луст ан повер

Предыдущая глава

Глава 9: «ШБМНК и ёклмн»

      Внутри медблока, внешне напоминавшего избу на курногах под флагом международной организации здравоохранения, всё выглядело не так уж плачевно. Обстановка на одном уровне с «нумерами»: койка для лежачих больных, напольные весы, сервант, уставленный продукцией фармацевтической индустрии, стол с бюро заместо обычных ящиков. В наличии имелся даже фирменный больничный запах. Не знаю, что медики такого намешивают, но результат вне всяких сомнений крут. Вернёмся к столу — на нём царил бардак. Высочайшей его вершиной был компьютер, выглядящий в глазах жителя двадцать первого века более чем архаично.

      Кстати, зачем медику в детском лагере ПК? Очевидно, за тем же, зачем и лабораторная крыса. Судя по косвенным признакам, Виола в свободное время занимается собственными исследованиями, причём, уже добралась, либо близка к стадии опытов на живых тварях. Это надо принять к сведению, но совать нос ещё и в это без необходимости не стоит, своих забот полон рот.

 — Зацени, — Андрей указал на стену, где висела таблица для проверки зрения. В глаза вместо привычных «ШБМНК» бросились литеры, складывающиеся в слова. Их, как видно, придумывал двенадцатилетний олигофрен, забредший в типографию и прикола ради набивший в макет свои любимые высказывания. Далее, сотрудник, ответственный за проверку, либо схалтурил, либо состоял в сговоре с олигофреном и не глядя дал добро на печать партии плакатов. А потом один из них попался на глаза нашей медсестре.

 — Ну, фазанята, — Виола подошла к столу и начала разгребать завалы из бумаг, пузырьков и коробков с таблетками и ампулами — готовы поработать?

 — Всегда готовы, — отвечаем мы хором. Я с недоумением посмотрела на брата, тот посмотрел на меня в ответ. Опять парадокс даёт о себе знать. Нехорошо.

 — Ого, — восхищённо прокомментировала медсестра не отрываясь от своего занятия. — Вот это энтузиазм. А я думала, что Ольга мне хочет со своей шеи разгильдяев спихнуть, - наконец, завершив поиски, она подошла к нам. В руках доктор Коллайдер держала амбарную книгу.

 — У кого почерк лучше? — поинтересовалась она.

Отличный вопрос. Нет, серьёзно.

— У него, — я указала на брата.

— У неё, — ну вы поняли.

      Виола вовсю старалась ограничиться кривой усмешкой. По всей видимости, она решила, что мы сговорились. Кстати, не такая уж и плохая идея. Надо будет вынести кому-нибудь мозг при случае.

 — А, разбирайтесь сами, — медсестра небрежно бросила книгу на кушетку. — Вот вам талмуд, шкаф в углу. Перебираете полки, аккуратно регистрируете содержимое, а я пока до администрации и обратно. Пять минут. От пяти до десяти. Хотя… всё может растянуться и на полчаса… Н-да. Думаю, разумнее будет говорить о цельном часе. Ну, фазанята, не скучайте, — она подхватила какой-то свёрток, лежавший на кресле и зашагала в ускоренном темпе к выходу.

 — Виолетта Церновна, — брат окликнул её уже в дверях, — а как же…

 — Со стола заберёте, — проворковала та на прощанье и покинула медпункт.

      Андрей подошёл к столу. На небольшом пятачке свободного места действительно стоял пузырёк.

 — Йод, — он продемонстрировал мне издали склянку, словно я должна самолично убедиться в этом факте, — кругом сплошной обман.

И что она хотела нам этим сказать? В то, что она перепутала зелёнку с йодом я изначально отказываюсь верить. Не может человек с медицинским образованием, втихаря от начальства держащий крысу в детском лагере ошибиться с нужным, пусть и не для дела препаратом.

 — Она нас проверяет, — уверенно заявил брат, разглядывая допотопный ПК, — только непонятно, на что. Идеи?

 — На честность, терпение и силу воли, блин. С чего ты взял? Может, просто стебётся или, что более вероятно, хочет, чтоб мы дождались её возвращения.

 — Но ведь мы можем найти зелёнку сами?

 — Можем даже ревизию не проводить. Но проведём. Как я уже сказала — ссориться с медперсоналом себе дороже.

 — А если так?

      Брат протянул мне книжицу, выуженную им из того же бардака на столе. Ей оказался русско-латинский словарь для фармацевтов. Действительно, почему бы не произвести опись на лытыни?

 — Всё, что я хочу сказать по этому поводу уже должно всплыть и в твоей дурьей голове. Тут серьёзный документ, а не журнал «крокодил».

Отлично, он надулся. Нет, родной, теперь я буду за тобой присматривать и следить, чтоб ты не косячил, и, если понадобится, перенаправлять твою энергию в мирное русло.

 — Почему ты такая скучная?

 — Это ты слишком буйный. Застрял в развитии где-то на уровне Ульянки — ладно она ещё мелкая, а с тобой что не так?

 — Ах, извините, не напомните случаем, кто в дуэте с Алисой вчера организовал мне головомойку первой степени?

 — А ты меньше из себя Д`Артаньяна корчи. Нам в комсомол скоро, пора уже взрослеть, чёрт побери! И между прочим…

Я осеклась. Это надо заканчивать. Если мы снова начнём собачиться, то ничем хорошим это не завершится, в том числе и эта ревизия.

Убавив громкость речи на пару тонов — хороший такой способ заставить оппонента заткнуться и прислушаться к тому, что говоришь ты — я пошла на мировую:

 — Слушай, мы можем и дальше пререкаться, выясняя кто кого умнее, красивее и переубедил, но всё равно ничего не добьёмся. Давай уже займёмся делом, — с этими словами я вручила ему книгу для записи, — я разбираю полки, а ты записываешь.

Видимо, Андрей также счёл данный спор тупиковой ситуацией и своей физиономией выражал согласие сосредоточиться на разборе врачебного арсенала.

      Работа шла ни шатко, ни валко. В основном это было связано с тем, что брат, стараясь сделать опись различимой и для других людей, писал до крайности медленно:

 — Я могу писать либо быстро, либо понятно, сама знать должна, — аргументировал он, и был совершенно прав.

Таким образом, мы разделались с первой из трёх полок за полчаса. Если честно, я уже готова плюнуть на всё и удрать с зелёнкой, лишь бы не тратить на это в общем-то бесполезное занятие ещё час. Единственное, что меня удерживало — известия о том, что библиотека сегодня находится под бессрочной оккупацией Слави. Бр-р-р. Нет, уж лучше я к Шурику с Электроником в кружок уйду, чем окажусь один на один с ней в замкнутом пространстве. Вдруг она меня укусит и я тоже — того, начну улыбаться каждому встречному-поперечному?

 — Анна, что ты думаешь касательно судьбы и всеобщей предопределённости? — подал голос Андрей.

 — Такая же ерунда, как и сборник библейских сказок. К чему это ты?

 — Да так, неважно.

 — Неважно обстоят дела с медициной в Африке, а ты раз сказал «А», то давай и «Б».

 — Я вот что подумал, — нехотя согласился он, — допуская возможность путешествий во времени, возможно ли это самое время переписать?

      «Помогите, меня заставляют работать в паре с начитавшимся Уэллса гиком, который завёл разговор о механике путешествий во времени. Я долго не протяну», — именно такое послание на волю я отправила бы неделю назад. В нынешних обстоятельствах, идея о машине времени уже не казалась такой абсурдной.

 — Знаешь, если смотреть на всё это с позиции стороннего наблюдателя, над которым не властны законы физики и всего остального, то мироздание, если вообще уместно говорить обо всё сущем, как о мироздании… Так вот, мироздание должно представлять собой огромную пятимерную матричную таблицу, в которой сведены все возможные события каждого момента времени. Никто не может создать альтернативный поток времени, он заготовлен заранее природой и всё, что мы можем сделать вернувшись во времени — свернуть в другой его рукав.

Брат хмыкнул:

— Иначе говоря, согласно данной концепции время нелинейно и в него забито бесконечное множество альтернативных вариантов развития событий начиная от Большого Взрыва и вплоть до тепловой смерти вселенной.

 — Я бы поставила под вопрос наличие таких рамок, но в целом — да, всё верно.

 — В их числе и те, в которых мир это выхухоль, а законом предусмотрено каждые четыре с пловиной часа есть паука? Или где хрононавты убивают собственных предков?

 — А кто говорил, что будет легко?

 — Как-то это всё слишком нагромождено. Опять же костыль в виде бесконечности. Вряд ли соответствует действительности.

 — Я и не претендую. Пусть те, кому больше нечем заняться разрабатывают более изящные модели реальности, а я обопрусь на костыль и займусь чем-нибудь полезным.

 — Звучит как девиз. Слушай, а где мы, в случае чего найдём пауков?

 — У Ульяны. Помнится, у неё в автобусе проявлялось пристрастие к энтомологии.

 — Пауками занимается арахнология.

 — Да какая мне разница?

Андрей замолк, но было видно, что он намеревается сказать что-то ещё. Спустя несколько секунд нужные слова, видимо, были подобраны:

 — Слушай, Ань тут такое…

Дверь со скрипом отворилась. На пороге показалась Ольга Дмитриевна. Отчего-то все в этом лагере обладают странной способностью — появляться рядом в неподходящее время.

 — Ну, как успехи? — поинтересовалась она.

 — С переменным успехом, — сдержанно отрапортовал Андрей, — лучше всех, у кого хуже нас.

Вожатой, судя по всему, это было не очень-то и интересно, что там и кому лучше.

 — Вот и хорошо. Вы что-нибудь после линейки решили? — Похоже, наше отсутствие там было ей также не замечено и додумывать, чего же от нас всё-таки хотят придётся самим.

 — А что с остальными? — задала наводящий вопрос я.

 — Сыроежкина с Демьяненко я уже задним числом в кибернетику зачислила, Мику записалась в музыкальный, туда же и Алиса просилась…

      А, опять тема с кружками. Почему нас просто нельзя оставить в покое?

— …ещё спортивные секции есть — футбол, волейбол, теннис, шашки-шахматы.

 — Не, — помотал патлатой головой брат, — спорт это точно не про нас.

Верно, нам бы лучше укромный угол подальше от людских глаз, чтобы можно было собраться с мыслями и как-то систематизировать имеющиеся данные. В идеале — закуток с запираемой изнутри и снаружи дверью и единственным ключом.

 — Как-то ничто не прельщает, — ответила я, — а ничего поспокойнее нет? Без искрящих предохранителей и лишнего шума.

Ольга Дмитриевна, похоже, такого развития событий не ожидала, но уж точно была ему рада.

 — Ну раз вы сами об этом речь завели, то в эту смену как раз некому подменить библиотекаря. Я думала сперва Славю привлечь, но раз есть добровольцы, — вожатая достала свою книжечку, — ну что, Анна, записываю тебя?

 — Так, погодите, — вмешался Андрей, — что значит «тебя»? А я?

Ольга Дмитриевна пожала плечами.

 — Место библиотекаря только одно, — посетовала она, — и ничего с этим не поделаешь.

 — А оно тебе надо, Андрей? Ты в библиотеке со скуки помрёшь.

 — Давай я сам решу, где, когда и из-за чего это сделаю, ладно? И кстати, не думай, что ты там целыми днями будешь гонять чаи, да книжки читать. Неофициальный девиз библиотекарей знаешь? «Орднунг убер аллес!» Уборка, каталогизация и снова уборка — вот твоя участь на ближайшие три недели.

 — Ладно, близнецы, — вмешалась Ольга, — похоже, что библиотеку всё же придётся закрепить за Славяной…

      Че-его? Это что ещё за хитрый план такой, что даже ударников подключают? Мы же почти договорились!

 — …а вам, я бы порекомендовала редколлегию нашей стенгазеты, — она приобняла нас за плечи и посмотрела на меня, — там и от шума подальше, — перевела взгляд на Андрея, — и побегать придётся. Как вам такая идея?

 — Полагаю, выбора у нас всё равно другого нет? — я скептически посмотрела на неё.

 — Шурик и Электроник всегда рады пополнению своих рядов, — ответил за неё брат, ехидно ухмыляясь.

 — У нас свобода выбора, — довольно подтвердила вожатая, — хочешь — вступай, не хочешь — вступай.

Кажется, она тоже непрочь вдоволь поиздеваться над неокрепшими умами, когда есть свободная минутка.

 — Ну, что решаем?

 — Мне нравится, — ответил Андрей, — я согласный. Анна?

Я обречённо вздохнула. Ересь, конечно, но лучше всё равно ничего не предвидится.

 — Тоже. Надеюсь, помещение нам под вёрстку предоставят?

***

      Уже который раз за сегодня я мысленно выматерилась. Как по-вашему, где оказалась выделенная для заседаний стенгазетчиков комната? Правильно, в библиотеке. Туда, разобравшись с делами в медпункте мы и направились для осмотра помещения. Кстати, вопреки моим увещеваниям, братец всё же отрыл где-то склянку с раствором зелени бриллиантовой и не став дожидаться возвращения Виолы, упрятал добычу в карман. Как всё же глупо на нём смотрятся эти шорты. Кстати, к юбке у меня примерно та же претензия. Надо будет проверить, не завалялось ли в гардеробе что-нибудь подлиннее.

Мне вспомнился наш разговор, начатый перед появлением вожатой.

 — Ты хотел что-то рассказать, когда Ольга пришла. И к чему эти рассуждения о переписывании времени?

 — Проехали. Потом как-нибудь. Наверное, так даже лучше будет.

В его глазах читалась вся серьёзность, на которую он был способен. Что же могло заставить его поумнеть?

 — Ты что, решил убить нашего дедушку? — Согласна, шутка не очень.

 — Шуш! Я всё расскажу, как только сам въеду.

 — Не шикай на меня!

 — Шуш!

Это его «шуш» меня взбесило. Поэтому порядком изловчившись, я схватила Андрея за ухо и потянула вверх, благо мы и в подростковых телах остались примерно одного роста — спасибо генетике.

 — Ещё раз шикнешь и можешь быть уверен, я его оторву. Не хочешь говорить — не говори, но чтоб такого больше не было.

 — Пусти, зараза!

 — Ответ неверный, — я потянула что есть сил.

Брат, стиснув зубы прошипел нечто неразборчивое и я милосердно разжала пальцы.

 — Прежде чем ты решишься на ответные меры, напоминаю тебе, что со вчерашнего дня ты жемпельмень и на слабый пол руку не поднимаешь.

 — Кто тут ещё слабый пол… — пробормотал он, потирая ухо.

      Библиотека на общем фоне выделялась в хорошем смысле: выглядела она как результат компромисса между архитектором Мельниковым и шведскими проектировщиками-минималистами. Будь вместо переднего фасада панорамная стеклянная витрина, то это был бы уже продуктовый магазин, а так — с окнами нестандартной высоты, занимающими добрую половину стены, создавалось ощущение своеобразного уюта и самодостаточности, оторванности от внешнего мира.

      Внутри, вопреки моим худшим опасениям, никого не наблюдалось. Как оказалось, большую часть строения занимал читальный зал, служащий одновременно и местом постоянного хранения книг. Отсюда вели всего два дверных проёма, так что отбросив по методу исключения тот, через который мы только что прошли, вход в «редакцию» удалось определить с первой попытки.

Комнатка оказалась небольшой, всего восемь квадратных метров навскидку. К тому же, она была порядком завалена канцелярским барахлом.

 — Что скажешь? — в голосе брата отчётливо читалось разочарование.

 — Люди — свиньи, — ответила я. — Хоть это и не новость.

      Из читальни донёсся хлопок двери.

 — Эй! Тут кто-нибудь есть? Мне партитуры нужны!

Вот так врываться в храм знаний и орать во всю глотку — весьма нахально. Чтоб не противоречить самой себе, пришлось из каморки выглянуть. Вокруг шкафов по замысловатой траектории металась Мику.

 — Слушай, я понятия не имею, каких у вас в Ниппон Коку придерживаются традиций относительно поведения в библиотеке, но вряд ли там принято голосить на всё помещение.

      Похоже, замечание возымело действие и интуристка, снизила и скорость обращения вокруг полок, и количество децибел:

 — Ой, привет, Анна! Ты теперь библиотекарь? А я в музыкальный записалась, прихожу в клуб, а там только инструменты. Вот я и пришла сюда за…

 — За партитурами, слышала. И нет, я не библиотекарь. Увы, из-за КОЕ-КОГО, — тут я всё же позволила себе повысить голос, поскольку брат, обнаружив в подсобке печатную машинку, целиком завладевшую его вниманием, самозабвенно ковырялся в ней. 

 — Эй, я всё слышу! Привет, Мику!

— Придётся довольствоваться постом главреда в местном СМИ.

      Мику захлопала глазами. На её лице читался немой вопрос.

Минус два балла и виртуальный подзатыльник мне за отставание мысли от слова. Японке русский новояз может быть знаком только благодаря отцу-инженеру. А тот вряд ли часто в силу профессии упоминает термины «главред» и «СМИ»

 — Ох, имеется в виду, что я — главный редактор стенгазе… настенного… Чёрт, как проще это сказать? — я запнулась на таком привычном и, казалось бы, простом термине. Это ведь даже не «реввоенсовет» или «наркомтяжпром», а обыкновенная безобидная «стенгазета»! Остаётся только поразиться витиеватости путей, по которым развивается великий и могучий руский язык, да отпаивать валерьянкой Владимира Ивановича Даля.

 — «Стенгазету» я уже знаю, — пришла Мику на выручку. — Мы с па немного подтянули перед поездкой разговорные термины, но, похоже, кое-что упустили. А кто тогда библиотекарь? Я сюда за партитурами пришла, а то в музыкальном нету ничего. Мне бы для гитары и ещё для…

 — Шуш! — прервала я её. Надо же, как удобно. — Куда ты так торопишься? Я на вопрос отвечать не успеваю, а ты уже дальше повествуешь.

      Скорость, на которой этот гиперболоид инженера Гарина с аквамариновыми хвостами воспроизводит человеческую речь, вполне способна вызвать у неподготовленного человека приступ паники. Впрочем, подготовленный достигнет немногим большего — паника охватит его через одну-полторы минуты. Пожалуй, самым разумным будет подыскать на время монолога укрытие и оставаться там, пока опасность не минует… Андрей! Хитрая задница!

      Мику, стоило мне замолкнуть, вновь перешла в наступление, но в этот раз словесный каскад всё же существенно потерял в объёме:

 — Извини, никак не могу избавиться от вредной привычки. Постоянно отвлекаюсь. Па пытался меня отучить, но… Ой, ну вот опять. Но если вы оба в стенгазете, то кто заведует библиотекой?

      Ответ на вопрос, к моему несчастью, материализовался на пороге вверенного ей объекта.

 — Мику, ты за нотами? А я всё, что было, как раз в клуб отнесла только что.

 — Вот туда говори, — я указала на Славю. Они отошли к окну и о чём-то зашептались. В этот момент из каморки, пряча что-то за спиной, вывалился брат.

 — Анна, ты наверняка видела в редакции печатную машинку?

 — Она сломана, я уже проверяла.

Андрей кивнул и добавил:

 — Две новости. Хорошая — мне известно, почему она не работала. Вторая — кажется, я её совсем… починил.

С этими словами, из его рук выпала какая-то мелкая деталь и, покатилась по паркетному полу.

 — Наверное, лучше будет с этим к робототехникам заглянуть — протянул он, ретируясь в сторону двери.

 — Раз ты всё равно уходишь, может передашь рыжим наш пламенный привет?

 — Обязательно, — пообещал он. — Про то, какие книги нужны, помнишь?

 — Да чёрта с два я бы иначе тут одна осталась. Вали давай, на обеде увидимся.

***

Здравствуй,“Совёнок”! А ты нисколько не изменился.

Коробка автобуса за моей спиной, железные ворота передо мной и торопливые шаги по аллее, Славя вспомнила, что нужно встретить опоздавшего. Лето, жара, запах скошенной травы, разогретого металла и чуть-чуть дизельного топлива. Вот скрипит створка ворот и…

— Привет,ты только что приехал?

Так, сейчас главное, не назвать её по имени. Незачем смущать девушку.

— Здравствуй.Да, только что, и очень рад тебя видеть.

— Это потому что ты со мной ещё не знаком. — Славя улыбается и, кажется, чуть грустно. —Потом станешь думать: “Опять этой активистке больше всех надо! Сейчас работать заставит.”

— Я? Такое думать? Да никогда в жизни! А что, и правда заставляешь?

Конечно заставляет. Но надо же как-то поддержать игру. Самая тяжелая часть моего летнего отдыха, это первый и второй день —“знакомство” с обитателями лагеря.Главное — не переиграть, а то они почувствуют мою неискренность, и цикл будет безнадёжно испорчен.

— Заставляю,заставляю. Я же помощник вожатой и председатель совета отряда. Только…Не думай, что мне это нравится. Если что-то можно сделать самой, я стараюсь делать это сама.

— Я понял,С… — Я чуть не называю Славю по имении приходится исправляться на ходу. —Слушай, а как тут вообще?

У Слави от восторга загораются глаза.

— Вообще? Вообще тут так здорово! И лагерь отличный,и отряд замечательный, и вожатая! Знаешь,как тебе повезло..?

Славя делает небольшую паузу, в которой я, как и было запланировано Славей, представляюсь.

— Да, прости, меня Семён зовут.

— Очень приятно. — В награду за понимание ситуации я получаю Славину улыбку. — А я Славяна. А лучше просто Славя.

Славя, Славяна, в некоторых циклах — Славка, а в некоторых — Славушка.

Интересно, как потом складываются отношения Слави и здешнего Семёна, того, чьё тело я занимаю. Это после того, как смена заканчивается и меня выкидывает обратно в зиму и в будущее. Да про всех про них интересно.

— Тебе сейчас к вожатой надо, записаться, что ты приехал, потом форму получить, потом в домик вселиться. — Пока я размышлял, Славя закончила рассказывать о здешних красотах и перешла к текущему моменту.— Пойдём, я тебя отведу, так будет быстрее, а то заблудишься с непривычки.

А как же твоё ныряние с пристани, Славя? Что,между прочим, категорически запрещено и чем ты занимаешься каждый раз, когда я приезжаю. Нет, я не против. Я, как раз,за. Это как намёк на то, что Славяна тоже живой человек, а не ходячий свод правил.

— Спасибо,Славя, я и сам доберусь. До памятника, а там налево и дальше к домику с велосипедом.

— Вот и хорошо. Я тогда пойду?..

— Ага, спасибо за то что встретила. Увидимся, Славя.

У Слави что-то ещё крутится на языке, то ли позвать меня с собой на пристань, то ли всё-таки ещё раз предложить проводить по лагерю, но она только кивает головой, соглашаясь, улыбается так, что сердце пропускает удар, и убегает.

А я улыбаюсь ей вслед, подхватываю с травы свою зимнюю куртку и отправляюсь навстречу новому циклу. К вожатой, так к вожатой.

***

Виола решила,что сегодняшняя норма по приёму пионеров выполнена с лихвой и потому, едва я заглянул в медпункт, с радостью свалила на меня обязанности дежурной медсестры,а сама умчалась на пляж. Контролировать температуру воды, очевидно же.

Медпункт, хоть и стоит почти в центре лагеря, но настолько изолирован живой изгородью от окружающего мира, что кажется, будто остального лагеря не существует. И нет никого, кроме меня и ещё одной пионерки, расположившейся на кушетке.

Издалека доносится голос Слави, Славя командует октябрятами — ведёт их купаться.

— Ты знаешь,что ты Славке очень нравишься? — Обладательница голубых глаз внимательно следит за мной. Ждёт моей реакции.

Знаю. И что мне с этого знания.

Не каждый цикл, но бывает, что кто-то из них попадает в медпункт с чем-то серьёзным. Таким,что его нужно везти в больницу. Ещё реже, но всё равно достаточно регулярно, этим “кем-то” оказывается одна из моих девочек. И вот, перед отправкой в больницу, когда я захожу в медпункт, проведать и попрощаться, обязательно следует такая реплика. Слова могут не совпадать, но смысл всегда один: “Ты Славке очень нравишься”. А если читать между строк,то: “Для себя берегла, но раз уж так сложилось — отдам только в надёжные руки”.

— Теперь знаю. И что мне теперь делать?

— Нет, ты всё-таки тормоз. Пригласи её куда-нибудь. Адресами поменяйтесь. К себе в гости её пригласи, пока каникулы идут — ты у нас человек столичный, а Славка когда еще из своей дыры выберется. Вообще, почему я тебя учу? Ты же проявлять инициативу должен, ты же мужчина!

А смысл? Я всё равно усну в автобусе, а проснусь на тридцать лет тому вперёд у себя дома. Бедные мои однокурсники, я так и не попадаю к ним на встречу. Потому что просыпаюсь утром того самого дня. Чтобы провести восемь часов дома, уснуть в автобусе (в электричке, в кинотеатре, в кресле перед монитором, в коридоре травмопункта, в КПЗ, — масса вариантов), а проснуться перед воротами лагеря.

— Ну что ты молчишь! Обязательно её куда-нибудь пригласи, слышишь!

— Думаешь, стоит попробовать?

Я вообще-то пробовал. Мы сходим вечером на пристань,искупаемся в озере, наберем два ведра белых грибов. Меня поцелуют в щечку и разрешат поцеловать себя. При особо удачном раскладе мы, в последний день перед отъездом, поцелуемся у девушки за домиком. Обменяемся адресами и телефонами. Причём я честно дам настоящий,я живу в этой квартире с рождения и телефонный номер тоже не менялся.

Вот только я не помню, чтобы в моём детстве приезжала к нам голубоглазая блондинка. Да никто из них не приезжал. Оно и понятно, в моём мире нету Генды, никогда не было семнадцатилетних пионеров. А в их мире ничего не слышали про перестройку и Горбачева. Остаётся надеяться, что каждый раз везёт хозяину этого моего тела.

— Конечно! Ну что ты за тормоз! Эх! Жаль, что меня увозят!

Рыжая готова вскочить с кушетки и помчаться, со мной на буксире, искать Славю. Удерживает её только загипсованная нога.

— Эх, Сёмка. Я бы подглядела как вы целуетесь. А потом бы у тебя урок взяла!

Она ещё и подмигивает при этом. Вот за что люблю Ульянку, так это за её оптимизм и хорошее настроение, которое она щедро раздаёт окружающим. Но целоваться я, пожалуй,не буду.

Чужой мир, чужие правила, чужие люди. Тело и то не моё, все три шрама присутствуют, но чуть на других местах. А на седьмой день моё пребывание в этом пионерском раю закончится. Славя наверное будет ждать чего-то от настоящего хозяина этого тела, а тот будет судорожно искать в памяти пропавшие семь дней его жизни. Будет паниковать, упадет на спину в проходе автобуса, будет кричать и дрыгать ножками. А для меня закончится и начнётся заново очередной День сурка.

— Рыжая, а зачем тебе брать уроки? Неужели есть с кем целоваться?

— Представь себе, есть. Не все же такие тормоза как ты.

— Дай угадаю. Он носит очки, и обитает в кружке кибернетики? А зовут его на букву Ш…

— А вот это уже совершенно не твоё дело, Сёмочка!

Ну вот, взяла и обиделась. Придётся прощение выпрашивать.

***

День последний. Остался ещё один обед и всё — по автобусам.Все пионеры уже вернули книги в библиотеку, спортинвентарь на склад, сдали постельное бельё, а сейчас собирают чемоданы. А мне делать нечего, поэтому я просто валяюсь на незастеленной кровати и, судя по шевелению на крыльце, буду принимать посетителя.

— Развалился он! Сейчас Оля нагрянет и устроит тебе вечер отдыха.

— Пристраивайся.— Я вжимаюсь спиной в стену, освобождая для рыжей место на матрасе.

А Оля не нагрянет. Как раз в этот момент она,вместе со Славей, пересчитывает на складе сданное бельё, обнаруживает недостачу, матерится одними губами, пересчитывает в сотый раз. А через час она выйдет со склада и, к своей радости, обнаружит недостающую простыню на крыльце. Кто-то из мелких притащил её в последний момент, но побоялся беспокоить грозную вожатую.

— Одноглазый, ты берега не попутал? — Алиса угрожающе нависает надо мной.

Это у неё такое любимое обращение к симпатичному ей человеку: “Одноглазый”. Почему так? Потому что следующим действием она тебе лишний глаз подобьёт. Чтобы привести в соответствие.

— Ну, как хочешь. — Я опять сдвигаюсь к оси кровати.

На самом деле, Алиса очень хороший друг, если конечно не называть её ДваЧе. Хотя, мне можно. Не знаю, чем я заслужил такую привилегию, но на меня она не обижается. Ну и мне приходится соответствовать. Но вообще, у меня такое чувство, что в нашу дружбу я вкладываю меньше, чем получаю. Вот и сейчас, она каким-то своим звериным чутьём почувствовала, что я хандрю и прибежала ко мне, приводить меня в норму.

— Алиса, ты очень хороший друг.

— С чего ты взял?

— Знаю.

— За неделю это определил? Так может ты, Сенька, просто влюбился в меня?

И смотрит с ехидной улыбкой.

Нет конечно, не за неделю. Но, если суммировать циклы, то, где-то через полгода знакомства, я начал считать себя её другом. Рекорд, потому что обычно я только через два года перестаю воспринимать человека как постороннего. Ну, правда, это для меня прошло полгода. Для Алиски-то, всё наше знакомство длилось чуть меньше недели.

— Влюбился… А ты влюблялась, когда-нибудь?

— Как думаешь, что я должна тебе ответить? — Алиса вспыхивает от смущения.

— Не знаю. Правду?

— Правду? А вот не скажу, сам догадайся. — У Алисы меняется настроение, и она уже лукаво улыбается.

— Значит влюблялась. Завидую.

А у меня вот не получается. У людей эйфория и какие-то там “бабочки в животе”, у меня— очень болезненное осознание утраты контроля за собственным психологическим состоянием. Оно моё, это состояние, а я им не управляю. Так нельзя! Это можно назвать гордыней? Не знаю. При том — гормоны работают и влюбляюсь я регулярно. И регулярно же убегаю от источника болезненных ощущений. К счастью, когда мой цикл проходит и начинается заново, влюбленность куда-то испаряется. Тем более, что ничего у меня с той девочкой из прошлого цикла не было, а девочка из этого цикла видит меня впервые, и никаких моральных обязательств мы друг перед другом не несём.

— У-у-у…Сенька, так ты у нас нецелованный! Вот почему ты такой квёлый. — Алиса нашла для себя причину моего плохого настроения и сейчас лихорадочно соображает, что ей с этим делать. — Ну, сам виноват. Прощелкал клювом всю неделю, а теперь лежишь и страдаешь. Тем более, что девкам ты нравился. Не представляю, что они в тебе нашли. Но ты не расстраивайся. Сейчас. Дай подумать.

ДваЧе наконец-то садится. Она оглядывает домик, делает движение — пододвинуть стул, дергается в сторону Ольгиной кровати, потом машет рукой, и, со словами:“Двигайся! Чего разлёгся?”, — устраивается у меня в ногах на матрасе.

— Сенька,ты скажи, которая тебе нравится. Тогда будем решать, как тебе помочь. Смену ты конечно профукал, но половина лета ещё впереди. Девчонки все местные, кроме Слави и Микуськи, да и те у нас задержаться собрались. Так что поживёшь у меня. Так которая? Колись!

***

Ну вот и всё. Скоро кончится лето… Осталось сесть в автобус и подождать, пока сон не свалит меня. На аллеях пусто, пионеры и вожатые уже рассаживаются по автобусам. Запаздываем только я и Ольга. Я развалился в шезлонге и жду вожатую, пока та переоденется. Но вот щёлкает замок и Ольга Дмитриевна оказывается на крыльце. Можно идти.

В легкомысленном платье Ольга выглядит гораздо моложе, чем в вожатской форме. И разговор у нас идёт совсем не официальный.

— Так и не подружился ни с одной девочкой за всю смену, Семён Семёнович.

— За неделю. Но так и вы одна, Ольга Дмитриевна. Так за все ваши двадцать пять лет никого и не нашли.

— А ты нахал, Семён. Обсуждаешь возраст женщины и обсуждаешь личную жизнь своего педагога! Продолжай. И не двадцать пять, а двадцать шесть, имей в виду.

А что тут обсуждать? Дело то её, в конце концов. Сейчас скажу, что часики тикают, и получу словесный подзатыльник. Ну так и мои отношения со здешними девушками — дело моё. И уж не Ольги Дмитриевны и не хозяина этого моего тела.

— Ольга Дмитриевна, через час меня тут не будет. Сяду в автобус, сквозняк из форточки потянет, и унесет того Семёна, которого здесь все знают. Одно расстройство будет для девушки. А Семён улетит к себе, в свою эпоху. Так что вы уж хозяина этой тушки не обижайте, когда в город попадём. Он не отвечает за всё то, что я здесь успел натворить.

Мог бы ещё и папой самому себе случайно стать. Нет, глупость конечно: и мир не тот, и девушки на мою маму не похожи.

А может и стоило здешнему Семёну такой сюрприз подкинуть: сел в автобус, просыпаешься в автобусе с незнакомыми людьми, неделя куда-то пропала, голова болит, а какая-то левая девочка радует: “Семён, ты скоро станешь папой!”. Но зря я разболтался, кажется сейчас начнётся административно-педагогическая истерика с привлечением Виолетты Церновны и, кстати, Славяны. И вот это я напрасно, я не подумал. Бедная моя Славя. Или не начнётся? Смена закончилась и вожатая может расслабиться и приоткрыть своё настоящее лицо.

— Классная отмазка, Семён. Надо бы и мне на вооружение взять. “Это не я, это Ольга Дмитриевна из параллельного мира тут накуролесила!” Вот только, твоё личное дело, я его читала. Ну, пролистывала, конечно, но в руках держала. Ничего там про твой параллельный мир нету. А кстати, далеко твой мир?

Да я и сам его читал: личное дело здешнего Персунова Семёна Семёновича. Паренёк, как паренёк. Среднестатистический. В чем-то совпадает со мной в его возрасте. Адрес тот же, родителей зовут так же. Даже интересно,как сложится его биография к тридцати годам. И, вряд ли это он устроил мне День сурка, так что я его прощаю.

— Тридцать лет от вас в будущее и, где-то на альтернативной вашей ветке истории. И да, это здесь мне семнадцать лет, а там я даже постарше вас буду.

— А как же ты сюда попал, путешественник. И где ты спрятал машину времени?

— Сейчас,на остановку выйдем и увидите. Нет преград, недоступных советскому автобусу. Тридцатилетний Семён сел в автобус в одном мире, чтобы проснуться в другом,семнадцатилетним, перед воротами пионерского лагеря.

— Тридцатилетний, говоришь. Ну тогда скажи что-нибудь по тридцатилетнему.

Что же я тебе скажу? Между нами ведь не только грань между мирами, но и эпоха. Хотя, вон Генда стоит. Гендо. Рассказать Оле глупую шутку про бревно? Но это же не по тридцатилетнему будет. По крайней мере,в массовом сознании.

— Я лучше спрошу по тридцатилетнему. Ольга Дмитриевна, ваши родственники уже перестали вас спрашивать, есть ли у вас молодой человек?

— Я тебе уже сказала, что ты наха-а-ал? Такой лапушка казался. Как я тебя за неделю не раскусила? — Ольга вздыхает. — Да, ты угадал. Уже почти перестали. Но больше я тебя ни о чём спрашивать не буду! А то и правда поверю.

Вот и славно. Я уже устал всем рассказывать и доказывать. Интересно, как там мой, э-э-э… двойник потом выкручивается. Ну так сам виноват, я тут пашу за него, а он отсыпается в течение всей недели, или может наблюдает за всем происходящем и посмеивается надо мной.

Выходим за ворота. Вот и автобус. Все наши здесь, уже сидят в салоне, только мы задержались.

— Всё, садись в свою “машину времени”. Я с вами не поеду — здесь остаюсь, хоть два дня, но отдохну от пионерии. Прощай.

— До свидания,Ольга Дмитриевна, ещё увидимся.

Нет, с ЭТОЙ Ольгой Дмитриевной я не увижусь, это я наврал.

— Семён, ты же в будущее улетаешь, зачем тебе там старая бабка? А скажи, — вожатая заговорщицки оглядывается вокруг, убеждается, что никто не подслушивает, — на Марсе побывали уже?

Не хочу её огорчать…

— Нет ещё Оль, но скоро.

— Не фамильярничай! — Оля улыбается и пребольно тычет меня пальцем в бок. —Всё, удачи тебе, кто бы ты ни был.

***

— Доброе утро, пионЭр. Как самочувствие?

— Голова — болит, тело — болит, шея — затекла. —Не открывая глаз отвечаю на свой же вопрос.

Это закон переноса из мира в мир. Заснуть ты можешь где угодно, но проснёшься всегда в автобусе перед воротами — там, и мордой в клавиатуру — здесь.

Разбуженный моим шевелением, комп начинает трещать вентиляторами и щелкать диском. На монитор можно не смотреть. Все открытые программы выучены наизусть, все сообщения в чатах и мессенджерах — обычный информационный шум.

Тяжело опираясь на подлокотники встаю и, не приходя в сознание, шаркаю в ванну. Здравствуй, будущее. Пока умываюсь,смотрю в зеркало на свою тридцатилетнюю физиономию. Где вы, где вы, мои семнадцать лет? Кожа дряблая, под глазами мешки, взгляд… Взгляд, как взгляд.

Гм, а ведь раньше я бы не попёрся умываться. Сполоснул бы руки после туалета, попил воды из чайника и сел бы обратно за комп. Или перебрался бы на диван досыпать. Спасибо “Совёнку”? Или Ольге Дмитриевне со Славей? Вспоминаю весь свой отряд и прошедший цикл. Что-то цикл следующий мне готовит?

— Что, Семён, ностальгируешь? Обратно в пионеры захотелось?

Нет, бесполезно, отражение не отвечает. Да и для ностальгии ещё рановато — всего через четырнадцать часов уже назад.

Ностальгия ностальгией, а мне надо на улицу. Одеваюсь,шарю по карманам, пятисотка оказывается на привычном месте. Всё, я готов.

И-и-и утро начинается с того, что проезжающий грузовик плюёт мне в лицо смесью снега и грязи из под колёс. Да, а вот тот мир был добр ко мне. Приходиться возвращаться, чтобы почистить одежду и умыться. По дороге киваю головой соседке, этот зимний город кажется мне настолько нереальным, что я даже и не пытаюсь вспомнить, как соседку зовут.

Те же и там же. Выход на улицу, попытка номер два.Мой сегодняшний маршрут: пройти по городу, зайти в пару гипермаркетов, проехать на нескольких автобусах от конечной до конечной. Перекусить парой пирожков, а потом продолжить хаотическое перемещение. И так до самого вечера, до того момента, когда сон безжалостно свалит меня и отправит на тридцать лет назад, в лето.

А пока я делаю то, что должен делать: толкаюсь в транспорте, бью ноги пешком, ныряю в предновогоднюю толпу в гипермаркетах. И всё время внимательно всматриваюсь в лица.

Нет, я не жду, не ищу и не надеюсь. Правда, я встречал неоднократно людей, очень похожих на жителей “Совёнка”, но это были всего лишь очень похожие люди. Наши вселенные не пересекаются. Или же пересекаются, но только в одной точке: во мне. Так вот, я не жду и не надеюсь, но если я увижу странно одетого человека, растерянно озирающегося на автобусной остановке, я обязательно подойду и заговорю с ним: “Привет, ты только что приехал?”

Тот мир всегда добр ко мне, надо как-то попытаться отдать долг.

в нашу роботу был добавлен новый персонаж.