Tiny_Bunny Катя

Начало:
Глава 1. http://vn.reactor.cc/post/2626275

Продолжение.

II
Зажигание

Проснулся чуть позже вожатой, дождался, когда она выйдет из домика и поднялся сам. Полотенце, мыло, зубной порошок, зубная щетка. Можно было бы и поваляться еще, тем более, что во второй день мне положена такая поблажка, но смысла не вижу. Выхожу, и на крыльце сталкиваюсь с Ольгой.
– Доброе утро Семен, ты чего вскочил в такую рань? Мог бы и поспать еще. Даже до подъема еще двадцать минут, а ты вчера приехал, я бы до линейки тебя не будила.
Холодно. Лето, оно, конечно, здесь бесконечное, но по утрам, пока солнце не поднялось, холодно. Еще бы чуть-чуть и начал бы дрожать.
– Доброе утро Ольга Дмитриевна. Да выспался, знаете ли.
А действительно, как осознал сам себя, так и начал высыпаться после приезда в лагерь. Когда встаю рано, как сейчас, когда валяюсь до самой линейки, но просыпаюсь всегда вместе с Ольгой.
– Ну, тогда тебя ждет зарядка!
Ой спасибо, родная. Вчера Славя помянула Устав, сейчас соседка по домику – зарядку.
– Я надеюсь, что вы это серьезно?
Я, как-то, выработал стиль общения с Ольгой и этот стиль вполне допускает и юмор, иногда даже на грани фамильярности.
Ольга вздыхает.
– Ну, почти. Вообще-то, в распорядке она есть, но проводить некому, вот все и спят лишние полчаса. А так как сегодня линейка в одиннадцать, то и, минимум, целый час. Лишь бы к завтраку успеть. Но если ты захочешь, то спорткомплекс в твоем распоряжении. Подумай Семен, одному пионеру – целый спорткомплекс. Очень выгодное предложение.
Вроде, Миронова у ней фамилия, а товар расхваливает… и о подводных камнях, в лице девочки-ракеты, умалчивает.
– Ольга Дмитриевна, у вас в роду купцы первой гильдии были? Уж больно товар нахваливаете хорошо.
– Нет, из военных мы, а после революции все больше с приставкой «гео-»: географы, геодезисты, геофизики, геологи. Одна я педагог, да и то – географию преподаю.
Я так понимаю, что если спрошу – где преподает, то получу ответ, что здесь, в соседнем городе. Или еще вопрос, о вчерашнем ночном разговоре – что со мной не так? Спросить, не спросить? Но у Ольги настроение для бесед закончилось.
– Так, ты со мной бежишь, или умываться идешь?
Гм. Вчера я аборигенов удивлял, а сегодня они меня. Ольге в шезлонге, с книжкой в руках, сейчас дремать положено. А она в спортивной форме и вся прям вот-вот с места сорвется. Локальная особенность? Может быть. Некоторое время думаю, а не подружиться ли мне с вожатой, на почве бега? В общем-то, она тетка неплохая, хоть и взбалмошная и даже с приступами самодурства, но все решают за меня. Кусты в конце аллеи раздвигаются, и на дорожке появляется Славя, как и Ольга она в спортивной форме.
– Здравствуйте, Ольга Дмитриевна, привет Семен! Семен, ты с нами?
А тут, оказывается, компания для бега уже есть. И, похоже, отношения между здешним начальством здесь чуть более дружеские и чуть менее официальные, чем обычно. Ну, в любом случае, я все еще хочу минимизировать общение со Славей, поэтому мой ответ отрицательный.
– Выпишите мне кроссовки со склада. А то от пробежек сандалеты развалятся послезавтра. Так что, кто-куда, а я умываться.
Ольга со Славей, обгоняя меня, уносятся по дорожке вперед и, напротив пятнадцатого домика, сворачивают в сторону площади. Прикидываю их маршрут: через площадь, в сторону домика Рыжих, оттуда – к выходу на старый лагерь и далее, вдоль забора, не важно с какой стороны, до хозяйственных ворот и оттуда к пляжу. По крайней мере я бы побежал именно так. Ладно, если за территорию выбегать не будут, у умывальников пересечемся.
Иду к умывальникам мимо домика Лены и далее по тропинке, а сам пытаюсь вспомнить свой сон, и ничего я не могу вспомнить, кроме того, что снились местные катакомбы, надо было сразу этот сон мысленно пересказать самому себе, тогда бы запомнил, а так: катакомбы и какие-то люди в них. Или не люди? Или не совсем люди? Нет, не помню. У умывальников некоторое время размышляю, насколько радикально я хочу все поменять? В данном случае «радикально» означает, что я сниму рубашку и умоюсь ледяной водой до пояса. Пока рыжие спят, можно каверз, в виде испорченной или пропавшей рубашки не опасаться. Ну, я, хотя бы, попробую. Снимаю рубашку и остаюсь в одних шортах, открываю кран и осторожно подставляю ладонь под струю воды. Б-р-р-р-р… И так холодно, когда снял рубашку стало в два раза холоднее, а сейчас – в три раза. Ну его нафиг, такой радикализм! Сейчас зубы почищу, личину смочу и все будет хорошо.
– Семен, оказывается с тобой еще не все кончено! Из тебя, оказывается можно человека сделать!
Ну, спасибо, что хоть не порядочного пионера. Спортсменки успели добежать до умывальников и сейчас даже прервали бег, ради моей скромной персоны. Была бы мускулатура, я бы сейчас принял красивую позу и поиграл бы ею, а так я дрищ-дрищем: худой, длинный и сутулый. А еще я стесняюсь сейчас этой своей худобы и сутулости, перед ботами стесняюсь. Бот стесняется ботов, да.
– Закаляешься? Не будем тебе мешать. Ну что, Славя, мы отдохнули? Бежим дальше?
Славя, не произнесшая за всю сцену ни одного слова, только улыбается, молча кивает, и администрация «Совенка», полном составе, уносится дальше, в сторону пляжа. И, мне не показалось, бесенята в глазах Ольги так и мелькали. Куда я попал? Или это то, что я вчера заглянул в музыкальный кружок, запустило такие перемены? А мне теперь приходится таки проводить закаливающие водные процедуры – спалился. Поплескав себе на грудь, лицо, шею и спину ледяной воды, почистив зубы и изрядно забрызгав все вокруг, растираюсь полотенцем, натягиваю рубашку и отправляюсь в домик, дремать до завтрака. По дороге к домику, у музыкального клуба, встречаю всю зомби-компанию бредущую к умывальнику: Лена, Мику, Алиса, Ульяна. Я здороваюсь, но они только невнятно бурчат в ответ, им нет до меня сейчас никакого дела, они еще не проснулись, кроме, может быть Ульяны.
– Что новичок, на улице дождь или ветер?
– Да.
Огибаю компанию, и пусть Ульяна дальше сама думает, что значит мое «Да».
Жду завтрака, сначала в домике, через десять минут приходит с пляжа ОД и выгоняет меня, выхожу на улицу и жду завтрака в шезлонге. Совершенно бесцельное времяпрепровождение, лучше бы поспал, тем более, что сегодня можно. А еще, думаю о том, что стоило мне самому, да, мне самому отойти от сценария и собственной маски, как пионеры стали раскрываться с неожиданной стороны. Выходит вожатая и присаживается на крыльцо.
– Я ваше любимое место занял, Ольмитриевна? (Захочет – сама выгонит, но спросить надо).
– Сиди Семен, я, как раз на своем любимом месте сейчас сижу. Жаль только редко получается.
Ну да, больше на пляже, или на кровати с книжкой. Хотя, конечно, в этом и есть талант администратора – все наладить так, чтобы само крутилось, а самому валяться с книжкой на кровати.
– Чему улыбаешься?
– Уютно у вас, я так думаю.
Вспоминаю вчерашнее групповое заступничество передо мной за Ульяну, но спрашивать мне лениво, потом, как-нибудь.
– Придумал уже, чем будешь заниматься?
Да к побегу готовиться. И, в перерывах, за Ульянкой с топором гоняться, так и скажу. А на самом деле буду думать об одной вещи – о своей дальнейшей жизни. Отвечу-ка я правду. Если вожатая запрограммирована, она либо наорет на меня, либо не услышит, а если подумает своей головой, то… Посмотрим, что она скажет.
– Ольмитриевна, чем по вашему можно заняться в течение одной оставшейся недели? Конечно, работать над собой.
Ольга встает, нависает надо мной, и, уперев руки в бока, чтобы казаться побольше, выдает.
– Семен, ты же музыкальным кружком интересовался? Сразу после линейки пойдешь обходной подписывать, и чтобы обязательно куда-нибудь записался! Ты меня понял?!
– Я в медпункт запишусь, Ольмитриевна, или к Двачевской на курсы. – Со смехом отвечаю и бегу спасаться в сторону столовой.
Все верно, задумавшийся пионер, он ведь хуже откровенного лодыря, лодырь понятен и прозрачен, а этот, он до чего угодно может додуматься. Поэтому, пусть будет при деле и, если не хочет делать кошкороботов, то пусть таскает сахар для вожатой. Вряд ли, правда, Ольга такой про меня вывод сделала, она, скорее, решила, что я над ней просто издеваюсь. Ладно, наверняка обойдется без последствий.
В столовой оказываюсь за одним столом с кибернетиками.
– Здравствуйте.
– Доброе утро. Ты новенький, Семен, да? А я Электроник, настоящий.
Далее следует самопрезентация Электроника, которую я вчера сорвал своими выходками, не вписывающимися в сценарий. Шурик в это время кивает мне и жмет руку. Сейчас охмурять начнут.
– Семен, ты не хочешь к нам записаться?
Главный по охмурежу, сейчас и всегда, у нас Шурик. И чего же вам не хватает, скажите мне, пожалуйста?
– Тут такое дело, нам не хватает рук.
О как, ну хорошо хоть рук! Значит негр вам нужен, а я тут причем?
– И где я вам негра найду, ребятушки?
– Нет, ты не обижайся, но нам и правда не хватает рук. У нас проект, который мы никак не успеваем до конца смены. А еще постоянно идут ходоки с просьбами что-то починить: то усилитель дискотечный, то лагерное радио, то еще чего подобное. Лагерь-то на самообслуживании, сам видишь, из персонала тут только вожатая, врач и кухня, вот и занимаемся рутиной. Потому нам и нужен кто-то, на кого можно спихнуть неквалифицированную работу по всем направлениям.
А взамен мне обещаны некоторые послабления режима и более терпимое отношение со стороны вожатой, а так же характеристика и рекомендации для поступления в технический ВУЗ.
На самом деле, я их понимаю. Самого бесило, когда приходилось тратить время на тупую работу, да и приди они ко мне с такими условиями в первой половине моей допобежной жизни, я бы, наверное, подумал. А сегодня…
– Нет ребята. Я здесь всего на неделю, и тратить эту неделю на раскручивание-закручивание винтиков и на продувку плат от пыли я не хочу. Да и просто мне это не интересно.
– Что-то такое и ожидалось. Но спросить мы были обязаны. Bon appétit.
Ну, мы тоже не штиблетом консоме хлебаем, поэтому отвечаю на понятном кибернетикам языке.
– Merci.
На этом мои познания в языке Вольтера и Гюго, в общем-то и заканчиваются, но, кажется, кибернетики тоже выложились по полной программе. А я, наконец-то, приступаю к завтраку, что тут у нас? У нас тут: каша пшенная на молоке, хлеб белый, два куска, кубик сливочного масла на одном из кусков, и маленькая порция яблочного джема в пластиковой ванночке запечатанной фольгой, а на жидкое – какао. Местное какао, оно слишком сладкое, на мой вкус, но придется терпеть. Разделываюсь с кашей, размазываю подтаявшее масло по хлебу, собираюсь проделать тоже самое с джемом и обнаруживаю его отсутствие. Пожимаю плечами, голодные пионеры, они такие, они изо рта кусок вырвут. Попутно вспоминаю, как что-то красное мелькало на периферии поля зрения. Вот не хотел поить ребенка компотом с перцем, но, наверное, придется. Иначе не отвяжется.
В любом случае, завтрак закончен и я пока пускаю события на самотек. До линейки еще час, можно было бы попросить обходной заранее и добежать хоть до доктора, но лень. Поэтому я иду в лесок разделяющий пляж и лодочную станцию и там устраиваюсь так, чтобы не отсвечивать ни с пристани, ни с аллеи, за эти циклы я научился неплохо скрываться, когда мне нужно подумать.
Традиционно задаю сам себе вопрос: «Итак, что мы имеем!» А имеем мы лагерь, в котором я, кажется, запустил нестандартное течение цикла. Запустил двумя ударами: когда пошел знакомиться с Мику и когда, вполне мирно, пообщался с Алисой на сцене, вместо того, чтобы встретить ее на крыльце столовой. В отличие от попыток в предыдущих циклах все получилось достаточно легко, видимо, чем раньше ты вмешиваешься, тем легче расшатать лагерь, и еще, поступки изменяют ситуацию гораздо эффективнее, чем слова. Слова, они вообще никак не изменяют, слова, они просто игнорируются. Интересно, что было бы, если бы я начал импровизировать прямо на остановке? Как? Ну, например, представил себе, как я, прямо на остановке, целую Славю в уста сахарные. Да, у всех губы, а у Слави именно, что уста сахарные. Эх, сарафан бы Славе и кокошник еще, как дополнение к устам. Улыбаюсь. Не стал бы я, по некоторым причинам, ее целовать, так что этот пункт отпадает. Лагерь, правда, сопротивляется, пытается все вернуть к исходному сценарию и история с Ульяной, и попытка меня покормить, со стороны Слави, тому подтверждение. Попробовать дальше по озорничать? Дополнительно к тому, что мне нужно решить – как жить дальше? Ответ даже не обсуждается, иначе можно с тоски умереть, иначе, двенадцать циклов назад, можно было бы и не убегать. То есть, передо мной стоит две задачи: тактическая – разработать план «мелких пакостей» и стратегическая – разработать план собственной жизни. Ох! По второму пункту, конкретно, ох! Может, ну его, второй пункт, да и первый, кстати. Может продолжить импровизировать? Тоже вариант, но то, что, просто так, тупо убегать из лагерей бессмысленно, это, похоже, даже вон тому ёжику, который бегает во внеурочный час – средь бела дня, понятно.
Пора, наверное, и на линейку уже. Хочу встать и слышу, как по мосткам, ведущим на пристань, кто-то идет. Два раза кто-то: один кто-то туда, другой кто-то обратно.
– Привет Лена. Семена не видела?
Славя? Да, она. А Лена, получается, на пристани отсиживалась. Сейчас из кустов выскочу.
– Привет. Нет, не видела.
Сейчас из кустов выскочу со страшным криком.
– Линейка сейчас начнется, а его нету. И в домике нет.
Сейчас из кустов выскочу со страшным криком. В черном плаще.
– Хочешь, чтобы мы поискали?
Сейчас из кустов выскочу со страшным криком. В черном плаще, который распахну. Вот это будет мелкая пакость – все лагеря за один раз, циклов на десять сразу, расшевелю. Лезет же бред в голову! Это что, мне подсознание подсунуло в ответ на мою мысль про «уста сахарные»?
– Даже не знаю. Я видела, как он сюда завернул, вот чувствую, что он где-то здесь же, рядом.
Сейчас, только из кустов выползу, по возможности бесшумно. Отползаю метров на десять, встаю на ноги, отряхиваюсь и выхожу на главную аллею напротив входа в столовую. Так и выходим на площадь все четверо: я, Лена, Славя и, как и я, вынырнувшая откуда-то из кустов Ульяна. Ульяна делает вид, что не замечает меня, я делаю вид, что не замечаю ее, хотя так и подмывает спросить о судьбе джема. А еще я думаю, это что, меня теперь так и будут Славя с Ульяной пасти? В стиле: злой и добрый полицейский? У меня штампик «Склонен к побегу» в личном деле появился? Так бесполезно, я все равно сбегу, когда нужно будет, и места я знаю, где спрятаться можно, так что не найдете. Пожимаю плечами и встаю в строй.
– Ты чего?
– Ты о чем, Славя?
– Плечами пожимаешь. Непонятно что-то?
– Нет, это я о своем думаю. Все хорошо.
– Семен, Славя, прекратите шептаться в строю!
Яволь, фрау вожатая! Она, правда, фрейлен, но фрау – солиднее.
Все хорошее, когда-нибудь заканчивается и почти все плохое, кстати, тоже, это я про линейку, да. Мне дают обходной и отправляют навстречу приключениям. А я что? Я иду в музыкальный кружок самой короткой дорогой, по аллее мимо домика кибернетиков и дальше по тропинке. И, кстати, иду с удовольствием.
Мику в этот раз, наверное в виде исключения, сидит не под роялем, а за ним и, по-моему, ждет меня. По крайней мере, обрадовалась очень искренне.
– Ой, Сенечка, как хорошо, что ты пришел.
– Явился, сейчас будешь должок отрабатывать.
А это уже Алиса. Мог бы и догадаться, что так будет, каждый раз, при обходе с бегунком, на нее натыкаюсь.
– Алисочка, не груби, ты же не такая! А то Семен больше не захочет с нами общаться. Сенечка, Алиса говорила, что ты играешь…
Вопрос и просьба одновременно. Тут же Двачевская протягивает гитару: «Давай, отрабатывай!»
– Алис, если это продолжение вчерашнего спора, то ты понимаешь, что с тебя тогда одно желание?
Алиса слегка краснеет, не знаю, что она там обо мне подумала.
– Что еще за желание?
– Я еще не придумал, но обещаю, ничего неприличного не будет, наверное, я подумаю.
Гляжу на краснеющую Алису, гляжу на ее раздувающиеся ноздри – я удовлетворен.
– Алис, не взрывайся. Ничего мне не надо, я так сыграю.
– Сенечка. – Это Мику. А мы тут с Алисой тоже поспорили. Умеешь ты играть, или нет.
– Ну и какая же ставка? И кто на что поставил?
– Не важно, или играй давай, или отказывайся – Алиса привычно грубит.
– На трех аккордах?
Я вопросительно смотрю на Алису.
– Зубы не заговаривай! Хоть на одном сыграй!
Я, наконец, беру гитару в руки, смотрю на девушек и, перед тем как начать говорю.
– Все отдают себе отчет, что вы играете лучше меня? Так что терпите, сами напросились!

На кухне мышка уронила банку.
Черная фишка, белка в колесе.

Когда заканчиваю, девочки, некоторое время переглядываются, потом кивают друг-дружке, видимо экзамен выдержан. Ну, я особо не боялся, сами они меня однажды учили и тогда же и одобрили. Понятно, что практики не было и я сильно сдал, но не настолько же, чтоб совсем разучиться.
– Хиппи что ли? И хаер у тебя подходящий.
Алиса фамильярнейше запускает руку мне в волосы.
– … подходящий, но слишком чистый.
Я только улыбаюсь и отрицательно качаю головой.
– Алисочка, а по-моему Сеня не о том пел.
Мику напевает чистым голосом

С силами собравшись, до зари поднявшись, и
С песней северного ветра по шоссе…

– Жаль только, что на концерте не исполнить. Ольга Дмитриевна не поймет. Сенечка, ты точно не хочешь в кружок записаться?
Мы все-таки репликанты. Потому что для девочки, прожившей шестнадцать лет в Японии, Мику поразительно и подозрительно хорошо говорит по русски и ориентируется в советских реалиях.
– Микуся (пусть будет Микуся в этом цикле, Алиса при этом фыркает), я принципиально никуда не записываюсь, но заходить буду так часто, что еще надоем, это я обещаю.
Ставлю гитару на место, а сам протягиваю обходной Мику. Она чиркает там автограф, а Алиса комментирует.
– Мог бы и сам заполнить, все равно Дмитриевна его смотреть не будет.
А то я не знаю. Но отвечаю другое.
– Так интереснее. Сейчас к нашим техническим гениям пойду, послушаю, как они меня вербовать будут.
– Тогда подожди, я с тобой.
Алиса поднимается, мы прощаемся с Мику, и я замечаю, каюсь – впервые за все циклы замечаю, какая у той замечательная открытая улыбка. За такую улыбку я сразу же прощаю ей всю ее болтливость, и прошлую и будущую. А еще мне теперь думать: где кончается управляющий сценарий и начинается импровизация маски, где кончается импровизация маски и начинается свобода воли? Страшно боюсь разочарований, но всегда ловлю вот такие вспышки человечности, это как знак, что не все еще потеряно для бедных нас – репликантов, включая и меня самого, конечно же.
Выходим из музыкального кружка и по дороге Алиса говорит
– Знаешь, иди к ним сам. Не люблю Сыроежкина, боюсь – не сдержусь и в глаз ему засвечу.
– Тут я тебя понимаю Алиса, я сам его в больших дозах с трудом перевариваю. Вроде и ничего плохого, но, как прилипнет, так хочется или убежать, или силу применить.
На перекрестке у как всегда неработающих душевых расстаемся: я направо – к кибернетикам, а Алиса налево – на площадь.
Против ожидания, кибернетики меня почти не домогались. Или мой отказ за завтраком подействовал, или то, что как раз прозвучал сигнал на обед, но Шурик только спросил.
– Не передумал? Жаль. Ну, давай сюда обходной.
В клубе все стандартно: чертежи, верстаки, приборы, кошкоробот, кибернетики… Нет, не мое это. Когда учился у Электроника слесарным и столярным навыкам – даже нравилось, и Электроника терпел в больших количествах, но, как только выучился до необходимого мне уровня – ушел и не жалею.
Кибернетики остаются запирать клуб, а я, через умывальник, отправляюсь в столовую.
Пока делал крюк к умывальникам, пока умывался, основная масса народу уже пообедала, практически, из знакомых в столовой вижу только Лену. Киваем друг-другу, думаю – не составить ли компанию, но, пока думаю, место рядом с Леной успевает занять Женя. Чтобы не мешать девочкам сажусь за отдельный столик и разбираюсь с обедом. Суп с гречкой, сосиска, пюре, компот, два куска хлеба и пирожок, как выяснилось, с капустой. В общем-то даже не плохо. Пока обедаю столовая пустеет, остаюсь только я и двое дежурных – сегодня это девочки из среднего отряда, они уже начали наводить порядок с противоположного угла, не дожидаясь, пока я уберусь. Я сижу за колонной, на своем любимом месте, чтобы не отсвечивать от входа, поэтому только слышу, а не вижу, как в столовую входит Ульяна, здоровается с дежурными и исчезает на кухне – еще одна жесткая привязка сценария. Сейчас она вернется с куском мяса, а я отправлю ее за булочкой и, пока она ходит, насыплю ей перца в компот. Не буду.
Возвращается Ульяна и идет в мой угол, огибает колонну и сталкивается со мной лицом к лицу. Это настолько неожиданно для нее, что она сбивается с шага, но пересиливает себя и садится со мной за один столик. Все это молча, не говоря ни слова. Перед Ульяной поднос, на подносе стакан чая и тарелка с парой булочек. Ну, молчит и молчит, я дожевываю сосиску и уже нацеливаюсь на компот, когда Ульяна лезет в карман и достает оттуда утреннюю порцию джема, которую, все так же молча, и ставит передо мной. И ведь видно, что Ракете чертовски не хочется этого делать, что она пересиливает себя, но делает. Тоже интересно, что стало причиной этому поступку: сценарий, импровизация, свобода воли или накачка, допустим, Алисы? Но, что бы там не думала вожатая и прочие аборигены, но я не могу обидеть Ульяну, просто не могу. Для меня Ульяна это, прежде всего, та девочка, которая бросалась в шахте защищать меня от Шурика, которая спала на моем плече, которая, которая прибегала ночью к моему домику, чтобы поцеловать, и убегала счастливая, которая, одна из всей компании, махала мне руками, морально поддерживая меня, во время моего первого удачного побега, это – настоящая Ульяна, а не здешняя мелкая пакостница. Да и здесь она оказалась лучше, чем пыталась создать о себе мнение, поэтому я молча беру этот несчастный джем и ставлю его на поднос перед Ульяной. Та какое-то время думает, потом вскрывает упаковку, берет одну булочку, ту что побольше естественно, и мажет ее джемом, а тарелка со второй булочкой, и остатки джема оказываются передо мной. Не капризничаю. Все это, повторяю, происходит при полном молчании обеих высоких сторон, только, когда я вымазываю остатки джема на свою булочку, мы смотрим друг-другу в глаза и коротко киваем. Кажется какое-то перемирие между нами установлено, кажется персональных пакостей можно не опасаться, хотя разговаривать со мной по прежнему не хотят.
Обед закончен, относим с Ульяной грязную посуду на мойку, выходим из столовой и разбегаемся, каждый по своим делам. Ульяна, я так думаю, на промысел жуков и саранчи, а я – выполнять последние два пункта сегодняшнего задания: медпункт и библиотеку, причем последний пункт – обязательный, почтовый ящик на странице Шопенгауэра никто не отменял.
Медпункт. Ничего не могу о нем сказать, кроме того, что он полностью повторяет все лагерные медпункты виденные мной до того, включая и самый первый, и отличается от самого первого только одним, в нем нет Виолы. В нем нет Виолы, а та докторша, что имеется в наличии, при всем портретном сходстве, совершенно не похожа характером, а очень напоминает замотанного жизнью участкового терапевта из районной поликлиники.
– Здравствуйте, мне бы обходной подписать.
– Давай сюда. Жалобы на здоровье есть?
– Нет.
– До свидания.
И все это, не поднимая головы от журнала.
В библиотеке вообще все без изменений, даже Женя такая же, как везде и, как и в шести предыдущих лагерях, отметины на нужной мне странице: подчеркнутое ногтем слово и углубление от остро заточенной спички в углу страницы. Кто-то еще продолжает двигаться передо мной, в каждом лагере, в котором я побывал, я вижу эти метки. Может и мне продолжить путешествие? Но, как бы там ни было, завтра мне предстоит наведаться в библиотеку еще раз, чтобы оставить свой автограф. Осторожно, чтобы не разбудить хозяйку, покидаю библиотеку – я поставлю закорючку в обходном сам, и в дверях сталкиваюсь с Леной. От неожиданности Лена вздрагивает, роняет «Унесенных», я бросаюсь поднимать, Лена тоже бросается поднимать, мы бьемся лбами. И все это под язвительные комментарии свежепроснувшейся Жени, что-то про то, что сотрясения кое у кого точно не будет, в связи с отсутствием мозгов, и про то, что клеить переплет за нас она не намерена и лучше бы этому переплету вообще уцелеть, потому что у Жени бедная фантазия и казнь для нас будет не самая изощренная. К счастью для нас все заканчивается благополучно, меня даже не выгоняют из библиотеки, пока Женя проверяет целостность издания. Выходим, наконец, из библиотеки и на крыльце облегченно улыбаемся друг-другу. Ну, это я улыбаюсь, а у Лена коротко смотрит на меня, чуть поднимает уголки губ и опять опускает взгляд на свои туфли. Неловкость, неловкость, неловкость…

***
Продолжение в комментариях

был в бане, поэтому так и не понял, дошли ли концовки фанфика до костра, поэтому выложу все отдельно

За 8 часов до.

Мы сидели на кухне и пили кофе. Молчали. Алиса смотрела в окно, я бессмысленно шарил взглядом по потолку и стенам. Случайно встретившись взглядами во время очередного глотка – виновато отводили взгляды. Вот так всегда после ссор. Молчим, пьем кофе и пыримся кто куда. Раздражает. Схватить бы ее, прижать к груди покрепче, поцеловать, высказать все-все что на душе. Но нет – не созрел пока что. Гордый, блин. И она туда же. Успеть бы, пока она не улетела. Допиваю кофе, встаю.
- Пойдем собираться.
- Пойдем.
Минуту зависаем, глядя друг на друга, потом, опомнившись, встаем и как-то неловко, толкаясь у дверей, идем в комнату. Я достаю чемодан, Алиса начинает выгребать из шкафа шмотки, молча упаковываем все эти майки, носки, трусы и прочее. И не лень же все это переть.
- А шорт тебе двое зачем? На 4 дня всего едешь…
- Не твое собачье дело.
Вот так вот. Почему-то эти две пары шорт меня задевают больше, чем все сказанное ею вчера. Зачем человеку, пусть и девушке, столько одежды на 4 дня? Чтоб можно было остаться подольше…

За 20 часов до.
День начался хуево. Горячую воду не включили, хоть и обещали, молоко скисло, на улице противный липкий туман, а на любимой футболке котяра ночью оттачивал свое кошачье кунг-фу. Заебись просто. То ли чаю попить, то ли повесится. Но самая мякотка была еще впереди.
- Сем? – Алиса оторвалась от монитора.
- Мхмм? – Неопределенно бурчу в ответ.
- Слушай, меня тут в родной город друзья старые приглашают… - Ох не нравится мне этот заискивающий тон…
- Когда и насколько?
- Ну, я думала завтра полететь, на четыре денька…
- У меня концерт через два дня.
- И так уже, сколько на них ходила, один пропущу – не страшно. Ты же не обидишься?
- Ну и к кому ж ты так спешишь?
Молчит. Все страньше и страньше.
- Ну?
- … К Вадику…
Ну пиздец, приехали. Уточняю:
- Это который твой бывший?
- Да…- Опускает глаза.
- И давно он тебя пригласил?
- Ну, он мне давно писал уже, - просто охуенно, - и вот вчера опять позвал, я решила согласиться.
- Меня спросить, прежде чем соглашаться, не надо? Меня это, типа, не касается?
- Ты мне папочка что ли? – Взрывается Алиса.
- Я тебе парень. – Я пока еще спокоен. – И о такой хуйне, по-моему, имею право знать.
- Пошел-ка ты на хуй, я тебе не жена!
- И слава богу! – Тут уже не выдерживаю я.
- Ах ты падла! – Ну вот, дошли до крика, берегите стекла.
- Я, по крайней мере, не мчусь, хвост задравши, к непонятному ебарю по первому же зову.
- Потому что из дому не вылазишь, сыч засранный. Если б не я – мхом бы тут уже зарос. Тебя из-за компа уже скоро и сексом будет не выманить. Разве что группой твоей дурацкой. Ты просто нахер никому не нужен.
А вот это было больно. Нарывается же, пытается спровоцировать, чтоб меня потом виноватым сделать. Ладно, я опять проиграл, уже неважно даже продолжение разговора.
- Сука же ты. Хочешь – катись хоть в Караганду и ебись там с полком матросов. Тебе на меня насрать – мне тоже насрать. Я действительно не муж тебе и не папочка.
- Урод!
- Шлюха!
Выхожу на кухню курить, в спину с опозданием летит книга. Мы почти два года уже живем вместе…

За 19 часов до.

Спать легли спина к спине. Весь день упорно изображали, что в квартире одни. Получалось не очень. Как обычно, впрочем.
- Спишь? – Как обычно, не выдерживаю первым.
- Нет.
- Едешь все-таки?
- Да.
- Во сколько?
- В семь самолет.
- Я провожу тебя. Ну и собраться помогу.
- Ок.
- Спокойной ночи.
- Спокойной.
И все. Поворачиваюсь к ней и осторожно приобнимаю. Не сопротивляется, наоборот, устраивается так, чтобы мне было удобней. Не все потеряно? Засыпаем.

За 6 часов до.

Маемся бездельем в ожидании часа Х. Почему-то вспомнилось, как мы познакомились. Вернее как Я с ней познакомился. Лето, бесконечное, бескрайнее; странный полусон-полуфантазия посреди ничего. И девочка. Огненно-наглая бестия, способная, однако, не только сжечь, но и согреть.
После возвращения мне казалось, что жизнь моя круто изменилась, что теперь все будет по-новому, лучше и светлее. Ну да, поначалу так и было. Я стал шевелиться, выдрал запущенные глубоко в цемент четырех стен моей комнаты корни, плечи расправил, и шагнул в мир огромный. Илья, блин, Муромец. И глубоко-глубоко в душе, втайне даже от себя лелеял надежду, что за хорошее поведение мне перепадет награда – возможность продолжить то волшебство, которое началось в «Совенке», возможность высказать, выслушать и сделать все то, что не успелось. Возможность продолжить лучший сон в моей жизни.
И ведь получилось же! За хорошее поведение мальчик таки получил леденец. На. Соси. Да вот только заглядывать за титры хорошей истории – сплошное разочарование. Потому как за титрами – ничего интересного. Нет, жаловаться не на что, жизнь поменялась, и поменялась к лучшему. Есть девушка, есть работа, есть друзья (реальные!) и собственная группа. Обидно только, что я фактически не поменялся. Я по-прежнему не умею брать инициативу в свои руки. Все мои действия всегда спровоцированы сторонними людьми…
*квак*
От очередного акта самокопания меня отвлекает сообщение в мессенджере. О, Алиса пишет. Хм, угрюмый смайл, как информативно. Твою мать, мы сидим в двух шагах друг от друга, почему просто не заговорить? Но она не такая, ведь если заговорит вслух, значит, проиграет, признает, что была неправа. И как ей объяснить, что я совершенно не хочу с ней воевать? Мне просто хочется, чтобы это все быстрее закончилось. Но я просто не знаю что сказать, чтобы не спровоцировать очередную бессмысленную словесную перепалку. Хотя кому я вру? Я просто тюфяк, неспособный двинуться без толчка со стороны.

За пол часа до.

Аэропорт. Огромный зал с бесцельно слоняющимися в ожидании рейса людьми. На душе кошки скребутся, а собраться и заговорить все никак не могу.

Далее 3 варианта:
1) Продолжать молчать.
2) Попытаться устыдить Алису.
3) Сдаться и пойти на мировую.

Продолжение

1 глава http://vn.reactor.cc/post/2310619
2 глава http://vn.reactor.cc/post/2336203
3 глава http://vn.reactor.cc/post/2344710
4 глава, часть 1 http://vn.reactor.cc/post/2360187
4 глава, часть 2 http://vn.reactor.cc/post/2363608
4 глава, часть 3 http://vn.reactor.cc/post/2367158
5 глава http://vn.reactor.cc/post/2381587
6 глава http://vn.reactor.cc/post/2397063
7 глава http://vn.reactor.cc/post/2425682
8 глава http://vn.reactor.cc/post/2452127


IX
Территория

Обед. В этом лагере мне-разумному осталось три обеда, не считая сегодняшнего, но в столовой об этом не знают и поэтому кормят тем-же, чем и всех остальных, да и пионеры без очереди не пропускают. Все-таки очень занятный лагерь. Единственный лагерь, из тех, в которых я был, где персонал стоит с пионерами в общей очереди. Подтверждая это мне в хвост пристраивается вожатая.
– Семен, ты не видел Шурика?
А как догадалась, что видел? И вообще, я тут причем, Второй же есть? Что-ж мне, до тепловой смерти Вселенной Шурика искать? Хотя это так – не вопль отчаяния, а просто мысленное бурчание.
– А как догадалась, что видел?
– Семен, я серьезно.
– Так и я серьезно, полчаса назад мы пересеклись у клубов. Я сюда, а он туда.
– Ох, ну хорошо, а где-же он был? Ты не знаешь?
Помню я договоренность с Шуриком, помню.
– Да не получалось у него что-то, он пошел проветриться, задумался на ходу и выпал из реальности, гений ведь, сама знаешь. Хорошо – далеко не ушел, но все равно, пока очнулся, пока сориентировался, пока назад вернулся.
А еще у меня появилась мысль. Мысль про завтрашний поход, раз уж мне не отвертеться.
– Ольга, у меня есть идея.
От окошка раздачи мы уже отошли, и сидим вдвоем, друг напротив друга.
– Так. Сразу говорю, еще одно мое купание ты не переживешь!
– Да я вообще-то о походе.
– Семен. Я уже заранее боюсь твоих фантазий… Заведешь мне детей в подземелье.
– Ну, не в подземелье, но место поменять хочу. Да и, тебе-же понравилось купание, сознайся хоть себе.
А я что? Ну, во-первых, так оно веселее. А, во-вторых, сейчас пришло в голову, что я могу сделать что-то такое, что пионеры запомнят, не смотря на перезагрузку перед очередным циклом. Пусть на уровне эмоций, ощущений и мышечной памяти, но запомнят. А есть еще, в-третьих, и, наверное, даже, в-четвертых, но это личное. В общем, поступаю по отношению к Ольге некрасиво, примерно как поступил с Ульяной в прошлом цикле, когда мне понадобилось попасть вечером в библиотеку. Зная слабые места вожатой вывожу ее на эмоции и добиваюсь того, что включается Оля. Не надолго. Только, чтобы успеть подмигнуть мне, показать кулак и разрешающе кивнуть головой, но мне жаль. Я жалею о двух вещах: вот об этом использованном мной приеме, и о том, что Олю я больше не увижу – это как прощание с ней было.
Выхожу на крыльцо, подождать Алису с Ульяной и хватаюсь за голову. Черт! Это же сотню оболтусов нужно провести по лесу, чтоб не потерялись, разместить на берегу и проследить чтоб не утонули, ночью следить, чтобы мальчики с девочками по кустам не уединялись, и, еще вопрос, единственная ли в лагере бутылка водки?… Потому что, сколько циклов живу и, кажется, наизусть все выучил, а сигареты тут впервые увидел. Ох, доктор, дайте мне таблеточек, я бациллу ответственности подхватил.
Наконец выходят рыжие.
– Нас ждешь? Опять в авантюру втягиваешь?
– А почему сразу в авантюру?
– А потому что вы с вожатой так друг на друга сейчас орали, что ясно было – ты задумал что-то, а она сопротивляется.
– Алиса, а вы против? А то я вон – Катьку с Викой привлеку.
– Я тебе привлеку! Колись давай.
– Ну тогда идем ко мне.
В тренерской я достаю из шкафа свернутый в трубочку план лагеря и окрестностей, тот, с периметром отмеченным синим карандашом, который мы с Ульяной украли из административного корпуса. Это настоящий план: в масштабе, с координатной сеткой, с легендой, со всеми тропинками и лесными озерами, не чета тому, который висит на информационном стенде. Знал бы я об этом плане циклов эдак пятьдесят-семьдесят назад…
– Ульяна, теперь то видишь? – спрашиваю, а сам веду пальцем по синей линии.
– Вижу? Да! Теперь вижу!
Вот и еще один способ отличать проснувшихся пионеров.
Сажусь на кровать, девкам киваю справа-слева от себя, разворачиваю план на коленях.
От «Совенка» к старому лагерю идет, в общем-то, широкая, хоть и заросшая тропа. Но на поляне старого лагеря она не кончается, а, загибаясь к югу, выходит на берег реки почти у самого периметра. Обвожу пальцем это место.
– Вот сюда мы и пойдем в поход. И мне нужна ваша помощь.
Я специально самоустраняюсь и смотрю, как они справятся. Программа стандартная, но не стандартное место: выйдем завтра после ужина, вечер просидим за разговорами у костра, встретим закат и, часам к одиннадцати, вернемся в лагерь.
Амазонки водят пальцами по плану, прикидывают расстояние, время, сколько и чего нужно брать.
– Но придется пасти, чтоб не потерялся никто по дороге, особенно мелкие. А пастухов: я, вожатая, вы – девочки и Сашка, ну, футболистов еще можно Сереге-зайцу поручить, и всё. И командовать вам, а я так, на подхвате буду.
– Семен, скажи, ты все-таки сбежать решил? Дела передаешь? Ведь не просто так ты на нас сейчас все сваливаешь.
– Не то, чтобы сбежать. Подожди до костра, Уля – все расскажу.
И две пары глаз, голубые и янтарные, смотрят внимательно. А мне пора идти уже к бабуле – помириться с ней.
– Ну смотри. Будем ждать. Ладно, иди, мирись со своей поварихой, на волейболе увидимся.
Вот действительно, как и говорила Ульяна, скорость распространения сплетен в лагере превосходит скорость света. Никому о содержании разговора с Глафирой Денисовной не говорил, но все уже знают – поссорились.
Иду в столовую медленно – идти в столовую тяжело. И день замечательный, хотя бы уже тем, что по подземельям лазить не надо и других дел полно – тот же домик у пироманьяков проверить и с доктором потолковать, да и сходить – проверить тропу до предполагаемого места костра не мешало бы. В общем-то Лена вчера была права, все уже давно быльем поросло, проблема потеряла свою актуальность и отставлена в сторону, как несущественная, и можно просто махнуть рукой и оставить все, как есть. А то несерьезно получается: утром ругался, а сейчас уже объявляю, что претензий, собственно, и нет никаких. Вот как так? Виновата бабуля, а стыдно мне. Госсподя, ну как-же так? И как будто это я у нее прощения просить иду.
Дверь в каморку бабы Глаши чуть приоткрыта. Стучусь и чуть не падаю с крыльца, сбитый с ног Сашкой. Ляксандра проносится мимо, но отбежав на десяток метров оглядывается – кого она там чуть не растоптала, видит меня, быстро-быстро отворачивается и убегает окончательно. Мне не нравится, как она выглядит: как пыльным мешком ударенная, как человек у которого только что отняли что-то самое дорогое, как… как… Что там говорят: «Человек, возьми все, что пожелаешь, но заплати за это настоящую цену?» Не знаю, что там она пожелала, но настоящую цену сейчас, судя по ее виду, Сашка явно заплатила. Пару секунд выбираю, но нет – баба Глаша подождет, а Сашка дороже, разворачиваюсь спиной к двери и бегу догонять Александру. Все тот же язык леса, тянущийся от забора, между библиотекой и бадминтонной площадкой и упирающийся в столовую. Не очень большой, но если захотеть – спрятаться можно. Можно спрятаться, так что не найдут, но только двоим: рыжей, с голубыми глазами, либо зеленоглазой, у которой волосы с фиолетовым отливом, и то, я бы, пожалуй, взялся их поискать. А Саша, Саша – вот она, чуть отошла с тропинки, спряталась за сосну, чтоб ее видно не было, и сидит, обняв колени, прислонившись спиной к той же сосне. Не плачет, нет – не тот характер, но сидит уйдя куда-то далеко вглубь себя. Маленькая, худенькая, почти прозрачная – земля сквозь нее просвечивает. А ведь земля и вправду просвечивает, дематериализация? Я, проходя мимо, задерживаю свою руку на ее левом плече и слегка пожимаю. Плечо, как поролоновое ощущается, но чувствую пальцами, как оно постепенно твердеет.
– Сашка, останься.
Но понимаю уже, что остается, на меня глянула, но решила, что мне можно и опять в себя ушла.
Саша, надеюсь, скажет, что с ней приключилось, или даст понять, что все в порядке. Но вот бабуля, Глафира Денисовна эта, кажется заслуживает отдельного решения, пока я еще способен эти решения принимать. Не знаю, что она там Саше сказала, но оставлять у себя за спиной эту бабушку я не хочу. В общем так: даю Сашке полчаса, нет – сорок пять минут, и если ничего не добьюсь, то пойду разбираться с поварихой. Выбираю место почище, отворачиваюсь, чтобы не смущать прямым взглядом ребенка, откидываюсь на спину, закинув руки за голову, и смотрю сквозь кроны деревьев на облака. Высоко в небе ползут тюки с ватой, в памяти откуда-то всплывает слово «альтокумулюс». Перевожу взгляд ближе – поползень, оправдывая свое имя, ползает по стволу попеременно то вверх головой, то вниз. Взгляд еще на один уровень ближе – гроздья калины, еще зеленые. Еще ближе – красно-черный жук деловито лезет вверх по травинке по своим жучиным надобностям. Со спортплощадки слышны голоса и удары по мячу, кто-то из среднего отряда тоже балуется волейболом. Сейчас встану, еще раз легонько пожму Саше плечо, скажу ей, что она не одна и пойду воспитывать засекреченное мировое светило, возможно даже ремнем. Видимо, вот так и подкрадывается маразм, ведь мировому светилу девяносто четыре года, хотя и выглядит лет на семьдесят, максимум.
– Как же так? – прерывает молчанье Саша. Ведь я же живая. Семен, скажи, я же живая? Я хожу, я дышу, я сплю, я мечтаю. Я думаю и чувствую, наконец. И вы все здесь со мной… рядом со мной. Вот скажи, ты же пришел сюда, ко мне, сейчас. Почему?
Я молчу, а Сашка требовательно смотрит.
– Отвечай!
– Я увидел, что тебе плохо. Была бы ты посторонней, наверное, прошел бы мимо. Но ты – нет. Хотя, прогнала бы сейчас – ушел бы, может быть, а может и нет – мне не все равно, что с тобой происходит. Но ты не прогнала, поэтому я остался.
– Да. Хотя ты на меня и смотришь как на ребенка, а не как на девушку, ты даже в Ульяне больше девушку видишь, а ведь она младше меня. Но ты мой друг и прибежал за мной сюда. Значит ты меня видишь, меня – живого человека. Не думай, мне ничего от тебя не надо, но то, что есть – я очень ценю. И вдруг он мне говорит, что я – автомат, который запрограммирован считать себя живым человеком. Я ведь сначала подумала, что он – это ты.
Нет, в какой-то мере, он это действительно я, но мне остается только скрипнуть зубами – это существо уже добралось до моих друзей. Правда, есть и хорошая новость – бабуля частично реабилитирована.
– Саша, чье мнение для тебя важно? Близких людей или злобного сумасшедшего, который, к тому-же, нематериален.
– Ты его знаешь? Меня очень больно ранил этот твой сумасшедший.
– Он не мой. Был бы мой, его бы здесь не было. Как он выглядел? Похож на меня, но лица не разглядеть?
– Ну да. И голос твой. Только у тебя интонации другие, ты с людьми часто, как с маленькими детьми, которые потерялись, разговариваешь, даже с вожатой. Не кричишь никогда, даже когда что-то плохое, вон, как с пожаром этим. Ты же на Сережу с Васей не кричал, а сочувствовал им, что-ли. Что вот теперь им придется домик ремонтировать, а могли бы в футбол играть. Вот и с остальными – ты, когда говоришь, у тебя какое-то сочувствие и желание помочь в голосе проскакивает. А этот… Мне после того разговора так плохо стало и все безразлично, как-то. Захотелось, чтобы меня просто не было. Нет, не хочу рассказывать – вдруг разревусь.
– А сейчас?
– Сейчас тоже плохо, но терпимо. Это пройдет.
– Точно пройдет? На будущее, и сама не разговаривай с ним и ему не отвечай. Сделать он тебе ничего не сможет, кроме как словом, так что просто проходи мимо. И Мику передай, к ней он тоже может придти.
Да, большинство наших встреч с Пионером так и происходили, многослойные фразы с ядом внутри, с его стороны и игнор – с моей. Это, кажется, единственный способ взбесить Пионера по настоящему.
Смотрю на Сашку, действительно, плохо ей, но, все-таки, удивительно крепкая психика у девочки. Двадцать минут назад сидела и готовилась исчезнуть, потерянно смотрела в одну точку, а сейчас уже можно отпускать без опасений. Переживает еще, но уже ясно, что справилась.
– …а почему ты говоришь, что он не материальный? Как привидение, да? Как же он тогда дверь открыл?
– А вот так. Двери открывает, может сесть рядом на диван и диван продавится, может что-то в руки взять и тебе передать, а попробуй его потрогать – только кожу покалывает и рука внутрь него проваливается. Именно поэтому у него еще все зубы целы. Я когда-то попробовал, а он только смеялся.
– Спасибо.
– За что?
– За то, что когда-то попробовал, за то, что одну сейчас не оставил, да много за что.
– Сашка, ты меня смущаешь. Пойдем уже, а? Хватит тут уединяться в кустах.
– Пойдем. Только… ты мне потом еще расскажешь? Я, конечно, тебе и вчера не поверила, и сейчас не верю. Но интересно.
– Сказки, значит, любишь? А ведь большая девочка уже, целых семнадцать годиков. Расскажу.
Мы уже идем по тропинке, возвращаясь к столовой, а у самой границы леса Саша останавливает меня и стряхивает приставшую хвою с моей спины. На секунду ее рука замирает и отряхивание превращается в короткую ласку, а потом она хлопает меня между лопаток, совсем по Алисиному.
– Все, теперь иди к своей поварихе. Нет постой, Катя с Викой на наш волейбол просятся. Можно им?
Пожимаю плечами и киваю, можно наверное, как остальные решат.
– Приводи, но это как остальные решат. Волейбол вечером, это же у нас так – приятное времяпрепровождение. Я там не начальник.
Баба Глаша у себя, сидит за столом, что-то записывает в своей тетради, смотрит на меня поверх очков, потом пододвигает ко мне чайничек с заваркой, пододвигает ко мне сахарницу. Пахнет, кстати лекарствами. Корвалол?
– Пришел-таки. Чашка в серванте, чайник с кипятком на тумбочке. Что скажешь хорошего, физрук?
– Баба Глаша, мне тоже приятно тебя видеть. Мой двойник тут появлялся, Сашку напугал, а я за тебя обеспокоился.
– Не беспокойся. Пока ты его сюда не впустил он только пугать и может.
– Я, а как же Второй? Это же его лагерь.
– Каппа… Ну, вес личности, что-ли, если упрощенно, у тебя выше, а появился ты тут одновременно с ним. Твой Второй только потому тут держится, что вы с ним не пересекаетесь и ты его сюда принял.
Наливаю себе чай, сажусь напротив и потихоньку, мелкими глотками, отпиваю. Оглядываю комнату и замечаю бутылек на подоконнике. Да, корвалол.
– Баба Глаша, ты как к собакам относишься? Ну, или к кошкам, если они тебе ближе.
А вот вопрос про кошек бабулю заинтересовал. Кстати, домашних животных здесь нет, ни одного кота, ни одной собаки при столовой или при складе.
– Это ты к чему про кошек спросил? Видел чтоль?
– Ни одной. Я про тебя спросил, а не про кошек.
Представил себе картину – бабуля, втайне от всех, прикармливает на чердаке столовой кота. Нет, десятка три котов. Приносит к ним по вечерам кастрюлю с украденным у пионеров мясом… О нет, вспомнил свой сценарий ужастика из предыдущего цикла. Кастрюлю с мясом «активированного организма», а коты обступают ее вокруг, орут и дрожат от возбуждения и предвкушения. И реклама: «Пионерискас. Активированный организм для ваших питомцев! Только лучшее, только молодость!» Кстати, интересно, как живность в режиме жизни по циклам себя чувствует?
А баба Глаша, оказывается, отвечает на вопрос
– Была у нас овчарка когда-то. Дик. Двенадцать лет прожил. Больше не стали заводить – тяжело было, когда он уходил.
Замолчала и ждет моей реплики, а я формулировку в голове потерял, а надо, ведь не для поддержки разговора я про кошек спросил. Ладно, попробую по новой, пусть и коряво.
– Вот есть люди, которые собак любят больше чем окружающих. И я их понимаю. Животные – они честные, они любят тебя такого, какой ты есть, они не предают… Любой собаколюб продолжит. Ну, или кошколюб. Я к чему – перед животными, перед ними выбор никогда не стоит: любить или нет, предать или нет, быть или не быть. Животным проще – у них рефлексы. А людям, тем выбирать приходится, между плохим и хорошим. Знать бы еще, где плохо, а где хорошо. Что ни человек – то Гамлет. Вы вот тоже двадцать лет назад выбор делали. И до того, я уверен, и после. И цикл назад. И выбираем всю жизнь. Тем вы люди… Нет, тем мы люди и ценны: за неправильный выбор нас, как правило, не наказывают, за правильный – не награждают, но, вот такой свободный выбор другого человека – насколько он ценнее собачьего. Это я вчера начал понимать, когда Алису из горящего домика выдергивал, а потом утром, когда Шурик… а, неважно. А сейчас окончательно понял, когда рядом с перепуганной и потерянной Сашкой в лесу сидел.
Бабуля вскидывается, но я успокаивающе машу ей рукой. Всё хорошо, мол. Сую нос в чашку и обнаруживаю, что чай закончился. Мне предлагают еще чашку, но я отказываюсь.
– Я ухожу, баба Глаша. Последний цикл. Я, просто, не хочу, чтобы за моей спиной какая-то незакрытая дверь оставалась. Что вы, руководство проекта, там решили, относительно нас, двадцать лет назад, то решили. Плевать, может оно и к лучшему, может, иначе, здесь был бы не я, или я, но не такой. Но если что с Сашкой случится – я найду в себе силы проснуться, имей в виду. Кстати, остальных моих девок это тоже касается. Я не угрожаю, пойми меня. Мне просто придется вмешаться.
– Не хорохорься Семен. Ничего ты не сможешь, в ближайшую сотню циклов. Но за твоей компанией я присмотрю. По крайней мере от людей они не пострадают, пока я еще здесь командую. От людей в широком смысле. И за блондинку свою не беспокойся, сознание надо переписывать, когда организм только-только в приемной камере оказался и еще ни разу свет не увидел. И то, вероятность успеха чуть больше половины. А как глаза открыл – все, в лучшем случае два набора разных воспоминаний, вон, как у… Не важно у кого, или-же, как вариант, классическое раздвоение личности.
– А про два набора чужих воспоминаний, можно подробнее?
– А что подробнее? Примеров захотел, так на себя в зеркало посмотри. Откуда ты знаешь, что меня студенты бабой Глашей звали, хотя школу закончил, по твоим словам, когда переходной шлюз пять лет, как закрыли и я уже здесь в «эмиграции» эти пять лет жила. Причем твои-то дополнительные воспоминания, это просто перекрестные помехи. Но вспомни свой шок при попадании в лагерь, и знай, что это еще цветочки.
Посидели с бабулей еще побеседовали, а на прощание она сказала.
– Не думай, что я хочу оправдаться, но поверь – двадцать лет назад были еще причины вас за побочный эффект и неудачу эксперимента выдать.
А я только махнул рукой и пошел смотреть, как там погорельцы справляются.
А справляются погорельцы хорошо: домик, можно сказать, готов к заселению, только стекла остались. Вся мебель: кровати – две штуки, шкаф платяной – одна штука, тумбочки прикроватные – две штуки, стол – одна штука, стулья – две штуки стоят перед входом. Заяц-Сережа с Васькой оттирают копоть с наружной стены, Сыроежкин обещал после ужина стекла вставить, внутри – обои поклеены и Оксана с Гришкой пол домывают.
– Алиса или вожатая видели?
– Алиса видела, сказала, чтоб позвали, когда все сделаем.
– Ну имейте в виду, Алиса злая на вас – юбку-то порвала.
– Нет, уже не злая, уже только делает вид.
Еще лучше. Еще одной заботой меньше.
– Так что вы там сожгли, Вась, какой волшебный порошок?
– Мы селитру с сахаром сплавляли, на топливо ракетное.
– А рецепт откуда?
А рецепт оказался из библиотеки. Книжка там, оказывается, есть по ракетомоделизму, переводная польская.
– Вы, конечно, умные. Но хоть с теми же кибернетиками в следующий раз советуйтесь. И химичьте не в домике, а на воздухе.
Думаю, что бы еще сказать и вспоминаю фрекен Бок.
– Боже, какая это мука – воспитывать!
Пироманьяки оценили, фыркнули все четверо. Вспоминаю – что еще на сегодня и понимаю, что всё. Сегодняшнюю программу я выполнил – можно развлекаться. Сейчас дойду до клубов, спрошу у Электроника лично про помощь и пойду к себе, переоденусь к волейболу.
По дороге, на площади, вижу Алису, злющую, с метлой в руках. В кои-то веки вспомнила про обязанности, или, что больше похоже на правду, ей напомнили.
– Привет рыжая, летать учишься?
Рыжая только грозит мне метлой и беззвучно шевелит губами.
– А я ведь помочь хотел. Подтолкнуть в небо, так сказать.
– Смейся-смейся. Смешно ему.
– Алис, я сейчас до кибернетиков дойду и вернусь помогать, не заканчивай без меня.
Это я ей уже на выходе с площади кричу, а Алиса только машет рукой. То ли «хорошо, я поняла», то ли «без тебя разберусь». На обратном пути гляну что и как.
В кружке у кибернетиков без робота несколько пустовато. Сыроежкин, как раз, режет стекло, напевая: «Полюби ты Женя, Электроника, пока его током не убило...». Все приборы со стола убраны на пол, на верстак, на подоконники. На столе лист стекла, а вокруг ходит Сыроежкин, с деревянной линейкой и алмазом, два стекла уже вырезано, осталось последнее. Шурик сидит тут-же и безучастно взирает на компаньона.
– Привет, помощь нужна?
– Да тут помогать то. А вставить – твои помогут, пусть работают, поджигатели.
– Я им сказал, что если в следующий раз чего строить надумают – пусть с вами советуются.
– Ну, пусть советуются, за совет денег не берем.
Пока так разговариваем и последнее стекло со щелчком отделяется от большого листа, точно по линии реза. Сыроежкин, надев кожаные перчатки и широко раскинув руки, берет остаток листа и просит.
– Семен, дверь в кладовку открой и там помоги мне со стеклом развернуться. А то одному тяжело.
Я срываюсь с места, открываю перед Электроником дверь в кладовку, пропускаю его вперед, потом захожу сам. В кладовке мы вдвоем осторожно задвигаем стекло за шкаф.
– Слыхал что Шурик с роботом учудил? – Вполголоса спрашивает Электроник.
– А что учудил?
– Да сбежал от него робот. Вынес, говорит, на улицу, хотел ходовые испытания провести. Включил, а тот, может сигнал какой по радио поймал, как вчесал на полной скорости, и ворота, как назло, приоткрыты были. Говорит, догнать пытался, потому сам и потерялся в лесу. Но робот сорок километров в час бегает, разве догонишь. Так что, в поход пойдем – смотри, может где в овраге или в кустах увидишь, так сразу дай нам знать. И, не говори с Шуриком о роботе. Видишь – сидит потерянный, переживает.
Выходим из кладовки, я помогаю Электронику упаковать вырезанные стекла в старое одеяло, он берет с собой эти стекла, инструмент и отправляется к погорельцам, а я иду на площадь, спасать Алису. Или, может, учить летать на метле, этому, правда, она сама кого хочешь научит.
Как-то незаметно я стал относиться к этому лагерю как к своему, действительно, дому. Вот и сейчас поймал себя на мысли о том, что иду подметать площадь не только ради красивой девушки, не только ради хорошего человека, а еще и чтоб в моем доме порядок был. Ну, при всей своей нелюбви к порядку, половину площади Алиса уже подмела, не как Славя, конечно, но видно, что площадь метеная.
– Пришел, все-таки.
– Ну, поиздеваться над ближним, это святое. Давай метлу и можешь начинать.
– Что начинать?
– Ну издеваться же.
– Да не хочу я над тобой издеваться, настроения нет.
Пока подметаем я предупреждаю о визите Пионера и рассказываю о перепуганной Сашке. Потом разговор переходит на волейбол, на Катю с Викой, на футболистов-погорельцев.
– Электроник пошел стекла вставлять, так что, после ужина можешь принимать работу. Хотя у тебя есть выбор.
– Это какой?
– Ну, я пойду, до места завтрашнего костра пройдусь, тропу посмотрю. Как раз до темноты успеем туда-обратно. Хочу вас двоих пригласить, за компанию.
– За компанию, говоришь. Все такое вкусное, ты знаешь. Хочется и над погорельцами поиздеваться, и с тобой погулять… А, пусть над ними Ольга издевается, я в нее верю!
– Очень хорошо, Алиса, что ты в меня веришь, но нельзя ли повежливее. Я же все-таки вожатая и не самая плохая. А то разбаловал вас Семен.
Бедная Алиса от неожиданности аж приседает. Да, умеет вожатая подкрадываться, одна из немногих неразгаданных мной ее способностей. Вот же, минимум двадцать шагов асфальта до ближайших кустов, а Ольги только-что не было, а вот она уже есть. К счастью, не так часто она этим своим навыком пользуется, а то каждой тени, каждого шороха бы пионеры шарахались. Я демонстративно смотрю на Ольгу, смотрю на асфальт у ней под ногами, смотрю на небо и бормочу под нос себе: «С Генды, что-ли, спрыгнула?»
– Семен, ты мешаешь педагогическому процессу! – Алиса уже пришла в себя. Слушаю вас, Ольга Дмитриевна.
А Дмитриевне сказать-то особо и нечего. Она обводит взглядом площадь, чуть кривится, видя кое-где полосы пыли на асфальте, но, в конце-концов, отпускает Алису взмахом руки.
– Семен, я о походе завтрашнем хочу с тобой поговорить еще раз. Ты уверен, что нужно туда пионеров вести? Может, на старое место?
– Ольга, вот, после ужина мы с девочками сходим и посмотрим. Если хоть малейшее сомнение будет – пойдем на старое.
И вот мы втроем: Алиса, Ульяна и я идем в сторону старого лагеря. У меня в руках топор, у Ульяны – мачете, ну, на самом деле, здоровенный ножик с кухни, у Алисы – лопата, вдруг придется спуск к воде подровнять, ступеньки там сделать. На лопате, кстати, Ольга настаивала, а я поддержал. Вид, конечно, потешный, Алиса стеснялась, поэтому по территории лагеря лопату пришлось нести мне.
Тропа до старого лагеря настолько утоптана, что просто не верится ни в призрак вожатой, ни в призраки пионеров. Кажется, что ежедневно по ней ходят пионеры: отрядами, звеньями и по одиночке. Видимо в поисках этих самых призраков. Показываю на едва заметную боковую тропку к провалу.
– Помните?
– Конечно Сёмка, сегодня же дата. Ровно цикл назад ты в бомбоубежище надругался над невинными пионерками.
– Язва.
– Сам дурак. Но любим мы тебя не только за это.
Идем дальше, и вот перед нами поляна старого лагеря. Девчонки просятся заглянуть на чердак. Ну и я с ними, за компанию. Как ни странно, но матрас на месте, одеяло с подушкой тоже. Веночек на подоконнике высох и скукожился. Смотрю на него с грустной улыбкой и перехватываю такой же взгляд Алисы. Киваем друг-дружке.
– А вы знали, что Лена Второго прячет здесь недалеко, у озерка? Пятнадцать минут ходьбы днем?
– Скажем так, догадывались. А вот ради чего, спрашивается, вся эта война? Неплохой парень оказался. Смурной какой-то, но не вредный.
– Думается мне, не его вы караулили, а других. Только, как с испорченным телефоном все получилось. Не в лотерею, а в карты и не выиграл, а проиграл.
– Сём, ты опять нам эту стрелу поминаешь?
Ох, простите девки, я не себя имел в виду.
– Простите девочки, я не хотел вас обидеть, я не наше с вами знакомство имел в виду. Я о некоторых двойниках моих. Тех, что друзей обижают. Настолько, что Сашка едва не исчезла.
Спускаемся по рассыпающейся лесенке и опять выходим на поляну. Трава Ульянке минимум по грудь, а кое где и выше. Я оглядываюсь и, наконец, вижу на юго-юго-западном краю поляны характерный V-образный прогал.
– Пионерки, нам туда.
Отдаю Алисе топор, сам забираю у нее лопату, мы строимся клином и врубаемся в заросли травы, а кое-где и маленьких березок. Через полчаса размахивания руками мы потные стоим у начала просеки, над нами вьется туча насекомых, а позади нас, до заброшенного корпуса тянется свежепроложенная тропа.
– Ну вот, завтра наше стадо пройдет и совсем хорошо будет.
Смешанный лес, с этой стороны старого лагеря, сменяется корабельными соснами, к реке ведет не тропа, а настоящая дорожка мощеная плитами, обсаженная барбарисом и шиповником. Почти прямая, только загибается так, что последний участок смотрит точно на юг. Конечно, за прошедшие годы почти все благоустройство потерялось. Трава проросла сквозь стыки плит и сквозь трещины в них, кусты никто не стрижет и не пересаживает, поэтому разрослись они совершенно безобразно, но все равно, следы цивилизации еще видны. Даже несколько фонарных столбов уцелело. По плитам, даже заросшим, идти легко и уже через десять минут дорожка заканчивается квадратной поляной, с трех сторон ограниченной кустарником, бывшим когда-то живой изгородью, а с четвертой – речным обрывом.
Когда-то давно река спрямило свое русло так, что «Совенок» оказался на берегу протоки. Теплой, не глубокой и не широкой протоки, ограниченной, как я всегда думал, от основного русла двумя островами. Когда-нибудь эта протока обмелеет, окончательно обособится от основного русла реки и превратится в озеро-старицу, озеро зарастет камышом, а потом заилится и, через стадию болота, станет простой ложбиной. Так и будет, я ошибался только в одном. То, что я принимал за противоположный берег оказалось еще одним островом из-за которого вырывается еще один речной рукав, уж никак не меньше, чем тот, что отделен от «Совенка» островами Ближним и Длинным. Впечатляет, не знаю, какая великая река послужила прообразом, но впечатляет. Противоположного берега, настоящего противоположного берега почти не видно – настолько он далеко, остров, я сразу назвал его остров Дальний, весь зарос лесом, он имеет в длину несколько километров, слега изогнут и обращен выпуклостью к лагерю. И все три потока воды сливаются, прямо напротив нас, и бьют в обрыв метрах в пятистах правее. Вид с обрыва просто фантастический: Солнце, светит откуда то из-за спины и подсвечивает и оба маленьких острова, и макушку Генды, и два основных речных рукава и такой далекий противоположный берег. На острове Дальнем что-то блестит, без бинокля не разглядеть, но, кажется, там, на острове, есть еще одно маленькое озерцо. Коршун парит где-то внизу метрах в трех у нас под ногами, из норок в обрыве вылетают и возвращаются назад стрижи, издавая характерные визгливые звуки. Просто, ради одной этой картины стоило сюда идти. Фотоаппарата нет, жаль.
– Мне хочется взлететь.
– Не тебе одному.
– И не вам двоим.
Оглядываю поляну. Да, вот, вдоль обрыва несколько утонувших в траве парковых скамеек, вот упавшие качели, а вот столбики, отмечающие край обрыва. Осторожно подхожу к самому краю, остатки лестницы ссыпались вниз и лежат на замусоренном плавником пляже аккуратной кучкой.
– Какая же красота! Сём, мы же не будем так сразу возвращаться?
Мы то не будем, но вот пионеров я сюда не поведу, хотя…
– Алис, сможешь завтра до обеда сюда прийти с парнями из среднего отряда, площадку подготовить? Нужно будет дров насобирать и напилить, костровище соорудить и по тем столбикам веревки натянуть.
– Сделаем.
– Ну, тогда, давайте присядем.
Мы разводим небольшой костерок и сидим, болтая ни о чем, и обо все на свете, глядя, как темнеет небо и восходит Луна.

Мы уходим налегке, мол туда-обратно,
Возвращаемся не те, что ушли когда-то.

– Девочки, обещайте мне одну вещь. Что не уснете снова, когда я уйду. Мир, даже в этом искалеченном варианте, слишком хорош, чтобы от него отказываться.
Девочки понимают меня без пояснений и Алиса, которая, в общем-то, в курсе, и Ульяна, которая, теоретически, ни о чем не знает.
– В субботу?
– Да, уеду с вами. А вернусь уже другим. Бабуля говорит, что циклов на сто, минимум, так что вы имеете все шансы меня дождаться. А можете попробовать меня разбудить, только я не знаю, как.
– Сём, мы тебе говорили, что ты гад?
– Неоднократно.
– Лена знает?
– Что я гад? Подозревает. А то, что мне три дня осталось – знает. Бабуля еще знает, а остальные – те просто не поймут.
Девки подлазят и прижимаются ко мне с боков – прощаются. Мы еще три дня вместе, но прощаемся сейчас. Сидим, уже молча, пока не темнеет окончательно и костер не прогорает. Я откатываю лопатой головешки к обрыву и отправляю их вниз, потом забрасываю остатки костра землей.
– Ну что, пошли?
Луна поднялась и в фонаре нет необходимости. Десять минут до старого лагеря, пять минут по поляне, и еще двадцать минут от старого лагеря, и мы в «Совенке». У домика амазонок прощаюсь с ними.
– Семка, с тебя прощальный банкет.
– Уля, я тебя обожаю.
Кажется в тоску и безысходность я девок не вогнал. Значит, основная моя задача на ближайшие три дня, это закрепить. На том и расходимся.
На лавочке Лена. Не одна, поэтому не подхожу к ней, а только улыбаюсь и шутливо отдаю честь двумя пальцами. Лена улыбается в ответ, а кавалер кивает.
Завтра у нас по графику заплыв за земляникой и вечером поход. Быть по сему и, до свидания, среда.

 

Я напоминаю: http://vn.reactor.cc/post/2427942

Продолжение

1 глава http://vn.reactor.cc/post/2310619

2 глава http://vn.reactor.cc/post/2336203

3 глава http://vn.reactor.cc/post/2344710

4 глава, часть 1 http://vn.reactor.cc/post/2360187


IV

Очень приятно, Царь. (часть 2)



– Кто это? Кто же это? Пираты? Невероятно, сейчас, в двадцатом веке, в СССР, в пионерском лагере на пляж высаживаются пираты, но кто же это с ними?

Ульянка резвится. Вспоминаю, что, кажется, моя очередь, что-то говорить.

– Матушка, вы не знаете, что это за люди? Кто это занял нашу любимую бухту?

Матушка, естественно, не знает. Капитан тоже недоуменно пожимает плечами. В итоге посылаем разведчика – все того-же Гришку. Гришка пробегает вдоль пионеров, рассматривая их, ненадолго останавливается перед вожатой, а потом возвращается к нам. Все это, для тех, кто не видит, описывает в микрофон Ульянка. Ульянка в ударе, она бежит с микрофоном в руке следом за Гришкой, рассказывает всем, какое у того выражение лица, сообщает, на кого из пионеров он, в данный момент, смотрит, подбегает к нам, в деталях, но очень быстро описывает, как мы выглядим, и впервые, для пионеров, называет меня Морским царем.

Из доклада разведчика следует, что на берегу, действительно, находятся какие-то люди.

– Пионеры! Они про вас ничего не знают! – Гремит над пляжем Ульянкин голос.

Капитан обращается к вожатой с вопросом о том, кто они такие, что они тут делают в нашей любимой бухте, где мы: морской царь и свита, отдыхаем каждые сто лет. Диалог капитана пиратов с пионервожатой длится минуты две, но весь сводится к одной единственной фразе: «А ты кто такой?», точнее: «А вы кто такие?», а вся задача этого диалога – дать пионерам возможность расслабиться. Наконец, Ольга приводит в действие главный аргумент о том, что пионеры они ребята хорошие, талантливые, танцуют, поют и стихи читают. Сейчас, по замыслу, она должна пригласить выступать кого-то из пионеров. Ага, и тот прочтёт унылым голосом: «Лагерь – наша большая семья...», – пора ломать сценарий.

Впервые беру микрофон в руки.

– А ну-ка, приведите мне кого-нибудь.

Первые трое – подсадные. Точнее, подсадной один – номер третий, а за первых двух Саша поручилась, что отыграют как надо. Вот и сейчас, она уже отыскала глазами первого, показала его капитану, а капитан, выхватив саблю, указала на этого выступленца пиратам: «Хватайте вон ту!». С места срывается отделение «серебряных» подбегает к жертве, берет ее под белы руки и подводит пред мои светлы царские очи. Так это же одна из тех девочек, что бегает вместе с Сашей, ой-й-й-й… Катя, кажется. Я стал запоминать «фоновых персонажей» по именам, различать в лицо и запоминать по именам. Почему я раньше так не делал, почему они раньше меня не интересовали? Оказывается – неплохие люди, совсем даже неплохие. Со своими мыслями, желаниями, чувствами, к сожалению – запертые в двух неделях цикла. Ну хоть как-то их повеселю.

Номера первого действительно зовут Катя. Разговариваю с ней предельно мягко, насколько это возможно для сурового, но справедливого царя. Черт, я чувствую себя Дедом Морозом, перед которым поставили на табуретку перепуганную маленькую девочку, от волнения позабывшую свой стишок. Ну не такую уж и маленькую, кстати, где-то на год помладше Ульянки. Кстати об Ульянке. Что это за штука у меня перед носом? Это микрофон у меня перед носом? Это что, все мои сюсюсканья транслировались сейчас на весь лагерь? Кошмар какой, я же суровый! Наконец девочка начинает верить, что ее сейчас не принесут в жертву, не утопят, не скормят акулам… Так, а здесь есть акулы? Кажется девочка наконец-то успокоилась и расслабилась. Еще пара фраз с моей стороны и ребенок наконец-то прочтет стишок с табуретки, дедушка Мороз будет доволен, дедушка улыбнется в бороду, дедушка полезет в мешок и вручит подарок. Пойду работать Дедом Морозом, говорят, на Новый Год они неплохо зарабатывают.

– Ну что, будешь что-нибудь исполнять? Мне-то не нужно, но если хочешь.

Поет. Волнуется, запинается, но поет. Вот странные люди, я бы наотрез отказался, тем более, что разрешили не петь, а она поет. Ну раз спела, то на тебе медальку номер один. Если бы не спела, то, все-равно, тоже вручил бы медальку.

Номер второй, парнишка, лет десяти-одиннадцати, зовут Слава. Неплохо поговорили, он рассказал мне о делах в лагере, я ему объяснил, что пиратов, во главе с капитаном, я захватил, в свое время, в плен и они сами попросились ко мне на службу. Нет, больше вакансий нет, разве что, с кем из пиратов поменяется. Тоже медалька и свободен.

Номер третий, наш подсадной. Василий – лучший друг и сосед по домику зайца-Сережи, лучший друг, но в футболисты не пошел, сказал, что у него другие интересы, что, впрочем, не мешало ему заходить к нам в начале или в конце тренировок. Его задача показать пионерам третий путь: не читать стишок, не вступать в беседу с Дедом Морозом, простите, с Морским царем, а быть облитым водой, но медальку он получит. За храбрость. Главное – убедить пионеров, что это просто игра. Так в итоге и происходит, номер третий молчит, общаться отказывается.

– Ну что, капитан? Этот молчит, выступать и общаться отказался, сказал, что лучше в воду. В воду его?

– Да. Раз сам выбрал, то в воду, Ваше величество!

Третьего подхватывают на руки, раскачивают и бросают в воду. Когда он, наконец, выбирается из воды, говорю, обращаясь к нему.

– Молодец, не испугался. Вот тебе персональная награда, и вручаю ему одну из брызгалок.

Тот-же, кстати, пробел у создателей лагеря, как и с футболом. Взрослые создатели лагеря, а, вслед за ними, и дети – население лагеря, совершенно не знакомы с некоторыми примитивнейшими вещами. Что может быть проще брызгалки? Бутылка из под шампуня, с продырявленной гвоздем пробкой, но каким-же вчера это оказалось открытием, что для пиратов, что для их капитана.

Ольга на паузе. События идут не по сценарию, а ей нужно время на перезапуск. Вряд-ли она сейчас начнет все запрещать, в самом худшем случае Морского царя начнут просто игнорировать, но пока мы продолжаем ломать комедию.

– Ну что, сухопутные? Кто-то хочет мне что-нибудь сказать?

Находится еще люди, которые получают свои медальки, но поток добровольцев иссякает, остальные стоят и жмутся.

– Капитан, ваше мнение об этих людях? Оставить их тут, или прогнать?

– Люди здесь не плохие, Ваше Величество, но…

– Вот именно, но! Но не могу же я общаться с сухими…

По итогам нашего разговора половина брызгалок летит в толпу, а потом звучит клич

– Защищайтесь, и пусть никто не уйдет сухим!

И начинается веселье. Мои пираты, они все-таки сыгранная команда, они тройками носятся по пляжу поливая тех, кто еще сухой и время от времени откатываясь назад для перезарядки. Тех из пионеров, кто активно защищается из брызгалок – особо не трогают, остальным не уйти от пиратов Морского царя, никому. Нет, есть исключения, если человек очень активно сопротивляется, его тоже оставляют в покое, тут и без тебя найдется с кем повеселиться. Эпицентр водяной битвы гуляет по всему пляжу, пару раз схватки вспыхивают у самых лодок, тогда достается и нам, я только и могу, что прикрыть собой бабу Глашу. Ульянка носится по пляжу, оказываясь одновременно во многих местах, на ней самой не осталось ни одной сухой нитки, но зато она умудрилась сохранить в целости микрофон, в который и комментирует, как ход битвы в целом, так и отдельные ее эпизоды. Два командующих, Морской царь и Ольга Дмитриевна со свитами возвышаются над сражающимися армиями, как обелиски. Наконец веселье начинает выдыхаться и появляются признаки агрессии.

– Семен, пора заканчивать. Меня уже солнце печь начинает.

– Пять минут, баба Глаша, тут еще только начальница сухая осталась.

Командую.

– Ракету, капитан!

И последняя ракета улетает в зенит. Хлопок, а потом резкий звук заставляют всех остановиться.

– Пираты, к лодкам!

Пираты организованно отходят к лодкам и опять занимают оборону. Я обвожу взглядом пляж и, вспомнив «Остров сокровищ», комментирую.

– Неплохо, неплохо, капитан. Пиратов у нас двенадцать, против пятидесяти, а сухопутные теперь мокры почти все, совсем даже не плохо. Передайте команде мою благодарность.

И, как бы случайно, но мой взгляд падает на Ольгу с ее свитой.

– А эти то, почему сухие?

И пираты с перезаряженными брызгалками устремляются к вожатой. Из толпы пионеров трое или четверо бросаются на выручку начальству, надо будет спросить имена потом, чтобы поблагодарить, бросаются, но не успевают, а дальше все развивается, в общем, ожидаемо, за исключением двух моментов.

Шурик, тот даже не понял, что его ждет, потом бросился прикрывать собой вожатую, и попал под перекрестный огонь. Электроник заметался, сперва дернулся сбежать, потом дернулся к вожатой, но тоже опоздал. Женя ругалась, уворачивалась, потом ей кто-то кинул брызгалку и она начала отчаянно отбиваться. А вот остальные двое действующих лиц подкинули сюрпризы.

Вожатая. Ольга наконец-то приняла решение, поняв, что сухой ей не уйти. С пулеметным треском кнопок расстегивается платье и летит на помост, Ольга, какими-то баскетбольными приемами, уклоняясь от нападающих пиратов и оставаясь сухой, в несколько прыжков оказывается около меня, толчок в грудь, и я лечу спиной вперед в воду, а сама Ольга, пробегает дальше, и не дожидаясь, когда ее поймают ныряет прямо с берега, показавшись над водой уже, где-то на полдороги к буйкам. Я уже встал на ноги, я-то все равно мокрый, не страшно, Ольга что-то весело кричит с воды, или это вместо нее Оля внезапно включилась(?), но мне сейчас это не важно, меня занимает Лена. Спасибо бабе Глаше, что обратила мое внимание.

Лена стоит бледная, неподвижно, как статуя, закатив глаза, четверо пиратов окружили ее в кольцо и не знают, что дальше делать. Командую Алисе.

– Капитан, ваш выход. Приведите пленницу, – и дальше шепотом. Только мягко и деликатно.

Несмотря на то, что они не ладят между собой, Алиса удивительно мягко берет Лену за руку и ведет в нашу сторону. Баба Глаша вежливо отстраняет меня и выходит на передний план, берет Ленины руки, и, глядя ей в глаза, тихо о чем-то спрашивает, Лена так-же тихо отвечает. Еще несколько фраз, и мы все видим, как лицо Лены постепенно оттаивает и теряет сходство с посмертной маской.

– Испугали девчонку, – шепчет мне Владычица. Ободри ее.

Что-ж ты Леночка так? Я был уверен, что тебя вообще ничем не пронять, а тут, наше скоморошество тебя подкосило.

– Испугались, барышня? – Спрашиваю, как можно участливее. А напрасно…

Еще говорю, пытаюсь шутить, говорю, что царь я, хоть и суровый, но пугать никого не хочу, Лена отвечает. Наконец я замечаю, как в мимике Лены начала проскакивать, на долю секунды, готовность к улыбке, большего от нее все равно не дождешься. Пообщаешься с ней, так научишься читать между строк. Но надо как-то завершать процедуру, а то уже и Ольга подплывает, заинтересовавшись – что не так с ее подопечной.

– Ты знаешь, что от Морского царя сухим не уходят.

Лена, кажется, сейчас упадет в обморок, но я шепчу ей

– Спасай, соглашайся!

– Да. – Таким же шепотом произносит Лена, но Ленин шепот всем слышен, потому что Ульянка дотянулась до нас своим микрофоном.

Говорю с Леной, а сам протягиваю руку к лодке, умница Саша, или умница Мику, не запомнил даже – куда протягивал, уже вкладывает в руку ковшик. Ковшик, который входит в комплект каждой лодки и предназначен для вычерпывания попавшей туда воды. Набираю ковшиком воду и нежно поливаю из него Ленины голову и плечи. Не знаю, как можно поливать нежно, но я стараюсь. Все, водные процедуры закончены.

– Лен, ты в порядке?

Лена хочет что-то сказать, потом делает легкое движение кистью, в порядке мол, и отходит к вожатой. Я помогаю Владычице занять место в лодке, капитан командует

– Все по местам!

Мы отталкиваемся от берега, разворачиваем наш караван по направлению к пристани и начинаем медленно удаляться. Оглянувшись назад я вижу, как пионеры стоят полукругом вокруг места нашей высадки и смотрят на нас – удаляющихся. Встаю на ноги, опять зацепившись ногами за банку, включаю микрофон, надеюсь он еще достанет до усилителя.

– А вы что стоите? А ну, всем купаться! Не бойтесь, кто спросит, скажете, что Морской Царь разрешил. Еще увидимся, пионеры!

Сажусь обратно и, наконец-то, расслабляюсь. Через несколько минут, когда нас с пляжа уже не видно сбрасываю буксир, сам сажусь на весла и начинаю неспешно грести, при этом что-то мурлыча себе под нос. Неожиданно, мне начинает подпевать Мику, а, когда мы подходим к пристани, оказывается, что мы втроем, с присоединившейся к нам Алисой поем «Love me tender». Вполне получается, при неторопливой гребле. Баба Глаша молчит, остальные не знают слов, да и вообще, все слова знает только Мику, а мы так, на подхвате.

Наконец причаливаем, выбираемся из лодок на пристань, баба Глаша сразу же уходит в направлении столовой, сказав только, на прощание.

– Спасибо, мальчики и девочки, за развлечение. Не опаздывайте к обеду, будет вкусно, если мои помощники чего не напутали.

А я, прощаясь с бабой Глашей, как-то не обратил внимание, на окружившее нас с Алисой полукольцо пиратов, в результате чего мы с капитаном оказываемся в воде под звонкий хохот наших русалок. Там не глубоко, мне по пояс, девочкам чуть выше, так что утонуть не получится. Алиса смотрит на свой капитанский костюм, огорченно произносит.

– Все, конец реквизиту.

Потом машет рукой, и, глядя вверх, на остальную компанию.

– А вы что там стоите, а ну все в воду!

Второй раз приглашать никого не приходится. Через полминуты мы уже все дурачимся в воде, а еще через полминуты прибегает Ульянка и сходу прыгает в середину нашей кучи-малы. Обратно, на пристань, выбирается уже не Царь морской со свитою, а физрук с футбольной командой и примкнувшие к ним четыре пионерки.

До обеда еще час, поэтому переодеваемся в том же лодочном сарае, пока девочки переодеваются, разбираем лодки, потом, временно прячем реквизит в лодочном сарае, после обеда разберемся. Только Алиса с сожалением смотрит на потерявшие форму камзол и шляпу.

– Жалко, я в них сама-себе нравилась.

– Просуши, расправь и сложи в тот же мешок, откуда взяла. Может быть они и восстановятся.

Распускаю футболистов по своим делам, а мы впятером, впятером это я, Алиса, Ульяна, Мику и Саша идем куда глаза глядят. И, как выясняется, глядят они на спортплощадку. Почему туда? Я не знаю, наверное, считаю уже спортплощадку своим домом, а девочки просто мне доверились. До обеда еще далеко, заняться совершенно нечем, можно еще почитать книги от бабы Глаши, но неохота, завтра. Выход находит Ульянка.

– Мячик волейбольный не сдали! Бросили на площадке и убежали, завтра придут просить, я им устрою!

В итоге, выдав порцию ворчания, Ульянка предлагает нам самим поиграть оставшееся время.

– Так народу мало.

– А мы в круг встанем, тогда нормально.

Эти, полчаса с небольшим, перекидывания мячиком с милыми девушками дарят ощущение полнейшей беззаботности и расслабленности, когда ничего не надо планировать, ни о чем не надо беспокоится, даже оставшийся мне срок жизни кажется бесконечно длинным. Да, такой волейбол мне понравился, надо будет ввести в традицию, я же, вроде как, физрук.

Звучит сигнал к обеду, вспоминаю просьбу бабы Глаши не опаздывать и ее обещание, что будет вкусно. Девушки в душ, я жду их на крыльце, потом меняемся ролями. А когда девушки были в душе, я еще одну вещь вспомнил – завтра же прибывает автобус со мной, то есть с двойником, надо бы встретить, раз уж Слави здесь нет. Надеюсь, мое присутствие, все-же, для него безопасно.

Идем к столовой и, как-то не сговариваясь, сокращаем шаг. А уже на крыльце Алиса спрашивает.

– Девочки, я все думаю. Мы не сильно облажались сегодня?

Алиса просто буквально озвучивает мою мысль. Кажется, сегодня утром, перед праздником так не волновался, как сейчас, когда нужно просто открыть дверь в столовую.

– Да что вы все трясетесь! Все же классно было!

– Ага, тебе-то что? Ты просто с микрофоном бегала, а на нас-то все смотрели, я просто чувствовала, как с меня от взглядов кожа слазит.

– Ну не слезла же. Да и если даже облажались, то никто и не вспомнит через два дня, а к следующему циклу только мы сами и будем помнить, а мы никому не скажем.

Ульяна пожимает плечами и заходит вовнутрь.

В зале тихо, то-есть никто не свистит при нашем появлении, не кидает в нас хлебными корками, стоит обычный столовский гомон. А потом что-то меняется, я стою в очереди к окну раздачи и слышу как гул позади меня стихает, а потом то тут, то там раздается шепот: «царь, царь пришел», а я вспоминаю старую комедию. Беру поднос со своей порцией, отхожу к столику. Народ глядит на меня, я гляжу на народ. Ольги пока нет – надо захватывать власть. Сейчас заору: «На колени, холопы! Пираты, ко мне!»

– Пионеры, праздник понравился?

– Да! – дружный хор.

– Если кого-то обидели, пусть выйдет и скажет, я попрошу прощения персонально. Мы не хотели.

Тишина, обиженных нет.

– Тогда, всем спасибо, без всех вас праздник бы не удался. И, давайте уже обедать, очень есть хочется.

Есть, действительно, очень хочется, завтракали то мы давно и наспех. Ко мне за столик подсаживается Лена, опять обеспокоенно смотрит мне в глаза и сразу-же опускает взгляд в тарелку.

– Лен, еще раз спрашиваю, уже тебя персонально. Я тебя не обидел, с этим поливанием?

Лена чуть улыбается.

– Нет, все хорошо, мне даже понравилось.

– А то ничего мне лучше в голову не тогда пришло. На пристани уже нашел минимум три пристойных выхода, а тогда – вот так.

– Может это и к лучшему, первая мысль, говорят, самая верная.

– Ага, скажешь, что с тобой случилось? – осторожно спрашиваю.

– Понимаешь, я сама тебе бороду и парик придумывала, сама костюм рисовала, сама корону клеила. И вдруг поверила, что ты – настоящий Царь морской, и пираты настоящие. И, когда ты со мной разговаривал тоже в это верила.

– Ленка, тогда выходит, что ты действительно разговаривала с Морским царем, хоть его и сыграл физрук из пионерлагеря. Смотри, будут звать в гости не соглашайся, там сыро.

– Нет, не соглашусь, даже если ты позовешь. – Впервые улыбается. Ты то как, нормально? Решил свою задачу?

– Некогда было, Лен. Но, с одной стороны, время еще есть, а, с другой – боюсь, что она нерешаема. Я даже не знаю, с какого конца взяться. Ладно, разберусь. Давай обедать, в конце-концов.

– Ага, давай.

Да, а обед действительно удался, где-то на стыке русской и украинской кухонь: борщ с пампушками, голубцы, ватрушки и ягодный кисель. Через некоторое время все разговоры в столовой стихают и слышен только стук ложек, киваю показавшейся в окне раздачи бабе Глаше, улыбаюсь и, вспомнив Алису, показываю поварихе большой палец. Баба Глаша, в ответ, тоже расплывается в улыбке. Уже собираюсь уйти, когда, наконец, припоздав, появляется запыхавшаяся вожатая. Появляется, и сразу же делает объявление.

– Ребята, давайте поаплодируем нашему Морскому царю, пиратской команде, русалкам и Владычице морской!

Ну вот зачем? Все же уже закончилось! Или надо мероприятие официально завершить?

Встаю сам, футболисты встают, Алиса, Мику, Саша, из кухни выходит баба Глаша. Всем достается по порции аплодисментов, я, красный от смущения, еще раз, благодарю всех в ответ и, наконец, покидаю столовую. В спортзале дергаюсь, сначала, навести порядок, потом смотрю на часы – пора уже в академию на занятия.

Продолжение
1 глава http://vn.reactor.cc/post/2310619
2 глава http://vn.reactor.cc/post/2336203
3 глава http://vn.reactor.cc/post/2344710
4 глава, часть 1 http://vn.reactor.cc/post/2360187
4 глава, часть 2 http://vn.reactor.cc/post/2363608
4 глава, часть 3 http://vn.reactor.cc/post/2367158
5 глава http://vn.reactor.cc/post/2381587
6 глава http://vn.reactor.cc/post/2397063
7 глава http://vn.reactor.cc/post/2425682
8 глава http://vn.reactor.cc/post/2452127
9 глава http://vn.reactor.cc/post/2482636
10 глава http://vn.reactor.cc/post/2507756
11 глава http://vn.reactor.cc/post/2531986


XII
Разлом

Утром, по привычке, просыпаюсь в полседьмого утра и жду – кто прибежит первой: Сашка или Ульяна. Потом соображаю, что никого не будет, еще некоторое время валяюсь, но, раз уж проснулся, встаю и выползаю на свет божий. Последнее утро цикла, гм, а еще – последнее утро разумного… Нет, не так – последнее утро Физрука Разумного, ерничаю, но, если бы не было надежды на повторную активацию, то ходил бы мрачнее мрачного. Правда, все равно, нервничаю, от того и ерничаю. Наскоро плещу себе воды в лицо, собираю постель, скатываю в рулон матрац с подушкой, чтобы уже к этому вопросу не возвращаться и начинаю собирать рюкзак. Хотя, конечно, что там собирать и зачем? Банка консервов, как последний привет беглому пионеру из бомбоубежища – выкидываем; ножик и ложка, украденные на кухне в первом лагере – оставляем, вдруг пригодятся; будильник, украденный там же, у вожатой – тоже оставляем; свисток и монетку – на шею; два рисунка: рыжие висящие у меня на шее и морской царь с автографами – укладываю между двумя почетными грамотами, сворачиваю в трубку и отправляю в боковой карман рюкзака, плотный картон грамот не даст помяться бумаге. Вот, вроде бы и все, легковат рюкзачок, ну уж какой есть. Раз он со мной все эти циклы прошел, то пусть будет, надеюсь, содержимое свое он сохранит. Что еще? Парус, он же портьера, он же плед – беру. Вот теперь точно всё. Застегиваю клапан рюкзака, еще раз взвешиваю рюкзак в руке – нормально, зато не устану. И началось в деревне утро. В восемь утра прибегает Ульяна: разбудить меня и потребовать сдать постель на склад. Вот, кстати, об Ульяне, чего я не заметил, так это какого-то изменения в наших отношениях после вчерашней романтики. Точнее, с моей-то стороны эти изменения присутствуют – я с большим трудом прячу смущение, а Ульяна – все та же ракета, когда ехидная, когда обаятельно-улыбчивая, конечно остепенившаяся, после пробуждения-активации, но темперамент, его не изменить. В общем, на пинках Ульянки, сдаю Алисе белье еще до завтрака.
– Правильно сделал, что сейчас принес, а то после завтрака вся эта пионерская кодла навалится и здесь случится толпа.
Потом завтрак: омлет с колбасой, кстати, с укропом и зеленым луком, в первый раз такое за смену. Потом, опять вдвоем, отправляемся в спортзал и начинаем инвентаризацию.
Я так надеялся, что быть физруком в «Совенке», это необременительная синекура, о чем и говорю Ульяне. Слова такого Ульяна не знает, не входит оно в словарный запас четырнадцатилетних девочек, но, после разъяснения, возмущается до самой глубины своей ракетной души.
– Ты что! Ну, я не спорю, ты хорошо поработал и с футболом, и с праздником этим. Но вот скажи, вот ты этим не занимался, все на меня свалил, а приходят ко мне пионеры: «Ульяна, нам нужны гантели», – или ракетки, да хоть скакалки! А я стою и, дура-дурой, глазами хлопаю. Нет уж, давай сейчас все сосчитаем и будем знать: что есть, чего нет, а что нужно заказать.
И мы три часа проводим инвентаризацию, слово инвентаризация, Ульяна, кстати тоже не знала, но тут хоть разъяснять не пришлось, чихая от пыли в кладовой, забираясь на чердак, в поисках «чего-нибудь еще, вдруг оно там лежит» и требуя у Алисы с вожатой переместить оба спортивных велосипеда (Старт-шоссе, на трубках, восемь скоростей. Как горели глаза у Рыжика!) с Алисиного склада в кладовую спорткомплекса (Да забирайте их, только отстаньте, наконец!). Где-то там-же, в кладовой, я оставил и свое смущение и опять мне с Ульяной легко и свободно, и опять я то покрикиваю на нее, то подтруниваю над ней, а то называю Рыжиком. А, когда все уже учтено и записано, мне оказывают доверие и просят помочь со сборами чемодана и я четыре раза перекладываю и переукладываю трусы, гольфы, футболки юбки и шорты, так, чтобы этот чемодан, наконец, закрылся. И мы идем уже на обед и там встречаемся с совершенно замотанными Алисой и Ольгой.
– Семен, где отчет?
Угу, понятно, спокойной смерти мне не ждать.
– Ольга, до отъезда еще четыре часа, уж, как-нибудь напишу.
– Напиши, сделай милость. И заявку не забудь.
Вот сейчас, молочный суп доем и напишу. Кстати, могли бы и покалорийнее чего предложить, а то поедем позже обычного, ехать непонятно сколько. Вернуть консервы в рюкзак? Ладно, пойду отчет писать, и заявку, кстати. О! Двенадцать комплектов футбольной формы для детей семи – десяти лет, слабо? Два комплекта велоэкипировки, слабо? Байдарка «Салют» две штуки, слабо? Швертбот «Кадет» две штуки, слабо? Не будите во мне зверя, а то будет вам заявка от меня, напоследок. В таком ехидном настроении и выхожу на свежий воздух.
– Сём, ты куда сейчас? – Ульянка.
– К себе, отчет писать.
– Я с тобой. Хочу в заявку написать кое-что.
В лагере пусто: пионеры, сидя по домикам, укладывают чемоданы, обмениваются адресами, обещают писать друг-другу или даже приехать в гости, ага. Доходим, никого не встретив, с Ульяной до спортзала, смотрим на дверь, смотрим через дорогу на безлюдный пляж, смотрим друг на друга, грустно вздыхаем и идем заниматься делами.
В тренерской я сажусь за отчет, а Ульяна, некоторое время, грызет ручку придумывая заявку, потом говорит, что «пойдет еще раз в кладовой посмотрит» и исчезает. А я начинаю сочинять: футбольная команда – раз, волейбольная команда – написал, потом вычеркнул, потом опять написал, секция бега – это я про Сашку с фрейлинами, инвентаризация спортивного инвентаря – четыре (список прилагается). Теперь о потребностях, беру новый лист и пишу сверху: Заявка.
– Не помешал?
Дождались. Подтягиваю сумку с выключателем к себе и начинаю воевать с застежкой.
– Извини, я с со своим дурацким ультиматумом заставил тебя вчера понервничать. Это не правильно, наверное, особенно по отношению к тебе. Надо было сразу, а не слушать этих психологов. Ты мужик крепкий, ты бы выдержал. Вот, смотри сам, ....
После «смотри сам» следует еще какое-то слово, но я его не разбираю. Пионер протягивает мне смартфон, экраном ко мне, я мельком гляжу на него: там мельтешат геометрические фигуры, складывающиеся, непонятным мне образом, в человеческое лицо, и я уже не могу отвести глаза или закрыть веки. Во-вторых, парализует мышцы шеи и я не могу отвернуть голову. Волна паралича прокатывается от глазных яблок вниз по всему организму и я превращаюсь в статую, мысли тоже становятся вялыми и нужно делать огромное усилие чтобы просто осознавать себя. Потом в тренерской начинает звучать незнакомая мелодия и я понимаю, что вот-вот вспомню, что-то важное. Важное и ужасное, после чего я перестану существовать. Потом я начинаю видеть кроме экрана смартфона и обстановки тренерской что-то еще, как будто на стены тренерской проецируют фильм, больше всего это похоже на обстановку в реанимационной палате откуда-то из импортного кино про клинику: сплошные приборы, нержавеющая сталь и стерильность. Я слышу голос: «…, кажется просыпается», – и какое-то движение вне поля зрения. И опять это слово, то же, что произнес Пионер. Кажется, это какое-то имя. Моё имя, и мне нужно только вспомнить своё имя и я проснусь. Но я не хочу, я Семен! Сёмка! Физрук! Царь морской! В панике я пытаюсь отгородиться от необходимости вспомнить мысленно и отшатнуться от адской машинки физически. Видимо, не смотря на паралич, какое-то движение мне все же удается, потому что Пионер сочувственно и успокаивающе говорит
– Не сопротивляйся, …, будет только хуже, лучше ныряй сразу, как с вышки, и не бойся. Потом, если захочешь, мы еще выпьем за Персунова. Он ведь был, все-же, неплохим парнем.
Опять это непонятное слово. «Почему был?» – Отстраненно думаю я, все еще пытаясь отгородиться от навязываемого мне воспоминания и, постепенно, сдаваясь, и тут Пионер, совсем как я недавно, скалит зубы, рычит и отрывает смартфон от моего лица, целясь экраном куда-то мне за спину, а меня начинает потихоньку отпускать. Отступает и исчезает неизвестное страшное воспоминание, онемение в мышцах сменяется жжением, поднимающемся в обратном порядке: от пальцев ног к глазным яблокам и я невыносимо медленно вытягиваю из сумки выключатель. Тут за спиной щелкает тетива, моя щека чувствует колебание воздуха, а из плеча Пионера, прямо из сустава, вырастает арбалетный болт. И больше ничего, некоторое время, не происходит: Пионер, все так-же, скаля зубы и рыча, целится экраном смартфона мне за спину, только рука его дрожит все сильнее да вокруг болта на его рубашке медленно расползается красное пятно, я подтягиваю выключатель к себе, сталкивая пальцем резиновый колпачок с объектива и сдвигая ползунок в положение «Включено». Тут сзади раздается вскрик и кто-то, хотя, почему «кто-то», Ульяна-же – больше некому, падает; Пионер роняет смартфон на стол, пытается поднять его раненой правой рукой, бледнеет, чертыхается и тянется к смартфону левой; а я, двумя руками, наконец-то, отрываю выключатель от стола, направляя объектив на Пионера, и, не разбираясь с дисковым номеронабирателем, дважды жму на крайние кнопки. Выключатель вздрагивает, а на меня накатывает настоящая боль.
Оказывается, вот такая, принудительная дематериализация, это очень больно: каждая клеточка тела кричит и просит сохранить ей жизнь, боль такая, что она прочищает имеющиеся между нами, двойниками, каналы связи, и я чувствую все, что чувствует Пионер. Мыслей не улавливаю, но вот чувства и эмоции – этого добра хватает, и доминирует, конечно, боль. Она заполняет все, весь его организм, и хватает еще и на меня, и на окружающий мир вокруг: Пионера жжет изнутри и снаружи, Пионера расплющивает, скручивает и растягивает по всем направлениям одновременно, Пионера бьет током, режет ножом и пилит пилой. И все-же Пионер находит силы, чтобы прошептать мне, прерываясь на хриплые вздохи.
– Идиот. Ты. Даже. Отсрочки. Не получил. Через неделю. Здесь же.
А когда боль становится совсем нестерпимой он, неожиданно грустно, говорит.
– Ну почему же ты так, друже?
И я впервые вижу глаза Пионера, с расширившимися от боли во всю радужку зрачками, и вижу в них только печаль и не вижу никакой злобы, никакого безумия.
Наконец, разум покидает это тело и связь между нами прерывается. Чужая боль меня отпускает, сквозь Пионера начинает просвечивать противоположная стена, арбалетный болт со стуком падает на пол, вот от Пионера остается только контур, потом исчезает и контур, а я осторожно кладу выключатель на стол, машинально сдвигая ползунок в положение «Откл».
Мышцы в организме сейчас отсутствуют, руки трясутся, как у старика, колени гнутся под весом туловища, но я, все-же, умудряюсь встать из-за стола и обернуться к двери. Прямо на полу, в дверях тренерской, держась обеими руками за голову, сидит Ульянка.
Когда Пионер выстрелил из своего смартфона в Ульянку, и ее разум занялся борьбой за сохранение личности, тело и подсознание, предоставленные сами себе, сделали то, к чему их готовили: защитили Узел номер один от Пионера: на счет «Раз» рычагом взвести тетиву, на счет «Два» положить болт в желоб, на счет «Три» прицелиться и на счет «Четыре» выстрелить, стараясь не задеть этого тормоза Персунова, ведь он, почему-то, нравится хозяйке. Это самая логичная версия, но мне симпатичнее другая: Ульянка кинулась защищать меня сама и сознательно, наплевав на начинающийся паралич и рассыпающееся на кусочки сознание. В пользу этого говорит для меня хотя бы то, что она попала Пионеру всего лишь в плечо, а не куда-нибудь в глаз или в сонную артерию.
Я ковыляю к Рыжику и, не знаю какими силами, беру на руки и переношу к себе на кровать, раскатав коленом рулон матраса.
– Сёмка, – Ульяна закрывает глаза и шепчет. Подержи меня за руку.
И я послушно беру Ульяну за руку, подсаживаюсь рядом на матрас, а потом начинаю рассказывать сказку.
– Жила-была одна маленькая девочка. У нее были рыжие волосы и голубые глаза, одеваться она любила в красную футболку и шорты, и еще у нее был плюшевый медведь…
– Эй! Я не маленькая!
– Конечно не маленькая, раз целовалась, но речь то не о тебе. Хотя и звали ее, как тебя – Ульяна.
– Сёмка?
– Что?
– Автобус скоро, давай в автобусе расскажешь.
– А ты идти сможешь?
– Я попробую.
И мы пробуем, для начала, оба встать, кряхтя и держась за мебель, и хватаясь друг за друга, чтобы не упасть. Я смотрю на рюкзак, одновременно давая организму возможность привыкнуть к вертикальному положению. Возьму, пожалуй, он легкий. Прячу выключатель в сумку, потом отправляю туда-же Пионеров смартфон, вешаю сумку через плечо и уже протягиваю руку к рюкзаку, когда меня останавливает Ульяна.
– Оставь, тебе еще мой чемодан нести.
– А сама?
– Ничего не знаю, целовался – неси чемодан! А то вожатой расскажу!
Ни секунды не верю в угрозу Ульяны, но спорить сейчас нет ни сил, ни желания, только мысленно представляю, как я торгуюсь с Ульяной в ее домике: «Твой поцелуй не стоит переноски чемодана, пакет с футболками, не больше!»
Я, все-таки, беру свой рюкзак и мы, полторы калеки, еле переставляя ноги, выходим, наконец, из спортзала. Постепенно мое состояние начинает, если не улучшаться, то, по крайней мере, я к нему привыкаю, Ульяна тоже понемногу приходит в себя. Говорить о случившемся совершенно не хочется, говорить вообще не хочется, и все наше общение от спортзала, до домика ограничивается моей фразой «дешево отделались», и Ульянкиным кивком.
В домике у амазонок выясняется, что Ульяна про чемодан пошутила и потащит сама. Хватает ее на три с половиной шага, до ступенек крыльца, с которых она этот чемодан просто спихивает.
– Сёмк, может оставим его здесь? Я только медведя заберу.
– Ох ты Рыжик. Давай чемодан сюда, а взамен тащи мой рюкзак – он легкий.
– Сём, а может все-таки оставить его?
Пресекаю дискуссию напомнив о поцелуе, мол, раз целовал, то чемодан потащу, а Ульянка обижается.
– Дурак.
И дальше идет молча, но идет рядом, держась за мою свободную руку.
Мы идем в сторону калитки в Старый лагерь, а потом сворачиваем на поперечную аллею, к кружку кибернетики. Пионеры еще собирают чемоданы по домикам или только-только выползают на улицу и запирают двери, кто-то, что-то забыв, пробегает нам навстречу, здороваясь на ходу, но нам с Ульяной, с нашим нынешним темпом передвижения, успеть бы к автобусу.
По этой аллее я пришел в этот лагерь, по ней же и ухожу. Вот тут, на крыльце клубов сидели зайцы; а вот там, у ворот, две недели спустя, Шурик прощался со своим детищем, а я стоял примерно там же, где сейчас и подглядывал; и отсюда же я впервые увидел Олю, как она шла босиком в легкомысленном платьице; смотрю направо, в сторону площади, вон там, напротив административного корпуса я познакомился с Ольгой и долго убеждал ее принять меня в лагерь в качестве физрука, а Алиса и Ульяна стояли за спиной у Ольги с арбалетами в руках. Сказал бы нам с Ульяной кто, что вот мы будем идти к автобусу и неловко молчать. Где и когда оно поменялось, мое к ней отношение? Когда мы поцеловались у нее на крыльце? Или чуть раньше, когда я поцеловал ее спящую? Когда она из Ульяны стала Рыжиком? Или еще раньше, когда я увидел во сне ее повзрослевшую? Пишем сочинение, простое школьное сочинение: «Образ Ульяны в сознании Семена Персунова», ага. Начинаем с введения, чего проще, жила-была одна маленькая девочка… Черты характера: отрицательные, и далее, по пунктам; положительные, и еще одно перечисление; нейтральные, и снова список. Шило в заднице, язва в характере и склонность к проказам прилагаются. Однажды она встретилась с этим тормозом Персуновым и, двое суток спустя, ей пришлось просить у него помощи, а он взял, и не отмахнулся от нее, и два наших героя, при всем их несходстве, подружилась. А потом у них внезапно оказались общие интересы и относилась эта девочка к Персунову, как к любимому старшему брату: самый умный; самый сильный; его можно подразнить – он свой, он простит; в него можно поплакать – он свой, он поймет; а еще об него можно погреться и он просто мягкий. Я ничего не забыл? Забыл, еще ему тоже нужно помогать, потому что он же, как брат. А потом он взял и сдуру поцеловал девочку во сне, но девочка была в том неуверенна и решила проверить, сравнить ощущения, так сказать. Введение закончено, переходим к основной части… И я ясно представляю себе тетрадь в линейку, чистую страницу, и, как я грызу ручку, пытаясь хоть что-то выдавить из себя. И двойка красной пастой, как итог моих трудов, и рядом с двойкой: «Тема не раскрыта»! Вот оно мне надо, такое сочинение писать? Радовался бы жизни, впитывал бы эманации приятностей, тем более Персунову этому существовать осталось от силы часов пять и не надо раскрывать тему, пока еще есть возможность спустить все на тормозах. Мне то все равно, а вот Рыжик в опасности, тем более девочка и так подарила мне первый в своей жизни поцелуй. Явно же первый, не с Шуриком же ей было целоваться.
– Сём, ты чего молчишь? Ты обиделся? На дурака обиделся?
Вспоминаю вкус этих губ и улыбаюсь.
– Это ты молчишь, а я думаю. О тебе, между прочим.
А вот это был неожиданный ход с моей стороны, Ульяна краснеет и замолкает. Еще на некоторое время.
– Сём. Я тоже. Думаю.
– Ну, о себе каждый человек постоянно думает. Даже если не осознает этого.
– Сём, я не о том. Я о тебе думала. Ты…
Но, что именно – я, я узнать не успеваю, нас догоняет Алиса.
– Ну что, живые, уезжать не хотите?
Я открываю рот, чтобы поругать Алису за «живых», но она смотрит мне в глаза, улыбается и отрицательно качает головой.
– Проснувшиеся, активированные – какая разница! Я не хочу их, – и кивает в сторону домика Кати и Вики, обижать. Главное, чтобы меня поняли. И еще, Семен, ты, конечно, все это забудешь, если не врешь. Но мы все тебя любим, а Ульянка – та просто влюблена по уши. Как тебя нет поблизости, так только о тебе и говорит: «Семен то, Семен сё…», – забавно слушать.
Ульянка опять краснеет и убегает вперед. Ну, как убегает, чуть ускоряет шаг и разрывает дистанцию, быстрее двигаться мы с ней сейчас не способны. Я только укоризненно смотрю на Алису.
– Зачем ребенка смущаешь?
– Она сама тебе не скажет, ты, пенёк слепой, не замечаешь, а твоё время почти закончилось, так что приходится мне правду говорить. Кто-то же должен.
Я вдруг вспоминаю, что в два раза старше Ульяны и это не изменить. Как и то, что Рыжик навсегда так и останется четырнадцатилетней девочкой.
– Девочки-подростки иногда влюбляются во взрослых мужчин. – Многозначительно говорю я.
И, перебивая собирающуюся что-то сказать Алису, продолжаю со вздохом, чтобы уж быть честным до конца.
– … со взрослыми мужчинами, в отношении девочек-подростков, тоже бывают такие случаи. Я только надеюсь, что это пройдет.
– Эх вы, голуби. – Алиса смотрит мне в глаза и сочувственно улыбается. Разбирайтесь сами, только, имей в виду, обидишь Ульянку – голову оторву, и наплевать мне, будешь ты понимать, что творишь или нет.
Наконец мы доползаем до стоянки, где уже поданы автобусы. Да, два автобуса, почему я раньше не замечал второго? Или потому что всегда прибегал на остановку в последний момент; или вообще не прибегал, убегая или отключаясь в лесу, в бомбоубежище, на пристани или в домике? Бело-зеленый ЛАЗ для младших уже подан, туда-же нацелились и обе помощницы бабы Глаши, доктор, кажется, едет с нами. Ах-да, рейсового же вечером не будет и все должны уехать сейчас. Опять всплывает в голове обрывок чужого знания: «Между сменами циклов в узлах остаются только мониторы», ну и баба Глаша, но ей закон не писан. Как и в день приезда, октябрята опять обступили вожатую и опять внимают. Наконец инструктаж закончен и мелочь, толкаясь, лезет в автобус, лезет, но не вся. Мои футболисты подбегают ко мне прощаться – двенадцать футболистов, плюс Васька.
– А ты приедешь на следующий год? А то пришлют кого-нибудь другого...
– Надеюсь, что приеду.
Правда это уже буду не совсем я, а так, обрубок, но может этого никто и не заметит. Мальчикам жму руку, девочек, их всего три в команде, обнимаю. Всё, пока! ЛАЗ закрывает двери, сигналит на прощание, разворачивается и уезжает, а на его место подруливает наш Икарус. Наша очередь.
Подходит Ольга, начинает инструктаж, про то, как вести себя в автобусе, потом натыкается на мой ироничный взгляд и замолкает.
– Впрочем, Семен едет с вами, так что, я надеюсь, все будет нормально. Семен, я рассчитываю на тебя.
А уж как я на себя рассчитываю.
– Доедем, Оль.
И, еще один сюрприз, Ольга обнимается со всеми нами. Что-то изменилось за эту смену в этом мире.
Наконец, последним обнимаюсь с Ольгой, нет, сейчас с Олей, она мне шепчет на ухо: «Спасибо за смену. Еще увидимся», я тоже отвечаю ей в том же духе и забираюсь в автобус. Я еще стою на ступеньках, когда дверь сзади меня закрывается и Икарус начинает разворачиваться. Последнее, что я вижу в водительское стекло, это баба Глаша, выглядывающая в приоткрытые ворота, машу ей рукой, но не уверен, заметила ли она меня.
Ульяна, вопросительно глядя, держит место. Ну конечно, Уля, а с кем я еще сяду? Вот, с Алисой разве еще могу, так она тоже рядом – через проход. Оглядываю диспозицию: Лена со Вторым – молчат, Второй все так же виновато улыбается, Лена в режиме стесняши; Женя о чем то спорит с Электроником; Шурик развалился один, на двух сиденьях; Сашка и Мику, Саша избегает моего взгляда, а Мику, наоборот, расплывается в улыбке.
– Ой, Семен, ты гитару так и не вернул, но это не страшно, все равно она списана, ты только не забудь про нее в следующую смену.
Пока пробираюсь по проходу к креслу, чуть смущенно переглядываемся с Ульяной и, как-то молчаливо договариваемся, что личную тему не обсуждаем.
Ну вот и всё, за окном проплывает ближайшая к воротам опора ЛЭП, до свидания, «Совенок».
Сколько уезжал из лагеря, столько раз наблюдал процесс отключения пионеров. Во-первых, после посадки в автобус, постепенно теряется интерес к происходящему за окном; потом круг общения сужается до ближайших соседей по автобусу; потом выключаются эмоции и расфокусируется взгляд. Можно что-то спрашивать или шутить и тебе даже ответят, но ответят как-то отстраненно и безразлично. Пионеры еще разговаривают между собой, но личности, эмоций в этих разговорах не больше, чем в разговоре двух радиоприемников. Потом, где-то через пару часов, затихают и разговоры, и пионеры погружаются в сон. Девочки мои какое-то время еще сопротивляются, но сон оказывается сильнее. Последней засыпает Ульяна, вцепившаяся в мою руку так, что белеют пальцы. Потом отключаюсь и я.

Просыпаюсь от того, что замерз. Открываю глаза – все тот же почерневший потолок, все та же люстра с паутиной. За окном – серость. То ли восемь утра, то ли пять часов вечера. Хочется есть. Сажусь, смотрю на монитор – комп ушел, почему-то, в синий экран. Перезагружаю и плетусь на кухню – очень хочется есть. На ходу пытаюсь вспомнить свой сон, бесполезно. Помню, что снилось что-то яркое. Лето, да снилось лето, как будто я был подростком, или чуть постарше чем подростком. Девочки, почти ровесницы. Дети помладше. Про встречу однокурсников ничего не помню – был ли я на ней? Какое сегодня число? Который час?
В холодильнике продуктов, как смысла в речах политика, придется выбираться наружу. Пересчитываю наличность – чуть меньше пятиста рублей. Комп, наконец, перезагрузился, лезу в интернет-банк – на карточке что-то около шести тысяч. Негусто, но до конца месяца хватит, а там должны прийти деньги от одного заказчика. Глянул на время – два часа назад я должен был уехать на встречу, что-ж обойдутся без меня. Но есть хочется, одеваюсь и выхожу на улицу. Надо бы в магазин, только я, почему-то, прохожу мимо ближайшего и иду дальше… Наконец соображаю, что магазин остался в трех кварталах позади и останавливаюсь. Стою перед какой-то школой, потом вспоминаю – интернат. Меня обтекает стайка детишек, лет от семи до десяти, поднимаются на крыльцо, стоят, смотрят на меня.
– Дядь, вас как зовут?
Оглядываюсь – отставший. Совсем мелкий, может даже еще и не семь, а шесть лет, вместо одного зуба – дырка.
– Семен.
– Семен, а расскажите мне, пожалуйста, сказку.
Присаживаюсь перед ним на корточки, но малька подхватывает на руки какая-то женщина, примерно моя ровесница, не знаю, кто ее научил красить волосы в фиолетовый цвет, но ей идет. И эти зеленые глазищи, в которых так легко утонуть – очень опасная женщина.
– Гришаня, не подходи к незнакомым дядям, сколько раз тебе повторять!
– А он не незнакомый! Я спросил, как его зовут.
И женщина уже обращается ко мне.
– Извините пожалуйста. Он ко всем так пристает, просит, чтоб ему сказку рассказали.
Машу рукой, ерунда мол.
– А вы к нам по объявлению? Нам вообще-то физрук нужен. Тогда вам на второй этаж, мимо бюста Генды и налево. А там спросите директора – Ольгу Дмитриевну.
– Нет, вы знаете, боюсь, что я здесь просто так. Извините пожалуйста.
Что за Генда такая? Иду дальше, но уже не такой сонный. Еще одна стайка школьников, эти постарше. Стоят на тротуаре, обсуждают какой-то праздник. Ах-да, каникулы же. Пока прохожу сквозь эту толпу слышу реплики о том, что программа, конечно, для детей, но праздник удался, а морской царь это просто… Что «просто» уже не слышу. Выхожу со школьного двора. Так, надо пройти квартал двухэтажек и потом принять чуть правее и выйдешь прямо к гипермаркету.
Позади шум машины.
– Простите, вы не подскажете?
Оглядываюсь. Маленькая пожилая японская праворулька, за рулем девушка лет двадцати двух – двадцати четырех. Светлые, почти белые волосы собранные в косы, застенчивая улыбка, синие глаза, пальто с капюшоном.
– Мне нужно проехать по адресу…
И протягивает мне флаер. Нахожу там адрес, объясняю как доехать.
– Вас подвезти?
– Нет спасибо.
Благодарит и уезжает, оставив флаер в моих руках. На флаере оранжевый силуэт девушки с гитарой. Выкидывать жалко, аккуратно, чтобы не помять, прячу флаер во внутренний карман куртки.
Двухэтажки заканчиваются, вон он, нужный мне гипер.
– Берегись!
Но поздно. Я ничего не успеваю сделать, когда в меня врезаются. Оказалось я стою на накатанной ледяной дорожке и, одновременно, на пути какой-то первокурсницы. Падаем оба одновременно, одновременно оба же и садимся
– Детство решила вспомнить? По дорожке покататься?
Первокурсница сдергивает с себя сбившуюся на лоб вязаную шапочку, освобождая рыжие волосы, собранные в два пучка, хитро смотрит на меня голубыми глазами. Потом вскакивает на ноги и...
– Зануда, хватит злиться.
И уже откуда-то из-за спины.
– А меня Ульяна зовут...
Да я и не злился. Разве можно на такую рыжуху злиться.
Незапланированная прогулка закончилась, пора домой, вот только еду куплю. Дорогой Семен, лапшу с каким вкусом вы предпочитаете? Курицы или говядины? Но, в итоге, беру упаковку пельменей и буханку хлеба. Все, сейчас на автобус и я дома. Поужинать и за монитор, и это будет минус еще одни сутки моей жизни.
Уже на выходе из гипера соображаю, что батарейки в мышке на последнем издыхании и приходится возвращаться. Ближайшим местом, где торгуют батарейками, оказывается лавочка со всяким электронным, электрическим и компьютерным барахлом: от лампочек и кипятильников, до кард-ридеров и блоков питания. Почему ее, до сих пор, не выгнал арендодатель и не заменил чем-нибудь более респектабельным я не знаю. Стою, жду, пока продавец разберется с двумя предыдущими покупателями и от скуки разглядываю внутренности лавки, у входа, лицом к прилавку, стоит робот. Очень мастерски сделанный макет робота: робот, женского пола, с кошачьими ушами и хвостом. Полированный алюминий, резиновая гофра на сочленениях, решетка вместо рта, фотоэлементы закрыты черной зеркальной полосой. И бумажка рядом, с надписью красным маркером: «Не продается!» Разглядываю робота, удивляюсь чьим то рукам, растущим из нужного места и поворачиваюсь к, наконец-то, освобождающемуся продавцу.
Кто-то дергает меня за полу куртки.
– Меня Яна зовут.
– Что?
Поворачиваюсь.
– Меня Яна зовут.
– Что!!!
Робот, сошел со своего места и смотрит своей зеркальной полоской мне в глаза. А я вижу свое отражение в этой полоске, вижу, как молодеет моё лицо, как на заднем плане начинает проступать отражение ворот с пятиконечной звездой, а потом, уже в моей голове, открывается дверь и вместо витрин лавки я вижу и узнаю людей: Лена, Алиса, Александра, Ульяна, Катя с Викой, Мику, Второй, Ольга, Шурик, Женя, Сыроежкин, баба Глаша, футболисты – все двенадцать и примкнувший к ним Васька, даже Пионер с тем, неожиданно печальным взглядом, каким я его видел в последний раз, в момент дематериализации, а за ними еще люди и обитатели моего первого лагеря, и Славяна, и обитатели тех лагерей, через которые я просто проскакивал, не останавливаясь. И все они стоят и смотрят на меня, такие, какими я их запомнил, а я делаю шаг к ним, теряю равновесие и падаю лицом вперед, прямо на робота. Последнее, что я слышу, это испуганный визг девушки-продавца и топот ботинок охраны, но я прихожу в себя уже не здесь.

– Ты хотел со мной познакомиться. Меня Яна зовут...