пионер БЛ

Небо в чашечке цветка (часть 2)

Персунов всё так же стоял у входа, не торопясь спасать даму в беде.

В душе заворошилось недовольство.

«Ну чего он там мешкает?» — и немой вопрос тут же сменился озарением. — «Да он же пялится!»

— Эй, чего стоишь как осёл? Не видишь — у меня рука застряла?! Помоги мне!!!

Семён вышел из прострации и, видимо, припомнив все оскорбления, что ему пришлось услышать от вечно недовольной библиотекарши, нахально улыбнулся, щёлкнул дверной задвижкой и расстегнул пряжку на ремне.

По спине пробежали мурашки.

Пионер уверенной, неспешной походкой приближался к ней и, позвякивая бляхой, на ходу вытаскивал ремень из шорт.

Евгения с ужасом осознала, что ещё никогда так сильно не рисковала поплатиться за свою несдержанность. И хорошо, если только седалищем...

Остановившись в паре шагов, он демонстративно сжал и резко выпрямил ремень, а потом хлестнул им по полу. Мерзкий хлопок ударил по барабанным перепонкам.

— Ты чего удумал? — спросила она с дрожью в голосе.

Вместо ответа Семён всё с той же паскудной ухмылкой на лице размахнулся для мощного удара. Женя зажмурилась.

— Ай! — взвизгнула она как ужаленная.

Её филейные части ощутили лишь лёгкий шлепок ладонью вместо ожидавшейся жгучей боли от порки металлической бляхой, но и одного предвкушения хватило, чтобы до смерти перепугаться.

— Ты что творишь, хунта проклятая! — запротестовала она.

— Это тебе за острый язык! — самодовольно заявил пионер.

Он отшвырнул ремень в сторону и внезапным, резким движением задрал ей подол, обнажив белые трусики.

— Помогите! — завопила Женя.

Семён прижался вплотную, норовя ухватить за ягодицы.

Она кое-как вывернулась на спину и поджала голени, прикрывая оставшиеся беззащитными органы.

— А это за то, что игнорируешь меня! — протянул он с упоением, явно не собираясь останавливаться.

Евгения принялась яростно брыкаться, надеясь отбиться. Но это привело к обратному результату — наглый ублюдок оказался в пространстве между её ног.

«Горе мне, я сама облегчила ему задачу!» — сжалось её сердце.

Она попыталась залепить пощёчину свободной рукой, но пионер перехватил удар и крепко сжал запястье — так, что не вырвешься.

Женя поняла, что все её возможности исчерпаны, и, наплевав на свой образ сильной и независимой женщины, разрыдалась.

— Пожалуйста... не надо... не делай это... — только и могла она прореветь.

Семён же приблизил свою гадкую рожу с юношеской, ни разу не бритой порослью к её лицу и сказал как-то твёрдо, добродушно и в то же время грустно и с недоумением:

— Зачем мне тебя насиловать? Я же люблю тебя, дурочка! — и поцеловал в лоб.

Евгения была ошеломлена таким деянием.

Семён быстро встал и приподнял Треклятый шкаф так, что ни одна книга не вывалилась из него.

Женя незамедлительно вытащила свою руку на свободу.

Не вставая, она забилась в угол и принялась тереть затёкшее запястье, совершенно не зная, чего ещё ожидать от полоумного Персунова, даже не заметив, что всё это время продолжала сжимать обретённую ручку.

Семён выпрямился, отошёл к библиотечному столу, повернулся и дружелюбно промолвил:

— Вижу, тебе сейчас не хочется общаться. Что ж, не смею мешать, — и добавил с неловкостью в голосе, — поговорим позднее.

И ушёл, оставив её в шоке и полном недоумении.

Небо в чашечке цветка (часть 3)

Евгения вышла на облюбованную полянку в лесу. Не сыскать лучшего места, чтобы насладиться напоследок красотой природы и в медитативной тишине переждать буйство неполовозрелых троглодитов, по традиции всю ночь колотящих по окнам в жалких потугах изобразить из себя привидение и, не придумав ничего оригинальней, мажущих дверные ручки (повезёт, если зубной пастой). Всё это она уже проходила. Пусть в пионерском лагере какая-никакая дисциплина не позволит разгуляться начинающим преступникам, ей и мягкий вариант вакханалии ни к чему.

— Ну как, дочитала своего Пруста? — услышала она тот самый насмешливый голос.

«Ууу, хунта! Расселся на пеньке как барин. Он что, меня преследует?! — девушка поморщилась от воспоминания о происшествии в библиотеке. — Ещё и книгу на моём столе подглядел...»

Женя незамедлительно развернулась, дабы покинуть поляну. Её досаде не было предела — мало того, что совсем не хотелось видеть этого извращенца, так ещё придётся искать новое укрытие от бесчинствующих пионеров.

— Куда же вы, Евгения?

После сегодняшней выходки, она не собиралась ни секунды оставаться рядом с этим ненормальным.

Вдруг она услышала за спиной:

В одном мгновенье видеть вечность,
Огромный мир — в зерне песка,
В единой горсти — бесконечность
И небо — в чашечке цветка.

Евгения замерла.

— Думаешь, где я взял Блейка? — говорил он всё так же самоуверенно. — Не беспокойся, тот томик в переводе Маршака

с потрескавшимся зелёным переплётом стоит на своей полке. Я не брал его без твоего ведома.

Её удивило, что Персунов догадался о направлении её мыслей и акцентировал окончание фразы.

Подруги юности и молодых желаний!

Лазурь лучистых глаз и золото волос!

Объятий аромат, благоуханье кос

И дерзость робкая пылающих лобзаний!

Но где же эти дни беспечных ликований,

Дни искренней любви? Увы, осенних гроз

Они не вынесли, — и вот царит мороз

Тоски,усталости и нет очарований.

Теперь он цитировал с грустным выражением, как нельзя лучше резонирующем с настроением стихотворения.

А Евгению второй раз порадовали знакомые строки.

— Я бы тебе ещё что-нибудь из любителя справлять нужду в подсолнухи прочёл, — потеряв апломб, голос пионера превратился в мягкий и задушевный, —  но, извини, он не произвёл на меня достаточного впечатления, чтобы отпечататься в памяти, а насильно заучивать стихи я не привык. — Он развёл руками.

«А этот Семён не совсем безнадёжен...»

Оказывается, Персунов скрывал свою начитанность.

«Однако! Так или иначе, он упомянул трёх моих любимых поэтов — случайность ли это?» — она была заинтригована.

— Ты мне лучше объясни, — продолжал он, — почему ты меня игнорировала?

Женя опешила.

— Ты о чём вообще? — произнесла она неуверенно, ещё пребывая под впечатлением от продолжающих открываться положительных сторон Семёна.

— Только не надо делать вид, будто не узнаёшь меня... — в его голосе появилось раздражение.

Она не понимала, что он имеет в виду.

— ...среди всех Семёнов, я — единственный, кому ты декламировала Верлена и Рембо. Сама знаешь, кроме как от тебя, узнать их больше негде — в лагерной библиотеке выбор ограниченный.

Евгению постигло разочарование. Только ей показалось, что среди местной незрелой публики наконец-то нашёлся интересный, адекватный собеседник — ан нет! Это очередная иллюзия...

— Что ты несёшь?!! — вспылила она. — Ты что — пьяный?!

Пионер поднялся с пенька.

— Если только любовью! — его интонация становилась всё более горячечной. — Любовью, что вспыхнула меж нами. Любовью, о которой, по твоим словам, ты так мечтала! И которую почему-то отвергла... Так просвети меня, чем я вдруг стал немил? На что ты обиделась? Зачем ты притворяешься, будто мы чужие друг другу?

Женя начинала понимать. Все необычные события складывались в целостную картину.

«У него поехала крыша!»

Ноги затряслись. Неизвестно, что ещё может выкинуть этот псих!

— Семён... — говорила она осторожно, тщательно подбирая каждое слово. — Давай обсудим это завтра... Да, лучше завтра. Утро вечера мудренее! Завтра я всё тебе подробно расскажу. Приходи завтра... я буду... в медпункте. Да, библиотека завтра будет закрыта, поговорим в медпункте!

— Какого же низкого мнения ты обо мне! — разозлился он. — Так примитивно пытаться развести! Даже лох-Семён не повёлся на эту чепуху! А я считал, что ты сама способна придумать отговорку, когда не хочешь сознаваться, и не станешь копировать Славю...

Ситуация накалялась. Она тихонько пятилась в надежде, что он не заметит, как она доберётся до кустов, а там — бежать со всех ног!

Небо в чашечке цветка (часть 4)

— Пришла пора выяснить наши отношения раз и навсегда! — Персунов решительно двинулся ей навстречу. — И либо мы разойдёмся и больше не будем докучать друг другу, либо ты наконец объяснишь своё поведение и скажешь, на что обиделась, а потом мы придумаем, как справиться со всеми проблемами, Евгения Мицголовна Морозова! Или вы предпочитаете, чтобы я обращался к вам по фамилии из того мира, фройляйн Моргенштерн?

Она побледнела.

— Откуда ты знаешь мою настоящую фамилию?

— Вы же сами мне про неё рассказали! Красивая фамилия — единственное, что вам досталось от папеньки, полуеврея немецкого происхождения...

Женя стояла как громом поражённая. Этот наглый пионер, которого она считала неуверенным в себе оболтусом, владел всеми её секретами.

— Как... как ты узнал?.. — шептала она. — Я же никому не признавалась в лагере!

— Да брось уже! Поздно играть в неведение после того, как сама поведала всю подноготную о своём житии в Усть-Пиздюйске: про маман — простого терапевта в районной поликлинике, зарплаты которой едва хватало на еду. Про окружение «из тех, кто сидел, и тех, кто получил красные корочки раньше судимости»; про тупых одноклассников, про впадающих в маразм учителей... О своей страничке Вконтакте «EugeniaMorgendorfer» с псевдонимом в честь любимой героини. О том, как мечтала стать шумерологом, и пыталась учить клинопись по найденным в интернете материалам, но ваших семейных доходов не хватило даже на билет до ближайшего города, где есть ВУЗ с такой специальностью; и поэтому ты устроилась работать за 8 тысяч в книжный магазин — единственный настоящий книжный в вашем городе, а не жалкую лавку между пиратскими дисками и ликёроводочным отделом. Как твоя психованная маман требовала отдавать половину зарплаты ей, поскольку «ты уже совершеннолетняя — мне за тебя льгот больше не дают!». Как через год, так ничего и не скопив, тебе пришлось поступать на обычного историка в областном центре, в надежде съехать от родительницы. Но с общагой тебя прокатили, поскольку до твоего Усть-Пиздюйска всего-то два часа с гаком на электричке, а по институтским нормативам —непонятно кем составленным, но понятно с какой целью — общежитие положено живущим в трёх часах езды, а всем остальным — только «при наличии свободных мест», и тебе пришлось переводиться на вечернее, чтобы учиться, работать и снимать квартиру вместе с двумя овцами,которые думали только о гулянках и учились с тобой потому, что «родители сказали поступать», а на вечернем низкий проходной бал. Да и качество образования в зачуханном провинциальном ВУЗе, мягко говоря, тебя не радовало,хоть и позволяло, особо не напрягаясь, получать полторы тысячи повышенной стипендии. И что попадание в «Совёнок», при всех его ограничениях и скуке, ты восприняла как единственную удачу в своей жизни...

Евгения не могла пошевелиться от потрясения. Она вдруг ощутила себя Маргаритой, стоящей пред Азазелло, коий выдавал её самые сокровенные тайны.

— Ты... тоже из другого мира?

Семён подошёл к ней вплотную и пристально посмотрел в глаза сквозь свою чёлку. У Жени замерло сердце.

— Ты что, ничего не помнишь?

— Вроде бы всё помню... Как садилась в автобус, уснула, а проснулась здесь... Как ты появился в начале недели...

Он тяжело вздохнул и поник.

— То есть про другие циклы ты не помнишь?.. А свадьбу?! Нашу свадьбу ты помнишь?

— Свадьбу??? — ахнула она. — Какую ещё свадьбу?!

— Тот спектакль, когда мы были женихом и невестой! — вскричал он взволнованно. — Все думали, что мы только играем, но для нас это была настоящая свадьба. Публичный поцелуй... Это после нашей свадьбы в лагерях появилась традиция устраивать костюмированные мероприятия в конце смены.

Надежда в голосе Семёна сменилась отчаяньем.

— Что — и потом, потом тоже не помнишь?

— Чего я не помню?

— Нашу брачную ночь! — в его глазах заблестели слёзы. — Для тебя это был первый раз!

Евгения густо покраснела. Повезло, что в темноте это вряд ли заметно.

«Так вот оно как...»

После попадания в «Совёнок» она обнаружила, что больше не является девственницей. Хотя совершенно точно знала, что была таковой, когда садилась в злосчастный автобус.

Вообще-то, Женя давно мечтала о сексе. Её повзрослевшее тело вожделело нескромного мужского внимания, требовало плотской любви. И она тяжко томилась от желания, сжимала бёдра, натыкаясь на откровенную сцену в книге или арт-хаусном фильме, запиралась в ванной и направляла тёплую струю воды под нужным углом, до самозабвения ласкала своё тело, всякий раз оставаясь в комнате наедине со своей страстью, и фантазировала, часто фантазировала: каким же он будет — её первый раз...

Но среди знакомых не наблюдалось ни одного подходящего мужчины не то, что на роль возлюбленного,а хотя бы случайного любовника. А если бы таковой и появился, шансов, что он ей заинтересуется были ничтожно малы, при её-то коммуникативных навыках и невыразительной внешности...

И каковы же были шок и досада, когда, оказавшись в лагере, она случайно выяснила, что сексу неё, по всей видимости, был, но она совершенно не знает с кем, а главное, когда! Когда, когда это могло произойти, если она прекрасно помнит все события до поездки и после пробуждения в «Совёнке», и даже номер 410 на боку автобуса??? Но само соитие совершенно не отложилось в памяти!!! И даже никаких смутных ощущений не осталось... До чего обидно! Просто свершившийся факт вместо ожидаемого наслаждения!

Уж как она смущалась на медосмотре, когда Виола пристально смотрела своими разноцветными глазами и вкрадчиво спрашивала: «Половую жизнь ведёшь?» — а она с трудом мямлила в ответ: «Вроде бы... веду... Да, наверное!» И как та потом долго не отводила взгляд, ожидая услышать, кто же стал её избранником. Если бы она сама это знала! И это неведение терзало душу всю смену.

А теперь этот странный пионер утверждает, что он и есть её первый мужчина!

— Ты же... ты же после приехал...

«Хвала всем богам, это был не Электроник!»