Ёжа, я то постарше тебя буду. По контексту догадывайся )

Как одноразовый недоплотник вспомнил, сколько я с этой лиственницей ёбся (В двадцати кубах бруса оказалось 4 штуки из лиственницы). Но не зря, не зря. Так что в этой правде только доля шутки.

Люди, хоть и масса, конечно, но все же индивидуальны. У кого-то эта часть памяти может быть стерта напрочь, а кому-то плохо почищена. Может отвлекли тебя на что-то, когда ты список того, что нужно забыть составляла? Может как раз из роддома выписывали? Не помнишь?

Новорожденные помнят прошлую жизнь. Но ужас, испытанный при рождении, заставляет их всё забыть. К трём годам они умнеют, чтобы к четырём откатиться назад. Очень умны шестилетки, не хуже взрослых. Но тоже откатываются назад, чтобы медленно и со срывами выйти на плато годам к 25.

sic!

Угу. Никуда не деться.
Не знаю, в какой объем выльется, но вот первая страница.
Хронологически это вставка перед последними абзацами последней главы "Исхода"
По смыслу -- как бы реальная жизнь, снящаяся Алисе перед началом нового цикла.

***
Квартира номер два. Дощатая дверь, покрытая многими слоями половой краски, кнопка звонка на уровне, чуть выше пояса, чтобы внучке было удобно. Вот только внучка эта давно выросла и уехала… Слышу, как подходит хозяйка и, без всяких «Кто там?», отпирает мне дверь.

— Здрасьте, Марьпетровна. Что-ж вы не спрашиваете, кто пришел?
— А зачем, Алисочка? Только ты одна так звонишь. Как-будто точку ставишь. Переночевать пришла? Заходи.
— Нет, я по другому делу. Я, Марьпетровна, неожиданно в пионерский лагерь уезжаю на две недели. Пусть мои вещи у вас побудут?

Потому что не хочется мне их в квартире оставлять. Маманя разных мужиков к себе водит, раз в полгода новый «папа», и не все из них безобидные тихие алкаши.
С некоторых пор я стала угадывать, что сейчас произойдет или о чем меня спросят. Вот и сейчас Мария Петровна запахнет халат потуже и непонимающе посмотрит на меня, а я объясню в чем дело.

— Самой смешно. Семнадцать лет и пионерский лагерь. Туда, оказывается, до восемнадцати лет ездить можно. У завучихи дочка должна была поехать, но заболела. Шампанское холодное на выпускном оказалось. Вот, чтобы не пропала путевка, мне и отдали.

Отдали, потому что путевка в старший отряд, так бы я ее не увидела — рылом не вышла. Не хотят старшие в пионерский лагерь ездить: тебе семнадцать лет, а тебя в шортики или юбочку наряжают и заставляют под барабан строем ходить. Лагерь то — пионерский. Вот и не хотят. Ну а я, я согласилась, были на то причины. И, мы еще посмотрим, кто там будет строем под барабан в красном галстуке ходить. А я как знала, что мне предложат, когда утром мимо школы пошла и на крыльце завучиху встретила. Я же говорю, что стала угадывать, что должно случиться.

— Понятно, Алисочка. Может чаю попьем, на прощание. Мать то дома? Знает что ты уезжаешь?
Вот не надо про мать. Хотя, Марии Петровне можно.
— Дома она, не проспалась еще. Ничего она не знает. И вы простите, Марьпетровна, некогда мне чай пить, правда-правда. А то на поезд опоздаю.

Мария Петровна что-то хочет сказать, но только показывает на угол прихожей.

— Ставь туда своё приданое, не пропадет. Потом в кладовку уберу.

Ставлю, куда показали, пакет с «приданым»: две пластинки, кое-какие документы, тетрадка со стихами и табами, золотая цепочка, письмо от Ленки — она, как уехала в Ленинград семь лет назад, письмо написала, я ей ответила и всё, и закончилась переписка. Вот и всё моё приданое. Остальное везу с собой: спортивная сумка с вещами и гитара в чехле.

— Может все-таки попьешь чаю-то?
— Марьпетровна, ну поезд же ждать не будет. А как приеду, так попьем обязательно. Я обещаю.

Мария Петровна обнимает меня, я обнимаю ее, даже слезинка подступила. Что может быть общего у семнадцатилетней пацанки и семидесятидевятилетней бабушки, всю жизнь проработавшей в театре (она говорит: "прослужившей") литературным редактором? Но вот уже пять, нет шесть лет. Как она, не вынеся издевательств над гитарой, взяла меня за руку и затащила к себе домой, чтобы «хоть три аккорда тебе показать, а то уши отваливаются».

— Марьпетровна, вы так прощаетесь со мной, будто я не на две недели, а навсегда уезжаю.
— Беги на поезд, Алисочка. Для меня и две недели могут «навсегда» оказаться. И ты через две недели уже другая приедешь.
Меня разворачивают и легонько выталкивают на площадку. Слышу сзади всхлип.
— Марьпетровна...
— Беги-беги. А может и вовсе не приедешь.

На меня последний раз пахнуло смесью запахов валерьянки, герани и каких-то духов, и дверь за моей спиной мягко закрылась.
Ну вот, с единственным взрослым, который что-то для меня значит я попрощалась. Но что-то было неправильное в этом прощании...

Здравствуйте.
Сижу, пишу большой ориджинал. Ну, некоторые в курсе. И внезапно рождается побочная мысль, которая в тему ориджинала ну никак не вписывается, но вписывается в тему "Дубликата". И вот что с этим делать? "Я уже почти совсем завязал, а они меня снова втянули". За 2 часа пять страниц.

Будь оно все проклято, ведь я ничего не могу придумать, кроме этих его слов: „ТЕНТАКЛЕЙ ДЛЯ ВСЕХ, ДАРОМ, И ПУСТЬ НИКТО НЕ УЙДЁТ ОБИЖЕННЫЙ ...

Таня все равно собиралась прогуляться по главной алее, так что, направление к столовой ее вполне устраивало.
--- К столовой так к столовой. Если никто не против, я пойду первой. Спектр восприятия у меня шире, поэтому так будет безопаснее. И по моему никто из "гостей" лагеря не воспринимает меня как самостоятельную личность. Я для них курьез, что-то вроде катящегося камня. И еще, если увидете э-э-э-э... в общем вы их видите как гигантских кузнечиков, с головой Ульянки, не стреляйте -- я есть хочу, а они вкусные и питательные. Этот ваш взрыв что-то повредил у меня в аккумуляторах, теперь как минимум одна банка под замену. А пока электричество не появится приходится заряжаться от этих.
-- Гм, катящегося камня...
И Таня пошла в сторону столовой, включив музыку на малую громкость.

Доброе утро.