Там где небо сливается с морем

Хулиганим?

Осенний сезон КТ, день 3

Вводная будет дана в течение следующих суток

Кошкин дом (Дубликат, часть без номера) Продолжение

Часть 1 http://vn.reactor.cc/post/3449322
Часть 2 http://vn.reactor.cc/post/3452548
Часть 3 http://vn.reactor.cc/post/3459030


4

Жизнь состояла из циклов, циклы из дней, а дни из часов и минут. Девушка-кошка не замечала их течения, никак не выделяя себя из окружающего мира. А жизнь ее была чем-то средним, между жизнью пионеров, населяющих лагеря, и жизнью ученых, техников и военных, обитающих в поселке. Как и пионеры девушка-кошка не старела, зафиксировавшись в человеческом аналоге своего кошачьего возраста, как и пришельцы извне она сохраняла свою память не обращая внимания на смену циклов. Тумана, попасть в который так боялись люди, она просто не замечала. Еды ей хватало, скучно ей не было и она была по своему счастлива.
Все так же держась поблизости от поселка бывшая кошка открыла для себя незаселенные узлы, где можно было пройтись по абсолютно пустому лагерю, в котором никогда не звучали детские голоса. Человек, не важно, пионер из лагеря или обитатель поселка, или бывшая кошка, чувствовал в них себя очень неуютно. Бывшая кошка просто легко пробегала по главной аллее такого лагеря и скрывалась в тоннеле между узлами. Ей казалось не правильным, что никто не живет в этих домиках, никто не ходит по аллеям, никто не принимает пищу в столовой и не играет на спортивной площадке. Дважды она уже пыталась позвать с собой людей: «Приходите, живите, радуйтесь! Там столько места!» Но оба раза люди ее не поняли. В первый раз человек закричал и упал на пол скрывшись из поля зрения, бывшая кошка хотела сказать ему: «Не бойся! Пойдем со мной!» — но не было слов и пришлось уйти. А во второй раз ей пришлось убегать от целой стаи, сначала она думала, что люди поняли ее и бегут вместе с ней, но люди, испуганные и злые, кричали, гнались, кидались камнями, ранили ее в ногу.
И все же бывшую кошку все больше и больше тянуло к людям, даже вечерняя погоня за ней, когда она едва спаслась от обитателей поселка не отвратила ее. Прятаться она умела, а голая человеческая кожа маскирует не хуже камуфляжа. Поэтому наблюдение за жизнью обитателей какого-нибудь из лагерей или самого поселка стало основным ее занятием.
А вечером, забираясь после охоты в Старый корпус в одном из узлов или в подземелье, или оставаясь на одной из своих лёжек, девушка-кошка разыгрывала целые представления, по своему проживая заново увиденное. Полученный ей человеческий мозг был слишком велик для кошачьего разума и его требовалось чем-то заполнить.
Но из всех людей больше всего привлекали ее двое: женщина, которая с некоторых пор стала проводить время в её главном логове и мужчина, на которого она то и дело натыкалась в лесу. За мужчиной было интересно следить как он ходит по лесу, по ее любимым тропинкам, то наклоняясь к самой земле, то, наоборот, оглядываясь и всматриваясь в близкий лесной горизонт. Несколько раз она была свидетельницей того, как раздавался гром и неосторожный рябчик падал с дерева под ноги мужчине. Мужчина обдирал с рябчика кожу вместе с перьями, потрошил и, отварив мясо в котелке, съедал и уходил, оставив на месте своего обеда только затоптанный маленький костер и кучку птичьих потрохов. Потрохами она брезговала, оставляя их лисам, а к костру подходила. Иногда ей удавалось раздуть тлеющие угли и тогда она долго сидела, задумчиво глядя на языки пламени, пока не сгорали последние сучья.
Если за мужчиной было интересно наблюдать, то женщину было интересно слушать. Девушка-кошка обычно устраивалась на краю крыши, над открытым окном, или, в те редкие дни, когда портилась погода, в соседней комнате и слушала бесконечный монолог. Часто женщина пела, и тогда оказывалось что у нее почти академическое контральто. Иногда девушке-кошке казалось, что обращаются прямо к ней, иногда — что она понимает о чем идет речь. Но, как после наблюдения за мужчиной, хотелось в пантомиме повторить его действия, так и тут, каждый вечер она повторяла за женщиной как попугай, не понимая смысла произносимых слов. Перед девушкой-кошкой стояла сложная задача: не понимая смысла слов выделить те, которыми люди зовут друг друга, а сделать это можно было только наблюдая за ними. И она опять и опять возвращалась в лагеря и в поселок, наблюдать за их обитателями.

Анатолий был доволен. Он сидел в кабинете и разглядывал свою таблицу. «Жаль, показать никому нельзя. И методику не открыть — засекретят сразу же. Как бы назвать? «Табличный метод прогнозирования встреч с…» Ладно, назовем ее тринправленным существом: кошка, человек и местный компонент. Практически религиозный объект, практически божество. Набрался я умных слов от местных очкариков».
Осталось, пользуясь таблицей, выбрать место и время встречи с бывшей кошкой. Можно было не торопиться, можно было устроить себе внеплановый отдых. Время позволяло, Анатолию нравилось бродить с ружьем по лесу, а Женя основательно разгрузила его от рутинной работы. «Если то, что мы знаем об этих существах — правда, то настоящую опасность она будет представлять только через два цикла, считая от текущего. Пока все сходится. Устрою-ка я себе небольшой отпуск и назначу основное время на второй день следующего цикла, и два контрольных: через день и через пять дней от основного, соответственно. В семь ноль-ноль, в одиннадцать тридцать и в двадцать один ноль-семь». Анатолию очень не хотелось убивать и он неосознанно тянул время. Тут еще, кстати пришлось недавно просмотренное кино. «А ты даже на польты не годишься», — произнес он в пустоту кабинета, возвращаясь к своим обязанностям.
Анатолий нарисовал на карте три кружка, поставил около каждого дату и время, и вышел из кабинета в приемную. Женя копалась в картотеке, составляя, кажется, график отпусков за прошлые годы.
— Ох и запустили вы дела, дядя Толя.
— Запустил, Женечка. Но ты же не собираешься в лагерь вернуться? А то, на тебя вся надежда.
— Что я там забыла? Детей этих бестолковых? Или «общественные мероприятия»? А тут у вас четыре часа до обеда отработала и свободна.
«Свободна», в понимании Жени, означало взять книжку в библиотеке и завалиться на кровать у себя, в четырехкомнатной секции, которую она делила еще с тремя аборигенами: Сыроежкиным, числившимся лаборантом у Трофимова, и Мику Хатсуне и Персуновым-дубликатом, числящимися в лаборатории Персунова-оригинала. Правда, Персунов-дубликат безвылазно обитал на удаленном посту и в поселке почти не показывался. Да еще, поздно вечером, когда нет никого, сходить на пляж, обязательно зазвав с собой «дядю Толю» для охраны девичей чести. Там окунуться, неумело проплыть десяток метров и убежать к себе в корпус.
— Тогда, на тебя вся надежда. Я в лес до обеда, держи оборону без меня! Пленных не брать, а если брать, то не кормить!
— Ни пуха ни пера, дядя Толя.
Анатолий только взмахнул рукой, уходя. «Сколько ей лет? — Думал он, спускаясь со второго этажа административного модуля. — Семнадцать, по нашему счету, а мне — сорок два. Надо было жениться перед выпуском из училища, сейчас бы своя такая провожала». Каждый цикл Женя удивительно легко включалась в работу, когда, на второй день по приезду в поселок, ее мозг переключался на самостоятельный режим функционирования. «Привязался я к ней. Может, оставить ее здесь постоянно? Надо будет потрясти Персунова-оригинала: как он умудряется сохранять своего дубликата в нашей вакуоли? А то надоело каждый раз в первый узел за этими тремя мотаться. Хотя, Персуновский дубликат, он в активной фазе, наверное, с этим связано».
От административного модуля Анатолий направился в казарму, там забрал из сейфа дежурного ружье, еще раз пообещал старшине роты сходить с тем на охоту, «как время будет». Из казармы, пройдя вдоль забора, выбрался на главную аллею и направился по ней в сторону западных ворот. Напротив столовой Анатолий остановился и кинул взгляд на крыльцо. Последние проспавшие завтрак сотрудники филиала расходились по лабораториям. Демонстративно глядя на крыльцо и здороваясь со знакомыми, Анатолий, боковым зрением, отслеживал ближайшее к крыльцу скопление кустов. Дождался, когда в них мелькнет и исчезнет что-то светлое и удовлетворенно подумал: «Все-таки, она уже не наша. Ни человек, ни животное не способны выдерживать расписание с такой точностью. Это уже один из органов Системы, будь она не ладна. Будь они обе не ладны».

Виола устроилась с ногами на разбитом диване у себя на «даче» и делала вид, что внимательно разглядывает кончик карандаша. Фантазия у нее уже успела истощиться и потому она несла полную околесицу: «Карандаш Кохинор, мягкий, хорошо заточенный, но это не надолго. Им можно рисовать, им можно чертить, им можно...» Виола тихо приговаривала не слушая себя, а сама, краем глаза, следила за старым, засиженным мухами зеркалом, принесенным в комнату и прислоненным к стене так, чтобы в нем отражалась входная дверь. А за дверью уже час, как чувствовалось чье-то присутствие. «Только не испугнись… кошочка», — Виола говорила все тише, надеясь, что любопытство пересилит осторожность. Наконец, кто-то невидимый за дверью сдался и в проем просунулась лохматая голова. Виола замерла, стараясь не спугнуть, только замолчала и медленно повернулась лицом к двери, стараясь не спугнуть пришельца и улыбаясь одними глазами. Смотреть она старалась чуть в сторону, а руки спрятала. Голова в дверях исчезла, чтобы через десять секунд появиться опять. Виола так и оставалась сидеть, не шевелясь больше, а пришелица уже стояла в проеме в полный рост, так что появилась возможность разглядеть ту во всей красе. Спутанные волосы, грязь в уголке глаза, синяки по всему телу, разного срока давности, мелкие царапины от веток и глубокий разрез на голени. Ни капли жира на теле и узловатая, почти мужская, мускулатура. Получеловек-полузверь стояла, чуть подавшись вперед, и хвост ее струился параллельно земле.
— Ну заходи… кошочка. И имей в виду, звать меня с собой не нужно, меня не зовут, я сама прихожу…
Виола говорила и говорила, а кошачий хвост поднимался все выше и выше. И что-то сломалось в бывшей кошке, она сделала в комнату первый шаг, второй, третий и, уже подойдя к дивану, упала на колени, уткнувшись в Виолу головой.
— … вот и все вы такие, хоть и гуляете сами по себе. — Виола запустила пальцы в спутанные волосы девушки-кошки. — Если хочешь, можешь ходить и так. А если хочешь перестать быть кошкой, для начала тебе нужно вымыться, причесаться, одеться и научиться разговаривать.
— Я-н-а-а-а-ю…
— Конечно знаешь. А еще, я не люблю животных, так что другого выхода, кроме как перестать быть кошкой, у тебя нет.

— Ну, рассказывай, где ты была.
— Ты была-аа в лесу.
— Нет, я то была в поселке, а вот где ты была?
— Я-аа была-аа в поселке, а ты была-аа в лесу.
— Так, стоп. — Женщина показывает пальцем на себя. — Это — я. — Потом показывает пальцем на девушку. — А это ты. Повтори.
Девушка показывает пальцем на женщину:
— Это — я.
Женщина перехватывает руку девушки. Та испуганно вздрагивает, но расслабляется доверившись.
— Повторяй за мной. Это — я. — Рука, ведомая женщиной, касается груди девушки. — Это — ты. — И рука касается груди женщины. — Теперь сама повторяй.
— Это — я. Это — ты.
— Молодец, а теперь вместе.
С третьей попытки у них получается и два голоса звучат синхронно и пальцы показывают совершенно правильно: «Это — я, а это — ты!» Девушка поняла и счастливо смеется. «Как просто!»
— Усложним задачу. — Женщина подводит девушку к зеркалу. Та знает зеркало и не пугается. — Кто это?
— Это? Это — я! ---- И уже сама, без напоминаний и просьб показывает на отражение женщины в зеркале. — А это — ты!
Женщина улыбается, но улыбка сползает сменяясь озабоченным выражением.
— Кто бы еще рассказал мне, что с тобой делать? А как ты живешь с двумя наборами хромосом?
Смысла вопросов девушка не понимает и потому молчит.

Бывшая кошка ничего не знал об оставленных ей двух неделях жизни, но спешила жить, используя все свои маленькие возможности. «Надо научиться говорить? Я научусь говорить за три дня». И на третий день она поздоровалась с приходящей к ней женщиной. Запинаясь на глухих согласных и растягивая гласные, не задумываясь об ударениях, но та ее поняла и ответила.
Язык заставил ее выучить местоимения, всего два: «Я» и «Ты», но и этого оказалось достаточно, чтобы отделить себя от окружающего мира. Чтобы где-то на интуитивном уровне понять, что есть она и есть весь остальной мир.
А как только бывшая кошка заговорила, так с тех пор и не умолкала, ей хотелось общения. Но собеседник приходил только утром и очень скоро бывшей кошке этого стало мало. Помня свой неудачный опыт обращения к жителям поселка она попробовала поговорить с пионерами, но пионеры либо не замечали ее, либо испуганно убегали. Она задумалась, что же в ней не так и решила, что ей нужно одеться. Платье она позаимствовала там же, в одном из лагерей, на складе. Даже размер совпал. Первой, кому она показалась в нем, была та женщина, что приходила к ней по утрам.
— Вижу, ты решила меня послушаться… кошочка. Давай только платье вывернем на правую сторону.
— Выверняа-у-у-у. — Иногда она еще продолжала сбиваться на мяуканье, но все реже и реже. Но вот привычка растягивать гласные и повышать интонацию, она осталась.
Эта же женщина уговорила ее помыться и сама расчесала ее, никогда не видевшие гребня, волосы, заплетя небольшую косичку.
— Главное, не рви обои, а то впечатление испортишь, — непонятно сказала женщина перед уходом.
Но пионеры опять отказывались общаться, хотя, перед этим охотно отвечали на вопросы двоих, приехавших из поселка, похожих друг на друга, как братья, или, может, как отец и сын, мужчин. Один из которых ровесник пионерам, а второй постарше раза в два.
Реакция пионеров добавила в ее картину мира третью сторону, теперь в ней была она, были другие и была вселенная. А еще она задумалась — чем она отличается от других. С этим вопросом она и пришла к своему единственному собеседнику.
— Кто йаа-аа-ау-у?
— Невозможное явление природы. — Непривычно, без иронии, ответила женщина. — И теперь передо мной стоит вопрос: что будет дальше?

Анатолий лежал на пригорке, в тени дерева, и смотрел в оптический прицел, как в трехстах метрах от него, ниже по склону, на поляне отгороженной с трех сторон кустарником, танцевала девушка-кошка. Вряд ли она вообще понимала, что это называется «Танец». Смесь кошачьих движений, Анатолий совершенно четко видел в танце, как кошка подкрадывается и прыгает на птичку, чтобы сбить ее лапой на лету, и тут же кошачье сменялось человеческими прыжками и сальто.
«Кошки не носят платья, кошки не заплетают косичку и не вплетают в нее ленточку. Если ты еще и заговорила… В общем, спасибо, Виола. Теперь мне будет легче».
А танец был красив. Природная грация, сила и ловкость, вместо постановочной хореографии. Анатолий уже различил две параллельные линии: кошка на охоте и радующаяся жизни девушка. Танец завораживал. Хотелось подойти поближе, усесться в траву и начать отбивать сложный ритм ладонями. А девушка вдруг замерла, посмотрела, вся вытянувшись и встав на цыпочки, в небо. И засмеявшись расслабилась и стала почти обычной, не считая кошачьих дополнений, девушкой.
«Ладно, живи, — проворчал про себя Анатолий, отрываясь от прицела, — срок до послезавтра ты заслужила».