Бл женя новый год

Дубликат, часть 6

Глава 1 http://vn.reactor.cc/post/2956175
Глава 2 http://vn.reactor.cc/post/2967240
Глава 3 http://vn.reactor.cc/post/2986030
Глава 4 http://vn.reactor.cc/post/3004497
Глава 5 http://vn.reactor.cc/post/3021621
Глава 6 http://vn.reactor.cc/post/3051251
Глава 7 http://vn.reactor.cc/post/3063271
Глава 8 http://vn.reactor.cc/post/3073250
Глава 9 http://vn.reactor.cc/post/3087408
Глава 10 http://vn.reactor.cc/post/3095547

XI
Монетка в фонтане


— Ты пойдешь со мной?
— Брысь! Юля, ты же знаешь, что со мной это не работает. Тем более в этом варианте «Совенка».
— Знаю. — Юля подумала, не сделать ли вид, что обижена, но потом улыбнулась. — Хорошо что я не материализовавшееся подсознание и не ходячий портал, а всего-лишь кошка-мутант.
— Ага. Была бы ты, на самом деле, кошкой, ты бы об этом не задумывалась. Животным, знаешь по барабану. Так что смирись с тем, что ты человек.
Наклонилась, надо мной, загораживая весь обзор и глядя мне прямо в глаза. Зрачки расширились, сейчас гипнотизировать будет. А я делаю рывок и целую Юлю в нос. Хотел в губы, но она дернулась и получилось в нос. Ну, тоже неплохо.
— Ну вот, всю таинственность момента нарушил. Ладно, пойду. Скоро Славя придет, не люблю, когда меня видят. Я, в конце-концов, как там у тебя: «Кошкодевочка, легенда лагеря», — и должна являться избранным и в критические минуты. Еще увидимся, пока.
— Мяу!
— Не дразнись!
И убежала. А я выхожу в проход между сиденьями, подбираю пакет и свитер. Пальто, кажется, нужно оставить, а вот телефон не забыть. Или смартфон? Или МР3-плеер? Под моим взглядом старенькая кнопочная Нокия начинает увеличиваться в размерах, экран у нее наползает на кнопки… Кручу головой, «Отставить!». Телефон возвращается к привычному облику. М-да, и вот пошел бы я такой за Юлей, я бы натворил там дел, в лагере-то. А так… Пригибая шею смотрю в окна автобуса, снаружи все как положено: приоткрытые ворота с прорезанной звездой, надпись «Пионерлагерь Совенок», два гипсовых пионера, кирпичный забор, лес по обе стороны забора, автобусная остановка. Оглядываюсь назад: дорога убегающая в холмы, ЛЭП, то ли поля, то ли луга, непонятно. Оставляю вещи в автобусе, а сам выхожу. Не стоит заставлять Славю ждать.
— Привет, ты, наверное, только что приехал?
— Славюшка, ты же давно уже проснулась. А все повторяешь так, как тебя научили.
Какая она все-таки красавица, смотрю в эти глаза и чуть не тону в них.
— Ты… Ты… Это ты приехал?! Так что ж стоишь, пойдем скорее.
Рад бы, но нет. Внутрь мне нельзя, я сам себе такое правило установил и поэтому я его выполню. Вспоминаю трансформацию телефона. Здесь я еще сдерживаюсь, а внутри, боюсь что не смогу.
— Нет Славюшка, туда мне вход заказан.
— Тогда подожди, я быстро. Мы быстро!
Срывается с места к воротам. Внезапно останавливается, разворачивается и бежит ко мне. Виснет у меня на шее и целует. Вот у Слави получилось в губы. В уста сахарные, именно.
— Пока никто не видит! — Хохочет. А потом, на мгновение построжев. — И не думай ничего такого, это тебе от всех нас! Другие то постесняются. И обязательно дождись! Или нет, костровую поляну знаешь? Подходи туда через час!
И бегом, в темпе приличном Ульянке-маленькой, а не помощнице вожатой, скрывается за воротами. «Конечно знаю, конечно подойду, за тем я тут и оказался». Присаживаюсь на лавочку, до поляны двадцать минут хода, так что полчаса свободного времени-то у меня есть. Или я лучше даже прилягу. Устраиваюсь у ног правого пионера, в удивительно не пыльной и мягкой здешней траве, закидываю руки за голову и лежу, разглядывая облака. Как их называют? Цирусы, если я правильно вспомнил. Когда я еще здешнее небо увижу?
— Спасибо, что не стал описывать меня, как абсолютного злодея.
Облака загораживает фигура, вставшая надо мной башней. Пионер. Визитер третий, виртуальный. Через него небо просвечивает, значит — виртуальный.
— Пожалуйста. Абсолютных злодеев вообще не бывает. А ты и на относительного злодея не тянешь.
— Любопытно, а на кого же я тяну? Как ты меня характеризуешь?
— Как, в общем-то, неплохого человека, загнавшего себя в причинно-следственную воронку событий. И вот за то, что он загнал, или позволил загнать, себя в эту воронку, он и должен нести ответственность. А ведь и нужно было тебе, всего-то, встать на чужое место и посмотреть оттуда.
— Мудрено. Но, прощай.
— Прощай.
Интересно, в какой материнский мир, из всего пакета, его тогда выкинуло вместе с лодкой? Ну это так, праздный интерес, оставим эту тему в покое. Перевожу взгляд с облаков на средний план. На кусте барбариса сидит птичка, не разбираюсь я в них. Мелкая, чуть побольше воробья, очень аккуратное тельце, небольшой тонкий клюв, по серо-коричневому тельцу желто-коричневые продолговатые пятнышки. Птиц косит на меня правым глазом, потом я перестаю его интересовать. Вдруг он вспархивает с места, подлетает метра на полтора и возвращается на свою ветку с каким-то насекомым в клюве. Значит назовем этого птица мухоловкой.
Трещит ветка, вспугнутая мухоловка улетает, бросив добычу. Кто-то кидает в меня сосновой шишкой.
— Его все уже ждут, а он тут разлегся!
— Имею право, Рыжая белка. — Я знаю, она не обидится.
Поднимаюсь со скамейки, оглядываюсь. Вон там — начало тропинки к озеру и дальше к Старому лагерю. Туда мне можно, но время поджимает. Поэтому я протягиваю Ульянке руку.
— Пошли?
И мы идем на костровую поляну, не заходя в лагерь. Мне же в лагерь нельзя, я помню. Карман на Ульянкиных шортах оттопырен до пределов возможности. Ну конечно — яблоко. Ульянка хочет откусить, но останавливает руку не донеся фрукт до рта.
— У тебя есть нож?
Нож у меня есть, но не в этом случае. Так и говорю Ульяне.
— Тогда давай так, я кусаю с одной стороны, а ты с другой.
— Давай лучше по другому.
Забираю у Ульяны яблоко и разламываю по его яблочному меридиану. Вот теперь каждый грызет свою половину. Пока Ульяна занята яблоком, я кручу головой по сторонам. Вот так, вживую увидеть все, когда еще удастся? Куча мелких деталей, вроде муравейнка у самой тропы или лесных цветов, или заросшей просеки, уходящей неизвестно куда. И все это раньше не замечалось или проскакивало мимо сознания. И пахнет грибами и хорошо бы проверить на этот счет во-о-он тот косогор.
— А я знаю, зачем ты приехал. — Ульянка справилась с яблоком.
— Молодец, Рыжик. Я тоже знаю.
— Жалко?
— Грустно. Но не жалко.
Кто-то еще идет за нами по тропинке, я это чувствую. Резко оглядываюсь и успеваю заметить мелькнувшее в кусты коричневое платьице.
— Не оглядывайся, это Юлька сзади, просто она стесняется.
Ну да, Ульянка же о нашей встрече ничего не знает.
Мы идем к костровой поляне, оставляя забор лагеря по правую руку. Слева мелькает прогал, в той стороне озеро, где купается Славя.
— Расскажи, как ты живешь?
— Нормально живу, Уля. Все вроде бы нормально, и проблем не много и не мало, так среднее количество. И близкие люди есть, которые меня понимают и которых понимаю я. Но вот узнал о вас, и захотел познакомиться.
— И напридумывал всякого.
— Нет. Все что можно придумать, где-то уже существует. В моем мире придуманные вы, в вашем мире — я. Где-то еще кто-то третий. Так что я просто подсмотрел, как вы живете. Было трудно, но кое-что я увидел.
Ульянка некоторое время молчит, переваривая мои слова, а потом уточняет.
— Значит мы настоящие?
— Самые настоящие.
— И ты настоящий?
— Хочешь ущипну? Конечно настоящий.
— А скажи тогда, как тебя зовут?
Сказать? Да легко. Называю ей сетевой ник. Рыжик недовольно морщит носик.
— Нет, не то! Как зовут по настоящему? Как мама с папой назвали. Не бойся, я умею хранить тайны.
Да я, собственно и не боюсь, я просто не хочу. Но Ульянка настаивает и, кажется, ей действительно это надо.
— Рыжая белка, зачем тебе моё имя?
— Надо!
— Ну хорошо, скажу перед уходом.
А мы, собственно, уже вышли на костровую поляну.
— Ну наконец-то!
Оглядываю поляну. Знакомые все лица и все улыбаются.
— Здесь все. Кто смог и кто захотел. — Славя, похоже, взяла на себя роль распорядителя.
Да, действительно, все кто смог и кто захотел.
— Узнаешь тех двоих?
Дети лет семи. Темноволосая девочка нацепила фонендоскоп и с серьезным видом слушает полноватого мальчишку, задравшего по такому случаю рубашку. Ха! А у девочки-то глаза разного цвета. Она замечает меня, улыбается, что-то говорит мальчику. Мальчик поворачивает голову в мою сторону, на мгновение мы пересекаемся взглядами и из глубины семилетних глаз на меня смотрят глаза сорокалетнего дядьки. Очень опасного дядьки. Смотрят и прячутся. Я взвешен, оценен и признан безопасным. Интересно, что бы стал делать этот пузанчик, если бы решил, что я представляю опасность? Забил бы фонендоскопом? Самый первый цикл в младшем отряде и старые привычки еще не стерлись до конца.
— Что-то много народу, Славя.
— Сколько смогло и сколько захотело. А захотели все, кто понял, что происходит, про кого ты упомянул, и даже просто подумал, и еще сверх того. Ну, будешь речь толкать или пойдешь к костру?
К костру, конечно. Ишь чего удумала — речь ей толкать. Мне освобождают место рядом с Алисами, дают в руки уже очищенную печеную картошку, ставят рядом кружку с заваренной смородиной. Алисы вот они, обе. Здороваются со мной по мужски, за руку, улыбаются.
— Значит все-таки Семен?
Загадка для меня: угадай кто-откуда. И тут же моя отгадка.
— Алис, ты ведь та, которая помощница вожатой, в лагере физруков и бабы Глаши? — Спрашиваю, и, дождавшись утвердительного кивка, продолжаю. — Нет, не Семен. Я просто воспользовался на три-четыре часа его телом, пока он спит в автобусе. Надо будет вернуть.
— А я то думала!
— Нет. И даже близко не попала.
А теперь моя очередь спрашивать.
— Алиска, а ты поедешь с концертами по лагерям?
— Цикл назад собиралась. А сейчас — думаю. — Алиса бросает взгляд в дальний конец поляны, где кто-то учит кого-то играть на горне.
Ну, это уже не моя забота, я просто полюбопытствовал. Алисы встают, обе с гитарами, обе, нет, не одинаковые, но очень похожие. Я делаю на прощание им подарок: «Между прочим, квартира в двухэтажке, сорок шестого года постройки, была на первом этаже, в ней было три комнаты, кухня и туалет с ванной. Только вот, чтобы помыться в горячей воде, приходилось топить дровяной титан и плита на кухне тоже была дровяная. Это вам в копилку ваших общих воспоминаний». Девушки улыбаются очень по доброму и уходят на край поляны.
А я начинаю изучать печеную картошку. Дегустировать. Ее и смородиновый чай. Странно, но пионеры почти не обращают на меня внимания, а больше заняты друг-другом. Где-то двойники общаются между собой, а где-то двойники оказываются в разных компаниях. Интересно почему?
Скорее угадываю, чем улавливаю, настолько он слаб, запах грейпфрута. Поворачиваю голову и тону в зеленых глазищах. Ко мне подсела Лена.
— Привет. Ты одна здесь?
— Да, остальные не могут. Пока не могут. Жаль.
— Они проснуться, Лен, обязательно.
— Я знаю, ***.
И Лена называет меня настоящим именем. Тем, которое я обещал Ульянке. Я чуть не обливаюсь чаем и на некоторое время теряю дар речи. Как?
— Как? Как ты…
— Ты же сумел узнать наши имена.
— Ну к вам-то заглядывал не я один. Так что имена я уже знал. Так, несколько имен добавил в копилку и всё.
— Ну вот, а мы со здешней Мику вдвоем заглянули к тебе. Не бойся, обещаю тебе, что все подумают, что это выдуманное нами имя. — Лена делает паузу, а потом задает свой вопрос. — Скажи, как ты думаешь, когда мой Семен проснется?
— Скоро Лен. Не в этом цикле, но очень скоро. Он зайдет в лагерь, повернет к голову к клубам, увидит тебя, и скажет одними губами: «Ленка! Я прорвался!», но ты его прекрасно услышишь и бросишься к нему на шею, завизжав так, что перепуганные кибернетики выскочат на крыльцо. Тебя спасать, между прочим, выскочат. Вот только ты сейчас забудешь всё, а вспомнишь уже потом, когда его встретишь.
Что я там говорил Ульянке, что не выдумывал их мир? Что я только наблюдатель и регистратор? Но это правда, просто наблюдатель всегда влияет на наблюдаемый объект, и я пользуюсь этой возможностью. И, кажется Лена это знает, если задала такой вопрос. А если еще не знает, то догадается. Но, я не жду ничего плохого, ни от Лены, ни от Мику, пусть они заглядывают ко мне. Мне будет приятно.
Пока я так размышляю, Лена бесшумно уходит.
Пора и мне подойти к кому-нибудь. К Сашке, которая застенчиво мне улыбается, сидя между здешней Мику и вернувшейся к ним Леной? Проснулась? Нет, просто захотела компанию Лене составить. Но уже скоро, чувствую, что от хорошего пинка, она уже готова проснуться и проснуться безболезненно. Обойдемся без пинков, все должно быть естественно. Поэтому я улыбаюсь этим троим девочкам, машу им рукой: «Я узнал вас, кто вы и откуда, и очень рад вас видеть», Мику, в ответ, энергично машет мне рукой, но я иду к своему протагонисту. Они тоже сидят своей компанией: Семен, Ульяна-большая, Ульяна-маленькая и, чуть поодаль, все три Ольги. Но Ольги уткнулись носом в какие-то вожатские бумаги и, кажется, им не до нас. Когда еще получится встретиться? Пока ресурсы системы заняты на то, чтобы выкинуть меня из здешнего мира, двойники могут сосуществовать в одном узле и не аннигилировать, но сколько мне здесь еще находиться? Час-два, вряд ли больше.
— Привет. Ты знаешь, я давно уже чувствовал, что за мной кто-то подглядывает.
— Ну прости. Я больше не буду.
— А куда-ты денешься? — Семен хмыкает скептически.
— Есть много миров, кроме вашего. В том числе те, куда еще никто не заглядывал.
Но за вами тоже подглядывать буду, тут я наврал Семену, и мы оба это понимаем, и не только мы.
— Врешь ты всё. — Говорит Ульяна-большая. — Не будет он… Ты уже отравился «Совенком». Подглядывай, тебе можно. Слышишь Сёмк, ему можно!
Ну да. Наблюдатель влияет на объект, а объект влияет на наблюдателя.
— Конечно можно, — бурчит Семен, — никто и не запрещает. Все только за.
Обращаюсь к Ульяне-большой.
— Ульяна, зря ты про миксов переживала. Вон, здешняя Мику проснулась и прекрасно себя чувствует.
— Проснулась. Но для этого пришлось исчезнуть «Микусе» и самой Мику такую работу проделать, какую я бы не смогла, например.
— Все бы ты смогла. Решилась же тогда, в девяносто втором. И другие смогут или уже смогли, им просто нужно вспомнить.
Сидим еще некоторое время молча. Слышны только общий гул голосов и две гитары. Обе Алисы, друг напротив друга устроили гитарную дуэль. Одна начинает играть, а другая подхватывает, потом порядок меняется, и так до первого сбоя — кто не узнает мелодию. И столько азарта в их глазах и так хочется дождаться конца состязания, но чувствую, что время уже поджимает, что мне все труднее и труднее удерживаться в лагере.
— Я сейчас подойду. — Говорю собеседникам, а сам встаю и ищу глазами… Ага, вот он.
Сидит и несколько рассеянно водит глазами по сторонам.
— Привет. И кто ты сейчас?
— Добрый день. Я? А… ты имеешь в виду… Я как Ольга, стал целым, и знаешь, я больше Шурик. Александр, он… Он растворился во мне. Я знаю и помню все, что знал он. Но я — Шурик, который никогда не был знаком с его Янами, только заочно. Ни полигон, ни тот автобус, ни то что было потом, — меня не коснулось. Даже пожар на маяке.
Еще один вопрос меня мучает.
— А скажи, я понимаю — робот. Могу догадаться, почему робот-девочка. Но кошка тут причем?
— Не знаю. — Шурик равнодушно пожимает плечами. — Наверное подсознательно вспомнил ту историю с кошкой-мутантом.
— Юля. Ее зовут Юля. И она человек.
— Я запомню.
Вот, собственно, и все. Есть еще несколько человек с которыми я бы пообщался, но и время поджимает, и столько общения уже тяжело для меня. Пора уходить. Пионеры тоже это чувствуют. Ольги поднимаются, одна сразу уходит куда-то вбок, по тропинке, а две других начинают строить, каждая своих подопечных. Какой-то младенец возмущается.
— Я большая! Я сама дорогу найду, я большая!
Подхожу поближе, Славя уговаривает встать в строй маленькую девочку, тоже из новичков. Коротенькое платьице, сандалики, бантики, две жиденьких светленьких косички. И возмущенный взгляд серых глаз.
— Как тебя зовут, большая?
— А тебе какое дело? В стенгазете напишешь? Глафира Андрейко, я! Денисовна!
— Ну, удачи тебе, Глафира Андрейко Денисовна.

— Я провожу тебя, — говорит мне Ульяна-маленькая.
Конечно проводишь. Тем более, я тебе обещал кое-что. Мы остались втроем на костровой поляне: я, Ульянка и выскочившая из кустов, как только все ушли, Юля. Вот, кстати о Юле. Раз уж наблюдателю суждено влиять на объект наблюдения, сделаю-ка я, в очередной раз, этот процесс управляемым. Представляю себе, как изрядно обветшалое платье на Юле становится новым, а потом, расшалившись, пускаю по подолу и вороту платья полосы вышивки. Фелициоид краснеет, но делает вид, что ничего не произошло.
— Пошли?
И мы идем обратно к автобусу, только на этот раз Юля не прячется по кустам, а идет рядом с нами.
— Так как тебя зовут? — Напоминает мне об обещании Ульяна.
— ***. Как Мику и написала.
— Значит это правда? Значит и там ты не придуманный, а живой!
— Конечно, у меня же вы тоже живые.
Юле, в конце-концов, наскучило нас сопровождать и она где-то отстала. Ульянка думает о чем-то своем, я опять верчу головой, чтобы запомнить детали. Вон уже и остановка, вон уже и Икарус. Никуда он не уехал родимый.
— Мы еще увидимся? По настоящему?
— Каким образом, Рыжая белка? У вас я могу существовать только несколько часов и в чужом теле, вот как сейчас; у нас ты — только в виде картинки на мониторе. Разве что, в следующей моей жизни. Так что, если в лагерь приедет новенький, по характеру и любви к книгам и технике, что-то среднее, между Электроником и Женей, присмотрись к нему, прежде чем подбрасывать членистоногих в пюре.
— Вот, далось вам всем это пюре! А скажи, мы здесь сильно отличаемся от того, что ты и другие про нас написали.
— И да, и нет. В основном деталями. Например, вот скажи Рыжик, у тебя же веснушки с шеи переходят на плечи и дальше на грудь? По моему — очень мило.
Ульянка смущенно вспыхивает, прижимает левой рукой ворот футболки к горлу, а правой пытается меня бить, впрочем не сильно.
— Ты! Ты! Ты подглядывал! — возмущенно кричит она.
— Нет, Рыжик, я догадался. Эти веснушки — обычное для рыжих дело, а у нас про них никто не вспомнил. Ладно, прощай.
— Прощай. Нет, подожди, время еще есть. Побежали, я тебя с Майей познакомлю!
«Что еще за Майя такая?» — бурчу про себя, но послушно бегу за Улькой по шоссе. Двести метров, пятьсот, восемьсот… Ульянка останавливается в одном ей ведомом месте и ждет меня. Догоняю, оглядываюсь.
Когда-то здесь был сверток с шоссе на Старый лагерь. Потом лагерь закрыли, а дорожную насыпь срыли бульдозерами. О том, что здесь была дорога можно догадаться только по чуть отличающемуся оттенку пшеницы и по заросшей уже просеке, просматривающейся там, где насыпь упиралась в лес. И еще есть она: девочка, пионерка, как будто из моего отряда. Футболка, шорты, галстук на голой шее, стрижка, закрывающая уши. Лет ей двенадцать или тринадцать, не больше. Шла вдоль дороги из Старого лагеря, дошла до шоссе, присела на гранитный валун, сняла сандалию, подтянула правую ногу ступней к себе, и что-то там рассматривает, то ли камешек, то ли занозу. То есть рассматривала только что, а сейчас услышала шум мотора, подняла голову, и так и превратилась в бронзовую скульптуру. И теперь вечно, со спокойным любопытством, смотрит на шоссе: кого там везут во внеурочный день? Хорошее такое лицо.
— Вот, это Майя. — Говорит Ульяна.
Но я и сам догадался. Подхожу, сажусь напротив Майи на корточки, чтобы не смотреть на нее сверху вниз.
— Здравствуй, Майя. — Протягиваю правую руку и осторожно трогаю ее бронзовое запястье.
Кажется, что взгляд у Майи на мгновение сфокусировался на мне. Краем глаза вижу, как расцветает в улыбке Ульянка, а до того стояла, замерев в непонятно-тревожном ожидании.
— Врешь ты все, что никогда здесь не был! Ты же все сделал правильно! — Заявляет она, не утруждая себя подробностями. — А теперь, побежали обратно.
И действительно, пора, а то Семен проснется непонятно где.
Мы стоим у автобуса, я, прежде чем залезть внутрь, пытаюсь отдышаться. Вот теперь уже совсем пора.
— Послушай, — Ульянка не хочет меня отпускать, — Вот ты наблюдал за нами. А, можно я тоже буду наблюдать, как там ты живешь?
— Конечно можно. Мне будет очень приятно, что ты обо мне беспокоишься.
Обнимаюсь с Ульянкой, целую ее в щеку, обнимаюсь с прибежавшей Юлей, она целует меня в нос и хохочет — отомстила, и лезу в автобус. Все на месте: и пальто, и пакет. Сейчас я усну, а проснется уже Семен, и, через положенное время, выйдет из автобуса и пойдет к воротам «Совенка» навстречу Славе. А я уже, наверное, не стану узнавать, что его там ждет. Надо бы сделать для него что-то хорошее, но что? Делаю последнее усилие и заряжаю аккумулятор в его телефоне по самую крышку. Потом заполняю карту памяти музыкой со своей автомагнитолы, пусть разбирается, может что и пригодится. Вот удивится-то. Все, спать! Посчитаю-ка я для разнообразия автобусы: «Первый четырестодесятый подъехал к остановке, второй четырестодесятый подъехал к остановке, третий...»

— Зая хренов, я думала он работает, а он беспардонно дрыхнет! Ужин готов! Кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста!
— Повинуюсь, мой злобный хомячок!
— Все написал?
— Возможно…
— Мистер загадочность…
Ну да, я такой. Поднимаюсь с дивана, подхожу к столу. Шевелю мышкой, чтобы разбудить комп. Сохраняю написанное и закрываю редактор. Обои рабочего стола с рыжей егозой. Улыбаюсь егозе и егоза подмигивает мне левым глазом. Все хорошо, сестренка.

That is all, folks

Осенний сезон КТ, день 3

Вводная будет дана в течение следующих суток

Начало:

Глава 1. http://vn.reactor.cc/post/2626275

Глава 2. http://vn.reactor.cc/post/2649697

Глава 3. http://vn.reactor.cc/post/2666697

Глава4. http://vn.reactor.cc/post/2677788


Продолжение


V

Баланс


– … вас ждут великие дела!

И прохладная ладонь ложится на моё плечо. Меня будят, но мы еще потянем время.

– Ну мне же ко второ-о-ой.

– Путаешься в показаниях, Семеныч, к какой второй?

Приходится разлеплять один глаз и смотреть снизу вверх на Ольгу. Нет, я ее, действительно, обожаю. Если бы, в самом деле, такая вожатая попалась мне в моем отрочестве, или был бы у меня такой учитель, э-э-э… Географии она говорила? Да, точно, географии – я бы запомнил ее на всю жизнь. Тоже ведь, получается, уникум в здешних местах, наподобие Виолы.

– Как спалось, соседушко?

– Ох, Ольмитревна, я не помню. Может даже я и не ложился-то вовсе.

– Весь в трудах, весь в заботах, пионер-герой… Зато я помню, во сколько ты пришел. Дово-о-ольный, сиял ярче, чем Луна, кстати. Но порядочный пионер, где бы он всю ночь не шлялся, должен, чист и опрятен, стоять утром на линейке. Пятнадцать минут тебе сроку!

И ушла. Интересно, Мику-моя уже встала? Мику… Моя Мику… Мику моя… Да, пусть будет так: Мику-моя! Тем более – девушке нравится. Надеваю форму, спортивный костюм все-таки прячу в рюкзак – мне он еще пригодится. Когда складываю костюм, нащупываю в кармане что-то твердое – вчерашние трофеи из подземелья. Один прячу в карман рубашки, а второй оставляю на тумбочке – Ольга найдет. Смотрю на часы, ох, мама дорогая! Времени то потратил… Хватаю полотенце и бегом к умывальникам.

Когда, «чист и опрятен», прибегаю на площадь, строй уже стоит. Ольга видит меня и, не прерывая молитвы, показывает мне кулак – всё хорошо. Оглядываюсь: ни Мику, ни Лены. Где?

– Интересно, если тебя не будить, до которого часа ты спать сможешь?

– Вредина, я тоже рад тебя видеть. Не знаешь, где Мику?

– Дежурит твоя Мику сегодня. Накрывает стол своему Сенечке. Их домика очередь.

– Знал бы, сам бы в столовую вместо линейки, а Лену отправил бы отдыхать.

– Вы бы там подежурили. В перерывах между поцелуйчиками, если бы смогли прерваться.

Линейка проходит. Не знаю я, как она проходит – не до того, потому что очень хочу попасть в столовую. Знаю только, что приключения Шурика не упоминаются, как будто их и не было, может это и правильно, с точки зрения сохранности остатков психики кибернетика. А я нахожу ладонь Алисы и вкладываю в нее свой второй трофей, тот что я подобрал в забое – пришло время раздачи подарков. Это медиатор, костяная пластинка в виде капли. Не знаю я из чего он вырезан: слоновая кость, моржовый зуб, мамонтовый бивень или это когда-то давало молоко и мычало, для меня это одинаково непонятные вещества. На одной стороне пластинки, чуть в стороне от центра вырезано солнце, а на другой – две переплетенные буквы: А и Д. Отдал и потом только подумал, что сейчас может иметь место быть эксцесс, но все обходится, Алиса смотрит на то, что это ей такое досталось, убирает в карман, потом, также без выражения, смотрит на меня и кивает.

– Я не знаю, как ты проник в мои сны, но спасибо.

– Алис, я ключи от, – оглядываюсь на Женю, – сама знаешь чего, отработал?

Кивает в ответ и пожимает мое запястье. Нет, все-таки память у них подчищена крепко и связать свои кошмары с прототипом своего Черного пионера они не могут. Просто беспричинные страхи в определенных местах, тут вспоминаю, как Алиса боится темных и узких тоннелей и коридоров, интересно… Нет, не интересно. Так вот, беспричинные страхи в определенных местах или фантазии, пусть в виде той же страшной истории коллективного сочинения, как здесь, ну и вот еще ночные кошмары у Ульянки, оказывается. Интересно, что снится Мику? Нет, тоже не интересно, не хочу я знать, что ей снится про Старый лагерь. Захочет – расскажет, если ей от этого будет легче, я выслушаю все, как бы тяжело мне не было, а так – нет, не хочу.

Наконец-то Ольга иссякает, линейка заканчивается и я, редкий для меня случай, впереди всех бегу на завтрак. Здравствуй, Мику-моя.

– Сенечка, доброе утро, а я вот, неожиданно, сегодня дежурная. Ну, то есть не я одна, еще Лена и не неожиданно, потому что расписание в начале смены утвердили, но я забыла, поэтому оказалось, что неожиданно.

– Я тоже волнуюсь, Мику-моя. Скажи, ты волнуешься о чем?

Мне вот совершенно непонятно, что же делать дальше и как закончить этот цикл, о том и волнуюсь, но я могу только замкнуться, а вот Мику – болтает. Правда, за вычетом этого момента, я счастлив. И то ощущение, предвкушение которого у меня мелькнуло вечером второго дня, оно вернулось и сейчас резонирует где-то внутри меня.

– Нет, Сенечка, не волнуюсь. То есть, конечно, волнуюсь, так, что слов подобрать не могу, но это приятное волнение, это потому что ты здесь. Но я еще и беспокоюсь. Скажи, ты думал, что мы теперь будем делать, и как нам обойтись с твоей и моей правдами? Знаешь что? Ты приходи ко мне в кружок после завтрака, будем думать вместе.

После завтрака, так после завтрака. Я бы и без просьб пришел, поэтому мы завтракаем, болтая о всякой ерунде, потом я остаюсь помочь моим индианкам с уборкой, благо, обошлось без чистки картошки, когда уборка заканчивается девочки идут переодеваться, а я – к себе в домик, с условием, что через два часа буду в музкружке.

Захожу к себе в домик и неожиданно обнаруживаю там Ольгу, думал что Ольга на пляже, потому и получилось неожиданно.

Ольга сидит за столом, спиной к дверям, и… Выглядит она, с каменными шеей, спиной и плечами, как статуя имени самой себя. Мой трофей – значок об окончании пединститута – «ромбик», он же «поплавок», найденный перед входом в бомбоубежище, лежит на кровати.

– Здравствуйте, Ольга Дмитриевна.

– Зря ты мне это отдал. Спасибо конечно, и мне его не хватало и он был нужен, но все равно зря. Ментор и эмоциональная матрица уже почти восстановились и без него, а тут ты со своим подарком, и они откатились назад, и мне опять начинать все почти с начала.

Ольга рассказывает, а на меня параллельно накатывают воспоминания, как видеоиллюстрация к ее рассказу.


Ольга и все пионеры стояли на площади и смотрели как я… Стоп! Это не я! Я все помню, но это не я! В тот момент я только что осознал себя внутри циклов, и у меня, как раз тогда-же, начал просыпаться доступ к чужой памяти. Я еще не умел управлять чужими воспоминаниями и они приходили ко мне ночью, в виде кошмаров. В них, в этих кошмарах страдал не я, а страдали от меня. Самое главное то, что Мику была права вчера, в этих кошмарах я действительно получал доказательства своей уникальности, получал от чужих страданий и смертей, которые только и убеждали меня в том, что один лишь я действительно существую, если могу раз за разом уничтожать местных обитателей. Самое простое – я мог… Нет, неважно, что там, в моих кошмарах, происходило. Когда примитивное физическое насилие надоело я начал запугивать, а уже в конце изобретательно убивать. А все прочие аборигены либо делали вид, что ничего не происходит, либо просто стояли и смотрели. И не могли ни вмешаться, ни убежать, ни даже просто заплакать – не позволяли жестко заложенные ограничения. Жуткие сны: все видеть и не иметь возможности вмешаться.


Первой в этом лагере не выдержала вожатая – ментор, Ольга Дмитриевна открыла рот и свернулась, вступив в противоречия с заложенными алгоритмами; второй вылетела Оля – эмоциональная матрица, просто пискнула и тоже закуклилась от ужаса увиденного; и осталась только монитор узла, обычно глубоко спрятанная, тоже Ольга Дмитриевна, полноценная личность, одновременно являющаяся частью системы. Не знаю, как это сочетается: полноценная личность и часть системы, а Ольга расшифровывать отказалась. Связь с системой не дала ей сойти с ума, но и не дала действовать, и Ольга только стояла и смотрела, транслируя информацию в систему. Так и умерла последней, выполняя функции передатчика.

– Я не пойму. Ну можно же было снять ограничения эти ваши после первого же случая.

– Думаешь это так просто? Это не тумблером щелкнуть или пару операторов дописать, здесь же все живое, этому прорасти и вырасти надо. Вот и прорастало, а ты… Нет, не ты конечно, но очень похожий на тебя пионер, в это время шел по лагерям, вырезая в них всех или, если не мог дотянуться, то почти всех. Сперва мы научились плакать, потом уговаривать, потом убегать, а теперь в системе нет запрета и на убийство, особенно таких как ты. Только человеческие, исключительно внутренние, правила и ограничения, то что закладывается в процессе воспитания.

Сидим целый час и разговариваем: Ольга выговаривается мне, я рассказываю свою историю Ольге. Как-то незаметно стал звать ее по имени.

– То есть, общаясь с вожатой, нужно помнить о ее разных личностях? Психиатры тут не пробегают, Оль?.

– Не множественных, личность одна, но просто в разных режимах функционирует. Пионеры видят вожатую, которая заставляет их жить по законам пионерии, сама любит полениться, не очень любит думать, и почти не способна действовать самостоятельно, предпочитая следовать инструкциям, о здешнем мире не знает ничего. Выше вожатой по рангу эмоциональная матрица. Логика у нее где-то в самом низу, но неплохо развита интуиция, эмпатия, ну и чувство красоты, конечно. Обычно спит, подключается, когда вожатая не может справиться с чем-либо силой инструкций и логики. Ну и я, которая, в идеале, вообще не должна просыпаться, только в исключительных случаях. Упрощенно, выглядит это так, как если-бы у вожатой внезапно проявлялись новые способности. И вот первые две восстанавливались, а тут ты, с этим значком. Он, конечно, поможет потом, но сейчас они откатились назад. Так что придется мне пока отдуваться. А ведь я должна только отслеживать, оценивать сортировать информацию и отправлять между циклами, то что посчитаю важным, в систему. И вот исключительный случай наступил и что? Я только отслеживала и оценивала, а могла бы спасти всех. Знаешь, какие были пионеры? А теперь они скатились назад при регенерации и сейчас едва на стартовом уровне.

А под конец уже разговора Ольга меняет тему.

– Ты понимаешь, что у вас с Мику перспектив никаких? Она еще не готова осознать себя, и даже опираясь на тебя будет откатываться каждый цикл к нулю, и тебе придется каждый же цикл создавать ее заново, и каждый раз результат будет обманывать твои ожидания, потому что каждый раз она будет другая. Циклов на десять-двадцать бы попозже, чтобы хоть что-то начало сохраняться.

– И что же нам делать?

– Не знаю. Просто не знаю и, даже с ресурсами системы, тебе не помощница. Если бы можно было помочь – помогла бы. В любом случае у тебя не получится дождаться Мику здесь. Между циклами в узлах остаются только мониторы и, так или иначе, ты покинешь лагерь. Ладно, заболтались мы, иди к своей Микусе, а то она обижаться начнет. Если опоздаешь, ссылайся на меня, пусть на меня обижается.

Мику уже в музыкальном кружке. Сидит в углу на откидном стуле и что-то рисует в своей тетрадке, растительный орнамент какой-то. Я подтягиваю поближе к Микусе винтовую табуретку, сажусь лицом к девушке и начинаю мучить гитару. Я играю примерно с таким же качеством, как Мику рисует, но что делать, если каждому из нас так легче думается? Думаем мы сейчас об одном и том же, и были бы мы, действительно, в пионерском лагере, мы бы обменялись адресами пообещав писать друг другу каждый день. Бумажные письма писать, да. Ни разу в жизни не писал бумажных писем. Мику бы осталась заканчивать школу в СССР, я бы поступал, не знаю куда, но так, чтобы учиться поближе к Мику.


Далеко на юг - отсюда не видать.

Среди желтых пустынь, где нечего ждать.


Что же нам с тобой делать, Мику-моя? Чудеса тут если и бывают, то жестокие. Вариантов три: уехать на автобусе, уплыть одному и уплыть с девушкой; целей одна – сделать так, чтобы было лучше Мику. Мне то ничего не светит, я уже смирился с тем, что послезавтра ее теряю. Сто раз давал себе обещание не привязываться и каждый раз не могу его выполнить.


Там живет существо - не орел, не шакал -

Загадочный зверь. Под названьем Тоска.


– Сенечка, прекрати, а то я сейчас заплачу.


И он плывет через стекло, его движенья легки,

И мне не нужно ничего, я без ума от тоски.


То есть, я сейчас должен что-то сделать не для той Мику, которую я знаю, а для той, что начнет проявляться циклов через десять-двадцать, со слов Ольги. И которая будет абсолютно другим человеком, у которого общего с нынешней Микусей будет только организм да имя. Не лучшим человеком, не худшим – другим, скорее всего очень хорошим, но другим. Поэтому я должен сделать что-то такое, что отложится пусть в ее подсознании, в мышечной памяти, в эмоциях, раз уж я не могу убрать ее страх перед Старым лагерем.


И задыхаясь, я загадочному зверю шепчу:

Я не хочу, я не хочу...


Угу, вот, кажется так. Осталось только решиться и объявить. Но тут Мику-моя не выдерживает издевательств над инструментом и отбирает у меня гитару. Смотрит на меня, тоже хочет что-то сказать, тоже не решается, а вместо этого сама начинает перебирать струны. Да, встаем на паузу и получаем удовольствие. Стоп, а я ведь знаю эту мелодию, и когда-то даже пытался переводить слова. Дожидаюсь припева и негромко пою.


Пыль на ветру,

Все они лишь пыль на ветру.


Мику обрывает мелодию, смотрит на меня, кивает и начинает сначала, только уже со словами и на языке оригинала.

Вот у кого нюх на музыку, так это у Алисы, куплет еще не закончился, а она уже здесь. Смотрит, слушает, потом берет вторую гитару и командует.

– А-ну, пошли на веранду.

На веранде все это исполняется несколько раз. Сперва мной и Мику и на английском, потом Алиса начинает подыгрывать, потом я начинаю петь припев на русском, и на четвертый раз мы с Мику поем на английском, а припев мы втроем на русском.


– Мику, нам нужно в столовую.

Это Лена пришла Мику звать.

– … мне очень понравилось. А русские слова есть?

– Это к Сеньке, он может. – Это уже Алиса.

– Алиска, я тебе смысловой перевод дам, а уж над рифмой и размером сама думай, я в тебя верю.

Тут же набрасываю текст, как я его запомнил и отдаю рыжей, а сам иду в столовую помогать Мику.

После обеда Ольга отправляет нас с Мику за земляникой. Ну да, пользуясь хорошими отношениями с вожатой, я договорился еще с утра, еще перед музыкальным кружком. «Делайте там, что хотите, но, в шестнадцать ноль-ноль, две корзины земляники должны стоять в столовой.»

Наводим с девочкам порядок в столовой, отпускаем Лену, а сами берем там же, в столовой, два красных пластмассовых ведра и отправляемся на остров.

– Сенечка, это ты вон туда каждый раз убегаешь?

Мику устроилась в изгибе березового ствола и смотрит на мост. Точнее это я устроился спиной в изгибе березового ствола, а Мику уже устроилась в моем изгибе. «Сенечка, так удобно, ты бы знал!» Не знаю, как Мику, но верю, что ей удобно. Ну а мои шаловливые ручонки повторяют свой вчерашний путь, губы, впрочем, тоже. Нет, ну удобно же, тут я с Мику-моей согласен. Но уже полчетвертого, пора в лагерь.

– Микуся, а ты не хочешь, на этот раз, составить мне компанию?

Вот и сделал девушке предложение. Пусть я и не смогу ей ничего больше дать, кроме волнующего приключения, но даже это лучше бесполезного просиживания двух недель в музыкальном кружке.

– Я думала не решишься и уже собиралась тебе толстые намеки делать. Знаешь, Сенечка я как-то, сегодня утром, проснулась и поняла, что поверила тебе, твоей правде. И если уж ты говоришь, что я все забуду уже в эту субботу и начну заново, то эти два дня я хочу быть рядом с тобой и хочу помочь своему любимому человеку.

– И тебе не страшно, не обидно?

– Страшно. Немного. Но ты же говоришь, что я просто усну и во сне мне всего лишь сотрут память, а то, что обидно, я надеюсь, что когда-нибудь та, другая я, все равно все вспомнит! И вообще, мы вместе еще сегодня и завтра, и послезавтра! Нам кто-то подарил целую неделю счастья! Сенечка, люди, может, за всю жизнь столько счастья не получают и при этом живут до ста лет! Представляешь, живут сто лет и ни дня счастья, а я, получится, была счастлива целую половину жизни! И еще, Сенечка, я хочу, чтобы ты не грустил, чтобы ты, когда будешь вспоминать обо мне, всегда улыбался, вот! Журчащий Ручей все сказала!

Девушка, которой осталось существовать два дня уговаривает меня не огорчаться этому факту.

– Коробка на Голове услышал Журчащий Ручей. Но нам пора возвращаться к нашему каноэ, иначе Большая Панама снимет скальпы нас обоих, причем пять раз подряд.


Сталкиваю лодку в воду, запрыгиваю сам, сажусь на весла и понеслась работа: занос, разворот лопасти, ввод, проводка, вынос, занос, разворот, ввод, проводка, вынос… И так, двадцать раз в минуту, стараясь не плескать и не разбрызгивать воду. Мику сидит на кормовой банке, а по дороге туда сидела на носу, и откровенно разглядывает меня.

– Сенечка, ты просто какой-то механизм.

– Как романтично! Любимая девушка, обозвала меня железякой.

– Нет, я в хорошем смысле. Приятно посмотреть, как ты гребешь. Очень красиво и ни одного лишнего движения.

Ну да, я долго готовился к этому шоу. Навык, его не пропьешь.

– Хочешь, рубашку сниму?

– Нет-нет, Сенечка. Не искушай меня, а то влюблюсь второй раз.

– Второй? А когда в первый раз было?

Вообще-то шутил, а Мику отвечает серьезно.

– Знаешь, в первый же твой день, когда ты внезапно зашел ко мне в кружок и замер в дверях. Ты, Сенечка, стоял и так холодно смотрел на меня, что я даже испугалась, а потом я разглядела в твоих глазах растерянность и удивление: «Что это она тут делает?», а потом ты пообещал заходить так часто, что еще надоешь. А поняла я это про себя на следующий день, когда ты пришел с обходным и все, что я тогда смогла из себя выдавить, это: «Как хорошо, что ты пришел!», – а потом начала бы тараторить. Хорошо, там Алиса была и перехватила разговор. Так что можешь записать где-нибудь, что девушки влюбляются в тебя с первого взгляда.

Угу, а на четвертый день сами падают в объятия. Что я там про Славю думал? Вношу поправку: наверное все здешние обитатели, а не одна только Славя, одинаково быстры в проявлении и реализации своих чувств, черт его знает, наверное быстротечность их жизни так сказывается. Это я-двадцатисемилетний думаю, если что. А я-семнадцатилетний отвечаю Мику-моей.

– Тогда Ульянка права, я действительно тормоз. Потому что у меня это началось на сутки позже, когда я обернулся в кружке, перед уходом, и увидел твою улыбку.

И оба мы: я-двадцатисемилетний, каким себя считаю, и я-семнадцатилетний, каким меня видят люди, получаем в награду ту самую улыбку.

Причаливаем, привязываю лодку, перебираюсь на колыхающиеся мостки, принимаю ягоду, принимаю Мику. Оба мы смотрим на дебаркадер, оба думаем об одном и том же и оба улыбаемся.

– Микусь, может сбежим с костра?

– Сенечка, я подумаю над твоим предложением.

И, судя по голосу, уже подумала и согласилась.

– Я сейчас с ягодой в столовую, а ты…

– А я с тобой!

Со мной так со мной, мне же приятнее. Беру в каждую руку по ведру, с левой стороны пристраивается Мику, так что за левое ведро держимся мы вдвоем, и бригада сборщиков ягоды отправляется в столовую. Развитие событий вполне ожидаемо: мы заносим ягоду через служебный вход прямо на кухню, попадаемся на глаза помощнице поварихи, та делает повелительный жест рукой, мол, оставьте на столе и выметайтесь, а мы, уже закрывая за собой дверь, слышим, как она кричит куда-то в глубину помещения.

– Микуся и Сенечка ягоду принесли!

Синхронно переглядываемся, вспоминаем слова Алисы и смеемся в голос.

– Знаешь, Сенечка, мне хорошо.

А уж как мне хорошо. Должен стесняться, а мне хорошо.

Теперь, по дороге в кружок, прокрасться мимо Ольги, чтобы не отчитываться о проделанной работе, чтобы не бегать за остальными ингредиентами.

Ольга сегодня в шезлонге. Дремлет, умоталась бедная, вот и дремлет. На цыпочках крадемся мимо вожатой.

– Семеныч, до ужина свободен. – Произносит Дмитриевна не открывая глаз.

– И что, ни муки, ни сахара, ни пива таскать не надо?

Ольга наконец-то смотрит на меня.

– Семеныч, это у… – Ольга бросает взгляд на Мику. – У других вожатых алгоритмы, а у меня здравый смысл и собственное мнение. Случаются. Иногда. Мука и сахар давно в столовой. А пиво… – Ольга манит меня к себе и тихо говорит в самое ухо. – Если найдешь в лагере пиво и угостишь свою вожатую, то размеры моих границ не будут иметь благодарности.

И еще и подмигивает. Госсподя, Ольга Дмитриевна, вы святая женщина! Представляю реакцию ваших двойников на мою фразу о пиве. Нет, вы точно святая.

***
Продолжение в комментах