мечницы в форме

Интермедия: сновидение второе

По просьбе трудящихся, теперь тут будет публиковаться ссылка на фикбук.

Спешу также сообщить, что с конца месяца на правах эксперимента запущена группа ВК. Там будут публиковаться разные всякости, связанные с фанфом и прочие штуки, появление которых я предсказать не могу.

Предыдущая глава

      Вокруг сплошная стена из колосьев. Это вообще нормально, когда они под два метра вырастают? Нет, уж скорее это я лежу. Да, точно. Уже вечерело и по небу плыли бесформенные облака. Приподнимаюсь — поле уходит куда-то вдаль золотой рекой, горящей в лучах закатного солнца. Дурацкий сон. Пейзаж как будто Репин какой-нибудь нарисовал, чтоб ему икнулось. О, отлично. Я осознаю, что сплю. Ну-с, где мои безграничные возможности? Для начала попробуем что-то простое.
 Я вновь легла на землю и зажмурилась, концентрируясь на идее табуретки. Четыре ножки и сиденье — никаких изысков, ничего сложного. Не работает. Ножка от табурета? Тоже. Что за невразумительная чепуха? Вокруг шумят живые организмы, тем самым не давая сосредоточиться.
    — Заткнитесь все! Я вас выдумала и могу развыдумать обратно, если сейчас же не установится тишина!!!
 Если разберусь в управлении, разумеется.
 Организмы проигнорировали угрозу.

 Ночь наступила как-то внезапно, а на небесный свод выкатились аж две луны. Первая выглядела привычно, только светилась не так ярко. А вот второй спутник сбивал меня с толку — он был раза в три больше первого и имел отчётливо различимый красный оттенок. Повторюсь: дурацкий сон. Так, ладно. Пока чушь не начала множиться в геометрической прогрессии, стоит начать просыпаться, раз до власти всё равно дорваться не удалось. Я ущипнула себя, но это ничего не дало. Повторила попытку — снова без изменений. Следующие десять раз тоже ничего не дали. Возможно, шоковое состояние могло исправить ситуацию, но что может вызвать шок посреди поля? Сама себя напугать я не могу.
Внезапно, откуда-то слева послышался шум голосов:
    —…указывать тут будет, шпингалет. Лучше бы температуру подкрутил, а то что-то прохладно.
    — Не выйдет, смена не моя.
    — Тьфу ты! А значит, когда в июне тыща восемьсот шестнадцатого в Лондоне снег выпал, то всё нормально, а тут для товарищей жалко?
    — Так то вообще не ко мне претензии. Это Ян так постарался…

 Я отряхнулась и встала на ноги. Люди. Тут есть люди. Стоп. Почему именно люди? Во сне говорить может что угодно. К примеру, табурет. Нет, какой ещё табурет?! Остановимся на людях.

    — Ой, привет, а ты кто? — источник звонкого девчачьего голоса находился позади меня. Да что же как все любят подкрадываться сзади?
    — Уже не уверена. Но будет хорошо, если я — всё ещё я, — ответила я, не рискуя поворачиваться. Очень уж не хотелось, чтоб собеседник оказался комодом.
    — А что ты тут делаешь?
    — Нахожусь.
    — А, ну пока.
    — Бывай.
 Пожав плечами, я побрела туда, где разговаривали двое других.

 Там оказалась, за неимением другого слова, поляна. В центре горел костёр, вокруг сидели три человека и о чём-то оживлённо беседовали.
    — А всё-таки зря они кибернетику заклеймили. Ни за что по сути, — ворчал первый. Он сидел спиной ко мне и был огромен, одет в шинель, а рядом под рукой у него лежала винтовка. Этакий образцовый красноармеец на привале.
    — А ты сам посуди, рабочие места из воздуха при массовой автоматизации брать?
 Второй выглядел куда прозаичней — чёрная куртка, картуз на голове, в зубах папироса — гротескный пролетарий в вакууме. Третьим был белобрысый мальчишка в пионерской форме. Он сидел напротив остальных и сразу заметил вылезшую из стены колосьев чувырлу. Меня, то есть.
    — Товарищи, — паренёк обратился к остальным, — у нас гости.
    —  Не стесняйтесь, барышня, — молвила гора в шинели, обернувшись ко мне, — проходите, присаживайтесь.
 Вопреки здравому смыслу, я прошла и присела у костра. Теплее от этого не стало.
    — Вот, другое дело, — пролетарий одобрительно кивнул, — нечего по полю ночью одной шарахаться.
    — Да я в общем-то и не планировала, — хмыкнула я, — всё вышло спонтанно. А вы, собственно говоря, кто?
    — Темнота-а-а… — насмешливо протянул белобрысый пионер. — Куда только Луначарский смотрел?
    — Май, ну-ка ша! — пролетарий одёрнул пионера.
    — А что я? Я ничего… — стал оправдываться паренёк. Кого-то он мне напоминает.
    — Вас как зовут, барышня? — поинтересовался здоровяк с винтовкой.
    — Что-то вы слишком учтивы для красногвардейца…
    — Ну так я и не совсем по этой части, — усмехнулся он. — Так, как говорите, ваше имя?
    — Анна.
    — Так вот, Анна, вам известно, что такое антропоморфная персонификация?
    — Вполне. Я изобразила пальцем в воздухе нечто неопределённое.
    — Ну тогда позвольте представиться, — человек-шкаф поочерёдно указал на себя и остальных, — Мир, Труд, Май.
    — Ага. Сейчас у меня должна отвалиться челюсть, глаза по пять копеек сделаться и вообще я обязана по закону жанра лишиться чувств. Не дождётесь.
    — А мы и не ждём, — буркнул Май, — нам, собственно говоря, вообще безразлично. Всё равно мы вам снимся.
    — Типа, всадники коммунизма? — съязвила я. — Один косит, второй забивает, а третий на шухере?
    — Ты где коней видишь? — перебил пролетарий, обиженно морщась.
    — Да-а вроде нигде…
    — Вот! — погрозил он пальцем в небо. — Начальству даже лошадей жалко выделить лучшим сотрудникам! Сеем тут разумное, доброе, вечное и шиш. А эти, — он махнул рукой, — только пакостить умеют, а уже механизацию проводят — коней на автомобили меняют, морды буржуйские…
    — Кто?
    — Да всадники эти, Квартет Апокалипсиса.
    — Ну хорошо, допустим. Тогда что вы делаете в моём сне?
    — Находимся, — ответил пролетарий.
    — Перефразирую, почему именно вы, а не, скажем, Чебурашка с крокодилом Геной?
    — Сон есть субъективное восприятие образов, — пояснил Мир, — возникающих в сознании спящего человека. Так что это вы у себя спрашивайте.
    — Хорошо-хорошо, — согласилась я, — вы все тут продукты моего подсознания. Строго говоря, вы — моё отражение в его зеркале. Может тогда, хоть у вас есть идеи, почему я не могу ни управлять этим всем, ни проснуться?
    — Теория эксперимента полагает, — Труд, вытащил для разнообразия сигарету изо рта, — что в случае несовпадения результатов, полученных от испытуемого и контрольного объекта или системы, эти самые системы либо неравноценны, либо эксперимент поставлен без должной точности.
    — И что же вы мне посоветуете делать?
    — А чего тебе нужно? — спросил Май.
    — Проснутся, что же ещё?
    — Ну, тогда, у вас один выход, — ответил Мир, — ждать, самостоятельного пробуждения, либо надеяться в этом деле на чью-то помощь.
    — Хорошо, допустим. Чем тогда тут можно заняться?
    — Всем, вообще-то. Кроме, пожалуй, потребления пищи или, скажем, курения. А с какой целью интересуешься, гражданочка?
    — Надо же мне себя как-то занять до пробуждения. Побуду с вами хотя бы. У меня всё ещё есть вопросы для самостоятельной проработки.
    — Как достойный вариант, могу предложить заняться самоанализом, — попытался сменить тему Мир, но проигнорировав его, я продолжила.
    — Да я смотрю, вечера у вас просто пролетают…
    — Вам виднее, — пожал Мир плечами.
    — Хорошо, вопрос такой: с Трудом и Маем всё понятно, одеты подобающе, а вы, Мир, почему в военной форме?
 Мир замялся.
    — А что есть мир, как не битва против войны?
    — Резонно. Добро с кулаками.
    — Вот-вот. А сестрёнка моя, к слову, как раз наоборот — всё в штатском ходит. Стерва.
    — Это не она часом со мной в поле говорила? Через спину.
    — Не, это стажёрка, Электрификация, — буркнул Труд. — Прикрепили к нам, чтоб опыта набиралась, а она всё носится не переставая. Я уже и ловить её бросил. Схвачу, бывало, так она бить начинает…
    — Током?
    — Угу, трёхфазным.

На десятую долю секунды мне показалось, что полянку обнесли синим забором, но во-первых, забор не мог появиться так быстро, а во-вторых, заборы не пытаются вызвать торнадо, кружась вокруг костра. «Забор» прекратил бегать по кругу и оказался девушкой в рабочем комбинезоне цвета электрик (обхохочешься).
    — Ну, что я пропустила? А, снова ты! Привет!
    — Эля, вот ты чего всё мельтешишь? Может, у тебя коза? [КоЗа/К.З. — короткое замыкание]
    — Ну тебя, Труд, — обиделась девушка, — лучше бы с Маем за проблему автоматизации спорили, чем к порядочному воплощению приставать.
    — Элечка, знакомьтесь, это Анна, — представил меня Мир, — мы сегодня ей снимся.
    — Это здорово! — Электрификация метнулась ко мне. — Иначе бы мне пришлось высосать тебе левый глаз. Шучу-шучу!
    — Я осторожно ткнула пальцем ей в плечо. Электрификация качнулась назад, поддаваясь нажиму. Стоило убрать палец, и она, уподобляясь маятнику, подалась чуть вперёд, чтобы затем вернуться в вертикальное положение.
    — Ты мне не нравишься, — заявила я, — тебя я развыдумаю в первую очередь.
    — Не буду мешать, — Эля усмехнулась, — но на твоём месте я бы так не делала. Есть вероятность, что ты застрянешь тут так же, как уже застряла в лагере, а в округе кроме нас никого нет, я проверила.
    — Сон внутри сна, получается… — протянул Труд, — чушь какая-то…
    — Я же вроде отбросила ту теорию про сон…
    — Два дня пробалбесничали, данных не собрали, зато успели в историю влипнуть… — подключился Май.
    — Да что вы всё о…
 Поляна вместе с обитателями завертелась вокруг меня, набирая обороты. Мне едва удавалось вычленять отдельные лица, но они снова и снова ныряли в водоворот, сменяя друг друга и сливаясь в одно.
    — Да как… Как вы вообще смеете?! Вы… Вы всего лишь мои отражения…
    — Это не мешает обвинять тебя в некомпетентности!
 Голоса, искажались, словно их пропускали под паровым катком, и сливались в единую какофонию.
    — ТЫ ДАЛА ВОЛЮ ЭМОЦИЯМ, ТЫ ТЕРПИШЬ ПОРАЖЕНИЕ ЗА ПОРАЖЕ-ЕНИЕ-ЕМ, ТЫ НИКЧЁМНА.
    — Заткнитесьзаткнитесьзаткнитесь!
    — ОБВИНЯЕМ! НЕКОМПЕТИЕ-ЕНТНА-А-А! В БА-А-АСТИЛИ-ИЙУ-У-У-У-У-У-У-У-У!!!
    — Шоковый метод, — мелькнула мысль и я тут же провалилась в бездну.

1 глава http://vn.reactor.cc/post/2732304
2 глава http://vn.reactor.cc/post/2740447
3 глава http://vn.reactor.cc/post/2744500
4 глава http://vn.reactor.cc/post/2752906
5 глава http://vn.reactor.cc/post/2755836
6 глава http://vn.reactor.cc/post/2765088

VII
Последнее письмо


Ольга Дмитриевна собиралась будить гостей. Она не стала посылать Славю, рассудив, что той, возможно, будет неловко отправлять на линейку взрослых людей, которые к лагерю не имеют никакого отношения. Ольга и сама не очень-то понимала – зачем это нужно, но порядок есть порядок – все обитатели лагеря, исключая занятый персонал кухни, должны утром присутствовать на линейке. Понятно, что всегда находились прогульщики, те же обитатели двадцать третьего домика, например, но это являлось нарушением дисциплины и каралось, хотя бы в теории.
Вожатая только что вернулась от умывальников, и сейчас переодевалась из спортивного костюма в форму. Не смотря на запрограммированную привычку следовать нормам, уставам и правилам распорядка Ольга этими правилами тяготилась, и находила отдушину в мелкой бытовой лени и раздолбайстве. Потому и спортивный костюм, и повседневная форма, и ночная рубашка вместо того, чтобы висеть в шкафу лежали сейчас рядком на свободной кровати.
Ольга потянулась к одежде и вздохнула – скоро свобода закончится, скоро появится опаздывающий пионер, а селить его негде, кроме как у себя. А это значит – прощай свобода, пусть и столь ничтожная, как возможность просто бросить вечером форму где удобно, а не прятать ее в шкаф. Не так уж и много свободы у вожатой, чтобы без сожаления расставаться пусть и с таким незначительным ее кусочком. Вожатая поправила галстук, надела панамку, еще раз оглядела себя в зеркало, вышла из домика и направилась к спорткомплексу.
По счастью будить никого не пришлось. И Семен, и Ульяна-большая (вот прижилось же в лагере, в первые же часы пребывания гостей: Ульяна-большая и Ульяна-маленькая) стояли на крыльце и, судя по всему, только что пришли с пляжа.
– Доброе утро, Ольга Дмитриевна. – Семен коротко улыбнулся странно знакомой улыбкой.
– Доброе утро, Семен. Я пришла предупредить вас, что ровно в восемь линейка – явка обязательна.
– Все понятно, придем. И, спасибо, что приютили.
– Пустяки, два человека за три дня не смогут объесть пионерский лагерь. Но вот еще что: вы, Семен, раз вы болеете, то болейте, но я бы хотела, чтобы вы, Ульяна приняли участие в жизни лагеря. В общем, жду вас обоих на линейке через полчаса.
И, не дожидаясь ответа, ушла на площадь.
– Прямо как наша. Найдите десять отличий. – Ульяна пожала плечами, глядя на удаляющуюся вожатую.
– Ну что, умываемся и вперед – на танки? А вожатая, вожатая нигде не меняется. Зато ты изменилась. Заметила? Ты не стала возмущаться, ругаться или как-то пытаться избежать «участия», а отнеслась к этому с философским спокойствием.
– Сёмк. Я уверена, что вожатая и сама не знает – какое именно участие я должна принять. Что это за нее программа сейчас говорила. Так что я могу голубую ленточку на ногу Генде повязать и назвать это «участием», и прокатит.
– Вот-вот, я именно об этом, Рыжик. Ну, давай умываться и пойдем уже.

Двадцать минут спустя Семен и Ульяна-большая были представлены лагерю. К счастью, про «экологов» никто не вспомнил, а то Семен уже мысленно чертыхался и ругал фантазию Виолы, представляя, как он мямлит что-то собирающейся, вроде-бы, стать экологом Славе. Правда был еще и запасной вариант – просто сказать Славе, что никакого «завтра» у ней нет и не будет, а есть только вечные две недели, и если она не начнет меняться внутри себя, то так в этих четырнадцати днях и останется запертой. Но вожатая просто сказала, что, из-за проблем со здоровьем у Семена, они останутся здесь до воскресенья, в качестве гостей лагеря.

Из письма Глафиры Денисовны Андрейко.
«Здравствуй Виола; здравствуй Толя; Семен, я надеюсь, что ты это прочтешь, поэтому здравствуй и ты. Очень плохо, что я не могу рассказать вам всего лично, но поездку к Шлюзу я уже точно не выдержу, а рассказать это одному лишь Семену я не могу. Прости Семен, ты просто не поймешь о чем речь, и когда будешь пересказывать обязательно ошибешься и исказишь смысл. Сам виноват – меньше надо было играть в педагога и воспитателя, а больше посещать занятия.
Друзья мои и коллеги, я, наверное, огорошу вас сейчас своими словами, но постарайтесь дочитать письмо до конца. Дело в том, что вы: Виола и Анатолий должны… (тщательно зачеркнуто несколько строк, текст не читается). Если вы не считаете это письмо бредом сумасшедшей старухи, то можете просто поверить и сделать так, как я прошу. А можете читать дальше и попытаться разобраться в моих аргументах – мои дневники вам в помощь. А можете ничего не делать и не читать, я уже этого не узнаю, но плохо вам будет в любом случае. Прежде всего это касается вас двоих. Я, к сожалению или к счастью, уже точно не доживу до последствий вашего решения, а применить к себе предлагаемое вам не могу – по известным вам причинам Выключатель на меня не действует. Да, дорогие мои, вам нужно пройти через Выключатель: код один-четыре-шесть-семь, или вторая и третья кнопки, как вам удобно. Вот так, взяла и написала, что вам нужно стереть память и сбросить наработанную личность, практически убить себя, и второй раз вычеркивать не буду. Тебя, Семен, это не касается, ты это сделал еще тогда. Ума не приложу, догадался ли ты тогда, что пройти через Выключатель необходимо, но ты прошел. Александр, конечно, тоже сделал это, но его мотивы мне как раз понятны…»

Зазвучал горн – сигнал к завтраку. Семен отложил письмо и поднял глаза на Анатолия. Подумал: «Узнаю бабу Глашу. Предложить человеку выбор и предупредить, что в любом случае ты будешь страдать, это вполне в ее стиле».
– Я возьму это письмо?
– Бери конечно. Для того и позвали тебя, чтобы ты прочитал, а потом сказал нам свое мнение.
– Мнение… Я же не знаю почти ничего. Так, отдельные моменты помню, в промежутке от отправления последнего транспорта с эвакуируемыми и до разъезда по лагерям. Могу только сказать, что сумасшедшей баба Глаша точно не была. А что там за мотивы у Шурика? Или, мне лучше не знать?
– Наверное, лучше знать. Чтобы не навредить ему ненароком. Тем более, что тогда ты был в курсе. Все были в курсе. Ты помнишь, что такое было самое начало девяностых? Резня и война на окраинах бывшего Союза. А у Шурика, у Шурика-оригинала, были жена и дочка. Яна. Были. А потом уже нет. Поэтому он и оставался здесь, поэтому он и полез в маяк. Он же не знал, что уцелеет, и Виола успеет отправить его в туман. Был Шурик-оригинал, а стал Шурик-подлинник, но какая разница? Даже на нашей аппаратуре было не отличить. Особенно если оригинал при этом, так или иначе, всегда погибает. Сразу, как в нашем с ним случае, или через пару месяцев, как в случае с Виолой. Ладно, пошли завтракать. Дурачок Толик не может пропустить прием пищи. – И Толик уже другим голосом закричал. – Запеканка! Ы-ы-ы!
Семен аккуратно спрятал письмо в конверт, конверт спрятал в журнал – тот самый – «Советская модница» и, через спортзал, отправился в столовую. Пока шел – раскланивался направо и налево – вот и плюс от посещения линейки. Потому что в первый день очень хотелось с каждым встречным поздороваться, а фактически выходило что этот встречный – совсем не знакомый пионер. Не напоминать же, что уже познакомился с ними много-много циклов тому назад – не поймут.
Алиса кивнула прошедшему мимо Семену. «Интересно, а модный журнал ему зачем? Ульяне-большой отдаст почитать? Не сам же… Гипнотизер чертов!» На самом деле Алиса так не считала, но как иначе, чем гипнозом, было объяснить продолжающееся с прошедшей ночи буйство воображения? В планах у Алисы было: все-таки прогнать ночную песню, может быть дать оценить ее Мику и как-то заставить Семена поиграть на гитаре – почему-то Алисе это казалось важным. Но все время в голове всплывали картины и образы как-то связанные со вчерашней репликой Семена про пристань, лодку и двадцать гребков в минуту. Вставшая перед глазами, придуманная тогда, сцена на пристани обрастала деталями: тут была и всхлипывающая Славя; и подпрыгивающая на месте, от избытка азарта, Ульянка; и вожатая, наконец решившаяся и скомандовавшая: «Сыроежкин, бей стекло в сарае и доставай весла! Феоктистова – отвязывай лодку! Феоктистова, Двачевская, Сыроежкин – со мной в лодку!» А еще, почему-то представлялся импровизированный концерт и сорванная этим концертом дискотека, и они вдвоем, нет втроем – еще Мику, на сцене.
– Гипнотизер чертов! – Вырвалось.
Подошла Ульяна-маленькая. Глянула вслед Семену, посмотрела на Алису, опять глянула вслед Семену.
– Уж не влюбилась ли ты в самом деле? – Выдала.
– Нет. – Алиса даже прикрыла глаза, прислушиваясь к себе. – Точно, нет. Это наверное гипноз. Точно, с тех пор, как нам сказку вчера вечером рассказали всякая ерунда в голову лезет.
– Тебе тоже? И тоже про Семена? Тогда точно – гипноз. А может они нам что-то в печенье подмешали? – Ульяна смотрела на Алису круглыми глазами. – Нет, они же и сами его ели. А давай пока последим за ними…
На том порешили, успокоились, и отправились завтракать.
Но проследить за гостями лагеря не получилось – у каждой обнаружились свои дела: Ульяна, стащив ватрушку, на этот раз у Сыроежкина, куда-то умчалась, а Алиса отправилась в музыкальный кружок – помучить все-таки гитару и показать приснившуюся песню Мику.
Мику за завтраком постоянно поглядывала на гостей: девушка, похожая на местную Ульяну, как старшая сестра, и высокий, мрачный, одновременно незнакомый и знакомый парень, которого почему-то хотелось называть не Семеном, а Сенечкой. (Нет, это была не та Мику, что однажды купалась с Семеном на дальнем берегу острова. Да и от той Мику не осталось практически ничего – неуничтожимое ядро личности и оболочка. Но не могла та их встреча с Семеном, тот выплеск чувств, пройти бесследно: как всем Алисам снилась одна и та же песня, так и уменьшительно-ласкательное «Сенечка» расползлось по всем узлам сети.) Поэтому, когда двумя часами позже, в дверях музыкального кружка, предварительно постучав, нарисовался Семен, Мику расплылась в улыбке и совершенно автоматически воскликнула: «Заходи, Сенечка! Конечно же можно!». И совершенно не поняла – почему вдруг Семен вздрогнул и озадаченно на нее уставился. Впрочем, это продолжалось какие-то полсекунды и Мику об этом моменте успешно забыла, обрушив на Семена одну длинную-длинную фразу, о том, что она слышала, что Семен разрешил обращаться к нему на ты, поэтому она сразу к нему на ты и обратилась. Что она сидит в музыкальном кружке все время одна, потому что пионеры не хотят заниматься музыкой. Что жаль, что Семен не пионер, потому что он бы обязательно в кружок записался. Что она – Мику японка только по маме, а папа у нее русский инженер. Что… что… что… А Семен только слушал, кивал и улыбался чему то своему.
Наконец у Мику кончился запас воздуха в легких и это позволило Семену вклиниться в монолог.
– Здравствуй Мику. А я гитару попросить зашел. В долг до воскресения.
И тем самым дал повод Мику продолжить монолог еще на несколько минут. Мику очень приятно, что Семен все-таки играет. А может быть Семен еще зайдет к ней в кружок? Потому что она – Мику всегда рада, когда приходят новые люди. Что сейчас что-нибудь подходящее она найдет.
Все это сопровождалось быстрыми, какими-то летящими, перемещениями по кружку, которые, при всей своей хаотичности, имели цель и завершились возле трех, одинаковых с виду, инструментов. Мику, поводив пальцем над прислоненными к стене гитарами, остановилась на крайней левой, взяла ее в руки, провела пальцами по струнам, удовлетворенно кивнула и вручила Семену.
– Это лучшее, что здесь есть. Не считая моей и Алисиной. Но пионеры даже гитарой не интересуются.
Жаль, что Алиса уже успела уйти, потому что она бы сразу взяла Семена в оборот, напомнив про ночное обещание обязательно сыграть. А Мику просто стояла и смотрела, как Семен присел на табуретку, как взял несколько аккордов (тут Мику просто впилась в Семена глазами), послушав как звучит инструмент.
И тут Семен перехватил взгляд Мику.
– Ну не могу же я уйти просто так. – Улыбнулся, и вдруг посерьезнев, как-то даже чуть косноязычно продолжил. – Ты же знаешь, что я отдыхал здесь раньше. Вот столько времени здесь не был, а сейчас пришел и почему-то грустно. Наверное потому что вырос. Правильно говорят про то, что нельзя дважды войти в одну реку. Поэтому песня тоже будет не веселая. Мелодию ты знаешь, а слова – может быть тоже.

Блеснет слезой лиловый рассвет
И берег тронет прибой
Никто из нас не знает ответ,
Где встретимся снова с тобой...

А Мику, которая со второй строчки поняла, что да, она знает эту песню и даже сама когда-то, неизвестно когда, yj исполняла ее, не смогла удержаться, поймала взгляд Семена, умоляюще кивнула, и второй куплет пела уже сама.

Невольный плеск соленых ресниц,
Прощальных слов разнобой
Светлеют тени дальних границ,
Где встретимся снова с тобой.

Все-таки у обоих музыкантов Совенка было чутье и была интуиция. Потому что, где-то в начале второго куплета, в музыкальный кружок вернулась Алиса и история повторилась, и уже новый голос подхватил третий куплет.

Слепая мгла, мерцание звезд
Играют каждой судьбой
А сердце ждет в молчании верст
Где встретимся снова с тобой.

И закончил опять Семен.

...Никто из нас не знает ответ,
Где встретимся снова с тобой.

Минуты три все молчали, переживая песню, а потом Алиса задала вопрос. Даже два.
– Это что сейчас было? И почему я знаю твою манеру игры?
– Алисочка, – вклинилась Мику. – Просто вы играете очень похоже.
– Да? А мне показалось, что это вы играете очень похоже.
Тут уже не выдержал и расхохотался Семен.
– Девушки, это был сеанс активации генетической памяти. Можете считать, что вы сами учили меня играть, две моих жизни назад. Спасибо, Мику. Так можно я гитару у себя подержу до воскресенья?
– Ой, да можно, конечно. Все равно она тут никому не нужна. Только, Сенеч… Семен, поиграешь еще? Я все-таки хочу понять, откуда мне твоя манера знакома.
– Поиграю. Приходи вечером. Все приходите.
– Семен. А может выступим?
Семен тихо пробурчал про себя: «Ага. И сорвем дискотеку». Но Алиса услышала и вздрогнула.
– Знаешь, Мику. Я не согласен на концерт. Но собраться здесь, на веранде, вечером – почему нет. Или отойти подальше и костер устроить, но лучше на веранде. Сегодня нет, а вот завтра – пожалуйста.
И ушел в сторону клубов, а девочки, глядя в окно, видели, что ему тяжело нести даже гитару. Что там Виола делает с его спиной?