Товарищи. Проявляйте инициативу!
Результаты поиска по запросу «
ясно с тобой
»
Фанфики(БЛ) Бесконечное лето Ru VN Лена(БЛ) Алиса(БЛ) очередной бред Дубликат(БЛ) Визуальные новеллы фэндомы
Дубликат. Часть 5.
Глава 1 http://vn.reactor.cc/post/2900488Глава 2 http://vn.reactor.cc/post/2906357
Глава 3 http://vn.reactor.cc/post/2912485
Глава 4 http://vn.reactor.cc/post/2915101
Глава 5
Потерянный рай
Суббота. 16-00. Елена Тихонова. Поселок Шлюз.
Уже все прошло, просто на душе тяжело. Роботы мы и для нас написаны программы, как не надейся на обратное! Смотрю на моего Семена и понимаю это. Ну и что, все равно он мой Семен и другого мне не надо. А еще, я не знаю, как попросить помощи у Алисы, но придется просить обязательно.
До двух часов дня все шло, в общем-то, хорошо. В полдень, наконец, вышли из домика и зашагали по рельсам. Обратный путь, действительно оказался легче. И дело не только в расчищенной насыпи и в том, что по времени путь занял раза в три меньше. Ушла какая-то неловкость в общении с Алисой. Сутки назад мы были из одной компании, но что нас связывало, кроме общей дружбы с Семеном и волейбола по вечерам? Да, я могла посочувствовать Алисе, в какие-то моменты Алиса могла посочувствовать мне, но все это было поверхностно. Если бы мы расстались, никто из нас не стал бы горевать об этом. А сейчас, как будто эти три прочтенные записки, этот поход и общее воспоминание о ручной стрекозе нас объединили. Уверенна, что мы не станем самыми близкими подругами, для этого у нее есть Ульяна, а у меня Саша. Но все равно, что-то изменилось в наших отношениях. Как будто мы, действительно, дружили еще в начальной школе, и встретились снова через десять лет после долгой разлуки. И выражается это хотя бы в том, что внезапно стали находиться общие темы для разговоров.
Начала Алиса. Смущаясь, прерываясь на полуслове, возвращаясь к началу, она рассказала мне историю о стрекозе. Да, все было почти так, как я запомнила.
— А та женщина, которая тебя увела, это твоя мама? Я вот свою совершенно не могу вспомнить.
— Да, мама. Я и твою чуть-чуть помню. Я вообще очень много помню, лет до десяти.
— Расскажешь? О моей маме?
— Совсем немного. Она была похожа на тебя, только волосы темные. И, Алиса, ты не обижайся. Моя мама не одобряла нашу дружбу. Твоя мама всё устраивала свою личную жизнь и тобой она не интересовалась. Ты росла сама по себе и считалась неблагополучным ребенком.
Алиса только пожала плечами.
— Я такой и осталась. Только выросла.
На какое-то время нас окружило молчание, только теперь уже не такое неловкое. Потому что уже через десять минут я спросила мнение Алисы о важном для меня — о воспоминаниях. Чьи они: наших, как там в записке сказано, оригиналов? Или это Система их создала? Про мелькнувшую надежду, что я тоже такой "не инициированный подлинник", как и Ульяна я умолчала, — это просто глупая надежда.
— Знаешь, Ленка. Я не задумывалась даже. У меня-то их почти нет. Вот я и считаю, что начала жизнь с чистого листа. Только, ты расскажешь потом еще обо мне и о нас? Что сможешь вспомнить?
Конечно расскажу, вот прямо сейчас. Кстати, я перестала обращать внимание на «Ленку». Это Алиса не от грубости и вульгарности, это просто так. Как и в нашем детстве. И то, что она вспомнила про стрекозу, это хороший знак. Не смотря ни на что.
Рассказала Алисе о нашем знакомстве, как я пошла в школу в шесть лет. «Домашний» ребенок, не знавший детского садика, и общавшийся до этого только с благонадежными детьми маминых знакомых. И каким шоком для моей мамы оказалась наша дружба с Алисой.
— Ты меня защищала от мальчишек. А я тебе пересказывала книжки, которые прочитала. Ну и еще мы...
— Ленка, ничего не помню. — Алиса перебила меня. — Но я тебе верю. Знаешь, я тебе не правильно сказала, сейчас. Про то, что я не задумывалась: кто я такая? — Задумывалась, но решила, что я самая распоследняя копия, появилась на свет сразу семнадцатилетней, терять мне нечего, зато можно начать с нуля. А тут, ты рассказываешь о нас. Я понимаю, что это память твоего прототипа о моем прототипе, но мне неожиданно хорошо, потому что какая-то его часть, оказывается, живет и во мне. А значит у меня тоже было детство. Пусть я его и не помню.
Так и шли, перебрасываясь иногда короткими диалогами, потому что обе не умеем бесконечно болтать ни о чём. А когда дошли до приметной красной осины, которая здесь тоже, оказывается, есть, я ощутила первое беспокойство. Вроде бы ничего особенного, но эта осина, по сентябрьски красная, посредине буйного лета, она как сигнал, как красная лампочка: «Стой! Дальше нельзя!» И начались мои терзания. Как будто пластинку в голове поставили: «Что-то не так, что-то обязательно пойдет не так…»
Алиса, как «существо грубое и бесчувственное», это ее собственные слова, никаких предупреждающих сигналов не уловила, а вот перемену в моем настроении заметила. Пыталась меня разговорить, потом отстала. Наверное решила, что мне просто страшно к незнакомым людям выходить. А потом, когда мы, свернув на развилке, вышли по тропе к воротам, я уже ничего не соображала и только послушно переставляла ноги, держась за спиной у Алисы. Это я еще помню. Ворота, спорткомплекс и пляж, — все как у нас. Склад, где мы встретили моего Семена, и где я посмотрела ему в глаза — вдруг узнает. И всё. Как будто меня выключили. Пришла я в себя лежа на скамье, Алиса, то била меня по щекам, то поливала водой из фляжки и отчаянно материлась. Меня било крупной дрожью, но дрожь стихала, и все сильнее и сильнее начинала болеть левая сторона головы. И сон, постепенно всплывавший в голове…
Суббота. 16-00. Алиса Двачевская. Поселок Шлюз.
Вот это Ленка учудила. И вот это я учудила.
— Ленка, ты как?
— Плохо.
— Ну прости меня, я не хотела тебя бить. На меня как нашло что-то.
— Н-нет, Алиса. Ты все правильно сделала.
Значит это было правильно. Тогда, получается, что и перетащить начавшую заваливаться Ленку на лавочку, заорав на Второго: «Что встал? Помогай!», — это тоже правильно. Но страшно. И больно. Потому что Ленка пиналась и кусалась, пытаясь вырваться, да при этом еще и выла по звериному. И почти вырвалась. Когда я, уже на лавочке, нечаянно посмотрела ей в глаза и испугалась. В мертвые, ничего не выражающие глаза. Похожие на те, что у здешних Семенов, но не такие. Не знаю, не могу описать. Но я замерла и разжала руки, и стала похожа на кролика перед удавом. Спас меня от наваждения Второй, резко дернувший уже начавшую подниматься с лавочки Ленку за ноги, так, что она опять рухнула назад, стукнувшись о деревяшку затылком. На миг мне показалось, что в ее взгляд вернулись разум и жизнь. Только на миг, но этого хватило, чтобы гипноз прошел, я перехватила Ленкины руки и уселась ей на живот. Ленка, оказывается, может быть очень сильной, но все имеет конец. Постепенно рывки становились все слабее и чаще, переходя в дрожь, а потом я услышала: «Алиса, отпусти меня, пожалуйста». И я отпустила. Отпустила, помогла встать, отряхнула, подхватила Ленку, когда та, охнув, опять начала заваливаться и усадила обратно на скамейку.
Там мы постепенно приходили в себя, а вокруг сновали бесчисленные Семены. Кто-то шел с метлой на площадь, кто-то нес тюки с бельем на склад, кто-то… В общем, обычные хозяйственные дела, если не обращать внимание на замедленный темп движений, чуть расстроенную координацию и неподвижные полуприкрытые глаза. Бедный Сенька, нас тут хотя бы двое, а он целую неделю в такой компании провел. Ну, мы не обращаем внимания на Семенов, Семены не обращают внимания на нас, у нас с ними, наверное, договор. Но Второй же помог мне, причем два раза. Помог перенести Ленку на лавочку и дернул Ленку за ноги во время этого ее странного приступа. А потом опять пошел по своим делам. Интересно, что бы было, если бы Ленка вырвалась?
— Ленка. А вообще, что это было?
Ленка смотрит на меня своими большими зелеными глазами… Хочет ответить, по глазам вижу, что хочет ответить.
— Я обязательно тебе расскажу, Алиса. Чуть попозже, когда все для себя в голове уложу.
Ну, расскажешь, так расскажешь, когда все уложишь. А сейчас неплохо бы пообедать. Здешний обед мы пропустили, но у нас остались пол пачки печения и термос с чаем. Все лучше, чем ничего. Ищу глазами Ленкину сумку: рядом с ней нет (и не было, я же без сумки ее сюда тащила — я помню), там где мы стояли тоже нет, там только куртка ее, на траве валяется, и на нее уже нацеливается один из Семенов с тачкой полной мусора.
— Эй ты! Сенька номер шестнадцатый! Что ты делаешь?! Положи на место!
Разумеется никакой реакции. Вскакиваю с места, подбегаю к Семену, отбираю у него куртку, и вижу Ленкину сумку, которая висит на кустах, на противоположной стороне главной аллеи. Висит довольно высоко, стоя на месте ее за лямку так не подвесить, это ее забрасывать надо было. Отбираю все у того же Сеньки-шестнадцатого грабли и черенком от граблей снимаю сумку с куста.
— Все, свободен.
Страшно мне, на самом деле. Когда вокруг вот такие ходят. И их самих боюсь, и сама боюсь вот такой стать. Поэтому и маскирую свои страхи нахальством. И понимаю, почему Сенька ничего не рассказывает о здешней жизни.
Первое, что делает Ленка, когда я отдаю ей сумку, это проверяет, на месте ли книжка из домика. Вот книжная душа, думаю даже и с нежностью. И, как вспышка-воспоминание, проскакивает мысль: «Ленка всегда любила читать, с первого класса. И меня всегда пыталась к этому занятию приохотить». И у нее почти получилось. По крайней мере от книжек я не бегу.
— Ленка, дашь потом почитать?
— Хайяма? Конечно-же.
Ленка достает из сумки и выкладывает между нами на лавочку печенье и термос, который выдержал все испытания не разбившись. А потом протягивает раскрытую сумку мне и, отворачиваясь в сторону, просит изменившимся голосом.
— Алиса, возьми его, пожалуйста. Пусть пока у тебя побудет. А лучше спрячь.
Я не идиотка, я поняла даже не заглядывая в сумку. Тот самый Ленкин ножик, который она никому не показывает и всегда таскает с собой. Перекладываю нож к себе в сумку.
— Все, Лен, можешь поворачиваться. — А потом осторожно добавляю. — Это часть того…
— Да, Алиса. Подожди, пока не спрашивай. Я еще не готова.
Суббота. 18-30. Елена Тихонова. Поселок Шлюз, провал в бомбоубежище.
Обед, из двух с половиной печенюшек на человека, голод только раздразнил.
— Второй день впроголодь! Надоело! — Алиса решительно встала и протянула мне руку. — Идем грабить Семенов. Должно же у них хоть что-то остаться после обеда.
А я вспомнила историю со стрекозой, вероятно, так же как и Алиса. Потому что она, неожиданно улыбнулась, непривычно, по отношению ко мне, по доброму, и сказала: «Все как в детстве, а Ленка? Опять я тебя куда-то веду».
Да, все как и должно быть. Вот такая она, Алиса, и есть: настороженность и агрессия по отношению к чужим, и теплота и забота, маскируемые при посторонних, опять же, агрессией, по отношению к тем, кто признаны своими. Значит я теперь «своя», как подруга детства. Возможно, воображаемого детства, но уж какое есть.
А я? Для меня Алиса теперь своя или нет? Не знаю, хотелось бы конечно, но я еще не разобралась.
А в столовой, за остатками вермишели, заправленной тушенкой (на голодный желудок показалось, что это даже и вкусно) я и вывалила на бедную подругу детства все, что имела.
— Алиса, мне нужно спуститься в подземелье.
Да, Алиска — своя. Постороннему я бы не стала это рассказывать. И дальше я уже не останавливаюсь.
«Мы почти не помним то, что было с нами до того, как мы здесь проснулись. Просто все циклы слились в один. У меня так; у нашего Семена; уверена, что и у тебя. Наверное так и должно быть. И о той жизни, что, как-будто, у нас проходит до и после нашего приезда в лагерь, мы тоже помним каждый по разному. Ты, сама говоришь, что совсем почти ничего; я, лет до десяти, хорошо, а потом похуже; Семены, оба, и наш и мой, те взрослую жизнь хорошо помнят, а детство почти нет, правда мой, конечно, еще не проснулся. Наверное, это правильно, потому что мы разные, и думаем и помним по разному. А есть еще сны, не обычные, а такие, которые запоминаются. Вещие сны, наверное? Вот у меня раньше был один такой, а сегодня появился еще один.
Первый мне снился, еще когда я была как все, и снится до сих пор. Как в конце цикла я, чтобы обезопасить моего Семена, убиваю всех. Весь лагерь. Вот тем самым ножом. Потом убиваю его, а потом себя.
Второй мне снился, пока я была без памяти. Мне снился большой зал, облицованный плиткой. Металлические шкафы набитые электронными платами и расставленные рядами по всему пространству зала. Это место мне кажется странно знакомым и мне нужно туда и я знаю, что оно где-то у нас под ногами. Там то, что поддерживает нас, но не мешает нам стать настоящими. Там то, что можно назвать нашим подсознанием.
И еще был третий сон, прошедшей ночью. Совсем короткий. Моё отражение в зеркале смотрит мне в глаза и произносит: «Надеюсь, ты все же будешь счастлива», — поворачивается ко мне спиной и уходит в глубину этого самого зала.»
— И вот, Алиса, мне нужно туда. Чтобы разобраться с самой собой. — Вижу вопрос в глазах Алисы. — А сегодняшний обморок. Я, наверное, слишком сильно люблю Семена. Может быть здесь мои личные чувства с программой совпали, я не знаю. И, когда увидела его таким… неживым. Мне просто стало очень плохо. Но, пока я была без сознания, вот такая вещь мне привиделась.
Мои слова энтузиазма у Алисы не вызывают, скорее наоборот, она морщится, как от прикушенного языка и только говорит.
— Ты же никогда внизу не бывала. И, про завтрашний автобус ты не забыла?
Да, я там никогда не бывала. Но и Алиса, на моей памяти, тоже. Вот Ульяна — та ходила как к себе домой. Пару раз спускался Семен. А больше никто.
— Ты тоже, Алиса. Но здесь вообще никто не бывал. Если ты поможешь мне найти фонарик и вход в подземелье, я буду очень тебе благодарна. А автобус — до утра время есть.
Помогла. Мы сейчас стоим в лесу над дырой и смотрим вниз, на кучу земли. Надо прыгать.
— Страшно. — Говорит Алиса.
— Я справлюсь одна. Ты и так мне очень помогла. Если хочешь еще помочь — принеси сюда потом веревку, чтобы я смогла выбраться.
Алиса криво улыбается.
— Ты думаешь, я брошу тебя одну?
Я час назад рассказала Алисе столько, сколько никогда не рассказала бы даже Саше или обоим Семенам. Нет, может быть, моему Семену и рассказала бы. Но вот, рассказала еще и Алисе. И не зря, потому что мне тоже страшно.
— Ну что? Прыгаем? Как я тебя учила в детстве. С гаража на кучу песка, помнишь?
— Еще бы.
И мы, взявшись за руки, летим вниз.
Фанфики(БЛ) Бесконечное лето Ru VN Женя(БЛ) Электроник(БЛ) Визуальные новеллы фэндомы
В защиту колючек.
Вместо эпиграфа "Что мы знаем о вероятностях?"
- Все вы, мальчишки, одинаковые. Приедешь назад домой, будешь же друзьям сочинять, мол, в лагере все девчонки на шею вешались и всё такое. А тут, и правда, вешается…
На коленях оцепеневшего Сыроежкина сидит Женя.Сплела ноги позади его спины, то пытается развязать галстук на его шее; то тянет сзади за низ его рубашки, пытаясь вытянуть её из шорт; то вырывая пуговицы, запускает ему руки под рубашку спереди. Неумело целует: в губы, щёки,лоб. И шепчет:
- Думаешь, не знаю, не понимаю, чего ты сюда каждый день заходишь. Думаешь, когда без очков, не вижу, как ты на меня смотришь.Вижу, Серёженька. Вижу…
Узел на галстуке затянут, теперь только ножницы помогут, Женя тянет рубашку то за один рукав, то за другой, стягивая её вниз, и добрая половина пуговиц с неё разлетелась по всей библиотеке. Наконец срывает, обнимает его, уткнулась головой в плечо и говорит, говорит, будто решилась исповедаться за всю жизнь.
- Я же живая. Я тоже любить хочу. И чтобы меня любили. Считаете меня за какой-то бездушный придаток к библиотеке, обзываете жужелицей. А я не умею жить по-другому. Не умею. Не знаю, как быть такой как Мику, Славя, Алиса. Не знаю! Вот, и выросла таким кактусом колючим… Но ведь и кактусы цветут, Серёженька. Знаешь, как они красиво цветут...
Слёзы, горькие как английская соль, горячие как капли воска с горящей свечи, капают на Сыроежкина.
- Женя… – Сергей несмело поднимает руки, не зная,оттолкнуть её или обнять.
- Молчи. Пожалуйста, молчи. Дай мне почувствовать себя цветком, хотя бы на это вечер. Завтра разъедемся и больше никогда не увидимся. И ври ты про меня что хочешь. Но сейчас, помоги мне, помоги.
Женя немного успокаивается, отстраняется от Сыроежкина, глубоко дышит и, собравшись с духом, запускает палец под узел своего галстука, развязывает его. Расстёгивает пуговицы на рубашке, тянется за спину,щёлкает застёжка бюстгальтера. Берёт за запястья руки Сергея, тянет их вверх и кладёт себе на плечи.
- Посмотри, почувствуй меня. Я же красивая. Какая у меня мягкая кожа. Какая грудь.
Направляя его руки, заставляет снять с неё рубашку,тянет их вниз, прижимает его ладони к своему животу и ведёт вверх, подцепляет лифчик и стягивает его.
- Посмотри же на меня!
Сыроежкин как заворожённый не сводит глаз с жениной груди, медленно поднимает руку и осторожно касается её подушечками пальцев.Женя закрывает глаза.
- Сильнее, не бойся. Обними меня.
Но Сергей и не слышит, дрожащими пальцами водит по её плечам, груди. Тогда девушка сама обнимает его, целует. Затем отстраняется,ставит ноги на пол и привстаёт, задирает подол юбки, чтобы дотянуться до трусиков и, подёргивая то правой, то левой ногой, стягивает их. И вновь садится к нему на колени. Прижимается.
- Серёженька... Кибернетик ты мой глупенький. И выбрал себе, такую же дурочку.
Гладит его по спине. Запускает ладони под шорты,натыкаясь на резинку от трусов, чертыхается вполголоса. Заводит ладони под них.Ой, что-то вдруг увеличивается, упирается ей в ногу.
- Сейчас, Серёженька... Сейчас... – шепчет ему на ухо. Ведёт ладони к его животу, нащупывает пряжку ремня, расстёгивает. Теперь пуговица на шортах.
- Женя... Я... Это... Давно хотел тебе признаться,- заикаясь и запинаясь, бормочет Сыроежкин.
- В чём Серёженька? – горячо шепчет Женя, борясь с замком на его ширинке.
- Ты для меня как «Юный техник».
- Что?
- Как подшивка «Юного техника» за прошлый год.
- Что ты говоришь?
- Женя! Проснись! Я хочу сдать подшивку прошлогоднего «Юного техника».
Женя открывает глаза, спросонья трёт их, поднимает голову от столешницы и смотрит на стоящего перед ней Сыроежкина. Встряхивает головой в попытке прийти в себя. Чувствует, что во сне немного съехала со стула,и его угол давит ей на внутреннюю стороны ноги. «Так вот, что у него там выросло» - мелькнула мысль. Трёт щёку, смотрит на книгу, на которой спала –«Кактусы в вашем доме». «И в библиотеке тоже. И вообще по жизни». Надевает очки и смотрит на гостя. Сыроежкин мнётся, переступает с ноги на ногу, несчастную подшивку перекладывает из руки в руку, то засунет подмышку, то опять возьмёт в руки.
- Вот. Возвращаю. Спасибо.
Женя забирает у него журналы, достаёт формуляр и расписывается.
- Будешь что-нибудь брать?
- Нет. Завтра же последний день смены.
И замолчали. Женя перебирает формуляры, тщательно изображая, что никого больше в библиотеке нет, Сергей стоит, смотрит на неё и нервно подёргивает галстук. Так, с формулярами закончено, теперь приберём на столе. Женя собирает книги и последней попадается «Кактусы». Девушка долго держит её в руках, смотрит на потрепанную глянцевую обложку так, будто хочет запомнить её на всю жизнь и видит слабое, неверное своё отражение. «Ну что, астрофитум, так и будешь дальше жить?» - безмолвно спрашивает оно – «Растить колючки и чахнуть душой? Может пора и расцвести? Он – тютя, молчит, так заговори ты! Если есть чувства к нему». Женя кладёт книгу, тщательно выравнивает получившуюся стопку, поднимается из-за стола, ставит стул около Сыроежкина.
- Сергей, я хотела с тобой поговорить, сядь,пожалуйста.
Тот, чуть не промахиваясь, садится и смотрит, не отрываясь, на девушку. Как она прошла к входной двери, закрыла её на ключ,осмотрела окна и задёрнула некоторые шторами. Вернулась к столу, открыла нижнюю шуфлядку и достала из неё маленький плоский квадратный пакетик (ох уж эта Виола, что вместо закладок в книгах использует), положила его в карман рубашки. Постояла немного о чём-то думая, кивнула решительно и развязала свой галстук. Подошла к Сыроежкину и,глядя тому в глаза, сказала.
- Сергей, я тебя люблю. И хочу, чтобы ты пригласил меня сегодня вечером на танцы.
Ошарашенный и онемевший, он только кивает головой. Женя взъерошивает его шевелюру, указательным пальцем проводит несколько раз по лбу,подходит вплотную, переступает его ноги. Кладёт свои руки ему на плечи, долго смотрит на него, садится. Немного подрагивающими руками развязывает ему галстук, расстёгивает ворот рубашки.
- А теперь, давай вернём друг другу то, что задолжали за эту смену.
