Дубликат, приквел.
Глава 1
http://vn.reactor.cc/post/3329375 Глава 2
http://vn.reactor.cc/post/3330361 Глава 3
http://vn.reactor.cc/post/3336873 Глава 4 (Окончание)
Жребий
— Семен, а может ты тоже останешься? А то у меня, в старшем отряде, итак одни девочки, и ты еще двоих привез.
Что там Толяныч вчера мне советовал? Раствориться в лагере? Так пожалуйста: на ловца и зверь бежит. И, судя по отношению Толяныча к Жене, он добра мне хотел. Правда, человек он, конечно, сложный. Правда — он человек.
— Ольга Дмитриевна, я же вам и мальчика тоже привез. Да у вас и свой один был.
— Вот именно, что один и тот… А твой Сережа, он сейчас организует кружок «Умелые руки», в составе самого себя. И будет там прятаться от общественной жизни. Уж поверь моему опыту, я это еще вчера поняла. Ну как, остаешься?
Рыжая-рыжая моя Ульяна, приезжает сегодня и… И? Для начала — Ульяна приезжает сегодня!
— Нет, Ольга Дмитриевна. От меня больше пользы дома будет.
— Ну, как скажешь. Тогда не задерживаю. До свидания.
Почему у меня сейчас такое впечатление, что вожатая не просто микс, живущий по цикловой программе, но нечто большее? Потому что она лет на восемь старше обычного возраста миксов и копий? Из-за ее взгляда, совершенно отличного от взглядов здешних пионеров? Осмысленного какого-то. И остаться она меня пригласила сама, по личной инициативе. Ладно, не буду уточнять. Меня Ульяна ждет. Смотрю в зеленые глаза вожатой, улыбаюсь ей.
— До свидания! И спасибо, что приютили и накормили.
— Семен, не говори ерунды, я еще никого голодным не оставляла и за ворота не выгоняла. Все, беги, а то опоздаешь.
Точно, надо бежать. Ну, на самом деле идти, но надо. Со своими бывшими подопечными я еще за завтраком попрощался, так что — вперед! Вперед, по извилистой тропинке от лагеря до платформы, где временами приходится идти спиной вперед или делать несколько шагов закрыв глаза. Сначала по дороге, до первой опоры ЛЭП, а там свернуть чуть правее, держась на ладонь правее приметного дерева, на вершине дальнего холма, далее — смотря по времени суток и порядковому номеру дня цикла. Я научился находить тропы в складках пространства без всяких приборов. К чему только мне эти знания и умения? Все равно все забуду.
Грустный мотовоз, делающий свой последний рейс. Как он умудряется попадать в лагеря, хотя железная дорога делает кольцо вдоль Периметра, нигде его не пересекая — загадка. Шеф, в самом начале моей активной стадии, пытался мне объяснить что-то про параллельные объемы, но я ничего не запомнил. Мне тогда было не до того, я пребывал в эйфории от внезапных перспектив. Всего-то сотня с небольшим циклов назад или четыре года, по людскому счету. Внешне я, с тех пор, не изменился совершенно, а вот внутренне у меня, кажется, год за два пошел.
Мотовоз выползает на мост, это значит что мне пора поспать, а то так и буду кататься вокруг этого лагеря. Некоторое время смотрю в окно, стараясь разглядеть золотую искру солнца, на бронзовой макушке памятника, потом опускаю светомаскировку на окнах, укладываюсь на сиденье, высунув ноги в проход, и задремываю, чтобы распахнуть глаза через десять минут. Перескочили. Момент перехода не чувствуется, но всегда знаешь, совершился он или нет. И еще, я не помню случая, чтобы переход произошел не туда, куда тебе надо.
Скоро стрелка, скоро мой домик. Интересно, в нем и вправду когда-то стрелочник жил? А еще интереснее задача: выйти около дома или ехать в поселок?
Пытаюсь поставить себя на место Ульяны — где она сейчас? Нет, выйду здесь. Если Ульяна приехала в поселок утренним автобусом, то она уже ждет меня. А если приедет вечером, то до вечернего автобуса еще семь часов, я пешком три раза успею до поселка дойти. Нажимаю на кнопку над дверью, и мотовоз плавно тормозит у сложенной из шпал платформы. Выскакиваю, едва он останавливается, и бегу к дому. Калитка не заперта, значит Ульяна здесь. С криком: «Угадай, кто пришел!?» — забегаю в домик, вижу на столе записку, начинаю ее читать и выключаюсь.
А прихожу в себя рядом с железнодорожной насыпью в километре от поселка, с медведем в руках.
Ульянка приехала. Приехала еще вчера, прочитала тот злосчастный приказ, не стала ночевать у себя в комнате, а сразу кинулась сюда. Увидела что меня нет, запаниковала… И сейчас от нее осталась только записка: «Сёмка, Сёмка, Сёмочка...».
Ну и я, прочитав записку, тоже запаниковал. Я метался вокруг домика, проверил сарай и баню, влез на чердак, заглянул в погреб. Даже в колодец. Добежал до малинника. Все время звал. Разбил в кровь руки о стену этого сарая. Разнес в сарае несколько приборов, как будто они виноваты — кажется, звон бьющегося стекла чуть успокоил меня. Почему я не выпал из активной фазы, чтобы последовать за Рыжиком, я не знаю, наверное, что-то держало меня. После, зачем-то схватил с дивана медведя и побежал в поселок. «Сёмка, Сёмка, Сёмочка...» — все, что от нее осталось. Единственный мой друг. Первая и единственная моя любовь. Человек.
Сердце колотится как бешеное, я сижу на земле, прислонившись спиной к осине, сплевываю густую слюну и стараюсь восстановить дыхание. Медведь лежит тут же, у меня на коленях, глядя своими пуговичными глазами в голубое, с редкими кучевыми облаками, небо. Зачем я его схватил? Не помню. Который час? Не знаю. Часы где-то потерялись, но, кажется, автобус с сотрудниками еще не ушел. Вот что я сейчас сделаю: пойду и отдам медведя шефу — пусть передаст Ульянкиным родителям. А сам буду думать, как жить дальше. Наверное, по совету Толяныча, скроюсь в лесу. Потому что общаться с новым начальством у меня теперь нет необходимости, опять же — лишний раз общаться с людьми нет и желания. А единственный человек, с которым есть такое желание, ушла.
Встаю, как встают старики, медленно подобрав ноги под себя и медленно распрямляя их, держась за дерево. Только что не покряхтываю. А за оставшиеся циклы я ускоренно постарею и, достигнув внутреннего возраста девяносто два года, отправлюсь в пассивную фазу, что символически будет означать смерть старого меня и рождение нового. Что за дурь в голову лезет, честное слово. Разум старается защититься от трагедии? Разум потерпит.
Рыжик, Рыжик. Лучше бы ты уехала на материк. Я бы знал, что ты где-то есть и может быть еще будешь счастлива.
Насыпь — вон она, мне туда и налево. Делаю пару шагов в сторону насыпи и тут что-то случается. Сначала в мире пропадают все цвета, остается, почему-то, только темно зеленый. И вот в этом серо-черно-бело-зеленом мире у меня выдергивают из под ног землю. Я падаю на спину, правда очень мягко и безболезненно, чувствую, как вздрагивает почва под моей спиной, а через меня, со стороны поселка, проносится волна холода. Я не знаю что это, но нервная система трактует это как холод. Немеют руки и ноги. Слух тоже пропадает, а может не слух, а сами звуки. Не слышно ничего и никого: ни птиц, ни листвы, ни насекомых. Время тоже теряется, неизвестное число секунд я просто лежу, пока постепенно не восстанавливается зрение и не возвращается слух и способность мыслить. Понимаю, что что-то случилось и случилось это в поселке. Вскакиваю, уже не как старик, а как семнадцатилетний и бегу туда. Пробежав десяток шагов вспоминаю, что забыл медведя и поворачиваю назад. Мечусь совершенно бестолково. Возвращаюсь к дереву, под которым отдыхал, и вижу, что зеленое дерево больше не зеленое. Осина пылает красной сентябрьской листвой, на фоне остальной летней зелени это выглядит пугающе. Внезапный локальный сентябрь в вечном лете… Не до того, просто отмечаю это в уме, без надежды и желания когда-нибудь разобраться. Поднимаю с травы медведя и уже шагом отправляюсь к поселку.
И первое, что вижу, едва попав на открытое место, это столб дыма, поднимающегося откуда-то с площади. Железнодорожные ворота распахнуты, двери казармы распахнуты, дневальный у пакгаузов отсутствует, наверное, у обоих ворот тоже.
В поселке пожар. Горит административный модуль, точнее третий его этаж, где размещался узел управления маяком и часть теоретических лабораторий. Сотрудники института: кто стоит разинув рот, кто бестолково носится, кто пытается тушить пожар, схватив со щита ведро или огнетушитель. Армейцы уже развернули гидрант и сейчас собираются войти в главные двери, а двое из них как раз и отгоняют от этих дверей гражданских доброхотов. Виолетта тут же, с фанерным ящиком с красным крестом готовится принять раненых. И, чуть поодаль, с непроницаемым видом наблюдает за этим безобразием здешняя императрица — баба Глаша. Или, наверное уже императрица в изгнании. Филиал то закрылся. А вот нового начальства я не вижу. И автобуса не вижу. Значит и с автобусом я опоздал. Хочу отойти подальше, но тут двери модуля распахиваются изнутри и четверо армейцев в противогазах выводят пострадавших. Толяныч, вообще-то выходит сам, но тут же опускается на траву, а двоих оставшихся выносят, практически на руках.
После пожара я пешком вернулся к себе. Но ночевать в домике не смог, слишком много Ульяны было вокруг. Обошел двор, опять прогулялся к малиннику, где я пытался спрятать ее от ливня, заглянул в сарай и представил себе, как она там ждала прихода тумана. Так заболело в груди, что чуть опять не отключился. Вернулся в домик, а там каждый гвоздь напоминает о ней. И были то вместе, если дни складывать, то цикла три, не больше. А вот все ждал, что сейчас выскочит из-за угла, что-то в кулаке зажато, глаза горят от восторга: «Сёмк, смотри что я нашла!» Мне казалось, что это такая затянувшаяся шутка и Рыжик вот-вот появится откуда-то, чтобы меня напугать. Не появлялась.
Я взял спальник, остатки хлеба, консервов и пошел в обход периметра, не планируя больше возвращаться ни в домик, ни в поселок. Не возможно, обходя периметр, не вспоминать наше знакомство с Ульяной, но на периметре, по крайней мере, голова была занята тем, что нужно было следить — куда делать следующий шаг, чтобы не запутаться в складках пространства, и Ульяна там, на периметре, была в прошлом. Или в будущем — я планировал в свой самый последний цикл, перед тем как этот Семен уснет навсегда, провести ее по всему большому кругу: Зеркальное озеро, Ржавые скалы, ковыльная степь, бескрайнее болото, корабельная роща и так далее. А сейчас шел один, мысленно, а чаще вслух разговаривая с Рыжиком. Легче мне не стало, но я начал привыкать к боли.
А на третью ночь, когда я сидел у костра, на каменном берегу того самого Зеркального озера, до которого можно докинуть камнем, но к которому невозможно подойти ногами, пришел тот самый туман. Для меня это был просто туман, чуть более плотный, чем туман обычный, но и только. А вот человека растворяет полностью, возвращая потом в виде НБО-копий. Вот и тогда: туман проникал под одежду, лип к коже, кажется даже просачивался сквозь поры, а потом разочарованно отступал, чтобы через полчаса повторить попытку. И не знаю, галлюцинация это или я что-то на самом деле слышал, но, казалось, туман постоянно шептал Ульянкину присказку: «Сёмка, Сёмка, Сёмочка».
Да, тогда я и понял, что Ульяна здесь, осталось ее только найти и отобрать у тумана. Я встал на ноги и, не дожидаясь рассвета, пошел в поселок.
Можно многое рассказать:
Как постепенно впадало в отчаяние оставшееся население поселка, когда осознало, что мы оказались отрезанными от материка.
Как старшина роты охраны с удовольствием бил морды двум пьяным «научным сотрудникам», а армейцы взяли на себя обеспечение порядка в поселке, в обмен на обещание бабули вернуть всех домой в течение шести циклов.
Как я и командир армецев выдергивали за трос Виолетту из тумана у восточных ворот, а потом неслись на Волге к воротам западным, чтобы Виолетта смогла принять саму себя из тумана.
Как я первый раз увидел и услышал сдублированную Виолетту — это было жутковато, видеть как она двигалась и разговаривала абсолютно синхронно с Виолеттой-оригиналом.
Как толпа «научных сотрудников» чуть не линчевала меня, а спасли меня те же армейцы. Знаний биохимика хватило на то, чтобы поставить брагу, а готовый дистиллятор взять в лаборатории.
Как, в два приема, эвакуировали людей на материк, так что осталось в опустевшем поселке пятеро: бабуля, сдублированные Виола, Толяныч и Трофимов, и я. Ну и еще двое научных сотрудников и один солдат, потерявшиеся в тумане. Жаль, что умер третий пострадавший в пожаре, дядя Боря — инженер местной коммунальной службы. Умер не вынеся дупликации.
Как мы переводили сеть лагерей на автономный режим работы, как программировали течение циклов, как я, никого не поставив в известность, сочинял программу функционирования для самого себя.
Все закончилось.
Сейчас я стою перед автобусом, а Толяныч направляет на меня выключатель, готовясь стереть мою личность.
У каждого из оставшихся разные цели:
Бабуля как-будто что-то доказывает: самой себе, нам и, кажется еще и пионерам.
Толяныч и Виола, кажется, как-то смогли встроиться в здешнюю систему. Не знаю я, почему они не эвакуировались, кажется, опасались того, что их не признают за людей.
Трофимов, тот для меня загадка, но гению и положено быть загадкой. А сейчас он унес эту загадку с собой. Потому что Толяныч уже стер старого Трофимова, а новый Шурик садится сейчас в свой Икарус, помогая, как порядочный пионер, подняться в салон бабе Глаше.
Я? Я же пошел искать свою Ульяну. И очень важно, чтобы нашел ее именно тот я, который сейчас прощается со всем окружающим. Сейчас подумал, что Ульяна давно уже готовилась к этому. Как иначе объяснить эту ее фразу, сказанную при расставании: «Сёмка, ты больше не будешь один!» То есть, она приехала уже подготовленная и сделала то, что сделала, по твердому своему решению. Вспоминаю ее записку: «… вероятность целых 0,3%…». Вот, даже вероятность подсчитала, правда завысила раз в десять, чтобы подбодрить меня, не иначе. Вспоминаю слова милой девушки Мику, там, в лагере, когда я собирался на мотовоз, еще не зная, что меня ждет: «Сенечка, я тут думала над твоим вопросом, про людей и роботов. Хотела рассказать про творчество, любовь, эмоции, но, в общем, Сенечка, знаешь, что я подумала? Что только человек способен все бросить, отказаться от гарантированного выигрыша, и поставить на самый невероятный вариант. Загадать, что монетка, которую он сейчас подбросит, останется стоять на ребре. Самое интересное, что иногда это срабатывает». Она много еще чего говорила, но суть я запомнил.
— Семен, ты уверен? Ты можешь остаться, как мы. И нам за Глафиру Денисовну будет спокойнее.
Могу. Но встретит Ульяну тогда совсем другой человек, а не я. Хотя тот человек и будет считать себя мной, это я знаю точно. Ловлю глазами стрекозу, зависшую над головой у Толяныча и улыбаюсь ей. Последнее, что я вижу, значит, это стрекоза-богатырь.
— Толяныч, не тяни кота за хвост. Пионером был, пионером и останусь.
— Мы приглядим за тобой, пионер.
Щелкает кнопка Выключателя. И моё Я (хочу сказать — моя душа, но души у таких как я, кажется, нет) отделяется от тела. Я как будто вижу себя со стороны, с высоты верхушек деревьев. Но я, оказывается, еще могу управлять своим телом, неуклюже, как-будто управляю марионеткой за ниточки. Последний раз оглядываюсь и отправляю бывшее свое тело к дверям терпеливо ждущего автобуса.
«Вот и я сейчас поставил на то, что монетка упадет на ребро, Рыжик. Слышишь? Я иду за тобой».
