Ульяна обои

Дубликат. Часть 5.

Глава 1 http://vn.reactor.cc/post/2900488
Глава 2 http://vn.reactor.cc/post/2906357
Глава 3 http://vn.reactor.cc/post/2912485
Глава 4 http://vn.reactor.cc/post/2915101

Глава 5
Потерянный рай

Суббота. 16-00. Елена Тихонова. Поселок Шлюз.

Уже все прошло, просто на душе тяжело. Роботы мы и для нас написаны программы, как не надейся на обратное! Смотрю на моего Семена и понимаю это. Ну и что, все равно он мой Семен и другого мне не надо. А еще, я не знаю, как попросить помощи у Алисы, но придется просить обязательно.
До двух часов дня все шло, в общем-то, хорошо. В полдень, наконец, вышли из домика и зашагали по рельсам. Обратный путь, действительно оказался легче. И дело не только в расчищенной насыпи и в том, что по времени путь занял раза в три меньше. Ушла какая-то неловкость в общении с Алисой. Сутки назад мы были из одной компании, но что нас связывало, кроме общей дружбы с Семеном и волейбола по вечерам? Да, я могла посочувствовать Алисе, в какие-то моменты Алиса могла посочувствовать мне, но все это было поверхностно. Если бы мы расстались, никто из нас не стал бы горевать об этом. А сейчас, как будто эти три прочтенные записки, этот поход и общее воспоминание о ручной стрекозе нас объединили. Уверенна, что мы не станем самыми близкими подругами, для этого у нее есть Ульяна, а у меня Саша. Но все равно, что-то изменилось в наших отношениях. Как будто мы, действительно, дружили еще в начальной школе, и встретились снова через десять лет после долгой разлуки. И выражается это хотя бы в том, что внезапно стали находиться общие темы для разговоров.
Начала Алиса. Смущаясь, прерываясь на полуслове, возвращаясь к началу, она рассказала мне историю о стрекозе. Да, все было почти так, как я запомнила.
— А та женщина, которая тебя увела, это твоя мама? Я вот свою совершенно не могу вспомнить.
— Да, мама. Я и твою чуть-чуть помню. Я вообще очень много помню, лет до десяти.
— Расскажешь? О моей маме?
— Совсем немного. Она была похожа на тебя, только волосы темные. И, Алиса, ты не обижайся. Моя мама не одобряла нашу дружбу. Твоя мама всё устраивала свою личную жизнь и тобой она не интересовалась. Ты росла сама по себе и считалась неблагополучным ребенком.
Алиса только пожала плечами.
— Я такой и осталась. Только выросла.
На какое-то время нас окружило молчание, только теперь уже не такое неловкое. Потому что уже через десять минут я спросила мнение Алисы о важном для меня — о воспоминаниях. Чьи они: наших, как там в записке сказано, оригиналов? Или это Система их создала? Про мелькнувшую надежду, что я тоже такой "не инициированный подлинник", как и Ульяна я умолчала, — это просто глупая надежда.
— Знаешь, Ленка. Я не задумывалась даже. У меня-то их почти нет. Вот я и считаю, что начала жизнь с чистого листа. Только, ты расскажешь потом еще обо мне и о нас? Что сможешь вспомнить?
Конечно расскажу, вот прямо сейчас. Кстати, я перестала обращать внимание на «Ленку». Это Алиса не от грубости и вульгарности, это просто так. Как и в нашем детстве. И то, что она вспомнила про стрекозу, это хороший знак. Не смотря ни на что.
Рассказала Алисе о нашем знакомстве, как я пошла в школу в шесть лет. «Домашний» ребенок, не знавший детского садика, и общавшийся до этого только с благонадежными детьми маминых знакомых. И каким шоком для моей мамы оказалась наша дружба с Алисой.
— Ты меня защищала от мальчишек. А я тебе пересказывала книжки, которые прочитала. Ну и еще мы...
— Ленка, ничего не помню. — Алиса перебила меня. — Но я тебе верю. Знаешь, я тебе не правильно сказала, сейчас. Про то, что я не задумывалась: кто я такая? — Задумывалась, но решила, что я самая распоследняя копия, появилась на свет сразу семнадцатилетней, терять мне нечего, зато можно начать с нуля. А тут, ты рассказываешь о нас. Я понимаю, что это память твоего прототипа о моем прототипе, но мне неожиданно хорошо, потому что какая-то его часть, оказывается, живет и во мне. А значит у меня тоже было детство. Пусть я его и не помню.
Так и шли, перебрасываясь иногда короткими диалогами, потому что обе не умеем бесконечно болтать ни о чём. А когда дошли до приметной красной осины, которая здесь тоже, оказывается, есть, я ощутила первое беспокойство. Вроде бы ничего особенного, но эта осина, по сентябрьски красная, посредине буйного лета, она как сигнал, как красная лампочка: «Стой! Дальше нельзя!» И начались мои терзания. Как будто пластинку в голове поставили: «Что-то не так, что-то обязательно пойдет не так…»
Алиса, как «существо грубое и бесчувственное», это ее собственные слова, никаких предупреждающих сигналов не уловила, а вот перемену в моем настроении заметила. Пыталась меня разговорить, потом отстала. Наверное решила, что мне просто страшно к незнакомым людям выходить. А потом, когда мы, свернув на развилке, вышли по тропе к воротам, я уже ничего не соображала и только послушно переставляла ноги, держась за спиной у Алисы. Это я еще помню. Ворота, спорткомплекс и пляж, — все как у нас. Склад, где мы встретили моего Семена, и где я посмотрела ему в глаза — вдруг узнает. И всё. Как будто меня выключили. Пришла я в себя лежа на скамье, Алиса, то била меня по щекам, то поливала водой из фляжки и отчаянно материлась. Меня било крупной дрожью, но дрожь стихала, и все сильнее и сильнее начинала болеть левая сторона головы. И сон, постепенно всплывавший в голове…

Суббота. 16-00. Алиса Двачевская. Поселок Шлюз.

Вот это Ленка учудила. И вот это я учудила.
— Ленка, ты как?
— Плохо.
— Ну прости меня, я не хотела тебя бить. На меня как нашло что-то.
— Н-нет, Алиса. Ты все правильно сделала.
Значит это было правильно. Тогда, получается, что и перетащить начавшую заваливаться Ленку на лавочку, заорав на Второго: «Что встал? Помогай!», — это тоже правильно. Но страшно. И больно. Потому что Ленка пиналась и кусалась, пытаясь вырваться, да при этом еще и выла по звериному. И почти вырвалась. Когда я, уже на лавочке, нечаянно посмотрела ей в глаза и испугалась. В мертвые, ничего не выражающие глаза. Похожие на те, что у здешних Семенов, но не такие. Не знаю, не могу описать. Но я замерла и разжала руки, и стала похожа на кролика перед удавом. Спас меня от наваждения Второй, резко дернувший уже начавшую подниматься с лавочки Ленку за ноги, так, что она опять рухнула назад, стукнувшись о деревяшку затылком. На миг мне показалось, что в ее взгляд вернулись разум и жизнь. Только на миг, но этого хватило, чтобы гипноз прошел, я перехватила Ленкины руки и уселась ей на живот. Ленка, оказывается, может быть очень сильной, но все имеет конец. Постепенно рывки становились все слабее и чаще, переходя в дрожь, а потом я услышала: «Алиса, отпусти меня, пожалуйста». И я отпустила. Отпустила, помогла встать, отряхнула, подхватила Ленку, когда та, охнув, опять начала заваливаться и усадила обратно на скамейку.
Там мы постепенно приходили в себя, а вокруг сновали бесчисленные Семены. Кто-то шел с метлой на площадь, кто-то нес тюки с бельем на склад, кто-то… В общем, обычные хозяйственные дела, если не обращать внимание на замедленный темп движений, чуть расстроенную координацию и неподвижные полуприкрытые глаза. Бедный Сенька, нас тут хотя бы двое, а он целую неделю в такой компании провел. Ну, мы не обращаем внимания на Семенов, Семены не обращают внимания на нас, у нас с ними, наверное, договор. Но Второй же помог мне, причем два раза. Помог перенести Ленку на лавочку и дернул Ленку за ноги во время этого ее странного приступа. А потом опять пошел по своим делам. Интересно, что бы было, если бы Ленка вырвалась?
— Ленка. А вообще, что это было?
Ленка смотрит на меня своими большими зелеными глазами… Хочет ответить, по глазам вижу, что хочет ответить.
— Я обязательно тебе расскажу, Алиса. Чуть попозже, когда все для себя в голове уложу.
Ну, расскажешь, так расскажешь, когда все уложишь. А сейчас неплохо бы пообедать. Здешний обед мы пропустили, но у нас остались пол пачки печения и термос с чаем. Все лучше, чем ничего. Ищу глазами Ленкину сумку: рядом с ней нет (и не было, я же без сумки ее сюда тащила — я помню), там где мы стояли тоже нет, там только куртка ее, на траве валяется, и на нее уже нацеливается один из Семенов с тачкой полной мусора.
— Эй ты! Сенька номер шестнадцатый! Что ты делаешь?! Положи на место!
Разумеется никакой реакции. Вскакиваю с места, подбегаю к Семену, отбираю у него куртку, и вижу Ленкину сумку, которая висит на кустах, на противоположной стороне главной аллеи. Висит довольно высоко, стоя на месте ее за лямку так не подвесить, это ее забрасывать надо было. Отбираю все у того же Сеньки-шестнадцатого грабли и черенком от граблей снимаю сумку с куста.
— Все, свободен.
Страшно мне, на самом деле. Когда вокруг вот такие ходят. И их самих боюсь, и сама боюсь вот такой стать. Поэтому и маскирую свои страхи нахальством. И понимаю, почему Сенька ничего не рассказывает о здешней жизни.
Первое, что делает Ленка, когда я отдаю ей сумку, это проверяет, на месте ли книжка из домика. Вот книжная душа, думаю даже и с нежностью. И, как вспышка-воспоминание, проскакивает мысль: «Ленка всегда любила читать, с первого класса. И меня всегда пыталась к этому занятию приохотить». И у нее почти получилось. По крайней мере от книжек я не бегу.
— Ленка, дашь потом почитать?
— Хайяма? Конечно-же.
Ленка достает из сумки и выкладывает между нами на лавочку печенье и термос, который выдержал все испытания не разбившись. А потом протягивает раскрытую сумку мне и, отворачиваясь в сторону, просит изменившимся голосом.
— Алиса, возьми его, пожалуйста. Пусть пока у тебя побудет. А лучше спрячь.
Я не идиотка, я поняла даже не заглядывая в сумку. Тот самый Ленкин ножик, который она никому не показывает и всегда таскает с собой. Перекладываю нож к себе в сумку.
— Все, Лен, можешь поворачиваться. — А потом осторожно добавляю. — Это часть того…
— Да, Алиса. Подожди, пока не спрашивай. Я еще не готова.

Суббота. 18-30. Елена Тихонова. Поселок Шлюз, провал в бомбоубежище.

Обед, из двух с половиной печенюшек на человека, голод только раздразнил.
— Второй день впроголодь! Надоело! — Алиса решительно встала и протянула мне руку. — Идем грабить Семенов. Должно же у них хоть что-то остаться после обеда.
А я вспомнила историю со стрекозой, вероятно, так же как и Алиса. Потому что она, неожиданно улыбнулась, непривычно, по отношению ко мне, по доброму, и сказала: «Все как в детстве, а Ленка? Опять я тебя куда-то веду».
Да, все как и должно быть. Вот такая она, Алиса, и есть: настороженность и агрессия по отношению к чужим, и теплота и забота, маскируемые при посторонних, опять же, агрессией, по отношению к тем, кто признаны своими. Значит я теперь «своя», как подруга детства. Возможно, воображаемого детства, но уж какое есть.
А я? Для меня Алиса теперь своя или нет? Не знаю, хотелось бы конечно, но я еще не разобралась.
А в столовой, за остатками вермишели, заправленной тушенкой (на голодный желудок показалось, что это даже и вкусно) я и вывалила на бедную подругу детства все, что имела.
— Алиса, мне нужно спуститься в подземелье.
Да, Алиска — своя. Постороннему я бы не стала это рассказывать. И дальше я уже не останавливаюсь.
«Мы почти не помним то, что было с нами до того, как мы здесь проснулись. Просто все циклы слились в один. У меня так; у нашего Семена; уверена, что и у тебя. Наверное так и должно быть. И о той жизни, что, как-будто, у нас проходит до и после нашего приезда в лагерь, мы тоже помним каждый по разному. Ты, сама говоришь, что совсем почти ничего; я, лет до десяти, хорошо, а потом похуже; Семены, оба, и наш и мой, те взрослую жизнь хорошо помнят, а детство почти нет, правда мой, конечно, еще не проснулся. Наверное, это правильно, потому что мы разные, и думаем и помним по разному. А есть еще сны, не обычные, а такие, которые запоминаются. Вещие сны, наверное? Вот у меня раньше был один такой, а сегодня появился еще один.
Первый мне снился, еще когда я была как все, и снится до сих пор. Как в конце цикла я, чтобы обезопасить моего Семена, убиваю всех. Весь лагерь. Вот тем самым ножом. Потом убиваю его, а потом себя.
Второй мне снился, пока я была без памяти. Мне снился большой зал, облицованный плиткой. Металлические шкафы набитые электронными платами и расставленные рядами по всему пространству зала. Это место мне кажется странно знакомым и мне нужно туда и я знаю, что оно где-то у нас под ногами. Там то, что поддерживает нас, но не мешает нам стать настоящими. Там то, что можно назвать нашим подсознанием.
И еще был третий сон, прошедшей ночью. Совсем короткий. Моё отражение в зеркале смотрит мне в глаза и произносит: «Надеюсь, ты все же будешь счастлива», — поворачивается ко мне спиной и уходит в глубину этого самого зала.»
— И вот, Алиса, мне нужно туда. Чтобы разобраться с самой собой. — Вижу вопрос в глазах Алисы. — А сегодняшний обморок. Я, наверное, слишком сильно люблю Семена. Может быть здесь мои личные чувства с программой совпали, я не знаю. И, когда увидела его таким… неживым. Мне просто стало очень плохо. Но, пока я была без сознания, вот такая вещь мне привиделась.
Мои слова энтузиазма у Алисы не вызывают, скорее наоборот, она морщится, как от прикушенного языка и только говорит.
— Ты же никогда внизу не бывала. И, про завтрашний автобус ты не забыла?
Да, я там никогда не бывала. Но и Алиса, на моей памяти, тоже. Вот Ульяна — та ходила как к себе домой. Пару раз спускался Семен. А больше никто.
— Ты тоже, Алиса. Но здесь вообще никто не бывал. Если ты поможешь мне найти фонарик и вход в подземелье, я буду очень тебе благодарна. А автобус — до утра время есть.
Помогла. Мы сейчас стоим в лесу над дырой и смотрим вниз, на кучу земли. Надо прыгать.
— Страшно. — Говорит Алиса.
— Я справлюсь одна. Ты и так мне очень помогла. Если хочешь еще помочь — принеси сюда потом веревку, чтобы я смогла выбраться.
Алиса криво улыбается.
— Ты думаешь, я брошу тебя одну?
Я час назад рассказала Алисе столько, сколько никогда не рассказала бы даже Саше или обоим Семенам. Нет, может быть, моему Семену и рассказала бы. Но вот, рассказала еще и Алисе. И не зря, потому что мне тоже страшно.
— Ну что? Прыгаем? Как я тебя учила в детстве. С гаража на кучу песка, помнишь?
— Еще бы.
И мы, взявшись за руки, летим вниз.

Бесконечное лето в стим

Итак, свершилось! "Бесконечное Лето добавлено в Гринлайт, голосовать можно здесь: http://steamcommunity.com/sharedfiles/filedetails/?id=330965352 (достаточно просто нажать кнопку "Да").P.S. Если кто не в курсе,то это русская ламповая эроге,которую недавно перевели на англ.

Дубликат, часть 6. Дописанная глава.

Новая десятая глава. А старая десятая будет одиннадцатой.
Фикбук вот: https://ficbook.net/readfic/5156331, там появится через день-два.
Как-то куце у меня висели там, что Алиса, что Славя. И вообще, шестая часть Дубликата мне не очень нравится, и даже с дописанной главой.
Но, что и как сделано, тому так и быть.

***

X

Снореальность

— Ну, в последнийраз на старом месте. Отвяжись жених отневесты! — Алиса громко произнесла переиначеннуюбабушкину поговорку.

«Что бы ещесказать, соответствующее моменту? Завтранадо будет пнуть Рыжую, пусть забираетостатки своего барахла. А то одно сплошноерасстройство. А флаг себе оставлю и нановом месте вывешу. А если меня Ольга ксебе в домик определит? Приедет Второй,спросит где вожатая, а его в домик спиратским флагом отправят. Пионерскийлагерь, ага. Дурдом «Совенок». Это всеСенька виноват, до него все чинно иблагородно было.

Может, ночью на флагштокепиратский флаг поднять? Я поднимучерно-белый флаг, закончится этот угар.Я уплыву и это будет знак, того что Земляесть шар. Только флаг тогда сразу Ольгаконфискует, выцарапывай потом».

Где-то в домике,в какой то щели, надрывался сверчок.Когда он уставал и делал перерывстановилось слышно, как звенит спиральв лампочке. Спать не хотелось, давиликакие-то не додуманные мысли, не сказанныеслова, не совершенные поступки, которыенадо было в своё время додумать, досказать,доделать, а сейчас уже поздно.

«Пойти погулять?Или поиграть на эстраде? Тут где-тоСенька с Рыжей шатались, пойти ихпоискать? Я, кажется, наконец-то простиласебе тот выстрел из арбалета. Надо будетсказать об этом Семену, это очень важно.Но это можно и завтра. Пойду поиграю». Уже было раздевшаяся Алиса достала изсумки черные джинсы и футболку, в которыхприехала сюда. «Надену. А то все в формеда в форме». Подержалась за кожануюкуртку, висевшую на гвозде. «Откуда онау меня? Я помню, что приехала в ней, впервый свой цикл активной фазы, потом,при отъезде, оставила ее здесь и с техпор она так тут и висит. Мужская кожанаякуртка с крошками табака в кармане.Семен ничего не знает, говорит, что длянего цикл всегда начинался со второйнедели, повариха покойная странно нанее посмотрела, как-будто вспомнилачто-то, но промолчала. Возьму с собой,уже прохладно».

Заскрипелокрыльцо и в домик, коротко перед этимстукнув в дверь, заглянула вожатая.

— Ты далекособралась, на ночь глядя?

— Не дальшеограды, Ольга Дмитриевна.

Ольга пошевелилагубами, но не стала озвучивать ответ.Только кивнула разрешающе.

— Не гуляй долго.Я все же беспокоюсь о вас, хоть по мнеэтого и не заметно.

Ну и у Алисы тожене получилось поскандалить.

— До отбоя ещеполчаса — имею полное право. — Прозвучалобез эмоционального напора и даже слегкавиновато.

— Имеешь, имеешь.— Ольга кивнула еще раз, и прикрыв дверьпошла в сторону поперечной аллеи, помаршруту вечернего обхода.

«Что это с нами,— думала Алиса, глядя в спину удаляющейсявожатой, — раньше бы уже орали друг надруга, а сейчас спокойно разошлись.Стареем? Если мне сорок пять, то сколькоже Ольге? Так, стоп, Алиска! Прекратимаяться дурью — тебе семнадцать!Сем-над-цать! Правильно тебя Улькаругает!»

Алиса закинулакак мешок на плечо куртку, чтобы курткане сваливалась с плеча подперла еегитарой, закрыла дверь не запирая.«Все-таки в удивительном мире мы живем.Никому просто не приходит в голову, чтонужно запирать за собой домик, когдауходишь». И пошла на эстраду, приниматьсвоё обычное снотворное, кивнув по путитолько что пришедшей на площадь Лене.

Десять минутспустя, в домик к Алисе заглянула Ульяна.Обнаружила отсутствие гитары, всепоняла, но, чтобы не разминуться, непошла на эстраду, а завалилась подрематьподжидая, и так и проспала до приходаподруги. Пять минут спустя, после приходаАлисы на эстраду, на заднем ряду устроилисьМаксим и Саша. На концертную же площадкусунулись, но, увидев Алису, развернулисьи ушли Женя с Сыроежкиным. Алисе быловсе равно — Алиса играла.

— Я и не думал,что на простой гитаре возможно такое.— Прошептал Максим.

— Это же Алиса,— так же шепотом ответила Саша, — вчем-то она даже лучше Мику. Мы, во второйдень по приезду, у Мику в кружке собирались,и я слышала, как они дуэтом играют. Дажеради одного этого стоило в лагерьприехать. — Саша помолчала, еще послушала игру пару минут, а потомпопрощалась с Максимом. — Я, пожалуй,пойду к себе — потанцевать хотела, новидно сегодня не судьба. Нет, не провожайменя. Лучше подойди к Алисе, когда онав домик засобирается, только не восхищайсяслишком активно. А то она засмущаетсяи начнет ругаться.

Саша ушла, аМаксим остался, постепенно перебираясьс заднего ряда все ближе и ближе кэстраде, пока не оказался на самом первомряду, прямо напротив Алисы, сидевшейсвесив ноги на краю сцены. А Алиса толькомельком глянула на Максима, как быотметив: «Ты здесь». И опять ушла вмузыку.

«Музыка эторитмически и мелодически организованныезвуки», — вспомнилось сухое определение.Так он и было сперва. Были просто красивыезвуки. Потом за звуками горнист услышалэмоции, потом… Потом показалось, чтоза эмоциями следом идет еще и мысль, илидаже Мысль. «Понять бы её. Ведь вот онаАлиса настоящая. Поймешь мысль — поймешьи то, над чем Алиса сейчас бьется, и самуАлису». А потом Максим обнаружил чтомузыка кончилась. Что Алиса сидит накраю эстрады отложив гитару и молчасмотрит на него. Что глаза ее, в светеединственной сорокаваттной лампочки,спрятавшейся высоко под куполом, кажутсябездонными и темными-темными. Мальчики девочка смотрели друг-другу в глазаи молчали.

«Сейчас онаопять начнет издеваться, — подумалМаксим, ёжась то ли от прохлады, заползающейпод рубашку, то ли от внимательного исерьезного взгляда Алисы. — Что менятянет к тебе? Злая и насмешливая помощницавожатой, которая почти на три года старшеменя. Есть же Катька, я уже понял, чтоКатька в меня влюбилась, я не настолько тупой, как она обо мне говорит. Есть же Саша иМику, в конце-концов, если уж мне такнравятся девушки постарше. А я трачувремя и силы, в надежде понравитьсятебе».

Лампочка подкуполом мигнула. Вдруг показалось, чтокроме этой эстрады ничего больше в мирене существует, что весь мир сжался доянтарно-желтого шара, в который заключенаэстрада и два человека на ней. «Как тамАлиса сказала? «Вспомни свой домашнийадрес», — а я не помню! Как я могу еговспомнить если его не существует, еслисуществуют только Алиса и ее глаза? Вотбыл целый мир, а лампочка мигнула, и рази нет мира, остался только лагерь внутрижелтого шара, а прочий мир пересталсуществовать. А потом лампочка мигнулаеще раз и этот шар сжался вокруг эстрады,оставив все прочее снаружи, и внутриостались только мы двое: пионерка сгитарой и глупый пионер с горном, которогодержат в плену эти глаза. А потом лампочкамигнет в третий раз, мир сожмется еще иостанется только Алиса. Может я уже несуществую? Может меня уже нет, как ивсего мира?» Показалось, что ровныйгоризонтальный край сцены начал терятьчеткость очертаний и размываться. Страшно не было. «Вот и всё. Я исчез неуспев даже влюбиться в тебя».

— Заиграласья, — чуть виновато произнесла Алиса,смывая наваждение, — вон, уже и фонарипогасили. Раз уж ты здесь, кавалер,пойдем, проводишь меня.

И правда, обычнона концертную площадку попадал свет отфонарей, освещавших аллею. Но не сейчас,сейчас светила только тусклая лампочкапод самым куполом. «Значит уже большедвенадцати».

— Пойдем. —Максим протянул руку Алисе, помогая тойспрыгнуть с эстрады.

— Ты ледянойкак мертвец, — к Алисе вернулась привычнаяманера, — я думала — примерзну к твоейруке. Держи.

Откуда-топоявилось кожаная куртка, неожиданнозаботливо накинутая на плечи Максиму.Тот дернул было плечами, но Алиса удержалакуртку.

– … держи, держи.А когда я начну мерзнуть — вернешь.

Фонари, оказывается,светили. Но у них едва получалось осветитьпятачок земли вокруг столба. Светили илампочки в окнах домиков, тех — в которыхеще не спали. Но казалось, что до них также далеко, как до звезд.

— Тьма окуталамаленький лагерь. — Слегка нараспевпроизнесла Алиса. — Скажи, кавалер, тызнаешь, что такое гомеостаз?

— Ну да, я же,говорят, умный и начитанный мальчик.Гомеостаз, это равновесие, если однимсловом.

— Начитанный.Еще и отличник поди?

— Нет — троечникс плюсом. Я же ленивый. И есть болееприятные вещи, чем школьная учеба.

Алиса кивнулапонимающе.

— Когда-то давномне снился сон. Я почти ничего не помню,но ты похож на одного из героев этогосна. А я вот — дура. Я когда слово«гомеостаз» услышала — полчаса смеялась,думала, что это что-то про отношениямежду двумя мужчинами. Так вот, такиекак я, говорят, этот самый гомеостази нарушают, и Лагерь пытается от нахизбавиться. Это мне Рыжая сказала иСенька подтвердил. А они знают о чемречь, они сами такие же нарушителигомеостаза, еще больше, чем я. Или это ятакая же как они. И вот, кажется что-топроисходит.

Алиса как будторазмышляла вслух, не особо интересуясьприсутствием Максима, но потом протянулаладонь и сама взяла Максима за руку. Итот поняв, что девушке не по себе, чтоона нервничает, слегка сжал руку Алисы:«Я здесь, я с тобой, не бойся».

Они уже подошлик самому сердцу лагеря, к площадиутыканной фонарями, но вокруг становилосьвсе темнее и темнее. «Как в чернильнице»,— подумал Максим. И неожиданный холодпробирал до костей. А когда стало совсемневыносимо холодно Максим услышал какАлиса пробурчала: «И надо только решитьсяшагнуть с шара на шар». И сразу же сталотепло, как и должно быть в середине лета,и сразу же стало светло, как и должнобыть при таком количестве фонарей, исразу же стало слышно, как кто-то подметаетплощадь.

— Саша? Что тыздесь делаешь?

— Славя...на? —два вопроса прозвучали одновременно.

А знакомая и вто же время незнакомая девушка поднялаглаза, оперлась о метлу как о посох, и неожиданно звонко произнесла:«Я — Славя!» И улыбнулась, сначаларастерянно, а потом понимающе.

Объясните мне,зачем я подметаю площадь каждый вечер?Я могла бы этого не делать, но я этоделаю. Программа, заложенная в меня, какв обитателя лагеря виновата? Нет, япросто делаю это, потому что мне приятновидеть чистый лагерь. Потому что этомой дом. Теперь уже точно — дом. Оченьжаль, конечно, что большая семья с кучейбратьев и большой дом, и мама с папой,это все сон. А может и не сон, если естьмои двойники в других лагерях, то можетбыть где-то живет и настоящая девочкаСлавя, у которой есть мама с папой и свойдом. Она настоящая, а я? Я ведь тоженастоящая, только в непонятном месте.Но я должна делать добро из зла. Да и незло это, этот лагерь.

Плохо толькото, что по настоящему мало с кем можнопоговорить. Я была чудовищно одинокадо того как проснулась и спасалась вобщественной активности от одиночества,и отгораживалась от людей активностьюже. Но и сейчас стало не намного лучше.Эйфория первой недели прошла, и вотнакатило. Здесь чудесные люди: мальчикии девочки, но я уже знаю все что они могутсказать. Нет, есть еще Алиса, Ульяна иМику, но мы никогда не были особо близки,пока спали, и странно было бы если бы мысблизились сейчас. Характеры, их неизменишь. А малыши, те что не спят, онивсе равно малыши, с ними забавно, но какпоговорить с ними откровенно? Они простоне поймут. Бедный-бедный Семен, как онс этим со всем справлялся в одиночку?Хорошо что они есть на свете, те жителидругого лагеря, которые тоже не спят,хорошо, что они помнят о нас. Иначе,просто опустились бы от растерянностируки.

А есть еще, какее Ульяна-большая назвала, чужая память.Сейчас я уже понимаю, что большая частьэтой памяти, это воспоминания того моегодвойника — Славяны, из-за которой яобрезала косы. И так хочется иногда, вминуту слабости, махнуть рукой и датьей жизнь. Наверное это получится, еслиочень захотеть. Просто ляжет спатьСлавя, а проснется Славяна. Почти никтоподмены и не заметит. Но она не хочет, яне знаю, как, но я чувствую, что она этогоне хочет. Да и я сама не хочу, потому чтоя — Славя! Такая какая есть, та помощницавожатой, которая провожала нашегоСемена, стоя на берегу. А чтобы никто неувидел, как она плачет, прижимала бинокльк глазам. Наверное я тогда была влюбленав него, не знаю, не помню. Или мне былоочень жалко, что он убегает от нас? Можетбыть я думала, что мы его чем-то обидели?Не помню, столько времени прошло, и яспала тогда. Только и помню, что самобегство Семена: от момента, когда,возвращаясь с пробежки, встретилазапыхавшуюся Женю, стучащую кулакамив дверь домика Ольги Дмитриевны, и дотого, как понурая, как-будто лишившаясявнутреннего стержня, вожатая даже нескомандовала, а тихо попросила: «Давайтене будем говорить об этом». И у Алисы сУльяной тоже только эти воспоминанияс того цикла и сохранились. Так вот, этоименно я, и я на своем месте. Я уверенна,что и Славяна это понимает и сейчассогласна со мной. Значит буду простожить, здесь, у себя дома — в лагере«Совенок». Делать его лучше, помогатьдругим его обитателям осознать себя,потому что это мой дом и мне уплыватьотсюда некуда. А когда решу что хватит,тогда и буду дальше думать. А что тамрешат для себя другие мальчики и девочки,это им решать. Я…

Кто-то идет наплощадь. Двое, что за парочка? Отбой ведьуже был, придется воспитывать. Алиса? ИМаксим? Что за странный союз. Или… Новедь это не наша Алиса! И Максим не наш.Оба чуть взрослее выглядят, что ли. Какбудто на год постарше. Но ведь им нельзяздесь находиться, это Семен очень яснодал понять. Или можно?

— Здравствуй,Алиса. У тебя получилось? Ты теперь тожеможешь прыгать туда-сюда, как нашаУльяна?

И голос Алисы,нашей Алисы, из-за спины: «Ну здравствуй,сестренка».

Потом, в следующиециклы, в этот день, Максиму всегда снилсяодин и тот же сон.

Как будто онстоит на краю площади, а посередине,напротив памятника, три фигуры: первая,которую он сначала принимает за Сашу,но это не Саша, это какая-то другаядевушка, похожая на Сашу, но не она.«Славная девушка», — думает во снеМаксим. А потом обращает внимание надвух других участников сна, на двухАлис. Они стоят, зеркальные отраженияодна другой, и жадно разглядываютдруг-друга, а всей разницы между ними,что одна вся в черном, а другая в обычнойпионерской форме, с хулигански повязаннымна запястье красным галстуком. Губы ихшевелятся, но слов с того места, гдестоит Максим, не слышно. Потом обе Алисыодновременно, как по команде, начинают медленно сходиться. «Как надуэли», — думает Максим. Когда девушкиоказываются на расстоянии шага друг отдруга, они останавливаются, поднимаютруки, та что в черном, та что привела егосюда — правую, а ее отражение — левую, и начинаюттянуться друг к другу. И вот, когдамежду кончиками их пальцев остаютсясчитанные сантиметры, обе Алисы оглядываются на Максима,та Алиса, что привела Максима на площадь,ловит его взгляд, и как-будто проситразрешения. Что Максиму остается? Онмашет рукой, это разрешение давая. И, вмомент касания, все вокруг накрываеттьма, и Максим просыпается.

А перед самымпробуждением, уже в полусне, он видитлицо той, второй Алисы, думает во сне-же,что эти Алисы, они все-таки разные, ислышит голос: «Смотри, горнист. Обидишьсестренку — найду и оторву башку!» НоМаксим уже понимает язык Алисы, ипонимает, что пусть звучит это какугроза, но еще это пожелание удачи илидаже счастья. «Рыж-ж-жевская!» — Произноситвслух Максим и просыпается окончательно.

— Что ты сейчассказал? Повторить не боишься?

Максим вздрогнули открыл глаза. Прямо над ним, абсолютноготовая к рукоприкладству, нависалаАлиса. Злая Алиса. Она протянула левуюруку к галстуку Максима, а правую ужезанесла, для сокрушительного щелбана.Но Максим откуда-то знал правильныйответ.

— Рыжевская,скажи. Вы успели прикоснуться друг кдругу? Там, на площади?

И случилосьчудо: пальцы правой руки страшной ДваЧерасслабились, развернулись в расслабленнуюпятерню, и пятерня эта погрузилась вшевелюру Максима, ласково потрепав.

— Много будешьзнать, Макс, скоро состаришься. И станешь вот,примерно, как я. Я тут играю, стараюсь,можно сказать для единственногослушателя. А единственный слушательвзял и заснул, прямо на концерте. Чтотам тебе снилось, я не знаю. И, ты какхочешь, а я — в домик.

И фонари светилинормально, и холода не было, и курткуАлиса сунула Максиму со словами: «На,тащи, хоть какая то от тебя польза будет».На площади, как обычно в это время, сиделаЛена, молча кивнувшая им обоим. А горниствсе думал: «А ведь она впервые назваламеня Максом. Не Максимом, племянником,кавалером или горнистом, а Максом. Этодолжно что-то значить?»