пионер (бл)

Дубликат. Часть 5.

Как обычно, не знаю что получится и чем закончится.Недели через две эта глава появится на Фикбуке. Чуть правленая, чуть переделанная, но только недели через две. И, уже ясно, что Лена-рута не будет.

Глава 1

Пятница. 07-10. Елена Тихонова, домик.

Солнце поднялось уже довольно высоко, выше деревьев. И я знаю, что сейчас как раз такой момент, когда оно заглядывает к нам в окно. Мне даже не нужно открывать глаз, чтобы во всех подробностях представить себе этот аккуратный зайчик, который сейчас очень медленно ползет по застеленной Сашиной кровати, с тем, чтобы коснуться орнамента на покрывале и исчезнуть до следующих суток. Сейчас Саша вернется с пробежки и станет меня будить. Да, вот она — легко взбежала на крыльцо и на пять секунд задержалась там, снимая кроссовки. Сейчас она, стараясь не шуметь, чтобы подарить мне еще десять минут сна зайдет в домик, сбросит с себя спортивную форму, переоденется, достанет умывальные принадлежности, и тогда уже обратится ко мне. Как раз в тот момент, когда исчезнет солнечный зайчик. Все как всегда: одни и те же действия и все в одно и тоже время. Можно с секундомером проверять. Почему педантизм у одних — просто бесит, а у других воспринимается, как что-то уютное, милое и, вместе с тем, прочное и надежное?

— Леночка, пора вставать. А то Ольга Дмитриевна ругаться будет.

Придется вставать, потому что иначе соседка перейдет к решительным мерам. Например, к щекотке.

— Доброе утро, Саша. — И главный вопрос, который мучает в лагере всех. — Не вернулись они?

— Не-ет, Леночка. Как думаешь, что с ними могло случиться? Ольга Дмитриевна уже хочет спасательную экспедицию посылать. У Семена же спина…

Да, у Семена спина. Правда туда, куда ушли Семен и Ульяна, спасательную экспедицию посылать бесполезно. Правда, попробуй это объяснить Ольге Дмитриевне. Семен говорил, что, бывает — вожатая перестает быть вожатой, но…

Как, оказывается, хлопотно — быть разумной. Нет, это не правильное слово: вон, Саша еще не проснулась, и проснется неизвестно когда, а что же, она разве не разумная? Сколько циклов в одном домике живем, даже когда Саша еще не… несамостоятельная была, всегда было ясно, что разум в ней есть. Значит — как, оказывается, хлопотно быть… информированной, вот.

— Леночка, ты чему улыбаешься?

— Саш, я думаю, все будет хорошо.

— Правда? Ты так думаешь? Я тебе верю!

Вот и Саша заулыбалась. Какая она еще наивная, все-таки.

А я чему улыбалась? Просто на Сашу посмотрела, какая она славная, ладная и собранная. Два человека в лагере, которые мне по настоящему дороги, это Семен-физрук и Саша. Семен потому что меня выслушал, понял и поддержал, когда мне трудно было, а Саша… Сашу я, можно сказать, вырастила и она мне, как младшая сестра. Жаль, что они не вместе. Надо было мне раньше и активнее начинать Семена к ней подталкивать. А сейчас Ульянка его не выпустит, да и Семен Ульяну любит. Ладно, действительно, пора вставать, умываться и на линейку. А то Ольга Дмитриевна и впрямь начнет ругаться.

— Я готова. Пойдем?

— Пойдем, Леночка.

Саша открывает дверь и я выхожу следом за ней на крыльцо. Нам надо успеть умыться и освежить Сашину спортивную форму, для чего я несу пачку стирального порошка, а Саша — тазик.

Пятница. 08-05. Алиса Двачевская,площадь.

  Злая я. Я уже третье утро злая, из-за того, что приходится участвовать в клоунаде. Надо было пресекать это в самом начале, а теперь вот не хватает решимости, почему-то. Поворачиваю голову — Ольга не торопясь идет в нашу сторону. Специально, чтобы я заметила и отреагировала. Я заметила и отреагировала.

— Лагерь, на линейку… Становись! Равняйсь! Смирно! Равнение на право! — И теперь нужно подойти к вожатой, вскинув руку в салюте. — Товарищ вожатая! Пионерский лагерь «Совенок» на утреннюю линейку построен!

— Здравствуйте, пионеры!

— Здрав…

— Вольно.

— Вольно!

И все расслабляются. Вожатая начинает что-то говорить, а я стою у нее за левым плечом, на месте Сеньки, и рассматриваю строй.

Обычай этот, проводить линейку, так, как будто здесь не пионерский лагерь, а Суворовское училище, принес в «Совенок» Семен-второй, после того, как Ленка перестала прятать его в лесу и он освоился тут за несколько циклов. Просто подошел однажды к вожатой и, со своей обычной виноватой улыбкой, попросил разрешения провести линейку. И провел, вот так, как сейчас. Вожатая была в полном восторге, и эта практика продолжалась до конца цикла. И до конца следующего цикла. И до конца следующего, и следующего… А Сенька потом выловил своего двойника и о чем-то долго с ним беседовал. Так и не сказал, что узнал. Только покачал головой и буркнул: «Вот кого нужно было на моё место».

А Ольга продолжала свою ежеутреннюю «молитву»:

— … а еще, напоминаю, что завтра, в честь открытия купального сезона, состоятся соревнования по плаванию. Участие обязательно для всех. Кто не умеет плавать должны хотя-бы окунуться. Кружок кибернетики, вы меня услышали?

— Да, Ольга Дмитриевна.

— Вот и хорошо. Лагерь! Равняйсь! Смирно! Тихонова, в столовой сядешь со мной, и ты, Алиса, тоже. Лагерь! Напра-во! На завтрак, шаго-ом. Марш!

Черт бы побрал этот ежеутренний военно-строевой заскок у вожатой, и Второго с его дурацкой инициативой! Вот появится он послезавтра, я все ему выскажу. Наплевать, что он ничего не помнит.

И вообще, что-то ты не то делаешь, Алиса. И Сенька с Рыжей куда-то пропали. Ни поговорить, ни поспорить, ни посоветоваться не с кем. И душа из-за них не на месте.

Пятница. 09-07. Елена Тихонова, столовая.

 Интересно, что Ольге Дмитриевне от нас надо?

Подошла и села напротив Алиса, все еще кипящая после линейки. Исподлобья посмотрела на меня, но нашла в себе силы улыбнуться.

— Доброе утро, Лена.

Сейчас, когда мы обе давно проснулись и сумели рассмотреть друг-друга, наши отношения можно назвать даже и приятельскими. Мы уже давно не игнорируем одна другую, и на взаимную поддержку можем уверенно рассчитывать. Но, все равно, обе понимаем, что главное, что нас связывает — наша дружба с Семеном. Вот и сейчас, я спрашиваю все о том же.

— Доброе. О Семене ничего не слышно?

Алиса морщится, поднимает на меня взгляд от тарелки (а я быстро опускаю свой) и отрицательно качает головой.

— Нет, ты же знаешь. Как в воду канули.

И тут у меня вырывается.

— Я беспокоюсь, Алиса. За Семена… и за Ульяну. — Я не хотела говорить про Ульяну — вырвалось. Но, да. За нее я тоже беспокоюсь.

Я все еще гляжу в тарелку, но ясно представляю себе злобную гримасу Алисы. Поднимаю глаза. Да, так и есть.

— Беспокоится она! А вокруг нее исключительно деревяшки бесчувственные! — Но Алиса тут-же берет себя в руки, и смотрит на меня уже изучающе. Потом усмехается. — Ленка. Твои предложения?

А вот сейчас я теряюсь. Я так и не научилась проявлять инициативу, я хотела, чтобы Алиса сама сформулировала. Чувствую как краснею и отвожу взгляд от Алисы.

— Я, я не знаю. Может быть, действительно сходить поискать их? — Это все Саша со своей «спасательной экспедицией». — Я умею ориентироваться в лесу и находить следы.

Алиса продолжает меня разглядывать. Мне настолько не уютно под ее взглядом, что я сейчас или убегу, или устрою скандал.

— Одна пойдешь? Или… разрешишь составить тебе компанию?

Я опять поднимаю глаза на Алису, и вижу просьбу в ее глазах. В конце-концов Семен и ее друг тоже, не говоря уже об Ульяне.

— Пойдем вместе. Если хочешь. — Тихо говорю я.

— Хорошо. Спасибо. — Алиса кивает. — Сейчас, после завтрака, дела помощницкие доделаю и через час можно выходить. Я примерно знаю, куда они собирались, но если там ничего не найдем, значит останется только ждать.

Да, я понимаю. Только ждать. Но ждать я привыкла. Одного Семена уже бог весть сколько циклов жду — когда он проснется, так что можно и другого подождать. Вдруг появится в следующем цикле.

— Ты не знаешь, что Ольга Дмитриевна от нас хотела? — Меняю тему.

— Ольга-то? Да она уже и сама забыла. Так, внезапный импульс в голову ударил и уже прошел.

Ищу глазами вожатую. Да — вон она. Сидит за одним столом с кибернетиками и благосклонно кивает, слушая о перспективах отечественной науки. Шурик разволновался, снял очки и, близоруко щурясь, то тычет ими в Ольгу Дмитриевну, то обводит им столовую, а то показывает куда-то за горизонт. До меня доносятся обрывки: «Наука!», «Юный техник!», «Это только начало!». В журнале Юный техник про живых роботов ничего не писали, а другие журналы Шурик не читает, я видела его читательский формуляр в библиотеке. Как Шурик сумел построить и оживить Яну, я не знаю. Никто не знает. Про Яну вообще мало кто знает. Семен, я, Шурик, — а остальные считают ее легендой. Вроде той кошкодевочки, легенду о которой рассказывал Семен. Наверное, в каждом лагере свои легенды и все они на чем-то основаны.

Завтрак закончился. Мы расходимся с Алисой, условившись встретиться через час за хозяйственными воротами лагеря, она отправляется доделывать свои дела помощника вожатой, а я — в домик собираться.

Пятница. 09-30. Алиса Двачевская,территория лагеря.

 Хоть что-то определенное, а то я уже звереть начинаю. Хоть что-то мы для Сеньки попытаемся сделать. Ленка — девушка терпеливая, а я — извелась вся. Так и хочется пойти на сцену, включить там усилитель, выкрутить его на полную громкость и заорать: «Где два самых близких мне человека!?» Сейчас раздам указания, переоденусь, и всё. Ольгу предупреждать не буду — день проживет без помощницы, а к вечеру или к ночи мы вернемся.

Вот и первая моя жертва:

— Санька, не убегай!

— Здравствуй, Алиса. Что случилось?

— Я хочу доверить тебе самое дорогое, что у меня есть: ключи от лагеря и командование старшим отрядом.

Санька на мгновение улыбается шутке, а потом смотрит мне в глаза.

— Искать пойдете. — Это не вопрос, это утверждение. — С Леной.

Санька — умница. Я помню ее еще, действительно, туповатой красивой куклой. И то, как и в кого она выросла за три или четыре цикла у меня на глазах… Вот, кажется, человек которого любят в лагере абсолютно все, даже не смотря на демонстративную правильность и рациональность этого человека. Правда Сенька любит ее не так, как ей хочется. Вот и сейчас, Санька рвется его спасать, но понимает, что здесь от нее будет больше пользы и молча протягивает руку за связкой ключей.

— Когда уходите?

— Минут через сорок. И, подскажи, кого лучше за старшего в среднем отряде оставить? — В младшем-то я и сама знаю.

— Вику или Максима. Катька слишком… легкомысленная. — И тут броня Саньки дает трещину. Она хватает меня за руку. — Алиса, пожалуйста. Я очень хочу, чтобы вы принесли хорошие новости. Что с ним все в порядке. Мне только это и нужно.

— Саня. Все хорошо. Не пропадут они.

Санька всхлипывает и убегает, не забыв, однако, забрать ключи. Я смотрю ей вслед — они хорошо смотрелись бы вместе: Сенька и Санька, — и я бы так не скучала одна в домике, без лучшей подруги. Мы бы скучали вдвоем. А сейчас: посмотришь в сияющие глаза Рыжей, — и так хорошо делается.

На стадионе все по графику. Сенька составил план тренировок до конца цикла и сейчас Серега Зайцев вовсю командует футболистами. Вот интересно, Сенька, когда назвал их с сестрой, в первую свою встречу с ними, зайцами, он догадывался, или откровение ему было? Но Зайцы поэтому сразу его за своего приняли. Отзываю Серегу в сторону, объясняю ему, что меня до ночи не будет, поручаю ему командовать младшим отрядом и держать совет с Санькой и Викой.

— Искать пойдете. — Серега понимающе кивает. — Ты, Алиса, не бойся. Мы здесь проследим за всем, а с Семеном и Ульяной все будет в порядке.

Что за лагерь такой? Ничего в секрете не удержать, все всё знают! Только с Викой все прошло ожидаемо — начала меня расспрашивать: что, как, зачем и почему. Пришлось сделать строгое лицо и потребовать прекратить разговорчики. А потом смягчиться и сказать, что помощницу себе подбираю в среднем отряде и посмотрю, как Вика справится.

С Викой распрощалась, посмотрела на часы, а времени-то всего десять минут осталось. Лена, конечно, подождет, но так, со значением, посмотрит… Поэтому бегу в домик, переодеваюсь в джинсы и футболку, хватаю из тумбочки хлеб и остатки колбасы, все это закидываю в сумку, туда же отправляю свою куртку и пустую фляжку — на выходе, у ворот, есть питьевой фонтанчик, там воды и наберем. Что еще? Зажигалка. Переобуваюсь в кроссовки и бегом к хозяйственными воротам.

— Долго ждешь?

— Не очень. Но жду.

запись на графоманию

правила остались прежними

заявки оставлять в комментариях, и указывать время участия

Победа за пионерами!

по итогам игры пионерам удалось пробиться к райцентру.
а теперь церемония вручения наград! награды будут выданы всем участникам игры!

Запись на графоманию

Начало в это воскресенье

Тематика такова:

Пионеры попадают в реальный мир. Ясное дело их упекут в желтый дом с мягкими стенами. Их задача - вернутся обратно в лагерь.

Осенний сезон КТ, день 2

Ок, уговорили

Дубликат. Часть 5.

Глава 1 http://vn.reactor.cc/post/2900488
Глава 2 http://vn.reactor.cc/post/2906357
Глава 3 http://vn.reactor.cc/post/2912485
Глава 4 http://vn.reactor.cc/post/2915101
Глава 5 http://vn.reactor.cc/post/2926880

Глава 6
Лабиринты сомнений

Суббота. 19-30. Алиса Двачевская. Бомбоубежище — шахта.

Страшно, лучше, чем видеть слепые глаза Семенов, но все равно очень страшно. Мне страшно в этих коридорах. Даже в тех, где еще сохранились отдельные лампочки. А уж там, где не сохранились… кажется, что там, за границей светового пятна от фонарика, начинается невыразимый словами ужас. Я пока храбрюсь, но мне страшно. И коридоры мне иногда снятся, как я блуждаю по ним одна. И туман вокруг. Холодный, липнущий к телу и растворяющий его. Бывают сны, и бывают тоже сны, Ленка правильно сказала. К счастью Ленка делает вид что не замечает моего состояния, за что я ей очень благодарна. Лучше бы я, конечно, осталась наверху, но «нельзя бросать своих». Вот такой вот кодекс поведения нехорошей девочки. Интересно, как Ленка бы себя повела?
Коридор поворачивает и впереди виден свет от лампочки. Тускло-желтая лампочка, разгоняющая темноту, может только, на пару метров вокруг себя. Ну, хоть что-то. Ленка останавливается, и, пропустив меня вперед, пристраивается позади, прикрывая мою спину от темноты. Спасибо, Лен. Нет, кажется, она нормально бы себя повела.
А фонарик, похоже, начинает сдавать. Есть еще два плоских фонарика у меня в сумке и один комплект батареек на этот фонарик в сумке у Ленки. Все, что смогли найти в поселке. И всё, других источников света нет. Не считать же мою зажигалку за такой источник.
Коридор не сильно, но все же заметно забирает то чуть вправо, то чуть влево, так что каждая следующая работающая лампочка теряется где-то за изгибом стены. Ворчу про себя: «Ну кто так строит?» — Это чтобы отогнать страх подальше. Фонарик выхватывает то серый бетон, то кабели висящие на крюках вдоль стены. Все как тогда, в памятный мне цикл моего пробуждения. Я так и не была с тех пор в бомбоубежище — страшно. Но теперь, зная причины Ульянкиного страха, я могу догадываться о причинах страха своего. Может быть что-то такое было в биографии моего прототипа, или, наверное, правильно говорить «оригинала»? А вот Ленке такие вещи, кажется, безразличны.
— Ленка, а ты чего-нибудь боишься?
Я думала, что Ленка скажет что-то вроде: «Кузнечиков боюсь». А та отвечает неожиданно серьезно.
— Многого боюсь. Боюсь, что усну, как только мой Семен проснется. Боюсь, что с теми, кто мне дорог что-то плохое произойдет. Боюсь себя потерять, как здешние Семены. Очень боюсь, что сойду с ума и начну всех убивать.
Завидую Ленке. Её страхам завидую. Куда мне, с моей боязнью темных подземных коридоров. И еще одной вещи завидую.
— Лен, ты знаешь, что я завидую всем вам? Тебе, Ульяне, Сеньке. Вы пытаетесь что-то делать. Вот ты просто тащишь на себе своего Семена. Не знаю, что вы будете вдвоем делать, когда он проснется, но сейчас у тебя есть смысл твоего здесь существования. Ульянка путешествовать рвется, Сеньке помогать и в законах здешнего мира разобраться, и просто, чтобы рядом с Сенькой быть. Сенька, тот вообще многостаночник: он и, как Ульянка, со здешним миром разбирается, только он больше философ, а не физик; он и с мелкими любит возиться; он и в экспедицию эту с Ульянкой отправился. А я, как в записке: "Существую и прозябаю". Зачем я проснулась — непонятно. Простыни на складе я и так смогу выдавать.
— А песни твои? Я знаю, что ты пишешь.
А что песни? Сенька однажды не сумел сдержать эмоции, а я это увидела и догадалась. Догадалась, что песня, которую я считала своей, просочилась сюда из внешнего мира. Сеньке легко, у него на календаре две тысячи седьмой год, на двадцать лет позже, чем у нас. А я теперь писать не могу. То есть могу, они, песни, бывает так меня распирают, что только и думаешь: «Скорей бы до тетрадки и гитары добраться!» Но вот показать кому-то, тут всё, табу. Руки отказываются играть, а голос пропадает, — вдруг украла. А исполнять, выдавая за чужие, тоже не могу. Нет, лучше тему поменять. Интересно, долго еще идти?
— Лен, там, боюсь, моих песен и нету. Все просочились снаружи. А чужое — не хочу исполнять. А у Сеньки спрашивать почему-то стыдно. Может твоему Семену показать? Если они с Сенькой двойники и оба из две тысячи седьмого, и биографии одинаковые, то он тоже должен эти песни помнить.
А вот сейчас я, похоже, нечаянно, задела что-то в Ленке какую-то болевую точку. Потому что Ленка не отвечает и мы идем какое-то время в тишине: только шорох наших шагов и где-то капающая вода. Надо как-то загладить неловкость, вчера бы даже не задумалась об этом, а сегодня понимаю — надо.
— Лен, я что…
— Он не из две тысячи седьмого. — Перебивает меня Лена. — Он из девяносто седьмого. Общего только имя, темперамент и возраст — ему тоже двадцать семь. Даже характеры не во всем совпадают, хотя и похожи.
Это хорошо, что здесь темно. Потому что Ленке надо выговориться, а так ей легче. Чуть притормаживаю, чтобы та шла вровень со мной и иду в ее темпе. А Ленке все равно, Ленка не может остановиться и продолжает деревянным голосом.
— … и он не хочет просыпаться. Говорит: "Я вижу, что здешний мир не нормальный, но боюсь тебе верить Лен. Потому что, вдруг я проснусь, и окажется, что мои семь дней здесь мне привиделись, а сейчас действие наркоза закончится и я окажусь в госпитале, без обеих ног. Или это бред умирающего мозга, а я погиб при взрыве фугаса. Или я попал, по ошибке, в рай и вижу ангелов, которых принимаю за пионерок и, как только проснусь, то меня отправят в ад, где я и должен находиться". А я устала, Алиска. Знала бы ты, как я устала. Я, кажется, изучила своего Семена до последней извилины. Знаю, когда, где и что сказать, чтобы он сделал что-то нужное мне, и все у нас хорошо, каждый цикл. И я каждый цикл надеюсь, что вот он зайдет за ворота, а я брошусь с крыльца клубов ему на шею, как вы тогда нашему Семену. А вижу эти удивленные глаза и понимаю, что придется опять, заново, с нуля его вытягивать. И вот люблю его и не могу от него отвернуться. Потому что вижу, что за человек он… Вот, как Сашку разглядела, так и Семена своего вижу.
Ленка, ну чем я тебе помогу? Да ты и не ждешь моего ответа.
— Ленка, может дать ему своей жизнью жить? Не подталкивая? Все равно он каждый раз тебя выбирает.
— А вдруг не меня? А я ревнивая, оказывается.
Я, за этим своим сочувствием к Ленке, совсем о собственных страхах и заботах позабыла, правда теперь Ленка погрустнела совсем. А мы, неожиданно, выходим к бомбоубежищу. Да, точно такая же дверь, как у нас в лагере, и если за этой дверью бомбоубежище, то, я уверена, что придется возвращаться назад, мимо дыры, через которую мы попали сюда, к провалу в шахту. Ноги гудят. Вчера весь день шли, сегодня тоже, пока до лагеря добрались, пока весь поселок обегали в поисках фонариков, пока добрались до здешнего Старого лагеря, чтобы спуститься в подземный коридор, и убедились, что проход замурован. Пришлось возвращаться. Я уже подумывала, а не взломать ли решетку на Генде, когда вспомнила про провал имени себя, Сенька его так и называет «Провал Двачевской», за что каждый раз от меня кулаком в бок получает. Но, когда спрыгнули в провал с Ленкой, направление засечь не догадались, и в результате, вышли к бомбоубежищу.
— Ленка, что тебе твоя интуиция говорит?
— Ни-че-го. Говорит, что где-то здесь, под землей. А чтобы направление показать — это же не компас.
Значит, проверяем бомбоубежище. Памятное для меня место. Крутим вдвоем штурвал и тянем тяжеленную дверь. Как я в «Совенке» одна справилась, я представления не имею. Бомбоубежище. Все так и не так, как в нашем лагере: та же мебель; те же приборы, только здесь они что-то показывают и перемигиваются лампочками; полка с книгами, совершенно не тронутая: какие-то справочники, руководства и инструкции; и, судя по толстому слою пыли, сюда действительно никто не заглядывал двадцать с лишним лет. Осторожно, носком кроссовки, открываю чуть отошедшую в сторону дверцу шкафа: кучка противогазов, плащи вроде того, что мы видели в домике и фонарь, с лампочкой на длинном проводе, похожий на шахтерский или железнодорожный, в отделении для головных уборов. Сразу пытаюсь включить — бесполезно. Ленка за моей спиной смотрит что-то, интересующее её, шелестит страницами, скрипит ящик стола. Потом затихает. Я оглядываюсь и вижу, как она смотрит на меня с выражением безграничного терпения на лице.
— Ну что? Пошли дальше? — говорю я, а сама пытаюсь открыть вторую дверь. Неудачно, как и в прошлый раз.
Ленка видит мои мучения…
— Подожди-ка. Попробуй сейчас.
Она закрывает, упираясь ногой в косяк, ту дверь, через которую мы зашли и, сразу же, замок на второй двери поддается. Мог бы и не поддаваться, потому что короткий тупичок за дверью заканчивается все той же кирпичной кладкой, которую мы уже видели, только с обратной стороны. Замуровали демоны.
— Стену ломать не будем. Ищем дальше, Ленка? До утра время есть, в автобусе отоспимся.

Суббота. 20-30. Елена Тихонова. Бомбоубежище — шахта.

Сейчас ругаю себя. Зря я на Алису все это вывалила. Получилось так, что я весь наш поход от «Совенка» сюда организовала, чтобы здесь со своими личными проблемами разобраться. А ведь это же не так! Все друг за друга цеплялось и само-собой получилось. Я вчера утром и представления не имела об этом поселке. Только по Семеновым рассказам его знала и не догадывалась, что мы сюда попадем. А сейчас, я же вижу как Алисе страшно. Как она нервно оглядывается в темноту и водит лучом фонарика по сторонам, чтобы хоть что-то в этой темноте разглядеть. Сейчас вот фомку прихватила из бомбоубежища и таскает с собой. Отбиваться ею что-ли будет? Будто есть от кого отбиваться. Кто вот еще решил, что это бомбоубежище?
— Алиса, а ты точно знаешь, что это бомбоубежище?
— А что же еще? Есть другие варианты?
— Ну смотри, там только четыре кровати и две двери — через одну мы зашли, а другая, ведет к Старому лагерю. Непонятные приборы. Я бы сказала, что это была проходная, через которую очень редко ходят. Или еще какой-то пост, где дежурили или охранники, или наблюдатели.
— Гениально, мисс Холмс. А Сенька сказал: «бомбоубежище», — мы за ним и повторяем. — И уже другим, обеспокоенным, голосом спрашивает. — Ленка, ты нормально?
Надо же. Ей страшно. Ей и сейчас страшно, а она обо мне беспокоится, после того моего выплеска. Спасибо.
— Спасибо. Я держусь. А ты? — Этот вопрос мне дается с трудом.
— Спасибо, я тоже держусь.
Удивительно — открывать в собеседнике человека. Удивительно нам обоим, похоже.
Вернулись к тому месту, где мы спускались, наверху еще светло, но солнце уже низко и свет через провал почти не проникает. Его едва-едва хватает, чтобы рассеять мрак и угадать вокруг себя стены и кучу земли, насыпавшейся сверху. Батарейки совсем сели, так что мы меняем их на запасной комплект, а старые оставляем лежать на полу, на стороне Старого лагеря и бомбоубежища (пусть будет «бомбоубежища», раз уж все так привыкли его называть), чтобы знать где мы были, если вдруг еще раз забредем сюда.
Алиса смотрит наверх, в темно-синее небо, где уже видна самая первая, еще одинокая, звезда.
— Мы стояли втроем, вот так же, и вот так же смотрели вверх. Сенька что-то бормотал, про звезды, дом и небо. А я была злая на него, за то, что он наорал на нас в бомбоубежище, открыла рот чтобы уязвить побольнее, и вдруг поняла, что давно уже его простила… Пойдем дальше?
— Пошли.
В этом направлении коридор точно такой же, как и оставшийся за нашей спиной. Серые стены, серые пол и потолок, кабели на крюках вдоль стены и редкие лампочки, большая часть из которых давно перегорела.
— Алиса, а ты знаешь куда идти?
— Не совсем. Я тут была только один раз, и то в нашем лагере. Если все совпадает, то должен быть еще один провал — в шахту, а если в него не спускаться, а его обойти, то, со слов Сеньки, дальше будет выход под гипсовых пионеров у ворот.
Идти, похоже, далеко. Мы молчим, экономим силы, я, про себя, считаю шаги.
— Лена, можно тебя спросить? — Не Ленка, а Лена, вот так. Неожиданно подает голос Алиса. И, не дожидаясь, спрашивает. — Вот ты найдешь эту свою комнату с аппаратурой. Что ты делать будешь?
Хотела бы я знать. Я просто убедиться хочу в правдивости сна. А еще, если я найду, как отключить себя от этого шкафа, то я обязательно это сделаю. В третьих, я хочу помочь моему Семену проснуться и выпасть из того кошмара, в котором он обитает и считает это нормальным.
Примерно так и отвечаю Алисе.
— То есть мы просто спустились вниз, чтобы ты могла кнопки понажимать?
— Не знаю я, Алиса. Чувствую, что важно туда попасть.
И дело не в том, что меня туда тянет. С этим бы я справилась.
— Значит, как наш знакомый физрук говорит: «Анальное обоняние». Тоже хороший повод.
Когда осмысливаю фразу мне становится смешно. Да, вульгарная фраза, уместная для Алисы, какой ее знают окружающие, и неуместная для Семена, но смешная. Ну что-ж, наш Семен, он ведь не только Семен, но еще и Сенька. Даже мне смешно.
Вот еще, напомнила про Семена, и настроение смеяться сразу проходит. У Алисы, похоже, тоже.
— Как думаешь, почему их до сих пор нет?
— Не знаю, Лен. Или в гостях задержались, или Семен со спиной опять свалился. В любом случае, что могли, мы для него сделали. Теперь нам осталось твою проблему решить и уехать завтра утром со Вторым на автобусе и получить втык от Ольги. Ленка, не думай, что я не переживаю, но ведь правда мы сделали все, что могли.
Вот теперь, кажется, темы для разговоров исчерпались. О текущих делах мы поговорили, о наших проблемах поговорили, мыслями обменялись. Приятнее всего было наше детство обсуждать, жаль, что его было так мало. Я помню, что когда мне было десять, мы переехали, и дальше у меня в памяти серая зона. Не знаю, встречались ли мы после. Нет, я понимаю, что это не моя память, но одинаковые воспоминания у двух человек. Да еще с деталями. Да еще, когда эти двое спорят между собой об этих деталях, вроде цвета платья. Если бы воспоминания были придуманными Системой, то все бы совпадало.
— Ленка, спасибо. Если бы не ты, я бы о детстве не вспомнила. — Оказывается Алиса думает о том же самом.
— Пожалуйста.
А еще, Алиса перестала меня раздражать. Ну, нельзя же всерьез злиться на подругу детства. И хорошо, что делить нам нечего.
После очередного зигзага впереди показывается очередная лампочка. Еще двести метров и мы стоим под ней. Фонарь пока можно выключить, все равно, даже от такой тусклой лампочки света больше, чем от фонарика. Я вопросительно смотрю на Алису.
— Вот как тут все выглядит. — Говорит та. — В нашем «Совенке» здесь просто провал в полу, а внизу куча земли и угольная шахта. Или не угольная, я не знаю. А здесь все окультурили, лесенку сделали, — Алиса светит фонариком в дыру, — и пол там плиткой выложен. В общем так: если бы тут было как у нас, то прямо, ползком через завал — выход под пионеров у ворот; а вниз — старая шахта и где-то там выход под Генду. Не знаю что и как здесь, но тебе явно надо туда, вниз. Я права?
— Да. — Быть многословной совсем не хочется. И страшно мне.
— Ленка. — Алиса смотрит мне в глаза. — Я тебя не брошу. — И усмехнувшись добавляет. — Это лучше, чем на Семенов любоваться.
Я делаю вид, что верю про Семенов, а Алиса продолжает.
— Послушай. Мы же сами, каждый цикл, на сутки сюда ездим. Неужели и мы такие же, в это время, как эти Семены? Я не хочу. Если этот порядок и можно поломать, Ленка, то это только здесь, то есть там. — Она машет лучом фонарика вниз. — Так что, вся надежда на твоё… на твою интуицию.