алиса в форме

***

Здравствуй,“Совёнок”! А ты нисколько не изменился.

Коробка автобуса за моей спиной, железные ворота передо мной и торопливые шаги по аллее, Славя вспомнила, что нужно встретить опоздавшего. Лето, жара, запах скошенной травы, разогретого металла и чуть-чуть дизельного топлива. Вот скрипит створка ворот и…

— Привет,ты только что приехал?

Так, сейчас главное, не назвать её по имени. Незачем смущать девушку.

— Здравствуй.Да, только что, и очень рад тебя видеть.

— Это потому что ты со мной ещё не знаком. — Славя улыбается и, кажется, чуть грустно. —Потом станешь думать: “Опять этой активистке больше всех надо! Сейчас работать заставит.”

— Я? Такое думать? Да никогда в жизни! А что, и правда заставляешь?

Конечно заставляет. Но надо же как-то поддержать игру. Самая тяжелая часть моего летнего отдыха, это первый и второй день —“знакомство” с обитателями лагеря.Главное — не переиграть, а то они почувствуют мою неискренность, и цикл будет безнадёжно испорчен.

— Заставляю,заставляю. Я же помощник вожатой и председатель совета отряда. Только…Не думай, что мне это нравится. Если что-то можно сделать самой, я стараюсь делать это сама.

— Я понял,С… — Я чуть не называю Славю по имении приходится исправляться на ходу. —Слушай, а как тут вообще?

У Слави от восторга загораются глаза.

— Вообще? Вообще тут так здорово! И лагерь отличный,и отряд замечательный, и вожатая! Знаешь,как тебе повезло..?

Славя делает небольшую паузу, в которой я, как и было запланировано Славей, представляюсь.

— Да, прости, меня Семён зовут.

— Очень приятно. — В награду за понимание ситуации я получаю Славину улыбку. — А я Славяна. А лучше просто Славя.

Славя, Славяна, в некоторых циклах — Славка, а в некоторых — Славушка.

Интересно, как потом складываются отношения Слави и здешнего Семёна, того, чьё тело я занимаю. Это после того, как смена заканчивается и меня выкидывает обратно в зиму и в будущее. Да про всех про них интересно.

— Тебе сейчас к вожатой надо, записаться, что ты приехал, потом форму получить, потом в домик вселиться. — Пока я размышлял, Славя закончила рассказывать о здешних красотах и перешла к текущему моменту.— Пойдём, я тебя отведу, так будет быстрее, а то заблудишься с непривычки.

А как же твоё ныряние с пристани, Славя? Что,между прочим, категорически запрещено и чем ты занимаешься каждый раз, когда я приезжаю. Нет, я не против. Я, как раз,за. Это как намёк на то, что Славяна тоже живой человек, а не ходячий свод правил.

— Спасибо,Славя, я и сам доберусь. До памятника, а там налево и дальше к домику с велосипедом.

— Вот и хорошо. Я тогда пойду?..

— Ага, спасибо за то что встретила. Увидимся, Славя.

У Слави что-то ещё крутится на языке, то ли позвать меня с собой на пристань, то ли всё-таки ещё раз предложить проводить по лагерю, но она только кивает головой, соглашаясь, улыбается так, что сердце пропускает удар, и убегает.

А я улыбаюсь ей вслед, подхватываю с травы свою зимнюю куртку и отправляюсь навстречу новому циклу. К вожатой, так к вожатой.

***

Виола решила,что сегодняшняя норма по приёму пионеров выполнена с лихвой и потому, едва я заглянул в медпункт, с радостью свалила на меня обязанности дежурной медсестры,а сама умчалась на пляж. Контролировать температуру воды, очевидно же.

Медпункт, хоть и стоит почти в центре лагеря, но настолько изолирован живой изгородью от окружающего мира, что кажется, будто остального лагеря не существует. И нет никого, кроме меня и ещё одной пионерки, расположившейся на кушетке.

Издалека доносится голос Слави, Славя командует октябрятами — ведёт их купаться.

— Ты знаешь,что ты Славке очень нравишься? — Обладательница голубых глаз внимательно следит за мной. Ждёт моей реакции.

Знаю. И что мне с этого знания.

Не каждый цикл, но бывает, что кто-то из них попадает в медпункт с чем-то серьёзным. Таким,что его нужно везти в больницу. Ещё реже, но всё равно достаточно регулярно, этим “кем-то” оказывается одна из моих девочек. И вот, перед отправкой в больницу, когда я захожу в медпункт, проведать и попрощаться, обязательно следует такая реплика. Слова могут не совпадать, но смысл всегда один: “Ты Славке очень нравишься”. А если читать между строк,то: “Для себя берегла, но раз уж так сложилось — отдам только в надёжные руки”.

— Теперь знаю. И что мне теперь делать?

— Нет, ты всё-таки тормоз. Пригласи её куда-нибудь. Адресами поменяйтесь. К себе в гости её пригласи, пока каникулы идут — ты у нас человек столичный, а Славка когда еще из своей дыры выберется. Вообще, почему я тебя учу? Ты же проявлять инициативу должен, ты же мужчина!

А смысл? Я всё равно усну в автобусе, а проснусь на тридцать лет тому вперёд у себя дома. Бедные мои однокурсники, я так и не попадаю к ним на встречу. Потому что просыпаюсь утром того самого дня. Чтобы провести восемь часов дома, уснуть в автобусе (в электричке, в кинотеатре, в кресле перед монитором, в коридоре травмопункта, в КПЗ, — масса вариантов), а проснуться перед воротами лагеря.

— Ну что ты молчишь! Обязательно её куда-нибудь пригласи, слышишь!

— Думаешь, стоит попробовать?

Я вообще-то пробовал. Мы сходим вечером на пристань,искупаемся в озере, наберем два ведра белых грибов. Меня поцелуют в щечку и разрешат поцеловать себя. При особо удачном раскладе мы, в последний день перед отъездом, поцелуемся у девушки за домиком. Обменяемся адресами и телефонами. Причём я честно дам настоящий,я живу в этой квартире с рождения и телефонный номер тоже не менялся.

Вот только я не помню, чтобы в моём детстве приезжала к нам голубоглазая блондинка. Да никто из них не приезжал. Оно и понятно, в моём мире нету Генды, никогда не было семнадцатилетних пионеров. А в их мире ничего не слышали про перестройку и Горбачева. Остаётся надеяться, что каждый раз везёт хозяину этого моего тела.

— Конечно! Ну что ты за тормоз! Эх! Жаль, что меня увозят!

Рыжая готова вскочить с кушетки и помчаться, со мной на буксире, искать Славю. Удерживает её только загипсованная нога.

— Эх, Сёмка. Я бы подглядела как вы целуетесь. А потом бы у тебя урок взяла!

Она ещё и подмигивает при этом. Вот за что люблю Ульянку, так это за её оптимизм и хорошее настроение, которое она щедро раздаёт окружающим. Но целоваться я, пожалуй,не буду.

Чужой мир, чужие правила, чужие люди. Тело и то не моё, все три шрама присутствуют, но чуть на других местах. А на седьмой день моё пребывание в этом пионерском раю закончится. Славя наверное будет ждать чего-то от настоящего хозяина этого тела, а тот будет судорожно искать в памяти пропавшие семь дней его жизни. Будет паниковать, упадет на спину в проходе автобуса, будет кричать и дрыгать ножками. А для меня закончится и начнётся заново очередной День сурка.

— Рыжая, а зачем тебе брать уроки? Неужели есть с кем целоваться?

— Представь себе, есть. Не все же такие тормоза как ты.

— Дай угадаю. Он носит очки, и обитает в кружке кибернетики? А зовут его на букву Ш…

— А вот это уже совершенно не твоё дело, Сёмочка!

Ну вот, взяла и обиделась. Придётся прощение выпрашивать.

***

День последний. Остался ещё один обед и всё — по автобусам.Все пионеры уже вернули книги в библиотеку, спортинвентарь на склад, сдали постельное бельё, а сейчас собирают чемоданы. А мне делать нечего, поэтому я просто валяюсь на незастеленной кровати и, судя по шевелению на крыльце, буду принимать посетителя.

— Развалился он! Сейчас Оля нагрянет и устроит тебе вечер отдыха.

— Пристраивайся.— Я вжимаюсь спиной в стену, освобождая для рыжей место на матрасе.

А Оля не нагрянет. Как раз в этот момент она,вместе со Славей, пересчитывает на складе сданное бельё, обнаруживает недостачу, матерится одними губами, пересчитывает в сотый раз. А через час она выйдет со склада и, к своей радости, обнаружит недостающую простыню на крыльце. Кто-то из мелких притащил её в последний момент, но побоялся беспокоить грозную вожатую.

— Одноглазый, ты берега не попутал? — Алиса угрожающе нависает надо мной.

Это у неё такое любимое обращение к симпатичному ей человеку: “Одноглазый”. Почему так? Потому что следующим действием она тебе лишний глаз подобьёт. Чтобы привести в соответствие.

— Ну, как хочешь. — Я опять сдвигаюсь к оси кровати.

На самом деле, Алиса очень хороший друг, если конечно не называть её ДваЧе. Хотя, мне можно. Не знаю, чем я заслужил такую привилегию, но на меня она не обижается. Ну и мне приходится соответствовать. Но вообще, у меня такое чувство, что в нашу дружбу я вкладываю меньше, чем получаю. Вот и сейчас, она каким-то своим звериным чутьём почувствовала, что я хандрю и прибежала ко мне, приводить меня в норму.

— Алиса, ты очень хороший друг.

— С чего ты взял?

— Знаю.

— За неделю это определил? Так может ты, Сенька, просто влюбился в меня?

И смотрит с ехидной улыбкой.

Нет конечно, не за неделю. Но, если суммировать циклы, то, где-то через полгода знакомства, я начал считать себя её другом. Рекорд, потому что обычно я только через два года перестаю воспринимать человека как постороннего. Ну, правда, это для меня прошло полгода. Для Алиски-то, всё наше знакомство длилось чуть меньше недели.

— Влюбился… А ты влюблялась, когда-нибудь?

— Как думаешь, что я должна тебе ответить? — Алиса вспыхивает от смущения.

— Не знаю. Правду?

— Правду? А вот не скажу, сам догадайся. — У Алисы меняется настроение, и она уже лукаво улыбается.

— Значит влюблялась. Завидую.

А у меня вот не получается. У людей эйфория и какие-то там “бабочки в животе”, у меня— очень болезненное осознание утраты контроля за собственным психологическим состоянием. Оно моё, это состояние, а я им не управляю. Так нельзя! Это можно назвать гордыней? Не знаю. При том — гормоны работают и влюбляюсь я регулярно. И регулярно же убегаю от источника болезненных ощущений. К счастью, когда мой цикл проходит и начинается заново, влюбленность куда-то испаряется. Тем более, что ничего у меня с той девочкой из прошлого цикла не было, а девочка из этого цикла видит меня впервые, и никаких моральных обязательств мы друг перед другом не несём.

— У-у-у…Сенька, так ты у нас нецелованный! Вот почему ты такой квёлый. — Алиса нашла для себя причину моего плохого настроения и сейчас лихорадочно соображает, что ей с этим делать. — Ну, сам виноват. Прощелкал клювом всю неделю, а теперь лежишь и страдаешь. Тем более, что девкам ты нравился. Не представляю, что они в тебе нашли. Но ты не расстраивайся. Сейчас. Дай подумать.

ДваЧе наконец-то садится. Она оглядывает домик, делает движение — пододвинуть стул, дергается в сторону Ольгиной кровати, потом машет рукой, и, со словами:“Двигайся! Чего разлёгся?”, — устраивается у меня в ногах на матрасе.

— Сенька,ты скажи, которая тебе нравится. Тогда будем решать, как тебе помочь. Смену ты конечно профукал, но половина лета ещё впереди. Девчонки все местные, кроме Слави и Микуськи, да и те у нас задержаться собрались. Так что поживёшь у меня. Так которая? Колись!

***

Ну вот и всё. Скоро кончится лето… Осталось сесть в автобус и подождать, пока сон не свалит меня. На аллеях пусто, пионеры и вожатые уже рассаживаются по автобусам. Запаздываем только я и Ольга. Я развалился в шезлонге и жду вожатую, пока та переоденется. Но вот щёлкает замок и Ольга Дмитриевна оказывается на крыльце. Можно идти.

В легкомысленном платье Ольга выглядит гораздо моложе, чем в вожатской форме. И разговор у нас идёт совсем не официальный.

— Так и не подружился ни с одной девочкой за всю смену, Семён Семёнович.

— За неделю. Но так и вы одна, Ольга Дмитриевна. Так за все ваши двадцать пять лет никого и не нашли.

— А ты нахал, Семён. Обсуждаешь возраст женщины и обсуждаешь личную жизнь своего педагога! Продолжай. И не двадцать пять, а двадцать шесть, имей в виду.

А что тут обсуждать? Дело то её, в конце концов. Сейчас скажу, что часики тикают, и получу словесный подзатыльник. Ну так и мои отношения со здешними девушками — дело моё. И уж не Ольги Дмитриевны и не хозяина этого моего тела.

— Ольга Дмитриевна, через час меня тут не будет. Сяду в автобус, сквозняк из форточки потянет, и унесет того Семёна, которого здесь все знают. Одно расстройство будет для девушки. А Семён улетит к себе, в свою эпоху. Так что вы уж хозяина этой тушки не обижайте, когда в город попадём. Он не отвечает за всё то, что я здесь успел натворить.

Мог бы ещё и папой самому себе случайно стать. Нет, глупость конечно: и мир не тот, и девушки на мою маму не похожи.

А может и стоило здешнему Семёну такой сюрприз подкинуть: сел в автобус, просыпаешься в автобусе с незнакомыми людьми, неделя куда-то пропала, голова болит, а какая-то левая девочка радует: “Семён, ты скоро станешь папой!”. Но зря я разболтался, кажется сейчас начнётся административно-педагогическая истерика с привлечением Виолетты Церновны и, кстати, Славяны. И вот это я напрасно, я не подумал. Бедная моя Славя. Или не начнётся? Смена закончилась и вожатая может расслабиться и приоткрыть своё настоящее лицо.

— Классная отмазка, Семён. Надо бы и мне на вооружение взять. “Это не я, это Ольга Дмитриевна из параллельного мира тут накуролесила!” Вот только, твоё личное дело, я его читала. Ну, пролистывала, конечно, но в руках держала. Ничего там про твой параллельный мир нету. А кстати, далеко твой мир?

Да я и сам его читал: личное дело здешнего Персунова Семёна Семёновича. Паренёк, как паренёк. Среднестатистический. В чем-то совпадает со мной в его возрасте. Адрес тот же, родителей зовут так же. Даже интересно,как сложится его биография к тридцати годам. И, вряд ли это он устроил мне День сурка, так что я его прощаю.

— Тридцать лет от вас в будущее и, где-то на альтернативной вашей ветке истории. И да, это здесь мне семнадцать лет, а там я даже постарше вас буду.

— А как же ты сюда попал, путешественник. И где ты спрятал машину времени?

— Сейчас,на остановку выйдем и увидите. Нет преград, недоступных советскому автобусу. Тридцатилетний Семён сел в автобус в одном мире, чтобы проснуться в другом,семнадцатилетним, перед воротами пионерского лагеря.

— Тридцатилетний, говоришь. Ну тогда скажи что-нибудь по тридцатилетнему.

Что же я тебе скажу? Между нами ведь не только грань между мирами, но и эпоха. Хотя, вон Генда стоит. Гендо. Рассказать Оле глупую шутку про бревно? Но это же не по тридцатилетнему будет. По крайней мере,в массовом сознании.

— Я лучше спрошу по тридцатилетнему. Ольга Дмитриевна, ваши родственники уже перестали вас спрашивать, есть ли у вас молодой человек?

— Я тебе уже сказала, что ты наха-а-ал? Такой лапушка казался. Как я тебя за неделю не раскусила? — Ольга вздыхает. — Да, ты угадал. Уже почти перестали. Но больше я тебя ни о чём спрашивать не буду! А то и правда поверю.

Вот и славно. Я уже устал всем рассказывать и доказывать. Интересно, как там мой, э-э-э… двойник потом выкручивается. Ну так сам виноват, я тут пашу за него, а он отсыпается в течение всей недели, или может наблюдает за всем происходящем и посмеивается надо мной.

Выходим за ворота. Вот и автобус. Все наши здесь, уже сидят в салоне, только мы задержались.

— Всё, садись в свою “машину времени”. Я с вами не поеду — здесь остаюсь, хоть два дня, но отдохну от пионерии. Прощай.

— До свидания,Ольга Дмитриевна, ещё увидимся.

Нет, с ЭТОЙ Ольгой Дмитриевной я не увижусь, это я наврал.

— Семён, ты же в будущее улетаешь, зачем тебе там старая бабка? А скажи, — вожатая заговорщицки оглядывается вокруг, убеждается, что никто не подслушивает, — на Марсе побывали уже?

Не хочу её огорчать…

— Нет ещё Оль, но скоро.

— Не фамильярничай! — Оля улыбается и пребольно тычет меня пальцем в бок. —Всё, удачи тебе, кто бы ты ни был.

***

— Доброе утро, пионЭр. Как самочувствие?

— Голова — болит, тело — болит, шея — затекла. —Не открывая глаз отвечаю на свой же вопрос.

Это закон переноса из мира в мир. Заснуть ты можешь где угодно, но проснёшься всегда в автобусе перед воротами — там, и мордой в клавиатуру — здесь.

Разбуженный моим шевелением, комп начинает трещать вентиляторами и щелкать диском. На монитор можно не смотреть. Все открытые программы выучены наизусть, все сообщения в чатах и мессенджерах — обычный информационный шум.

Тяжело опираясь на подлокотники встаю и, не приходя в сознание, шаркаю в ванну. Здравствуй, будущее. Пока умываюсь,смотрю в зеркало на свою тридцатилетнюю физиономию. Где вы, где вы, мои семнадцать лет? Кожа дряблая, под глазами мешки, взгляд… Взгляд, как взгляд.

Гм, а ведь раньше я бы не попёрся умываться. Сполоснул бы руки после туалета, попил воды из чайника и сел бы обратно за комп. Или перебрался бы на диван досыпать. Спасибо “Совёнку”? Или Ольге Дмитриевне со Славей? Вспоминаю весь свой отряд и прошедший цикл. Что-то цикл следующий мне готовит?

— Что, Семён, ностальгируешь? Обратно в пионеры захотелось?

Нет, бесполезно, отражение не отвечает. Да и для ностальгии ещё рановато — всего через четырнадцать часов уже назад.

Ностальгия ностальгией, а мне надо на улицу. Одеваюсь,шарю по карманам, пятисотка оказывается на привычном месте. Всё, я готов.

И-и-и утро начинается с того, что проезжающий грузовик плюёт мне в лицо смесью снега и грязи из под колёс. Да, а вот тот мир был добр ко мне. Приходиться возвращаться, чтобы почистить одежду и умыться. По дороге киваю головой соседке, этот зимний город кажется мне настолько нереальным, что я даже и не пытаюсь вспомнить, как соседку зовут.

Те же и там же. Выход на улицу, попытка номер два.Мой сегодняшний маршрут: пройти по городу, зайти в пару гипермаркетов, проехать на нескольких автобусах от конечной до конечной. Перекусить парой пирожков, а потом продолжить хаотическое перемещение. И так до самого вечера, до того момента, когда сон безжалостно свалит меня и отправит на тридцать лет назад, в лето.

А пока я делаю то, что должен делать: толкаюсь в транспорте, бью ноги пешком, ныряю в предновогоднюю толпу в гипермаркетах. И всё время внимательно всматриваюсь в лица.

Нет, я не жду, не ищу и не надеюсь. Правда, я встречал неоднократно людей, очень похожих на жителей “Совёнка”, но это были всего лишь очень похожие люди. Наши вселенные не пересекаются. Или же пересекаются, но только в одной точке: во мне. Так вот, я не жду и не надеюсь, но если я увижу странно одетого человека, растерянно озирающегося на автобусной остановке, я обязательно подойду и заговорю с ним: “Привет, ты только что приехал?”

Тот мир всегда добр ко мне, надо как-то попытаться отдать долг.

Любовь с первого взгляда (часть 3)

Дубликат, часть 6. Дописанная глава.

X

Снореальность

— Ну, в последнийраз на старом месте. Отвяжись жених отневесты! — Алиса громко произнесла переиначеннуюбабушкину поговорку.

«Что бы ещесказать, соответствующее моменту? Завтранадо будет пнуть Рыжую, пусть забираетостатки своего барахла. А то одно сплошноерасстройство. А флаг себе оставлю и нановом месте вывешу. А если меня Ольга ксебе в домик определит? Приедет Второй,спросит где вожатая, а его в домик спиратским флагом отправят. Пионерскийлагерь, ага. Дурдом «Совенок». Это всеСенька виноват, до него все чинно иблагородно было.

Может, ночью на флагштокепиратский флаг поднять? Я поднимучерно-белый флаг, закончится этот угар.Я уплыву и это будет знак, того что Земляесть шар. Только флаг тогда сразу Ольгаконфискует, выцарапывай потом».

Где-то в домике,в какой то щели, надрывался сверчок.Когда он уставал и делал перерывстановилось слышно, как звенит спиральв лампочке. Спать не хотелось, давиликакие-то не додуманные мысли, не сказанныеслова, не совершенные поступки, которыенадо было в своё время додумать, досказать,доделать, а сейчас уже поздно.

«Пойти погулять?Или поиграть на эстраде? Тут где-тоСенька с Рыжей шатались, пойти ихпоискать? Я, кажется, наконец-то простиласебе тот выстрел из арбалета. Надо будетсказать об этом Семену, это очень важно.Но это можно и завтра. Пойду поиграю». Уже было раздевшаяся Алиса достала изсумки черные джинсы и футболку, в которыхприехала сюда. «Надену. А то все в формеда в форме». Подержалась за кожануюкуртку, висевшую на гвозде. «Откуда онау меня? Я помню, что приехала в ней, впервый свой цикл активной фазы, потом,при отъезде, оставила ее здесь и с техпор она так тут и висит. Мужская кожанаякуртка с крошками табака в кармане.Семен ничего не знает, говорит, что длянего цикл всегда начинался со второйнедели, повариха покойная странно нанее посмотрела, как-будто вспомнилачто-то, но промолчала. Возьму с собой,уже прохладно».

Заскрипелокрыльцо и в домик, коротко перед этимстукнув в дверь, заглянула вожатая.

— Ты далекособралась, на ночь глядя?

— Не дальшеограды, Ольга Дмитриевна.

Ольга пошевелилагубами, но не стала озвучивать ответ.Только кивнула разрешающе.

— Не гуляй долго.Я все же беспокоюсь о вас, хоть по мнеэтого и не заметно.

Ну и у Алисы тожене получилось поскандалить.

— До отбоя ещеполчаса — имею полное право. — Прозвучалобез эмоционального напора и даже слегкавиновато.

— Имеешь, имеешь.— Ольга кивнула еще раз, и прикрыв дверьпошла в сторону поперечной аллеи, помаршруту вечернего обхода.

«Что это с нами,— думала Алиса, глядя в спину удаляющейсявожатой, — раньше бы уже орали друг надруга, а сейчас спокойно разошлись.Стареем? Если мне сорок пять, то сколькоже Ольге? Так, стоп, Алиска! Прекратимаяться дурью — тебе семнадцать!Сем-над-цать! Правильно тебя Улькаругает!»

Алиса закинулакак мешок на плечо куртку, чтобы курткане сваливалась с плеча подперла еегитарой, закрыла дверь не запирая.«Все-таки в удивительном мире мы живем.Никому просто не приходит в голову, чтонужно запирать за собой домик, когдауходишь». И пошла на эстраду, приниматьсвоё обычное снотворное, кивнув по путитолько что пришедшей на площадь Лене.

Десять минутспустя, в домик к Алисе заглянула Ульяна.Обнаружила отсутствие гитары, всепоняла, но, чтобы не разминуться, непошла на эстраду, а завалилась подрематьподжидая, и так и проспала до приходаподруги. Пять минут спустя, после приходаАлисы на эстраду, на заднем ряду устроилисьМаксим и Саша. На концертную же площадкусунулись, но, увидев Алису, развернулисьи ушли Женя с Сыроежкиным. Алисе быловсе равно — Алиса играла.

— Я и не думал,что на простой гитаре возможно такое.— Прошептал Максим.

— Это же Алиса,— так же шепотом ответила Саша, — вчем-то она даже лучше Мику. Мы, во второйдень по приезду, у Мику в кружке собирались,и я слышала, как они дуэтом играют. Дажеради одного этого стоило в лагерьприехать. — Саша помолчала, еще послушала игру пару минут, а потомпопрощалась с Максимом. — Я, пожалуй,пойду к себе — потанцевать хотела, новидно сегодня не судьба. Нет, не провожайменя. Лучше подойди к Алисе, когда онав домик засобирается, только не восхищайсяслишком активно. А то она засмущаетсяи начнет ругаться.

Саша ушла, аМаксим остался, постепенно перебираясьс заднего ряда все ближе и ближе кэстраде, пока не оказался на самом первомряду, прямо напротив Алисы, сидевшейсвесив ноги на краю сцены. А Алиса толькомельком глянула на Максима, как быотметив: «Ты здесь». И опять ушла вмузыку.

«Музыка эторитмически и мелодически организованныезвуки», — вспомнилось сухое определение.Так он и было сперва. Были просто красивыезвуки. Потом за звуками горнист услышалэмоции, потом… Потом показалось, чтоза эмоциями следом идет еще и мысль, илидаже Мысль. «Понять бы её. Ведь вот онаАлиса настоящая. Поймешь мысль — поймешьи то, над чем Алиса сейчас бьется, и самуАлису». А потом Максим обнаружил чтомузыка кончилась. Что Алиса сидит накраю эстрады отложив гитару и молчасмотрит на него. Что глаза ее, в светеединственной сорокаваттной лампочки,спрятавшейся высоко под куполом, кажутсябездонными и темными-темными. Мальчики девочка смотрели друг-другу в глазаи молчали.

«Сейчас онаопять начнет издеваться, — подумалМаксим, ёжась то ли от прохлады, заползающейпод рубашку, то ли от внимательного исерьезного взгляда Алисы. — Что менятянет к тебе? Злая и насмешливая помощницавожатой, которая почти на три года старшеменя. Есть же Катька, я уже понял, чтоКатька в меня влюбилась, я не настолько тупой, как она обо мне говорит. Есть же Саша иМику, в конце-концов, если уж мне такнравятся девушки постарше. А я трачувремя и силы, в надежде понравитьсятебе».

Лампочка подкуполом мигнула. Вдруг показалось, чтокроме этой эстрады ничего больше в мирене существует, что весь мир сжался доянтарно-желтого шара, в который заключенаэстрада и два человека на ней. «Как тамАлиса сказала? «Вспомни свой домашнийадрес», — а я не помню! Как я могу еговспомнить если его не существует, еслисуществуют только Алиса и ее глаза? Вотбыл целый мир, а лампочка мигнула, и рази нет мира, остался только лагерь внутрижелтого шара, а прочий мир пересталсуществовать. А потом лампочка мигнулаеще раз и этот шар сжался вокруг эстрады,оставив все прочее снаружи, и внутриостались только мы двое: пионерка сгитарой и глупый пионер с горном, которогодержат в плену эти глаза. А потом лампочкамигнет в третий раз, мир сожмется еще иостанется только Алиса. Может я уже несуществую? Может меня уже нет, как ивсего мира?» Показалось, что ровныйгоризонтальный край сцены начал терятьчеткость очертаний и размываться. Страшно не было. «Вот и всё. Я исчез неуспев даже влюбиться в тебя».

— Заиграласья, — чуть виновато произнесла Алиса,смывая наваждение, — вон, уже и фонарипогасили. Раз уж ты здесь, кавалер,пойдем, проводишь меня.

И правда, обычнона концертную площадку попадал свет отфонарей, освещавших аллею. Но не сейчас,сейчас светила только тусклая лампочкапод самым куполом. «Значит уже большедвенадцати».

— Пойдем. —Максим протянул руку Алисе, помогая тойспрыгнуть с эстрады.

— Ты ледянойкак мертвец, — к Алисе вернулась привычнаяманера, — я думала — примерзну к твоейруке. Держи.

Откуда-топоявилось кожаная куртка, неожиданнозаботливо накинутая на плечи Максиму.Тот дернул было плечами, но Алиса удержалакуртку.

– … держи, держи.А когда я начну мерзнуть — вернешь.

Фонари, оказывается,светили. Но у них едва получалось осветитьпятачок земли вокруг столба. Светили илампочки в окнах домиков, тех — в которыхеще не спали. Но казалось, что до них также далеко, как до звезд.

— Тьма окуталамаленький лагерь. — Слегка нараспевпроизнесла Алиса. — Скажи, кавалер, тызнаешь, что такое гомеостаз?

— Ну да, я же,говорят, умный и начитанный мальчик.Гомеостаз, это равновесие, если однимсловом.

— Начитанный.Еще и отличник поди?

— Нет — троечникс плюсом. Я же ленивый. И есть болееприятные вещи, чем школьная учеба.

Алиса кивнулапонимающе.

— Когда-то давномне снился сон. Я почти ничего не помню,но ты похож на одного из героев этогосна. А я вот — дура. Я когда слово«гомеостаз» услышала — полчаса смеялась,думала, что это что-то про отношениямежду двумя мужчинами. Так вот, такиекак я, говорят, этот самый гомеостази нарушают, и Лагерь пытается от нахизбавиться. Это мне Рыжая сказала иСенька подтвердил. А они знают о чемречь, они сами такие же нарушителигомеостаза, еще больше, чем я. Или это ятакая же как они. И вот, кажется что-топроисходит.

Алиса как будторазмышляла вслух, не особо интересуясьприсутствием Максима, но потом протянулаладонь и сама взяла Максима за руку. Итот поняв, что девушке не по себе, чтоона нервничает, слегка сжал руку Алисы:«Я здесь, я с тобой, не бойся».

Они уже подошлик самому сердцу лагеря, к площадиутыканной фонарями, но вокруг становилосьвсе темнее и темнее. «Как в чернильнице»,— подумал Максим. И неожиданный холодпробирал до костей. А когда стало совсемневыносимо холодно Максим услышал какАлиса пробурчала: «И надо только решитьсяшагнуть с шара на шар». И сразу же сталотепло, как и должно быть в середине лета,и сразу же стало светло, как и должнобыть при таком количестве фонарей, исразу же стало слышно, как кто-то подметаетплощадь.

— Саша? Что тыздесь делаешь?

— Славя...на? —два вопроса прозвучали одновременно.

А знакомая и вто же время незнакомая девушка поднялаглаза, оперлась о метлу как о посох, и неожиданно звонко произнесла:«Я — Славя!» И улыбнулась, сначаларастерянно, а потом понимающе.

Объясните мне,зачем я подметаю площадь каждый вечер?Я могла бы этого не делать, но я этоделаю. Программа, заложенная в меня, какв обитателя лагеря виновата? Нет, япросто делаю это, потому что мне приятновидеть чистый лагерь. Потому что этомой дом. Теперь уже точно — дом. Оченьжаль, конечно, что большая семья с кучейбратьев и большой дом, и мама с папой,это все сон. А может и не сон, если естьмои двойники в других лагерях, то можетбыть где-то живет и настоящая девочкаСлавя, у которой есть мама с папой и свойдом. Она настоящая, а я? Я ведь тоженастоящая, только в непонятном месте.Но я должна делать добро из зла. Да и незло это, этот лагерь.

Плохо толькото, что по настоящему мало с кем можнопоговорить. Я была чудовищно одинокадо того как проснулась и спасалась вобщественной активности от одиночества,и отгораживалась от людей активностьюже. Но и сейчас стало не намного лучше.Эйфория первой недели прошла, и вотнакатило. Здесь чудесные люди: мальчикии девочки, но я уже знаю все что они могутсказать. Нет, есть еще Алиса, Ульяна иМику, но мы никогда не были особо близки,пока спали, и странно было бы если бы мысблизились сейчас. Характеры, их неизменишь. А малыши, те что не спят, онивсе равно малыши, с ними забавно, но какпоговорить с ними откровенно? Они простоне поймут. Бедный-бедный Семен, как онс этим со всем справлялся в одиночку?Хорошо что они есть на свете, те жителидругого лагеря, которые тоже не спят,хорошо, что они помнят о нас. Иначе,просто опустились бы от растерянностируки.

А есть еще, какее Ульяна-большая назвала, чужая память.Сейчас я уже понимаю, что большая частьэтой памяти, это воспоминания того моегодвойника — Славяны, из-за которой яобрезала косы. И так хочется иногда, вминуту слабости, махнуть рукой и датьей жизнь. Наверное это получится, еслиочень захотеть. Просто ляжет спатьСлавя, а проснется Славяна. Почти никтоподмены и не заметит. Но она не хочет, яне знаю, как, но я чувствую, что она этогоне хочет. Да и я сама не хочу, потому чтоя — Славя! Такая какая есть, та помощницавожатой, которая провожала нашегоСемена, стоя на берегу. А чтобы никто неувидел, как она плачет, прижимала бинокльк глазам. Наверное я тогда была влюбленав него, не знаю, не помню. Или мне былоочень жалко, что он убегает от нас? Можетбыть я думала, что мы его чем-то обидели?Не помню, столько времени прошло, и яспала тогда. Только и помню, что самобегство Семена: от момента, когда,возвращаясь с пробежки, встретилазапыхавшуюся Женю, стучащую кулакамив дверь домика Ольги Дмитриевны, и дотого, как понурая, как-будто лишившаясявнутреннего стержня, вожатая даже нескомандовала, а тихо попросила: «Давайтене будем говорить об этом». И у Алисы сУльяной тоже только эти воспоминанияс того цикла и сохранились. Так вот, этоименно я, и я на своем месте. Я уверенна,что и Славяна это понимает и сейчассогласна со мной. Значит буду простожить, здесь, у себя дома — в лагере«Совенок». Делать его лучше, помогатьдругим его обитателям осознать себя,потому что это мой дом и мне уплыватьотсюда некуда. А когда решу что хватит,тогда и буду дальше думать. А что тамрешат для себя другие мальчики и девочки,это им решать. Я…

Кто-то идет наплощадь. Двое, что за парочка? Отбой ведьуже был, придется воспитывать. Алиса? ИМаксим? Что за странный союз. Или… Новедь это не наша Алиса! И Максим не наш.Оба чуть взрослее выглядят, что ли. Какбудто на год постарше. Но ведь им нельзяздесь находиться, это Семен очень яснодал понять. Или можно?

— Здравствуй,Алиса. У тебя получилось? Ты теперь тожеможешь прыгать туда-сюда, как нашаУльяна?

И голос Алисы,нашей Алисы, из-за спины: «Ну здравствуй,сестренка».

Потом, в следующиециклы, в этот день, Максиму всегда снилсяодин и тот же сон.

Как будто онстоит на краю площади, а посередине,напротив памятника, три фигуры: первая,которую он сначала принимает за Сашу,но это не Саша, это какая-то другаядевушка, похожая на Сашу, но не она.«Славная девушка», — думает во снеМаксим. А потом обращает внимание надвух других участников сна, на двухАлис. Они стоят, зеркальные отраженияодна другой, и жадно разглядываютдруг-друга, а всей разницы между ними,что одна вся в черном, а другая в обычнойпионерской форме, с хулигански повязаннымна запястье красным галстуком. Губы ихшевелятся, но слов с того места, гдестоит Максим, не слышно. Потом обе Алисыодновременно, как по команде, начинают медленно сходиться. «Как надуэли», — думает Максим. Когда девушкиоказываются на расстоянии шага друг отдруга, они останавливаются, поднимаютруки, та что в черном, та что привела егосюда — правую, а ее отражение — левую, и начинаюттянуться друг к другу. И вот, когдамежду кончиками их пальцев остаютсясчитанные сантиметры, обе Алисы оглядываются на Максима,та Алиса, что привела Максима на площадь,ловит его взгляд, и как-будто проситразрешения. Что Максиму остается? Онмашет рукой, это разрешение давая. И, вмомент касания, все вокруг накрываеттьма, и Максим просыпается.

А перед самымпробуждением, уже в полусне, он видитлицо той, второй Алисы, думает во сне-же,что эти Алисы, они все-таки разные, ислышит голос: «Смотри, горнист. Обидишьсестренку — найду и оторву башку!» НоМаксим уже понимает язык Алисы, ипонимает, что пусть звучит это какугроза, но еще это пожелание удачи илидаже счастья. «Рыж-ж-жевская!» — Произноситвслух Максим и просыпается окончательно.

— Что ты сейчассказал? Повторить не боишься?

Максим вздрогнули открыл глаза. Прямо над ним, абсолютноготовая к рукоприкладству, нависалаАлиса. Злая Алиса. Она протянула левуюруку к галстуку Максима, а правую ужезанесла, для сокрушительного щелбана.Но Максим откуда-то знал правильныйответ.

— Рыжевская,скажи. Вы успели прикоснуться друг кдругу? Там, на площади?

И случилосьчудо: пальцы правой руки страшной ДваЧерасслабились, развернулись в расслабленнуюпятерню, и пятерня эта погрузилась вшевелюру Максима, ласково потрепав.

— Много будешьзнать, Макс, скоро состаришься. И станешь вот,примерно, как я. Я тут играю, стараюсь,можно сказать для единственногослушателя. А единственный слушательвзял и заснул, прямо на концерте. Чтотам тебе снилось, я не знаю. И, ты какхочешь, а я — в домик.

И фонари светилинормально, и холода не было, и курткуАлиса сунула Максиму со словами: «На,тащи, хоть какая то от тебя польза будет».На площади, как обычно в это время, сиделаЛена, молча кивнувшая им обоим. А горниствсе думал: «А ведь она впервые назваламеня Максом. Не Максимом, племянником,кавалером или горнистом, а Максом. Этодолжно что-то значить?»

Обнаженная Алиса в форме оборотня

Любовь с первого взгляда (часть 2)