Шурик(БЛ)

Продолжение

1 глава http://vn.reactor.cc/post/2310619
2 глава http://vn.reactor.cc/post/2336203
3 глава http://vn.reactor.cc/post/2344710
4 глава, часть 1 http://vn.reactor.cc/post/2360187
4 глава, часть 2 http://vn.reactor.cc/post/2363608
4 глава, часть 3 http://vn.reactor.cc/post/2367158
5 глава http://vn.reactor.cc/post/2381587
6 глава http://vn.reactor.cc/post/2397063
7 глава http://vn.reactor.cc/post/2425682
8 глава http://vn.reactor.cc/post/2452127


IX
Территория

Обед. В этом лагере мне-разумному осталось три обеда, не считая сегодняшнего, но в столовой об этом не знают и поэтому кормят тем-же, чем и всех остальных, да и пионеры без очереди не пропускают. Все-таки очень занятный лагерь. Единственный лагерь, из тех, в которых я был, где персонал стоит с пионерами в общей очереди. Подтверждая это мне в хвост пристраивается вожатая.
– Семен, ты не видел Шурика?
А как догадалась, что видел? И вообще, я тут причем, Второй же есть? Что-ж мне, до тепловой смерти Вселенной Шурика искать? Хотя это так – не вопль отчаяния, а просто мысленное бурчание.
– А как догадалась, что видел?
– Семен, я серьезно.
– Так и я серьезно, полчаса назад мы пересеклись у клубов. Я сюда, а он туда.
– Ох, ну хорошо, а где-же он был? Ты не знаешь?
Помню я договоренность с Шуриком, помню.
– Да не получалось у него что-то, он пошел проветриться, задумался на ходу и выпал из реальности, гений ведь, сама знаешь. Хорошо – далеко не ушел, но все равно, пока очнулся, пока сориентировался, пока назад вернулся.
А еще у меня появилась мысль. Мысль про завтрашний поход, раз уж мне не отвертеться.
– Ольга, у меня есть идея.
От окошка раздачи мы уже отошли, и сидим вдвоем, друг напротив друга.
– Так. Сразу говорю, еще одно мое купание ты не переживешь!
– Да я вообще-то о походе.
– Семен. Я уже заранее боюсь твоих фантазий… Заведешь мне детей в подземелье.
– Ну, не в подземелье, но место поменять хочу. Да и, тебе-же понравилось купание, сознайся хоть себе.
А я что? Ну, во-первых, так оно веселее. А, во-вторых, сейчас пришло в голову, что я могу сделать что-то такое, что пионеры запомнят, не смотря на перезагрузку перед очередным циклом. Пусть на уровне эмоций, ощущений и мышечной памяти, но запомнят. А есть еще, в-третьих, и, наверное, даже, в-четвертых, но это личное. В общем, поступаю по отношению к Ольге некрасиво, примерно как поступил с Ульяной в прошлом цикле, когда мне понадобилось попасть вечером в библиотеку. Зная слабые места вожатой вывожу ее на эмоции и добиваюсь того, что включается Оля. Не надолго. Только, чтобы успеть подмигнуть мне, показать кулак и разрешающе кивнуть головой, но мне жаль. Я жалею о двух вещах: вот об этом использованном мной приеме, и о том, что Олю я больше не увижу – это как прощание с ней было.
Выхожу на крыльцо, подождать Алису с Ульяной и хватаюсь за голову. Черт! Это же сотню оболтусов нужно провести по лесу, чтоб не потерялись, разместить на берегу и проследить чтоб не утонули, ночью следить, чтобы мальчики с девочками по кустам не уединялись, и, еще вопрос, единственная ли в лагере бутылка водки?… Потому что, сколько циклов живу и, кажется, наизусть все выучил, а сигареты тут впервые увидел. Ох, доктор, дайте мне таблеточек, я бациллу ответственности подхватил.
Наконец выходят рыжие.
– Нас ждешь? Опять в авантюру втягиваешь?
– А почему сразу в авантюру?
– А потому что вы с вожатой так друг на друга сейчас орали, что ясно было – ты задумал что-то, а она сопротивляется.
– Алиса, а вы против? А то я вон – Катьку с Викой привлеку.
– Я тебе привлеку! Колись давай.
– Ну тогда идем ко мне.
В тренерской я достаю из шкафа свернутый в трубочку план лагеря и окрестностей, тот, с периметром отмеченным синим карандашом, который мы с Ульяной украли из административного корпуса. Это настоящий план: в масштабе, с координатной сеткой, с легендой, со всеми тропинками и лесными озерами, не чета тому, который висит на информационном стенде. Знал бы я об этом плане циклов эдак пятьдесят-семьдесят назад…
– Ульяна, теперь то видишь? – спрашиваю, а сам веду пальцем по синей линии.
– Вижу? Да! Теперь вижу!
Вот и еще один способ отличать проснувшихся пионеров.
Сажусь на кровать, девкам киваю справа-слева от себя, разворачиваю план на коленях.
От «Совенка» к старому лагерю идет, в общем-то, широкая, хоть и заросшая тропа. Но на поляне старого лагеря она не кончается, а, загибаясь к югу, выходит на берег реки почти у самого периметра. Обвожу пальцем это место.
– Вот сюда мы и пойдем в поход. И мне нужна ваша помощь.
Я специально самоустраняюсь и смотрю, как они справятся. Программа стандартная, но не стандартное место: выйдем завтра после ужина, вечер просидим за разговорами у костра, встретим закат и, часам к одиннадцати, вернемся в лагерь.
Амазонки водят пальцами по плану, прикидывают расстояние, время, сколько и чего нужно брать.
– Но придется пасти, чтоб не потерялся никто по дороге, особенно мелкие. А пастухов: я, вожатая, вы – девочки и Сашка, ну, футболистов еще можно Сереге-зайцу поручить, и всё. И командовать вам, а я так, на подхвате буду.
– Семен, скажи, ты все-таки сбежать решил? Дела передаешь? Ведь не просто так ты на нас сейчас все сваливаешь.
– Не то, чтобы сбежать. Подожди до костра, Уля – все расскажу.
И две пары глаз, голубые и янтарные, смотрят внимательно. А мне пора идти уже к бабуле – помириться с ней.
– Ну смотри. Будем ждать. Ладно, иди, мирись со своей поварихой, на волейболе увидимся.
Вот действительно, как и говорила Ульяна, скорость распространения сплетен в лагере превосходит скорость света. Никому о содержании разговора с Глафирой Денисовной не говорил, но все уже знают – поссорились.
Иду в столовую медленно – идти в столовую тяжело. И день замечательный, хотя бы уже тем, что по подземельям лазить не надо и других дел полно – тот же домик у пироманьяков проверить и с доктором потолковать, да и сходить – проверить тропу до предполагаемого места костра не мешало бы. В общем-то Лена вчера была права, все уже давно быльем поросло, проблема потеряла свою актуальность и отставлена в сторону, как несущественная, и можно просто махнуть рукой и оставить все, как есть. А то несерьезно получается: утром ругался, а сейчас уже объявляю, что претензий, собственно, и нет никаких. Вот как так? Виновата бабуля, а стыдно мне. Госсподя, ну как-же так? И как будто это я у нее прощения просить иду.
Дверь в каморку бабы Глаши чуть приоткрыта. Стучусь и чуть не падаю с крыльца, сбитый с ног Сашкой. Ляксандра проносится мимо, но отбежав на десяток метров оглядывается – кого она там чуть не растоптала, видит меня, быстро-быстро отворачивается и убегает окончательно. Мне не нравится, как она выглядит: как пыльным мешком ударенная, как человек у которого только что отняли что-то самое дорогое, как… как… Что там говорят: «Человек, возьми все, что пожелаешь, но заплати за это настоящую цену?» Не знаю, что там она пожелала, но настоящую цену сейчас, судя по ее виду, Сашка явно заплатила. Пару секунд выбираю, но нет – баба Глаша подождет, а Сашка дороже, разворачиваюсь спиной к двери и бегу догонять Александру. Все тот же язык леса, тянущийся от забора, между библиотекой и бадминтонной площадкой и упирающийся в столовую. Не очень большой, но если захотеть – спрятаться можно. Можно спрятаться, так что не найдут, но только двоим: рыжей, с голубыми глазами, либо зеленоглазой, у которой волосы с фиолетовым отливом, и то, я бы, пожалуй, взялся их поискать. А Саша, Саша – вот она, чуть отошла с тропинки, спряталась за сосну, чтоб ее видно не было, и сидит, обняв колени, прислонившись спиной к той же сосне. Не плачет, нет – не тот характер, но сидит уйдя куда-то далеко вглубь себя. Маленькая, худенькая, почти прозрачная – земля сквозь нее просвечивает. А ведь земля и вправду просвечивает, дематериализация? Я, проходя мимо, задерживаю свою руку на ее левом плече и слегка пожимаю. Плечо, как поролоновое ощущается, но чувствую пальцами, как оно постепенно твердеет.
– Сашка, останься.
Но понимаю уже, что остается, на меня глянула, но решила, что мне можно и опять в себя ушла.
Саша, надеюсь, скажет, что с ней приключилось, или даст понять, что все в порядке. Но вот бабуля, Глафира Денисовна эта, кажется заслуживает отдельного решения, пока я еще способен эти решения принимать. Не знаю, что она там Саше сказала, но оставлять у себя за спиной эту бабушку я не хочу. В общем так: даю Сашке полчаса, нет – сорок пять минут, и если ничего не добьюсь, то пойду разбираться с поварихой. Выбираю место почище, отворачиваюсь, чтобы не смущать прямым взглядом ребенка, откидываюсь на спину, закинув руки за голову, и смотрю сквозь кроны деревьев на облака. Высоко в небе ползут тюки с ватой, в памяти откуда-то всплывает слово «альтокумулюс». Перевожу взгляд ближе – поползень, оправдывая свое имя, ползает по стволу попеременно то вверх головой, то вниз. Взгляд еще на один уровень ближе – гроздья калины, еще зеленые. Еще ближе – красно-черный жук деловито лезет вверх по травинке по своим жучиным надобностям. Со спортплощадки слышны голоса и удары по мячу, кто-то из среднего отряда тоже балуется волейболом. Сейчас встану, еще раз легонько пожму Саше плечо, скажу ей, что она не одна и пойду воспитывать засекреченное мировое светило, возможно даже ремнем. Видимо, вот так и подкрадывается маразм, ведь мировому светилу девяносто четыре года, хотя и выглядит лет на семьдесят, максимум.
– Как же так? – прерывает молчанье Саша. Ведь я же живая. Семен, скажи, я же живая? Я хожу, я дышу, я сплю, я мечтаю. Я думаю и чувствую, наконец. И вы все здесь со мной… рядом со мной. Вот скажи, ты же пришел сюда, ко мне, сейчас. Почему?
Я молчу, а Сашка требовательно смотрит.
– Отвечай!
– Я увидел, что тебе плохо. Была бы ты посторонней, наверное, прошел бы мимо. Но ты – нет. Хотя, прогнала бы сейчас – ушел бы, может быть, а может и нет – мне не все равно, что с тобой происходит. Но ты не прогнала, поэтому я остался.
– Да. Хотя ты на меня и смотришь как на ребенка, а не как на девушку, ты даже в Ульяне больше девушку видишь, а ведь она младше меня. Но ты мой друг и прибежал за мной сюда. Значит ты меня видишь, меня – живого человека. Не думай, мне ничего от тебя не надо, но то, что есть – я очень ценю. И вдруг он мне говорит, что я – автомат, который запрограммирован считать себя живым человеком. Я ведь сначала подумала, что он – это ты.
Нет, в какой-то мере, он это действительно я, но мне остается только скрипнуть зубами – это существо уже добралось до моих друзей. Правда, есть и хорошая новость – бабуля частично реабилитирована.
– Саша, чье мнение для тебя важно? Близких людей или злобного сумасшедшего, который, к тому-же, нематериален.
– Ты его знаешь? Меня очень больно ранил этот твой сумасшедший.
– Он не мой. Был бы мой, его бы здесь не было. Как он выглядел? Похож на меня, но лица не разглядеть?
– Ну да. И голос твой. Только у тебя интонации другие, ты с людьми часто, как с маленькими детьми, которые потерялись, разговариваешь, даже с вожатой. Не кричишь никогда, даже когда что-то плохое, вон, как с пожаром этим. Ты же на Сережу с Васей не кричал, а сочувствовал им, что-ли. Что вот теперь им придется домик ремонтировать, а могли бы в футбол играть. Вот и с остальными – ты, когда говоришь, у тебя какое-то сочувствие и желание помочь в голосе проскакивает. А этот… Мне после того разговора так плохо стало и все безразлично, как-то. Захотелось, чтобы меня просто не было. Нет, не хочу рассказывать – вдруг разревусь.
– А сейчас?
– Сейчас тоже плохо, но терпимо. Это пройдет.
– Точно пройдет? На будущее, и сама не разговаривай с ним и ему не отвечай. Сделать он тебе ничего не сможет, кроме как словом, так что просто проходи мимо. И Мику передай, к ней он тоже может придти.
Да, большинство наших встреч с Пионером так и происходили, многослойные фразы с ядом внутри, с его стороны и игнор – с моей. Это, кажется, единственный способ взбесить Пионера по настоящему.
Смотрю на Сашку, действительно, плохо ей, но, все-таки, удивительно крепкая психика у девочки. Двадцать минут назад сидела и готовилась исчезнуть, потерянно смотрела в одну точку, а сейчас уже можно отпускать без опасений. Переживает еще, но уже ясно, что справилась.
– …а почему ты говоришь, что он не материальный? Как привидение, да? Как же он тогда дверь открыл?
– А вот так. Двери открывает, может сесть рядом на диван и диван продавится, может что-то в руки взять и тебе передать, а попробуй его потрогать – только кожу покалывает и рука внутрь него проваливается. Именно поэтому у него еще все зубы целы. Я когда-то попробовал, а он только смеялся.
– Спасибо.
– За что?
– За то, что когда-то попробовал, за то, что одну сейчас не оставил, да много за что.
– Сашка, ты меня смущаешь. Пойдем уже, а? Хватит тут уединяться в кустах.
– Пойдем. Только… ты мне потом еще расскажешь? Я, конечно, тебе и вчера не поверила, и сейчас не верю. Но интересно.
– Сказки, значит, любишь? А ведь большая девочка уже, целых семнадцать годиков. Расскажу.
Мы уже идем по тропинке, возвращаясь к столовой, а у самой границы леса Саша останавливает меня и стряхивает приставшую хвою с моей спины. На секунду ее рука замирает и отряхивание превращается в короткую ласку, а потом она хлопает меня между лопаток, совсем по Алисиному.
– Все, теперь иди к своей поварихе. Нет постой, Катя с Викой на наш волейбол просятся. Можно им?
Пожимаю плечами и киваю, можно наверное, как остальные решат.
– Приводи, но это как остальные решат. Волейбол вечером, это же у нас так – приятное времяпрепровождение. Я там не начальник.
Баба Глаша у себя, сидит за столом, что-то записывает в своей тетради, смотрит на меня поверх очков, потом пододвигает ко мне чайничек с заваркой, пододвигает ко мне сахарницу. Пахнет, кстати лекарствами. Корвалол?
– Пришел-таки. Чашка в серванте, чайник с кипятком на тумбочке. Что скажешь хорошего, физрук?
– Баба Глаша, мне тоже приятно тебя видеть. Мой двойник тут появлялся, Сашку напугал, а я за тебя обеспокоился.
– Не беспокойся. Пока ты его сюда не впустил он только пугать и может.
– Я, а как же Второй? Это же его лагерь.
– Каппа… Ну, вес личности, что-ли, если упрощенно, у тебя выше, а появился ты тут одновременно с ним. Твой Второй только потому тут держится, что вы с ним не пересекаетесь и ты его сюда принял.
Наливаю себе чай, сажусь напротив и потихоньку, мелкими глотками, отпиваю. Оглядываю комнату и замечаю бутылек на подоконнике. Да, корвалол.
– Баба Глаша, ты как к собакам относишься? Ну, или к кошкам, если они тебе ближе.
А вот вопрос про кошек бабулю заинтересовал. Кстати, домашних животных здесь нет, ни одного кота, ни одной собаки при столовой или при складе.
– Это ты к чему про кошек спросил? Видел чтоль?
– Ни одной. Я про тебя спросил, а не про кошек.
Представил себе картину – бабуля, втайне от всех, прикармливает на чердаке столовой кота. Нет, десятка три котов. Приносит к ним по вечерам кастрюлю с украденным у пионеров мясом… О нет, вспомнил свой сценарий ужастика из предыдущего цикла. Кастрюлю с мясом «активированного организма», а коты обступают ее вокруг, орут и дрожат от возбуждения и предвкушения. И реклама: «Пионерискас. Активированный организм для ваших питомцев! Только лучшее, только молодость!» Кстати, интересно, как живность в режиме жизни по циклам себя чувствует?
А баба Глаша, оказывается, отвечает на вопрос
– Была у нас овчарка когда-то. Дик. Двенадцать лет прожил. Больше не стали заводить – тяжело было, когда он уходил.
Замолчала и ждет моей реплики, а я формулировку в голове потерял, а надо, ведь не для поддержки разговора я про кошек спросил. Ладно, попробую по новой, пусть и коряво.
– Вот есть люди, которые собак любят больше чем окружающих. И я их понимаю. Животные – они честные, они любят тебя такого, какой ты есть, они не предают… Любой собаколюб продолжит. Ну, или кошколюб. Я к чему – перед животными, перед ними выбор никогда не стоит: любить или нет, предать или нет, быть или не быть. Животным проще – у них рефлексы. А людям, тем выбирать приходится, между плохим и хорошим. Знать бы еще, где плохо, а где хорошо. Что ни человек – то Гамлет. Вы вот тоже двадцать лет назад выбор делали. И до того, я уверен, и после. И цикл назад. И выбираем всю жизнь. Тем вы люди… Нет, тем мы люди и ценны: за неправильный выбор нас, как правило, не наказывают, за правильный – не награждают, но, вот такой свободный выбор другого человека – насколько он ценнее собачьего. Это я вчера начал понимать, когда Алису из горящего домика выдергивал, а потом утром, когда Шурик… а, неважно. А сейчас окончательно понял, когда рядом с перепуганной и потерянной Сашкой в лесу сидел.
Бабуля вскидывается, но я успокаивающе машу ей рукой. Всё хорошо, мол. Сую нос в чашку и обнаруживаю, что чай закончился. Мне предлагают еще чашку, но я отказываюсь.
– Я ухожу, баба Глаша. Последний цикл. Я, просто, не хочу, чтобы за моей спиной какая-то незакрытая дверь оставалась. Что вы, руководство проекта, там решили, относительно нас, двадцать лет назад, то решили. Плевать, может оно и к лучшему, может, иначе, здесь был бы не я, или я, но не такой. Но если что с Сашкой случится – я найду в себе силы проснуться, имей в виду. Кстати, остальных моих девок это тоже касается. Я не угрожаю, пойми меня. Мне просто придется вмешаться.
– Не хорохорься Семен. Ничего ты не сможешь, в ближайшую сотню циклов. Но за твоей компанией я присмотрю. По крайней мере от людей они не пострадают, пока я еще здесь командую. От людей в широком смысле. И за блондинку свою не беспокойся, сознание надо переписывать, когда организм только-только в приемной камере оказался и еще ни разу свет не увидел. И то, вероятность успеха чуть больше половины. А как глаза открыл – все, в лучшем случае два набора разных воспоминаний, вон, как у… Не важно у кого, или-же, как вариант, классическое раздвоение личности.
– А про два набора чужих воспоминаний, можно подробнее?
– А что подробнее? Примеров захотел, так на себя в зеркало посмотри. Откуда ты знаешь, что меня студенты бабой Глашей звали, хотя школу закончил, по твоим словам, когда переходной шлюз пять лет, как закрыли и я уже здесь в «эмиграции» эти пять лет жила. Причем твои-то дополнительные воспоминания, это просто перекрестные помехи. Но вспомни свой шок при попадании в лагерь, и знай, что это еще цветочки.
Посидели с бабулей еще побеседовали, а на прощание она сказала.
– Не думай, что я хочу оправдаться, но поверь – двадцать лет назад были еще причины вас за побочный эффект и неудачу эксперимента выдать.
А я только махнул рукой и пошел смотреть, как там погорельцы справляются.
А справляются погорельцы хорошо: домик, можно сказать, готов к заселению, только стекла остались. Вся мебель: кровати – две штуки, шкаф платяной – одна штука, тумбочки прикроватные – две штуки, стол – одна штука, стулья – две штуки стоят перед входом. Заяц-Сережа с Васькой оттирают копоть с наружной стены, Сыроежкин обещал после ужина стекла вставить, внутри – обои поклеены и Оксана с Гришкой пол домывают.
– Алиса или вожатая видели?
– Алиса видела, сказала, чтоб позвали, когда все сделаем.
– Ну имейте в виду, Алиса злая на вас – юбку-то порвала.
– Нет, уже не злая, уже только делает вид.
Еще лучше. Еще одной заботой меньше.
– Так что вы там сожгли, Вась, какой волшебный порошок?
– Мы селитру с сахаром сплавляли, на топливо ракетное.
– А рецепт откуда?
А рецепт оказался из библиотеки. Книжка там, оказывается, есть по ракетомоделизму, переводная польская.
– Вы, конечно, умные. Но хоть с теми же кибернетиками в следующий раз советуйтесь. И химичьте не в домике, а на воздухе.
Думаю, что бы еще сказать и вспоминаю фрекен Бок.
– Боже, какая это мука – воспитывать!
Пироманьяки оценили, фыркнули все четверо. Вспоминаю – что еще на сегодня и понимаю, что всё. Сегодняшнюю программу я выполнил – можно развлекаться. Сейчас дойду до клубов, спрошу у Электроника лично про помощь и пойду к себе, переоденусь к волейболу.
По дороге, на площади, вижу Алису, злющую, с метлой в руках. В кои-то веки вспомнила про обязанности, или, что больше похоже на правду, ей напомнили.
– Привет рыжая, летать учишься?
Рыжая только грозит мне метлой и беззвучно шевелит губами.
– А я ведь помочь хотел. Подтолкнуть в небо, так сказать.
– Смейся-смейся. Смешно ему.
– Алис, я сейчас до кибернетиков дойду и вернусь помогать, не заканчивай без меня.
Это я ей уже на выходе с площади кричу, а Алиса только машет рукой. То ли «хорошо, я поняла», то ли «без тебя разберусь». На обратном пути гляну что и как.
В кружке у кибернетиков без робота несколько пустовато. Сыроежкин, как раз, режет стекло, напевая: «Полюби ты Женя, Электроника, пока его током не убило...». Все приборы со стола убраны на пол, на верстак, на подоконники. На столе лист стекла, а вокруг ходит Сыроежкин, с деревянной линейкой и алмазом, два стекла уже вырезано, осталось последнее. Шурик сидит тут-же и безучастно взирает на компаньона.
– Привет, помощь нужна?
– Да тут помогать то. А вставить – твои помогут, пусть работают, поджигатели.
– Я им сказал, что если в следующий раз чего строить надумают – пусть с вами советуются.
– Ну, пусть советуются, за совет денег не берем.
Пока так разговариваем и последнее стекло со щелчком отделяется от большого листа, точно по линии реза. Сыроежкин, надев кожаные перчатки и широко раскинув руки, берет остаток листа и просит.
– Семен, дверь в кладовку открой и там помоги мне со стеклом развернуться. А то одному тяжело.
Я срываюсь с места, открываю перед Электроником дверь в кладовку, пропускаю его вперед, потом захожу сам. В кладовке мы вдвоем осторожно задвигаем стекло за шкаф.
– Слыхал что Шурик с роботом учудил? – Вполголоса спрашивает Электроник.
– А что учудил?
– Да сбежал от него робот. Вынес, говорит, на улицу, хотел ходовые испытания провести. Включил, а тот, может сигнал какой по радио поймал, как вчесал на полной скорости, и ворота, как назло, приоткрыты были. Говорит, догнать пытался, потому сам и потерялся в лесу. Но робот сорок километров в час бегает, разве догонишь. Так что, в поход пойдем – смотри, может где в овраге или в кустах увидишь, так сразу дай нам знать. И, не говори с Шуриком о роботе. Видишь – сидит потерянный, переживает.
Выходим из кладовки, я помогаю Электронику упаковать вырезанные стекла в старое одеяло, он берет с собой эти стекла, инструмент и отправляется к погорельцам, а я иду на площадь, спасать Алису. Или, может, учить летать на метле, этому, правда, она сама кого хочешь научит.
Как-то незаметно я стал относиться к этому лагерю как к своему, действительно, дому. Вот и сейчас поймал себя на мысли о том, что иду подметать площадь не только ради красивой девушки, не только ради хорошего человека, а еще и чтоб в моем доме порядок был. Ну, при всей своей нелюбви к порядку, половину площади Алиса уже подмела, не как Славя, конечно, но видно, что площадь метеная.
– Пришел, все-таки.
– Ну, поиздеваться над ближним, это святое. Давай метлу и можешь начинать.
– Что начинать?
– Ну издеваться же.
– Да не хочу я над тобой издеваться, настроения нет.
Пока подметаем я предупреждаю о визите Пионера и рассказываю о перепуганной Сашке. Потом разговор переходит на волейбол, на Катю с Викой, на футболистов-погорельцев.
– Электроник пошел стекла вставлять, так что, после ужина можешь принимать работу. Хотя у тебя есть выбор.
– Это какой?
– Ну, я пойду, до места завтрашнего костра пройдусь, тропу посмотрю. Как раз до темноты успеем туда-обратно. Хочу вас двоих пригласить, за компанию.
– За компанию, говоришь. Все такое вкусное, ты знаешь. Хочется и над погорельцами поиздеваться, и с тобой погулять… А, пусть над ними Ольга издевается, я в нее верю!
– Очень хорошо, Алиса, что ты в меня веришь, но нельзя ли повежливее. Я же все-таки вожатая и не самая плохая. А то разбаловал вас Семен.
Бедная Алиса от неожиданности аж приседает. Да, умеет вожатая подкрадываться, одна из немногих неразгаданных мной ее способностей. Вот же, минимум двадцать шагов асфальта до ближайших кустов, а Ольги только-что не было, а вот она уже есть. К счастью, не так часто она этим своим навыком пользуется, а то каждой тени, каждого шороха бы пионеры шарахались. Я демонстративно смотрю на Ольгу, смотрю на асфальт у ней под ногами, смотрю на небо и бормочу под нос себе: «С Генды, что-ли, спрыгнула?»
– Семен, ты мешаешь педагогическому процессу! – Алиса уже пришла в себя. Слушаю вас, Ольга Дмитриевна.
А Дмитриевне сказать-то особо и нечего. Она обводит взглядом площадь, чуть кривится, видя кое-где полосы пыли на асфальте, но, в конце-концов, отпускает Алису взмахом руки.
– Семен, я о походе завтрашнем хочу с тобой поговорить еще раз. Ты уверен, что нужно туда пионеров вести? Может, на старое место?
– Ольга, вот, после ужина мы с девочками сходим и посмотрим. Если хоть малейшее сомнение будет – пойдем на старое.
И вот мы втроем: Алиса, Ульяна и я идем в сторону старого лагеря. У меня в руках топор, у Ульяны – мачете, ну, на самом деле, здоровенный ножик с кухни, у Алисы – лопата, вдруг придется спуск к воде подровнять, ступеньки там сделать. На лопате, кстати, Ольга настаивала, а я поддержал. Вид, конечно, потешный, Алиса стеснялась, поэтому по территории лагеря лопату пришлось нести мне.
Тропа до старого лагеря настолько утоптана, что просто не верится ни в призрак вожатой, ни в призраки пионеров. Кажется, что ежедневно по ней ходят пионеры: отрядами, звеньями и по одиночке. Видимо в поисках этих самых призраков. Показываю на едва заметную боковую тропку к провалу.
– Помните?
– Конечно Сёмка, сегодня же дата. Ровно цикл назад ты в бомбоубежище надругался над невинными пионерками.
– Язва.
– Сам дурак. Но любим мы тебя не только за это.
Идем дальше, и вот перед нами поляна старого лагеря. Девчонки просятся заглянуть на чердак. Ну и я с ними, за компанию. Как ни странно, но матрас на месте, одеяло с подушкой тоже. Веночек на подоконнике высох и скукожился. Смотрю на него с грустной улыбкой и перехватываю такой же взгляд Алисы. Киваем друг-дружке.
– А вы знали, что Лена Второго прячет здесь недалеко, у озерка? Пятнадцать минут ходьбы днем?
– Скажем так, догадывались. А вот ради чего, спрашивается, вся эта война? Неплохой парень оказался. Смурной какой-то, но не вредный.
– Думается мне, не его вы караулили, а других. Только, как с испорченным телефоном все получилось. Не в лотерею, а в карты и не выиграл, а проиграл.
– Сём, ты опять нам эту стрелу поминаешь?
Ох, простите девки, я не себя имел в виду.
– Простите девочки, я не хотел вас обидеть, я не наше с вами знакомство имел в виду. Я о некоторых двойниках моих. Тех, что друзей обижают. Настолько, что Сашка едва не исчезла.
Спускаемся по рассыпающейся лесенке и опять выходим на поляну. Трава Ульянке минимум по грудь, а кое где и выше. Я оглядываюсь и, наконец, вижу на юго-юго-западном краю поляны характерный V-образный прогал.
– Пионерки, нам туда.
Отдаю Алисе топор, сам забираю у нее лопату, мы строимся клином и врубаемся в заросли травы, а кое-где и маленьких березок. Через полчаса размахивания руками мы потные стоим у начала просеки, над нами вьется туча насекомых, а позади нас, до заброшенного корпуса тянется свежепроложенная тропа.
– Ну вот, завтра наше стадо пройдет и совсем хорошо будет.
Смешанный лес, с этой стороны старого лагеря, сменяется корабельными соснами, к реке ведет не тропа, а настоящая дорожка мощеная плитами, обсаженная барбарисом и шиповником. Почти прямая, только загибается так, что последний участок смотрит точно на юг. Конечно, за прошедшие годы почти все благоустройство потерялось. Трава проросла сквозь стыки плит и сквозь трещины в них, кусты никто не стрижет и не пересаживает, поэтому разрослись они совершенно безобразно, но все равно, следы цивилизации еще видны. Даже несколько фонарных столбов уцелело. По плитам, даже заросшим, идти легко и уже через десять минут дорожка заканчивается квадратной поляной, с трех сторон ограниченной кустарником, бывшим когда-то живой изгородью, а с четвертой – речным обрывом.
Когда-то давно река спрямило свое русло так, что «Совенок» оказался на берегу протоки. Теплой, не глубокой и не широкой протоки, ограниченной, как я всегда думал, от основного русла двумя островами. Когда-нибудь эта протока обмелеет, окончательно обособится от основного русла реки и превратится в озеро-старицу, озеро зарастет камышом, а потом заилится и, через стадию болота, станет простой ложбиной. Так и будет, я ошибался только в одном. То, что я принимал за противоположный берег оказалось еще одним островом из-за которого вырывается еще один речной рукав, уж никак не меньше, чем тот, что отделен от «Совенка» островами Ближним и Длинным. Впечатляет, не знаю, какая великая река послужила прообразом, но впечатляет. Противоположного берега, настоящего противоположного берега почти не видно – настолько он далеко, остров, я сразу назвал его остров Дальний, весь зарос лесом, он имеет в длину несколько километров, слега изогнут и обращен выпуклостью к лагерю. И все три потока воды сливаются, прямо напротив нас, и бьют в обрыв метрах в пятистах правее. Вид с обрыва просто фантастический: Солнце, светит откуда то из-за спины и подсвечивает и оба маленьких острова, и макушку Генды, и два основных речных рукава и такой далекий противоположный берег. На острове Дальнем что-то блестит, без бинокля не разглядеть, но, кажется, там, на острове, есть еще одно маленькое озерцо. Коршун парит где-то внизу метрах в трех у нас под ногами, из норок в обрыве вылетают и возвращаются назад стрижи, издавая характерные визгливые звуки. Просто, ради одной этой картины стоило сюда идти. Фотоаппарата нет, жаль.
– Мне хочется взлететь.
– Не тебе одному.
– И не вам двоим.
Оглядываю поляну. Да, вот, вдоль обрыва несколько утонувших в траве парковых скамеек, вот упавшие качели, а вот столбики, отмечающие край обрыва. Осторожно подхожу к самому краю, остатки лестницы ссыпались вниз и лежат на замусоренном плавником пляже аккуратной кучкой.
– Какая же красота! Сём, мы же не будем так сразу возвращаться?
Мы то не будем, но вот пионеров я сюда не поведу, хотя…
– Алис, сможешь завтра до обеда сюда прийти с парнями из среднего отряда, площадку подготовить? Нужно будет дров насобирать и напилить, костровище соорудить и по тем столбикам веревки натянуть.
– Сделаем.
– Ну, тогда, давайте присядем.
Мы разводим небольшой костерок и сидим, болтая ни о чем, и обо все на свете, глядя, как темнеет небо и восходит Луна.

Мы уходим налегке, мол туда-обратно,
Возвращаемся не те, что ушли когда-то.

– Девочки, обещайте мне одну вещь. Что не уснете снова, когда я уйду. Мир, даже в этом искалеченном варианте, слишком хорош, чтобы от него отказываться.
Девочки понимают меня без пояснений и Алиса, которая, в общем-то, в курсе, и Ульяна, которая, теоретически, ни о чем не знает.
– В субботу?
– Да, уеду с вами. А вернусь уже другим. Бабуля говорит, что циклов на сто, минимум, так что вы имеете все шансы меня дождаться. А можете попробовать меня разбудить, только я не знаю, как.
– Сём, мы тебе говорили, что ты гад?
– Неоднократно.
– Лена знает?
– Что я гад? Подозревает. А то, что мне три дня осталось – знает. Бабуля еще знает, а остальные – те просто не поймут.
Девки подлазят и прижимаются ко мне с боков – прощаются. Мы еще три дня вместе, но прощаемся сейчас. Сидим, уже молча, пока не темнеет окончательно и костер не прогорает. Я откатываю лопатой головешки к обрыву и отправляю их вниз, потом забрасываю остатки костра землей.
– Ну что, пошли?
Луна поднялась и в фонаре нет необходимости. Десять минут до старого лагеря, пять минут по поляне, и еще двадцать минут от старого лагеря, и мы в «Совенке». У домика амазонок прощаюсь с ними.
– Семка, с тебя прощальный банкет.
– Уля, я тебя обожаю.
Кажется в тоску и безысходность я девок не вогнал. Значит, основная моя задача на ближайшие три дня, это закрепить. На том и расходимся.
На лавочке Лена. Не одна, поэтому не подхожу к ней, а только улыбаюсь и шутливо отдаю честь двумя пальцами. Лена улыбается в ответ, а кавалер кивает.
Завтра у нас по графику заплыв за земляникой и вечером поход. Быть по сему и, до свидания, среда.

Продолжение

1 глава http://vn.reactor.cc/post/2310619
2 глава http://vn.reactor.cc/post/2336203
3 глава http://vn.reactor.cc/post/2344710
4 глава, часть 1 http://vn.reactor.cc/post/2360187
4 глава, часть 2 http://vn.reactor.cc/post/2363608
4 глава, часть 3 http://vn.reactor.cc/post/2367158
5 глава http://vn.reactor.cc/post/2381587
6 глава http://vn.reactor.cc/post/2397063
7 глава http://vn.reactor.cc/post/2425682

VIII
Второе начало

Поздно уже. Просидели в клубе у Мику часа два. Как и следовало ожидать, девочки мне не поверили, но, по крайней мере, совесть свою очистил – я им больше не вру и недоговаривать что-либо в их присутствии не намерен. Может задуматься их заставил, может вспомнят мои слова, когда проснуться, не важно.
Проводил девочек по домам, обходя площадь с танцующими и сейчас иду к себе, а надо бы сходить на остановку – Второй выбрал путь одиночки, так наверняка сейчас там автобус облизывает. Но мне неохота, да и не нянька я ему, пусть вожатая за ним бегает. Вообще, кстати, не факт, что Второй сейчас на остановке – четверо самостоятельно действующих обитателей и, минимум трое потенциально готовых проснуться, это я опять про Второго, Мику и Сашу, если что, переворачивают лагерную жизнь вверх дном. А ведь есть еще младшие, те же зайцы или Катя, или Васька, к примеру. Бедный-бедный управляющий компьютер, простите, управляющая ЭВМ. Я, кажется, нашел одну из причин применения людьми выключателя.
В медпункте светятся окна – подхожу поближе, на занавеске тень от головы, вот она повернулась чуть и стало видно прическу, ага, хвостики, которые ни с чем не спутаешь. Лена читает. Интересно, вот прочитает она «Унесенных» и не забудет на следующий цикл, и что она будет читать, когда кончатся все книжки в библиотеке? Стучусь в окно, занавеска отодвигается, Лена всматривается в темноту, потом замечает меня и улыбается. Я машу ей рукой – спокойной ночи, мол, а она кивает головой в сторону входа. Ну, как скажешь, а я с удовольствием – до обеда выспался, спать не хочу.
– Привет, опять у нас свидание? – Спрашиваю в шутку у Лены.
– Ну, я не знаю, а ты хочешь, чтоб было свидание?
– Мне Второй тогда голову оторвет. Ох прости, – замечаю, как Лена вздрагивает. Когда ты прятала его в лесу…
– Я понимаю, – перебивает меня Лена. У него просто выбора не было, но, все равно, обидно.
– А ты, один раз и на всю жизнь?
Лена кивает, а я думаю, что, в данном случае, программа просто совпала с личностью Лены, а еще думаю, что неизвестно, как я сам в следующем цикле к Лене отнесусь, личность то отключится. Зато, если Второй ее выберет – это будет его собственный выбор.
– Лен, не сдавайся и не унывай. И, давай сменим тему.
А тут у Лены соперниц, в общем-то… Алиса в сочинительство песен уходит, Ульяна при мне крутится, Саша и Мику остаются. Нет, хватит, даже мысленно кости перемывать не хочу, пусть сами разбираются.
– Гришка как?
– Спит.
– А ты, тут и заночуешь?
– Нет, доктор обещала сменить меня до полуночи и от линейки меня отпросить.
– Ну, она забудет отпросить – я скажу, что ты здесь была. Я тут с девочками говорил…
И пересказываю Лене разговор с девочками и их скептическую реакцию.
– Это они меня проверяли, – отвечает Лена. Саша меня утром спрашивала о том же и тоже не поверила.
Ну вот, теперь будут заговор искать, или у Алисы с Ульяной спросят.
– … но про то, что лагерей много, я не знала.
– Триста восемьдесят четыре, если верить Глафире Денисовне. Я же и сам пришелец из другого лагеря.
И как раз сейчас, где-то, в каком-то лагере тамошний Семен ведет тамошнюю Лену танцевать на пристань. Романтика, но не для нас – мы продолжаем беседовать.
– Глафира Денисовна это?…
– Доктор наук, бывший зам начальника здешней богадельни по научной части. Из оставшихся здесь людей – самая старшая по рангу и возрасту. Тебе известна, как повариха баба Глаша. – Вываливаю на бедную Лену еще информацию.
– Дальше.
– Лена, ты готова слушать?
Лена готова, и я продолжаю рассказывать все, что знаю, зарабатывая мозоль на языке. И о тайниках, и о бомбоубежище, и о двойниках моих, и о беседах с ГД. Рассказываю и о активной фазе, в коей она сейчас пребывает и о конце этой фазы, приводя в качестве примера себя.
Лена гладит меня по щеке.
– Бедный.
– Не надо, Лен. Я, все-таки, неплохо прожил эти полторы сотни циклов, и если по мне сейчас не долбанут выключателем, то есть еще надежда на новое пробуждение. И, пожалуйста, я же не умирать от рака собираюсь, так-что не нужно меня жалеть. Считай, что я уеду далеко, но может еще и встретимся.
Я, незаметно так, в разговоре с Леной, сформулировал своё собственное отношение к своей судьбе. По обкатывал мысленно – да, так оно и есть.
– Ну, если ты так говоришь… Но смотреть на тебя больно будет.
– А ты не смотри. Видишь лагерь? Мы вчетвером ставим его на уши так, что никакая программа не справляется. Все же обитатели ведут себя самостоятельно, вон, хоть поджигатели эти. Только и разницы, что четверо обитателей течение жизни меряют циклами, а остальные – днями. Так что придется тебе за четверых работать, чтобы среди живых жить.
– А что за выключатель?
– Да, лежит прибор у меня на шифоньере.
Рассказываю Лене еще и про выключатель, про его назначение, про то, что это еще одна забота на мою голову – что с ним делать, потому-что мне уснувшему этот прибор доверять страшно, а выкидывать его нельзя – вдруг кто найдет.
Лена впитывает каждый бит информации, который я на нее вываливаю. Вспоминаю, как амазонки мои, цикл назад, меня вопросами засыпали, и думаю – какая жалость, что мне никто ничего не рассказывал, сколько я времени потерял, доходя до всего сам. И еще…
– Лен, раз уж у нас разговор случился, мне твой совет нужен, а то я голову сломал.
И рассказываю Лене об ответственности, которую, как я считаю, несет баба Глаша за применение выключателя. Косвенной ответственности, конечно, но все-равно.
– Ты знаешь, ты, скорее всего махнешь рукой и отставишь эту проблему, как несущественную, я, все-таки, неплохо тебя изучила. А еще, не в твоем характере не выслушать вторую сторону. Ты, когда остынешь, пойдешь к ней разбираться, а уж потом махнешь рукой.
Тут приходит доктор, подозрительно смотрит на нас, смотрит на топчан – нет, простыня не помята, заглядывает к Гришке в изолятор.
– Лена, я тебя отпускаю, до утра тут сама посижу. И с Ольгой я договорилась – можешь спать до завтрака. Семен, вы что-то хотели?
– Доктор, с Гришкой как?
– Да нормально с ним все будет, я надеюсь. Он больше напугался, когда в дыму в дверь не попал, вовремя вы его вытащили. Завтра утром еще гляну, и перед завтраком выгоню, нечего тут отлеживаться, когда товарищи работают.
Прощаемся с доктором, я, к стыду своему, так и не знаю, как ее зовут – неужели тоже Виолой? Почему я, кстати, так пренебрежительно о ней думал? Нормальная тетка, неприветливая – да, но не злая, и дело, похоже, знает. По крайней мере, при виде Гришки ахать или в ступор впадать не стала, а сразу его в оборот взяла.
Провожаю Лену. Уже и дискотека затихла, только кузнечики трещат. Провожаю и продолжаю разговор.
– Я думал, это я за вами наблюдаю, а, оказывается – это процесс обоюдный. Что я еще не знал?
Лена задумывается.
– Чтобы сказать тебе – что ты не знал, нужно выяснить – что ты знаешь. Хотя… Ты знаешь, что Саша к тебе неровно дышит?
– Саша? Я это про Ульяну думал.
– Ульяна-то? Нет, ты ей нравишься, конечно, но она еще сама не определилась. А когда определится, то будет, наверное, как к старшему брату относиться. А еще она считает, что только она права на тебя имеет, раз она первая с тобой подружилась. Вот и ревнует тебя ко всем и к Саше особенно. А у Саши серьезно все.
– Да уж, сериал наклевывается. Ну, четыре дня можно перетерпеть, а там и цикл закончится. Но ведь ни одним вздохом себя девочка не выдает. Ровное, приветливое и доброжелательное отношение.
– Характер у нее такой. Переживать будет, но внутри, а снаружи сделает вид, что все хорошо, раз ты на нее не смотришь. Так что – не обижай её.
Блин! Ну и что мне делать с этой информацией? Спросил на свою голову. Потом еще скажут, что я не чуткий.
– Только, Семен, Сашке ни слова. Она это даже от меня прячет.
– Не буду. Но кто мог подумать? Еще две недели назад была дитё-дитём. Лет пяти, если не меньше.
– А это талант у тебя такой. Все, с кем ты долго общаешься – начинают меняться.
Угу. Все бы менялись. Вспоминаю свой первый лагерь, уж как я там общался. Большую часть активной фазы прожил, и что?
Дошли до домика, распрощались – можно и к себе. Время, кстати, уже за полночь, а мне еще автобиографию для тайника писать – вдруг еще прочитаю, чем черт не шутит.
От Лены на площадь и мимо столовой к себе. У себя достаю лабораторный журнал, тот, последний, за 1992 год, незаконченный. Открываю первую чистую страницу и пишу заголовок: «Узел ??, Семен. Запись №1. Последний цикл активной фазы». Собственно заголовком все и заканчивается, минут пятнадцать думаю – что написать, потом решаю, что утро вечера мудренее и отправляюсь спать.
Мне снится, что я обгорел, вытаскивая Гришку, и сейчас лежу там в медпункте в маленькой палате, но медпункт этот не здешний, а в моем первом лагере. Лежу в медпункте, а Славя принесла мне обед, и вот я старательно скребу ложкой по нержавеющей миске, а Славя смотрит как я ем, подперев подбородок рукой. Вот она приоткрывает рот чтобы сказать, конечно-же, что я волнуюсь. Но, вместо этого звучит.
– Послушай, у меня такое чувство, что мы уже виделись.
– Конечно виделись, и не один раз. Последний раз, когда мы виделись, ты стояла на пристани и смотрела в бинокль, как я уплываю от вас в темпе двадцать гребков в минуту. Я тебе улыбнулся, а ты опустила бинокль и отвернулась.
Кажется, Славя вот-вот вспомнит, через тридцать с лишним циклов вспомнит. Но я просыпаюсь.
Просыпаюсь и сразу смотрю на часы – пять утра. Черт, с этим позавчерашним чтением и сегодняшним сном до обеда, все ритмы сбились. Подремать бы еще, а то после обеда буду спать на ходу, но понимаю, что это бесполезно. Какие там у меня великие планы на сегодня? Объявить войну Англии? Ладно, чтобы строить планы забьем несколько километровых столбов: линейку, завтрак, обед, ужин, тренировку, утром с Ульяной и Александрой окунуться, в пять – волейбол. Сейчас буду заполнять промежутки… Вспомнил! Сегодня-же это кибернетик очкастый теряется! Хотя, конечно, вся программа цикла к чертям слетела, но пойду к клубам проверю. Если Шурик и отправится на поиски приключений, то только оттуда. Мешать не буду, но прослежу. А потом вернусь, к приходу физкультурниц, кстати, вспомнил, как второго Сашиного сателлита зовут – Вика. Забавная, слегка полноватая, девчонка одиннадцати с половиной лет, которая пытается похудеть бегая по утрам.
Проходя мимо столовой, замечаю на той стороне площади сутулую спину. Ага, значит, все-таки, четырехглазка решился и великий поход в подземелье состоится. Шурик скрывается в здании клубов, а я прижимаюсь к высоким, выше моего роста, кустам около восемнадцатого домика, между прочим – домика Кати и Вики, и жду. Шурик пойдет либо через главные ворота, либо по боковой аллее к калитке в старый лагерь. В любом случае – мимо меня не проскочит, а если не шевелиться, то есть шанс, что меня не заметят.
Ну да, мимо меня Шурик и не проскакивает, он выходит на крыльцо осторожно держа в руках что-то завернутое в одеяло. Больше всего этот сверток напоминает мне грудного ребенка, только атласной ленточки не хватает. Шурик медленно садится на крыльцо, кладет сверток рядом с собой и начинает его осторожно разматывать. А ведь в этом свертке что-то шевелится, да там и вправду младенец что-ли? Вон, кажется, рука мелькнула. Мое воображение рисует картину: ночь, дождь, стук в окно, Шурик открывает дверь, а на крыльце плачущий сверток, бутылочка молочной смеси и записка: «Как хочешь, но это твой!», – и подпись, «Когда-то твоя Кибернетика».
Шутки в сторону, Шурик, наконец, справился с одеялом, поднимает содержимое свертка и сам встает рядом. Рядом с крыльцом, вцепившись в руку Шурика, стоит и крутит головой в разные стороны девочка-кошкоробот. Шурик осторожно высвобождает свою руку, пятясь задом делает пять шагов по направлению к воротам, садится на корточки и обеими руками манит робота к себе. Та поворачивается к Шурику, потом неуверенно делает первый шаг, едва не падая, потом еще один, а потом бежит в объятия создателя, а Шурик ловит ее, прижимает к себе, вставая с корточек подбрасывает к небу, ловит и опять прижимает к себе. Кажется он еще и плачет при этом. А я, я выхожу из кустов, чтобы меня заметили, и стою, замерев, посередине главной аллеи, а когда мы встречаемся глазами с Шуриком, нет, он точно только что плакал, молча показываю ему большой палец, разворачиваюсь и ухожу к себе. Ай да Шурик, ай да сукин сын. Интересно, презентация будет? Наверное нет.
А новый день в лагере начинается. Что-то гремит в столовой, напротив склада меня обгоняет троица бегуний, с которыми я здороваюсь, я, не заходя в спортзал, прохожу на спортплощадку, сажусь на лавочку и смотрю, как другие работают. Ну, не работают – бегают, но все равно. Подходит не выспавшаяся Ульяна и пристраивается рядом. Ага, к моему теплому боку.
– Доброе утро, засоня.
– Не дразнись. Ты почему вчера с танцев сбежал?
– А ты сама то там была? Я вот им, – показываю на Сашу, лекцию читал об устройстве мира. Естественно не поверили, хотя сами же просили. Хорошо хоть в дурку не отправили.
Ульяна кивает, а потом предлагает.
– А давай и мы пару кругов сделаем? А то я чувствую, как мхом зарастаю. Ты то старенький уже, тебе можно, а мне всего четырнадцать, почти.
Девочки, действительно, бегут с видимым удовольствием, и это удовольствие вызывает зависть. Выползаем на дорожку, пропускаем Сашу, пропускаем Вику, пропускаем Катю и пристраиваемся в хвост колонны. Саша на ходу оглядывается на нас и приветливо улыбается. Ну, парой кругов мы не отделались, но все заканчивается и вот мы, как бежали цепочкой, так и сворачиваем на пляж. Ульяна только забегает в спортзал за полотенцами.
Все время наблюдаю за Сашей: или Лена ошиблась, или девочка, действительно, так хорошо маскируется, что ни одним глазом не заметно. Ну ладно, буду делать вид, что я ничего не знаю.
На линейке я ищу глазами Шурика, а мне опять напоминают о завтрашнем походе. Шурика нет, неужели сбежал в подземелье? А с походом я смирился, осталось только придумать: где, что и как. Вопрос о Шурике всплывает на крыльце столовой, но, поскольку, меня пока не трогают, я просачиваюсь мимо вожатой, иду к окну раздачи и сталкиваюсь там с бабой Глашей.
– Я понимаю, что вам некогда, Глафира Денисовна, но ответьте мне на один вопрос. Что мне с вами делать? Я ведь прочел все журналы из той папки, в том числе и за последние пять лет. Вы не ждали от меня такой прыти, а я прочел.
Права Лена, черт побери, не могу я не послушать вторую сторону.
Баба Глаша ставит передо мной поднос с завтраком и говорит: «Садитесь, где-нибудь, я сейчас подойду.» А коли так, то приходится идти и искать место.
Столовая спроектирована с большим талантом. Кажется пока стоишь в очереди, что мест за столами нет и не будет, но, к тому времени, когда ты отходишь с подносом от раздачи, обязательно наличествуют два-три свободных столика, и это даже на обеде, не говоря о завтраке или ужине. Поэтому я занимаю ближайший ко входу на кухню свободный столик, половину кусочка масла намазываю на хлеб, половину отправляю в тарелку с геркулесовой кашей, и жду бабу Глашу, лениво ковыряя ложкой в тарелке и отгоняя от свободного столика пионеров с подносами.
– Нет Лена, у меня здесь разговор с бабой Глашей, как ты и предполагала.
Наконец, со стаканом чая и коржиком, появляется Глафира свет Денисовна, или может Глафира тьма Денисовна, кто ее сейчас разберет?
Баба Глаша молчит, размачивает коржик в чае и по чуть-чуть от него откусывает. Я тоже молчу, доедаю кашу и примеряясь уже к своему коржику. Надо что-то сказать, но разговаривать мне с ней совершенно не хочется. Сейчас съем коржик и попрощаюсь. А баба Глаша, наконец, решается.
– Вот такие мы существа – люди. Всю свою историю мы ищем кого-то, кто посмотрит на нас со стороны: выдумываем богов, шлем сигналы инопланетянам, изобретаем искусственный разум, пытаемся расшифровать язык дельфинов и обучаем обезьян языку глухонемых, а, когда осознаем, что у себя под боком сами создаем новую цивилизацию, почти таких-же как мы – пугаемся ее и уничтожаем. А потом и вовсе взрываем все входы. А я остаюсь тут, расплачиваться за собственное малодушие. Прощайте Семен, библиотеку и выключатель можете не возвращать – книги я знаю наизусть, а прибор я в руки больше не возьму.
Баба Глаша собирается встать, потом вспоминает что-то и снова поворачивается ко мне.
– И еще, если вам будет легче, то лично мне вы… Не знаю, это, смотря как считать, или отомстили, или помогли. Я ведь чертовски не хотела помирать и организм на замену для себя приготовила, но тянула, тянула… А пришли вы и за меня решили. Дали пинка этому организму и запустили процесс, он и осознал себя. Это у вас талант такой – изменять всех, с кем общаетесь. Вот и в эту девочку уже не перепишешься, – Глафира Денисовна кивает куда-то мне за спину. А снова все начинать – я и не успею, и не решусь, слишком уж это похоже… А все благодаря вам.
Глафира Денисовна вздыхает, поднимается, опираясь о стол, и уходит на кухню, а я оглядываюсь назад и натыкаюсь на взгляд Саши.
Поднимаюсь и я, отношу грязную посуду на мойку, нахожу футболиста-Артема, говорю ему, что сбор, как обычно, в половину одиннадцатого на поле и выхожу из столовой. Дался им этот мой талант, и ведь одними и теми-же словами, кстати. Нету у меня никакого таланта, опять вспоминаю первый лагерь, хоть кто-нибудь из тех пионеров изменился?
После завтрака иду к погорельцам, смотреть, как дела. А дела совсем даже не плохо: торцевая стена снаружи уже отмыта от сажи, осколки стекла убраны, закопченные обои наполовину ободраны, новые уже готовятся к поклейке, а в ведре набухает клей. Вся бригада погорельцев обдирает последнее.
– Вась, как самочувствие?
– Хорошо. Доктор сказала вечером ей показаться и завтра утром.
Интересно, если докторица сказала мне, что все нормально, зачем ей Ваську смотреть вечером? И завтра утром? Надо будет спросить.
– Сами то поклеите? – Показываю на рулоны обоев.
– Нам Саша помочь обещала.
Ну да, с мелочью тут водимся только я да Сашка.
– Как поклеите – ищите Электроника и договаривайтесь, чтобы стекло вам порезал и вставил. Скажите, что после обеда я смогу ему помочь, на какое время договоритесь – мне сообщите, чтоб я подошел. Работу сдавать будете или Ольге Дмитриевне, или Алисе.
Ну вот, этих проверил, теперь можно и на тренировку. По дороге перехватываю бегущего в библиотеку Сыроежкина.
– Нет, нету Шурика, до обеда не появится – придется искать.
Тренировка сегодня не клеится, прямо начиная с разминки. Все, начиная с меня, косятся на те места в строю, где обычно стоят зайцы и Гришка, и на ту скамейку, где часто сидит с книгой Вася.
Останавливаю процесс, собираю всех вокруг себя.
– И что делать предлагаете? Я же вижу, что вы заставляете себя. Можно потренироваться, без удовольствия, можно просто разойтись, но тогда это последняя тренировка будет, а можно…
Думаю. У мелких идей нет, мелкие моего решения ждут. Ненавижу, но придется.
– … ладно, слушайте сюда. Сейчас пять кругов по стадиону, а потом – марш погорельцам помогать.
Такое решение мелкие одобряют и орда отправляется крушить, ломать и курочить, а у меня появляется время, чтобы поискать Шурика. Вообще-то это Второго забота поэтому, даже если найду, то если Шурику ничего не угрожает я просто тихо уйду, никого не беспокоя, и, во-вторых, наверное Шурик просто в лес ушел, чтобы со своим электронным детищем без помех пообщаться.
Уже на подходе к старому лагерю вижу, что на крыльце кто-то сидит. Шурик. Сидит и курит. Интересно, сигареты хранятся там-же, где бутылка водки, или где-то в другом месте? И нужны они для проверки герметичности воздуховодов, конечно-же. Подхожу и сажусь рядом, Шурик молча бросает взгляд в мою сторону, но ничего не говорит, а только чуть пододвигается. Наконец, сигарета заканчивается и окурок улетает в кучу осыпавшейся штукатурки.
– Ищут меня?
– Пока еще не активно, ждут, что сам выйдешь. После обеда начнут меры принимать.
– Понятно.
– Если не хочешь, я никому не скажу, что тебя видел. Пусть тебя Второй сам ищет – это его головная боль.
– Да я и не прячусь. Пошли?
– Пошли.
Мы идем по тропинке к «Совенку», а перед калиткой сворачиваем вдоль забора к главным воротам. Я не спрашиваю о роботе, Шурик тоже помалкивает, и только перед воротами сообщает.
– Отпустил я её. Забрать с собой не могу, выключить и здесь в кружке запереть не смогу. А так: электричество в старый лагерь и в бомбоубежище подается, где ключи от клубов она знает, сама себе регламент провести сумеет. Не пропадет.
– Познакомил бы ты меня с ней, что-ли.
– Если она захочет.
– Само-собой.

Продолжение

1 глава http://vn.reactor.cc/post/2310619
2 глава http://vn.reactor.cc/post/2336203
3 глава http://vn.reactor.cc/post/2344710
4 глава, часть 1 http://vn.reactor.cc/post/2360187
4 глава, часть 2 http://vn.reactor.cc/post/2363608
4 глава, часть 3 http://vn.reactor.cc/post/2367158
5 глава http://vn.reactor.cc/post/2381587


VI
Анализ

Утром просыпаюсь и долго не могу понять, где я, кто я, что я. Снилось, что это я впервые попал в «Совенок», снилось, что это меня Ольга оставила ночевать у себя в домике, снилось, что это я спрашиваю у нее: «А ты-то не против?». Причем, все это происходит именно в этом лагере. Даже, когда начал приходить в себя, оставалось ощущение, что это я сейчас досыпаю у вожатой. Боле-менее очнулся только от голоса Саши доносящегося с улицы. Ага, прибежала на стадион, и обеих подружек привела: Катю и… вот вторую пока не запомнил. Выхожу поздороваться.
– Семен, побежали с нами!
Сначала хочу отказаться, потом думаю, что все равно мне с футболистами бегать придется, так лучше с утра размяться, заодно и повод окунуться в реку хороший. Делаю несколько неторопливых кругов по дорожке, девочки бегут в своем темпе, но заканчиваем мы одновременно и одновременно отправляемся на пляж. Пока шли с пляжа – появилась Ульяна, увидела нас, даже огорчилась, что без нее в воду полезли.
– Хочешь – окунись, я тебе компанию составлю, на берегу посижу.
– Не, одной в воду лезть скучно, да и, вдруг кто на зарядку придет.
Вот честное слово – не ожидал, что девочка так ответственно к своим обязанностям относиться будет. Ну нет никого на зарядке, но она всю предыдущую неделю приходила к семи утра и просиживала целый час на лавочке, в ожидании добровольцев, и это, не смотря на то, что полночи перед этим занималась подготовкой к празднику.
– Ульян, ты когда спать успевала?
– А я и не успевала. Вот только сейчас и выспалась: вчера утром встала попозже, а вечером легла пораньше.
Прошли на площадку, Ульяна, смахнув росу, села на лавочку, а я подумал и пристроился рядом. Все равно пока делать нечего: линейка сегодня – днем, а завтрак только в девять. Прикидываю, что успеваю еще и тренировку перед линейкой провести.
Время семь утра, лагерь еще спит, не считая отдельных утренних бегунов, Ольги и нас двоих, и даже Ольги нигде не видно и не слышно. Вспоминаю, как, всего две недели назад, я прятался за забором со стороны старого лагеря и так-же ждал сигнал на завтрак.
– Ты чего улыбаешься?
– Сегодня – две недели нашего знакомства. А кажется, что двести лет назад. Как я на вас зол был тогда, хотел вот пройти ваш лагерь насквозь и двинуться дальше, а не вышло – вы не дали.
– А как мы с Алисой перепугались, когда тебя на площади увидели. А ты правда злой был на нас?
– Да не на вас даже, я неправильно сказал, на вас, конечно, тоже, но главное… Когда тебя сбивает машина, то кто виноват: автомобиль или его водитель? Или, бывает, что ты сам перебегаешь дорогу на красный свет.
– Я поняла. Грустно быть такой машиной. Грустно понимать, что ты был такой машиной.
– Терпи, мы все были такие. А сегодня у нас праздник – одной машиной меньше.
– Лена да? То-то ты вокруг нее все крутился.
– Она самая. В «Совенке» стало больше на одного свободного человека.
А лагерь постепенно просыпается. Слышно, как хлопают двери в домиках, слышно, как кто-то пробежал по главной алле в сторону пляжа. На спортплощадку заглянула Ольга. Заглянула, поздоровалась, огляделась – все-ли в порядке. Посмотрела на нас подозрительно, измерила глазами – выдержана ли безопасная дистанция между мальчиком и девочкой. Сегодня что – приступ борьбы за нравственность? Хотя строгой не выглядит.
– Доброе утро. Присоединяйся к посиделкам.
– Нет, мне еще пол лагеря обходить.
– Ну, как хочешь. Новенький-то спит?
– Да, без задних ног. Не стала его будить – устал он за вчерашний день. Когда проснется, тогда и проснется, но перед линейкой все равно разбужу.
Думаю о Лене. Точнее о том, что неплохо, действительно, какой-то праздник устроить. Что там у меня в лагере сегодня по графику? Тренировка, линейка, обед, занятия, может после занятий перед ужином? А то после ужина Сыроежкин межпланетный картежный турнир устроит. Надо Лену на волейбол уговорить, там и поздравлю.
– Сёмка, можно тебе вопрос задать?
– Ну давай, задавай.
– А та девочка, Славяна. Ты дальше ее будешь искать?
– Ты знаешь Уля, вот сам думаю об этом. Я понял, неделю назад, что не знаю, что делать буду, если вдруг встречу ее. С ней мне очень хорошо было, когда раскидало – мне стало очень больно, а сейчас – знать бы, что все у ней все в порядке, и больше не надо ничего.
Да и не уехать, и не уплыть мне сейчас из-за вас – рыжих. Пусть вы на пару циклов больше, но проживете. Ульяна еще что-то хочет спросить, что-то очень важное для нее, но опять не решается. Шевелит губами, некоторое время, обкатывая на языке вопрос, но так и не решается, а вместо этого резко подскакивает.
– Ну что? Никого нет, трщ физрук! Разрешите идти и переодеваться к завтраку?
– Давай. Благословляю.
– Спасибо, что посидел со мной.
И побежала к себе в домик, только рукой на бегу махнула. Вот привычка у нее – убегая, перед тем, как скрыться, махнуть рукой на прощание. А я сижу, улыбаюсь ей вслед и думаю, что, как-нибудь, при случае, все-же, расскажу Ульяне, какой я ее во сне увидел.
Перед завтраком, у столовой, очень удачно вылавливаю обоих зайцев и спрашиваю
– Есть возражения, против тренировки до линейки?
Возражений нет, этим, кажется, только дай по полю побегать.
– Ну тогда собирайте команду. После завтрака встречаемся на поле.
В столовой покорно встаю в конец очереди и медленно двигаюсь вместе с пионерами к окну раздачи. Как-то не принято тут пользоваться начальственными привилегиями, Ольга тоже стоит наравне со всеми, человек на десять впереди меня, а следом за мной пристраивается Мику.
– Доброе утро!
– Привет Семен. А я вчера новенького встретила. Он и вправду похож на тебя.
– Он тебе еще обходной на подпись принесет – насмотришься. Ты сегодня у себя после линейки?
– Ну конечно, а где мне еще быть? Я в трех местах: или в домике, или в кружке, или у вас на спортплощадке.
Окончательно перестал замечать болтовню Мику. Мозг сам форматирует ее речь и выделяет оттуда нужное. Берем подносы с завтраком и усаживаемся за один столик.
– А ты хотел что-то?
– Да, чтоб ты помогла одну песню подобрать.
– Приходи, буду ждать.
На футбольном поле хорошо. Прежде всего благодарю пиратов за субботнее выступление, благодарю за подарок и запускаю тренировку. Появились желающие провести разминку вместо меня.
– Оксана, ты в прошлый раз проводила, дай другим попробовать.
Ну и тоже подключаюсь к разминке, чтоб не стоять. А сам наблюдаю, нет, у Сереги все получается, и порядок он запомнил, и слушается его народ.
После разминки объявляю, что сегодня будем забивать голы. Даю мячик, смотрю, что делать будут. Ну да, выбрали самого тихого в вратари и начали бить по воротам по очереди. Нет, – говорю, так не пойдет. Показываю, как правильно обращаться с мячом, потом ворчу, про себя, но так, чтобы все слышали.
– Вратарь, значит не человек, может Артем больше всех забьет.
Да, своих-то я по именам уже выучил.
Выдаю еще четыре мяча, командую разбиться на пары, обозначаем на площадке пять ворот и отправляю пары, каждую к своим воротам. Пока один ловит – второй забивает, после трех ударов смена. Сам ношусь от одной пары к другой, гашу конфликты, рассказываю, подсказываю и показываю. Запыхался, больше чем футболисты. Все, отбой.
– Пираты, через час линейка. Вам полчаса на игру и полчаса на переодевание. Вперед!
Уговаривать поиграть не приходится, а я, пока идет игра, успеваю ополоснуться в душе и переодеться к линейке.
На линейке скучно: Ольга бубнит о высоком, вгоняя пионеров в гипнотическое состояние, Семен-второй, гм «Симеон второй» – звучит, Семен-второй еще не проснулся и присутствует на линейке исключительно в виде тела, а мне даже выступать не пришлось. Только и сказал, что тренировки футбольной команды – по графику, а желающих делать зарядку ждет Ульяна, на стадионе каждое утро с 7-00 до 8-00. Мне уже надоело на этих линейках следующее: наблюдать за облаками, наблюдать за воробьями, наблюдать за пионерами, наблюдать за Ольгой и приходится страдать молча. Что поделать, видимо это цена моей относительной свободы. Кстати, от похода мне, похоже, не отвертеться ни от организации, ни от участия. Сегодня Ольга опять про него вспомнила, и опять на меня все свалила. А я что? На свою, нет теперь уже на свою с Ульяной поляну я не поведу, просто полчаса вокруг одной сосны пионеров водить – не интересно. Сводить их в шахту, что-ли? И потерять там половину, интересно, как система отреагирует?
Наконец линейка себя исчерпывает, пионеры разбегаются, Семену-второму вручен обходной и Семен-второй отправлен выполнять свой квест, а я иду в музыкальный кружок следом за Мику. Собрался уже было сказать Второму, что обходной подписывать не обязательно, что все равно его вожатая не читает, а потом подумал, что, наверное, во всей этой беготне что-то есть, не смотря на ее отупляющую обыденность. И, если-бы мне кто-то подсказал, что обходной можно не подписывать, что до Шурика гораздо быстрее добраться через Генду, что земляника растет на острове, а если пообещать помочь с разбором коробок в медпункте, то можно будет потанцевать с Леной на пристани… Так вот, если-бы кто-то мне обо всем этом рассказал, то, может быть, я бы просто навечно зациклился в своем персонаже, который «ищет ответы», не написал бы ту записку, про «...не просто так», не сломал бы над ней мозг, и остался тем, кем был – запрограммированным персонажем. Поэтому – пусть бегает, ищет Шурика, таскает сахар, буду его подстраховывать, но не более. Пусть проживает свою жизнь сам, не перепрыгивая через этапы. Но о Пионере его предупредить надо. Пока размышляю об этом, так отключаюсь от внешних раздражителей, что не сразу слышу, как Мику меня о чем-то спрашивает.
– А? Прости пожалуйста, я отвлекся.
– Да ну тебя! Уже не важно.
Ну вот, обидел такую светлую девушку.
– Микусь…
– Я обиделась.
– Ну Мику-у-сь, не сердись. Я хороший, только задумчивый.
– И как тебя, такого тормоза, Ульяна терпит? Я просто спрашивала, что ты там подобрать хочешь. Может все уже подобрано?
Прикидываю даты, нет вроде, здесь еще эту песню не знают.
– Нет, вряд ли, я не слышал, это же совсем новое у Queen.
Мы уже дошли до кружка и продолжаем разговор, стоя на пороге.
– Тогда подожди, скоро Алиса должна подойти, с ней втроем лучше пойдет.
Вот, не хочу я, чтобы Алиса это слышала, честное слово.
– Давай пока без нее начнем, а там посмотрим.
– Ну давай, показывай тогда, что у тебя есть.
Мику дает мне одну гитару, а сама садится напротив меня с другой. Через какое-то время, когда у нас что-то начинает получаться и мы уже пытаемся петь дуэтом, наши мучения прерывает робкое покашливание – это Семен-второй пришел к Мику за автографом.
– Привет, меня Мику зовут, у меня мама японка, а папа русский инженер, нет правда-правда.
С некоторой долей злорадства наблюдаю, как у Второго, при прослушивании монолога Мику, постепенно стекленеют глаза. Оказывается Мику со мной не так уж и много болтает, оказывается… Наконец, подпись в бегунке поставлена, и новенький в ужасе убегает, спасая свой мозг.
– Ладно, пойду и я, уже обед скоро. Спасибо за помощь, Мику.
– Ну мы же не закончили еще.
В отличии от той же Лены, на лице у Мику, как и у Ульяны, все эмоции читаются мгновенно и без напряжения.
– Не огорчайся Микуся. Это ты профессионал, а я уже выдохся на сегодня.
– Так сейчас Алиса подойдет – легче будет.
Не-ет, зачем девушку-Алису расстраивать. Она английский не знает (в этом мире английский, в объеме чуть больше, чем «Ху из он дьюти тудей?» знаем, похоже, только бабуля, Мику и я), но ведь перевод потребует, а я отказать не смогу.
– Вот, кстати, пожалуйста, Алисе пока не говори ничего, хочу я ей нос утереть.
– Как хочешь, – Мику заговорщицки подмигивает. Если согласишься со сцены исполнить. У тебя неплохо может получиться.
– Знаешь Мику – английский язык. Боюсь, что вожатая не одобрит…
И еще одна причина – я-то слышал это все в оригинале. Ну, в записи, конечно, но слышал. И сравнивать наше исполнение, не смотря на все способности Мику, с оригиналом не возьмусь. Но, правда, тогда, для кого я сам себя мучаю?
– ...но в узком кругу исполню, обещаю.
– Да, понимаю, действительно. Хорошо, уговорил – буду молчать. Но только, если ты завтра придешь продолжать.
Прикидываю – завтра уборка и вечером танцы.
– Если с уборкой успею, то приду. А если нет, то послезавтра приду обязательно.
Делаю два десятка шагов от клуба и сталкиваюсь с Алисой.
– Привет, новенького видел?
– Ага. Его Мику сейчас гипнотизировала. Цыганско-японский гипноз забалтыванием, знаешь?
Алиса фыркает.
– Да, Мику она такая. Всегда, когда стесняется, при первом знакомстве начинает трещать, как пулемет. – И, продолжая. Ты куда сейчас?
– Я? К себе, потом на обед, потом на занятия к бабуле, потом… Потом вы ко мне придете, мячик покидать, а там и ужин. Ведь придете-же?
– Он еще спрашивает. Конечно придем. Ты знаешь, в первый раз у нас вот так-вот… Только не думай, что это из-за тебя, хотя и из-за тебя тоже, а то так-бы и существовали, каждый в своем углу.
Алисе трудно говорить на такие темы, получается сбивчиво. Как и мне, правда, оба стоим, красные от смущения.
– Надо Лену поздравить.
– Надо.
Алиса понимает о чем я и соглашается, но слегка поджимает губы. Конечно, Алиса считает Лену хитрой манипуляторшей и интриганкой, а Лена Алису – хамкой и грубиянкой. И как мне прикажете между ними вертеться? Видимо, так и вертеться. Интересно, когда девочки сумеют друг-друга за масками разглядеть, и, вообще, захотят-ли этого?
– Ладно, на обеде увидимся.
– Ага, пока.
Иду к себе, размышляю о масках и лицах: Алиса, Лена, Женя, Ульяна, Мику, как выяснилось; да Ольга-же – на два лица живет. Кто еще? Александра, с ее демонстративной правильностью и добропорядочностью? Девочка, которая всем пример: вся жизнь по распорядку, общественница, отличница, красавица, надежный друг и хороший товарищ. Ей бы лет на пятьдесят раньше родиться, про нее бы тогда кино сняли под названием «Пионерка», жила бы она в новенькой двухэтажке из моего сна, ходила бы в ту самую школу. Папа – токарь-передовик, мама – инженер-новатор, соседский мальчик хулиган, которого она в конце фильма перевоспитает и они вместе ловят шпиона. Что там за фасадом этим у девочки скрывается и надо ли мне это выяснять? Кто еще? Кибернетики? Я сам, вместе со Вторым, кстати? У кого бы спросить?
Дошел до спортзала, а там уже Второй меня дожидается.
– Слушаю тебя внимательно.
– Мне бы обходной подписать.
Вот это новости!
– Ну давай его сюда.
Действительно, в обходном новая графа появилась – «Спорткомплекс», система адаптируется к новым вводным? Подписываю, заодно глянул – шустрый пионер оказался, только библиотека еще не отмечена осталась.
– Кибернетики в свою секту не вербовали?
Второй как-то странно смотрит на меня говорит: «Нет» и почти бегом исчезает.
В обед оказываюсь за одним столом с кибернетиками и, как ни странно, Женей. Что-то между ней и Электроником все-же происходит, но очень медленно и до конца цикла не успевает развиться.
– Дошел до вас новенький? – Обращаюсь к будущему отечественной науки.
– Ты что ему про нас наплел? Про робота-убийцу?
– А что такое?
В пересказе кибернетиков история выглядит так.
Новенький пришел в кружок с бегунком, кибернетики, те, как водится, предложили ему записаться. Семен-второй попросил подробностей и получил их в виде недоделанного кошкоробота. При этом частично функционирующего и не выключенного. В общем, когда без пяти минут адепт кибернетики склонился над механизмом, тот сделал выпад в сторону Второго и довольно громко лязгнул зубами, или что там у него есть, перед самым носом.
Далее, со стороны Второго, последовала тирада, состоящая из ненормативной лексики, и сводящаяся к тому, что физрук его предупреждал, но он не поверил, и что с создателями роботов-убийц ему не по пути.
Гм, извиняться или нет? Я вообще-то, господа кибернетики, пошутил о том, что в вашем храме науки делают робота – убийцу мышей, намекая на его кошкоподобность. И вы тоже, простите за последствия неуклюжей шутки. Но механизмы-то отключайте. А Второй – Леночкой нашей любовался, вот и пропустил мимо ушей всё.
– Вы же кошкоробота делаете. Кошки – убийцы мышей, что непонятного?
И тут вмешивается Женя.
– Интересно, что ты ему про меня наплел?
– Женечка, – я смотрю ей томно в глаза и вижу, как шевелятся желваки у Сыроежкина, но продолжаю самым доверительным и, в то же время, драматическим тоном. Я сказал ему, чтобы он даже не думал смотреть в твою сторону, потому-что твое сердце отдано другому. Навеки.
И вытираю воображаемую слезинку.
– Клоун! Это не ты сейчас плачешь, это КВН по тебе плачет.
Очень грустный и довольно злой клоун. А чем тут еще заниматься? Только с ума сходить.
Об этом и спрашиваю бабу Глашу час спустя.
– Сколько вы тут в автономном режиме, баба Глаша? Лет двадцать уже?
– Да, двадцать лет, если я со счета не сбилась. И пятнадцать лет, как был последний контакт с… – Глафира Денисовна делает неопределенный жест. Какая-то информация просачивается, иногда удается ловить обрывки теле- и радиопередач. Но в последнее время все реже, видимо изменились принципы кодирования.
– Скучно ведь? Как вы жили-то? Мне первых десяти циклов хватило, чтобы с тоски завыть, а вы?
– А так и жила. Вас изучала. Сеть изучала, изменения, которые внутри Сети все равно идут, пусть и медленно. Да от разрушения такими как вы, Семен, Сеть и отдельные узлы спасала. Может и зря, может быть вы бы ничего и не сломали, но у меня тоже инстинкт самосохранения работал.
Вот в таких грустных разговорах и проводим полтора часа. Это даже не разговор, а рассказ Глафиры Денисовны. Как объявили о прекращении финансирования и закрытии проекта. Как объявили эвакуацию, как кто-то отказался эвакуироваться по идейным соображениям – как-раз распался СССР, а у кого-то на родине шла война и ему просто некуда стало ехать. Как внезапно снаружи перекрыли шлюз и прервали связь, как через час отказал маяк наведения, а, когда, все три не успевших эвакуироваться инженера, во главе с начальником техслужбы, занялись его ремонтом, в помещении маяка случился взрыв и пожар. Как спасли только троих: одного инженера, начальника техслужбы и начальника охраны, который их вытаскивал. Как эти трое медленно умирали, как главный биолог проекта поставила на себе опыт – переписав свое сознание в пустой организм, как очнулся в новом теле начальник охраны, а два последних инженера так и не осознали себя.
А в конце беседы я вспоминаю.
– Баба Глаша! Выручите а? День рождения надо бы отметить, а нечем.
– А я тебе чем помогу? Водка – знаешь где, а больше нет ничего.
– Не буду я их водкой поить! Это-ж, как детей! Картошки, соли, мяса, лука, помидоров, на маринад пойдет кефир и минералка, если есть. Сок.
– Вымогатель. Сперва разжалобил старуху, а потом побираешься, – баба Глаша так не думает, но ворчит. Сколь вас народу то? Все те же шестеро? А День рождения, конечно, Ленкин?
– Заметили?
– Трудно не заметить, научилась видеть, за столько-то лет. Ох, гляди, развалишь узел. Хотя, это теперь твоя головная боль.
Ну да, на ближайший пяток циклов. А потом уж извините – опять ваша, Глафира Денисовна.
– Приходи со служебного входа, перед ужином – всё будет.
А мне еще объясняться с вожатой – куда физрук поведет вечером пятерых пионерок. Хотя, пятерых – не одну.
После занятий – волейбол. О чудо! Леночка пришла. Полтора часа кидаем мячик по кругу, на полтора часа все заботы и самонаблюдение прячутся куда-то глубоко в продолговатый мозг.
Перед ужином прошу пропустить меня первого в душевую, и, пока девки плещутся, бегу к бабе Глаше. Ни мясо, ни лук, ни помидоры, хотя нет, лук, огурцы и помидоры тоже присутствуют. Два домашних пирога: один с рыбой, другой яблочный.
– А то собрался шашлыками их кормить. Тут на запах пол-лагеря тогда сбежится, куда бы ты в лес не ушел.
За одну ходку не управиться. И за две не управиться, но результат того стоит.
А потом уже, после посиделок, меня берут под белы руки и тащат в музыкальный кружок.
– Берите инструменты и показывайте, что вы там от всех прятали!
Укоризненно смотрю на Мику.
– Ой, я не виновата, меня заставили!..
А глаза смеются.
– … ну ты же обещал? Обещал ведь? В узком кругу. Ведь другого не будет.
И я размякший и раздобревший, кажется, совсем не в том настроении, в каком хотел, осторожно начинаю.
Я вообще не хотел это на публику выносить – слишком личное, но сам подобрать не смог, пришлось идти на поклон к Мику. Позорище вышло, да еще на фоне Фредди, и на фоне Алисы с Мику тоже, кстати. Между тем, Мику о чем-то шепчется с Алисой, отдает ей гитару, сама садится за рояль.
– Семен, еще раз, ну, пожалуйста.
И мы повторяем.

Empty spaces what are we living for
Abandoned places – I guess we know the score…

И тишина. И все сидят еще несколько минут думая каждый о своем. И Саша, я впервые вижу такую Сашу – только что смеялась, а сейчас – очень серьезная, обводит нас всех взглядом вечно юной и, в то же время, вечно старой богини, так, как будто собирается вдохновить на штурм Илиона.
– Вы должны это исполнить со сцены в день отъезда! И попробуйте только отказаться!
– Саш, тебе сколько лет?
Но наваждение уже прошло.
– Семнадцать, ты же знаешь.
А уже был отбой, выходим из кружка всей компанией, болтать по дороге совершенно нет настроения, просто идем дружной стайкой. Оставляем по пути Лену с Сашей, проходим мимо домика вожатой, где-то сейчас Второй? Оставляем Мику, Ульянка вцепляется в мою левую руку обеими руками, Алиса идет чуть поодаль, на расстоянии вытянутой руки, и думает о чем-то своем, я думаю о словах Лены, которые она мне шепнула, пока шли от спортзала к кружкам: «Ты знаешь, я не помню, чтобы у меня были друзья.» «Во френд-зону, значит, занесла меня Леночка.» – И, почему-то я рад, что именно туда. На крыльце прощаюсь с амазонками и иду к себе. На площади присаживаюсь на лавочку и краем глаза замечаю в тени, на соседней, сгорбленную фигуру. «Лена же дома?». Приглядываюсь – это не Лена, это Второй. Киваем друг-другу.
– Адаптируешься?
– Пытаюсь.
Второй встает
– Поздно уже, пока.
– Ага, до завтра.
В домике, пусть и у вожатой, ночевать гораздо лучше, чем в лесу у костра. А я еще остаюсь на площади какое-то время, потом отправляюсь к себе, и, где-то, между столовой и спортзалом, когда останавливаюсь, чтобы посмотреть на звезды, я вдруг ясно и четко понимаю, что этот цикл – последний. И настроение удивительно мирное, в этот момент, и я думаю: «Врет ваш доклад, баба Глаша. Где обещанная депрессия? Нет ее и не будет.»

Продолжение

1 глава http://vn.reactor.cc/post/2310619
2 глава http://vn.reactor.cc/post/2336203
3 глава http://vn.reactor.cc/post/2344710
4 глава, часть 1 http://vn.reactor.cc/post/2360187
4 глава, часть 2 http://vn.reactor.cc/post/2363608


IV

Очень приятно, Царь. (часть 3)

– Семен, утомили вы старуху с этим праздником. Давайте сегодня сделаем перерыв, а беседу на завтра перенесем.
– Баб Глаш, а я хотел на завтрашний день отпроситься. Завтра же автобус со вторым мной приезжает. Я его встретить собирался, чтобы глупостей не случилось, неспокойно мне что-то. И, как вы думаете, я для него не опасен?
Баба Глаша отвечает, подумав минуту.
– Хорошо, так и сделаем. Сегодня я беру больничный, а завтра в лагере выходной. И, думаю, ничего с вашим собратом не случится – встречайте. А, чтобы вы не расслаблялись, задание на чтение я с вас не снимала. Все, свободны, не надоедайте старухе, ей все-таки голову напекло на вашем пляже.
Прощаемся, я встаю, берусь за дверную ручку, каморка бабы Глаши настолько маленькая, что до входной двери совершенно не надо никуда идти, и, когда я уже собираюсь открыть дверь, баба Глаша чуть насмешливо говорит мне в спину.
– Ваше Величество, вам не кажется, что сегодня вы изменили этот маленький мирок? Ну и я, вместе с вами? Идите-идите, не отвечайте.
Ехидная бабка. Непонятно, шутит он так или всерьез сказала. Выкидываю эту ее фразу из головы и отправляюсь на пляж. Хоть раз честно подменю там вожатую.
На пляже устраиваюсь сначала в тень от грибка, а потом перебираюсь на свое, уже привычное, место – под дерево, на самой границе пляжа. Народа почти нет, народ накупался утром на празднике, а сейчас воздух настолько прогрелся, что народ предпочитает прятаться от жары в тени домиков. Даже просто, дойти до воды пятьдесят метров, когда солнце жарит сверху, а раскаленный песок – снизу, это уже подвиг. Но один раз я такой подвиг могу совершить. Вода в бухте, огражденной от фарватера островами, прогрелась как бульон. И если бы не двухнедельный цикл, и ураган в конце каждого цикла – цвела бы она сейчас зелеными водорослями. Окунаюсь в этот бульон, но легче мне не становится, хотя нет, если обмотать голову футболкой, а самому лечь на мелководье, то так – чуть полегче и даже приятно. Да, так в полудреме можно провести часок, представляя самого себя аллигатором, высматривающим добычу на берегу. Нет, встряхиваю головой, оглядываюсь – ну нет никого на пляже, пойду и я. Добегаю по песчаной сковородке до одежды, быстренько накидываю на плечи рубашку и, не одевая шорты, бегу в спортзал.
Спортзал каменный, и, до сих пор еще, кажется, хранит ночную прохладу, а если тут так хорошо, если желающих заняться физкультурой сейчас нет, то почему бы мне не порадовать, наконец, Глафиру Денисовну? Быстренько переодеваюсь, беру папку с журналами и черновиком доклада, будь он неладен, достаю оттуда «Журнал №1», начатый еще 22 августа 1967 года. Нет, лежа читать, наверное, будет удобнее. Оставляю папку на столе, а сам с журналом заваливаюсь на кровать.
Впервые в поле зрения науки такие как я попали совершенно случайно и в журнале этот случай описывают задним числом. Солдат привез на машине обед для караула… Стоп! Солдат! Привез на машине! Обед для караула! Правильно ли я понял, что в 1967 году, в лагерь можно было вот так, запросто, приехать на машине и привезти продукты из внешнего мира? А в лагере находился караул? Интересно то как. И куда все делось? Так вот, привез обед для караула и для ученых, и, пока машину разгружали, пошел погулять, в нарушение запрета. Пошел погулять и встретил прекрасную пионерку, кстати, оказывается, тогда это назывался не пионерлагерь, а школа вожатых и это правильно, а то семнадцатилетние пионеры, гм, удивляют даже меня и даже сейчас. Я прямо представил себе, как солдатик идет по тропинке... а ведь к старому лагерю он шел, а караул, наверное, был, где-то на месте нынешнего «Совенка». Так вот, идет по тропинке, а навстречу ему тогдашняя Славя.
– Привет, ты, наверное, только что приехал?
Или тогдашняя Лена, испуганно глядит с крыльца. Хотя, вряд-ли тогдашние девочки были копиями нынешних, изменения какие-то в них, то есть в нас, все-же происходят.
В общем, случился у них роман. Да не роман, а нормально влюбились друг в друга. А парень не зная того активировал девчонку. Видимо способностями обладал, потому-что, что природные люди, что такие, как я – репликанты, они далеко не все могут других репликантов активировать. Ездил он каждый день, обед возил и с девушкой встречался. Никто не знает, о чем они говорили, какие планы строили, что между ними вообще было и было ли. А потом парень ногу сломал и приехал снова только через месяц. А месяц это два цикла, да еще с хвостиком. На пять дней бы пораньше приехал… А так, приехал, а девушка его просто не узнает, он к ней целоваться, а она его по морде, крик подняла. Его от доставки продуктов отстранили и с машины сняли, думали, что просто режим нарушил, а он... В общем, повесился тот парень. Трагедия. Рассуждаю об этом с иронией, но трагедия ведь, никуда не деться, жалко их. Потом переворачиваю страницу, чтобы читать дальше и понимаю, что сейчас засну, сказывается то, что три дня до этого спал часа по четыре. Кладу раскрытый журнал корешком вверх себе на грудь, закрываю глаза и засыпаю, если организм просит, значит ему надо.
Снится мне, что это я – тот солдат, что иду я по тропинке и выхожу к старому лагерю, а мне навстречу, с крыльца бежит Ульянка. Старый лагерь еще совсем не старый, в нем еще вовсю бурлит жизнь, еще бегают по площадке дети, еще следит за ними орлиным взором вожатая, и само здание сверкает свежей побелкой на стенах и новым шифером на крыше. Ульянка подбегает ко мне, хватает меня за руку и говорит.
– Ну наконец-то, я уже ждать устала! Пойдем!
Мы идем, точнее Ульянка ведет меня, мимо старого корпуса по тропинке, и, как-то незаметно, тропинка раздается вширь и покрывается асфальтом, и вот мы уже, взявшись за руки, идем по улице, прямо по проезжей части. Сама проезжая часть не очень широкая, только-только разъехаться двум машинам, но от тротуаров, с каждой стороны ее отделяет ряд высоких тополей, а между тротуарами и домами есть еще и палисадники. Ни во время «Совенка», ни в «моё» время так не строили, да и застроена улица двухэтажками, какие строились после войны. Одно- двухподъездные двухэтажки, какие-то из дерева, какие-то оштукатуренные и покрашенные. Сквозь просветы между домами видны огромные, по современным меркам, дворы. Лавочки, горки, перекладины для сушки белья, кое где, даже фонтаны или гипсовые пионеры, наподобие тех, что охраняют ворота «Совенка», сараи в самой глубине дворов. Вспоминаю Алису, как она описала свой дом.
– Мы к Алисе идем?
Почему-то говорить трудно, а Ульянка молчит, только ведет меня дальше. А я замечаю, что это место давно заброшено. Сломанные руки и отбитые носы у пионеров, треснувшие чаши фонтанов, ржавые детские горки, лавочки без сидений. Штукатурка на домах давно уже осыпается, кое-где даже проваленные крыши и разбитые стекла и слой опавшей листвы на крышах, на дороге и тротуарах. Осень, приблизительно сентябрь, по моим меркам. Люди не совсем покинули этот город, кое где замечаю белье на веревках, иногда слышу, как хлопает дверь, или, как где-то за спиной проезжает машина, но ни одного человека нам не попадается.
Постепенно начинает накрапывать дождик, мелкий холодный осенний дождик, а я обнаруживаю, что на мне брезентовый плащ, фасона «почтальон Печкин», плащ велик для меня одного, но если одной полой укрыть Ульянку, то получается в самый раз.
И вот мы идем, вдвоем под одним плащом, я чувствую, как она прижимается ко мне, чувствую тепло ее тела, чувствую ее острый локоть. А улица полого, но довольно заметно поднимается, и заканчивается школьными воротами. Мы проходим сквозь эти ворота во двор, обходим справа школьное здание, оно той же эпохи, что и двухэтажки и столь же заброшено, пересекаем, забирая влево, по диагонали спортплощадку и небольшой садик и попадаем через калитку в сквер. Ну, хотя бы в сквере уже появляются признаки жизни в виде подметенных дорожек и бронзового памятника неизвестно кому. Сквер резко обрывается, ограниченный трамвайной линией, я вижу вполне современного вида остановку с ларьком и впервые вижу людей, лиц вот разглядеть не могу, какие-то серые пятна, над серыми плащами, но это люди. А Ульянка ведет меня дальше, через рельсы, за которыми начинается очень крутой и высокий каменистый обрыв, на обрыв зигзагом забирается металлическая лестница, с решетчатыми ступенями, и нам нужно туда, и я уже догадываюсь, что там увижу.
Как только мы поднимаемся наверх дождь заканчивается. Позади нас он еще идет, надо нами просто пасмурно, а впереди – солнце и лето, да лето. За обрывом местность начинает полого снижаться, и в самом низу котловины я вижу пионерлагерь. Пионерлагерь «Совенок». И я понимаю, что мне нужно назад, под дождь, на трамвай, шум которого уже слышен, а Ульяне – вперед, в лето, в лагерь, но мы оба еще можем выбрать и перерешить, и выбирать за нас двоих должен я.
– Ну же, решайся, – торопит Ульяна.
Она, каким-то образом, выросла под моим плащом и сейчас стоит напротив меня, внезапно повзрослевшая, ей сейчас , где-то лет восемнадцать. Подросла, сейчас она, наверное, даже повыше Лены, появилась грудь, и смотреть там теперь есть на что. Детские черты лица уже, практически исчезли: исчезла припухлость губ; обрисовались высокие скулы и небольшой, но четких очертаний носик; в разрезе глаз едва заметно что-то азиатское, нет не азиатское – азиатское у Мику, а угро-финское. И Ульянка, слегка прищурив эти синие глаза глядит на меня ласково и чуть насмешливо.
Я хочу ответить и не могу сказать ни слова, хочу пошевелиться, чтобы показать рукой и не могу, наконец рука медленно-медленно начинает подниматься, но Ульяна этого еще не замечает.
– Семен, пора.
И, неожиданно, новый взгляд, который я не могу расшифровать, хотя обычно читаю Ульянку, как книгу.
– Семен!
Я просыпаюсь и понимаю, что в тренерской я не один. Поворачиваю голову – за столом, на моем месте, сидит Ульянка и, кажется, смотрит на меня, так-же, как в этом сне.
– Семен, ужин проспишь.
– Уже нет. Давно ты тут?
– Минут двадцать уже, а сигнал три минуты назад был. Прибраться пришла, а тут ужин.
– Ну, пошли тогда.
Надо идти, а я сижу и смотрю на нее, и прикидываю к ней нынешней, виденный мною во сне ее облик.
– И что сидишь?
Нет, ничего. Не говорить же, что мне открылось будущее, которое не настанет.
– Нет, ничего. Не проснулся еще. Идем.
Ульяна какая-то тихая и серьезная, идет и думает о чем-то своем, иногда коротко бросая взгляд в мою сторону. Хочет о чем-то спросить и не решается, я собираюсь ей помочь, но мы уже дошли до столовой, до толпы вечно голодных пионеров, которая разделяет нас. Минуту спустя я уже слышу голос Ульяны из противоположного угла зала, а сам оказываюсь за одним столиком с кибернетиками.
– Спасибо парни, за участие в празднике. За декорации и за актерство.
– Это за то, что нас водой облили?
– Вам обидно? Меня вон, вообще два раза в реку макнули. Один раз Ольга, а один раз свои же.
– Нет, не обидно, но мог бы предупредить, а то вели себя, как идиоты.
– Если бы предупредил – сюрприза бы не было, был бы скучный праздник для галочки. У Ольги полный блокнот таких праздников.
– Ты арбалеты то забери, мы дуги переделали, и спусковые механизмы запасные, тоже забери. А то – вытащил он их для безопасности. Мы бы и сами их вытащили, не дураки все-же.
Вот за это я перед кибернетиками искренне извиняюсь, как-то не ожидал я от них такой ответственности. Беседуем еще минуты две, обсуждаем, где лучше стрельбище устроить, и приходим к выводу, что в небольшом овражке, на полдороги в старый лагерь. Когда прощаемся, не могу удержаться и говорю.
– Шурик, пойдешь в старый лагерь за деталями – меня зови.
И ухожу, оставляя их в недоумении. Похоже, мысль о походе туда Шурика еще не посещала.
На сегодня несделанным осталось еще одно дело, и я отправляюсь искать вожатую. Ну, то есть как, искать. Иду на площадь, сажусь на лавочку и жду. Все равно она здесь окажется.
Мимо пробегают пионеры, одни подсаживаются и перебрасываются со мной парой фраз, другие просто здороваются, наконец подходит и садится рядом Ольга.
– Ничего, что я тебя в воду столкнула?
– А ничего, что тебя облить хотели и пришлось, спасаясь, самой в воду прыгать?
– Ну я тогда уже догадалась, что этим закончится, раз ты остальных начал обливать.
– А я все думал, кто тебе разболтал. Ведь никому же не говорил, своим сказал про тебя, только уже в лодке.
– Невозможно удержаться, чтобы начальника в воду не окунуть. Я просто себя на твое место поставила и сразу это поняла.
– Ольга, во сколько завтра автобус придет?
– А тебе зачем?
– Если я скажу, что сбежать решил – поверишь? Встретить я хочу опоздавшего, если он там будет, конечно.
– В три часа, ну, плюс-минус, сам понимаешь. А почему ты, это же Алисина обязанность?
Спасибо, меня Алиса однажды встретила. В этот раз будет, конечно, мягче, но фингал под глазом моё второе я может и получить.
– Ну ты же знаешь Алису. Еще глаз ему подобьет, а тут я предупрежу сразу, чтоб не звал ее «ДваЧе».
Ольга фыркает.
– Хорошо, как встретишь – направляй ко мне, а я уж разберусь. Ох он у меня и побегает остаток смены, чтобы не опаздывал в следующий раз.
– Оль, ну я то знаю, что ты не такая, но почему ты с подчиненными такой образ выбрала?
Ольга не отвечает, только улыбается, качает головой, встает, прощается и уходит.
Лагерь постепенно затихает, начинает темнеть, на площади и на аллеях зажигаются фонари, как только это происходит, откуда-то сбоку подходит Лена.
– Привет еще раз.
– Привет, а я знала, что ты меня тут ждать будешь. Вот, возьми. От меня и от остальных.
И Лена протягивает мне две акварели. На одной, карандашный набросок которой я уже видел – я, рот до ушей, и повисшие на моей шее рыжие девки, а на другой – тоже я, в костюме морского царя, стою, опираясь на трезубец, на фоне ладьи. И, на обратной стороне текст, совсем детским почерком: «Для самого лучшего царя!» и имена. Вся компания расписалась, от Гришки до бабули.
Разглядываю первую, потом вторую.
– Вы слишком хорошего мнения обо мне, – и, неожиданно для себя, добавляю. Дочка.
Потом спохватываюсь.
– Извини за «дочку», я не хотел тебя обидеть.
– А я и не обиделась, я поняла, что это-же ты от лица Морского царя сейчас говорил. Даже приятно.
А после небольшой паузы, Лена спрашивает.
– Ну как решил свою задачу?
– Нет Лен, во-первых, некогда было, а во-вторых, боюсь эта задача не имеет решения. Верчу вот ее в голове и никак.
– И все равно, у тебя все получится, я знаю. Не может не получиться.
– Может ты знаешь и почему я тебя тут жду?
Лена молчит и смотрит на меня. Глаз не опускает – очень большая степень доверия с ее стороны, я ценю. На мгновение становится так тихо, что я слышу, как мотылек бьется о стекло уличного фонаря.
– Тот, твой двойник, который завтра должен приехать, о котором мы в прошлую смену говорили? Страшно, вдруг он не вспомнит меня? Или все закрутится и закончится не начавшись.
Надо же, помнит, все помнит. Киваю Лене.
– Я его завтра встречу, и к Дмитриевне отправлю, а ты сама ориентируйся, по обстановке.
А Лена, не слыша меня.
– Ты знаешь, иногда мне кажется, что я смотрю один и тот же сон. Все, как в твоей сказке. Про то, что я никуда не уезжаю, а остаюсь в лагере и дом мне только снится. А потом просыпаюсь и смена начинается снова, и настоящая жизнь – здесь.
Отворачиваюсь к памятнику, чтобы не смущать Лену. Леночка-то, вот-вот спросит саму себя: «Где я, кто я и что со мной происходит?». И начнется у ней тогда совсем другая жизнь. Но как же интересно ждать этого момента! Практически, на моих глазах, – как рождение человека. Гм, психоаналитик-акушер-физрук, просто мастер на все руки. Еще цикл? Два? Или уже в этом? Рискнуть и подтолкнуть? Нет, не сейчас – боюсь.
И вот на этом диалоге мой самый длинный день в цикле заканчивается. Я прощаюсь с Леной и иду к себе, а Лена еще остается на лавочке. Сидит и смотрит куда-то в себя. Я дохожу до начала аллеи, потом оборачиваюсь, вижу замершую Лену и оттуда обращаюсь к ней.
– Запамятовал. Помнишь, я тебе говорил, что когда мы встретимся с моим близнецом, мы предъявим друг-другу обрывок пеленки и соску-пустышку, узнаем по ним друг-друга и все вокруг запоют и начнут танцевать? Так вот, я наврал тебе – не все.
Я, таки, заставил Лену улыбнуться. Вот теперь, на сегодня, действительно, все.

Продолжение

1 глава http://vn.reactor.cc/post/2310619

2 глава http://vn.reactor.cc/post/2336203

3 глава http://vn.reactor.cc/post/2344710

4 глава, часть 1 http://vn.reactor.cc/post/2360187


IV

Очень приятно, Царь. (часть 2)



– Кто это? Кто же это? Пираты? Невероятно, сейчас, в двадцатом веке, в СССР, в пионерском лагере на пляж высаживаются пираты, но кто же это с ними?

Ульянка резвится. Вспоминаю, что, кажется, моя очередь, что-то говорить.

– Матушка, вы не знаете, что это за люди? Кто это занял нашу любимую бухту?

Матушка, естественно, не знает. Капитан тоже недоуменно пожимает плечами. В итоге посылаем разведчика – все того-же Гришку. Гришка пробегает вдоль пионеров, рассматривая их, ненадолго останавливается перед вожатой, а потом возвращается к нам. Все это, для тех, кто не видит, описывает в микрофон Ульянка. Ульянка в ударе, она бежит с микрофоном в руке следом за Гришкой, рассказывает всем, какое у того выражение лица, сообщает, на кого из пионеров он, в данный момент, смотрит, подбегает к нам, в деталях, но очень быстро описывает, как мы выглядим, и впервые, для пионеров, называет меня Морским царем.

Из доклада разведчика следует, что на берегу, действительно, находятся какие-то люди.

– Пионеры! Они про вас ничего не знают! – Гремит над пляжем Ульянкин голос.

Капитан обращается к вожатой с вопросом о том, кто они такие, что они тут делают в нашей любимой бухте, где мы: морской царь и свита, отдыхаем каждые сто лет. Диалог капитана пиратов с пионервожатой длится минуты две, но весь сводится к одной единственной фразе: «А ты кто такой?», точнее: «А вы кто такие?», а вся задача этого диалога – дать пионерам возможность расслабиться. Наконец, Ольга приводит в действие главный аргумент о том, что пионеры они ребята хорошие, талантливые, танцуют, поют и стихи читают. Сейчас, по замыслу, она должна пригласить выступать кого-то из пионеров. Ага, и тот прочтёт унылым голосом: «Лагерь – наша большая семья...», – пора ломать сценарий.

Впервые беру микрофон в руки.

– А ну-ка, приведите мне кого-нибудь.

Первые трое – подсадные. Точнее, подсадной один – номер третий, а за первых двух Саша поручилась, что отыграют как надо. Вот и сейчас, она уже отыскала глазами первого, показала его капитану, а капитан, выхватив саблю, указала на этого выступленца пиратам: «Хватайте вон ту!». С места срывается отделение «серебряных» подбегает к жертве, берет ее под белы руки и подводит пред мои светлы царские очи. Так это же одна из тех девочек, что бегает вместе с Сашей, ой-й-й-й… Катя, кажется. Я стал запоминать «фоновых персонажей» по именам, различать в лицо и запоминать по именам. Почему я раньше так не делал, почему они раньше меня не интересовали? Оказывается – неплохие люди, совсем даже неплохие. Со своими мыслями, желаниями, чувствами, к сожалению – запертые в двух неделях цикла. Ну хоть как-то их повеселю.

Номера первого действительно зовут Катя. Разговариваю с ней предельно мягко, насколько это возможно для сурового, но справедливого царя. Черт, я чувствую себя Дедом Морозом, перед которым поставили на табуретку перепуганную маленькую девочку, от волнения позабывшую свой стишок. Ну не такую уж и маленькую, кстати, где-то на год помладше Ульянки. Кстати об Ульянке. Что это за штука у меня перед носом? Это микрофон у меня перед носом? Это что, все мои сюсюсканья транслировались сейчас на весь лагерь? Кошмар какой, я же суровый! Наконец девочка начинает верить, что ее сейчас не принесут в жертву, не утопят, не скормят акулам… Так, а здесь есть акулы? Кажется девочка наконец-то успокоилась и расслабилась. Еще пара фраз с моей стороны и ребенок наконец-то прочтет стишок с табуретки, дедушка Мороз будет доволен, дедушка улыбнется в бороду, дедушка полезет в мешок и вручит подарок. Пойду работать Дедом Морозом, говорят, на Новый Год они неплохо зарабатывают.

– Ну что, будешь что-нибудь исполнять? Мне-то не нужно, но если хочешь.

Поет. Волнуется, запинается, но поет. Вот странные люди, я бы наотрез отказался, тем более, что разрешили не петь, а она поет. Ну раз спела, то на тебе медальку номер один. Если бы не спела, то, все-равно, тоже вручил бы медальку.

Номер второй, парнишка, лет десяти-одиннадцати, зовут Слава. Неплохо поговорили, он рассказал мне о делах в лагере, я ему объяснил, что пиратов, во главе с капитаном, я захватил, в свое время, в плен и они сами попросились ко мне на службу. Нет, больше вакансий нет, разве что, с кем из пиратов поменяется. Тоже медалька и свободен.

Номер третий, наш подсадной. Василий – лучший друг и сосед по домику зайца-Сережи, лучший друг, но в футболисты не пошел, сказал, что у него другие интересы, что, впрочем, не мешало ему заходить к нам в начале или в конце тренировок. Его задача показать пионерам третий путь: не читать стишок, не вступать в беседу с Дедом Морозом, простите, с Морским царем, а быть облитым водой, но медальку он получит. За храбрость. Главное – убедить пионеров, что это просто игра. Так в итоге и происходит, номер третий молчит, общаться отказывается.

– Ну что, капитан? Этот молчит, выступать и общаться отказался, сказал, что лучше в воду. В воду его?

– Да. Раз сам выбрал, то в воду, Ваше величество!

Третьего подхватывают на руки, раскачивают и бросают в воду. Когда он, наконец, выбирается из воды, говорю, обращаясь к нему.

– Молодец, не испугался. Вот тебе персональная награда, и вручаю ему одну из брызгалок.

Тот-же, кстати, пробел у создателей лагеря, как и с футболом. Взрослые создатели лагеря, а, вслед за ними, и дети – население лагеря, совершенно не знакомы с некоторыми примитивнейшими вещами. Что может быть проще брызгалки? Бутылка из под шампуня, с продырявленной гвоздем пробкой, но каким-же вчера это оказалось открытием, что для пиратов, что для их капитана.

Ольга на паузе. События идут не по сценарию, а ей нужно время на перезапуск. Вряд-ли она сейчас начнет все запрещать, в самом худшем случае Морского царя начнут просто игнорировать, но пока мы продолжаем ломать комедию.

– Ну что, сухопутные? Кто-то хочет мне что-нибудь сказать?

Находится еще люди, которые получают свои медальки, но поток добровольцев иссякает, остальные стоят и жмутся.

– Капитан, ваше мнение об этих людях? Оставить их тут, или прогнать?

– Люди здесь не плохие, Ваше Величество, но…

– Вот именно, но! Но не могу же я общаться с сухими…

По итогам нашего разговора половина брызгалок летит в толпу, а потом звучит клич

– Защищайтесь, и пусть никто не уйдет сухим!

И начинается веселье. Мои пираты, они все-таки сыгранная команда, они тройками носятся по пляжу поливая тех, кто еще сухой и время от времени откатываясь назад для перезарядки. Тех из пионеров, кто активно защищается из брызгалок – особо не трогают, остальным не уйти от пиратов Морского царя, никому. Нет, есть исключения, если человек очень активно сопротивляется, его тоже оставляют в покое, тут и без тебя найдется с кем повеселиться. Эпицентр водяной битвы гуляет по всему пляжу, пару раз схватки вспыхивают у самых лодок, тогда достается и нам, я только и могу, что прикрыть собой бабу Глашу. Ульянка носится по пляжу, оказываясь одновременно во многих местах, на ней самой не осталось ни одной сухой нитки, но зато она умудрилась сохранить в целости микрофон, в который и комментирует, как ход битвы в целом, так и отдельные ее эпизоды. Два командующих, Морской царь и Ольга Дмитриевна со свитами возвышаются над сражающимися армиями, как обелиски. Наконец веселье начинает выдыхаться и появляются признаки агрессии.

– Семен, пора заканчивать. Меня уже солнце печь начинает.

– Пять минут, баба Глаша, тут еще только начальница сухая осталась.

Командую.

– Ракету, капитан!

И последняя ракета улетает в зенит. Хлопок, а потом резкий звук заставляют всех остановиться.

– Пираты, к лодкам!

Пираты организованно отходят к лодкам и опять занимают оборону. Я обвожу взглядом пляж и, вспомнив «Остров сокровищ», комментирую.

– Неплохо, неплохо, капитан. Пиратов у нас двенадцать, против пятидесяти, а сухопутные теперь мокры почти все, совсем даже не плохо. Передайте команде мою благодарность.

И, как бы случайно, но мой взгляд падает на Ольгу с ее свитой.

– А эти то, почему сухие?

И пираты с перезаряженными брызгалками устремляются к вожатой. Из толпы пионеров трое или четверо бросаются на выручку начальству, надо будет спросить имена потом, чтобы поблагодарить, бросаются, но не успевают, а дальше все развивается, в общем, ожидаемо, за исключением двух моментов.

Шурик, тот даже не понял, что его ждет, потом бросился прикрывать собой вожатую, и попал под перекрестный огонь. Электроник заметался, сперва дернулся сбежать, потом дернулся к вожатой, но тоже опоздал. Женя ругалась, уворачивалась, потом ей кто-то кинул брызгалку и она начала отчаянно отбиваться. А вот остальные двое действующих лиц подкинули сюрпризы.

Вожатая. Ольга наконец-то приняла решение, поняв, что сухой ей не уйти. С пулеметным треском кнопок расстегивается платье и летит на помост, Ольга, какими-то баскетбольными приемами, уклоняясь от нападающих пиратов и оставаясь сухой, в несколько прыжков оказывается около меня, толчок в грудь, и я лечу спиной вперед в воду, а сама Ольга, пробегает дальше, и не дожидаясь, когда ее поймают ныряет прямо с берега, показавшись над водой уже, где-то на полдороги к буйкам. Я уже встал на ноги, я-то все равно мокрый, не страшно, Ольга что-то весело кричит с воды, или это вместо нее Оля внезапно включилась(?), но мне сейчас это не важно, меня занимает Лена. Спасибо бабе Глаше, что обратила мое внимание.

Лена стоит бледная, неподвижно, как статуя, закатив глаза, четверо пиратов окружили ее в кольцо и не знают, что дальше делать. Командую Алисе.

– Капитан, ваш выход. Приведите пленницу, – и дальше шепотом. Только мягко и деликатно.

Несмотря на то, что они не ладят между собой, Алиса удивительно мягко берет Лену за руку и ведет в нашу сторону. Баба Глаша вежливо отстраняет меня и выходит на передний план, берет Ленины руки, и, глядя ей в глаза, тихо о чем-то спрашивает, Лена так-же тихо отвечает. Еще несколько фраз, и мы все видим, как лицо Лены постепенно оттаивает и теряет сходство с посмертной маской.

– Испугали девчонку, – шепчет мне Владычица. Ободри ее.

Что-ж ты Леночка так? Я был уверен, что тебя вообще ничем не пронять, а тут, наше скоморошество тебя подкосило.

– Испугались, барышня? – Спрашиваю, как можно участливее. А напрасно…

Еще говорю, пытаюсь шутить, говорю, что царь я, хоть и суровый, но пугать никого не хочу, Лена отвечает. Наконец я замечаю, как в мимике Лены начала проскакивать, на долю секунды, готовность к улыбке, большего от нее все равно не дождешься. Пообщаешься с ней, так научишься читать между строк. Но надо как-то завершать процедуру, а то уже и Ольга подплывает, заинтересовавшись – что не так с ее подопечной.

– Ты знаешь, что от Морского царя сухим не уходят.

Лена, кажется, сейчас упадет в обморок, но я шепчу ей

– Спасай, соглашайся!

– Да. – Таким же шепотом произносит Лена, но Ленин шепот всем слышен, потому что Ульянка дотянулась до нас своим микрофоном.

Говорю с Леной, а сам протягиваю руку к лодке, умница Саша, или умница Мику, не запомнил даже – куда протягивал, уже вкладывает в руку ковшик. Ковшик, который входит в комплект каждой лодки и предназначен для вычерпывания попавшей туда воды. Набираю ковшиком воду и нежно поливаю из него Ленины голову и плечи. Не знаю, как можно поливать нежно, но я стараюсь. Все, водные процедуры закончены.

– Лен, ты в порядке?

Лена хочет что-то сказать, потом делает легкое движение кистью, в порядке мол, и отходит к вожатой. Я помогаю Владычице занять место в лодке, капитан командует

– Все по местам!

Мы отталкиваемся от берега, разворачиваем наш караван по направлению к пристани и начинаем медленно удаляться. Оглянувшись назад я вижу, как пионеры стоят полукругом вокруг места нашей высадки и смотрят на нас – удаляющихся. Встаю на ноги, опять зацепившись ногами за банку, включаю микрофон, надеюсь он еще достанет до усилителя.

– А вы что стоите? А ну, всем купаться! Не бойтесь, кто спросит, скажете, что Морской Царь разрешил. Еще увидимся, пионеры!

Сажусь обратно и, наконец-то, расслабляюсь. Через несколько минут, когда нас с пляжа уже не видно сбрасываю буксир, сам сажусь на весла и начинаю неспешно грести, при этом что-то мурлыча себе под нос. Неожиданно, мне начинает подпевать Мику, а, когда мы подходим к пристани, оказывается, что мы втроем, с присоединившейся к нам Алисой поем «Love me tender». Вполне получается, при неторопливой гребле. Баба Глаша молчит, остальные не знают слов, да и вообще, все слова знает только Мику, а мы так, на подхвате.

Наконец причаливаем, выбираемся из лодок на пристань, баба Глаша сразу же уходит в направлении столовой, сказав только, на прощание.

– Спасибо, мальчики и девочки, за развлечение. Не опаздывайте к обеду, будет вкусно, если мои помощники чего не напутали.

А я, прощаясь с бабой Глашей, как-то не обратил внимание, на окружившее нас с Алисой полукольцо пиратов, в результате чего мы с капитаном оказываемся в воде под звонкий хохот наших русалок. Там не глубоко, мне по пояс, девочкам чуть выше, так что утонуть не получится. Алиса смотрит на свой капитанский костюм, огорченно произносит.

– Все, конец реквизиту.

Потом машет рукой, и, глядя вверх, на остальную компанию.

– А вы что там стоите, а ну все в воду!

Второй раз приглашать никого не приходится. Через полминуты мы уже все дурачимся в воде, а еще через полминуты прибегает Ульянка и сходу прыгает в середину нашей кучи-малы. Обратно, на пристань, выбирается уже не Царь морской со свитою, а физрук с футбольной командой и примкнувшие к ним четыре пионерки.

До обеда еще час, поэтому переодеваемся в том же лодочном сарае, пока девочки переодеваются, разбираем лодки, потом, временно прячем реквизит в лодочном сарае, после обеда разберемся. Только Алиса с сожалением смотрит на потерявшие форму камзол и шляпу.

– Жалко, я в них сама-себе нравилась.

– Просуши, расправь и сложи в тот же мешок, откуда взяла. Может быть они и восстановятся.

Распускаю футболистов по своим делам, а мы впятером, впятером это я, Алиса, Ульяна, Мику и Саша идем куда глаза глядят. И, как выясняется, глядят они на спортплощадку. Почему туда? Я не знаю, наверное, считаю уже спортплощадку своим домом, а девочки просто мне доверились. До обеда еще далеко, заняться совершенно нечем, можно еще почитать книги от бабы Глаши, но неохота, завтра. Выход находит Ульянка.

– Мячик волейбольный не сдали! Бросили на площадке и убежали, завтра придут просить, я им устрою!

В итоге, выдав порцию ворчания, Ульянка предлагает нам самим поиграть оставшееся время.

– Так народу мало.

– А мы в круг встанем, тогда нормально.

Эти, полчаса с небольшим, перекидывания мячиком с милыми девушками дарят ощущение полнейшей беззаботности и расслабленности, когда ничего не надо планировать, ни о чем не надо беспокоится, даже оставшийся мне срок жизни кажется бесконечно длинным. Да, такой волейбол мне понравился, надо будет ввести в традицию, я же, вроде как, физрук.

Звучит сигнал к обеду, вспоминаю просьбу бабы Глаши не опаздывать и ее обещание, что будет вкусно. Девушки в душ, я жду их на крыльце, потом меняемся ролями. А когда девушки были в душе, я еще одну вещь вспомнил – завтра же прибывает автобус со мной, то есть с двойником, надо бы встретить, раз уж Слави здесь нет. Надеюсь, мое присутствие, все-же, для него безопасно.

Идем к столовой и, как-то не сговариваясь, сокращаем шаг. А уже на крыльце Алиса спрашивает.

– Девочки, я все думаю. Мы не сильно облажались сегодня?

Алиса просто буквально озвучивает мою мысль. Кажется, сегодня утром, перед праздником так не волновался, как сейчас, когда нужно просто открыть дверь в столовую.

– Да что вы все трясетесь! Все же классно было!

– Ага, тебе-то что? Ты просто с микрофоном бегала, а на нас-то все смотрели, я просто чувствовала, как с меня от взглядов кожа слазит.

– Ну не слезла же. Да и если даже облажались, то никто и не вспомнит через два дня, а к следующему циклу только мы сами и будем помнить, а мы никому не скажем.

Ульяна пожимает плечами и заходит вовнутрь.

В зале тихо, то-есть никто не свистит при нашем появлении, не кидает в нас хлебными корками, стоит обычный столовский гомон. А потом что-то меняется, я стою в очереди к окну раздачи и слышу как гул позади меня стихает, а потом то тут, то там раздается шепот: «царь, царь пришел», а я вспоминаю старую комедию. Беру поднос со своей порцией, отхожу к столику. Народ глядит на меня, я гляжу на народ. Ольги пока нет – надо захватывать власть. Сейчас заору: «На колени, холопы! Пираты, ко мне!»

– Пионеры, праздник понравился?

– Да! – дружный хор.

– Если кого-то обидели, пусть выйдет и скажет, я попрошу прощения персонально. Мы не хотели.

Тишина, обиженных нет.

– Тогда, всем спасибо, без всех вас праздник бы не удался. И, давайте уже обедать, очень есть хочется.

Есть, действительно, очень хочется, завтракали то мы давно и наспех. Ко мне за столик подсаживается Лена, опять обеспокоенно смотрит мне в глаза и сразу-же опускает взгляд в тарелку.

– Лен, еще раз спрашиваю, уже тебя персонально. Я тебя не обидел, с этим поливанием?

Лена чуть улыбается.

– Нет, все хорошо, мне даже понравилось.

– А то ничего мне лучше в голову не тогда пришло. На пристани уже нашел минимум три пристойных выхода, а тогда – вот так.

– Может это и к лучшему, первая мысль, говорят, самая верная.

– Ага, скажешь, что с тобой случилось? – осторожно спрашиваю.

– Понимаешь, я сама тебе бороду и парик придумывала, сама костюм рисовала, сама корону клеила. И вдруг поверила, что ты – настоящий Царь морской, и пираты настоящие. И, когда ты со мной разговаривал тоже в это верила.

– Ленка, тогда выходит, что ты действительно разговаривала с Морским царем, хоть его и сыграл физрук из пионерлагеря. Смотри, будут звать в гости не соглашайся, там сыро.

– Нет, не соглашусь, даже если ты позовешь. – Впервые улыбается. Ты то как, нормально? Решил свою задачу?

– Некогда было, Лен. Но, с одной стороны, время еще есть, а, с другой – боюсь, что она нерешаема. Я даже не знаю, с какого конца взяться. Ладно, разберусь. Давай обедать, в конце-концов.

– Ага, давай.

Да, а обед действительно удался, где-то на стыке русской и украинской кухонь: борщ с пампушками, голубцы, ватрушки и ягодный кисель. Через некоторое время все разговоры в столовой стихают и слышен только стук ложек, киваю показавшейся в окне раздачи бабе Глаше, улыбаюсь и, вспомнив Алису, показываю поварихе большой палец. Баба Глаша, в ответ, тоже расплывается в улыбке. Уже собираюсь уйти, когда, наконец, припоздав, появляется запыхавшаяся вожатая. Появляется, и сразу же делает объявление.

– Ребята, давайте поаплодируем нашему Морскому царю, пиратской команде, русалкам и Владычице морской!

Ну вот зачем? Все же уже закончилось! Или надо мероприятие официально завершить?

Встаю сам, футболисты встают, Алиса, Мику, Саша, из кухни выходит баба Глаша. Всем достается по порции аплодисментов, я, красный от смущения, еще раз, благодарю всех в ответ и, наконец, покидаю столовую. В спортзале дергаюсь, сначала, навести порядок, потом смотрю на часы – пора уже в академию на занятия.