Дубликат, часть 6
Глава 1 http://vn.reactor.cc/post/2956175Глава 2 http://vn.reactor.cc/post/2967240
Глава 3 http://vn.reactor.cc/post/2986030
Глава 4 http://vn.reactor.cc/post/3004497
Глава 5 http://vn.reactor.cc/post/3021621
Глава 6 http://vn.reactor.cc/post/3051251
VII
Чужие в чужой земле
Оказывается это трудно, по настоящему узнавать другого человека, даже если этот человек тебе нравится. Даже если ты нравишься этому человеку. За шесть часов заместитель руководителя кружка кибернетики и заведующая библиотекой успели три раза поссориться и два раза помириться и сейчас пытались помириться в третий раз.
Началось все с того, что Женя пошутила в своей обычной манере, когда окружающим непонятно, что это: или шутка, или очередная едкость.
— Тебе не поздно еще убежать и сделать вид, что ничего не было.
А Электроник понял все буквально. Ну, почти буквально.
— Если ты так говоришь, значит ты хочешь, чтобы я убежал.
И Женя не нашлась что ответить. Убеждать, что ее не так поняли она не хотела, сказать в ответ: «Ну и скатертью дорога!» — не смогла. Собиралась, но перехватило дыхание.
Были там еще слова, а в результате парочка, собирающаяся распасться не успев сложиться, сидела на лавке. Все там же, в конце библиотечной аллеи, спрятавшись от всех за статуей читающего пионера, каждый на своем конце скамейки, и молчали, отвернувшись друг от друга.
Электроник держался за ручку все того же многострадального портфеля, все искал и не находил в себе силы встать, попрощаться и уйти в кружок. Все таки Жене он не нужен… Женя же, все мучительно пыталась понять, что она сделала не так, что сейчас все рушится. «Сейчас он встанет и уйдет. И всё». Наконец, Сергей решился. Вздохнул, как-то сгорбившись, поднялся на ноги, прихватив портфель левой рукой, повернулся к Жене. «Удачи тебе!» — собирался сказать Электроник, но не успел.
— Спасибо за то, что потратил на меня время. — Женя тоже стояла, наклонив голову так, чтобы в очках отражалось садящееся Солнце, и произносила те слова, которые сумела подобрать, когда поняла, что Сергей сейчас уйдет. Что вот эта мелькнувшая между ними сегодня не любовь, не дружба, не влюбленность, а так, тень взаимной симпатии, это всё, что она получила и получит от жизни. Вообще всё.
— Понимаешь, Женя. — Признается ей Электроник неделей позже, уже в автобусе, когда они сядут рядом и Женя склонит голову на его плечо. — Я вдруг понял, что ты пускаешь солнечные зайчики очками мне в глаза не для того, чтобы дополнительно позлить меня, а чтобы спрятать свои глаза. И тогда увидел тебя. Не умную и симпатичную девочку, которая мне понравилась с первого дня, не стервозную грымзу («Ну спасибо», — подумает Женя), а перепуганную, не знающую что ей делать, девушку, которая прячет свой испуг и растерянность под иронией. Которая еле сдерживается, чтобы не дать себе разреветься в моем присутствии. Которая, действительно, не умеет говорить о каких-то вещах. Я сам не умею, а та девушка — еще хуже. И я нарушил своё правило, рискнул и решил всё про нас самостоятельно.
— А стервозная грымза вдруг увидела твою простоту, Сережа. — Ответит Женя. — Не примитивность, а простоту («Как у отвертки», — пробурчит Электроник), гениальную простоту о которой говорят: «Без страха и упрека». Что бы ты о себе не думал.
А в тот день, портфель упал на скамейку, а Сергей внезапно оказался напротив Жени, взял ее за запястья, и сказал запинаясь, краснея и спотыкаясь через слово: «Тратить время на тебя, Женька, полезно, удивительно легко и приятно. И я собираюсь это так и продолжать». А Женя вдруг уткнулась лицом в Электроника, уронив очки, и, впервые в жизни, заплакала на людях. Парализованный ужасом Сергей только и смог, что обняв Женю дать ей спрятать мокрое лицо у себя на груди, и слушать между всхлипами: «Ты… ты… никто… никогда… никогда не… не называл меня Женькой».
— Ребята, спасибо что пришли. Гораздо приятнее играть для кого-то, даже просто аккомпанировать, чем сидя одной в кружке.
— Тебе спасибо, Мику, — ответила Саша, и продолжила, обращаясь к Максиму, — до дискотечного уровня я тебя подтянула. Еще пару раз позанимаемся, чтобы у тебя все автоматически получалось, и можешь смело приглашать свою «тётю Алису».
Мику смотрела на Сашу с Максимом, стоящих рядом и еще разгоряченных после танца, и любовалась ими. Они так здорово смотрелись вдвоем, оба спортивные, светловолосые, голубоглазые и оба, одновременно, открытые и застенчивые. Жалко даже, что они не вместе. И так не охота их отпускать, потому что они сейчас уйдут и опять сидеть тут в четырех стенах музыкального кружка, в надежде, что кто-то из пионеров вдруг захочет научиться играть на ксилофоне.
— Максим, Саша, а может вы дальше будете заниматься? Ко мне все равно никто не приходит, так что аккомпанемент я вам обеспечу.
Танцоры переглянулись, пожали плечами и: «Мы подумаем», — ответил Максим за обоих.
Все трое вышли на веранду. Уже стемнело и жара отступила, была та самая комфортная температура, когда солнце уже не жарит, а в то же время, прогревшиеся за день, воздух и земля отдают достаточно теплоты, не давая мерзнуть.
— Давайте посидим еще, — попросила Саша, — не хочется расходиться. Только свет не включайте, а то насекомые налетят.
Они присели, вытянув ноги. Мику еще на минутку вернулась в кружок, чтобы поставить там пластинку с музыкой и приоткрыть окно.
— Саш, а ты давно танцуешь? — Спросил Максим.
— Да сколько себя помню, — рассмеялась Саша. — Бальные танцы. Поэтому мне до дискотечного уровня ой как тяжело опускаться, цени. Исключительно ради тебя и Алисы.
— А я, — Максим решился признаться, — подглядывал как ты танцуешь, Саш. Это не бальные. Скажи, почему ты стараешься, чтобы тебя не видели?
— Все подглядывали. — Саша, просто пожала плечами. — Ну, не все, конечно. Видишь ли, Максим, те соло, это просто для души. И как часть души. Вот у Мику — музыка, у той девочки, которая написала сказку и подписалась «Мику Хатсуне», у той слова. А у меня вот такие танцы соло. Я не против если кто-то увидит кусочек моей души, но раскрывать свою душу специально для публики я не готова.
Саша прикрыла глаза и кивнула сама-себе, своим мыслям и замолчала.
Мику, непривычно немногословная, спросила.
— Максимчик, завтра собрание отряда, ты готов?
— Нет, Мику. А как я должен к нему подготовиться? Клятву страшную выучить? Или подойти к каждому из вас и попросить проголосовать за меня?
— Вообще-то, — вмешалась Саша, — все и так проголосуют за тебя. Собрание не для этого, а для того, чтобы ты имел возможность отказаться. Что понять, куда ты попадаешь, ты еще не сможешь. Но, если внутренний голос против, то лучше будет к нему прислушаться. Так мне вчера Лена сказала, только не выдавайте меня.
Они посидели еще немного, обсуждая странности в поведении Лены и Алисы. Вспомнили и про физруков. «Но откуда-то же появилась эта папка. И подписано моим именем и моим почерком, Сашенька, Максимчик. И я чувствую, что могла бы так написать, ну пусть не так хорошо, но похоже. А Леночка и Сенечка отвечают совершенно непонятно». А потом кончилась пластинка
— Пойду я, — Саша вспомнила про время, — спать скоро, а надо еще душ после танцев принять. Максим, я и о тебе договорилась с Ульяной. Пошли, я тебя вперед пропущу, а то тебе еще отбой играть.
Они отправились, каждый к своему домику, за полотенцами, договорившись встретиться у столовой. А Мику смотрела вслед Максиму, уходящему по освещенной аллее, и думала, что пусть эти двое и не влюблены друг в друга, но кажется у Саши появился хороший друг, и это здорово. Потому что Леночка, она замечательная девушка, но иногда ее бывает так трудно понять.
Шурик лежал, глядя в потолок, и ждал, когда угомонится Сыроежкин. Очень хотелось, не дожидаясь утра, пойти и посмотреть на результаты расшифровки. Но, во-первых, было неудобно перед напарником за то, что первое испытание провел без него. А, во-вторых, вдруг там записалось что-то такое, за что потом перед Сергеем будет стыдно.
А сосед по домику все никак не хотел затихать. Ходил по комнате взбудораженный, что-то фальшиво напевая, все порывался рассказать Шурику, какая замечательная девушка работает в библиотеке и выяснял, не припрятан ли у Шурика в чемодане бутылек с одеколоном. А потом, когда уже улегся, все мечтательно вздыхал и ворочался сбоку набок и уснул только ближе к полуночи. Шурик подождал еще минут тридцать, дожидаясь, когда дыхание у соседа успокоится, после чего встал и, не одеваясь, осторожно вышел на крыльцо, прихватив с собой одежду.
Лагерь еще не уснул до конца. Еще горел свет в отдельных домиках, слышно было, как кто-то мелкий, ступая бесшумно, но выдавая себя сосредоточенным сопением, крадется от домика к домику, еще можно было нарваться на вожатую, совершающую вечерний обход. Шурик, не зажигая фонаря над дверью, оделся и, избегая чужого внимания, свернул направо, чтобы обогнуть темное здание административного корпуса с северной стороны и, через полосу молоденьких сосенок выйти на дорожку, соединяющую музыкальный кружок с главной аллеей.
То, что он плохо ориентируется в ночном лесу, Шурик понял почти сразу. Захотел повернуть назад, на свет фонарей освещавших аллею, но, услышав как хлопнула дверь в крайнем домике, передумал: «Еще не хватало, чтобы увидели, как я из кустов выбираюсь». Поэтому оставалось двигаться только вперед, используя для ориентировки исключительно внутренний компас потомственного горожанина, не бывавшего никогда дальше городского пара с аттракционами, куда восьмилетнего Шурика водила мама. Это было… нелегко. Паутина липла к лицу, ноги спотыкались о кочки, ветки норовили сбить очки с лица и приходилось очки придерживать левой рукой, потому что со зрением минус четыре передвигаться без очков в ночном лесу остается только на ощупь. Так что, когда впереди показался свет, Шурик обрадовался и зашагал энергичнее. «Кажется это фонарь и я вышел к поперечной аллее. Сейчас мне налево и я окажусь на перекрестке».
— Ой, Сашенька, а что ты здесь делаешь? Ты ко мне пришел? Но уже поздно. Я вот задержалась у себя в кружке, играла и думала, думала и играла, пересела в кресло и задремала. А проснулась — уже поздно. На часы посмотрела — отбой давно был, а я и не слышала. А жалко, мне так нравится, Максима слушать ведь когда живой человек играет, это гораздо лучше чем запись.
«Вот ведь, как не вовремя!»
— Здравствуй, Мику. Я… гулял. И заблудился в лесу, и к твоему кружку вышел случайно.
«Сейчас пойдут разговоры, — подумал Шурик, — она же не удержится. А попросить не болтать, так еще хуже выйдет. Хотя, попробую. Девочка она добрая, — «Микс!», мелькнуло в сознании, — и понимающая, хоть и болтушка».
— Мику, можно тебя попросить об одной вещи?
— Конечно, Сашечка. — Мику вся подалась вперед.
— Не рассказывай никому, что я заблудился. Неудобно.
— Конечно-конечно, Сашечка. Я — могила! Но, пойдем, я тебя до домика провожу, вот тропинка. А то ты опять куда-нибудь заблудишься. — Приговаривая так Мику убирала хвою, сор, мелкие веточки с одежды Шурика, материализовав откуда-то носовой платок и поплевав на него, стерла паутину и попыталась оттереть следы смолы с лица. — Только… Сашечка, может тебе сначала к умывальникам? Мыло и полотенце у меня в кружке есть. А я подожду.
Вот к умывальникам идти было совершенно незачем. Еле-еле удалось доказать Мику, что до клубов идти ближе и по асфальту, что там есть раковина, что там есть и полотенце, и мыло. Но отделаться от Мику не удалось и Шурику пришлось идти, сопровождаемому японкой, по самой середине ярко освещенной аллеи, под ее бесконечное щебетание, привлекая внимание всех, кто хотел и мог это увидеть. Кажется кто-то увидел, кажется чья-то тень мелькнула от фонаря в кусты: «Ну все, Сашечка, теперь нас точно в парочку запишут», — но Шурику было все равно. Шурик оставив щебетанье Мику, как звуковой фон размышлял, как ему, достаточно вежливо и не обижая, избавиться от общества японки, но так ничего и не успел придумать.
— Вот и пришли, Сашечка. Ой, а там же ваша машина, мне Сережа про нее рассказывал, когда табуретку в кружке просил. А можно на нее посмотреть?
Пришлось сначала показывать. А потом пришлось, выполняя обещание Сыроежкина, усадить Мику на вращающийся табурет и сделать запись.
— Нет-нет, Сашечка, я понимаю, что Сережа будет обижаться, поэтому буду делать вид, будто завтра я в первый раз все это вижу. — Мику посмотрела на Шурика непривычно серьезно, будто решая, можно ли тому доверять. — Понимаешь, для меня это очень важно. А когда можно будет увидеть результаты?
А вот с результатами было не ясно. Потому что пока Мику рассматривала интерьеры кружка кибернетики, пока она хихикала, сидя внутри клетки: «Я обезьянка Мику, умею петь и играть на всех инструментах. Дорогая публика, подходите поближе, не стесняйтесь! — И, внезапно погрустнев. — Сашечка, неужели я и есть всего лишь такая забавная ученая обезьянка?» Пока Мику крутилась, совершая один оборот за десять минут, на своем табурете, непривычно печальными глазами наблюдая за Шуриком. Тот сидел перед монитором и пытался понять, что же выдала ему программа расшифровки.
Теоретически, это должно было быть что-то вроде отдельных кадриков, сменяющих друг-друга как слайды и склеенные в тридцатисекундный ролик. И эти кадрики должны были служить подсказками для самого Шурика, или того, кто там перед этим сидел на вращающемся табурете. Большего, от имеющийся у кибернетиков аппаратуры, и ждать было нельзя. А сейчас, с разрешением 640 х 200, с монитора на Шурика смотрело его собственное лицо, ну, почти его собственное. «Кто-то меня состарил, лет на двадцать, — подумал Шурик, — где-то ошибка в программе. Утешает одно, какой-то результат мы получили».
Шурик запустил программу дешифровки, помог выбраться из клетки Мику, и машинально, совсем не задумываясь и не слыша себя, ответил на ее вопрос, заданный десять минут назад.
— Мику, если даже и так. То, задав себе такой вопрос, ты сделала первый шаг из клетки. — А потом, уже придя в себя, продолжил более впопад. — Результаты будут завтра утром, но где-то я ошибся, поэтому истолковать их правильно, скорее всего, не получится…В общем, завтра после подъема встречаемся здесь.
Они, вдвоем с непривычно притихшей Мику, прибрали все в кружке как было, заперли здание. Шурик проводил девушку до перекрестка, откуда Мику убежала по боковой аллее зацокав каблучками. «Нет-нет, Сашечка, дальше провожать не надо, дальше я сама, короткой дорогой». А Шурик, вернувшись к себе в домик, проспал без сновидений до самого подъема, даже не задумавшись о том, что уверенно добрался до него, тоже через лес, тоже самой короткой дорогой, так, как будто исходил тут все на тысячу рядов.
Утром, однако, никто и ничего не сказал про то, что видел, как Шурик и Мику поздно вечером, вдвоем шли к клубам, а потом возвращались обратно.
Протрубил в горн Максим, убежала Сашка на стадион, пионеры, пользуясь тем, что никто не гоняет на зарядку, начали медленно выползать из домиков и перемещаться в направлении умывальников. Счастливый Сыроежкин с первыми звуками горна подскочил и убежал на пост к домику Жени.
Вожатая, додремывая в шезлонге, наблюдала за постепенным пробуждением лагеря и думала о том, что завтра прибывает опоздавший пионер, что придется селить Алису у себя, а опоздавшего, вместе с Максимом, — в Алисином домике. «Ох и ругаться будет Рыжая». Небо с запада постепенно затягивало тучами, да еще и неприятный такой ветерок потянул с реки. «Кажется, погода все портит, кажется весь день будем сидеть по домикам».
Прозвучал сигнал сбора, пора и на линейку. Нет, горнист в лагере, это, действительно, здорово. Ольга поднялась и пошла на площадь, чтобы там довести до пионеров программу сегодняшнего дня.
— Лагерь, по отрядам, на линейку. Становись!
Семен сзади чуть слышно фыркнул, он всегда фыркает при этой команде, но ничего не объясняет.
Средний отряд подгоняемый Ульяной встал на свое место. Прибежали малыши, построились. Солидно выступили старшие: Мику, Лена, Саша, Алиса на правом фланге. Стоп, а где остальные? Но спрашивать не пришлось, со стороны домиков прибежали Женя с Сергеем Сыроежкиным, а со стороны клубов — Шурик. Все на местах?
— Равняйсь! Смирно! Вольно!
Можно начинать.
— Дорогие пионеры, сегодня седьмой день смены… — Как обычно, в эти минуты, разум у Ольги отключился, а текст пошел на полном автопилоте. — …а программу спортивного праздника до вас доведет мой заместитель.
Семен вышел вперед, оглядел пионеров.
— Вот скажите, товарищи пионеры. А чего вы ждете от сегодняшнего праздника?
«Бега!», «Плавания!», «Футбола!» — раздались выкрики с мест. На слове «Футбол» Семен заинтересованно повернул голову в сторону кричавшего, но промолчал. «Поспать!» — все засмеялись, Ольга поджала губы, а Семен одобрительно кивнул.
«Клоун, — беззлобно подумала Ольга, — сейчас скажет, что...». Ничего Семен не сказал, потому что серые и низкие тучки уже начали сеять дождиком, сперва мелким, но постепенно все более и более сильным и увереным.
— Лагерь. Напра-во! В столовую, бегом, марш! — физрук не стал дожидаться решения вожатой и перехватил инициативу.
А уже под хорошим таким ливнем, оставив Ольгу с Ульяной управляться в столовой с пионерами, побежал с Алисой к складу за плащами: прозрачными накидками из пленки, красными для малышей, желтыми для среднего отряда, синими для старшего и бесцветными для персонала.
Женя в хорошем настроении и Женя в настроении обычном, это два разных человека. Начиная с самого утра, когда поздоровалась с куда-то торопящейся соседкой, и выбежала навстречу Сергею, нет — Сереже.
— Доброе утро, я рада тебя видеть.
— А как я рад, Женя.
И вот это: «как я рад», — еще добавило градус счастья. Даже торчащие у Сергея из кармана шорт полотенце и зубная щетка вызвали только умиление. Что может быть романтичнее совместного утреннего похода к умывальникам и обратно? Зашла Мику, необычно грустная и серьезная, кивнула Сергею.
— Женя, Сережа, не опоздайте на линейку.
Кажется, Мику едва сдерживала слезы, но это парочку сейчас не интересовало, парочка сейчас была самодостаточна. Потом была совместная романтическая пробежка к домику Сергея, чтобы тот оставил там свои умывальные принадлежности, романтическая пробежка на площадь. Романтическая линейка, когда можно стоять рядом и поминутно оглядываться друг на друга, и касаться случайно руки, взяться за руки ни Сергей, ни Женя пока еще не решались. Романтическая пробежка под дождем к столовой, когда Сергей все норовил стащить с себя рубашку, чтобы прикрыть ею Женю.
В столовой Женя перехватила взгляд Шурика.
— На тебя Шурик ворчать не будет? Если будет, ты скажи мне. Я его на место поставлю.
— Не знаю, — Сергей легкомысленно пожал плечами, — сейчас провожу тебя до библиотеки и проверю.
Они забрали у Семена накидки и, стараясь идти по поребрику, чтобы не намочить ноги, побежали под дождем в библиотеку.
И вот, после того как Сергей убежал наконец в свой кружок. «Женя, у меня там сегодня опыт важный, я побежал!». После того, как Женя десять раз поправила на нем капюшон накидки, прежде чем выпустить из помещения библиотеки, после того, как следила за ним в окно и махала рукой, пока Сергей не скрылся за поворотом аллеи. Женя включила настольную лампу и, выбрав книжку, соответствующую настроению, романтическую и теплую, устроилась в кресле, закинув ноги на журнальный столик. Пролистала пару страниц, подняла глаза на зеркало, но под этим углом отражения своего не увидела. Поэтому произнесла просто, обращаясь в пустоту: «Я хочу сказать, Евгения, что вы, определенно, влюблены. Это замечательно, но, если бы не ваша мнительность, вы бы не потеряли целую неделю так бездарно». Улыбнулась своим мыслям и продолжила чтение под шум дождя. Почти невероятно, что кто-то из пионеров соберется в такой ливень в библиотеку. «И как там Сережа? Не промок ли, пока бежал в кружок? Надо будет, чтобы он телефон сюда провел. Из кружка в библиотеку. Тогда, в следующий раз я буду знать, что с ним все в порядке».
*Продолжение, в комментариях.
Подробнее
Фанфики(БЛ),Бесконечное лето,Ru VN,Русскоязычные визуальные новеллы,Отечественные визуальные новеллы,Визуальные новеллы,фэндомы,Дубликат(БЛ),Женя(БЛ),Самая начитанная девочка лета!,Электроник(БЛ),Шурик(БЛ),Мику(БЛ),и другие действующие лица(БЛ)
Еще на тему
И первое, что он увидел, был зад знакомого автобуса, торчащий из кювета. Тут же стоял побитый БТР около которого кто-то бинтовал кого-то. Но это было не важно, на пассажирах автобуса не было ни царапинки, но и живых среди них тоже не было. Некоторые еще дышали, но это уже было не важно.
Когда начали изучать первых двойников, когда начали изучать их оригиналов, обнаружили в мозгу, сперва у людей-копий, потом у высокоинтеллектуальных животных, а потом и всех людей некую область, отвечающую за его личное Я. Своего рода маяк-идентификатор. И, в недрах института Глафиры Денисовны, возникла теория, одним из пунктов которой было так называемое нейтринное кольцо. Считалось, что таких колец существует бесконечно много, и каждой человеческой, или не человеческой, личности соответствовало одно кольцо. Как только личность осознавала себя, сразу же устанавливалась связь между ней и свободным, на тот момент, кольцом. Пессимисты утверждали, что это не более, чем математическая конструкция, мол, где вы видели нейтрино вживую, да еще и в составе кольца из себе подобных. С точки зрения энтузиастов, такие кольца действительно существовали в некой, сопряженной с нашей, вселенной с иными физическими свойствами и связь между вселенными осуществляется через пространственные вакуоли, подобные той, где находился пионерский лагерь «Совенок», и принадлежащие одновременно обеим вселенным. Как бы то ни было, но теория работала. Находясь внутри вакуоли можно было скопировать такое кольцо, и тогда появлялось несколько организмов-копий, можно было воздействовать на кольцо, изменяя характеристики организма, а можно было разорвать связь кольца и организма. Организм при этом прекращал функционировать, мгновенно и безболезненно. То, что создавалось в лаборатории Александра и испытывалось на полигоне, как раз и разрывало такую связь, создавая при этом временную вакуоль, прямо внутри нашего пространства. Из этой штуки и выстрелили по автобусу. Целились в БТР, с тем, чтобы пассажиров автобуса захватить в заложники, а попали в автобус. Просто временная вакуоль образовалась вокруг объекта с наибольшим числом организмов. То, что нападавшие были уничтожены Александру было уже все равно. Дальнейшее в памяти Александра сохранилось плохо, отрывками. Вот он лезет внутрь автобуса, вот он берет из руки Яны-младшей бумажку с номером телефона, вот он сидит на асфальте перед автобусом, а вот он уже в салоне самолета.
В институте к трагедии Александра отнеслись с пониманием и не тревожили. Все хлопоты по сворачиванию лаборатории и подготовке к эвакуации взял на себя его заместитель, а Александр сидел у себя в кабинете и только рассматривал фотографию жены и дочери. Хотел убить себя, но никак не мог решиться. Поэтому, когда загорелся маяк, Александр полез тушить пожар, не взирая на очевидную опасность и не ошибся. Ожоги, отравление газами, выделяемыми горящим пластиком. Ему оставалось жить не более двух суток, когда Виола решилась и вот так, впервые, не считая себя самой, на практике создала настоящие организмы-подлинники: Александра и Анатолия, тоже пострадавшего при пожаре.
Мику, проснувшись, сразу вспомнила об окончании вчерашнего вечера. О Шурике, испачканном, взъерошенном и непонимающем, куда он попал, выпавшем на нее из кустов, когда Мику запирала здание музыкального кружка. О совершенно материнском желании этого Шурика умыть и почистить. О визите в кружок кибернетики и загадочной установке, стоящей в центре помещения, прямо на столе. Установка чем-то напоминала гигантскую клетку, а Мику, оказавшись внутри, почувствовала себя экспонатом какого-то вивария. И улыбнулась словам Сережи: «Мы собираемся познать тайны человеческого мозга, Мику, — Сыроежкин, когда начинал говорить о науке, всегда говорил пафосно и с придыханием, — прочитать забытые воспоминания и понять механизмы мышления!» А потом всплыл в памяти недавний сон: журчащая за бортом лодки вода и надвигающаяся громада моста, на фоне черной тучи, пустой общий вагон, по которому сквозняк гоняет какие-то бумажки, промороженный автобус, зимний город, где она никогда не бывала, толстая тетка буфетчица, наливающая кофе, спутник, на лицо которого нельзя смотреть. И непонятное желание заботиться о Семене с Ульяной, оберегать их от всего плохого. «Нет, они очень хорошие люди, но почему к той же Саше я ничего такого не чувствую?» И, как-то интуитивно почувствовав, что завтра будет поздно, уговорить Шурика на эксперимент: «Сашечка, ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, мне это очень важно, и именно сегодня, сейчас!» А потом нужно было сидеть неподвижно и ни о чем не думая на вращающемся табурете, смотреть на медленно поворачивающиеся вокруг тебя стены и стараться ни о чем не думать.
И вот сейчас Мику, обогнав Шурика, стояла на высоком крыльце клубов, нетерпеливо притоптывая левой ногой. Что-то изменилось в нем за ночь, что-то появилось еще, что иногда диссонировало с образом рассеянного ученого, а что именно — Мику пока понять не могла.
— Доброе утро, Мику.
Вот и опять. Вчерашний Шурик, скорее всего, забыл бы поздороваться. И взгляд его изменился: цепкий, слегка удивленный чему-то и печаль пополам с тоскою, на самом дне.
— Доброе утро, Сашечка. С тобой все в порядке?
— Что? А, да, конечно. — Нет, это уже прежний Шурик.
В кружке ничего не изменилось. Сразу бросились в глаза оставленные вчера Шуриком около раковины полотенце и мыло, а потом уже Мику обратила внимание на видеомагнитофон промотавший кассету и отключившийся, и мигающий курсором монитор. И торчащие отовсюду острые железки, провода, инструменты, так что приходилось перемещаться, придерживая юбку обеими руками. Шурик скинул со стула стопку каких-то чертежей, сел перед монитором, и начал набивать на клавиатуре последовательность команд, читая появляющиеся ответы и удовлетворенно кивая или морщась, в зависимости от отклика.
— Вот, Мику. Как испытуемому, тебе предоставляется право самой нажать на кнопку и первой посмотреть результаты расшифровки твоей памяти. Ты внесла бесценный вклад в развитие науки о человеческом мышлении, в раскрытие тайн мозга. — А потом вдруг взгляд и интонации Шурика изменились, и он вполголоса, и с явным сочувствием, добавил. — Знаешь, посмотри это сама, одна, а потом сама решишь, что с этим делать. — Но сразу же опять возник старый Шурик и продолжил с напором. — Интересы науки, Мику, требуют отказаться от личных капризов!
Шурик вышел, оставив Мику наедине с компьютером, а девочка, усевшись на еще теплый стул, занесла руку, зажмурилась и отчаянно нажала на клавишу «Ввод».
Александр Трофимов-подлинник, на второй цикл окреп настолько, что Виола отпустила его из медпункта. Он сидел в трехэтажном модуле, в своей бывшей лаборатории и смотрел, как на площади у ног истукана совещается о чем-то весь оставшийся персонал института: Глафира Денисовна, Виола-подлинник, Анатолий-подлинник и Семен Персунов-дубликат. Последний официально не относился к персоналу, но, каким-то образом, сумел влиться в остатки коллектива, может быть как представитель многочисленных бессознательных миксов и копий. Александра это особо не интересовало, Александр занимался исключительно личными делами.
Когда галлюцинации — побочные эффекты переноса сознания и фантомные боли — наследство умершего старого тела прошли, когда прошел психологический шок и Александр примирился со своим новым статусом, он вернулся мыслями к своей погибшей семье. Новый же статус подсказал ему и выход. То, что было неприемлемо для оригинала, казалось возможным для подлинника. Александр решил воссоздать Яну.
И вот, пока остальные четверо переводили Сеть в автономный режим функционирования, пока корректировали систему циклов, пока корректировали топологию Сети, оставив непосредственный доступ к Шлюзу только из двух узлов, Александр творил.
Нужно было: создать компактное электронное устройство имитирующее ряд сигналов человеческого мозга, разработать конструкцию робота и заучить ее наизусть, закинуть в первый узел сети необходимые для строительства робота материалы, продумать и запрограммировать виртуальную личность-копию, Шурика Трофимова.
По плану, Александр закладывал в первом узле, в пещере, это самое электронное устройство, как он его однажды назвал «ловушка для души». Вся задача этого устройства состояла в том, чтобы, имитируя человеческий мозг, привязать к себе нейтринное кольцо. Практически, вероятность этого события была минимальной и ждать предстояло долго. Чтобы не тратить время Александр потребовал стереть свое сознание Выключателем и жил в своем узле, как и все его копии в своих. Но на одиннадцатый день двухнедельного цикла сознание возвращалось к Александру и он спускался вниз, в пещеру к своему прибору, проверяя, не сработала ли ловушка. Что при этом происходило с его копиями Александра не интересовало, эгоизм тоже является движущей силой Вселенной, наравне с любовью и ленью.
И вот, в первый цикл пребывания Семена в лагере бабы Глаши, Александр увидел, что ловушка сработала. Еще цикл ушел на создание робота. На одиннадцатый день второго цикла Семена, Александр отпустил робота и стал ждать.
Робот должен был уехать на автобусе в Шлюз и там остаться. Опять же, на одиннадцатый день цикла, вокруг поселка возникал туман — видимый результат взаимодействия двух вселенных. Нейтринное кольцо, пойманное прибором-ловушкой, должно было клонироваться, и из тумана к роботу должен был шагнуть новый стерильный организм.
На этом судьба робота, как временной личности должна была завершиться. Робот, обнимая стерильный организм, превращался в антенну, принимающую всё, что осталось от обеих Ян в инфосфере Сети и формируя личность стерильного организма. Похожим образом создавались миксы, только там записывались те или иные таланты и навыки организма, а не его личность. «Воскреснуть» могла только одна Яна: или жена, или дочь. Александр был согласен на любой вариант.
Но Александр был гением. И наделил кошкоробота Яну избыточными мощностями, наличие собственного нейтринного кольца сделало из нее личность, а возможность пользоваться вычислительными мощностями системы подарило интеллект. И еще кошкоробот Яна, по своему, но подружилась с Семеном. Все это привело к тому, что записанная в памяти робота программа действий оказалась стертой кошкоробот Яна обрела свободу воли, а Яна-человек так и не появилась.
Ресурсов, чтобы повторить попытку у Александра не было. После этого ему только и оставалось, что убивать себя каждый цикл, в надежде, что в Шурике активируется его собственная, Шурика, личность, которая навсегда сотрет Александра.
Шурик сидел на крыльце клубов и курил. Маловероятно, что сейчас его кто-то поймает с сигаретой, да и наплевать ему было на это. Приступы чужих воспоминаний накатывали волнами, почти полностью при этом подавляя личность Шурика. «Вот теперь ты знаешь всё, — прошелестело в голове, — я надеялся, что ты активируешься, тогда бы ушел спокойно. А сейчас, я не уверен, что ты перейдешь в следующий цикл не отключившись. Но ты, читая, стер мою память. То что я еще функционирую, это инерция, это скоро пройдет. Спроси Семена, как это выглядит снаружи, он видел и сам участвовал в таком, со всех трех сторон баррикады».
— Александр? Подожди! — закричал Шурик, не задумываясь, что кто-то еще его может услышать.
«Ты теперь Александр, и других нет», — отпечаталась в голове чужая мысль. И, с каким-то щелчком, незримый собеседник исчез. Болело сердце.
Хлопнула входная дверь, из клубов, придерживаясь за столбы крыльца и перила вышла плачущая Мику. Шурик услышал сквозь всхлипы: «Ничего, цирковая обезьянка Мику, она сильная, она справится».
Мику пошатнулась и, чтобы не дать ей упасть, Шурик подхватил японку.
— Ты тоже вспомнила то, что нельзя вспоминать?
Они осторожно присели на верхнюю ступеньку крыльца.
— Сашечка, скажи, Сережа, он уже записывал свою память на твоей машине? — Мику не ответила прямо. Но и этого было достаточно.
— Нет. После завтрака.
— Это хорошо, Сашечка. Потому что твоя машина не должна существовать.
— Да. Я все сделаю, не беспокойся.
— Ты готов, Шурик?
— Давно уже. Включай, да начнем запись. А то потом еще программе до обеда расшифровывать.
— Шурик, а ты знаешь, что Женя…
— И что же она?
Сыроежкин был влюблен, ему было не до того, и был ограничен системой, которая слегка корректировала приоритеты в его восприятии. Поэтому он не замечал ни отсутствие энтузиазма в репликах Шурика, ни того, что тот откровенно тянет время, интересуясь подробностями Жениной биографии.
Поделившись с напарником, наконец, переполняющими его чувствами и эмоциями, Сергей вспомнил, зачем пришел.
— Включаю. Отсчет по команде «Ноль». Три, два, один. Ноль!
А в лабораторном журнале кружка добавилась запись: «10-05, начало эксперимента. Первая в истории запись памяти человека! Испытуемый — Александр Трофимов, оператор — Сергей Сыроежкин» — Очередная порция пафоса от Сыроежкина.
А пока Шурик совершал свой десятиминутный оборот, пока на экране осциллографа электронный луч рисовал, вместо окружности, диковинные кривые, символизирующие запутанность процесса мышления, Сыроежкин с тоской поглядывал то на часы, то на входную дверь и думал: «Как хорошо, что сейчас запишем, а программа расшифрует без нашего участия, и я сразу побегу в библиотеку. Надо бы телефон в кружок провести, а то завтра засядем за анализ результатов, а я буду беспокоиться, как там Женя?» Жужжал привод табуретки, дождь, разошедшийся не на шутку, колотил по стеклам, шуршал видеомагнитофон. Электроник скучал, глядя в окно, в направлении библиотеки и ждал, когда пискнет десятиминутный таймер. «Еще шесть минут, пять с половиной, пять...»
В отмеренный срок Сергей выключил установку, поменял в видеомагнитофоне кассету, помог, зацепившемуся рубашкой Шурику выбраться из клетки, внес новую запись в лабораторный журнал, и сам полез внутрь клетки.
— Сергей, ты готов?
Что-то было не так в голосе партнера. Отсутствие энтузиазма? Нет, не может быть! Шурик же настоящий стальной фанатик науки. Он даже на отношения между Сергеем и Женей смотрел с той точки зрения, чтобы они не мешали занятиям в кружке. И все же, что-то было не так. Эта мысль мелькнула и исчезла, Электроник принял устойчивую позу, так чтобы голова оказалась на продолжении оси вращения табурета и ответил Шурику: «Готов!»
— Три, два, один. Ноль!
И стена с окном медленно поползла слева направо, а шкаф начал вплывать в поле зрения. Предстояло самое трудное, усидеть десять минут, не думая о Жене. Вообще ни о чем не думая, но, главное, о Жене. Электроник прикрыл глаза и представил перед собой белую, слабо светящуюся стену, за которой остался весь внешний мир. Женя… Нет, прости, Женя, но наука иногда требует самоотречения. Женя…
Пискнул таймер, десять минут пытки безмыслием истекли. Табурет прекратил вращаться, Сергей открыл глаза и полез из клетки наружу. Шурик уже отключал приборы и подключал видеомагнитофон к компьютеру.
— Ну, кого первого дешифруем?
— Шурик, как хочешь, давай тебя. Или меня, мне все равно.
— Хорошо, тогда меня. Сейчас одиннадцать, раньше пяти вечера ничего не будет, можешь заниматься своими делами. А мне неохота, в такой дождь, лишний раз по улице бегать, я здесь поработаю.
Сыроежкин благодарно кивнул, натянул носки, сушившиеся над плиткой (он успел промочить ноги, пока бежал в клубы), снял с вешалки накидку и, попрощавшись, вышел на крыльцо.
Дождь разошелся не на шутку: напротив крыльца, на всю ширину главной аллеи, от поребрика до поребрика, разлилась лужа, вся в желтых разводах пыльцы. Крупные дождевые капли выбивали пузыри на поверхности. Вода достаточно быстро текла в сторону стоянки, чтобы там уйти в кюветы и, через дренажные канавы и овраг, попасть в реку, где-то между Старым лагерем и Периметром. Сыроежкин посмотрел на лужу, посмотрел на свои ноги в свежевысушенных носках, обутые в дырявые сандалии, разулся, снял носки, засунув их поглубже в карман шорт, и, держа сандалии в одной руке, а другой придерживая накидку сбежал с крыльца прямо в лужу. Из под навеса, под сильный дождь. «Женя, я уже бегу, ставь чайник!»