Света. Семнадцать лет, синие глаза, волосы собраны в две толстые косы, спускающиеся до пояса. Тонкая талия и широкая кость. Очень правильные черты лица и приветливая улыбка. Ну же, Оля! Не могу вспомнить, как зовут, вот позорище-то».
— Здравствуй, только, знаешь, я все-таки ваша вожатая, так что, давай на Вы. Меня Ольга Дмитриевна зовут.
Синие глаза распахнулись.
— Вожатая? Здорово как! А то мы поздно вечером приехали и нас никто не встречает. Я уже думала, что мы и не нужны никому Я побегу, остальным расскажу! — Синеглазка развернулась, чтобы убежать, но остановилась на половине шага и опять повернулась лицом к Ольге. — Простите, Ольга Дмитриевна, меня Славяна зовут. Можно — Славя. Я быстро, обегу все домики и назад.
— Стой, Славя! — Обращаться к этой девушке оказалось легко и просто. — Раз уж бежишь, сообщи всем, что линейка на площади, в девять.
— Поняла! — Бросила Славя, уже убегая. — Линейка в девять.
И убежала, свернув на поперечную алею. А Ольга, достав из кустов чемодан, потащила его в свой семнадцатый домик. К счастью, планировку лагеря она запомнила хорошо.
А сорок минут спустя Ольга стояла на площади, под обстрелом детских и уже почти не детских, всего-то на три года младше её, глаз, и снова отчаянно тряслась. «Надо что-то сказать, надо что-то сказать. Как-то представиться, как-то скомандовать, чтобы меня послушались. Сейчас потяну время до девяти. Пусть думают, что я пунктуальная». Ольга повернулась к пионерам спиной и начала делать вид что изучает памятник. «Оля, их же не больше, чем пассажиров в вагоне, а ты боишься. Нет, это точно не роботы, роботов я бы так не боялась и взглядов их в спину не ощущала бы».
Пора. Ольга набрала в грудь воздуха, повернулась лицом к пионерам, и, зажмурившись, закричала: «Лагерь, по отрядам, становись!» Как ни странно, но пионеры послушались. Ольга оглядела подобие строя, кивнула Славе, подождала, когда последние из мелких займут свои места и начала свою первую линейку: пожалуй, единственное хорошее, что удалось Ольге в этот и в последующий день.
Как вскоре выяснилось, лагерь прекрасно функционировал и без нее, пионеры… Вот с пионерами было сложнее. Пионеры тоже прекрасно функционировали без Ольги. Как будто в лагере действовала какая-то тайная сила. И пока Ольга, раздавая поручения, не противоречила этой силе — все было хорошо. Но стоило, например, поручить Лене заведовать библиотекой (А что? Лена книги любит, место там тихое — как раз по ней.), как Ольгу просто проигнорировали: Лена замерла в ступоре секунд на десять, потом кивнула, будто соглашаясь, и ушла на свою любимую лавку, где и устроилась с извлеченной неизвестно откуда книжкой. А в библиотеку пошла Женя, сама, после такого же десятисекундного ступора. И ни та, ни другая на Ольгу до обеда просто не реагировали, а на обед пришли как ни в чем не бывало: «Ольга Дмитриевна, ну вы же сами спросили: есть ли добровольцы? Вот Женя и вызвалась. Лена? Нет, вы ничего ей не поручали». «Или я схожу с ума, — подумала тогда Ольга, — или надо мной изощренно издеваются. И, скорее, второе». Но это оказались еще цветочки. Потому что пропустив опоздавших в столовую и сама задержавшись на крыльце чтобы успокоиться и не наорать на всех троих: Лену, Женю и Славю, ответившую Ольге на вопрос о библиотеке, Ольга случайно, в зеркале висящем в предбаннике столовой, увидела отражение зала.
И вот тогда, от вида пионеров принимающих пищу, Ольге стало по настоящему страшно. От синхронного движения ложек, подносящих очередную порцию ко рту, от синхронного движения механически жующих челюстей, от остановившихся взглядов. Надо было или идти в зал, или уходить. А Ольга стояла, прислонившись к дверному косяку, трясясь уже не тайно, но явно и все смотрела на это действо. Вот пионеры покончили с первым, разом, одинаковыми движениями, отодвинули тарелки и принялись за второе, запивая его чаем. Вот они пообедали, встали из-за столов и спокойно, без суеты и лишних движений, построились в очередь к мойке. «Как муравьи какие-то или пчелы». А пионеры, поставив в окно мойки грязную посуду, разворачивались и вереницей шли к выходу.
«Сейчас они увидят меня и поймут, что я разгадала их тайну», — Ольге хотелось убежать, но сил не было даже закрыть глаза. И вот головной пионер встретился взглядом с Ольгой. «Вот и всё», — Ольга начала медленно оседать на пол. А коллективный организм, состоящий из пионеров, вдруг сломался, рассыпавшись на автономные единицы.
Девочка, шедшая второй, завизжала, увидев заваливающуюся вожатую. Ближайшие пионеры замерли, не зная, как реагировать. Расталкивая всех к Ольге подбежала Славя, подхватила не дав упасть. С помощью обоих мальчиков из старшего отряда помогла сесть на лавку, принесла стакан холодного компота. Чуть не насильно отвела к доктору. «Акклиматизация, — поставила диагноз мрачный и неразговорчивый доктор, — сидите в домике до вечера, пейте холодный компот и не вздумайте бегать по лагерю и командовать пионерами. Славяна и без вас справится».
Что-то подсказало Ольге, что распространяться перед доктором об увиденном не стоит. И она так и просидела в шезлонге перед домиком до самого вечера, питаясь компотом, принесенным в чайнике заботливой Славей.
На ужин Ольга не пошла — было страшно. В вещмешке, кроме консервов нашлось несколько пачек галет и бумажный пакет с обгорелыми до черноты сухарями. Ольга грызла горькие сухари и с благодарностью думала о вчерашних военных: «Надо только дождаться автобуса. Спасибо тебе, незнакомый капитан».
Весь следующий день она ходила поминутно оглядываясь. Через силу заставила себя провести линейку, но в столовую не пошла — было страшно. Жила на сухарях. И везде было страшно, не только в столовой. Все время казалось, что стоит отвести взгляд, как пионеры за ее спиной превращаются в бездумные механизмы.
Вечером, дождавшись, когда пионеры разойдутся по домикам, а репродукторы протрубят отбой, Ольга начала лихорадочно собирать свои вещи. Пара книг, журнал «Костер», так и не начатый дневник практики. «Зачем я здесь вообще? Какая практика? Какой дневник? Что мне туда писать? А ведь я тогда, на первой линейке, готова была их полюбить. Как они смотрели на меня. И как Славя обрадовалась мне вчера утром. Всё не то, чем кажется. Всё ложь». Развешенные в шкафу платья летели в чемодан, Сверху все это оказалось придавлено вожатской формой: «Какая я вожатая? Какие пионеры, такая и вожатая!».
Ольга кинула на кровать стройотрядовскую форму, решив, что убегать из лагеря будет удобнее всего в темно-зеленых куртке и брюках из плотной ткани. «А то, мало ли. Вдруг и на самом деле убегать и прятаться придется?» — Девушка зябко поежилась и зачем-то потрогала пальцем прошлогоднюю нашивку на рукаве. — «Проводник 86», — я думала, что после того, как все прошлое лето проездила на поездах, будет проще. И тот чудак из поселка говорил что справлюсь. Ведь умела договориться и с цыганами, и с дембелями, и с уголовниками».
«Пионерская мафия, надо же мне было такое вчера придумать. С мафией тоже можно договориться. У меня даже со старухами получалось. Кому пригрозить, кого уговорить, кому объяснить правила. И всегда у меня в вагоне был порядок и никаких ЧП. А тут… Как договариваться вот с этим? — Ольга опять вздрогнула, вспомнив увиденное вчера в столовой. — Все ложь».
Часы показали без пятнадцати одиннадцать, пора было выбираться на остановку. «Прощайте все. Зря я сюда приехала». Ольга подумала, не написать ли записку для Слави, но только махнула рукой и, заперев домик, пошла по боковой аллее, чтобы пройти мимо тринадцатого домика, выйти по тропе к музыкальному кружку, а оттуда к клубам и дальше к воротам и остановке. Дефилировать через площадь, на глазах у всего лагеря, совсем не хотелось. Пионеры, конечно, должны уже спать, а вот спят ли «пионеры» Ольга не знала.