Автор - Аня Безыменная
Результаты поиска по запросу «
Мику(БЛ) Лена(БЛ)
»
Ru VN Алиса(БЛ) Ульяна(БЛ) Женя(БЛ) Ольга Дмитриевна(БЛ) Семен(БЛ) Лена(БЛ) очередной бред и другие действующие лица(БЛ) Дубликат(БЛ) Визуальные новеллы фэндомы Фанфики(БЛ) Бесконечное лето
Продолжение
1 глава http://vn.reactor.cc/post/2310619
2 глава http://vn.reactor.cc/post/2336203
3 глава http://vn.reactor.cc/post/2344710
4 глава, часть 1 http://vn.reactor.cc/post/2360187
4 глава, часть 2 http://vn.reactor.cc/post/2363608
4 глава, часть 3 http://vn.reactor.cc/post/2367158
5 глава http://vn.reactor.cc/post/2381587
6 глава http://vn.reactor.cc/post/2397063
VII
Зеркало
Спать совершенно не хочется, поэтому беру архивную папку с лабораторными журналами и сажусь их разбирать. Теперь, когда это непосредственно коснулось меня, необходимость перебраться через эту гору бумаги совершенно не напрягает. И я сижу и читаю все эти истории проснувшихся, осознавших себя и опять уснувших пионеров и пионерок. Цикл за циклом, с момента обнаружения и до момента отключения. Сперва обнаруживали по нетипичному поведению, потом, где-то в начале семидесятых поставили регистрирующую аппаратуру и начали вести таких, как я, с самого момента пробуждения. Потом, лет через пять, отказались от аппаратуры и опять начали выявлять методом наблюдений, в журналах не говорится – почему. Где-то, году в 1974 я, в первый раз, встречаю имя Славяна. Славя, Славя шла, как второстепенный персонаж в истории неизвестного мне пионера. Индуцированная активация, пять циклов, отключение. Имя, прямо скажем, редкое, поэтому с огромной вероятностью, это одна из Славь, живущих сейчас почти в каждом лагере. Потом все чаще и чаще мелькают знакомые имена, и если Алисы и Ульяны, скорее всего были те, то про Лен, Жень, Сергеев и Александров, и Александр, кстати, я ничего сказать не могу, хотя, конечно, хочется верить. Однажды, в конце 70-х, попалась Мику. Интересно, как она вообще в этом лагере оказалась? Чем и о чем думали тогдашние люди, когда создавали такого экзотического для Страны Советов персонажа?
Потом начинаю разбираться в системе. С начала 70-х годов-же, в начале каждой записи идет цифровой код. Расшифровка кода записана на внутренней стороне обложки пятого по счету журнала: номер записи, номер узла, номера предшествующей и следующей записей с участием этого пионера. Знать бы еще нумерацию узлов. Но, в любом случае, чем чаще пионер просыпался, тем больше была вероятность того, что он проснется в следующий раз. В 1984 году я встречаю себя. И потом уже целенаправленно ищу себя. Не важно которого себя, любого Семена. Биографии этих Семенов стандартные, как у всех прочих проснувшихся, но это есть доказательство моей реальности. Моей личной реальности, пусть она и не совпадает с тем, что хранится в моей памяти. Того, что вот он я – Семен, существую, мерцая, как переменная звезда, разгораясь и притухая, но не исчезая. Я ничего не помню из тех пробуждений, но это не важно, это совершенно не важно. Я, наверное, целый час сижу и думаю, что, даже если через пять дней я усну – жизнь не кончается. И даже не моя жизнь, хотя это тоже приятно, а просто – перекрученная и стоящая на голове жизнь здешнего мира.
Наконец, прихожу в себя, завариваю чай покрепче, и начинаю читать дальше. Все больше знакомых имен, все чаще и чаще после записи: «Конец активной фазы» идет отсылка к следующей записи, где, сначала чернилами, а потом – синей шариковой ручкой одним и тем же почерком выведено: «Начало активной фазы». Долго разглядываю этот почерк. Представляю себе улыбающуюся женщину лет тридцати – тридцати пяти, которая с видимым удовольствием пишет: «Начало активной фазы».
А в 1987 году первый раз, вместо «Конец активной фазы», встречаю «Применен выключатель», и сразу вспоминаю про ту железную коробочку, что сейчас лежит у меня на шифоньере. Даже на табуретку встал, чтоб заглянуть, нет – лежит, никуда не делась. Мельком гляжу на часы – половина первого, осталось прочитать три журнала и я, уже догадываясь, что там будет, открываю очередной журнал.
Вспоминаю рассказ бабы Глаши, как тут все в нас влюблялись, от несчастной любви стрелялись, а завлабораторией тихо спился от тоски. Похоже, в, смотрю еще раз в предыдущий журнал, да – в июне, как раз 1987 года, романтиков у руля сменили прагматики. Большинство судеб проснувшихся пионеров описывается одной фразой: «Отклонений в течении активной фазы не наблюдается, применен выключатель», – где-то, после пяти-десяти циклов. А потом еще проще: «Обнаружен организм в активной фазе, применен выключатель». Так и представляю себе диалог:
– Вась, там этот, как его, организм активировался в семнадцатом узле.
– Да дай по нему выключателем, делов-то. Как будто первый день работаешь!
Кстати и журналы с 1987 года-же заполняются явно другой рукой. На остатках спокойствия долистываю последний журнал. Где-то, в июле 1992 года последняя запись: «За последние тридцать циклов активированных организмов не обнаружено, наблюдение возложено на мониторов узлов». Мониторы узлов, это, кажется, отрядные вожатые? Вспоминаю Олин рассказ об ее функциях и не нахожу в нем противоречий с только-что прочитанным.
Так! Первое, что делаю – это встаю из-за стола и опять лезу за выключателем. Что-то пропала у меня вера и Оле/Ольге и бабе Глаше, внезапно взяла и пропала. Может он там лежит себе на шифоньере и медленно меня отравляет, и рыжих моих, вместе с Леной, кстати. Я же не знаю, как он работает. Достаю брезентовую сумку с прибором, достаю из нее прибор и вытряхиваю остальное содержимое на стол: инструкция, запаянная в полиэтилен батарейка и маленькая отвертка. Отворачиваю четыре винта – нет, батарейный отсек пустой, уже хорошо. Пролистываю инструкцию, собираю все обратно и убираю сумку с выключателем назад на шифоньер.
Второй вопрос, что мне делать со всем этим знанием? К Ольге вопросов нет, но боюсь, что бабу Глашу я придушу завтра, нет, то-есть уже сегодня. Глянул на часы – ой, мама! Время то уже четыре утра, а линейка в восемь. Лучше сейчас вообще спать не ложиться. Ладно, до линейки и завтрака доживу, а там посплю, хоть до обеда. Еще попрошу Ульянку меня выручить – поруководить футболистами, благо сегодня день уборки территории.
Хорошо, значит, к Глафире Денисовне мы сегодня не идем. И завтра не идем, и послезавтра. Убивать я ее явно не буду, а считать ее заей, белой и пушистой, у меня нет оснований, пусть она и сама нас не «выключала» и даже приказов об этом не отдавала, это скорее к Виоле, а Глафира Денисовна – она же физик. Но, как один из руководителей проекта, эта несчастная бабушка, безусловно, несет ответственность перед нами. Вот и буду решать, что мне с ней делать.
Есть еще две параллельные мысли по прочитанному: первая, это то, что год начала применения выключателя совпадает с годом, который сейчас постоянно установлен в лагере – 1987, а вторая – то, что количество проснувшихся пионеров опустилось до нуля, в течение пяти лет, с начала применения прибора, вывод – выключатель, на какое-то время, глушит эту способность.
А думать становится все труднее и труднее, а голова – все тяжелее и тяжелее и я провожу остаток времени до появления Саши с компанией и Ульяны в состоянии полусна.
А девчонки, те сразу понимают, что со мной что-то неладно. Ульяна, та пытается меня растормошить, а Саша – пожалеть и успокоить. По одиночке, может, у них бы и получилось, но алгоритмы «Соберись, тряпка!» и «Поплачь и будет легче» друг-друга компенсируют. Через две минуты девочки это понимают, и ставят ультиматум, или я иду с ними купаться, или речка придет сюда сама, в пожарном ведре.
Ну что-ж, приходится подчиняться. Речная вода облегчения не приносит, но, по крайней мере, прогоняет сон, на некоторое время. Надеюсь, что, хотя-бы, на линейке я не засну стоя – позора же не оберешься, хотя, репутацию пофигиста я заработал, так что, наверное, можно и заснуть. А девчонки по прежнему меня не отпускают, требуют рассказать им, что со мной такое случилось. Ответ: «Не выспался», – не принимается.
– Не выспался это следствие. А ты о причинах расскажи.
Нет, не расскажу. Смотрю на Ульяну – это сколько же раз, Рыжуха моя, тебя убивали? Может, сложись иначе, и сидела бы ты тут, передо мной сейчас выросшая, похожая на ту, из моего сна? Саше, той повезло, Саша человек новый и выключатель на себе не пробовала. Стоп, а кто сказал, что его больше не применяют? Бабуля, та, помнится, тоже грозилась. Да и лагерь наш не единственный, и та же Виола вполне сможет сюда добраться.
– Пойдемте со мной.
Идем в тренерскую, я опять лезу на шифоньер, в третий раз достаю с него сумку с выключателем. Девчонки смотрят во все глаза: пара синих глаз и пара голубых. Вы, конечно, это забудете, но рассказать я обязан. Открываю сумку и вытряхиваю на стол содержимое.
– Ой, что это?
И загребущая лапка, хвать за прибор. Обозначаю шлепок по этой лапке.
– Ульяна, не лапай, я сам-то его в руки взять боюсь.
А ведь так просто, вставь батарейку, переведи ползунок в положение «Вкл», открой объектив и направь прибор на пионера. После этого нажимаешь третью кнопку, набираешь на диске «два-три-восемь-пять» и еще раз нажимаешь третью кнопку. Ну, а потом, пользуясь таблицей кодов из инструкции, делай с пионером что хочешь. Или, если времени нет, то можно два раза одновременно нажать вторую и третью кнопки и тогда – полное стирание накопленной личности и возврат к базовой программе, или так же нажать первую и четвертую и дематериализовать пионера до конца цикла.
– Девочки, постарайтесь запомнить мои слова. Очень сильно постарайтесь.
Обращаюсь больше к еще не проснувшейся, Саше. Или к не активированной? Нет, все-таки, к не проснувшейся. Ульяна-то, надеюсь запомнит, хотя ее это больше касается.
– … если увидите кого в лагере с такой сумкой – будьте очень сильно настороже. Ну а если увидите у кого такой прибор в руках, то бегите со всех ног и прячьтесь так, чтобы вас не нашли.
– А что это?
– Это смерть. Смерть или сон, но, все равно – это как смерть.
Ульяна понимает, вижу по глазам, и смотрит на прибор уже с испугом. Саша-же переспрашивает.
– Это как, «сон, как смерть»?
Сашенька! Я не смогу тебе этого рассказать, ты, сейчас, либо примешь в штыки, либо слепо поверишь, как пророку, а это еще хуже, потому что это путь в тупик. Надеюсь, ты сама, со временем, дойдешь, ведь должна-же, иначе я тут зря свои последние пять дней доживаю. Но подсказку я тебе дам.
– Саша, мир, он ведь не только то, что ты из окна видишь. Вспомни хоть вашу записку, которую вы нашли на банке с вареньем.
Ульяна-же находит объяснение по понятнее.
– Загипнотизируют тебя, поняла? И, что захотят, то ты и будешь делать, и будешь думать, что так и надо.
Не знаю, о чем подумала Саша, но краснеет она от этих слов ярче своего галстука. А нам уже пора на линейку, Саша убегает к себе переодеться, а я ловлю Ульяну за руку.
– Ульян, сегодня же день уборки. Поруководишь моими на спортплощадке? Можешь и в футбол с ними поиграть. А я попробую все-таки поспать до обеда, а если повезет, то и до вечера.
– Тебе это дорого обойдется… – Ульяна хочет поторговаться, но потом, еще раз посмотрев на меня, только кивает.
– Хорошо, отсыпайся Сёмка. Только ты так и не сказал, почему не спал. Зубы нам прибором заговорил, а почему не спал – не сказал. А я чувствую – это что-то плохое.
– Уля, честно?
Я решиться не могу. Потому что сделать, все равно, ничего нельзя.
– … ты права, но я пока не могу. Когда соберусь, тогда расскажу.
Все, наверное, не расскажу, но, что тебя ждет, после моего ухода, Рыжуха моя, я расскажу обязательно. Не смотря на угрожающее обещание Алисы. Все должно быть честно.
– Смотри, буду ждать.
А линейка уже начинается. Ульяна, с моими проблемами, не успевает переодеться и получает втык от вожатой за футболку и шорты. Правда, втыки от вожатой на Ульяну действуют, как летний ветерок, ну, на то она и Ульяна. На линейке я, все-таки, сплю, сплю стоя и с открытыми глазами, кивая и вставляя реплики в нужных местах. За завтраком ограничиваюсь чаем, потом думаю – куда бы спрятаться, чтоб не нашли? Собственно, годных мест четыре: остров Ближний, чердак в старом лагере, поляна на берегу озера, где Лена прятала Второго в прошлые циклы, и моя поляна. Пока иду к себе за верным парусом (или за верной портьерой – это как считать), выбираю свою поляну. Ближний и поляна Второго отпадают из-за Лены – вдруг ей захочется там побывать? А там я – во сне слюни пускаю. В старый лагерь идти не хочется, просто не хочется. Так что остается только моя поляна. На спортплощадке нахожу Ульяну, раздающую задания футболистам, отвожу ее в сторонку и говорю.
– Помнишь, где нашла меня в прошлый цикл? Вот там я и буду. Но, до обеда, будить, только если Генда сойдет с пьедестала.
Это, чтоб не обижались на меня, что я скрылся в неизвестном направлении.
Забираю с собой подстилку, забираю с собой будильник и бочком, Ульянкиными-же тропами ухожу в лес. В лесу, ободрав бока, пока пробирался через кустарник, заползаю, буквально заползаю, там, в одном месте, только ползком, Ульянка проходит, а мне – только на четвереньках, на свою поляну, разуваюсь, выставляю будильник на 13-00 и засыпаю, завернувшись в парус. Перед сном еще думаю, что, не смотря на выключатель, что-то в голове все-же остается, на уровне подсознания. Не зря же я был таким скрытным пионером, и начал активничать только уже в самом конце.
Сон, да. Опять этот квартал двухэтажек, опять эта школа, опять этот сквер. Только, на этот раз, я без провожатого. Пересекаю трамвайную линию и обнаруживаю, что лесенка на обрыв разрушена. От лестницы осталась только часть каркаса. Металлические ступени срезаны и свалены в кучу недалеко от трамвайной остановки, а на рельсах стоит грузовая платформа и пара рабочих перекидывает на нее эти ступени. А мне нужно туда – наверх, и я лезу по обрыву, ломая ногти цепляясь за остатки каркаса и понимая, что безнадежно опаздываю. А, когда я уже почти добрался до верха, и мне остается преодолеть три метра скалы, и я стою, задрав голову, на какой то металлической площадке, сверху показывается Ульянка, опять повзрослевшей в моем сне Ульянка, она улыбается мне, что-то кричит, а потом бросает сверху веревку с альпинистским карабином на конце. Карабин раскачиваясь выбивает из обрыва мелкие камешки, камешки со звоном ударяют о металл площадки, этот звон переходит в звон будильника, от которого я и просыпаюсь.
– С добрым утром!
– Мерси.
Только этого мне еще не хватало. Выпутываюсь из паруса, сажусь, поднимаю глаза, так и есть – Пионер. Вот с кем мне общаться не хочется, так это с ним.
– Ты знаешь, у меня по вторникам не приемный день, – говорю ему, а сам аккуратно сворачиваю свою подстилку. Разве что ты захочешь в футбольную секцию записаться.
– А может, все-таки уделишь мне чуть внимания? Я минут сорок ждал, пока ты проснешься. Тем более, это и в твоих интересах тоже.
Не отвечаю, продолжаю сворачивать подстилку, поднимаю с земли будильник и прячу его в карман. Поворачиваюсь в сторону лагеря. А мне в спину летит.
– Ну и каково себя чувствовать в свой последний цикл? Я загляну дня через два-три, расскажешь? Или, может все-таки, не в последний?
Интересно. Я в его памяти копаться могу, ну, не во всей, правда, только в ранних циклах, а он, значит, мои циклы считает?
Оборачиваюсь, но Пионера уже нет. «Меня царицы искушали, но я не поддался!» Исходя из того, что он пришел ко мне, а не к Второму, да еще и с намеком на продолжение банкета, нужен ему именно я.
Пока выбираюсь к лагерю, понимаю, что, во-первых, на обед я безнадежно опаздываю, а, во-вторых, есть у меня два часа свободного времени, которое можно как-то потратить, потому-что к Глафире Денисовне я точно не пойду. Убивать я ее, все-равно, не буду, будь она помоложе, раза в три-четыре, я бы, не поглядев на разницу полов, влепил ей по физиономии, а словами… Я не хочу с ней разговаривать! Но есть хочется. Идти побираться в столовую – значит общаться с той же ГД, придется доедать остаток сухпайковых сухарей, и до ужина – это всё. Ладно, переживем.
С независимым видом прохожу мимо столовой, как-будто так и планировалось и иду прямо к себе, но на траверсе столовой меня перехватывают все те-же Ульяна с Сашей. Ага, дежурные. Вот не любят они друг-друга, недолюбливают, а, мало того, что в одной компании оказались, так их и жизнь постоянно вместе сталкивает. Поэтому занимают они места по обе стороны от меня, пользуясь мною, как перегородкой. Но друг-друга все-таки признают, и звучит это так: «А мы тебе обед сберегли!» С ударением на «мы».
– Правда первое не удалось из столовой вынести. Поэтому – только второе и термос с какао.
Ну не нравится мне здешнее какао.
– Какао вам – за труды, а второе мне. А я чаем обойдусь.
Интересно, как это, насквозь правильная, со слов Лены, Саша решила поучаствовать в краже продуктов?
Сижу в тренерской, ем пюре с котлетой, девушки допивают какао.
– Справилась без меня с уборкой, Ульяна?
– А что там справляться? Конечно справилась, раньше же без тебя обходились. Ой. То есть я не хотела сказать, что ты нам совсем не нужен.
И смущенно замолчала.
– А я и не успел об этом подумать, не переживай. Новенький как?
– Ну как. Ходит, слоняется, бормочет что-то про себя. От вожатой уклоняется. Не мешает никому, и то хорошо. Алиса его припахала площадь подмести – подмел и свалил.
Ну вылитый я в молодости. А сейчас он в библиотеке должен быть, по программе, но поскольку программа давно уже слетела ко всем чертям… Да пусть ходит где хочет, в конце концов, имеет право. Я тоже имею право послать некоторых персонажей далеко и надолго, и отправляюсь на пляж, чтобы подменить там вожатую, о чем тут же и сообщаю своим прокормительницам. Вот, честное слово, если бы баба Глаша сама мне все рассказала, в том числе и про свою роль и ответственность за применение выключателя по мне подобным, я, скорее всего, ее бы не отправлял сейчас в игнор, но нет. Так или иначе, но я на пляже. Девочки разбегаются по своим делам, вожатая, кивнув мне, тоже собирается и уходит, и, из старших, остаемся на пляже только мы с Алисой. Ну, у Алисы свои дела, а я тут, вроде как за мелкими приставлен следить, поэтому в воду не лезу, а сажусь на песок рядом с Алисой и собираюсь начать светскую беседу.
– На дискотеку-то идешь? Или за гитару спрячешься?
Ага, щасс, ответила она мне – ко мне является делегация, в лице Гришки и обоих зайцев, и просит поработать нырятельной вышкой. Совсем страх потеряли. Алиса только смеется.
– Иди-иди. Работай, физрук.
Разрешил со своих плеч в воду прыгать, так чуть мне глаз пяткой не выбили. Чешу лоб – больно, может шишка даже будет.
– Все, я свой прогул загладил, дальше без меня.
– Семен, а почему тебя утром не было?
– Отсыпался я. Не читай по ночам, а то потом днем отсыпаться придется.
– Семен, а ты продолжение сказки придумал?
– Нет еще. Все, хватит меня в воде держать, я на берег пошел.
Пока малявки прыгали с меня, пока выбрался на берег – Алиса уже ушла, теперь даже и поговорить не с кем. Перебираюсь, на свое место – повыше, чтобы обзор был, сижу, прикидываю планы на остаток цикла.
Что там нас ожидает? Сегодня дискотека, завтра, с огромной вероятностью, придется выковыривать Шурика из подземелий, послезавтра – поход, от которого не отвертеться, пятница – ничего и суббота – отъезд и мой последний сознательный день. Что нужно будет сделать? Сегодня – ничего, разве что, понаблюдать за Вторым и… Может посводничать? Электроник и Женя? Нет, пусть этим девочки занимаются.
Опять ко мне та же самая делегация мальков.
– Семен, а как порох поджигают?
– В смысле?
– Ну, когда взорвать, что-нибудь хотят, его же поджечь надо.
– А-а-а, понятно. В старину – фитилем, а сейчас все больше электричеством. Стоп-стоп-стоп, а что это вы взрывать собрались?
Не Генду ли?
– Нет, ничего мы взрывать не собрались. Мы поспорили просто.
– Честно – ничего?
– Честное пионерское!
Ну ладно тогда, хотя проследить стоит, за Гендой. Алиса-то его явно не тронет, а завтра, по программе, попытка подрыва памятника. С системы станется на это дело малолеток отправить.
Продолжаю планировать. Завтра – пусть Второй этого очкарика ищет, а я сбегаю, с утра, в шахту, под видом поиска и записку самому себе обновлю, чем черт не шутит, вдруг еще прочитаю. Значит нужно будет этой ночью автобиографию сочинить. Поход, послезавтрашний, будь он не ладен, я подумаю о нем завтра. Пятница… Меня прерывает Электроник.
– Привет, о чем задумался?
Смотрю на него и, как обычно, меня дергают за язык.
– Как у тебя с Женей дела?
Электроник только вздыхает и смотрит в сторону.
– Понятно. Опять послала. Ты, главное, не сдавайся, вода камень точит.
«Вредные советы», – дополнительная глава то меня.
Тут меня зовут играть, и мы прерываем наш диалог. Волейбол, с пяти, до половины седьмого, стал уже привычным и ожидаемым всей компанией. Правда, на этот раз в регламент мы внесли изменения, вся компания резвится не на спортплощадке, а на пляже. Отвлекают красивые девушки в купальниках, отвлекают. Так что я не играю, а только пялюсь, в попытках играть, не смотря на то, что знаком с этими девушками уже бесконечное время, и на ранее декларированное к девушкам братское отношение.
Наконец, время отведенное на игру заканчивается, заканчивается и «пытка» эротикой.
Алиса смеется.
– Ну слава богу – живой, а не робот. В каждой по дырке проглядел, а то мы уже беспокоились – что с нами не так?
– Так вы нарочно, что ли меня дразнили? Алиса, властью физрука, заставлю прыжки и стометровку сдавать.
– Ой, Семен Семенович, только не бросайте меня в терновый куст.
А, когда уже подошли к спортзалу, Алиса хлопает себя по лбу.
– Вспомнила! Дискотечный усилитель не работает, кибернетики его разбирали, починяли, а починить и собрать не успели. Помоги мне с эстрады второй принести.
– Хорошо. Сразу после ужина?
Идем к столовой. Тихо спрашиваю у Лены.
– Заметила? Второй стоял поодаль, смотрел, как ты играешь.
– Заметила. А подойти так и не решился. – Лена вздыхает, опускает глаза и, на мгновение, превращается в Лену повседневную.
– Леночка, мне нужно рассказать тебе, все, что я знаю. Выбери время до конца цикла.
– Хорошо.
Больше, сейчас, говорить не о чем, поэтому подходим к столовой молча.
– Семен, не забудь, сегодня дискотека!
Вы, только что, прослушали традиционное приветствие вожатой при входе в столовую.
– Ольга, я-то не забуду. А вот отдельные пионеры – те могут.
Баба Глаша поглядывает из глубины кухни, но молчит. Я делаю вид, что не замечаю ее.
Беру поднос с ужином, сам сажусь рядом с амазонками.
– Ульяна, рыбу возьмешь? А то я минтай не ем.
Та еще мясорубка, не глядите, что мелкая. От минтаины остается только скелет, а я довольствуюсь рисом и жареным луком. Ульяна смотрит на это безобразие в моей тарелке, потом исчезает на кухне и появляется с котлетой на блюдце.
– Ешь. А то скажешь, что тебя объедаю.
Гм. Есть хочется, но моральные принципы, как же они?
– Ульяна, котлету украла или повариха дала?
– Повариха, а что?
– Да ничего, поругался я с ней, правда она об этом не знает. А эта котлета, это вроде как косточка собачке, чтоб не обижалась.
– Я для себя просила, если тебя это беспокоит.
Спиной чувствую, как баба Глаша поглядывает на нас в окошко раздачи. Несчастная старуха, окруженная тоской и одиночеством. Представляю себе сцену.
Ульяна: «Баба Глаша, а дайте еще чего, не наелась.»
Повариха: «Вон котлеты на сковородке…» – И реплика, в сторону «Знаю, что он рыбу почти не ест.»
А пофигу. Убила меня выключателем, пусть не лично, но приказы соответствующие отдавала, пусть теперь котлетками надежду на прощение покупает. Так и запишем.
Пока размышлял – котлета закончилась.
– Давно хотела тебе сказать. Не делай так. – Это Ульяна.
– Как?
– Иногда, когда ты так задумываешься… Тебя, как будто нет. Тело – вот оно, сидит жует, а глаза пустые, как у тех пионеров у ворот.
– Уля, я не умею иначе. А заметно?
– Если не присматриваться, то не очень. А если присматриваться, то страшно – вдруг уйдешь в себя и обратно не вернешься. Корми тебя потом с ложечки, вытирай тебе попу.
– Да ну тебя, все бы тебе хиханьки. – Сам улыбаюсь, девки улыбаются.
– Ну что, – спрашиваю Алису, пошли?
Алиса кивает, мы относим тарелки на мойку, выходим из столовой и направляемся в сторону сцены.
Но когда проходим по площади и уже собираемся свернуть на аллею ведущую к сцене, я, краем глаза, замечаю непонятную вспышку в одном из домиков и слышу хлопок, а потом звон стекла. Обрываю какую-то маловажную беседу с Алисой и бегу туда. Одиннадцатый домик, рядом с Жениным, Васьки и Сереги-зайца. А вот и обитатели, оба жильца и плюс Оксана, а из окна и двери домика выползает густое облако белого дыма.
– Стоять, не двигаться!
Васька не слушает меня и забегает, обратно на крыльцо, примериваясь прыгнуть внутрь. Хватаю его за плечо.
– Сдурел?!! Этот домик сгорает за две минуты!
– Гришка там!
О госссподя, думаю с досадой, избавь меня от этих подвигов, ну почему, почему я? А сам отталкиваю Ваську, выдергиваю за ремень уже заныривающую в дверь Алису, юбка с нее, при этом, сползает, обнажая приятные глазу ягодицы, трещит материя – будет мне потом пендель от девочки, но мне не до этого. Набираю полные легкие воздуха и прыгаю в домик сам.
1 глава http://vn.reactor.cc/post/2310619
2 глава http://vn.reactor.cc/post/2336203
3 глава http://vn.reactor.cc/post/2344710
4 глава, часть 1 http://vn.reactor.cc/post/2360187
4 глава, часть 2 http://vn.reactor.cc/post/2363608
4 глава, часть 3 http://vn.reactor.cc/post/2367158
5 глава http://vn.reactor.cc/post/2381587
6 глава http://vn.reactor.cc/post/2397063
VII
Зеркало
Спать совершенно не хочется, поэтому беру архивную папку с лабораторными журналами и сажусь их разбирать. Теперь, когда это непосредственно коснулось меня, необходимость перебраться через эту гору бумаги совершенно не напрягает. И я сижу и читаю все эти истории проснувшихся, осознавших себя и опять уснувших пионеров и пионерок. Цикл за циклом, с момента обнаружения и до момента отключения. Сперва обнаруживали по нетипичному поведению, потом, где-то в начале семидесятых поставили регистрирующую аппаратуру и начали вести таких, как я, с самого момента пробуждения. Потом, лет через пять, отказались от аппаратуры и опять начали выявлять методом наблюдений, в журналах не говорится – почему. Где-то, году в 1974 я, в первый раз, встречаю имя Славяна. Славя, Славя шла, как второстепенный персонаж в истории неизвестного мне пионера. Индуцированная активация, пять циклов, отключение. Имя, прямо скажем, редкое, поэтому с огромной вероятностью, это одна из Славь, живущих сейчас почти в каждом лагере. Потом все чаще и чаще мелькают знакомые имена, и если Алисы и Ульяны, скорее всего были те, то про Лен, Жень, Сергеев и Александров, и Александр, кстати, я ничего сказать не могу, хотя, конечно, хочется верить. Однажды, в конце 70-х, попалась Мику. Интересно, как она вообще в этом лагере оказалась? Чем и о чем думали тогдашние люди, когда создавали такого экзотического для Страны Советов персонажа?
Потом начинаю разбираться в системе. С начала 70-х годов-же, в начале каждой записи идет цифровой код. Расшифровка кода записана на внутренней стороне обложки пятого по счету журнала: номер записи, номер узла, номера предшествующей и следующей записей с участием этого пионера. Знать бы еще нумерацию узлов. Но, в любом случае, чем чаще пионер просыпался, тем больше была вероятность того, что он проснется в следующий раз. В 1984 году я встречаю себя. И потом уже целенаправленно ищу себя. Не важно которого себя, любого Семена. Биографии этих Семенов стандартные, как у всех прочих проснувшихся, но это есть доказательство моей реальности. Моей личной реальности, пусть она и не совпадает с тем, что хранится в моей памяти. Того, что вот он я – Семен, существую, мерцая, как переменная звезда, разгораясь и притухая, но не исчезая. Я ничего не помню из тех пробуждений, но это не важно, это совершенно не важно. Я, наверное, целый час сижу и думаю, что, даже если через пять дней я усну – жизнь не кончается. И даже не моя жизнь, хотя это тоже приятно, а просто – перекрученная и стоящая на голове жизнь здешнего мира.
Наконец, прихожу в себя, завариваю чай покрепче, и начинаю читать дальше. Все больше знакомых имен, все чаще и чаще после записи: «Конец активной фазы» идет отсылка к следующей записи, где, сначала чернилами, а потом – синей шариковой ручкой одним и тем же почерком выведено: «Начало активной фазы». Долго разглядываю этот почерк. Представляю себе улыбающуюся женщину лет тридцати – тридцати пяти, которая с видимым удовольствием пишет: «Начало активной фазы».
А в 1987 году первый раз, вместо «Конец активной фазы», встречаю «Применен выключатель», и сразу вспоминаю про ту железную коробочку, что сейчас лежит у меня на шифоньере. Даже на табуретку встал, чтоб заглянуть, нет – лежит, никуда не делась. Мельком гляжу на часы – половина первого, осталось прочитать три журнала и я, уже догадываясь, что там будет, открываю очередной журнал.
Вспоминаю рассказ бабы Глаши, как тут все в нас влюблялись, от несчастной любви стрелялись, а завлабораторией тихо спился от тоски. Похоже, в, смотрю еще раз в предыдущий журнал, да – в июне, как раз 1987 года, романтиков у руля сменили прагматики. Большинство судеб проснувшихся пионеров описывается одной фразой: «Отклонений в течении активной фазы не наблюдается, применен выключатель», – где-то, после пяти-десяти циклов. А потом еще проще: «Обнаружен организм в активной фазе, применен выключатель». Так и представляю себе диалог:
– Вась, там этот, как его, организм активировался в семнадцатом узле.
– Да дай по нему выключателем, делов-то. Как будто первый день работаешь!
Кстати и журналы с 1987 года-же заполняются явно другой рукой. На остатках спокойствия долистываю последний журнал. Где-то, в июле 1992 года последняя запись: «За последние тридцать циклов активированных организмов не обнаружено, наблюдение возложено на мониторов узлов». Мониторы узлов, это, кажется, отрядные вожатые? Вспоминаю Олин рассказ об ее функциях и не нахожу в нем противоречий с только-что прочитанным.
Так! Первое, что делаю – это встаю из-за стола и опять лезу за выключателем. Что-то пропала у меня вера и Оле/Ольге и бабе Глаше, внезапно взяла и пропала. Может он там лежит себе на шифоньере и медленно меня отравляет, и рыжих моих, вместе с Леной, кстати. Я же не знаю, как он работает. Достаю брезентовую сумку с прибором, достаю из нее прибор и вытряхиваю остальное содержимое на стол: инструкция, запаянная в полиэтилен батарейка и маленькая отвертка. Отворачиваю четыре винта – нет, батарейный отсек пустой, уже хорошо. Пролистываю инструкцию, собираю все обратно и убираю сумку с выключателем назад на шифоньер.
Второй вопрос, что мне делать со всем этим знанием? К Ольге вопросов нет, но боюсь, что бабу Глашу я придушу завтра, нет, то-есть уже сегодня. Глянул на часы – ой, мама! Время то уже четыре утра, а линейка в восемь. Лучше сейчас вообще спать не ложиться. Ладно, до линейки и завтрака доживу, а там посплю, хоть до обеда. Еще попрошу Ульянку меня выручить – поруководить футболистами, благо сегодня день уборки территории.
Хорошо, значит, к Глафире Денисовне мы сегодня не идем. И завтра не идем, и послезавтра. Убивать я ее явно не буду, а считать ее заей, белой и пушистой, у меня нет оснований, пусть она и сама нас не «выключала» и даже приказов об этом не отдавала, это скорее к Виоле, а Глафира Денисовна – она же физик. Но, как один из руководителей проекта, эта несчастная бабушка, безусловно, несет ответственность перед нами. Вот и буду решать, что мне с ней делать.
Есть еще две параллельные мысли по прочитанному: первая, это то, что год начала применения выключателя совпадает с годом, который сейчас постоянно установлен в лагере – 1987, а вторая – то, что количество проснувшихся пионеров опустилось до нуля, в течение пяти лет, с начала применения прибора, вывод – выключатель, на какое-то время, глушит эту способность.
А думать становится все труднее и труднее, а голова – все тяжелее и тяжелее и я провожу остаток времени до появления Саши с компанией и Ульяны в состоянии полусна.
А девчонки, те сразу понимают, что со мной что-то неладно. Ульяна, та пытается меня растормошить, а Саша – пожалеть и успокоить. По одиночке, может, у них бы и получилось, но алгоритмы «Соберись, тряпка!» и «Поплачь и будет легче» друг-друга компенсируют. Через две минуты девочки это понимают, и ставят ультиматум, или я иду с ними купаться, или речка придет сюда сама, в пожарном ведре.
Ну что-ж, приходится подчиняться. Речная вода облегчения не приносит, но, по крайней мере, прогоняет сон, на некоторое время. Надеюсь, что, хотя-бы, на линейке я не засну стоя – позора же не оберешься, хотя, репутацию пофигиста я заработал, так что, наверное, можно и заснуть. А девчонки по прежнему меня не отпускают, требуют рассказать им, что со мной такое случилось. Ответ: «Не выспался», – не принимается.
– Не выспался это следствие. А ты о причинах расскажи.
Нет, не расскажу. Смотрю на Ульяну – это сколько же раз, Рыжуха моя, тебя убивали? Может, сложись иначе, и сидела бы ты тут, передо мной сейчас выросшая, похожая на ту, из моего сна? Саше, той повезло, Саша человек новый и выключатель на себе не пробовала. Стоп, а кто сказал, что его больше не применяют? Бабуля, та, помнится, тоже грозилась. Да и лагерь наш не единственный, и та же Виола вполне сможет сюда добраться.
– Пойдемте со мной.
Идем в тренерскую, я опять лезу на шифоньер, в третий раз достаю с него сумку с выключателем. Девчонки смотрят во все глаза: пара синих глаз и пара голубых. Вы, конечно, это забудете, но рассказать я обязан. Открываю сумку и вытряхиваю на стол содержимое.
– Ой, что это?
И загребущая лапка, хвать за прибор. Обозначаю шлепок по этой лапке.
– Ульяна, не лапай, я сам-то его в руки взять боюсь.
А ведь так просто, вставь батарейку, переведи ползунок в положение «Вкл», открой объектив и направь прибор на пионера. После этого нажимаешь третью кнопку, набираешь на диске «два-три-восемь-пять» и еще раз нажимаешь третью кнопку. Ну, а потом, пользуясь таблицей кодов из инструкции, делай с пионером что хочешь. Или, если времени нет, то можно два раза одновременно нажать вторую и третью кнопки и тогда – полное стирание накопленной личности и возврат к базовой программе, или так же нажать первую и четвертую и дематериализовать пионера до конца цикла.
– Девочки, постарайтесь запомнить мои слова. Очень сильно постарайтесь.
Обращаюсь больше к еще не проснувшейся, Саше. Или к не активированной? Нет, все-таки, к не проснувшейся. Ульяна-то, надеюсь запомнит, хотя ее это больше касается.
– … если увидите кого в лагере с такой сумкой – будьте очень сильно настороже. Ну а если увидите у кого такой прибор в руках, то бегите со всех ног и прячьтесь так, чтобы вас не нашли.
– А что это?
– Это смерть. Смерть или сон, но, все равно – это как смерть.
Ульяна понимает, вижу по глазам, и смотрит на прибор уже с испугом. Саша-же переспрашивает.
– Это как, «сон, как смерть»?
Сашенька! Я не смогу тебе этого рассказать, ты, сейчас, либо примешь в штыки, либо слепо поверишь, как пророку, а это еще хуже, потому что это путь в тупик. Надеюсь, ты сама, со временем, дойдешь, ведь должна-же, иначе я тут зря свои последние пять дней доживаю. Но подсказку я тебе дам.
– Саша, мир, он ведь не только то, что ты из окна видишь. Вспомни хоть вашу записку, которую вы нашли на банке с вареньем.
Ульяна-же находит объяснение по понятнее.
– Загипнотизируют тебя, поняла? И, что захотят, то ты и будешь делать, и будешь думать, что так и надо.
Не знаю, о чем подумала Саша, но краснеет она от этих слов ярче своего галстука. А нам уже пора на линейку, Саша убегает к себе переодеться, а я ловлю Ульяну за руку.
– Ульян, сегодня же день уборки. Поруководишь моими на спортплощадке? Можешь и в футбол с ними поиграть. А я попробую все-таки поспать до обеда, а если повезет, то и до вечера.
– Тебе это дорого обойдется… – Ульяна хочет поторговаться, но потом, еще раз посмотрев на меня, только кивает.
– Хорошо, отсыпайся Сёмка. Только ты так и не сказал, почему не спал. Зубы нам прибором заговорил, а почему не спал – не сказал. А я чувствую – это что-то плохое.
– Уля, честно?
Я решиться не могу. Потому что сделать, все равно, ничего нельзя.
– … ты права, но я пока не могу. Когда соберусь, тогда расскажу.
Все, наверное, не расскажу, но, что тебя ждет, после моего ухода, Рыжуха моя, я расскажу обязательно. Не смотря на угрожающее обещание Алисы. Все должно быть честно.
– Смотри, буду ждать.
А линейка уже начинается. Ульяна, с моими проблемами, не успевает переодеться и получает втык от вожатой за футболку и шорты. Правда, втыки от вожатой на Ульяну действуют, как летний ветерок, ну, на то она и Ульяна. На линейке я, все-таки, сплю, сплю стоя и с открытыми глазами, кивая и вставляя реплики в нужных местах. За завтраком ограничиваюсь чаем, потом думаю – куда бы спрятаться, чтоб не нашли? Собственно, годных мест четыре: остров Ближний, чердак в старом лагере, поляна на берегу озера, где Лена прятала Второго в прошлые циклы, и моя поляна. Пока иду к себе за верным парусом (или за верной портьерой – это как считать), выбираю свою поляну. Ближний и поляна Второго отпадают из-за Лены – вдруг ей захочется там побывать? А там я – во сне слюни пускаю. В старый лагерь идти не хочется, просто не хочется. Так что остается только моя поляна. На спортплощадке нахожу Ульяну, раздающую задания футболистам, отвожу ее в сторонку и говорю.
– Помнишь, где нашла меня в прошлый цикл? Вот там я и буду. Но, до обеда, будить, только если Генда сойдет с пьедестала.
Это, чтоб не обижались на меня, что я скрылся в неизвестном направлении.
Забираю с собой подстилку, забираю с собой будильник и бочком, Ульянкиными-же тропами ухожу в лес. В лесу, ободрав бока, пока пробирался через кустарник, заползаю, буквально заползаю, там, в одном месте, только ползком, Ульянка проходит, а мне – только на четвереньках, на свою поляну, разуваюсь, выставляю будильник на 13-00 и засыпаю, завернувшись в парус. Перед сном еще думаю, что, не смотря на выключатель, что-то в голове все-же остается, на уровне подсознания. Не зря же я был таким скрытным пионером, и начал активничать только уже в самом конце.
Сон, да. Опять этот квартал двухэтажек, опять эта школа, опять этот сквер. Только, на этот раз, я без провожатого. Пересекаю трамвайную линию и обнаруживаю, что лесенка на обрыв разрушена. От лестницы осталась только часть каркаса. Металлические ступени срезаны и свалены в кучу недалеко от трамвайной остановки, а на рельсах стоит грузовая платформа и пара рабочих перекидывает на нее эти ступени. А мне нужно туда – наверх, и я лезу по обрыву, ломая ногти цепляясь за остатки каркаса и понимая, что безнадежно опаздываю. А, когда я уже почти добрался до верха, и мне остается преодолеть три метра скалы, и я стою, задрав голову, на какой то металлической площадке, сверху показывается Ульянка, опять повзрослевшей в моем сне Ульянка, она улыбается мне, что-то кричит, а потом бросает сверху веревку с альпинистским карабином на конце. Карабин раскачиваясь выбивает из обрыва мелкие камешки, камешки со звоном ударяют о металл площадки, этот звон переходит в звон будильника, от которого я и просыпаюсь.
– С добрым утром!
– Мерси.
Только этого мне еще не хватало. Выпутываюсь из паруса, сажусь, поднимаю глаза, так и есть – Пионер. Вот с кем мне общаться не хочется, так это с ним.
– Ты знаешь, у меня по вторникам не приемный день, – говорю ему, а сам аккуратно сворачиваю свою подстилку. Разве что ты захочешь в футбольную секцию записаться.
– А может, все-таки уделишь мне чуть внимания? Я минут сорок ждал, пока ты проснешься. Тем более, это и в твоих интересах тоже.
Не отвечаю, продолжаю сворачивать подстилку, поднимаю с земли будильник и прячу его в карман. Поворачиваюсь в сторону лагеря. А мне в спину летит.
– Ну и каково себя чувствовать в свой последний цикл? Я загляну дня через два-три, расскажешь? Или, может все-таки, не в последний?
Интересно. Я в его памяти копаться могу, ну, не во всей, правда, только в ранних циклах, а он, значит, мои циклы считает?
Оборачиваюсь, но Пионера уже нет. «Меня царицы искушали, но я не поддался!» Исходя из того, что он пришел ко мне, а не к Второму, да еще и с намеком на продолжение банкета, нужен ему именно я.
Пока выбираюсь к лагерю, понимаю, что, во-первых, на обед я безнадежно опаздываю, а, во-вторых, есть у меня два часа свободного времени, которое можно как-то потратить, потому-что к Глафире Денисовне я точно не пойду. Убивать я ее, все-равно, не буду, будь она помоложе, раза в три-четыре, я бы, не поглядев на разницу полов, влепил ей по физиономии, а словами… Я не хочу с ней разговаривать! Но есть хочется. Идти побираться в столовую – значит общаться с той же ГД, придется доедать остаток сухпайковых сухарей, и до ужина – это всё. Ладно, переживем.
С независимым видом прохожу мимо столовой, как-будто так и планировалось и иду прямо к себе, но на траверсе столовой меня перехватывают все те-же Ульяна с Сашей. Ага, дежурные. Вот не любят они друг-друга, недолюбливают, а, мало того, что в одной компании оказались, так их и жизнь постоянно вместе сталкивает. Поэтому занимают они места по обе стороны от меня, пользуясь мною, как перегородкой. Но друг-друга все-таки признают, и звучит это так: «А мы тебе обед сберегли!» С ударением на «мы».
– Правда первое не удалось из столовой вынести. Поэтому – только второе и термос с какао.
Ну не нравится мне здешнее какао.
– Какао вам – за труды, а второе мне. А я чаем обойдусь.
Интересно, как это, насквозь правильная, со слов Лены, Саша решила поучаствовать в краже продуктов?
Сижу в тренерской, ем пюре с котлетой, девушки допивают какао.
– Справилась без меня с уборкой, Ульяна?
– А что там справляться? Конечно справилась, раньше же без тебя обходились. Ой. То есть я не хотела сказать, что ты нам совсем не нужен.
И смущенно замолчала.
– А я и не успел об этом подумать, не переживай. Новенький как?
– Ну как. Ходит, слоняется, бормочет что-то про себя. От вожатой уклоняется. Не мешает никому, и то хорошо. Алиса его припахала площадь подмести – подмел и свалил.
Ну вылитый я в молодости. А сейчас он в библиотеке должен быть, по программе, но поскольку программа давно уже слетела ко всем чертям… Да пусть ходит где хочет, в конце концов, имеет право. Я тоже имею право послать некоторых персонажей далеко и надолго, и отправляюсь на пляж, чтобы подменить там вожатую, о чем тут же и сообщаю своим прокормительницам. Вот, честное слово, если бы баба Глаша сама мне все рассказала, в том числе и про свою роль и ответственность за применение выключателя по мне подобным, я, скорее всего, ее бы не отправлял сейчас в игнор, но нет. Так или иначе, но я на пляже. Девочки разбегаются по своим делам, вожатая, кивнув мне, тоже собирается и уходит, и, из старших, остаемся на пляже только мы с Алисой. Ну, у Алисы свои дела, а я тут, вроде как за мелкими приставлен следить, поэтому в воду не лезу, а сажусь на песок рядом с Алисой и собираюсь начать светскую беседу.
– На дискотеку-то идешь? Или за гитару спрячешься?
Ага, щасс, ответила она мне – ко мне является делегация, в лице Гришки и обоих зайцев, и просит поработать нырятельной вышкой. Совсем страх потеряли. Алиса только смеется.
– Иди-иди. Работай, физрук.
Разрешил со своих плеч в воду прыгать, так чуть мне глаз пяткой не выбили. Чешу лоб – больно, может шишка даже будет.
– Все, я свой прогул загладил, дальше без меня.
– Семен, а почему тебя утром не было?
– Отсыпался я. Не читай по ночам, а то потом днем отсыпаться придется.
– Семен, а ты продолжение сказки придумал?
– Нет еще. Все, хватит меня в воде держать, я на берег пошел.
Пока малявки прыгали с меня, пока выбрался на берег – Алиса уже ушла, теперь даже и поговорить не с кем. Перебираюсь, на свое место – повыше, чтобы обзор был, сижу, прикидываю планы на остаток цикла.
Что там нас ожидает? Сегодня дискотека, завтра, с огромной вероятностью, придется выковыривать Шурика из подземелий, послезавтра – поход, от которого не отвертеться, пятница – ничего и суббота – отъезд и мой последний сознательный день. Что нужно будет сделать? Сегодня – ничего, разве что, понаблюдать за Вторым и… Может посводничать? Электроник и Женя? Нет, пусть этим девочки занимаются.
Опять ко мне та же самая делегация мальков.
– Семен, а как порох поджигают?
– В смысле?
– Ну, когда взорвать, что-нибудь хотят, его же поджечь надо.
– А-а-а, понятно. В старину – фитилем, а сейчас все больше электричеством. Стоп-стоп-стоп, а что это вы взрывать собрались?
Не Генду ли?
– Нет, ничего мы взрывать не собрались. Мы поспорили просто.
– Честно – ничего?
– Честное пионерское!
Ну ладно тогда, хотя проследить стоит, за Гендой. Алиса-то его явно не тронет, а завтра, по программе, попытка подрыва памятника. С системы станется на это дело малолеток отправить.
Продолжаю планировать. Завтра – пусть Второй этого очкарика ищет, а я сбегаю, с утра, в шахту, под видом поиска и записку самому себе обновлю, чем черт не шутит, вдруг еще прочитаю. Значит нужно будет этой ночью автобиографию сочинить. Поход, послезавтрашний, будь он не ладен, я подумаю о нем завтра. Пятница… Меня прерывает Электроник.
– Привет, о чем задумался?
Смотрю на него и, как обычно, меня дергают за язык.
– Как у тебя с Женей дела?
Электроник только вздыхает и смотрит в сторону.
– Понятно. Опять послала. Ты, главное, не сдавайся, вода камень точит.
«Вредные советы», – дополнительная глава то меня.
Тут меня зовут играть, и мы прерываем наш диалог. Волейбол, с пяти, до половины седьмого, стал уже привычным и ожидаемым всей компанией. Правда, на этот раз в регламент мы внесли изменения, вся компания резвится не на спортплощадке, а на пляже. Отвлекают красивые девушки в купальниках, отвлекают. Так что я не играю, а только пялюсь, в попытках играть, не смотря на то, что знаком с этими девушками уже бесконечное время, и на ранее декларированное к девушкам братское отношение.
Наконец, время отведенное на игру заканчивается, заканчивается и «пытка» эротикой.
Алиса смеется.
– Ну слава богу – живой, а не робот. В каждой по дырке проглядел, а то мы уже беспокоились – что с нами не так?
– Так вы нарочно, что ли меня дразнили? Алиса, властью физрука, заставлю прыжки и стометровку сдавать.
– Ой, Семен Семенович, только не бросайте меня в терновый куст.
А, когда уже подошли к спортзалу, Алиса хлопает себя по лбу.
– Вспомнила! Дискотечный усилитель не работает, кибернетики его разбирали, починяли, а починить и собрать не успели. Помоги мне с эстрады второй принести.
– Хорошо. Сразу после ужина?
Идем к столовой. Тихо спрашиваю у Лены.
– Заметила? Второй стоял поодаль, смотрел, как ты играешь.
– Заметила. А подойти так и не решился. – Лена вздыхает, опускает глаза и, на мгновение, превращается в Лену повседневную.
– Леночка, мне нужно рассказать тебе, все, что я знаю. Выбери время до конца цикла.
– Хорошо.
Больше, сейчас, говорить не о чем, поэтому подходим к столовой молча.
– Семен, не забудь, сегодня дискотека!
Вы, только что, прослушали традиционное приветствие вожатой при входе в столовую.
– Ольга, я-то не забуду. А вот отдельные пионеры – те могут.
Баба Глаша поглядывает из глубины кухни, но молчит. Я делаю вид, что не замечаю ее.
Беру поднос с ужином, сам сажусь рядом с амазонками.
– Ульяна, рыбу возьмешь? А то я минтай не ем.
Та еще мясорубка, не глядите, что мелкая. От минтаины остается только скелет, а я довольствуюсь рисом и жареным луком. Ульяна смотрит на это безобразие в моей тарелке, потом исчезает на кухне и появляется с котлетой на блюдце.
– Ешь. А то скажешь, что тебя объедаю.
Гм. Есть хочется, но моральные принципы, как же они?
– Ульяна, котлету украла или повариха дала?
– Повариха, а что?
– Да ничего, поругался я с ней, правда она об этом не знает. А эта котлета, это вроде как косточка собачке, чтоб не обижалась.
– Я для себя просила, если тебя это беспокоит.
Спиной чувствую, как баба Глаша поглядывает на нас в окошко раздачи. Несчастная старуха, окруженная тоской и одиночеством. Представляю себе сцену.
Ульяна: «Баба Глаша, а дайте еще чего, не наелась.»
Повариха: «Вон котлеты на сковородке…» – И реплика, в сторону «Знаю, что он рыбу почти не ест.»
А пофигу. Убила меня выключателем, пусть не лично, но приказы соответствующие отдавала, пусть теперь котлетками надежду на прощение покупает. Так и запишем.
Пока размышлял – котлета закончилась.
– Давно хотела тебе сказать. Не делай так. – Это Ульяна.
– Как?
– Иногда, когда ты так задумываешься… Тебя, как будто нет. Тело – вот оно, сидит жует, а глаза пустые, как у тех пионеров у ворот.
– Уля, я не умею иначе. А заметно?
– Если не присматриваться, то не очень. А если присматриваться, то страшно – вдруг уйдешь в себя и обратно не вернешься. Корми тебя потом с ложечки, вытирай тебе попу.
– Да ну тебя, все бы тебе хиханьки. – Сам улыбаюсь, девки улыбаются.
– Ну что, – спрашиваю Алису, пошли?
Алиса кивает, мы относим тарелки на мойку, выходим из столовой и направляемся в сторону сцены.
Но когда проходим по площади и уже собираемся свернуть на аллею ведущую к сцене, я, краем глаза, замечаю непонятную вспышку в одном из домиков и слышу хлопок, а потом звон стекла. Обрываю какую-то маловажную беседу с Алисой и бегу туда. Одиннадцатый домик, рядом с Жениным, Васьки и Сереги-зайца. А вот и обитатели, оба жильца и плюс Оксана, а из окна и двери домика выползает густое облако белого дыма.
– Стоять, не двигаться!
Васька не слушает меня и забегает, обратно на крыльцо, примериваясь прыгнуть внутрь. Хватаю его за плечо.
– Сдурел?!! Этот домик сгорает за две минуты!
– Гришка там!
О госссподя, думаю с досадой, избавь меня от этих подвигов, ну почему, почему я? А сам отталкиваю Ваську, выдергиваю за ремень уже заныривающую в дверь Алису, юбка с нее, при этом, сползает, обнажая приятные глазу ягодицы, трещит материя – будет мне потом пендель от девочки, но мне не до этого. Набираю полные легкие воздуха и прыгаю в домик сам.
Алиса(БЛ) Лена(БЛ) Семен(БЛ) Ульяна(БЛ) Шурик(БЛ) Электроник(БЛ) Ольга Дмитриевна(БЛ) и другие действующие лица(БЛ) очередной бред Дубликат(БЛ) Визуальные новеллы фэндомы Фанфики(БЛ) Бесконечное лето Ru VN
Продолжение
1 глава http://vn.reactor.cc/post/2310619
2 глава http://vn.reactor.cc/post/2336203
3 глава http://vn.reactor.cc/post/2344710
4 глава, часть 1 http://vn.reactor.cc/post/2360187
4 глава, часть 2 http://vn.reactor.cc/post/2363608
4 глава, часть 3 http://vn.reactor.cc/post/2367158
5 глава http://vn.reactor.cc/post/2381587
6 глава http://vn.reactor.cc/post/2397063
7 глава http://vn.reactor.cc/post/2425682
8 глава http://vn.reactor.cc/post/2452127
IX
Территория
Обед. В этом лагере мне-разумному осталось три обеда, не считая сегодняшнего, но в столовой об этом не знают и поэтому кормят тем-же, чем и всех остальных, да и пионеры без очереди не пропускают. Все-таки очень занятный лагерь. Единственный лагерь, из тех, в которых я был, где персонал стоит с пионерами в общей очереди. Подтверждая это мне в хвост пристраивается вожатая.
– Семен, ты не видел Шурика?
А как догадалась, что видел? И вообще, я тут причем, Второй же есть? Что-ж мне, до тепловой смерти Вселенной Шурика искать? Хотя это так – не вопль отчаяния, а просто мысленное бурчание.
– А как догадалась, что видел?
– Семен, я серьезно.
– Так и я серьезно, полчаса назад мы пересеклись у клубов. Я сюда, а он туда.
– Ох, ну хорошо, а где-же он был? Ты не знаешь?
Помню я договоренность с Шуриком, помню.
– Да не получалось у него что-то, он пошел проветриться, задумался на ходу и выпал из реальности, гений ведь, сама знаешь. Хорошо – далеко не ушел, но все равно, пока очнулся, пока сориентировался, пока назад вернулся.
А еще у меня появилась мысль. Мысль про завтрашний поход, раз уж мне не отвертеться.
– Ольга, у меня есть идея.
От окошка раздачи мы уже отошли, и сидим вдвоем, друг напротив друга.
– Так. Сразу говорю, еще одно мое купание ты не переживешь!
– Да я вообще-то о походе.
– Семен. Я уже заранее боюсь твоих фантазий… Заведешь мне детей в подземелье.
– Ну, не в подземелье, но место поменять хочу. Да и, тебе-же понравилось купание, сознайся хоть себе.
А я что? Ну, во-первых, так оно веселее. А, во-вторых, сейчас пришло в голову, что я могу сделать что-то такое, что пионеры запомнят, не смотря на перезагрузку перед очередным циклом. Пусть на уровне эмоций, ощущений и мышечной памяти, но запомнят. А есть еще, в-третьих, и, наверное, даже, в-четвертых, но это личное. В общем, поступаю по отношению к Ольге некрасиво, примерно как поступил с Ульяной в прошлом цикле, когда мне понадобилось попасть вечером в библиотеку. Зная слабые места вожатой вывожу ее на эмоции и добиваюсь того, что включается Оля. Не надолго. Только, чтобы успеть подмигнуть мне, показать кулак и разрешающе кивнуть головой, но мне жаль. Я жалею о двух вещах: вот об этом использованном мной приеме, и о том, что Олю я больше не увижу – это как прощание с ней было.
Выхожу на крыльцо, подождать Алису с Ульяной и хватаюсь за голову. Черт! Это же сотню оболтусов нужно провести по лесу, чтоб не потерялись, разместить на берегу и проследить чтоб не утонули, ночью следить, чтобы мальчики с девочками по кустам не уединялись, и, еще вопрос, единственная ли в лагере бутылка водки?… Потому что, сколько циклов живу и, кажется, наизусть все выучил, а сигареты тут впервые увидел. Ох, доктор, дайте мне таблеточек, я бациллу ответственности подхватил.
Наконец выходят рыжие.
– Нас ждешь? Опять в авантюру втягиваешь?
– А почему сразу в авантюру?
– А потому что вы с вожатой так друг на друга сейчас орали, что ясно было – ты задумал что-то, а она сопротивляется.
– Алиса, а вы против? А то я вон – Катьку с Викой привлеку.
– Я тебе привлеку! Колись давай.
– Ну тогда идем ко мне.
В тренерской я достаю из шкафа свернутый в трубочку план лагеря и окрестностей, тот, с периметром отмеченным синим карандашом, который мы с Ульяной украли из административного корпуса. Это настоящий план: в масштабе, с координатной сеткой, с легендой, со всеми тропинками и лесными озерами, не чета тому, который висит на информационном стенде. Знал бы я об этом плане циклов эдак пятьдесят-семьдесят назад…
– Ульяна, теперь то видишь? – спрашиваю, а сам веду пальцем по синей линии.
– Вижу? Да! Теперь вижу!
Вот и еще один способ отличать проснувшихся пионеров.
Сажусь на кровать, девкам киваю справа-слева от себя, разворачиваю план на коленях.
От «Совенка» к старому лагерю идет, в общем-то, широкая, хоть и заросшая тропа. Но на поляне старого лагеря она не кончается, а, загибаясь к югу, выходит на берег реки почти у самого периметра. Обвожу пальцем это место.
– Вот сюда мы и пойдем в поход. И мне нужна ваша помощь.
Я специально самоустраняюсь и смотрю, как они справятся. Программа стандартная, но не стандартное место: выйдем завтра после ужина, вечер просидим за разговорами у костра, встретим закат и, часам к одиннадцати, вернемся в лагерь.
Амазонки водят пальцами по плану, прикидывают расстояние, время, сколько и чего нужно брать.
– Но придется пасти, чтоб не потерялся никто по дороге, особенно мелкие. А пастухов: я, вожатая, вы – девочки и Сашка, ну, футболистов еще можно Сереге-зайцу поручить, и всё. И командовать вам, а я так, на подхвате буду.
– Семен, скажи, ты все-таки сбежать решил? Дела передаешь? Ведь не просто так ты на нас сейчас все сваливаешь.
– Не то, чтобы сбежать. Подожди до костра, Уля – все расскажу.
И две пары глаз, голубые и янтарные, смотрят внимательно. А мне пора идти уже к бабуле – помириться с ней.
– Ну смотри. Будем ждать. Ладно, иди, мирись со своей поварихой, на волейболе увидимся.
Вот действительно, как и говорила Ульяна, скорость распространения сплетен в лагере превосходит скорость света. Никому о содержании разговора с Глафирой Денисовной не говорил, но все уже знают – поссорились.
Иду в столовую медленно – идти в столовую тяжело. И день замечательный, хотя бы уже тем, что по подземельям лазить не надо и других дел полно – тот же домик у пироманьяков проверить и с доктором потолковать, да и сходить – проверить тропу до предполагаемого места костра не мешало бы. В общем-то Лена вчера была права, все уже давно быльем поросло, проблема потеряла свою актуальность и отставлена в сторону, как несущественная, и можно просто махнуть рукой и оставить все, как есть. А то несерьезно получается: утром ругался, а сейчас уже объявляю, что претензий, собственно, и нет никаких. Вот как так? Виновата бабуля, а стыдно мне. Госсподя, ну как-же так? И как будто это я у нее прощения просить иду.
Дверь в каморку бабы Глаши чуть приоткрыта. Стучусь и чуть не падаю с крыльца, сбитый с ног Сашкой. Ляксандра проносится мимо, но отбежав на десяток метров оглядывается – кого она там чуть не растоптала, видит меня, быстро-быстро отворачивается и убегает окончательно. Мне не нравится, как она выглядит: как пыльным мешком ударенная, как человек у которого только что отняли что-то самое дорогое, как… как… Что там говорят: «Человек, возьми все, что пожелаешь, но заплати за это настоящую цену?» Не знаю, что там она пожелала, но настоящую цену сейчас, судя по ее виду, Сашка явно заплатила. Пару секунд выбираю, но нет – баба Глаша подождет, а Сашка дороже, разворачиваюсь спиной к двери и бегу догонять Александру. Все тот же язык леса, тянущийся от забора, между библиотекой и бадминтонной площадкой и упирающийся в столовую. Не очень большой, но если захотеть – спрятаться можно. Можно спрятаться, так что не найдут, но только двоим: рыжей, с голубыми глазами, либо зеленоглазой, у которой волосы с фиолетовым отливом, и то, я бы, пожалуй, взялся их поискать. А Саша, Саша – вот она, чуть отошла с тропинки, спряталась за сосну, чтоб ее видно не было, и сидит, обняв колени, прислонившись спиной к той же сосне. Не плачет, нет – не тот характер, но сидит уйдя куда-то далеко вглубь себя. Маленькая, худенькая, почти прозрачная – земля сквозь нее просвечивает. А ведь земля и вправду просвечивает, дематериализация? Я, проходя мимо, задерживаю свою руку на ее левом плече и слегка пожимаю. Плечо, как поролоновое ощущается, но чувствую пальцами, как оно постепенно твердеет.
– Сашка, останься.
Но понимаю уже, что остается, на меня глянула, но решила, что мне можно и опять в себя ушла.
Саша, надеюсь, скажет, что с ней приключилось, или даст понять, что все в порядке. Но вот бабуля, Глафира Денисовна эта, кажется заслуживает отдельного решения, пока я еще способен эти решения принимать. Не знаю, что она там Саше сказала, но оставлять у себя за спиной эту бабушку я не хочу. В общем так: даю Сашке полчаса, нет – сорок пять минут, и если ничего не добьюсь, то пойду разбираться с поварихой. Выбираю место почище, отворачиваюсь, чтобы не смущать прямым взглядом ребенка, откидываюсь на спину, закинув руки за голову, и смотрю сквозь кроны деревьев на облака. Высоко в небе ползут тюки с ватой, в памяти откуда-то всплывает слово «альтокумулюс». Перевожу взгляд ближе – поползень, оправдывая свое имя, ползает по стволу попеременно то вверх головой, то вниз. Взгляд еще на один уровень ближе – гроздья калины, еще зеленые. Еще ближе – красно-черный жук деловито лезет вверх по травинке по своим жучиным надобностям. Со спортплощадки слышны голоса и удары по мячу, кто-то из среднего отряда тоже балуется волейболом. Сейчас встану, еще раз легонько пожму Саше плечо, скажу ей, что она не одна и пойду воспитывать засекреченное мировое светило, возможно даже ремнем. Видимо, вот так и подкрадывается маразм, ведь мировому светилу девяносто четыре года, хотя и выглядит лет на семьдесят, максимум.
– Как же так? – прерывает молчанье Саша. Ведь я же живая. Семен, скажи, я же живая? Я хожу, я дышу, я сплю, я мечтаю. Я думаю и чувствую, наконец. И вы все здесь со мной… рядом со мной. Вот скажи, ты же пришел сюда, ко мне, сейчас. Почему?
Я молчу, а Сашка требовательно смотрит.
– Отвечай!
– Я увидел, что тебе плохо. Была бы ты посторонней, наверное, прошел бы мимо. Но ты – нет. Хотя, прогнала бы сейчас – ушел бы, может быть, а может и нет – мне не все равно, что с тобой происходит. Но ты не прогнала, поэтому я остался.
– Да. Хотя ты на меня и смотришь как на ребенка, а не как на девушку, ты даже в Ульяне больше девушку видишь, а ведь она младше меня. Но ты мой друг и прибежал за мной сюда. Значит ты меня видишь, меня – живого человека. Не думай, мне ничего от тебя не надо, но то, что есть – я очень ценю. И вдруг он мне говорит, что я – автомат, который запрограммирован считать себя живым человеком. Я ведь сначала подумала, что он – это ты.
Нет, в какой-то мере, он это действительно я, но мне остается только скрипнуть зубами – это существо уже добралось до моих друзей. Правда, есть и хорошая новость – бабуля частично реабилитирована.
– Саша, чье мнение для тебя важно? Близких людей или злобного сумасшедшего, который, к тому-же, нематериален.
– Ты его знаешь? Меня очень больно ранил этот твой сумасшедший.
– Он не мой. Был бы мой, его бы здесь не было. Как он выглядел? Похож на меня, но лица не разглядеть?
– Ну да. И голос твой. Только у тебя интонации другие, ты с людьми часто, как с маленькими детьми, которые потерялись, разговариваешь, даже с вожатой. Не кричишь никогда, даже когда что-то плохое, вон, как с пожаром этим. Ты же на Сережу с Васей не кричал, а сочувствовал им, что-ли. Что вот теперь им придется домик ремонтировать, а могли бы в футбол играть. Вот и с остальными – ты, когда говоришь, у тебя какое-то сочувствие и желание помочь в голосе проскакивает. А этот… Мне после того разговора так плохо стало и все безразлично, как-то. Захотелось, чтобы меня просто не было. Нет, не хочу рассказывать – вдруг разревусь.
– А сейчас?
– Сейчас тоже плохо, но терпимо. Это пройдет.
– Точно пройдет? На будущее, и сама не разговаривай с ним и ему не отвечай. Сделать он тебе ничего не сможет, кроме как словом, так что просто проходи мимо. И Мику передай, к ней он тоже может придти.
Да, большинство наших встреч с Пионером так и происходили, многослойные фразы с ядом внутри, с его стороны и игнор – с моей. Это, кажется, единственный способ взбесить Пионера по настоящему.
Смотрю на Сашку, действительно, плохо ей, но, все-таки, удивительно крепкая психика у девочки. Двадцать минут назад сидела и готовилась исчезнуть, потерянно смотрела в одну точку, а сейчас уже можно отпускать без опасений. Переживает еще, но уже ясно, что справилась.
– …а почему ты говоришь, что он не материальный? Как привидение, да? Как же он тогда дверь открыл?
– А вот так. Двери открывает, может сесть рядом на диван и диван продавится, может что-то в руки взять и тебе передать, а попробуй его потрогать – только кожу покалывает и рука внутрь него проваливается. Именно поэтому у него еще все зубы целы. Я когда-то попробовал, а он только смеялся.
– Спасибо.
– За что?
– За то, что когда-то попробовал, за то, что одну сейчас не оставил, да много за что.
– Сашка, ты меня смущаешь. Пойдем уже, а? Хватит тут уединяться в кустах.
– Пойдем. Только… ты мне потом еще расскажешь? Я, конечно, тебе и вчера не поверила, и сейчас не верю. Но интересно.
– Сказки, значит, любишь? А ведь большая девочка уже, целых семнадцать годиков. Расскажу.
Мы уже идем по тропинке, возвращаясь к столовой, а у самой границы леса Саша останавливает меня и стряхивает приставшую хвою с моей спины. На секунду ее рука замирает и отряхивание превращается в короткую ласку, а потом она хлопает меня между лопаток, совсем по Алисиному.
– Все, теперь иди к своей поварихе. Нет постой, Катя с Викой на наш волейбол просятся. Можно им?
Пожимаю плечами и киваю, можно наверное, как остальные решат.
– Приводи, но это как остальные решат. Волейбол вечером, это же у нас так – приятное времяпрепровождение. Я там не начальник.
Баба Глаша у себя, сидит за столом, что-то записывает в своей тетради, смотрит на меня поверх очков, потом пододвигает ко мне чайничек с заваркой, пододвигает ко мне сахарницу. Пахнет, кстати лекарствами. Корвалол?
– Пришел-таки. Чашка в серванте, чайник с кипятком на тумбочке. Что скажешь хорошего, физрук?
– Баба Глаша, мне тоже приятно тебя видеть. Мой двойник тут появлялся, Сашку напугал, а я за тебя обеспокоился.
– Не беспокойся. Пока ты его сюда не впустил он только пугать и может.
– Я, а как же Второй? Это же его лагерь.
– Каппа… Ну, вес личности, что-ли, если упрощенно, у тебя выше, а появился ты тут одновременно с ним. Твой Второй только потому тут держится, что вы с ним не пересекаетесь и ты его сюда принял.
Наливаю себе чай, сажусь напротив и потихоньку, мелкими глотками, отпиваю. Оглядываю комнату и замечаю бутылек на подоконнике. Да, корвалол.
– Баба Глаша, ты как к собакам относишься? Ну, или к кошкам, если они тебе ближе.
А вот вопрос про кошек бабулю заинтересовал. Кстати, домашних животных здесь нет, ни одного кота, ни одной собаки при столовой или при складе.
– Это ты к чему про кошек спросил? Видел чтоль?
– Ни одной. Я про тебя спросил, а не про кошек.
Представил себе картину – бабуля, втайне от всех, прикармливает на чердаке столовой кота. Нет, десятка три котов. Приносит к ним по вечерам кастрюлю с украденным у пионеров мясом… О нет, вспомнил свой сценарий ужастика из предыдущего цикла. Кастрюлю с мясом «активированного организма», а коты обступают ее вокруг, орут и дрожат от возбуждения и предвкушения. И реклама: «Пионерискас. Активированный организм для ваших питомцев! Только лучшее, только молодость!» Кстати, интересно, как живность в режиме жизни по циклам себя чувствует?
А баба Глаша, оказывается, отвечает на вопрос
– Была у нас овчарка когда-то. Дик. Двенадцать лет прожил. Больше не стали заводить – тяжело было, когда он уходил.
Замолчала и ждет моей реплики, а я формулировку в голове потерял, а надо, ведь не для поддержки разговора я про кошек спросил. Ладно, попробую по новой, пусть и коряво.
– Вот есть люди, которые собак любят больше чем окружающих. И я их понимаю. Животные – они честные, они любят тебя такого, какой ты есть, они не предают… Любой собаколюб продолжит. Ну, или кошколюб. Я к чему – перед животными, перед ними выбор никогда не стоит: любить или нет, предать или нет, быть или не быть. Животным проще – у них рефлексы. А людям, тем выбирать приходится, между плохим и хорошим. Знать бы еще, где плохо, а где хорошо. Что ни человек – то Гамлет. Вы вот тоже двадцать лет назад выбор делали. И до того, я уверен, и после. И цикл назад. И выбираем всю жизнь. Тем вы люди… Нет, тем мы люди и ценны: за неправильный выбор нас, как правило, не наказывают, за правильный – не награждают, но, вот такой свободный выбор другого человека – насколько он ценнее собачьего. Это я вчера начал понимать, когда Алису из горящего домика выдергивал, а потом утром, когда Шурик… а, неважно. А сейчас окончательно понял, когда рядом с перепуганной и потерянной Сашкой в лесу сидел.
Бабуля вскидывается, но я успокаивающе машу ей рукой. Всё хорошо, мол. Сую нос в чашку и обнаруживаю, что чай закончился. Мне предлагают еще чашку, но я отказываюсь.
– Я ухожу, баба Глаша. Последний цикл. Я, просто, не хочу, чтобы за моей спиной какая-то незакрытая дверь оставалась. Что вы, руководство проекта, там решили, относительно нас, двадцать лет назад, то решили. Плевать, может оно и к лучшему, может, иначе, здесь был бы не я, или я, но не такой. Но если что с Сашкой случится – я найду в себе силы проснуться, имей в виду. Кстати, остальных моих девок это тоже касается. Я не угрожаю, пойми меня. Мне просто придется вмешаться.
– Не хорохорься Семен. Ничего ты не сможешь, в ближайшую сотню циклов. Но за твоей компанией я присмотрю. По крайней мере от людей они не пострадают, пока я еще здесь командую. От людей в широком смысле. И за блондинку свою не беспокойся, сознание надо переписывать, когда организм только-только в приемной камере оказался и еще ни разу свет не увидел. И то, вероятность успеха чуть больше половины. А как глаза открыл – все, в лучшем случае два набора разных воспоминаний, вон, как у… Не важно у кого, или-же, как вариант, классическое раздвоение личности.
– А про два набора чужих воспоминаний, можно подробнее?
– А что подробнее? Примеров захотел, так на себя в зеркало посмотри. Откуда ты знаешь, что меня студенты бабой Глашей звали, хотя школу закончил, по твоим словам, когда переходной шлюз пять лет, как закрыли и я уже здесь в «эмиграции» эти пять лет жила. Причем твои-то дополнительные воспоминания, это просто перекрестные помехи. Но вспомни свой шок при попадании в лагерь, и знай, что это еще цветочки.
Посидели с бабулей еще побеседовали, а на прощание она сказала.
– Не думай, что я хочу оправдаться, но поверь – двадцать лет назад были еще причины вас за побочный эффект и неудачу эксперимента выдать.
А я только махнул рукой и пошел смотреть, как там погорельцы справляются.
А справляются погорельцы хорошо: домик, можно сказать, готов к заселению, только стекла остались. Вся мебель: кровати – две штуки, шкаф платяной – одна штука, тумбочки прикроватные – две штуки, стол – одна штука, стулья – две штуки стоят перед входом. Заяц-Сережа с Васькой оттирают копоть с наружной стены, Сыроежкин обещал после ужина стекла вставить, внутри – обои поклеены и Оксана с Гришкой пол домывают.
– Алиса или вожатая видели?
– Алиса видела, сказала, чтоб позвали, когда все сделаем.
– Ну имейте в виду, Алиса злая на вас – юбку-то порвала.
– Нет, уже не злая, уже только делает вид.
Еще лучше. Еще одной заботой меньше.
– Так что вы там сожгли, Вась, какой волшебный порошок?
– Мы селитру с сахаром сплавляли, на топливо ракетное.
– А рецепт откуда?
А рецепт оказался из библиотеки. Книжка там, оказывается, есть по ракетомоделизму, переводная польская.
– Вы, конечно, умные. Но хоть с теми же кибернетиками в следующий раз советуйтесь. И химичьте не в домике, а на воздухе.
Думаю, что бы еще сказать и вспоминаю фрекен Бок.
– Боже, какая это мука – воспитывать!
Пироманьяки оценили, фыркнули все четверо. Вспоминаю – что еще на сегодня и понимаю, что всё. Сегодняшнюю программу я выполнил – можно развлекаться. Сейчас дойду до клубов, спрошу у Электроника лично про помощь и пойду к себе, переоденусь к волейболу.
По дороге, на площади, вижу Алису, злющую, с метлой в руках. В кои-то веки вспомнила про обязанности, или, что больше похоже на правду, ей напомнили.
– Привет рыжая, летать учишься?
Рыжая только грозит мне метлой и беззвучно шевелит губами.
– А я ведь помочь хотел. Подтолкнуть в небо, так сказать.
– Смейся-смейся. Смешно ему.
– Алис, я сейчас до кибернетиков дойду и вернусь помогать, не заканчивай без меня.
Это я ей уже на выходе с площади кричу, а Алиса только машет рукой. То ли «хорошо, я поняла», то ли «без тебя разберусь». На обратном пути гляну что и как.
В кружке у кибернетиков без робота несколько пустовато. Сыроежкин, как раз, режет стекло, напевая: «Полюби ты Женя, Электроника, пока его током не убило...». Все приборы со стола убраны на пол, на верстак, на подоконники. На столе лист стекла, а вокруг ходит Сыроежкин, с деревянной линейкой и алмазом, два стекла уже вырезано, осталось последнее. Шурик сидит тут-же и безучастно взирает на компаньона.
– Привет, помощь нужна?
– Да тут помогать то. А вставить – твои помогут, пусть работают, поджигатели.
– Я им сказал, что если в следующий раз чего строить надумают – пусть с вами советуются.
– Ну, пусть советуются, за совет денег не берем.
Пока так разговариваем и последнее стекло со щелчком отделяется от большого листа, точно по линии реза. Сыроежкин, надев кожаные перчатки и широко раскинув руки, берет остаток листа и просит.
– Семен, дверь в кладовку открой и там помоги мне со стеклом развернуться. А то одному тяжело.
Я срываюсь с места, открываю перед Электроником дверь в кладовку, пропускаю его вперед, потом захожу сам. В кладовке мы вдвоем осторожно задвигаем стекло за шкаф.
– Слыхал что Шурик с роботом учудил? – Вполголоса спрашивает Электроник.
– А что учудил?
– Да сбежал от него робот. Вынес, говорит, на улицу, хотел ходовые испытания провести. Включил, а тот, может сигнал какой по радио поймал, как вчесал на полной скорости, и ворота, как назло, приоткрыты были. Говорит, догнать пытался, потому сам и потерялся в лесу. Но робот сорок километров в час бегает, разве догонишь. Так что, в поход пойдем – смотри, может где в овраге или в кустах увидишь, так сразу дай нам знать. И, не говори с Шуриком о роботе. Видишь – сидит потерянный, переживает.
Выходим из кладовки, я помогаю Электронику упаковать вырезанные стекла в старое одеяло, он берет с собой эти стекла, инструмент и отправляется к погорельцам, а я иду на площадь, спасать Алису. Или, может, учить летать на метле, этому, правда, она сама кого хочешь научит.
Как-то незаметно я стал относиться к этому лагерю как к своему, действительно, дому. Вот и сейчас поймал себя на мысли о том, что иду подметать площадь не только ради красивой девушки, не только ради хорошего человека, а еще и чтоб в моем доме порядок был. Ну, при всей своей нелюбви к порядку, половину площади Алиса уже подмела, не как Славя, конечно, но видно, что площадь метеная.
– Пришел, все-таки.
– Ну, поиздеваться над ближним, это святое. Давай метлу и можешь начинать.
– Что начинать?
– Ну издеваться же.
– Да не хочу я над тобой издеваться, настроения нет.
Пока подметаем я предупреждаю о визите Пионера и рассказываю о перепуганной Сашке. Потом разговор переходит на волейбол, на Катю с Викой, на футболистов-погорельцев.
– Электроник пошел стекла вставлять, так что, после ужина можешь принимать работу. Хотя у тебя есть выбор.
– Это какой?
– Ну, я пойду, до места завтрашнего костра пройдусь, тропу посмотрю. Как раз до темноты успеем туда-обратно. Хочу вас двоих пригласить, за компанию.
– За компанию, говоришь. Все такое вкусное, ты знаешь. Хочется и над погорельцами поиздеваться, и с тобой погулять… А, пусть над ними Ольга издевается, я в нее верю!
– Очень хорошо, Алиса, что ты в меня веришь, но нельзя ли повежливее. Я же все-таки вожатая и не самая плохая. А то разбаловал вас Семен.
Бедная Алиса от неожиданности аж приседает. Да, умеет вожатая подкрадываться, одна из немногих неразгаданных мной ее способностей. Вот же, минимум двадцать шагов асфальта до ближайших кустов, а Ольги только-что не было, а вот она уже есть. К счастью, не так часто она этим своим навыком пользуется, а то каждой тени, каждого шороха бы пионеры шарахались. Я демонстративно смотрю на Ольгу, смотрю на асфальт у ней под ногами, смотрю на небо и бормочу под нос себе: «С Генды, что-ли, спрыгнула?»
– Семен, ты мешаешь педагогическому процессу! – Алиса уже пришла в себя. Слушаю вас, Ольга Дмитриевна.
А Дмитриевне сказать-то особо и нечего. Она обводит взглядом площадь, чуть кривится, видя кое-где полосы пыли на асфальте, но, в конце-концов, отпускает Алису взмахом руки.
– Семен, я о походе завтрашнем хочу с тобой поговорить еще раз. Ты уверен, что нужно туда пионеров вести? Может, на старое место?
– Ольга, вот, после ужина мы с девочками сходим и посмотрим. Если хоть малейшее сомнение будет – пойдем на старое.
И вот мы втроем: Алиса, Ульяна и я идем в сторону старого лагеря. У меня в руках топор, у Ульяны – мачете, ну, на самом деле, здоровенный ножик с кухни, у Алисы – лопата, вдруг придется спуск к воде подровнять, ступеньки там сделать. На лопате, кстати, Ольга настаивала, а я поддержал. Вид, конечно, потешный, Алиса стеснялась, поэтому по территории лагеря лопату пришлось нести мне.
Тропа до старого лагеря настолько утоптана, что просто не верится ни в призрак вожатой, ни в призраки пионеров. Кажется, что ежедневно по ней ходят пионеры: отрядами, звеньями и по одиночке. Видимо в поисках этих самых призраков. Показываю на едва заметную боковую тропку к провалу.
– Помните?
– Конечно Сёмка, сегодня же дата. Ровно цикл назад ты в бомбоубежище надругался над невинными пионерками.
– Язва.
– Сам дурак. Но любим мы тебя не только за это.
Идем дальше, и вот перед нами поляна старого лагеря. Девчонки просятся заглянуть на чердак. Ну и я с ними, за компанию. Как ни странно, но матрас на месте, одеяло с подушкой тоже. Веночек на подоконнике высох и скукожился. Смотрю на него с грустной улыбкой и перехватываю такой же взгляд Алисы. Киваем друг-дружке.
– А вы знали, что Лена Второго прячет здесь недалеко, у озерка? Пятнадцать минут ходьбы днем?
– Скажем так, догадывались. А вот ради чего, спрашивается, вся эта война? Неплохой парень оказался. Смурной какой-то, но не вредный.
– Думается мне, не его вы караулили, а других. Только, как с испорченным телефоном все получилось. Не в лотерею, а в карты и не выиграл, а проиграл.
– Сём, ты опять нам эту стрелу поминаешь?
Ох, простите девки, я не себя имел в виду.
– Простите девочки, я не хотел вас обидеть, я не наше с вами знакомство имел в виду. Я о некоторых двойниках моих. Тех, что друзей обижают. Настолько, что Сашка едва не исчезла.
Спускаемся по рассыпающейся лесенке и опять выходим на поляну. Трава Ульянке минимум по грудь, а кое где и выше. Я оглядываюсь и, наконец, вижу на юго-юго-западном краю поляны характерный V-образный прогал.
– Пионерки, нам туда.
Отдаю Алисе топор, сам забираю у нее лопату, мы строимся клином и врубаемся в заросли травы, а кое-где и маленьких березок. Через полчаса размахивания руками мы потные стоим у начала просеки, над нами вьется туча насекомых, а позади нас, до заброшенного корпуса тянется свежепроложенная тропа.
– Ну вот, завтра наше стадо пройдет и совсем хорошо будет.
Смешанный лес, с этой стороны старого лагеря, сменяется корабельными соснами, к реке ведет не тропа, а настоящая дорожка мощеная плитами, обсаженная барбарисом и шиповником. Почти прямая, только загибается так, что последний участок смотрит точно на юг. Конечно, за прошедшие годы почти все благоустройство потерялось. Трава проросла сквозь стыки плит и сквозь трещины в них, кусты никто не стрижет и не пересаживает, поэтому разрослись они совершенно безобразно, но все равно, следы цивилизации еще видны. Даже несколько фонарных столбов уцелело. По плитам, даже заросшим, идти легко и уже через десять минут дорожка заканчивается квадратной поляной, с трех сторон ограниченной кустарником, бывшим когда-то живой изгородью, а с четвертой – речным обрывом.
Когда-то давно река спрямило свое русло так, что «Совенок» оказался на берегу протоки. Теплой, не глубокой и не широкой протоки, ограниченной, как я всегда думал, от основного русла двумя островами. Когда-нибудь эта протока обмелеет, окончательно обособится от основного русла реки и превратится в озеро-старицу, озеро зарастет камышом, а потом заилится и, через стадию болота, станет простой ложбиной. Так и будет, я ошибался только в одном. То, что я принимал за противоположный берег оказалось еще одним островом из-за которого вырывается еще один речной рукав, уж никак не меньше, чем тот, что отделен от «Совенка» островами Ближним и Длинным. Впечатляет, не знаю, какая великая река послужила прообразом, но впечатляет. Противоположного берега, настоящего противоположного берега почти не видно – настолько он далеко, остров, я сразу назвал его остров Дальний, весь зарос лесом, он имеет в длину несколько километров, слега изогнут и обращен выпуклостью к лагерю. И все три потока воды сливаются, прямо напротив нас, и бьют в обрыв метрах в пятистах правее. Вид с обрыва просто фантастический: Солнце, светит откуда то из-за спины и подсвечивает и оба маленьких острова, и макушку Генды, и два основных речных рукава и такой далекий противоположный берег. На острове Дальнем что-то блестит, без бинокля не разглядеть, но, кажется, там, на острове, есть еще одно маленькое озерцо. Коршун парит где-то внизу метрах в трех у нас под ногами, из норок в обрыве вылетают и возвращаются назад стрижи, издавая характерные визгливые звуки. Просто, ради одной этой картины стоило сюда идти. Фотоаппарата нет, жаль.
– Мне хочется взлететь.
– Не тебе одному.
– И не вам двоим.
Оглядываю поляну. Да, вот, вдоль обрыва несколько утонувших в траве парковых скамеек, вот упавшие качели, а вот столбики, отмечающие край обрыва. Осторожно подхожу к самому краю, остатки лестницы ссыпались вниз и лежат на замусоренном плавником пляже аккуратной кучкой.
– Какая же красота! Сём, мы же не будем так сразу возвращаться?
Мы то не будем, но вот пионеров я сюда не поведу, хотя…
– Алис, сможешь завтра до обеда сюда прийти с парнями из среднего отряда, площадку подготовить? Нужно будет дров насобирать и напилить, костровище соорудить и по тем столбикам веревки натянуть.
– Сделаем.
– Ну, тогда, давайте присядем.
Мы разводим небольшой костерок и сидим, болтая ни о чем, и обо все на свете, глядя, как темнеет небо и восходит Луна.
Мы уходим налегке, мол туда-обратно,
Возвращаемся не те, что ушли когда-то.
– Девочки, обещайте мне одну вещь. Что не уснете снова, когда я уйду. Мир, даже в этом искалеченном варианте, слишком хорош, чтобы от него отказываться.
Девочки понимают меня без пояснений и Алиса, которая, в общем-то, в курсе, и Ульяна, которая, теоретически, ни о чем не знает.
– В субботу?
– Да, уеду с вами. А вернусь уже другим. Бабуля говорит, что циклов на сто, минимум, так что вы имеете все шансы меня дождаться. А можете попробовать меня разбудить, только я не знаю, как.
– Сём, мы тебе говорили, что ты гад?
– Неоднократно.
– Лена знает?
– Что я гад? Подозревает. А то, что мне три дня осталось – знает. Бабуля еще знает, а остальные – те просто не поймут.
Девки подлазят и прижимаются ко мне с боков – прощаются. Мы еще три дня вместе, но прощаемся сейчас. Сидим, уже молча, пока не темнеет окончательно и костер не прогорает. Я откатываю лопатой головешки к обрыву и отправляю их вниз, потом забрасываю остатки костра землей.
– Ну что, пошли?
Луна поднялась и в фонаре нет необходимости. Десять минут до старого лагеря, пять минут по поляне, и еще двадцать минут от старого лагеря, и мы в «Совенке». У домика амазонок прощаюсь с ними.
– Семка, с тебя прощальный банкет.
– Уля, я тебя обожаю.
Кажется в тоску и безысходность я девок не вогнал. Значит, основная моя задача на ближайшие три дня, это закрепить. На том и расходимся.
На лавочке Лена. Не одна, поэтому не подхожу к ней, а только улыбаюсь и шутливо отдаю честь двумя пальцами. Лена улыбается в ответ, а кавалер кивает.
Завтра у нас по графику заплыв за земляникой и вечером поход. Быть по сему и, до свидания, среда.
1 глава http://vn.reactor.cc/post/2310619
2 глава http://vn.reactor.cc/post/2336203
3 глава http://vn.reactor.cc/post/2344710
4 глава, часть 1 http://vn.reactor.cc/post/2360187
4 глава, часть 2 http://vn.reactor.cc/post/2363608
4 глава, часть 3 http://vn.reactor.cc/post/2367158
5 глава http://vn.reactor.cc/post/2381587
6 глава http://vn.reactor.cc/post/2397063
7 глава http://vn.reactor.cc/post/2425682
8 глава http://vn.reactor.cc/post/2452127
IX
Территория
Обед. В этом лагере мне-разумному осталось три обеда, не считая сегодняшнего, но в столовой об этом не знают и поэтому кормят тем-же, чем и всех остальных, да и пионеры без очереди не пропускают. Все-таки очень занятный лагерь. Единственный лагерь, из тех, в которых я был, где персонал стоит с пионерами в общей очереди. Подтверждая это мне в хвост пристраивается вожатая.
– Семен, ты не видел Шурика?
А как догадалась, что видел? И вообще, я тут причем, Второй же есть? Что-ж мне, до тепловой смерти Вселенной Шурика искать? Хотя это так – не вопль отчаяния, а просто мысленное бурчание.
– А как догадалась, что видел?
– Семен, я серьезно.
– Так и я серьезно, полчаса назад мы пересеклись у клубов. Я сюда, а он туда.
– Ох, ну хорошо, а где-же он был? Ты не знаешь?
Помню я договоренность с Шуриком, помню.
– Да не получалось у него что-то, он пошел проветриться, задумался на ходу и выпал из реальности, гений ведь, сама знаешь. Хорошо – далеко не ушел, но все равно, пока очнулся, пока сориентировался, пока назад вернулся.
А еще у меня появилась мысль. Мысль про завтрашний поход, раз уж мне не отвертеться.
– Ольга, у меня есть идея.
От окошка раздачи мы уже отошли, и сидим вдвоем, друг напротив друга.
– Так. Сразу говорю, еще одно мое купание ты не переживешь!
– Да я вообще-то о походе.
– Семен. Я уже заранее боюсь твоих фантазий… Заведешь мне детей в подземелье.
– Ну, не в подземелье, но место поменять хочу. Да и, тебе-же понравилось купание, сознайся хоть себе.
А я что? Ну, во-первых, так оно веселее. А, во-вторых, сейчас пришло в голову, что я могу сделать что-то такое, что пионеры запомнят, не смотря на перезагрузку перед очередным циклом. Пусть на уровне эмоций, ощущений и мышечной памяти, но запомнят. А есть еще, в-третьих, и, наверное, даже, в-четвертых, но это личное. В общем, поступаю по отношению к Ольге некрасиво, примерно как поступил с Ульяной в прошлом цикле, когда мне понадобилось попасть вечером в библиотеку. Зная слабые места вожатой вывожу ее на эмоции и добиваюсь того, что включается Оля. Не надолго. Только, чтобы успеть подмигнуть мне, показать кулак и разрешающе кивнуть головой, но мне жаль. Я жалею о двух вещах: вот об этом использованном мной приеме, и о том, что Олю я больше не увижу – это как прощание с ней было.
Выхожу на крыльцо, подождать Алису с Ульяной и хватаюсь за голову. Черт! Это же сотню оболтусов нужно провести по лесу, чтоб не потерялись, разместить на берегу и проследить чтоб не утонули, ночью следить, чтобы мальчики с девочками по кустам не уединялись, и, еще вопрос, единственная ли в лагере бутылка водки?… Потому что, сколько циклов живу и, кажется, наизусть все выучил, а сигареты тут впервые увидел. Ох, доктор, дайте мне таблеточек, я бациллу ответственности подхватил.
Наконец выходят рыжие.
– Нас ждешь? Опять в авантюру втягиваешь?
– А почему сразу в авантюру?
– А потому что вы с вожатой так друг на друга сейчас орали, что ясно было – ты задумал что-то, а она сопротивляется.
– Алиса, а вы против? А то я вон – Катьку с Викой привлеку.
– Я тебе привлеку! Колись давай.
– Ну тогда идем ко мне.
В тренерской я достаю из шкафа свернутый в трубочку план лагеря и окрестностей, тот, с периметром отмеченным синим карандашом, который мы с Ульяной украли из административного корпуса. Это настоящий план: в масштабе, с координатной сеткой, с легендой, со всеми тропинками и лесными озерами, не чета тому, который висит на информационном стенде. Знал бы я об этом плане циклов эдак пятьдесят-семьдесят назад…
– Ульяна, теперь то видишь? – спрашиваю, а сам веду пальцем по синей линии.
– Вижу? Да! Теперь вижу!
Вот и еще один способ отличать проснувшихся пионеров.
Сажусь на кровать, девкам киваю справа-слева от себя, разворачиваю план на коленях.
От «Совенка» к старому лагерю идет, в общем-то, широкая, хоть и заросшая тропа. Но на поляне старого лагеря она не кончается, а, загибаясь к югу, выходит на берег реки почти у самого периметра. Обвожу пальцем это место.
– Вот сюда мы и пойдем в поход. И мне нужна ваша помощь.
Я специально самоустраняюсь и смотрю, как они справятся. Программа стандартная, но не стандартное место: выйдем завтра после ужина, вечер просидим за разговорами у костра, встретим закат и, часам к одиннадцати, вернемся в лагерь.
Амазонки водят пальцами по плану, прикидывают расстояние, время, сколько и чего нужно брать.
– Но придется пасти, чтоб не потерялся никто по дороге, особенно мелкие. А пастухов: я, вожатая, вы – девочки и Сашка, ну, футболистов еще можно Сереге-зайцу поручить, и всё. И командовать вам, а я так, на подхвате буду.
– Семен, скажи, ты все-таки сбежать решил? Дела передаешь? Ведь не просто так ты на нас сейчас все сваливаешь.
– Не то, чтобы сбежать. Подожди до костра, Уля – все расскажу.
И две пары глаз, голубые и янтарные, смотрят внимательно. А мне пора идти уже к бабуле – помириться с ней.
– Ну смотри. Будем ждать. Ладно, иди, мирись со своей поварихой, на волейболе увидимся.
Вот действительно, как и говорила Ульяна, скорость распространения сплетен в лагере превосходит скорость света. Никому о содержании разговора с Глафирой Денисовной не говорил, но все уже знают – поссорились.
Иду в столовую медленно – идти в столовую тяжело. И день замечательный, хотя бы уже тем, что по подземельям лазить не надо и других дел полно – тот же домик у пироманьяков проверить и с доктором потолковать, да и сходить – проверить тропу до предполагаемого места костра не мешало бы. В общем-то Лена вчера была права, все уже давно быльем поросло, проблема потеряла свою актуальность и отставлена в сторону, как несущественная, и можно просто махнуть рукой и оставить все, как есть. А то несерьезно получается: утром ругался, а сейчас уже объявляю, что претензий, собственно, и нет никаких. Вот как так? Виновата бабуля, а стыдно мне. Госсподя, ну как-же так? И как будто это я у нее прощения просить иду.
Дверь в каморку бабы Глаши чуть приоткрыта. Стучусь и чуть не падаю с крыльца, сбитый с ног Сашкой. Ляксандра проносится мимо, но отбежав на десяток метров оглядывается – кого она там чуть не растоптала, видит меня, быстро-быстро отворачивается и убегает окончательно. Мне не нравится, как она выглядит: как пыльным мешком ударенная, как человек у которого только что отняли что-то самое дорогое, как… как… Что там говорят: «Человек, возьми все, что пожелаешь, но заплати за это настоящую цену?» Не знаю, что там она пожелала, но настоящую цену сейчас, судя по ее виду, Сашка явно заплатила. Пару секунд выбираю, но нет – баба Глаша подождет, а Сашка дороже, разворачиваюсь спиной к двери и бегу догонять Александру. Все тот же язык леса, тянущийся от забора, между библиотекой и бадминтонной площадкой и упирающийся в столовую. Не очень большой, но если захотеть – спрятаться можно. Можно спрятаться, так что не найдут, но только двоим: рыжей, с голубыми глазами, либо зеленоглазой, у которой волосы с фиолетовым отливом, и то, я бы, пожалуй, взялся их поискать. А Саша, Саша – вот она, чуть отошла с тропинки, спряталась за сосну, чтоб ее видно не было, и сидит, обняв колени, прислонившись спиной к той же сосне. Не плачет, нет – не тот характер, но сидит уйдя куда-то далеко вглубь себя. Маленькая, худенькая, почти прозрачная – земля сквозь нее просвечивает. А ведь земля и вправду просвечивает, дематериализация? Я, проходя мимо, задерживаю свою руку на ее левом плече и слегка пожимаю. Плечо, как поролоновое ощущается, но чувствую пальцами, как оно постепенно твердеет.
– Сашка, останься.
Но понимаю уже, что остается, на меня глянула, но решила, что мне можно и опять в себя ушла.
Саша, надеюсь, скажет, что с ней приключилось, или даст понять, что все в порядке. Но вот бабуля, Глафира Денисовна эта, кажется заслуживает отдельного решения, пока я еще способен эти решения принимать. Не знаю, что она там Саше сказала, но оставлять у себя за спиной эту бабушку я не хочу. В общем так: даю Сашке полчаса, нет – сорок пять минут, и если ничего не добьюсь, то пойду разбираться с поварихой. Выбираю место почище, отворачиваюсь, чтобы не смущать прямым взглядом ребенка, откидываюсь на спину, закинув руки за голову, и смотрю сквозь кроны деревьев на облака. Высоко в небе ползут тюки с ватой, в памяти откуда-то всплывает слово «альтокумулюс». Перевожу взгляд ближе – поползень, оправдывая свое имя, ползает по стволу попеременно то вверх головой, то вниз. Взгляд еще на один уровень ближе – гроздья калины, еще зеленые. Еще ближе – красно-черный жук деловито лезет вверх по травинке по своим жучиным надобностям. Со спортплощадки слышны голоса и удары по мячу, кто-то из среднего отряда тоже балуется волейболом. Сейчас встану, еще раз легонько пожму Саше плечо, скажу ей, что она не одна и пойду воспитывать засекреченное мировое светило, возможно даже ремнем. Видимо, вот так и подкрадывается маразм, ведь мировому светилу девяносто четыре года, хотя и выглядит лет на семьдесят, максимум.
– Как же так? – прерывает молчанье Саша. Ведь я же живая. Семен, скажи, я же живая? Я хожу, я дышу, я сплю, я мечтаю. Я думаю и чувствую, наконец. И вы все здесь со мной… рядом со мной. Вот скажи, ты же пришел сюда, ко мне, сейчас. Почему?
Я молчу, а Сашка требовательно смотрит.
– Отвечай!
– Я увидел, что тебе плохо. Была бы ты посторонней, наверное, прошел бы мимо. Но ты – нет. Хотя, прогнала бы сейчас – ушел бы, может быть, а может и нет – мне не все равно, что с тобой происходит. Но ты не прогнала, поэтому я остался.
– Да. Хотя ты на меня и смотришь как на ребенка, а не как на девушку, ты даже в Ульяне больше девушку видишь, а ведь она младше меня. Но ты мой друг и прибежал за мной сюда. Значит ты меня видишь, меня – живого человека. Не думай, мне ничего от тебя не надо, но то, что есть – я очень ценю. И вдруг он мне говорит, что я – автомат, который запрограммирован считать себя живым человеком. Я ведь сначала подумала, что он – это ты.
Нет, в какой-то мере, он это действительно я, но мне остается только скрипнуть зубами – это существо уже добралось до моих друзей. Правда, есть и хорошая новость – бабуля частично реабилитирована.
– Саша, чье мнение для тебя важно? Близких людей или злобного сумасшедшего, который, к тому-же, нематериален.
– Ты его знаешь? Меня очень больно ранил этот твой сумасшедший.
– Он не мой. Был бы мой, его бы здесь не было. Как он выглядел? Похож на меня, но лица не разглядеть?
– Ну да. И голос твой. Только у тебя интонации другие, ты с людьми часто, как с маленькими детьми, которые потерялись, разговариваешь, даже с вожатой. Не кричишь никогда, даже когда что-то плохое, вон, как с пожаром этим. Ты же на Сережу с Васей не кричал, а сочувствовал им, что-ли. Что вот теперь им придется домик ремонтировать, а могли бы в футбол играть. Вот и с остальными – ты, когда говоришь, у тебя какое-то сочувствие и желание помочь в голосе проскакивает. А этот… Мне после того разговора так плохо стало и все безразлично, как-то. Захотелось, чтобы меня просто не было. Нет, не хочу рассказывать – вдруг разревусь.
– А сейчас?
– Сейчас тоже плохо, но терпимо. Это пройдет.
– Точно пройдет? На будущее, и сама не разговаривай с ним и ему не отвечай. Сделать он тебе ничего не сможет, кроме как словом, так что просто проходи мимо. И Мику передай, к ней он тоже может придти.
Да, большинство наших встреч с Пионером так и происходили, многослойные фразы с ядом внутри, с его стороны и игнор – с моей. Это, кажется, единственный способ взбесить Пионера по настоящему.
Смотрю на Сашку, действительно, плохо ей, но, все-таки, удивительно крепкая психика у девочки. Двадцать минут назад сидела и готовилась исчезнуть, потерянно смотрела в одну точку, а сейчас уже можно отпускать без опасений. Переживает еще, но уже ясно, что справилась.
– …а почему ты говоришь, что он не материальный? Как привидение, да? Как же он тогда дверь открыл?
– А вот так. Двери открывает, может сесть рядом на диван и диван продавится, может что-то в руки взять и тебе передать, а попробуй его потрогать – только кожу покалывает и рука внутрь него проваливается. Именно поэтому у него еще все зубы целы. Я когда-то попробовал, а он только смеялся.
– Спасибо.
– За что?
– За то, что когда-то попробовал, за то, что одну сейчас не оставил, да много за что.
– Сашка, ты меня смущаешь. Пойдем уже, а? Хватит тут уединяться в кустах.
– Пойдем. Только… ты мне потом еще расскажешь? Я, конечно, тебе и вчера не поверила, и сейчас не верю. Но интересно.
– Сказки, значит, любишь? А ведь большая девочка уже, целых семнадцать годиков. Расскажу.
Мы уже идем по тропинке, возвращаясь к столовой, а у самой границы леса Саша останавливает меня и стряхивает приставшую хвою с моей спины. На секунду ее рука замирает и отряхивание превращается в короткую ласку, а потом она хлопает меня между лопаток, совсем по Алисиному.
– Все, теперь иди к своей поварихе. Нет постой, Катя с Викой на наш волейбол просятся. Можно им?
Пожимаю плечами и киваю, можно наверное, как остальные решат.
– Приводи, но это как остальные решат. Волейбол вечером, это же у нас так – приятное времяпрепровождение. Я там не начальник.
Баба Глаша у себя, сидит за столом, что-то записывает в своей тетради, смотрит на меня поверх очков, потом пододвигает ко мне чайничек с заваркой, пододвигает ко мне сахарницу. Пахнет, кстати лекарствами. Корвалол?
– Пришел-таки. Чашка в серванте, чайник с кипятком на тумбочке. Что скажешь хорошего, физрук?
– Баба Глаша, мне тоже приятно тебя видеть. Мой двойник тут появлялся, Сашку напугал, а я за тебя обеспокоился.
– Не беспокойся. Пока ты его сюда не впустил он только пугать и может.
– Я, а как же Второй? Это же его лагерь.
– Каппа… Ну, вес личности, что-ли, если упрощенно, у тебя выше, а появился ты тут одновременно с ним. Твой Второй только потому тут держится, что вы с ним не пересекаетесь и ты его сюда принял.
Наливаю себе чай, сажусь напротив и потихоньку, мелкими глотками, отпиваю. Оглядываю комнату и замечаю бутылек на подоконнике. Да, корвалол.
– Баба Глаша, ты как к собакам относишься? Ну, или к кошкам, если они тебе ближе.
А вот вопрос про кошек бабулю заинтересовал. Кстати, домашних животных здесь нет, ни одного кота, ни одной собаки при столовой или при складе.
– Это ты к чему про кошек спросил? Видел чтоль?
– Ни одной. Я про тебя спросил, а не про кошек.
Представил себе картину – бабуля, втайне от всех, прикармливает на чердаке столовой кота. Нет, десятка три котов. Приносит к ним по вечерам кастрюлю с украденным у пионеров мясом… О нет, вспомнил свой сценарий ужастика из предыдущего цикла. Кастрюлю с мясом «активированного организма», а коты обступают ее вокруг, орут и дрожат от возбуждения и предвкушения. И реклама: «Пионерискас. Активированный организм для ваших питомцев! Только лучшее, только молодость!» Кстати, интересно, как живность в режиме жизни по циклам себя чувствует?
А баба Глаша, оказывается, отвечает на вопрос
– Была у нас овчарка когда-то. Дик. Двенадцать лет прожил. Больше не стали заводить – тяжело было, когда он уходил.
Замолчала и ждет моей реплики, а я формулировку в голове потерял, а надо, ведь не для поддержки разговора я про кошек спросил. Ладно, попробую по новой, пусть и коряво.
– Вот есть люди, которые собак любят больше чем окружающих. И я их понимаю. Животные – они честные, они любят тебя такого, какой ты есть, они не предают… Любой собаколюб продолжит. Ну, или кошколюб. Я к чему – перед животными, перед ними выбор никогда не стоит: любить или нет, предать или нет, быть или не быть. Животным проще – у них рефлексы. А людям, тем выбирать приходится, между плохим и хорошим. Знать бы еще, где плохо, а где хорошо. Что ни человек – то Гамлет. Вы вот тоже двадцать лет назад выбор делали. И до того, я уверен, и после. И цикл назад. И выбираем всю жизнь. Тем вы люди… Нет, тем мы люди и ценны: за неправильный выбор нас, как правило, не наказывают, за правильный – не награждают, но, вот такой свободный выбор другого человека – насколько он ценнее собачьего. Это я вчера начал понимать, когда Алису из горящего домика выдергивал, а потом утром, когда Шурик… а, неважно. А сейчас окончательно понял, когда рядом с перепуганной и потерянной Сашкой в лесу сидел.
Бабуля вскидывается, но я успокаивающе машу ей рукой. Всё хорошо, мол. Сую нос в чашку и обнаруживаю, что чай закончился. Мне предлагают еще чашку, но я отказываюсь.
– Я ухожу, баба Глаша. Последний цикл. Я, просто, не хочу, чтобы за моей спиной какая-то незакрытая дверь оставалась. Что вы, руководство проекта, там решили, относительно нас, двадцать лет назад, то решили. Плевать, может оно и к лучшему, может, иначе, здесь был бы не я, или я, но не такой. Но если что с Сашкой случится – я найду в себе силы проснуться, имей в виду. Кстати, остальных моих девок это тоже касается. Я не угрожаю, пойми меня. Мне просто придется вмешаться.
– Не хорохорься Семен. Ничего ты не сможешь, в ближайшую сотню циклов. Но за твоей компанией я присмотрю. По крайней мере от людей они не пострадают, пока я еще здесь командую. От людей в широком смысле. И за блондинку свою не беспокойся, сознание надо переписывать, когда организм только-только в приемной камере оказался и еще ни разу свет не увидел. И то, вероятность успеха чуть больше половины. А как глаза открыл – все, в лучшем случае два набора разных воспоминаний, вон, как у… Не важно у кого, или-же, как вариант, классическое раздвоение личности.
– А про два набора чужих воспоминаний, можно подробнее?
– А что подробнее? Примеров захотел, так на себя в зеркало посмотри. Откуда ты знаешь, что меня студенты бабой Глашей звали, хотя школу закончил, по твоим словам, когда переходной шлюз пять лет, как закрыли и я уже здесь в «эмиграции» эти пять лет жила. Причем твои-то дополнительные воспоминания, это просто перекрестные помехи. Но вспомни свой шок при попадании в лагерь, и знай, что это еще цветочки.
Посидели с бабулей еще побеседовали, а на прощание она сказала.
– Не думай, что я хочу оправдаться, но поверь – двадцать лет назад были еще причины вас за побочный эффект и неудачу эксперимента выдать.
А я только махнул рукой и пошел смотреть, как там погорельцы справляются.
А справляются погорельцы хорошо: домик, можно сказать, готов к заселению, только стекла остались. Вся мебель: кровати – две штуки, шкаф платяной – одна штука, тумбочки прикроватные – две штуки, стол – одна штука, стулья – две штуки стоят перед входом. Заяц-Сережа с Васькой оттирают копоть с наружной стены, Сыроежкин обещал после ужина стекла вставить, внутри – обои поклеены и Оксана с Гришкой пол домывают.
– Алиса или вожатая видели?
– Алиса видела, сказала, чтоб позвали, когда все сделаем.
– Ну имейте в виду, Алиса злая на вас – юбку-то порвала.
– Нет, уже не злая, уже только делает вид.
Еще лучше. Еще одной заботой меньше.
– Так что вы там сожгли, Вась, какой волшебный порошок?
– Мы селитру с сахаром сплавляли, на топливо ракетное.
– А рецепт откуда?
А рецепт оказался из библиотеки. Книжка там, оказывается, есть по ракетомоделизму, переводная польская.
– Вы, конечно, умные. Но хоть с теми же кибернетиками в следующий раз советуйтесь. И химичьте не в домике, а на воздухе.
Думаю, что бы еще сказать и вспоминаю фрекен Бок.
– Боже, какая это мука – воспитывать!
Пироманьяки оценили, фыркнули все четверо. Вспоминаю – что еще на сегодня и понимаю, что всё. Сегодняшнюю программу я выполнил – можно развлекаться. Сейчас дойду до клубов, спрошу у Электроника лично про помощь и пойду к себе, переоденусь к волейболу.
По дороге, на площади, вижу Алису, злющую, с метлой в руках. В кои-то веки вспомнила про обязанности, или, что больше похоже на правду, ей напомнили.
– Привет рыжая, летать учишься?
Рыжая только грозит мне метлой и беззвучно шевелит губами.
– А я ведь помочь хотел. Подтолкнуть в небо, так сказать.
– Смейся-смейся. Смешно ему.
– Алис, я сейчас до кибернетиков дойду и вернусь помогать, не заканчивай без меня.
Это я ей уже на выходе с площади кричу, а Алиса только машет рукой. То ли «хорошо, я поняла», то ли «без тебя разберусь». На обратном пути гляну что и как.
В кружке у кибернетиков без робота несколько пустовато. Сыроежкин, как раз, режет стекло, напевая: «Полюби ты Женя, Электроника, пока его током не убило...». Все приборы со стола убраны на пол, на верстак, на подоконники. На столе лист стекла, а вокруг ходит Сыроежкин, с деревянной линейкой и алмазом, два стекла уже вырезано, осталось последнее. Шурик сидит тут-же и безучастно взирает на компаньона.
– Привет, помощь нужна?
– Да тут помогать то. А вставить – твои помогут, пусть работают, поджигатели.
– Я им сказал, что если в следующий раз чего строить надумают – пусть с вами советуются.
– Ну, пусть советуются, за совет денег не берем.
Пока так разговариваем и последнее стекло со щелчком отделяется от большого листа, точно по линии реза. Сыроежкин, надев кожаные перчатки и широко раскинув руки, берет остаток листа и просит.
– Семен, дверь в кладовку открой и там помоги мне со стеклом развернуться. А то одному тяжело.
Я срываюсь с места, открываю перед Электроником дверь в кладовку, пропускаю его вперед, потом захожу сам. В кладовке мы вдвоем осторожно задвигаем стекло за шкаф.
– Слыхал что Шурик с роботом учудил? – Вполголоса спрашивает Электроник.
– А что учудил?
– Да сбежал от него робот. Вынес, говорит, на улицу, хотел ходовые испытания провести. Включил, а тот, может сигнал какой по радио поймал, как вчесал на полной скорости, и ворота, как назло, приоткрыты были. Говорит, догнать пытался, потому сам и потерялся в лесу. Но робот сорок километров в час бегает, разве догонишь. Так что, в поход пойдем – смотри, может где в овраге или в кустах увидишь, так сразу дай нам знать. И, не говори с Шуриком о роботе. Видишь – сидит потерянный, переживает.
Выходим из кладовки, я помогаю Электронику упаковать вырезанные стекла в старое одеяло, он берет с собой эти стекла, инструмент и отправляется к погорельцам, а я иду на площадь, спасать Алису. Или, может, учить летать на метле, этому, правда, она сама кого хочешь научит.
Как-то незаметно я стал относиться к этому лагерю как к своему, действительно, дому. Вот и сейчас поймал себя на мысли о том, что иду подметать площадь не только ради красивой девушки, не только ради хорошего человека, а еще и чтоб в моем доме порядок был. Ну, при всей своей нелюбви к порядку, половину площади Алиса уже подмела, не как Славя, конечно, но видно, что площадь метеная.
– Пришел, все-таки.
– Ну, поиздеваться над ближним, это святое. Давай метлу и можешь начинать.
– Что начинать?
– Ну издеваться же.
– Да не хочу я над тобой издеваться, настроения нет.
Пока подметаем я предупреждаю о визите Пионера и рассказываю о перепуганной Сашке. Потом разговор переходит на волейбол, на Катю с Викой, на футболистов-погорельцев.
– Электроник пошел стекла вставлять, так что, после ужина можешь принимать работу. Хотя у тебя есть выбор.
– Это какой?
– Ну, я пойду, до места завтрашнего костра пройдусь, тропу посмотрю. Как раз до темноты успеем туда-обратно. Хочу вас двоих пригласить, за компанию.
– За компанию, говоришь. Все такое вкусное, ты знаешь. Хочется и над погорельцами поиздеваться, и с тобой погулять… А, пусть над ними Ольга издевается, я в нее верю!
– Очень хорошо, Алиса, что ты в меня веришь, но нельзя ли повежливее. Я же все-таки вожатая и не самая плохая. А то разбаловал вас Семен.
Бедная Алиса от неожиданности аж приседает. Да, умеет вожатая подкрадываться, одна из немногих неразгаданных мной ее способностей. Вот же, минимум двадцать шагов асфальта до ближайших кустов, а Ольги только-что не было, а вот она уже есть. К счастью, не так часто она этим своим навыком пользуется, а то каждой тени, каждого шороха бы пионеры шарахались. Я демонстративно смотрю на Ольгу, смотрю на асфальт у ней под ногами, смотрю на небо и бормочу под нос себе: «С Генды, что-ли, спрыгнула?»
– Семен, ты мешаешь педагогическому процессу! – Алиса уже пришла в себя. Слушаю вас, Ольга Дмитриевна.
А Дмитриевне сказать-то особо и нечего. Она обводит взглядом площадь, чуть кривится, видя кое-где полосы пыли на асфальте, но, в конце-концов, отпускает Алису взмахом руки.
– Семен, я о походе завтрашнем хочу с тобой поговорить еще раз. Ты уверен, что нужно туда пионеров вести? Может, на старое место?
– Ольга, вот, после ужина мы с девочками сходим и посмотрим. Если хоть малейшее сомнение будет – пойдем на старое.
И вот мы втроем: Алиса, Ульяна и я идем в сторону старого лагеря. У меня в руках топор, у Ульяны – мачете, ну, на самом деле, здоровенный ножик с кухни, у Алисы – лопата, вдруг придется спуск к воде подровнять, ступеньки там сделать. На лопате, кстати, Ольга настаивала, а я поддержал. Вид, конечно, потешный, Алиса стеснялась, поэтому по территории лагеря лопату пришлось нести мне.
Тропа до старого лагеря настолько утоптана, что просто не верится ни в призрак вожатой, ни в призраки пионеров. Кажется, что ежедневно по ней ходят пионеры: отрядами, звеньями и по одиночке. Видимо в поисках этих самых призраков. Показываю на едва заметную боковую тропку к провалу.
– Помните?
– Конечно Сёмка, сегодня же дата. Ровно цикл назад ты в бомбоубежище надругался над невинными пионерками.
– Язва.
– Сам дурак. Но любим мы тебя не только за это.
Идем дальше, и вот перед нами поляна старого лагеря. Девчонки просятся заглянуть на чердак. Ну и я с ними, за компанию. Как ни странно, но матрас на месте, одеяло с подушкой тоже. Веночек на подоконнике высох и скукожился. Смотрю на него с грустной улыбкой и перехватываю такой же взгляд Алисы. Киваем друг-дружке.
– А вы знали, что Лена Второго прячет здесь недалеко, у озерка? Пятнадцать минут ходьбы днем?
– Скажем так, догадывались. А вот ради чего, спрашивается, вся эта война? Неплохой парень оказался. Смурной какой-то, но не вредный.
– Думается мне, не его вы караулили, а других. Только, как с испорченным телефоном все получилось. Не в лотерею, а в карты и не выиграл, а проиграл.
– Сём, ты опять нам эту стрелу поминаешь?
Ох, простите девки, я не себя имел в виду.
– Простите девочки, я не хотел вас обидеть, я не наше с вами знакомство имел в виду. Я о некоторых двойниках моих. Тех, что друзей обижают. Настолько, что Сашка едва не исчезла.
Спускаемся по рассыпающейся лесенке и опять выходим на поляну. Трава Ульянке минимум по грудь, а кое где и выше. Я оглядываюсь и, наконец, вижу на юго-юго-западном краю поляны характерный V-образный прогал.
– Пионерки, нам туда.
Отдаю Алисе топор, сам забираю у нее лопату, мы строимся клином и врубаемся в заросли травы, а кое-где и маленьких березок. Через полчаса размахивания руками мы потные стоим у начала просеки, над нами вьется туча насекомых, а позади нас, до заброшенного корпуса тянется свежепроложенная тропа.
– Ну вот, завтра наше стадо пройдет и совсем хорошо будет.
Смешанный лес, с этой стороны старого лагеря, сменяется корабельными соснами, к реке ведет не тропа, а настоящая дорожка мощеная плитами, обсаженная барбарисом и шиповником. Почти прямая, только загибается так, что последний участок смотрит точно на юг. Конечно, за прошедшие годы почти все благоустройство потерялось. Трава проросла сквозь стыки плит и сквозь трещины в них, кусты никто не стрижет и не пересаживает, поэтому разрослись они совершенно безобразно, но все равно, следы цивилизации еще видны. Даже несколько фонарных столбов уцелело. По плитам, даже заросшим, идти легко и уже через десять минут дорожка заканчивается квадратной поляной, с трех сторон ограниченной кустарником, бывшим когда-то живой изгородью, а с четвертой – речным обрывом.
Когда-то давно река спрямило свое русло так, что «Совенок» оказался на берегу протоки. Теплой, не глубокой и не широкой протоки, ограниченной, как я всегда думал, от основного русла двумя островами. Когда-нибудь эта протока обмелеет, окончательно обособится от основного русла реки и превратится в озеро-старицу, озеро зарастет камышом, а потом заилится и, через стадию болота, станет простой ложбиной. Так и будет, я ошибался только в одном. То, что я принимал за противоположный берег оказалось еще одним островом из-за которого вырывается еще один речной рукав, уж никак не меньше, чем тот, что отделен от «Совенка» островами Ближним и Длинным. Впечатляет, не знаю, какая великая река послужила прообразом, но впечатляет. Противоположного берега, настоящего противоположного берега почти не видно – настолько он далеко, остров, я сразу назвал его остров Дальний, весь зарос лесом, он имеет в длину несколько километров, слега изогнут и обращен выпуклостью к лагерю. И все три потока воды сливаются, прямо напротив нас, и бьют в обрыв метрах в пятистах правее. Вид с обрыва просто фантастический: Солнце, светит откуда то из-за спины и подсвечивает и оба маленьких острова, и макушку Генды, и два основных речных рукава и такой далекий противоположный берег. На острове Дальнем что-то блестит, без бинокля не разглядеть, но, кажется, там, на острове, есть еще одно маленькое озерцо. Коршун парит где-то внизу метрах в трех у нас под ногами, из норок в обрыве вылетают и возвращаются назад стрижи, издавая характерные визгливые звуки. Просто, ради одной этой картины стоило сюда идти. Фотоаппарата нет, жаль.
– Мне хочется взлететь.
– Не тебе одному.
– И не вам двоим.
Оглядываю поляну. Да, вот, вдоль обрыва несколько утонувших в траве парковых скамеек, вот упавшие качели, а вот столбики, отмечающие край обрыва. Осторожно подхожу к самому краю, остатки лестницы ссыпались вниз и лежат на замусоренном плавником пляже аккуратной кучкой.
– Какая же красота! Сём, мы же не будем так сразу возвращаться?
Мы то не будем, но вот пионеров я сюда не поведу, хотя…
– Алис, сможешь завтра до обеда сюда прийти с парнями из среднего отряда, площадку подготовить? Нужно будет дров насобирать и напилить, костровище соорудить и по тем столбикам веревки натянуть.
– Сделаем.
– Ну, тогда, давайте присядем.
Мы разводим небольшой костерок и сидим, болтая ни о чем, и обо все на свете, глядя, как темнеет небо и восходит Луна.
Мы уходим налегке, мол туда-обратно,
Возвращаемся не те, что ушли когда-то.
– Девочки, обещайте мне одну вещь. Что не уснете снова, когда я уйду. Мир, даже в этом искалеченном варианте, слишком хорош, чтобы от него отказываться.
Девочки понимают меня без пояснений и Алиса, которая, в общем-то, в курсе, и Ульяна, которая, теоретически, ни о чем не знает.
– В субботу?
– Да, уеду с вами. А вернусь уже другим. Бабуля говорит, что циклов на сто, минимум, так что вы имеете все шансы меня дождаться. А можете попробовать меня разбудить, только я не знаю, как.
– Сём, мы тебе говорили, что ты гад?
– Неоднократно.
– Лена знает?
– Что я гад? Подозревает. А то, что мне три дня осталось – знает. Бабуля еще знает, а остальные – те просто не поймут.
Девки подлазят и прижимаются ко мне с боков – прощаются. Мы еще три дня вместе, но прощаемся сейчас. Сидим, уже молча, пока не темнеет окончательно и костер не прогорает. Я откатываю лопатой головешки к обрыву и отправляю их вниз, потом забрасываю остатки костра землей.
– Ну что, пошли?
Луна поднялась и в фонаре нет необходимости. Десять минут до старого лагеря, пять минут по поляне, и еще двадцать минут от старого лагеря, и мы в «Совенке». У домика амазонок прощаюсь с ними.
– Семка, с тебя прощальный банкет.
– Уля, я тебя обожаю.
Кажется в тоску и безысходность я девок не вогнал. Значит, основная моя задача на ближайшие три дня, это закрепить. На том и расходимся.
На лавочке Лена. Не одна, поэтому не подхожу к ней, а только улыбаюсь и шутливо отдаю честь двумя пальцами. Лена улыбается в ответ, а кавалер кивает.
Завтра у нас по графику заплыв за земляникой и вечером поход. Быть по сему и, до свидания, среда.
Лена(БЛ) Алиса(БЛ) Ульяна(БЛ) Ольга Дмитриевна(БЛ) Шурик(БЛ) Электроник(БЛ) Женя(БЛ) и другие действующие лица(БЛ) очередной бред Дубликат(БЛ) Визуальные новеллы фэндомы Фанфики(БЛ) Бесконечное лето Ru VN
Продолжение.
Глава 1 http://vn.reactor.cc/post/2310619
II
Беспокойство
Просыпаюсь от криков Ульяны, ну, не от криков, а от разговора на повышенных тонах. На секунду напрягаюсь, потом понимаю, что убивать никто никого, кажется, не собирается, но вмешиваться, все равно, придется, тем более – мое имя поминается через слово. Жаль, но вынужден встать, натянуть шорты и футболку, и, как есть спросонья, выползти из спортзала. Только выполз и понял, что пострадает сейчас бедный физрук. На моих глазах разворачивается эпическая словесная битва, Ульяна vs Александра. Нападает Ульяна, но, к чести Саши, я должен сказать, что она достойнейше держит оборону и отступать не собирается, а виноват во всем я. Кто вчера разрешил Александре бегать по утрам на стадионе? Кто вчера назначил Ульяну «директором стадиона» и не предупредил об утренней бегунье? А Ульянка слишком добросовестно отнеслась к своим обязанностям и ни свет ни заря заявилась на спортплощадку. Не люблю и даже боюсь ссор, а женские ссоры для меня вообще – источник паники, но приходится вмешиваться.
– Да, я разрешил! Да, я не предупредил! Потому что забыл. Нет, разрешение не отменяю и по новой его получать не нужно! Я вообще не понимаю, почему нужно просить разрешение на посещение спортплощадки! Она для того и построена, чтобы на ней заниматься! А вот за порядком следить как раз надо! И к моим помощникам нужно относиться с уважением! Да обижайтесь обе! На меня тоже можно, и нужно! Ульяна, три круга по стадиону сделать не хочешь? Не «за что», а «почему»! Чтобы не продолжать скандал на пустом месте, и сбросить пар. Чтоб тебе не было одиноко я тоже с тобой бегу, и, как раз я – «за что», за то, что не предупредил, и не четко обозначил права и обязанности. Со мной, значит, хочешь? После футбола жду твоих предложений. И ты с нами собралась бежать? А ты то почему? Как и Ульяна? Ну побежали тогда, командуй! Стой! Девушки, простите меня за это мое недоразумение, и за то, что орал на вас. Да? Вы тоже орали? Я не заметил. Все еще хотите бежать? Тогда командуй: «На старт!»
Вот так началось утро вторника, но что хорошо в девушках – обе они отходчивые, пробежали три круга и дальше все вполне мирно. Надеюсь что обойдется, потому как только интриг и злых сплетен мне не хватало.
– Девушки, вы злитесь на меня?
– Я злюсь. Из-за разрухи в твоей голове мы оказались в дурацком положении.
Саша молчит, но вижу, что согласна с Ульяной.
– И что мне делать? Прощения я попросил, сам себя попытался наказать. Вас не наказывал, кстати, когда вас в пробежку отправлял. Вы могли бы и отказаться бегать, ничего бы в наших отношениях не изменилось. Просто нужно было вас как-то переключить со скандала, на что-то еще. Получилось криво, ну уж как получилось.
– Ладно, проехали.
– Саш, ты завтра-то приходи, а то всю охоту заниматься тебе отбили, а вообще-то, мы очень добрые и замечательные.
– Я догадалась, добрые и замечательные… Что я, не знаю вас, какие вы на самом деле? Все в порядке, уж какие есть – такие есть, я вовсе не против. Пока, на линейке увидимся.
Улыбнулась и убежала.
Сколько-сколько там Саше лет? И в голове, и физически? Неделю назад от нее такую речь услышать было просто невозможно. Даже вчера она себя не так вела. Вот, действительно, перестали девушку в патруле прятать, она и начала в норму приходить.
– Семен, давай окунемся? Как раз, после бега!
Жизнь в спортзале имеет свое преимущество в том, что я получил в пользование персональный душ, но сейчас, рано утром, вода в нем еще ледяная.
– Умеешь ты уговаривать. Сейчас, только забегу к себе и переоденусь.
Время уже к линейке подходит, которую мне, увы, пропускать теперь нельзя, поэтому быстро окунаемся, переодеваемся у меня и идем на площадь. Устанавливается порядок переодевания сразу и без слов: первой, пока я жду на крыльце, в спортзал заскакивает Ульяна, а потом уже – она ждет меня снаружи.
Не торопясь движемся на линейку, настроение у обоих замечательное, так не хочется его портить, но придется.
– Ульяна, я в спортзале заметил одну пикантную деталь.
– ???
Наклоняюсь к Ульянкиному уху и вполголоса продолжаю.
– Не надо сушить купальники на гимнастических брусьях, рыжуха моя. Если что – раздевалка есть, ей все равно никто не пользуется, а ключи от нее у меня на столе. А то у меня было большое желание рядом свои плавки повесить. Гм, или это ты место так застолбила?
За все свое время, проведенное здесь, я видел всякую Ульянку: злую, веселую, радостную, плачущую и смеющуюся, в общем – всякую. А вот теперь увидал еще и сконфуженную. Покраснела так, что кожа на лице слилась по цвету с волосами.
– Ну тебя!
Похоже, что угадать я, угадал, но настроение у девушки испортил. Дальше идем молча, а уже перед самой площадью Ульяна вдруг спрашивает.
– Как ты меня сейчас назвал?
– Рыжуха моя. Нельзя было?
– Нет, не в том дело, можно. Я просто что-то вспомнила, как будто меня раньше так уже называли.
– Я называл, только мысленно.
– Нет, не ты. Не помню… Помню только, что хорошо мне было. И вообще, не могу я на тебя обижаться! Вот ты посмеялся надо мной сейчас с купальником этим, я обидеться должна была, а не могу. Может потому что назвал так?
– Обещаю не злоупотреблять!
– Уж постарайся, пожалуйста.
Вот еще чуть Ульянкину память подтолкнул к чему-то. Она же, нет, не она – Алиса про нее говорила, что Ульянка свой дом вообще не помнит.
На площади собрались уже все пионеры ждем только Ольгу. Подходим к Алисе, пока вожатой нет, спрашиваю у девушек.
– Напомните, что там сегодня по графику?
– Ну, по вторникам еженедельная уборка территории лагеря.
То есть, по вторникам здесь уборка. Ну, значит, будем с футболистами сетки натягивать, да стол для пинг-понга устанавливать.
– А вечером, очевидно, дискотека?
– Да, только вечером кибернетики нам уже готовые арбалеты отдавали и мы в засаду уходили.
О господи! Какое счастье, что я пресек на корню эти игры в войнушку. Ищу глазами кого-нибудь из зайцев, нахожу, киваю. Подбегает Оксана.
– Записали?
– Да! Двенадцать человек, у Сережки список.
– Потом, после линейки отдашь. Сейчас после завтрака пойдем на спортплощадку порядок наводить, а потом уже тренировка.
Появляется вожатая.
– Ольга Дмитриевна.
– Да?
– Сегодня же уборка? Тогда я с футболистами на спортплощадке?
– Так, но этого мало. Возьмите на себя еще и пляж.
Что-то не нравится мне, как история опять начинает повторяться и чем больше ты таскаешь сахара для вожатой, тем больше она на тебя этого сахара нагружает. Хотя, вспоминаю свои циклы, в общем-то на уборке работали все, кроме вожатой.
– Хорошо, еще пляж. И, Ольга Дмитриевна, я прошу вас назначить Ульяну моим помощником.
У Ольги Дмитриевны иронически взлетает левая бровь.
– Решили взяться за ее воспитание?
– Мне нужен заместитель на спортплощадке, когда меня там нет. Почему бы этим заместителем не быть Ульяне?
– Ну-ну. Я не возражаю, но за разгромленную спортплощадку и сгоревший спортзал спрошу с вас с особым пристрастием.
– Спасибо, постараемся оправдать доверие. В части разгромленной спортплощадки.
Линейка проходит скучно и однообразно, то есть я, как всегда, не слушаю Ольгу, потому что уже все обговорил до того, а смотреть абсолютно не на что, сегодня даже воробьев нет, но, к счастью, сегодня все заканчивается довольно быстро. Лена отправляется в медпункт, Женя с Сашей в библиотеку, кибернетики к себе, я с футболистами на спортплощадку и на пляж, Мику – тоже к себе, Алиса достается лодочная станция, столовая и вся территория лагеря, включая остановку. В помощь Алисе выделяются все прочие фоновые персонажи. Старшая над всеми – Алиса. Задача Ольги Дмитриевны – дремать в шезлонге с перерывом на обед. «Цели ясны, задачи опгеделены. За габоту товагищи!», – явно передразнивая кого-то изрекает Шурик. Ну, за работу это потом, после завтрака, а пока пионеры начинают свое броуновское движение по лагерю. При этом центр диффузионного облака, состоящего из пионеров, медленно, но верно приближается к столовой. Каждый пионер, вроде бы, идет по своим делам, но, при этом, конечным результатом, каждого его пионерского перемещения, оказывается то, что расстояние между пионером и столовой сокращается на пару десятков метров. Что там говорила Ульяна, про потребности растущих организмов в калориях?
Я дожидаюсь, когда площадь опустеет, сажусь на уже прогретую солнцем лавочку и прикрываю глаза. Лениво думаю, что неплохо будет помочь Алисе в уборке, если останется время. Кто-то присаживается рядом.
– Семен, я вам не помешаю?
– Как вы мне можете помешать, Ольга Дмитриевна? Вот если вы придете на спортплощадку и будете, извините, под ногами вертеться, когда мы сетки начнем натягивать, тогда да. А сейчас, когда я просто жду завтрака, то конечно нет.
Поворачиваю голову в сторону вожатой.
– Я не слишком нахально ответил, Ольга Дмитриевна? Извините пожалуйста. А то, как и я, представьте себя жмурящимся на солнце котом, ну или жмурящейся кошкой.
Интересно, мне кажется, или нет, но где-то там, в глубине ее глаз, сейчас мелькнула Оля. Мелькнула, улыбнулась мне и исчезла.
– Семен, если вы не против, то, когда официоза нет – зовите меня по имени. Меня Ольга зовут. И, наверное, на Ты. Хорошо?
Вот значит как, а мне теперь гадай, или это Оля наружу пробилась, или это я в ранге поднялся, с пионера, до штатной единицы. Так то, конечно хорошо.
– Согласен.
– И как тебе твоя первая смена в новом качестве?
– Я еще не понял, но ничего страшного не увидел и стресса не испытал, пока.
– Это хорошо. Я, честно сказать, очень хочу, чтобы ты у нас тут прижился. Лагерь, сам видишь, практически отрезан от мира, телефон и тот не всегда работает. Случись что, дозвониться до милиции или до скорой будет просто невозможно. Иногда, когда думаю об этом – так страшно становится. Понимаю, что ничего случиться не может, но страшно.
Ну и что я должен на это ответить? Расправить плечи, вскочить на лавочку, заорать и забить себя кулаками в грудь, как самец гориллы или этот, как его...?
– Я сейчас должен забить себя кулаками в грудь и закричать как Тарзан?
– Как Тарзан? – Смеется. Нет, конечно же нет. Просто, поделилась своими иррациональными страхами, наверное теперь легче станет. Я что пришла то. Ты уж, Ульяну не обижай, пожалуйста, а то завтра она что-нибудь напакостит в спортзале, ты не ругай ее тогда сильно, ей это от тебя очень больно принимать будет, потому что ты для нее сейчас просто свет в окошке, какой-то, лучше уж мне скажи, чтобы, как-будто я сама обнаружила и наказала.
– Ты знаешь, Ольга. Осознанно напакостит – накажу, не нарочно если – отругаю и забуду, а скорее всего – прощу, в обоих случаях. А обидеть – я сам за нее, кого хочешь обижу.
– Даже меня? Шучу, не отвечай. Ну смотри сам, только не переусердствуй, а то, знаешь, одних палкой бить бесполезно, а с другими достаточно один раз не поздороваться утром. Люди то разные.
– Я понимаю.
– Ладно, пошли уже завтракать, что-ли. Уже пора.
Идем молча, настроение у обоих, ну не грустное, а какое-то задумчивое. Не знаю о чем думает Ольга, а я так о ней и о Ульяне. Кошмар ужасный, самодур всея лагеря заступается передо мной за первую лагерную хулиганку, которая еще даже ничего и не натворила, и вообще, мой… моя… Гм, интересный вопрос. Скажем так, один из близких мне людей. И у меня их не так много, чтобы ими разбрасываться. Как раз подходим к столовой, смотрю, как Ульянка с крыльца машет мне рукой. Поправка – из самых близких людей.
Поднялись на крыльцо, Ольга пошла на кухню пробу снимать, а я пристроился у перил рядом с девочками.
– Семен, ты манную кашу любишь?
– С вареньем.
– Хочу тебя огорчить. Варенье не завезли. Но зато каша с комками и не сладкая – это хорошая новость.
– Ульян, а ты черный юмор любишь?
– Случается.
– Понятно, тогда сработаемся.
Тут, из дверей столовой, выглядывает Ольга.
– Заходите уже, голодающие.
Каша. Не манная, правда. Пшенная, на молоке и сладкая. Ну, белки, жиры и углеводы организму все равно нужны, поэтому не отказываюсь. Стакан кофе сорта «ячменный-бочковой», кусок белого хлеба с маслом, одно яйцо и ватрушка с творогом. Вот ватрушка выше всяких похвал, а остальное ем и пью механически, хоть не противно и то ладно. Вспоминаю о словах Ольги, а ведь она права.
– Ульяныч, прости меня, пожалуйста.
– Что такое случилось?
– Я совсем не хотел тебя в краску вгонять. Перед линейкой.
– А, ты об этом. Да я и забыла уже. Я же сказала, что не могу на тебя обижаться.
– Ну, можешь или нет, а извиниться я должен.
Тут отвлекается от завтрака Алиса.
– Это вы сейчас о чем? Ульяна, когда он тебя обидел?
– Да не обижал он меня. И вообще, у нас, у физруков свои секреты.
– А… А я думала, что это у нас, у живых свои секреты.
А тут уже снова вмешиваюсь я. Почему то слова Алисы меня покоробили.
– Алиска, тут ВСЕ живые. От бабы Глаши, до Ольги Дмитриевны. Если хочешь выделить нас, говори, я не знаю, «проснувшиеся», что-ли. А что до секретов – у нас с Ульяной свои секреты, у тебя с Ульяной – свои, у нас с тобой – свои и у всех троих – общие. И вон, – киваю на соседние столики, у них тоже свои и между собой, и с каждым из нас. Они, опять киваю, могут быть абсолютные мудаки и за это должны получать своё по полной программе, но только не за то, что их жизнь отмеривается двумя неделями цикла. Извините девочки, вырвалось. Знаешь, когда я это понял окончательно? Когда ты у меня здесь на сцене прощения попросила. Потом еще несколько дней привыкал к этому пониманию. Так что, спасибо тебе за науку.
Все это произношу с долгими паузами, буквально выдавливая из себя, по одному слову. Вот не хочу об этом говорить, а остановиться не могу. Кажется, что важно до девчонок свою точку зрения донести.
– Давайте сменим тему, что-то она тяжелая какая-то? Алиса, тебя Ольга, я смотрю, нагрузила. Я тебе только вечером помочь смогу.
Алиса машет рукой.
– А, не обращай внимания. Каждый цикл так. Главные дорожки, остановку и площадь подметем, название лагеря и лодки подкрасим, пионеров у входа побелим. Ладно, в обед увидимся. Ф-физруки.
Позавтракали и мы, выходим из столовой и не торопясь идем к спортзалу.
– Ульяна, я тебя, наверное, до обеда отпускаю, сетки натянуть, да где-что подправить, я и сам справлюсь, а ты меня после обеда на пляже подменишь. Ты как?
– А что у тебя после обеда? Лене будешь позировать?
– Если бы. Лекция у меня. Будет читать профессор и доктор наук.
– Это повариха что-ли?
– И тем не менее – это так.
– Ладно, договорились.
Нас постепенно догоняют мои футболисты и к спортзалу мы подходим уже окруженные стайкой мальков.
Отпираю спортзал, Ульяна вперед всех бросается к брусьям и сдергивает с них свой купальник. Переглядываемся и синхронно фыркаем, Ульяна, правда, чуть смущается, а мне вдруг очень хочется прижать к себе рыжуху и чуть взлохматить у ней волосы. Вот, если бы не Ольгина вчерашняя просьба о пресечении сплетен… Отпираю тренерскую, отпираю кладовую с инвентарем, командую футболистам хватать сетки и тащить их на площадку – там разберемся.
Обращаюсь к Ульяне.
– У тебя есть, чем шантажировать кибернетиков?
– А тебе зачем?
– Хочу тебе ключи от спортзала дать, чтобы ты дубликаты для себя сделала. Просто мне они тоже нужны, так чтоб ты побыстрее обернулась.
Отцепляю от связки оба ключа от спортзала и ключ от кладовой, отдаю Ульяне.
– До обеда успеешь?
– Пф! За час успею! Они у меня все бросят и вдвоем работать будут!
– Смотри, не загоняй их. Они мне живыми нужны и с полным комплектом конечностей.
Ульяна убегает, а я беру в кладовой молоток, пассатижи, отвертку, большую консервную банку из под зеленого горошка, набитую разнокалиберными гвоздями и шурупами и отправляюсь на площадку следом за октябрятами.
Приятный сюрприз – октябрята уже сами рассортировали сетки: волейбольную туда, бадминтонную сюда, от футбольных ворот – к воротам. Притащил стремянку, залез на ворота – привязал сетку к перекладинам. Зацепил петли у волейбольной и бадминтонной сеток за крючки винтовых стяжек. Кряхтя и упираясь выволок из спортзала под навес два сложенных стола для пинг-понга, сразу же и разложил их, натянул сетку.
– Сами дальше справитесь?
– Да мы каждую смену, вообще, сами все делаем.
– Ну давайте, а я пойду пройдусь по площадке, подправлю, если что-то отломалось.
Прошелся, загнал обратно несколько вылезших гвоздей. Поставил на ноги лежащую судейскую вышку. Огляделся и сказал, что это хорошо.
Команда моя тоже все закончила, пора и делом, то есть тренировками заняться. Гм, а чем заниматься-то? Сегодня-завтра то я протяну, займемся повторением пройденного, а вот после. Чему их учить-то и как? Придется в библиотеку идти, вдруг там у Жени припасена методичка-другая. Ладно, это будет послезавтра, а сегодня…
– Ну что, господа. Начнем тренировку, потом, если время останется, сможете просто поиграть. Начинаем, как всегда с разминки.
Октябрята фыркают на «господ», а моя лень дает о себе знать.
– Кто хочет стать тренером на пятнадцать минут? Кто хочет провести разминку?
Глава 1 http://vn.reactor.cc/post/2310619
II
Беспокойство
Просыпаюсь от криков Ульяны, ну, не от криков, а от разговора на повышенных тонах. На секунду напрягаюсь, потом понимаю, что убивать никто никого, кажется, не собирается, но вмешиваться, все равно, придется, тем более – мое имя поминается через слово. Жаль, но вынужден встать, натянуть шорты и футболку, и, как есть спросонья, выползти из спортзала. Только выполз и понял, что пострадает сейчас бедный физрук. На моих глазах разворачивается эпическая словесная битва, Ульяна vs Александра. Нападает Ульяна, но, к чести Саши, я должен сказать, что она достойнейше держит оборону и отступать не собирается, а виноват во всем я. Кто вчера разрешил Александре бегать по утрам на стадионе? Кто вчера назначил Ульяну «директором стадиона» и не предупредил об утренней бегунье? А Ульянка слишком добросовестно отнеслась к своим обязанностям и ни свет ни заря заявилась на спортплощадку. Не люблю и даже боюсь ссор, а женские ссоры для меня вообще – источник паники, но приходится вмешиваться.
– Да, я разрешил! Да, я не предупредил! Потому что забыл. Нет, разрешение не отменяю и по новой его получать не нужно! Я вообще не понимаю, почему нужно просить разрешение на посещение спортплощадки! Она для того и построена, чтобы на ней заниматься! А вот за порядком следить как раз надо! И к моим помощникам нужно относиться с уважением! Да обижайтесь обе! На меня тоже можно, и нужно! Ульяна, три круга по стадиону сделать не хочешь? Не «за что», а «почему»! Чтобы не продолжать скандал на пустом месте, и сбросить пар. Чтоб тебе не было одиноко я тоже с тобой бегу, и, как раз я – «за что», за то, что не предупредил, и не четко обозначил права и обязанности. Со мной, значит, хочешь? После футбола жду твоих предложений. И ты с нами собралась бежать? А ты то почему? Как и Ульяна? Ну побежали тогда, командуй! Стой! Девушки, простите меня за это мое недоразумение, и за то, что орал на вас. Да? Вы тоже орали? Я не заметил. Все еще хотите бежать? Тогда командуй: «На старт!»
Вот так началось утро вторника, но что хорошо в девушках – обе они отходчивые, пробежали три круга и дальше все вполне мирно. Надеюсь что обойдется, потому как только интриг и злых сплетен мне не хватало.
– Девушки, вы злитесь на меня?
– Я злюсь. Из-за разрухи в твоей голове мы оказались в дурацком положении.
Саша молчит, но вижу, что согласна с Ульяной.
– И что мне делать? Прощения я попросил, сам себя попытался наказать. Вас не наказывал, кстати, когда вас в пробежку отправлял. Вы могли бы и отказаться бегать, ничего бы в наших отношениях не изменилось. Просто нужно было вас как-то переключить со скандала, на что-то еще. Получилось криво, ну уж как получилось.
– Ладно, проехали.
– Саш, ты завтра-то приходи, а то всю охоту заниматься тебе отбили, а вообще-то, мы очень добрые и замечательные.
– Я догадалась, добрые и замечательные… Что я, не знаю вас, какие вы на самом деле? Все в порядке, уж какие есть – такие есть, я вовсе не против. Пока, на линейке увидимся.
Улыбнулась и убежала.
Сколько-сколько там Саше лет? И в голове, и физически? Неделю назад от нее такую речь услышать было просто невозможно. Даже вчера она себя не так вела. Вот, действительно, перестали девушку в патруле прятать, она и начала в норму приходить.
– Семен, давай окунемся? Как раз, после бега!
Жизнь в спортзале имеет свое преимущество в том, что я получил в пользование персональный душ, но сейчас, рано утром, вода в нем еще ледяная.
– Умеешь ты уговаривать. Сейчас, только забегу к себе и переоденусь.
Время уже к линейке подходит, которую мне, увы, пропускать теперь нельзя, поэтому быстро окунаемся, переодеваемся у меня и идем на площадь. Устанавливается порядок переодевания сразу и без слов: первой, пока я жду на крыльце, в спортзал заскакивает Ульяна, а потом уже – она ждет меня снаружи.
Не торопясь движемся на линейку, настроение у обоих замечательное, так не хочется его портить, но придется.
– Ульяна, я в спортзале заметил одну пикантную деталь.
– ???
Наклоняюсь к Ульянкиному уху и вполголоса продолжаю.
– Не надо сушить купальники на гимнастических брусьях, рыжуха моя. Если что – раздевалка есть, ей все равно никто не пользуется, а ключи от нее у меня на столе. А то у меня было большое желание рядом свои плавки повесить. Гм, или это ты место так застолбила?
За все свое время, проведенное здесь, я видел всякую Ульянку: злую, веселую, радостную, плачущую и смеющуюся, в общем – всякую. А вот теперь увидал еще и сконфуженную. Покраснела так, что кожа на лице слилась по цвету с волосами.
– Ну тебя!
Похоже, что угадать я, угадал, но настроение у девушки испортил. Дальше идем молча, а уже перед самой площадью Ульяна вдруг спрашивает.
– Как ты меня сейчас назвал?
– Рыжуха моя. Нельзя было?
– Нет, не в том дело, можно. Я просто что-то вспомнила, как будто меня раньше так уже называли.
– Я называл, только мысленно.
– Нет, не ты. Не помню… Помню только, что хорошо мне было. И вообще, не могу я на тебя обижаться! Вот ты посмеялся надо мной сейчас с купальником этим, я обидеться должна была, а не могу. Может потому что назвал так?
– Обещаю не злоупотреблять!
– Уж постарайся, пожалуйста.
Вот еще чуть Ульянкину память подтолкнул к чему-то. Она же, нет, не она – Алиса про нее говорила, что Ульянка свой дом вообще не помнит.
На площади собрались уже все пионеры ждем только Ольгу. Подходим к Алисе, пока вожатой нет, спрашиваю у девушек.
– Напомните, что там сегодня по графику?
– Ну, по вторникам еженедельная уборка территории лагеря.
То есть, по вторникам здесь уборка. Ну, значит, будем с футболистами сетки натягивать, да стол для пинг-понга устанавливать.
– А вечером, очевидно, дискотека?
– Да, только вечером кибернетики нам уже готовые арбалеты отдавали и мы в засаду уходили.
О господи! Какое счастье, что я пресек на корню эти игры в войнушку. Ищу глазами кого-нибудь из зайцев, нахожу, киваю. Подбегает Оксана.
– Записали?
– Да! Двенадцать человек, у Сережки список.
– Потом, после линейки отдашь. Сейчас после завтрака пойдем на спортплощадку порядок наводить, а потом уже тренировка.
Появляется вожатая.
– Ольга Дмитриевна.
– Да?
– Сегодня же уборка? Тогда я с футболистами на спортплощадке?
– Так, но этого мало. Возьмите на себя еще и пляж.
Что-то не нравится мне, как история опять начинает повторяться и чем больше ты таскаешь сахара для вожатой, тем больше она на тебя этого сахара нагружает. Хотя, вспоминаю свои циклы, в общем-то на уборке работали все, кроме вожатой.
– Хорошо, еще пляж. И, Ольга Дмитриевна, я прошу вас назначить Ульяну моим помощником.
У Ольги Дмитриевны иронически взлетает левая бровь.
– Решили взяться за ее воспитание?
– Мне нужен заместитель на спортплощадке, когда меня там нет. Почему бы этим заместителем не быть Ульяне?
– Ну-ну. Я не возражаю, но за разгромленную спортплощадку и сгоревший спортзал спрошу с вас с особым пристрастием.
– Спасибо, постараемся оправдать доверие. В части разгромленной спортплощадки.
Линейка проходит скучно и однообразно, то есть я, как всегда, не слушаю Ольгу, потому что уже все обговорил до того, а смотреть абсолютно не на что, сегодня даже воробьев нет, но, к счастью, сегодня все заканчивается довольно быстро. Лена отправляется в медпункт, Женя с Сашей в библиотеку, кибернетики к себе, я с футболистами на спортплощадку и на пляж, Мику – тоже к себе, Алиса достается лодочная станция, столовая и вся территория лагеря, включая остановку. В помощь Алисе выделяются все прочие фоновые персонажи. Старшая над всеми – Алиса. Задача Ольги Дмитриевны – дремать в шезлонге с перерывом на обед. «Цели ясны, задачи опгеделены. За габоту товагищи!», – явно передразнивая кого-то изрекает Шурик. Ну, за работу это потом, после завтрака, а пока пионеры начинают свое броуновское движение по лагерю. При этом центр диффузионного облака, состоящего из пионеров, медленно, но верно приближается к столовой. Каждый пионер, вроде бы, идет по своим делам, но, при этом, конечным результатом, каждого его пионерского перемещения, оказывается то, что расстояние между пионером и столовой сокращается на пару десятков метров. Что там говорила Ульяна, про потребности растущих организмов в калориях?
Я дожидаюсь, когда площадь опустеет, сажусь на уже прогретую солнцем лавочку и прикрываю глаза. Лениво думаю, что неплохо будет помочь Алисе в уборке, если останется время. Кто-то присаживается рядом.
– Семен, я вам не помешаю?
– Как вы мне можете помешать, Ольга Дмитриевна? Вот если вы придете на спортплощадку и будете, извините, под ногами вертеться, когда мы сетки начнем натягивать, тогда да. А сейчас, когда я просто жду завтрака, то конечно нет.
Поворачиваю голову в сторону вожатой.
– Я не слишком нахально ответил, Ольга Дмитриевна? Извините пожалуйста. А то, как и я, представьте себя жмурящимся на солнце котом, ну или жмурящейся кошкой.
Интересно, мне кажется, или нет, но где-то там, в глубине ее глаз, сейчас мелькнула Оля. Мелькнула, улыбнулась мне и исчезла.
– Семен, если вы не против, то, когда официоза нет – зовите меня по имени. Меня Ольга зовут. И, наверное, на Ты. Хорошо?
Вот значит как, а мне теперь гадай, или это Оля наружу пробилась, или это я в ранге поднялся, с пионера, до штатной единицы. Так то, конечно хорошо.
– Согласен.
– И как тебе твоя первая смена в новом качестве?
– Я еще не понял, но ничего страшного не увидел и стресса не испытал, пока.
– Это хорошо. Я, честно сказать, очень хочу, чтобы ты у нас тут прижился. Лагерь, сам видишь, практически отрезан от мира, телефон и тот не всегда работает. Случись что, дозвониться до милиции или до скорой будет просто невозможно. Иногда, когда думаю об этом – так страшно становится. Понимаю, что ничего случиться не может, но страшно.
Ну и что я должен на это ответить? Расправить плечи, вскочить на лавочку, заорать и забить себя кулаками в грудь, как самец гориллы или этот, как его...?
– Я сейчас должен забить себя кулаками в грудь и закричать как Тарзан?
– Как Тарзан? – Смеется. Нет, конечно же нет. Просто, поделилась своими иррациональными страхами, наверное теперь легче станет. Я что пришла то. Ты уж, Ульяну не обижай, пожалуйста, а то завтра она что-нибудь напакостит в спортзале, ты не ругай ее тогда сильно, ей это от тебя очень больно принимать будет, потому что ты для нее сейчас просто свет в окошке, какой-то, лучше уж мне скажи, чтобы, как-будто я сама обнаружила и наказала.
– Ты знаешь, Ольга. Осознанно напакостит – накажу, не нарочно если – отругаю и забуду, а скорее всего – прощу, в обоих случаях. А обидеть – я сам за нее, кого хочешь обижу.
– Даже меня? Шучу, не отвечай. Ну смотри сам, только не переусердствуй, а то, знаешь, одних палкой бить бесполезно, а с другими достаточно один раз не поздороваться утром. Люди то разные.
– Я понимаю.
– Ладно, пошли уже завтракать, что-ли. Уже пора.
Идем молча, настроение у обоих, ну не грустное, а какое-то задумчивое. Не знаю о чем думает Ольга, а я так о ней и о Ульяне. Кошмар ужасный, самодур всея лагеря заступается передо мной за первую лагерную хулиганку, которая еще даже ничего и не натворила, и вообще, мой… моя… Гм, интересный вопрос. Скажем так, один из близких мне людей. И у меня их не так много, чтобы ими разбрасываться. Как раз подходим к столовой, смотрю, как Ульянка с крыльца машет мне рукой. Поправка – из самых близких людей.
Поднялись на крыльцо, Ольга пошла на кухню пробу снимать, а я пристроился у перил рядом с девочками.
– Семен, ты манную кашу любишь?
– С вареньем.
– Хочу тебя огорчить. Варенье не завезли. Но зато каша с комками и не сладкая – это хорошая новость.
– Ульян, а ты черный юмор любишь?
– Случается.
– Понятно, тогда сработаемся.
Тут, из дверей столовой, выглядывает Ольга.
– Заходите уже, голодающие.
Каша. Не манная, правда. Пшенная, на молоке и сладкая. Ну, белки, жиры и углеводы организму все равно нужны, поэтому не отказываюсь. Стакан кофе сорта «ячменный-бочковой», кусок белого хлеба с маслом, одно яйцо и ватрушка с творогом. Вот ватрушка выше всяких похвал, а остальное ем и пью механически, хоть не противно и то ладно. Вспоминаю о словах Ольги, а ведь она права.
– Ульяныч, прости меня, пожалуйста.
– Что такое случилось?
– Я совсем не хотел тебя в краску вгонять. Перед линейкой.
– А, ты об этом. Да я и забыла уже. Я же сказала, что не могу на тебя обижаться.
– Ну, можешь или нет, а извиниться я должен.
Тут отвлекается от завтрака Алиса.
– Это вы сейчас о чем? Ульяна, когда он тебя обидел?
– Да не обижал он меня. И вообще, у нас, у физруков свои секреты.
– А… А я думала, что это у нас, у живых свои секреты.
А тут уже снова вмешиваюсь я. Почему то слова Алисы меня покоробили.
– Алиска, тут ВСЕ живые. От бабы Глаши, до Ольги Дмитриевны. Если хочешь выделить нас, говори, я не знаю, «проснувшиеся», что-ли. А что до секретов – у нас с Ульяной свои секреты, у тебя с Ульяной – свои, у нас с тобой – свои и у всех троих – общие. И вон, – киваю на соседние столики, у них тоже свои и между собой, и с каждым из нас. Они, опять киваю, могут быть абсолютные мудаки и за это должны получать своё по полной программе, но только не за то, что их жизнь отмеривается двумя неделями цикла. Извините девочки, вырвалось. Знаешь, когда я это понял окончательно? Когда ты у меня здесь на сцене прощения попросила. Потом еще несколько дней привыкал к этому пониманию. Так что, спасибо тебе за науку.
Все это произношу с долгими паузами, буквально выдавливая из себя, по одному слову. Вот не хочу об этом говорить, а остановиться не могу. Кажется, что важно до девчонок свою точку зрения донести.
– Давайте сменим тему, что-то она тяжелая какая-то? Алиса, тебя Ольга, я смотрю, нагрузила. Я тебе только вечером помочь смогу.
Алиса машет рукой.
– А, не обращай внимания. Каждый цикл так. Главные дорожки, остановку и площадь подметем, название лагеря и лодки подкрасим, пионеров у входа побелим. Ладно, в обед увидимся. Ф-физруки.
Позавтракали и мы, выходим из столовой и не торопясь идем к спортзалу.
– Ульяна, я тебя, наверное, до обеда отпускаю, сетки натянуть, да где-что подправить, я и сам справлюсь, а ты меня после обеда на пляже подменишь. Ты как?
– А что у тебя после обеда? Лене будешь позировать?
– Если бы. Лекция у меня. Будет читать профессор и доктор наук.
– Это повариха что-ли?
– И тем не менее – это так.
– Ладно, договорились.
Нас постепенно догоняют мои футболисты и к спортзалу мы подходим уже окруженные стайкой мальков.
Отпираю спортзал, Ульяна вперед всех бросается к брусьям и сдергивает с них свой купальник. Переглядываемся и синхронно фыркаем, Ульяна, правда, чуть смущается, а мне вдруг очень хочется прижать к себе рыжуху и чуть взлохматить у ней волосы. Вот, если бы не Ольгина вчерашняя просьба о пресечении сплетен… Отпираю тренерскую, отпираю кладовую с инвентарем, командую футболистам хватать сетки и тащить их на площадку – там разберемся.
Обращаюсь к Ульяне.
– У тебя есть, чем шантажировать кибернетиков?
– А тебе зачем?
– Хочу тебе ключи от спортзала дать, чтобы ты дубликаты для себя сделала. Просто мне они тоже нужны, так чтоб ты побыстрее обернулась.
Отцепляю от связки оба ключа от спортзала и ключ от кладовой, отдаю Ульяне.
– До обеда успеешь?
– Пф! За час успею! Они у меня все бросят и вдвоем работать будут!
– Смотри, не загоняй их. Они мне живыми нужны и с полным комплектом конечностей.
Ульяна убегает, а я беру в кладовой молоток, пассатижи, отвертку, большую консервную банку из под зеленого горошка, набитую разнокалиберными гвоздями и шурупами и отправляюсь на площадку следом за октябрятами.
Приятный сюрприз – октябрята уже сами рассортировали сетки: волейбольную туда, бадминтонную сюда, от футбольных ворот – к воротам. Притащил стремянку, залез на ворота – привязал сетку к перекладинам. Зацепил петли у волейбольной и бадминтонной сеток за крючки винтовых стяжек. Кряхтя и упираясь выволок из спортзала под навес два сложенных стола для пинг-понга, сразу же и разложил их, натянул сетку.
– Сами дальше справитесь?
– Да мы каждую смену, вообще, сами все делаем.
– Ну давайте, а я пойду пройдусь по площадке, подправлю, если что-то отломалось.
Прошелся, загнал обратно несколько вылезших гвоздей. Поставил на ноги лежащую судейскую вышку. Огляделся и сказал, что это хорошо.
Команда моя тоже все закончила, пора и делом, то есть тренировками заняться. Гм, а чем заниматься-то? Сегодня-завтра то я протяну, займемся повторением пройденного, а вот после. Чему их учить-то и как? Придется в библиотеку идти, вдруг там у Жени припасена методичка-другая. Ладно, это будет послезавтра, а сегодня…
– Ну что, господа. Начнем тренировку, потом, если время останется, сможете просто поиграть. Начинаем, как всегда с разминки.
Октябрята фыркают на «господ», а моя лень дает о себе знать.
– Кто хочет стать тренером на пятнадцать минут? Кто хочет провести разминку?
