Ты насиловать меня собрался

не удержался, скаламбурил немношк в конце)

Глава 15: «звёзды, жёлтый кирпич и красные кнопки»

 предыдущая глава

(через недельку, если удастся, закину интермедию, разделяющую второй и третий день)

      — Любопытно, — протянул брат, просунув голову в дыру, — кто-нибудь из присутствующих в курсе, что это за подземка?
      — Армейские коммуникации. Тридцатых годов. Может, начала сороковых, — я припомнила краткий экскурс от Электроника.
      — И всё-то ты знаешь, — Андрей, не отвлекаясь, вертел головой из стороны в сторону, пытаясь разглядеть что-то сквозь темноту. — Позволь спросить, откуда?
      — Тебе этого знать не нужно.
      — То есть как — не нужно?
      — Слушай, я не обязана раскрывать свои источники.
      — Просто ответь, это как-то связано со вчерашним гхм… инцидентом?
      — Нет.
      — Значит, Алиса рассказала.
      — Да какая разница?
      — А такая, что раз Алиса знает про эти туннели, то может знать и мелкая, зря её что ли в лес так тянуло? А теперь подумай. Что если Алиса нас не слышала потому что… Стоп! А ведь обвал произошёл только что, а значит, где-то в лесу есть ещё один вход…
      — То есть, — я подытожила, — я правильно понимаю, что ты собрался лезть внутрь?
      — У тебя есть другие варианты? Если к утру не вернёмся в лагерь с рыжей в охапку, то вляпаемся по самое некуда!
      — Да мы и так уже вляпались, как ты не видишь?! От твоих авантюрных идей наше положение только ухудшается!
      — Ань, не валяй дурака!
      — И слышать ничего не желаю! Я остаюсь тут и буду ждать, пока нас кто-нибудь не вытащит.
      — Струсила, значит, — раздражённо ответил брат. — Хорошо. Тогда я один пойду, а вы сидите в яме.
      — Ну и кто теперь дурака валяет? Упёрся рогами как баран…
      — Это потому, что не отступаю при первых серьёзных трудностях в отличие от некоторых!
      — Формальная логика! — я ткнула пальцем ему в лоб. — Путаешь причину и следствие, болван!
      — Тебе-то с каких пор не похрен? От тебя вообще сейчас ничего не требуется, сиди да мёрзни!
      — Да прекратите вы ругаться или нет?! — воскликнула Славя, до этого не вмешивавшаяся. — По вашей вине человек пропал, завтра весь лагерь на ушах из-за нас будет, а вы спорите тут, кто кого умней! Как не стыдно?
       Я стала ждать продолжения, но Андрей заткнулся. Вот это прорвало улыбашку.
      — Анна права, — Славя убавила громкость. — И так дров наломали, нехватало ещё в туннелях потеряться, но если Алиса где-то там, нельзя просто сидеть и ждать, пока что-нибудь случится.
      Она протянула брату фонарик.
      — Славь, спасибо за поддержку…
      —Только далеко не уходи. Проверь коридор в обе стороны, а потом решим, как дальше быть.

***

      — Ну, что там?
      — Сверху проводка висит, но лампочек в патронах нету! Должно быть, при консервации всё выкрутили!
      — Это наши натаскали! Есть там что?!
      — Что-то типа обвала устроит?! —отозвался брат.
      — То есть как — типа? — не поняла я. — Обвал или есть, или его нет совсем!
      — Стены смяты! Обшивку коридора как будто в прокатном стане зажевало!
      — А. Ну так назад давай!
      — А то бы я не догадался!
      — Так откуда ты про катакомбы эти знаешь? — спросила Славя.
      — Электроник рассказал, — я решила ей не врать — всё равно улыбашка до правды докопается, если захочет. Однако о подробностях до прямого вопроса лучше умалчивать.
      — О как, — голова брата вынырнула из тени, — и давно вы с ним?
      — Мы с ним что?! — я угрожающе повысила голос.
      — Не, ничего. Хотя Элек парень вроде нормальный, чего стесняться?
      — Потом шутить будешь, попробуй в другую сторону пройтись.
      — Ай, ну тебя…
      — Взаимно.

      — Славя? — по моей спине забегали мурашки величиной с яблоко каждая. Или каждый? У мурашек вообще есть форма в единственном числе для определения рода? Вряд ли. Ай, да неважно.
      — Да?
      Славя стояла посреди ямы и вглядывалась в чуть-чуть посветлевшее небо. Внутри меня что-то орало. Никогда ни перед кем не извинялась, но пожалуй, Андрей прав и надо бы уже прекращать быть такой сволочью. Это, в конце концов, контрпродуктивно.
      —  Где старый корпус примерно?
      — Там, — она махнула рукой примерно в том же направлении, куда сейчас топал по коридору туннеля Андрей.
      — Знаешь, — собрав волю в кулак, я дождалась, пока брат уйдёт за предел слышимости, — я была неправа на твой счёт. Наверное, мне стоит извиниться за всё, что наговорила тебе утром. Я… в общем… Прости меня за…
      —  Я и не обижаюсь, — она снова заулыбалась.
      — Да и нос я задрала, честно говоря…
      — Ладно, — кратко ответила она, всё это время не отрываясь от наблюдения дыры вверху.
      Я встала рядом и тоже уставилась в небо.
      — Когда я смотрю на них, — сказала вдруг блондинка, — сначала становится немного страшно от всей огромности космоса, но потом понимаешь, что небо похоже на пушистое, мягкое одеяло. И невольно, глядя на звёзды, хочется улыбаться.

      Наивный подход. Наивный двадцатый век. Все вокруг верят, что ещё немного — руку протяни и вот он, космос. Такой большой и весь твой. Романтики хреновы. Нельзя, конечно, обвинять в этом людей. На их глазах за каких-то шестьдесят лет случилось немыслимое. Старый неторопливый мир рухнул, сгинул в пучине времени под тревожный звон телефонного аппарата и грохот гимнов, распеваемых у станка, под рёв авиационных двигателей и сирену воздушной тревоги. Люди нового мира верят, что им подвластно всё. Верят и гонятся за прогрессом ради прогресса, опьянённые своим могуществом. Увы, завтра будут только похмелье и сверхтонкие телевизоры.
      Жалко ли мне человечество? Сложно сказать. Сколько ни продлевай эйфорию, она рано или поздно закончится. Цели, ещё вчера казавшиеся ясными и простыми, ждущими за поворотом, оказываются недостижимыми. Так к чему питать иллюзии? Вновь встают вопросы: а зачем всё это? той ли мы идём дорогой? да и есть ли она, эта дорога?

     «Мы в город изумрудный идём дорогой трудной…»

      — Анна? — обратилась Славя ко мне.
      — М?
      — А что ты там видишь?
      Сколько лет я не смотрела на звёзды? Двадцать? Или пятнадцать? Я уже не тот ребёнок, который с отвисшей челюстью слушает всю эту чепуху про пояса Ориона и полярную звезду.
      Я пожала плечами.
      — Космос. Холодный и равнодушный.
      — Думаешь, там больше никого нет?
      — Не знаю. Но даже если и есть, до встречи с ними нам ещё очень много и долго работать. Мы увидим их не раньше, чем станем зажигать рукотворные солнца. Или пока я не научусь играть на скрипке…
      Мы стояли и продолжали пялиться вверх.
      — Ты искренний человек и честный, а это самое главное, — сказала Славяна. — Знаешь, я думаю, что у вас с Андреем всё будет хорошо.
      — Спасибо, но давай обойдёмся без дифирамбов. Согласие с присваиваемыми тебе положительными качествами, без подвергания критическому анализу является когнитивным искажением. Не пойми неправильно, но я всё ещё никаких дружеских чувств по отношению к тебе не испытываю. Ты очень ценный союзник и всё такое, но будет лучше если мы будем держаться нейтралитета. Без иллюзий.
      — Как скажешь, — Славя пожала плечами. Но как бы то ни было, всё что сказала — я действительно так думаю.

      — Хорошие новости, — брат снова вынырнул из темноты катакомб, — там бункер какой-то. Один я в него не попаду — на гермодвери защита от дурака, второй номер нужен, чтоб на кнопку давить.
      — Хочешь сказать, там электричество есть? — удивилась я.
      — Хочу. Сам понимаю, что бред, но так оно и есть. Пошли, в дверь позвоним и дёру.
      — Всё бы тебе хиханьки да хаханьки…
      Однако, свет действительно был — в конце коридора теперь горела лампа. Хотя, до конца я не уверена, подходит ли тут слово «горела» Возможно лампа не горела, а пылала или что там ещё делают сверхъяркие объекты? Дверь, кстати, тоже смотрелась внушительно. За такой, должно быть, и атомный взрыв пережить можно было бы, если бы мы находились глубже под землёй. Правда, я не понимаю, для чего механизм запора сделан снаружи? Рядом на стене располагалась большая красная кнопка, в саму дверь был вмонтирован маховик.
      — Сюда жать?
      — Да, давай.
      — Я придавила красный пластик. Послышалось электрическое гудение.
      — Стоп! — спохватился брат, — Если случится что-нибудь непредвиденное, я попытаюсь закрыть дверь обратно, а вы обе бегите что есть мочи.
      Я приложила максимум усилий, чтобы не думать про «если что». Вот будь ты хоть тысячу раз материалистом, в таких местах человек на уровне инстинктов ощущает первобытный страх, от которого порой на голове волосы шевелятся. Тоже своего рода когнитивное искажение, почти безвредное, но неприятное.
      — Ладно, крути уже.

      Чудовищно скрежеща, дверь отворилась.
      — И правда, бункер, — Славя, озираясь, вошла первой.
     В комнате за ней также горела красная лампочка аварийного освещения. Апокалиптичненько. Меблировка соответствовала общей атмосфере — пара стеллажей, стол с радиостанцией и двухъярусная койка в углу за вещевыми шкафчиками. И ещё одна дверь. Как можно не упомянуть про здоровенную гермодверь?
      — Глубина маленькая, бомбоубежище скорее.
      Брат, повисев на рукояти запирающего механизма и оглядев все стены в поисках новой кнопки, оставил дверь в покое.
      — Н-да, фиг там, — отозвался он, — заперто с другой стороны.
      — Ты хорошо посмотрел? — Славя забрала у него фонарик и сама стала обшаривать пространство рядом с дверью.
      Тем временем, я решила изучить содержимое стеллажа, насколько это было возможно в условиях нехватки освещения: на полках валялся всякий хлам. Наполовину разобранные, наполовину раздолбаные приборы — нечто, смахивающее на осциллограф, какая-то пишущая аппаратура, допотопный телевизор с диагональю экрана три сантиметра. Словом, рухлядь… Полкой ниже я нащупала какие-то круглые коробки. Именно нащупала — свет от красной лампочки сюда уже не добивал.
      — Ну-ка, а если так? — в ответ на Славин вопрос раздался щелчок и через секунду под потолком замигали ртутные лампы.
      — Гораздо лучше! — отозвалась я, — Спасибо.
      Вернёмся к круглым коробкам. Всего их оказалось с десяток, походили на футляры для киноплёнки, разве что размером поменьше. Взяв наобум один из них, я обнаружила на одной из сторон маркировку: «ЭК. №404, А/З 73». Так. Ну «ЭК», предположим, значит «эксперимент». А номер… Ох, не нравится мне это совпадение. Внутри футляра находилась бобина с намотанной на неё проволокой. Очень любопытно.
      — Интересно, кому только понадобилось строить бункер, открывающийся исключительно снаружи?
      — Действительно, — Славя вздохнула, — глупость какая-то.
      — Что действительно глупо, так это то, что после стольких лет консервации мы спокойно зажгли свет.
      — Свет может от генератора работать, — возразила Славя, — я читала про такие, с большим запасом топлива можно хоть жилой дом подключить.
      — У меня есть как минимум два аргумента, против наличия здесь таких агрегатов: вряд ли в сороковых годах такие уже были, плюс, раз на то пошло, зачем было вести сюда ЛЭП, когда есть такие вундервафли? К слову, провода тянули не вдоль дороги, а через поля, от основной магистрали. Я ещё вчера у остановки это заметила, но не придала особого значения. На лагерь бы и одного-двух твоих супергенераторов хватило позашиворот, так что скорее всего, всё изначально подводилось ещё под эти самые туннели.
      — Получается, полигон был какой-то особенный, — брат наморщил лоб, — а потом лавку прикрыли и сверху лагерь поставили?
      — Лагерь мог и прикрытием сначала быть, — добавила Славя, — старый корпус как раз где-то над нами.
      — Ладно, к чёрту конспирологию, — Андрей подошёл к столу и попытался щёлкая тумблерами и крутя ручки, заставить радиостанцию работать. Ожидаемо, не вышло, — какие будут предложения?
      — Так. Для протокола — что бы ты ни предложил, идея взорвать вторую дверь или сделать с ней что-либо ещё, что позволит пройти дальше мне совсем не нравится. Как минимум потому что инцидент.
      — А Алиса как же? — возразил брат.
      — А как же мы? — урезонила я его, — сколько трупов ты предпочитаешь получить к утру, один или четыре?
      — Анна, не говори так! — Славя покачала головой,
      — Что? Я просто сказала, что не хочу в случае чего, чтоб нас убили!
      — Могла бы и потактичней выразиться. Типун тебе на язык, родная! — проворчал брат. — Уже светает, так что признаю — поиски провалились, будем ждать, пока нас отсюда не вытащат. Лягте отоспитесь, а я пойду у дыры подежурю на случай если кто мимо мельтешить будет.
      — Мы могли бы жребий бросить, — предложила Славя, — как-то нечестно.
      — Ну, — ответил брат, — считай меня добровольцем. Безумству храбрых — венки со скидкой.

     Заснуть в бомбоубежище оказалось непросто. Сначала я честно пыталась лежать с закрытыми глазами, но вскоре поймала себя на попытке вычислять в уме квадраты целых чисел. Ситуация усугублялась роем вопросов, которые породил футляр с проволокой. Неужели, Виола связана с этим местом? Если да, то что это за эксперимент четыреста четыре? Вот как тут не диагностировать у себя паранойю, если единственное разумное объяснение на первый вгляд в том, что полигон не закрыт, а лишь перешёл на скрытный режим работы и всё это время продолжает ставить эксперименты на специально свезённых со всей страны подопытных, которые ни сном, ни духом? Ну а что, Виолетта — главный научный сотрудник с контрольной крысой заседает в медпункте. Вожатые… с ними сложнее. Обычно ими бывают студенты-практиканты, их ни во что посвящать не стали бы, но могли набрать опять же своих…
      — Странно всё это, — протянула блондинка, устроившись на своей койке.
      — Что именно? — отозвалась я, — спать всё равно как-то не получалось.
      — Ну… вообще всё. Сначала переполох в столовой, яма эта круглая, двери опять же…
      — Это ещё ничего. Всего лишь шаровые молнии, безумные проектировщики и прочая нечисть, с лёгкостью регистрируемая на фотоплёнку.
      — Ты так говоришь, будто с вами такое происходит постоянно.
      — В последнее время всё чаще и чаще. Причём Андрей явно от этого в восторге, романтик хренов.
      — А ты?
      — Ну… я не подпускаю его к красным кнопкам и сама стараюсь держаться от них подальше.
      — Чтобы случайно не нажать?
      — Скорее уж намеренно. Как с ящиком Пандоры — не знаешь, что в нём и всегда есть вероятность, что содержимое тебя убьёт. Или не только тебя. Хочешь открыть и посмотреть, что будет?
      — Конечно, нет. Кому в здравом уме вообще придёт в голову…
 — А если я скажу, что за нажатие кнопки также могут дать торт или лекарство от рака?
      — Всё равно, нельзя ставить под угрозу жизнь человека. Это аморально.
      — Так и есть. Но люди умирают постоянно. На деле человеческая жизнь довольно переоценена ввиду проявлений индивидуализма. Коллективный разум, к примеру, не пожалеет жизней некоторого допустимого числа носителей ради блага всей колонии. Примерно так же работают все государства. Тут важно сопоставить риски и перед этим произвести достаточно точный их прогноз. В этой проблеме нет однозначно хорошего или плохого решения. Хотя вру, есть одно ужасное. Сторонники утилитаризма взвесив шансы, примут решение о вскрытии или невскрытии ящика, моралисты просто откажутся к нему подходить и будут по-своему правы. А вот дураки намного опасней — эти просто пойдут и засунут внутрь голову. Я-то знаю, что я не дура, но за брата ручаться не стану.
      — Мне он не кажется дураком.
      — Мне тоже, но лучше не рисковать.

      Славя продолжала что-то спрашивать, я односложно отвечала на автопилоте, и не заметила сама, как звуки постепенно отползали в диапазон эха, постепенно размываясь, превращаясь в кашу — противную такую, с комочками и плавающим куском масла размером с… Не буду уточнять. Ненавижу манную кашу. И почему именно она? Гадость! А. Вот и картинка поплыла калейдоскопом. Ладно, всем перерыв…

1 глава http://vn.reactor.cc/post/2732304
2 глава http://vn.reactor.cc/post/2740447
3 глава http://vn.reactor.cc/post/2744500
4 глава http://vn.reactor.cc/post/2752906
5 глава http://vn.reactor.cc/post/2755836

VI
Бессонница

Алисе плохо спалось – слишком много впечатлений она получила за прошедший день. Стоило закрыть глаза, как начинал сниться один и тот же сон, в котором она и Мику учили Семена играть на гитаре. Потом Мику, исчезала, а Алиса с Семеном переносились на эстраду, где вдвоем подбирали какую-то песню. Почему-то Семен во сне был ее ровесником, и оба глаза у него были одинакового серого цвета. Но это, несомненно, был тот самый Семен, который сегодня пришел в лагерь, которому Виола лечила спину и который угощал их вечером чаем с домашним печеньем. Во сне этот Семен собирался рассказать ей что-то важное, уже открывал рот, но, в самый последний момент, Алиса каждый раз просыпалась. Наконец бунтарка не выдержала, встала с кровати, и, стараясь не разбудить подругу, вышла на крыльцо.
Воздух уже успел остыть, и стоять босиком, в одних трусиках и длинной футболке, было довольно зябко. Но, все равно, было приятно так стоять, хватать ртом и втягивать носом ароматнейший воздух спящего лагеря: дневные цветы закрылись, ночные открылись, пыль, поднимаемая подошвами пионеров, успела осесть и запахи, совершенно непохожие на дневные, что-то обещали и куда-то звали. Вожатая давно уже обошла территорию и спала у себя в домике. Фонари горели только дежурные – каждый третий. А, с учетом того, что небо затянуло облаками, закрывшими и Луну, и звезды ночь казалась особо темной. Кусты, например, на противоположной стороне аллеи, едва воспринимались, как что-то темное и бесформенное. Алиса еще подумала – не включить ли лампочку над крыльцом, но решила, что так она вообще ничего, за пределами освещенного круга, не увидит, а сама будет как на ладони. «Нечего им на меня в неглиже любоваться», – подумала. Кому – им, Алиса и сама не знала. Какая-то зверушка шуршала в кустах позади домика. «Яблоко моё доедает», – подумала Алиса, – «а я даже не откусила ни разу, как достала, так и забыла – Ульяна-большая меня отвлекла своим приходом». Вдруг отчаянно, так что заныли подушечки пальцев, захотелось взять в руки гитару, а Алиса вспомнила ту песню, что они подбирали во сне: все слова и аккорды, начиная с самого первого Dm. «Все равно не усну – пойду поиграю». Гитара, забытая, осталась на сцене, и, прежде чем идти туда, Алисе пришлось вернуться в домик чтобы одеться. Бесшумно оделась, поправила одеяло на спящей Ульяне, вышла из домика и, обходя открытые места, иногда крадучись, иногда шагом, направилась к эстраде. Она собиралась всего лишь пробежать пару раз приснившуюся песню и решить: можно ли ее показывать или лучше будет спрятать подальше и постараться забыть.
Минут пять-десять спустя, когда Алиса, миновав площадь и медпункт, как раз таки кралась мимо библиотеки, чтобы свернуть к концертной площадке, завозилась и проснулась Ульяна-младшая.

Ульяне тоже снился сон, и тоже про Семена. Снилось Ульяне, что она стоит на берегу, около пристани, и смотрит на, преодолевшую уже половину расстояния до острова, лодку. Стоящая рядом Алиса тихо произносит: «Ну Сенька, если не сумеешь сбежать – лучше до самого отъезда мне на глаза не попадайся». А Ульяна сначала прыгает на месте, от избытка эмоций, и машет Семену обеими руками, как спортсмену на стадионе, а потом опускает левую руку, а правой машет все медленнее и, наконец, замирает с поднятой правой рукой, прощаясь. И на душе, там, во сне, становится, одновременно, и радостно за Семена, потому что уже ясно, что все у него получится, и грустно, что он уплывает, и обидно, что не позвал с собой и даже не попрощался. С этим ощущением радости-грусти-обиды Ульяна-младшая и проснулась.
Проснулась и, еще не открыв глаза, поняла, что подруги нет в домике и Ульяне сразу же стало неуютно. Ульяна не боялась бегать одна по ночному лесу, она уже мысленно включила в свои планы ночной визит в Старый лагерь, она безо всякого страха бросалась в катакомбах на помощь Семену (не помнила о катакомбах, конечно, но, какая разница), но она старалась никогда не оставаться ночью в домике одна. Сразу вспоминались все те страшные истории, которыми она любила пугать октябрят из младшего отряда, и в каждой тени, в каждом темном углу, чудился кто-то из персонажей этих историй. Ульянке бы встать, добежать до выключателя и зажечь свет, но не хватало храбрости выбраться из под одеяла. Наконец, когда на борьбу со страхом не осталось никаких сил, Ульянка вскочила и зажмурившись, как была, выскочила на крыльцо и мгновенно стало спокойнее и тут же страх куда-то ушел. Девочка еще постояла, приходя в себя и осматриваясь в поисках Алисы. За домиком зашуршали кусты и Ульянка, всунув ноги в стоявшие тут же на крыльце сандалии, крадучись пошла в обход. «Ну Алиска, сейчас я тебя напугаю!»

Анатолий с Виолой тоже не спали, правда никакие необычные сны их не тревожили. Последние, не считая Шурика, люди-подлинники* вспоминали. Вспоминали закрытие проекта, вспоминали поселок Шлюз, вспоминали Денисовну, которую видели последний раз лет десять назад, когда удалось созвониться, удалось договориться о встрече, и последние люди, сохранявшие память, собрались в ночь между циклами на автобусной остановке, у ворот поселка. А еще не давало уснуть письмо Глафиры Денисовны. По словам Семена, пакет с письмом ему было вручен за один цикл до смерти профессора Андрейко, вручен со словами: «Передашь Виоле или Анатолию. Если не сумеешь – прочти сам, а там уже решай – как поступить.» А через две недели Глафира Денисовна ушла, и первый настоящий переход между узлами Персуновы совершили неся печальную весть.
А завтра нужно было еще раз, уже внимательно, перечитать письмо, в той его части, которая касалась Сети лагерей. Изучить содержимое общих тетрадей, проверить обоснованность содержащихся там выводов, и уже тогда принимать решение. Кстати, нужно было показать это письмо еще и Семену, тем более, что там была пара абзацев обращенных к нему лично.
– Давай спать, старушка, головы должны быть свежими. Сейчас мы все равно ничего не решим.
– Семен?
– Поговорю. Он не помнит почти ничего, но поговорю. Или ты поговори. Может он что-то со стороны в этой ситуации увидит.
– Да уж – человек-загадка какой-то… Он должен был либо вспомнить все, либо давно уже отключиться. У него в узле только пятеро в активной фазе, а он не спит. И, похоже, пока он не спит, он и другим, вокруг себя, спать не даст. Ладно, оставим ему, его проблемы. А нам, действительно, пора спать.
Свет в медпункте погас, и оба обитателя, не беспокоясь больше ни о чем, легли спать и проспали до самого подъема. Их ждало пять общих тетрадей, исписанных от корки до корки, и у них было трое с половиной суток на прочтение и принятие решения.

– Сёмк, ты спать думаешь идти?
– Думаю, Рыжик. Или поиграть еще?
– Пф. Что ты меня-то спрашиваешь? Я только поинтересовалась – собираешься ли ты спать. Ты ответил что – да. А идти спать или еще поиграть – дело твоё. Поиграй, а?
– Ты знаешь, я ведь учился играть именно на этой гитаре. А Алиса мне щелбаны ставила, за каждую ошибку. И не улыбайся – случится с тобой приступ ностальгии – поймешь меня.
Семен и Ульяна-большая лежали на скамье первого ряда концертной площадки. Головой к голове, так что их волосы перемешались. Лежали в одинаковых позах, подложив руки под голову и глядя в небо. Казалось бы, что можно рассмотреть на затянутом облаками небе? Последний раз Луна мелькнула в просвете между облаков минут пятнадцать назад, а звезд вообще не было видно. Две сорокаваттные лампочки: одна под половинкой купола накрывающей сцену, а вторая у входа на площадку, – освещали только сами себя, и даже край сцены только лишь угадывался. Но нет, они разглядывали мотыльков, кружащих по своим орбитам вокруг лампочки, и разговаривали.
– Поводишь меня завтра по лагерю? Я хочу твоими глазами его увидеть.
– Я же водил.
– Ты по нашему водил, а я хочу по этому. – Ульяна повернула голову в сторону входа. – Кто-то идет.
– Хорошо, – Семен улыбнулся, – только в шахту не полезу.
Теперь и Семен услыхал осторожные шаги – Алиса. Зашла на площадку, смерила глазами парочку, посмотрела на гитару, лежащую на соседней скамье…
– Хозяйка за гитарой пришла. Вот и поиграл. Так что, только спать, Рыжик. – И уже обращаясь к Алисе добавил. – Спокойной ночи.
А Алиса, неожиданно для себя, спросила то, о чем думала с самого обеда, и о чем не решилась спросить у Ульяны-большой после ужина.
– Послушай, Семен. Где я тебя видела?
И что-то внутри Алисы оборвалось от ее собственного вопроса. И было слышно, как Ульяна с шумом вдохнула воздух и так и замерла. А Семен улыбнулся, хорошо так улыбнулся, поощрительно. Правда в темноте этого никто не увидел.
– Жаль, что ты не Славя. Потому что для нее я уже сто лет назад приготовил красивый ответ, но мне нравится то, что этот вопрос задала именно ты. Последний раз ты меня видела в лодке: ты стояла на берегу и что-то говорила Ульяне-маленькой, а я уплывал от вас, делая двадцать гребков в минуту. Я бы помахал вам всем на прощание, но боялся сбиться с ритма. Что-то еще? Спрашивай.
Но Алиса только неподвижно стояла на месте и, кажется, перестала дышать.
– Алис, ты в порядке?
Персуновы с двух сторон подхватили Алису и помогли ей сесть. Та сделала несколько судорожных вдохов и выдохов, пока не задышала более или менее нормально, но, взамен, ее начала бить дрожь и закружилась голова. И хорошо, что рядом были Семен с Ульяной, которые сели с двух сторон от Двачевской, и на которых она смогла опереться.
– Алиса, все хорошо. Сейчас мы тебя к Виоле отведем.
– Чт-то эт-то так-кое был-ло? – Дрожь постепенно проходила, но говорить было трудно.
– А что именно было?
– Т-ты сказал мне про лодку. – Тут с Алисой чуть опять не случился новый приступ. – И я вдруг увидела это все, как будто вспомнила. И после этого мне стало плохо.
– Не знаю. – Персуновы переглянулись, Ульяна при этом пожала плечами.
– Алис, ты идти сможешь? – Ульяна вступила в разговор.
– К Виоле? Нет-уж, нет-уж. – Алиса быстро приходила в себя.
– А домой тебя проводить?
– Да в порядке я уже! Вообще-то я поиграть пришла, на гитаре. Которую кое-кто успел потрогать.
– Ну не ломать же было дверь музыкального кружка, а тут стоит инструмент, брошенный хозяйкой. – Ответил Семен. – Мы сейчас уйдем. Только скажи мне честно и откровенно – ты действительно в порядке?
– Р-р-р-р!
Семен даже расхохотался и сказал, что теперь верит.
– Пошли, Ульяныч, не будем мешать творческому процессу.
А когда Семен и Ульяна встали со скамейки. Когда Семен, вдруг протянул руку и сжал на секунду предплечье Алисы, обеспокоенно взглянув ей в глаза и, что характерно, Алиса поморщилась, но руку не выдернула. Когда Персуновы уже отошли на несколько метров. Алиса вдруг спросила Семенову спину.
– А ты играешь?
– Немного. – Гости обернулись.
– Сыграешь?
– Не сейчас, но до отъезда – обязательно. А сейчас я спать. И ты не засиживайся, а то Ульянка одна проснется.
Где-то на тропинке, на полдороги от концертной площадки, смахнув паутину с лица, Ульяна тихо сказала.
– Я сейчас очень сильно испугалась за Алису.
– Я тоже. Когда я на вас орал в бункере вы просто боялись. Мику и Сашка мне не поверили. Вообще, большинство или пальцем у виска крутило, или говорило, что я красивую сказочку рассказываю. А тут такая реакция. Хорошо, что успели подхватить.
И уже в тренерской, когда Персуновы наконец-то легли спать, и Ульяна-большая привычно устроила голову на Семеновом плече, он продолжил.
– Шоковую реакцию своими фразами у пионеров вызывает Виола – сам сегодня видел, правда шок, гм, специфический. Шоковую реакцию вызывает Пионер – вспомни случай с Сашкой. И, получается, что теперь шоковую реакцию вызываю еще и я. Я боюсь, Рыжик. Я не хочу, чтобы от моих неосторожных слов кто-то пострадал.
Алиса попробовала поиграть, но, после непонятного приступа, ничего толкового не получалось. Несколько раз пробовала – бесполезно. Перед глазами стояла описанная Семеном сцена, и всплывали подробности, о которых Семен не упоминал. «Что за гипноз такой? Зачем спросила? Кто за язык тянул? Ведь пришла поиграть, вот и играла бы.» Оставалось только идти спать. Когда свернула с площади на аллею показалось, что кто-то побежал от их домика в сторону Старого лагеря. Ульяна? Нет, просто тени так сложились. А Ульяна, тихая и грустная, сидя на крыльце ждала Алису.
– Давно сидишь?
– Нет, не очень. Как песня?
– Никак – надо еще работать. Давай спать.
– Давай.
И последние обитатели лагеря наконец-то угомонились. До подъема оставалось чуть больше пяти часов.