Семен Пионер

старт писанины

можно занять свободное место

за участие полагается медалька 

Дубликат. Часть 5.

Глава 1 http://vn.reactor.cc/post/2900488
Глава 2 http://vn.reactor.cc/post/2906357
Глава 3 http://vn.reactor.cc/post/2912485
Глава 4 http://vn.reactor.cc/post/2915101
Глава 5 http://vn.reactor.cc/post/2926880
Глава 6 http://vn.reactor.cc/post/2935043

Глава 7
Срыв сопровождения

Суббота. 23-00. Алиса Двачевская. Бывший центр управления.

Заблудились. Я думала здесь будет легче ориентироваться: тут, ярусом ниже бомбоубежища, и лампочек больше уцелело, и указатели на стенах кое-где висят. Но нет мы уже два часа блуждаем по коридорам выложенным плиткой и пытаемся открыть изредка попадающиеся в стенах двери! Иногда они заперты, тогда я их взламываю фомкой, но всегда за дверями оказывается очередной пустой кабинет или лаборатория. Голые стены, распахнутые шкафы, обрывки бумажек на полу, обрезанные телефонные провода, — как будто все в одночасье собрались и уехали, забрав с собой все ценное. В голове всплыло слово: «Эвакуация», — да, похоже на то. Как спустились по ажурной металлической лесенке на этот ярус, так все ходим и ходим. Я только на перекрестках, на стенах стрелки царапаю, в том направлении, куда мы направились. Хорошо хоть лампочек достаточно и можно фонарик погасить, и включать только при необходимости.
А еще я все думаю о своих словах. О том, что мы и сами каждый цикл здесь оказываемся. Представляю себе, как мы, на негнущихся ногах, выходим из автобуса, как обводим окрестности стоянки незрячими глазами, как не издавая ни звука строимся в колонну. Как наши маленькие колонны из разных лагерей сливаются в одну большую. И опять, как вспышка-воспоминание. Я как-будто наблюдаю себя со стороны.

«Я чуть не падаю, но, сделав еще два шага вперед, удерживаюсь на ногах. Постепенно зрение приходит в норму и я обнаруживаю, что стою, уткнувшись в затылок какого-то пионера, то есть пионерки. Ночь, голубоватый свет фонарей, асфальтированная аллея, обсаженная с двух сторон кустарником, и мы стоим построившись в колонну по десять. Впереди видны бетонные параллелепипеды каких-то зданий. Я иду правофланговая в шеренге, а слева от меня шагает Лена. Через равные промежутки времени колонна делает пять шагов вперед и останавливается.
Пять шагов.
Кто-нибудь объяснит мне, что происходит? В прочем, мне, тогдашней, все равно, а я нынешняя — догадываюсь. Сектор обзора я поменять не могу, поэтому разглядываю детали, те что вижу. Мы с Леной, оказывается, среди своих: вот, впереди, Катька; вот, слева от Катьки, Сашка; вон Ульяна и, рядом с ней, Сыроежкин.
Пять шагов.
Когда колонна поворачивает я могу видеть лица. Глаза у всех открыты, но никто никого не видит. Иногда по лицам пробегают какие-то гримаса, иногда быстро-быстро человек говорит что-то одними губами.
Пять шагов.
Да какого хрена! Пытаюсь вырваться из этого видения, но не получается.
Пять шагов.
Я так и иду рядом с Ленкой. Местность вокруг кажется неуловимо знакомой, но в голову ничего не приходит. Здания впереди все ближе. Я, наконец, узнаю. Это главная аллея «Совенка». То есть не «Совенка», а поселка Шлюз и мы подходим к душевой. Колонна сворачивает и, по двадцать человек, мы заходим в здание.
Склад и санпропускник в одном месте. Пионеры укладывают свои чемоданы на прилавок и сноровисто, даром, что спят, выкидывают из чемоданов и скидывают с себя на пол грязные вещи, а Семены подтаскивают, и аккуратно укладывают в чемоданы, вещи чистые. Нет ни мальчиков не девочек, зомби не знают что такое стыд. Но я то, наблюдатель, знаю. Душевая, опять общая… Как же мне стыдно! После душевой одеваемся. Я опять оказываюсь в черных джинсах и кожаной куртке».
Кажется, от этого чувства стыда, мне наконец удается прийти в себя и оглядеться.

Вот и еще один кабинет, похоже начальник какой сидел: небольшой предбанник для секретаря и два ряда стульев вдоль длинного стола в основном кабинете. Сохранились стулья, этим надо воспользоваться.
— Ленка, давай посидим полчасика, а то с утра на ногах.
— Хорошо.
Ну и перевести дух надо, после увиденного. А ведь все это правда — я понимаю это. Я просто вспомнила то, что не должна была вспомнить. Да, прав Сенька, что никому ничего о здешних порядках не рассказывает. Хорошо, что ни его, ни Второго там не заметила, а то бы со стыда умерла. Надо будет зайти к ним с Ульяной в гости, когда все закончится.
Ленка, похоже, даже не заметила моего состояния. А Ленка мне не нравится. То есть, ее поведение. Такое же безразличие и такая же покорность, как и сегодня утром, перед ее приступом этим непонятным. Борется с собой и на это тратит все силы? Возможно. Завожу Ленку в кабинет, благо в нем лампочка уцелела, усаживаю на стул, сама сажусь на соседний, вытянув гудящие ноги.
— Ленка, ты держишься?
— Ты уже спрашивала меня об этом. Пока держусь.
— Мы далеко?
— Не знаю, где-то рядом. Алиса, — Ленке с трудом даются слова, — я обещаю, что постараюсь предупредить тебя, если мне станет плохо, как утром. Если успею.
«Ну, а я тебя не брошу. Если смогу», — я молчу эти слова, но, кажется, Ленка их улавливает, потому что кивает в ответ. Я достаю из Ленкиной сумки термос с чаем из столовой, достаю два бутерброда, завернутых в бумагу.
— Алиса, ешь одна, мне не хочется.
— Что значит, не хочется? Ешь давай, время ужинать. А то свалишься.
Ленка послушно берет бутерброд, я наливаю ей чай, используя крышку от термоса в качестве стакана.
Через двадцать минут перерыв заканчивается и мы опять выходим в коридор. Справа пришли, значит нам налево. А налево — мы упираемся в развилку. И, что-то Ленка все-таки чувствует, потому-что на развилке поворачивает налево, останавливается и вопросительно смотрит на меня.
— Алиса, завяжи мне, пожалуйста, глаза. Может быть так будет легче.

Воскресенье. 0-30. Елена Тихонова. Бывший центр управления.

Да. С завязанными глазами ориентироваться, действительно, становится легче. Мы подходим к очередной развилке, Алиса завязывает мне глаза и раскручивает меня на месте. Я делаю несколько оборотов вокруг оси, останавливаюсь, жду, когда перестанет кружиться голова. После чего, прислушиваясь к себе, машу рукой в нужном направлении. Так мы прошли уже три развилки и сейчас спускаемся по завитому широкой спиралью коридору. Все ниже и ниже, сердце колотится все сильнее. Коридор делает крутой изгиб влево, поворачивая к оси спирали, пол становится горизонтальным и мы упираемся в двустворчатые металлические ворота. Такие, что в них может пройти небольшой грузовик. Это здесь. Я кладу руки на штурвал, сейчас я начну его крутить и створки ворот поедут в стороны. Моё тело едва подчиняется мне, но у меня получается остановиться.
— Алиса. Дальше я сама.
— Ну уж нет. Столько пройти и остановиться на самом интересном месте.
Ну нет, так нет. Я словно раздваиваюсь. Какая-то часть меня боится за Алису и не хочет, чтобы она шла дальше, а другой мне, той все равно, что будет с этой «подругой детства». И то, что я закавычила эту подругу кажется совершенно нормальным.
— … имей в виду, Ленка. Я тебе что-нибудь этакое сотворить не дам. Я же вижу, что ты сама не своя ходишь. Почти как Семены наверху.
Все как в том сне. Большой зал в котором рядами стоят шкафы набитые электронными блоками. Некоторые из них никогда не включались, некоторые давно умерли, но большинство — живо. Слышно как они тихо гудят. Я иду по проходу между шкафами. На шкафах ни одной надписи, только номер выведенный наверху красным цапон-лаком, но я знаю куда мне идти. Ноги сами ведут. Вот на блоках, на тех есть надписи, и сигнальные лампочки над ними. Одни, их пока большинство, горят успокаивающим зеленым, другие тревожно мигают, третьи буравят красным или желтым глазом: «Синтез», «Рабочий цикл», «Резерв», «Активная фаза», «Потеря контакта», «Срыв сопровождения». Последняя лампочка горит всего на одной плате и я понимаю, что это Семен. Наш общий Семен, он-же Сенька и Сёмка. И еще Сенечка. Это из-за него я здесь, это я должна погасить «Срыв сопровождения» и зажечь любой другой сигнал. «А как же я? — Думаю я про себя. — Я же должна была узнать что-то важное». «Вот и узнала. — Еще одна мысль. — Аварийный эффектор системы». Вокруг все затягивает серым холодным и липким туманом, но я и в тумане знаю куда идти. Слышу, как сзади испуганно кричит Алиса. «Не обращай внимания, ты же ее предупреждала». Но первая часть меня боится за свою подругу детства. Ноги не слушаются ее, но руками она-я еще может управлять. И она-я протягивает руку, куда-то за спину и там перехватывает запястье перепуганной Алисы и чуть его сжимает, успокаивая. Перед мысленным взором появляется мой двойник, пожимающий плечами: «Ну, если тебе так хочется», — я узнаю то своё отражение из сна, которое желало мне счастья. А я понимаю, что нельзя вспоминать о наших разговорах с Алисой, о том, что мы говорили друг-другу, пока шли по коридорам верхнего яруса.
В правильных шеренгах шкафов виден разрыв. Четырех шкафов не хватает, а вместо них стоит подковообразный пульт без единой кнопки, но кнопки здесь и не нужны. Я встаю перед пультом и поднимаю вверх руки, как дирижер. И чувствую под пальцами нити тянущиеся к каждому обитателю каждого лагеря. И все-таки вспоминаю наш разговор с Алисой: «...боюсь, что с теми, кто мне дорог что-то плохое произойдет. Боюсь себя потерять, как здешние Семены. Очень боюсь, что сойду с ума и начну всех убивать».
— Нет! — Мне все-таки удается прокричать это слово.
— Почему? — Молчаливо спрашивает туман вокруг, моим собственным голосом.
— Я не хочу!
— Это не имеет значения.
Мои пальцы начинают шевелиться, поглаживая управляющие нити. Пока разминаясь. Как давно они этого не делали. Я пытаюсь сопротивляться, но сил не хватает. Я сейчас сдамся.
— Ленка, раз уж мы во сне, ты определись с обликом, а не мерцай. — Раздается сзади полузнакомый голос.
Неожиданно становится светло, и туман отступает. Я оглядываюсь на голос и первое, что я вижу, это велосипед. Старая «Украина», много раз падавшая, с, так до конца и не выправленной восьмеркой на переднем колесе. Поднимаю глаза чуть выше и вижу хозяйку. Это девочка лет одиннадцати-двенадцати: ссадины на локтях, ссадины на коленях, сбитые костяшки пальцев, золотисто-рыжие волосы и янтарные глаза; мальчишечьи шорты, стоптанные кеды и оранжевая футболка навыпуск. Девочка смотрит на меня весело и нахально.
— Алиска? А что ты тут делаешь? А мы вот переехали в Ленинград. Я тебе писала, а ты не ответила.
— Ничего не получала. — Говорит Алиска. — Наверное мама твоя письма выбрасывала.
— Да, она может.
— Не обижайся на нее. И опусти уже руки.
Я смотрю на свои руки, на худенькие руки десятилетней девочки. Хочу их опустить и не могу, что-то держит их, что-то прилипло к пальцам и дергает за них, как-будто что-то живое. Как-будто к каждому пальцу приклеено по паутине и эта паутина дергается и дрожит. Я сейчас закричу от страха и проснусь.
— Подожди Ленка, я сейчас! — Кричит Алиса.
Я оглядываюсь и вижу, как она, соскочив с велосипеда, бежит мне на помощь. Велосипед падает, привязанная к багажнику гитара улетает куда-то в сторону, а Алиса вцепляется мне обеими руками в левое плечо. Яркая вспышка на секунду ослепляет нас, а когда зайчики перестают мерцать перед глазами мы обнаруживаем, что оказались на поверхности.
Но лагеря вокруг нет. И леса нет. И реки нет. Вокруг только степь и рассыпающийся на кирпичи постамент в центре этого мира. Он оказывается слева от меня, а, прямо напротив, оказывается моё отражение. Та женщина из моего сна, что желала мне счастья. Мы смотрим друг-другу в глаза, наши руки подняты, как у двух волшебников в магическом поединке, но разница в том, что я хочу опустить свои руки, а моё отражение не дает мне этого сделать. Наши руки словно связаны невидимыми канатами, и что делает одна из нас, тут же повторяет другая. Мне помогает Алиса, но за моим отражением стоит стена непрозрачного тумана и из этого тумана ему, ей, куда-то под лопатки тянутся два серых пульсирующих жгута. Что могут сделать две одиннадцатилетние девочки против Системы?

Воскресенье. 01-00. Алиса Двачевская. Бывший центр управления.

Когда свет погас и отовсюду полез тот самый туман, так что ничего не стало видно, я испугалась. Я кричала не помня себя, пока, в паузе между воплями, не услышала Ленкин голос: «Ну что ты кричишь? Давай сюда руку и не бойся». Мы так и шли, невидимая в тумане Ленка вела меня неизвестно куда, а я уже не кричала а только вздрагивала, успокаиваясь. А потом я отключилась и увидела сон.
«Мне одиннадцать лет и у меня уже два дня, как свой велосипед. Я куда-то ехала, в дом детского творчества, кажется, где учат играть на гитаре, но заехала непонятно куда. Вокруг туман, и только на свободной от тумана площадке, спиной ко мне, стоит моя старая подружка — Ленка. Она уже год, как переехала в Ленинград и ни разу не написала, но я все равно скучаю.
"Какой хороший сон", — думаю я не просыпаясь и зову Ленку. Ленка почему-то во фланелевой пижаме, а за резинку пижамных штанов заткнута какая-то книжка. И, как когда-то давно (Почему давно? Сегодня), или, как когда-то через шесть лет (или двадцать шесть лет) в будущем, я отмечаю с нежностью: "Вот книжная душа". Мы перебрасываемся с Ленкой фразами, а потом я говорю: "Да опусти ты уже руки", — и понимаю, что Ленка не может этого сделать. Напротив Ленки стоит какая-то взрослая, очень похожая на нее женщина и их руки соединены между собой какими-то прозрачными нитями. Ленка пытается опустить руки, а эта женщина не дает. "Ленка, я сейчас!" — Кричу я, и бросив велик бегу Ленке на помощь. Едва я касаюсь ее, как нас переносит куда-то в другое место. Мы оказываемся в голой степи, только слева сложенный из камней и оштукатуренный постамент. А напротив Ленки стоит, по прежнему подняв, нет не подняв, а воздев, руки к небу та женщина. Нас окружает стена тумана и из тумана эта женщина черпает свою силу.
— Алиска, не дай мне сдаться! — Кричит Ленка.
Я смотрю на полосы тумана, касающиеся плеч этой женщины, выглядит это так, как-будто туман положил ей руки на плечи, и встаю позади Ленки сделав так же. Ленка совсем холодная и дрожит. И вытягивает из меня тепло и силы но я стою. Не знаю сколько времени это длится. Час? Два? Сутки? Кажется, о времени здесь говорить неуместно. А потом кто-то говорит мне: "Подвинься, Алиса", — и отодвигает меня влево, а Ленке, на правое плечо, ложится мужская рука. Я бросаю быстрый взгляд — Второй, ему двадцать семь, он в грязной военной форме, в правой руке у него какая-то стреляющая железяка.
— Надо же. Меня с брони сдуло, а я не бросил пока летел. — Второй перехватывает мой взгляд и знакомо виновато улыбается. — Ну, здесь то она точно не нужна! — И железка, я так и не разглядела — что это, летит куда-то в сторону.
После этого действующие лица во сне появляются одно за другим: Сенька, он практически не видим, но он здесь, встает между нами и кладет обе руки на плечи Ленке, поверх наших со Вторым. Две Ульянки, о чем-то беседующие между собой: одна — моя старая подружка, а вторую я не знаю — видимо двойник, они видят нашу группу, прерывают разговор, подбегают и встают позади нас. Две точных моих копии, эти, обе, прежде чем встать в строй, считают своим долгом подойти ко мне и ткнуть меня кулаком в бок: "Привет, сестренка!". Женя, не из нашего лагеря, три Мику, Сашка, наши Электроник и Шурик, незнакомые мне тридцатилетняя женщина и полноватый лысый мужичок лет сорока — этот пристраивается за Вторым и о чем-то с ним перебрасывается фразами. Еще две девочки похожие на Сашку, но не Сашка, очевидно та самая Славя и есть, одна из них кивает нашей Ульяне. Еще какие-то люди встают позади нас, отдавая нам свои силы. Одних людей видно отчетливо, другие почти прозрачны, но они есть. Я чувствую себя проводом, передающим энергию Ленке. Энергии столько, что я сама раскалилась и свечусь, а эти полупрозрачные нити, связывающие руки Ленки и той женщины сияют ярче Солнца. В этом свете видно, что туман неоднороден, в нем мелькают фигуры, лица. Я узнаю себя, Ленку, Семена, Ульяну, кибернетиков. Да, одни здесь, а другие там. В одном месте стена тумана вспучивается на ней формируется волдырь и когда он лопается из него выпадают две фигуры: еще одна Мику и еще одна Славя. Они сотканы из тумана, но они встают в наш строй, за нашими спинами, стараясь протиснуться поближе к Сеньке. Потом в тумане вздувается еще несколько волдырей: Ольги Дмитриевны, трое их, в том числе наша. Нашей — лет девятнадцать, и она кричит через все ряды Сеньке: "Я послушалась тебя и теперь я целая!"
И от этого крика нарушается какой-то баланс, светящиеся жгуты тянущиеся из Ленкиных рук вспыхивают совсем уж нестерпимо и перегорают, как перегорает спираль электрической лампочки. Нам в спину ударяет ветер, я еще успеваю заметить, как этим ветром сдувает туман и всех людей вокруг, кроме нас с Ленкой. И наступает темнота».

Глава I - http://joyreactor.cc/post/2731961

Глава II - http://joyreactor.cc/post/2734911

Глава III - http://joyreactor.cc/post/2740671

Глава IV. Горечь сладкой любви.

Совершенно обыденное утро, Николя встающий раньше будильника, пение птиц за окном, не хватало лишь одного - солнца. Очнувшись ото сна ночного, я побрел к окну - небо затягивалось небольшими тучками, предвещая если не дождь, то точно пасмурную погоду. Это было совершенно не к делу. Я что-то от Николя слышал о шаманах, якобы повелевающих погодой, так вот, сейчас бы они мне очень пригодились.

Покончив с мыслями о погоде, я подошел к своему шкафчику, забрал умывальные принадлежности и направился к умывальникам. Вода была по-прежнему ледяной. Интересно, а работники лагеря что-то об этом знают? Или может у них идеальные условия в их стороне лагеря? Но, тем не менее, я все же умылся. Впрочем, как и всегда. Однако, сегодня почему-то было полным полно пионеров у умывальников. Неужели я проспал? Или до них дошло, что умываться тоже надо?

Домик встретил меня закрытой дверью. Николя уже куда-то ушел. Неплохо, перед завтраком побуду один. Я сел на кровать, и начал думать буквально обо всем. В голове проносились то образы идеального тела Карины, то картины дождя, романтики, вечерних посиделок. Не прошли стороной мою голову и мысли о таблетках. Мать всегда говорила мне, что я тот еще паникер и параноик. Но что-то легче мне от этого не становилось. Не прошла мимо и идея начать профессионально заниматься музыкой. В конце меня накрыло с головой мыслями о совместной жизни с Кариной, о наших маленьких детях, о той заботе и уюте, что будут царить в нашем доме.

Горн призвал всех к завтраку. Мой желудок буквально вторил этой легкой и ненавязчивой мелодии меди. Я не стал сопротивляться.

Что особенного может быть в завтраке? Каша? Нет. Молоко? Нет. Это точно не еда. Тогда может быть атмосфера дружбы? Ха, и это мимо. В завтраке особенно лишь одно - вкус, которой ты испытываешь. И тут он уже подвластен разным факторам: от банального мастерства повара, до твоего настроения. Мне всегда казалось, что чем хуже человеку, тем хуже для него будет любая еда. И наоборот, если человек счастлив - для него и перловка покажется идеальной едой. К чему я это все? Да к тому, что на завтрак нам подали совершенно обычную перловку, а мои вкусовые рецепторы воспринимали её как нечто прекрасное, возвышенное, любимое. Те же самые чувства посещали меня когда я думал или глядел на Карину.

Карина, как и прежде, сидела напротив меня на пару с Мику. Они обсуждали какие-то аккорды и трезвучия, но мне было не до этого. Я лишь сидел и любовался образом любимой. Иногда она поднимала свой взор на меня, а затем смущенно его отводила. Наверное, я бы так и сидел весь день, если бы не общее собрание.

Наше трио дружно шло в сторону общей площади, и когда мы, наконец, пришли, там стояла уже половина наших. Мне пришлось уйти от девочек, чтобы стать в строй. И вот, на сцену выходит неподражаемая звезда нашей, советской эстрады - Ольга Дмитриевна.

- Как вы все знаете, послезавтра у нас отъезд...

Стоп, через два дня? Как? Почему время столь мгновенно? Ведь только вчера Карина приехала... Так, Семен! Не думай о плохом! Быть может, все пойдет куда лучше, чем ты думаешь! Слушай внимательно, там же есть полезная информация, наверное.

-... И потому, я прошу все кружки закрыть сегодня и сдать мне отчеты...

Ну нет, это же Эребор какой-то. Отнять у меня Карину, да еще и музыку? Да как вы смеете! Я ж вас на куски разнесу, черти!.. Впрочем, стоило бы и успокоиться, я подаю слишком много вида.

-... на этом все. Мероприятия на сегодня отменяются.

Ну, в целом последний пункт не так уж и плох. Если мероприятий не будет, может я смогу и с Кариной посидеть подольше? Именно этим я и займусь. Хотя, явно не солнечная погода не способствовала этому. Впрочем, я ведь могу посидеть у Карины в домике? Хм, почему нет. Но моим размышлениям пришел конец, когда сзади голову ударило что-то тяжелое, но мягкое.

- СЕМЕН!

Двачевская. Ну никак она от меня не отвяжется. Не мешало бы её ударить, но моя воспитанность не дает мне это сделать. Сказала бы ей спасибо, Алиса. Впрочем, рыжая была бы достойным врагом.

- Чего тебе?

Лицо бунтарки стало красным от злости. Похоже, она вспомнила наш последний разговор.

- Ты когда-нибудь обещание своего сдержишь?

- Я же сказал тебе, что скоро будет.

- Ты... ты будешь играть прямо сейчас!

От такой наглости я остолбенел. Она взяла меня за руку и повела в сторону сцены.

- Эй, послушай! Мне сейчас не до этого.

- Ничего не знаю.

Мы, точнее она продолжила свой путь, а я все пытался вырваться из её хватки. Все же мысль о том чтобы драться с ней была глупой, если я даже из хватки выбраться не могу.

Но, как всегда и бывает во всяких фильмах, мне пришла подмога. Карина. Её я здесь точно не ожидал увидеть.

- Ты куда его ведешь?

- Не твое дело!

- Дело то как раз мое!

Ого, столько накала. Похоже Алиса переключилась на собеседницу, что ослабило её хватку, и позволило мне выбраться.

- Почему же?

Вопрос бунтарки заставил задуматься Карину. Вот он, итог всей недели. Почему же это её дело?

- Он должен помочь Виоле в мед пункте!

В этот миг я услышал как что-то сломалось. Знаете, такие моменты, когда в фильмах происходит резкий поворот сюжета, причем в плохую сторону, и там такие звуки, будто бы что-то ломается. Так вот, именно это сейчас и произошло. Неужели, все что было, все лишь мимолетность? Хотя, впрочем, на что надеялся такой сыч как я? Да ни на что. Куда мне до нее. Я обычный человек, который то до лагеря из дома не выходил никуда. Да и внешностью явно не одарен.

- А. Но он все равно пойдет со мной. У него должок.

- Тогда я пойду с вами.

- Да пожалуйста

Я взглянул в глаза Карины. Они не испытывали абсолютно никакого сожаления. То есть, все именно так как я и говорил? Но, почему же она тогда так легко отнеслась ко мне вчера, простила все мои проступки?

Вскоре мы подошли к сцене. Алиса дала мне свою гитару и сказала чтобы я играл. На мой вопрос что именно, она ответила что угодно. Ну раз так, то я сыграю то, чему я научился. Это была совершенно простая мелодия, не отличающаяся ничем особенным. Когда я доиграл, Алиса встала со скамьи и подошла ко мне.

- Ну, я ожидала большего! Хотя, и так пойдет. Иди, тебя там ждут.

И она ушла. Оставив нас наедине с Кариной. Я вновь посмотрел в её глаза. Они были все также спокойны, все также красивы. Я хотел с ней заговорить, да во рту все пересохло, и я не смог издать не звука.

Мы просидели так еще пару минут. Вскоре она сама начала разговор.

- Семен. Мне пришлось это сказать, иначе она бы от тебя не отстала.

Оправдывается? Ну я же вижу какое каменное дно у твоего сердца. А ведь я готов был прикрыть его своей рукой!

- Сема, ну не смотри ты на меня так. Я же пыталась спасти тебя от неё.

Во рту все еще пересохло. Я хотел ей возразить, но могу лишь об этом думать. Она встала со скамьи, на которой сидела все это время, и подошла ближе.

- Сема!

Её голос начал ломаться. Ну нет. Похоже она не врала, а я выставил себя таким мудаком! Но все мои мысли сбились, когда она подошла ближе и обняла меня. Она подняла свою голову и посмотрела в мои глаза. Теперь я увидел вместо камня чистую воду, а именно её слезы. Я не смог сдержаться и тоже обнял её. Как мог я думать о ней такое?

Но вскоре мой голос все же вернулся, и я вновь получил возможность с ней общаться.

- Карина. Прости меня... Я... Я не хотел чтобы так вышло.

- Я сама виновата. Виновата в том, что ты влюбился в меня.

Так, сейчас я не понимаю абсолютно ничего. Слезы были из жалости ко мне, а не из-за того, что она извиняется?

- Я... я не могу теперь себя простить. Мы не можем быть вместе.

- Почему? Почему же? Что-то во мне не так?

- Нет... Ты очень замечательный человек. И я бы встречалась с тобой. Но...

Она опустила глаза. А затем и вовсе взяла меня за руку и повела меня куда-то

- Куда мы идем?

- Идем, идем. Ты сам все поймешь.

Мы шли пару минут, пока наконец не показался медпункт. Мы поднялись в него.

- Виолетта Церновна, мы пришли.

- Ага. Хорошо, вот, все на столе.

Медсестра куда-то вышла, оставив нас наедине. Карина отпустила мою руку и направилась в сторону стола как можно быстрее. Она покопалась в оставленных там бумагах, взяла одну из них и подошла ко мне.

- Вот, смотри.

Сама же Карина принялась делать работу, которую ей оставили, пусть и со слезами на глазах. Она раскладывала бумаги по папкам в алфавитном порядке. Ну а я же опустил свой взгляд на листок, который она мне вручила.

" Медицинская справка."

Там было что-то заполнено на её имя, адрес и так далее. Ага, вот, видимо то, что она хотела мне сказать.

"... рак легких..."

Что? Это... это значит, что она скоро умрет? Скоро её не станет?

- Я вижу... Ты уже прочитал.

Она вновь подбежала ко мне. Вновь теплые объятья. Я еще крепче обнял её. Я совсем не хотел отпускать её. Хотя бы сейчас, хотя бы на миг, она должна быть рядом. Я не смогу отпустить её сейчас, не так просто.

- Тогда, на свидании, я поддалась чувствам... Ты мне действительно нравишься, но я не хочу чтобы ты страдал. Тогда я не смогла себя остановить.

Она вышла из объятий и вновь направилась к столу, где лежала стопка бумаг. Карина принялась её разбирать, как ей и сказали. Я же стоял статуей, и просто не понимал, как же такое может быть.

- Может поможешь?

Я машинально кивнул головой и направился к столу.

...

Мы так и просидели молча, разбирая бумаги, без которых дальше не пройти. Мы пропустили обед, но Виола любезно предоставила нам кое-какую еду, и нам вполне этого хватило. За окном все то время стучал мелкий, но громкий дождь. Он не нагонял ничего радостного. К тому времени, когда мы разобрали бумаги, дождь превратился в ливень. Карина сказала, что я могу идти, но я не мог. Вернее, я не хотел.

- Я.. я хочу быть рядом с тобой.

- Нет, тебе лучше уйти. Просто забудь меня. Тебе же легче будет.

Я не смог ей ничего сказать. Моя интуиция подсказала мне, что все же стоит уйти. Стоит немного подождать. Следуя своей интуиции, я вышел из медпункта. Дождь обильно поливал все вокруг. Казалось, будто бы он идет уже день, но это было не так. Не имея ни зонта, ни плаща, я боялся выйти с веранды. Но вскоре понял, что это наименьшая из текущих бед.

...

Хотелось бы, чтобы когда говоришь "я в домике" решались бы все проблемы, как в детстве. Но теперь, это лишь место моего пребывания. Весь мокрый, холодный, зяблый и пришел домой. Но дом ли это? Есть ли вообще теперь где-то дом? В голове все еще кружится и её диагноз в медицинское карте, и её настрой. Тяжесть этих мыслей клонила меня в сон, да и дождь, все еще не утихающий, стучал весьма ритмично, успокаивающе. Мои веки тяжелели, мысли были все тяжелее, и я уснул.

...

Горн, лишь он вернул меня к жестокой реальности. Дождь еще не утих, и, похоже, не собирался. Правда, желания есть у меня совсем нет, да и не скоро появится. Я лишь начал гневно метаться из угла в угол, матеря все на своем пути, особенно горн, который вывел меня из сна. В данный момент я считал, что ничего хорошего произойти не может. Все мои мысли улетучились, осталось место лишь гневу. И так было бы еще долго, если бы не внезапный стук в дверь. Я не сильно хотел его открывать, но понял, что если бы это был Николя, он бы зашел без церемоний. Да и кто из пионеров придет сюда во время ужина? Тем не менее, я все же подошел к двери и отрыл её. Я уже готов был выразить весь свой гнев в этого человека. Но не смог.

Передо мной стояла Карина, и она была то ли в слезах, то ли в каплях дождя. Я мгновенно бросился обнимать её и завел в домик. Закрыв за собой дверь, я присел вместе с ней на кровать. Мне было совершенно плевать на то, что она вся промокшая от дождя. Я лишь хотел видеть её, обнимать, согревать. И если она пришла, видимо она хотела того же.

- Сема... Я подумала... И поняла, что не могу оставить тебя вот так... Ты сможешь простить меня?

Она уткнулась лицом в мою грудь. Ну как такому отказать? Я взглянул в её глаза, они были полны счастья, и я нежно поцеловал её в лоб. Она обхватила мою голову, и поцеловала меня в губы.

- Я так понимаю, да?

Я молча кивнул, и обнял её. Она прижалась ко мне, и потянула меня вниз, лечь на кровать. А мог ли я сопротивляться? Конечно же нет. Мы лежали и глядели друг на друга.

- Сема, знаешь... Так как ты уже видел меня голой...

Не договорив свою фразу, она стянула с себя галстук и начала расстегивать рубашку.

- Так вот... Может, разденемся вместе?..

Её лицо покраснело. Я не стал противиться её воле. Вскоре из одежды на нас осталось лишь нижнее белье.

- Карин, твое тело просто прекрасно.

Из-за страсти и волнения, я кое-как выдавил из себя эти слова и провел рукой по её бедру. Затем моя рука начала гладить её волосы. Они были словно шелковыми.

Она сняла с себя лифчик, и моему взору вновь открылись её груди. Я не смог удержаться и примкнул к ним, как к груди матери. Карина тихо постанывала от удовольствия. Но почему-то вскоре оттолкнула меня.

- Семочка... У меня это первый раз... Поэтому, не хочу вот так... Давай сделаем все как нормальные люди?

Она стянула с себя свои зеленые трусики и сняла мои. Оставшись совсем голыми, я уложил её на спину и принялся за дело, одной рукой сжимая её правую грудь, а второй сжимая её руку. Неспешными движениями я вошел в неё, с каждым движением ускоряя темп. Она стонала после каждого моего движения, а её свободная грудь очень завлекала мой рот. Я не сдержал своего соблазна. И вновь примкнул к её соску.

...

Через пару минут мы уже оба лежали в обнимку на кровати. Мы лежали и отдыхали, любовались друг другом. Но косой взгляд на будильник все же привел меня в чувство.

- Карина, надо уходить на ужин, а то нас опять искать будут.

- К черту ужин, у меня еще есть парочка булок. А Ольге Дмитриевне я сказала, что тебе стало плохо.

Черт, да она все продумала. Это очень замечательно. Значит, мы сможем с ней повторить.

- Помнишь мое предложение о душе?

- Конечно!

- Самое время...

Она встала с кровати, позволив мне полюбоваться её попой. Вблизи она была еще лучше, и мне очень хотелось её потрогать, и из-за чего я смял одну из её булок. Она немного вскочила, но не отошла. Она продолжала одеваться, но надела сначала лифчик и рубашку. Затем, когда пришел черед трусиков, она все же отошла.

- Может, тоже оденешься?

Кстати да, в отличие от неё, я был совсем без одежды. Но это недоразумение исправилось в один момент.

...

Идти с любимым человеком в обнимку все же приятно. Но я все еще не мог мириться с мыслью, что её скоро не будет не только в лагере, но и в мире в целом. И как же мне быть потом, когда её не станет? Но вскоре мы подошли к душевым, и мысли о приятном затмили все зло, что было во мне.

- Знаешь, в тот раз я не закрылась специально. Хотела доставить кому-то удовольствие. И я рада, что это был именно ты.

Она прижалась ко мне, и поцеловала в щеку. Затем она принялась раздеваться, и я не стал отставать.

...

Приятная, теплая вода ласкала тело. Как только мы зашли, Карина сразу же сказала мне намылить её спину. Я не стал даже и думать об отказе. Прикосновение к её нежной коже возбуждали меня, и мне хотелось прикасаться к ней еще больше. Затем она стала делать тоже самое с моей спиной. Её прикосновения были сродни благословению. Мне не хотелось, чтобы это когда-то кончалось. Затем она развернула меня, и продолжила мылить мое тело. Она дала мне кусок мыла, и я тоже начал натирать её тело. Когда мы оба были все в пене и воде, мы обнялись и начали целоваться. Затем моя рука опустилась промеж её ног, и начала свои движения. Карина не могла сдержать своего экстаза, и вскоре уже не могла стоять на ногах. Я прекратил свои ласки, и попытался удержать ее. Она вскоре сама встала на ноги, поцеловала меня, и обхватила моего бойца своей рукой. Её дальнейшие движения теперь заставили меня подкоситься.

- Теперь мы в расчёте.

Она засмеялась и прекратила. Я же не оставил эту наглость в стороне, и чуть наклонил её вперед, чтобы её промежность была видна. И вновь я начал проникать в неё.

...

Через пару минут мы оба уже не могли стоять на ногах, и потому решили присесть. У нас была тяжелая одышка, но при этом мы понимали, что находимся в душе. Найдя силы, мы встали и все же помылись.

Закончив водные процедуры, мы начали одеваться. Её голое тело нравилось мне, оно возбуждало меня. Но еще больший интерес оно вызывало в одежде. Когда она начала одеваться, мне захотелось её раздеть. И все же, я не понимаю своего мозга.

Выйдя из душевой, Карина повернулась ко мне, и я заметил, что на ней вновь печаль.

- А теперь, просто постарайся меня забыть...

- Но ведь...

- Нет, Сема, тебе не стоит меня помнить...

Вот как? Поматросила и бросила? С каких пор так делают девушки? Но я не мог просто так это оставить.

- Пойми, Карина, ты очень важна для меня... Особенного после всего что было. Я хочу провести последние дни твоей жизни рядом, я не могу оставить тебя! Никогда!

- Я не хочу, чтобы ты убивался из-за меня. Ты еще найдешь другую!

- Мне не нужна другая! Лишь ты! Ты одна из всех в этом лагере вызвала мой интерес, а затем и покорила мое сердце!

Она расплакалась, и по традиции уткнулась в мою грудь. Я нежно обнял её, но она все же вырвалась из моих объятий.

- Просто забудь меня. И не только потому, что я умру, а потому, что после завтра отъезд...

Она начала убегать в сторону своего дома. Я же лишь в ступоре стоял на месте. И что теперь? Нам же было приятно вместе? Неужели вот так все и кончится?

Ноги сами понесли меня в сторону домика, но голова продолжала обрабатывать мысли. Я все же не могу поверить в этот день. Как бы я хотел, чтобы его просто не было! Все эти разочарования и ужасы. Зачем мне все это? Зачем? Что же такого в своей жизни я совершил? Нет, такого просто не может быть. Это все всего лишь сон! Определенно! Мне все это просто снится! Вот сейчас я проснусь, и все будет хорошо!

Но, это был не сон. Ноги привели меня в домик, где уже сидел Николя. Он опять читал что-то на французском и, заметив меня, спросил, где я был. Я ничего ответил и молча лег в кровать. И хоть я сегодня уже спал, тяжесть мыслей все же давала о себе знать. Может, если я высплюсь, мне будет легче...