Виола(БЛ), Yuri(VN)

Глава 15: «звёзды, жёлтый кирпич и красные кнопки»

 предыдущая глава

(через недельку, если удастся, закину интермедию, разделяющую второй и третий день)

      — Любопытно, — протянул брат, просунув голову в дыру, — кто-нибудь из присутствующих в курсе, что это за подземка?
      — Армейские коммуникации. Тридцатых годов. Может, начала сороковых, — я припомнила краткий экскурс от Электроника.
      — И всё-то ты знаешь, — Андрей, не отвлекаясь, вертел головой из стороны в сторону, пытаясь разглядеть что-то сквозь темноту. — Позволь спросить, откуда?
      — Тебе этого знать не нужно.
      — То есть как — не нужно?
      — Слушай, я не обязана раскрывать свои источники.
      — Просто ответь, это как-то связано со вчерашним гхм… инцидентом?
      — Нет.
      — Значит, Алиса рассказала.
      — Да какая разница?
      — А такая, что раз Алиса знает про эти туннели, то может знать и мелкая, зря её что ли в лес так тянуло? А теперь подумай. Что если Алиса нас не слышала потому что… Стоп! А ведь обвал произошёл только что, а значит, где-то в лесу есть ещё один вход…
      — То есть, — я подытожила, — я правильно понимаю, что ты собрался лезть внутрь?
      — У тебя есть другие варианты? Если к утру не вернёмся в лагерь с рыжей в охапку, то вляпаемся по самое некуда!
      — Да мы и так уже вляпались, как ты не видишь?! От твоих авантюрных идей наше положение только ухудшается!
      — Ань, не валяй дурака!
      — И слышать ничего не желаю! Я остаюсь тут и буду ждать, пока нас кто-нибудь не вытащит.
      — Струсила, значит, — раздражённо ответил брат. — Хорошо. Тогда я один пойду, а вы сидите в яме.
      — Ну и кто теперь дурака валяет? Упёрся рогами как баран…
      — Это потому, что не отступаю при первых серьёзных трудностях в отличие от некоторых!
      — Формальная логика! — я ткнула пальцем ему в лоб. — Путаешь причину и следствие, болван!
      — Тебе-то с каких пор не похрен? От тебя вообще сейчас ничего не требуется, сиди да мёрзни!
      — Да прекратите вы ругаться или нет?! — воскликнула Славя, до этого не вмешивавшаяся. — По вашей вине человек пропал, завтра весь лагерь на ушах из-за нас будет, а вы спорите тут, кто кого умней! Как не стыдно?
       Я стала ждать продолжения, но Андрей заткнулся. Вот это прорвало улыбашку.
      — Анна права, — Славя убавила громкость. — И так дров наломали, нехватало ещё в туннелях потеряться, но если Алиса где-то там, нельзя просто сидеть и ждать, пока что-нибудь случится.
      Она протянула брату фонарик.
      — Славь, спасибо за поддержку…
      —Только далеко не уходи. Проверь коридор в обе стороны, а потом решим, как дальше быть.

***

      — Ну, что там?
      — Сверху проводка висит, но лампочек в патронах нету! Должно быть, при консервации всё выкрутили!
      — Это наши натаскали! Есть там что?!
      — Что-то типа обвала устроит?! —отозвался брат.
      — То есть как — типа? — не поняла я. — Обвал или есть, или его нет совсем!
      — Стены смяты! Обшивку коридора как будто в прокатном стане зажевало!
      — А. Ну так назад давай!
      — А то бы я не догадался!
      — Так откуда ты про катакомбы эти знаешь? — спросила Славя.
      — Электроник рассказал, — я решила ей не врать — всё равно улыбашка до правды докопается, если захочет. Однако о подробностях до прямого вопроса лучше умалчивать.
      — О как, — голова брата вынырнула из тени, — и давно вы с ним?
      — Мы с ним что?! — я угрожающе повысила голос.
      — Не, ничего. Хотя Элек парень вроде нормальный, чего стесняться?
      — Потом шутить будешь, попробуй в другую сторону пройтись.
      — Ай, ну тебя…
      — Взаимно.

      — Славя? — по моей спине забегали мурашки величиной с яблоко каждая. Или каждый? У мурашек вообще есть форма в единственном числе для определения рода? Вряд ли. Ай, да неважно.
      — Да?
      Славя стояла посреди ямы и вглядывалась в чуть-чуть посветлевшее небо. Внутри меня что-то орало. Никогда ни перед кем не извинялась, но пожалуй, Андрей прав и надо бы уже прекращать быть такой сволочью. Это, в конце концов, контрпродуктивно.
      —  Где старый корпус примерно?
      — Там, — она махнула рукой примерно в том же направлении, куда сейчас топал по коридору туннеля Андрей.
      — Знаешь, — собрав волю в кулак, я дождалась, пока брат уйдёт за предел слышимости, — я была неправа на твой счёт. Наверное, мне стоит извиниться за всё, что наговорила тебе утром. Я… в общем… Прости меня за…
      —  Я и не обижаюсь, — она снова заулыбалась.
      — Да и нос я задрала, честно говоря…
      — Ладно, — кратко ответила она, всё это время не отрываясь от наблюдения дыры вверху.
      Я встала рядом и тоже уставилась в небо.
      — Когда я смотрю на них, — сказала вдруг блондинка, — сначала становится немного страшно от всей огромности космоса, но потом понимаешь, что небо похоже на пушистое, мягкое одеяло. И невольно, глядя на звёзды, хочется улыбаться.

      Наивный подход. Наивный двадцатый век. Все вокруг верят, что ещё немного — руку протяни и вот он, космос. Такой большой и весь твой. Романтики хреновы. Нельзя, конечно, обвинять в этом людей. На их глазах за каких-то шестьдесят лет случилось немыслимое. Старый неторопливый мир рухнул, сгинул в пучине времени под тревожный звон телефонного аппарата и грохот гимнов, распеваемых у станка, под рёв авиационных двигателей и сирену воздушной тревоги. Люди нового мира верят, что им подвластно всё. Верят и гонятся за прогрессом ради прогресса, опьянённые своим могуществом. Увы, завтра будут только похмелье и сверхтонкие телевизоры.
      Жалко ли мне человечество? Сложно сказать. Сколько ни продлевай эйфорию, она рано или поздно закончится. Цели, ещё вчера казавшиеся ясными и простыми, ждущими за поворотом, оказываются недостижимыми. Так к чему питать иллюзии? Вновь встают вопросы: а зачем всё это? той ли мы идём дорогой? да и есть ли она, эта дорога?

     «Мы в город изумрудный идём дорогой трудной…»

      — Анна? — обратилась Славя ко мне.
      — М?
      — А что ты там видишь?
      Сколько лет я не смотрела на звёзды? Двадцать? Или пятнадцать? Я уже не тот ребёнок, который с отвисшей челюстью слушает всю эту чепуху про пояса Ориона и полярную звезду.
      Я пожала плечами.
      — Космос. Холодный и равнодушный.
      — Думаешь, там больше никого нет?
      — Не знаю. Но даже если и есть, до встречи с ними нам ещё очень много и долго работать. Мы увидим их не раньше, чем станем зажигать рукотворные солнца. Или пока я не научусь играть на скрипке…
      Мы стояли и продолжали пялиться вверх.
      — Ты искренний человек и честный, а это самое главное, — сказала Славяна. — Знаешь, я думаю, что у вас с Андреем всё будет хорошо.
      — Спасибо, но давай обойдёмся без дифирамбов. Согласие с присваиваемыми тебе положительными качествами, без подвергания критическому анализу является когнитивным искажением. Не пойми неправильно, но я всё ещё никаких дружеских чувств по отношению к тебе не испытываю. Ты очень ценный союзник и всё такое, но будет лучше если мы будем держаться нейтралитета. Без иллюзий.
      — Как скажешь, — Славя пожала плечами. Но как бы то ни было, всё что сказала — я действительно так думаю.

      — Хорошие новости, — брат снова вынырнул из темноты катакомб, — там бункер какой-то. Один я в него не попаду — на гермодвери защита от дурака, второй номер нужен, чтоб на кнопку давить.
      — Хочешь сказать, там электричество есть? — удивилась я.
      — Хочу. Сам понимаю, что бред, но так оно и есть. Пошли, в дверь позвоним и дёру.
      — Всё бы тебе хиханьки да хаханьки…
      Однако, свет действительно был — в конце коридора теперь горела лампа. Хотя, до конца я не уверена, подходит ли тут слово «горела» Возможно лампа не горела, а пылала или что там ещё делают сверхъяркие объекты? Дверь, кстати, тоже смотрелась внушительно. За такой, должно быть, и атомный взрыв пережить можно было бы, если бы мы находились глубже под землёй. Правда, я не понимаю, для чего механизм запора сделан снаружи? Рядом на стене располагалась большая красная кнопка, в саму дверь был вмонтирован маховик.
      — Сюда жать?
      — Да, давай.
      — Я придавила красный пластик. Послышалось электрическое гудение.
      — Стоп! — спохватился брат, — Если случится что-нибудь непредвиденное, я попытаюсь закрыть дверь обратно, а вы обе бегите что есть мочи.
      Я приложила максимум усилий, чтобы не думать про «если что». Вот будь ты хоть тысячу раз материалистом, в таких местах человек на уровне инстинктов ощущает первобытный страх, от которого порой на голове волосы шевелятся. Тоже своего рода когнитивное искажение, почти безвредное, но неприятное.
      — Ладно, крути уже.

      Чудовищно скрежеща, дверь отворилась.
      — И правда, бункер, — Славя, озираясь, вошла первой.
     В комнате за ней также горела красная лампочка аварийного освещения. Апокалиптичненько. Меблировка соответствовала общей атмосфере — пара стеллажей, стол с радиостанцией и двухъярусная койка в углу за вещевыми шкафчиками. И ещё одна дверь. Как можно не упомянуть про здоровенную гермодверь?
      — Глубина маленькая, бомбоубежище скорее.
      Брат, повисев на рукояти запирающего механизма и оглядев все стены в поисках новой кнопки, оставил дверь в покое.
      — Н-да, фиг там, — отозвался он, — заперто с другой стороны.
      — Ты хорошо посмотрел? — Славя забрала у него фонарик и сама стала обшаривать пространство рядом с дверью.
      Тем временем, я решила изучить содержимое стеллажа, насколько это было возможно в условиях нехватки освещения: на полках валялся всякий хлам. Наполовину разобранные, наполовину раздолбаные приборы — нечто, смахивающее на осциллограф, какая-то пишущая аппаратура, допотопный телевизор с диагональю экрана три сантиметра. Словом, рухлядь… Полкой ниже я нащупала какие-то круглые коробки. Именно нащупала — свет от красной лампочки сюда уже не добивал.
      — Ну-ка, а если так? — в ответ на Славин вопрос раздался щелчок и через секунду под потолком замигали ртутные лампы.
      — Гораздо лучше! — отозвалась я, — Спасибо.
      Вернёмся к круглым коробкам. Всего их оказалось с десяток, походили на футляры для киноплёнки, разве что размером поменьше. Взяв наобум один из них, я обнаружила на одной из сторон маркировку: «ЭК. №404, А/З 73». Так. Ну «ЭК», предположим, значит «эксперимент». А номер… Ох, не нравится мне это совпадение. Внутри футляра находилась бобина с намотанной на неё проволокой. Очень любопытно.
      — Интересно, кому только понадобилось строить бункер, открывающийся исключительно снаружи?
      — Действительно, — Славя вздохнула, — глупость какая-то.
      — Что действительно глупо, так это то, что после стольких лет консервации мы спокойно зажгли свет.
      — Свет может от генератора работать, — возразила Славя, — я читала про такие, с большим запасом топлива можно хоть жилой дом подключить.
      — У меня есть как минимум два аргумента, против наличия здесь таких агрегатов: вряд ли в сороковых годах такие уже были, плюс, раз на то пошло, зачем было вести сюда ЛЭП, когда есть такие вундервафли? К слову, провода тянули не вдоль дороги, а через поля, от основной магистрали. Я ещё вчера у остановки это заметила, но не придала особого значения. На лагерь бы и одного-двух твоих супергенераторов хватило позашиворот, так что скорее всего, всё изначально подводилось ещё под эти самые туннели.
      — Получается, полигон был какой-то особенный, — брат наморщил лоб, — а потом лавку прикрыли и сверху лагерь поставили?
      — Лагерь мог и прикрытием сначала быть, — добавила Славя, — старый корпус как раз где-то над нами.
      — Ладно, к чёрту конспирологию, — Андрей подошёл к столу и попытался щёлкая тумблерами и крутя ручки, заставить радиостанцию работать. Ожидаемо, не вышло, — какие будут предложения?
      — Так. Для протокола — что бы ты ни предложил, идея взорвать вторую дверь или сделать с ней что-либо ещё, что позволит пройти дальше мне совсем не нравится. Как минимум потому что инцидент.
      — А Алиса как же? — возразил брат.
      — А как же мы? — урезонила я его, — сколько трупов ты предпочитаешь получить к утру, один или четыре?
      — Анна, не говори так! — Славя покачала головой,
      — Что? Я просто сказала, что не хочу в случае чего, чтоб нас убили!
      — Могла бы и потактичней выразиться. Типун тебе на язык, родная! — проворчал брат. — Уже светает, так что признаю — поиски провалились, будем ждать, пока нас отсюда не вытащат. Лягте отоспитесь, а я пойду у дыры подежурю на случай если кто мимо мельтешить будет.
      — Мы могли бы жребий бросить, — предложила Славя, — как-то нечестно.
      — Ну, — ответил брат, — считай меня добровольцем. Безумству храбрых — венки со скидкой.

     Заснуть в бомбоубежище оказалось непросто. Сначала я честно пыталась лежать с закрытыми глазами, но вскоре поймала себя на попытке вычислять в уме квадраты целых чисел. Ситуация усугублялась роем вопросов, которые породил футляр с проволокой. Неужели, Виола связана с этим местом? Если да, то что это за эксперимент четыреста четыре? Вот как тут не диагностировать у себя паранойю, если единственное разумное объяснение на первый вгляд в том, что полигон не закрыт, а лишь перешёл на скрытный режим работы и всё это время продолжает ставить эксперименты на специально свезённых со всей страны подопытных, которые ни сном, ни духом? Ну а что, Виолетта — главный научный сотрудник с контрольной крысой заседает в медпункте. Вожатые… с ними сложнее. Обычно ими бывают студенты-практиканты, их ни во что посвящать не стали бы, но могли набрать опять же своих…
      — Странно всё это, — протянула блондинка, устроившись на своей койке.
      — Что именно? — отозвалась я, — спать всё равно как-то не получалось.
      — Ну… вообще всё. Сначала переполох в столовой, яма эта круглая, двери опять же…
      — Это ещё ничего. Всего лишь шаровые молнии, безумные проектировщики и прочая нечисть, с лёгкостью регистрируемая на фотоплёнку.
      — Ты так говоришь, будто с вами такое происходит постоянно.
      — В последнее время всё чаще и чаще. Причём Андрей явно от этого в восторге, романтик хренов.
      — А ты?
      — Ну… я не подпускаю его к красным кнопкам и сама стараюсь держаться от них подальше.
      — Чтобы случайно не нажать?
      — Скорее уж намеренно. Как с ящиком Пандоры — не знаешь, что в нём и всегда есть вероятность, что содержимое тебя убьёт. Или не только тебя. Хочешь открыть и посмотреть, что будет?
      — Конечно, нет. Кому в здравом уме вообще придёт в голову…
 — А если я скажу, что за нажатие кнопки также могут дать торт или лекарство от рака?
      — Всё равно, нельзя ставить под угрозу жизнь человека. Это аморально.
      — Так и есть. Но люди умирают постоянно. На деле человеческая жизнь довольно переоценена ввиду проявлений индивидуализма. Коллективный разум, к примеру, не пожалеет жизней некоторого допустимого числа носителей ради блага всей колонии. Примерно так же работают все государства. Тут важно сопоставить риски и перед этим произвести достаточно точный их прогноз. В этой проблеме нет однозначно хорошего или плохого решения. Хотя вру, есть одно ужасное. Сторонники утилитаризма взвесив шансы, примут решение о вскрытии или невскрытии ящика, моралисты просто откажутся к нему подходить и будут по-своему правы. А вот дураки намного опасней — эти просто пойдут и засунут внутрь голову. Я-то знаю, что я не дура, но за брата ручаться не стану.
      — Мне он не кажется дураком.
      — Мне тоже, но лучше не рисковать.

      Славя продолжала что-то спрашивать, я односложно отвечала на автопилоте, и не заметила сама, как звуки постепенно отползали в диапазон эха, постепенно размываясь, превращаясь в кашу — противную такую, с комочками и плавающим куском масла размером с… Не буду уточнять. Ненавижу манную кашу. И почему именно она? Гадость! А. Вот и картинка поплыла калейдоскопом. Ладно, всем перерыв…

Продолжаем буйствовать

и я прошу тех, кто как-то следит за ходом графомании отметиться в опросе

1 глава http://vn.reactor.cc/post/2732304
2 глава http://vn.reactor.cc/post/2740447
3 глава http://vn.reactor.cc/post/2744500
4 глава http://vn.reactor.cc/post/2752906
5 глава http://vn.reactor.cc/post/2755836
6 глава http://vn.reactor.cc/post/2765088

VII
Последнее письмо


Ольга Дмитриевна собиралась будить гостей. Она не стала посылать Славю, рассудив, что той, возможно, будет неловко отправлять на линейку взрослых людей, которые к лагерю не имеют никакого отношения. Ольга и сама не очень-то понимала – зачем это нужно, но порядок есть порядок – все обитатели лагеря, исключая занятый персонал кухни, должны утром присутствовать на линейке. Понятно, что всегда находились прогульщики, те же обитатели двадцать третьего домика, например, но это являлось нарушением дисциплины и каралось, хотя бы в теории.
Вожатая только что вернулась от умывальников, и сейчас переодевалась из спортивного костюма в форму. Не смотря на запрограммированную привычку следовать нормам, уставам и правилам распорядка Ольга этими правилами тяготилась, и находила отдушину в мелкой бытовой лени и раздолбайстве. Потому и спортивный костюм, и повседневная форма, и ночная рубашка вместо того, чтобы висеть в шкафу лежали сейчас рядком на свободной кровати.
Ольга потянулась к одежде и вздохнула – скоро свобода закончится, скоро появится опаздывающий пионер, а селить его негде, кроме как у себя. А это значит – прощай свобода, пусть и столь ничтожная, как возможность просто бросить вечером форму где удобно, а не прятать ее в шкаф. Не так уж и много свободы у вожатой, чтобы без сожаления расставаться пусть и с таким незначительным ее кусочком. Вожатая поправила галстук, надела панамку, еще раз оглядела себя в зеркало, вышла из домика и направилась к спорткомплексу.
По счастью будить никого не пришлось. И Семен, и Ульяна-большая (вот прижилось же в лагере, в первые же часы пребывания гостей: Ульяна-большая и Ульяна-маленькая) стояли на крыльце и, судя по всему, только что пришли с пляжа.
– Доброе утро, Ольга Дмитриевна. – Семен коротко улыбнулся странно знакомой улыбкой.
– Доброе утро, Семен. Я пришла предупредить вас, что ровно в восемь линейка – явка обязательна.
– Все понятно, придем. И, спасибо, что приютили.
– Пустяки, два человека за три дня не смогут объесть пионерский лагерь. Но вот еще что: вы, Семен, раз вы болеете, то болейте, но я бы хотела, чтобы вы, Ульяна приняли участие в жизни лагеря. В общем, жду вас обоих на линейке через полчаса.
И, не дожидаясь ответа, ушла на площадь.
– Прямо как наша. Найдите десять отличий. – Ульяна пожала плечами, глядя на удаляющуюся вожатую.
– Ну что, умываемся и вперед – на танки? А вожатая, вожатая нигде не меняется. Зато ты изменилась. Заметила? Ты не стала возмущаться, ругаться или как-то пытаться избежать «участия», а отнеслась к этому с философским спокойствием.
– Сёмк. Я уверена, что вожатая и сама не знает – какое именно участие я должна принять. Что это за нее программа сейчас говорила. Так что я могу голубую ленточку на ногу Генде повязать и назвать это «участием», и прокатит.
– Вот-вот, я именно об этом, Рыжик. Ну, давай умываться и пойдем уже.

Двадцать минут спустя Семен и Ульяна-большая были представлены лагерю. К счастью, про «экологов» никто не вспомнил, а то Семен уже мысленно чертыхался и ругал фантазию Виолы, представляя, как он мямлит что-то собирающейся, вроде-бы, стать экологом Славе. Правда был еще и запасной вариант – просто сказать Славе, что никакого «завтра» у ней нет и не будет, а есть только вечные две недели, и если она не начнет меняться внутри себя, то так в этих четырнадцати днях и останется запертой. Но вожатая просто сказала, что, из-за проблем со здоровьем у Семена, они останутся здесь до воскресенья, в качестве гостей лагеря.

Из письма Глафиры Денисовны Андрейко.
«Здравствуй Виола; здравствуй Толя; Семен, я надеюсь, что ты это прочтешь, поэтому здравствуй и ты. Очень плохо, что я не могу рассказать вам всего лично, но поездку к Шлюзу я уже точно не выдержу, а рассказать это одному лишь Семену я не могу. Прости Семен, ты просто не поймешь о чем речь, и когда будешь пересказывать обязательно ошибешься и исказишь смысл. Сам виноват – меньше надо было играть в педагога и воспитателя, а больше посещать занятия.
Друзья мои и коллеги, я, наверное, огорошу вас сейчас своими словами, но постарайтесь дочитать письмо до конца. Дело в том, что вы: Виола и Анатолий должны… (тщательно зачеркнуто несколько строк, текст не читается). Если вы не считаете это письмо бредом сумасшедшей старухи, то можете просто поверить и сделать так, как я прошу. А можете читать дальше и попытаться разобраться в моих аргументах – мои дневники вам в помощь. А можете ничего не делать и не читать, я уже этого не узнаю, но плохо вам будет в любом случае. Прежде всего это касается вас двоих. Я, к сожалению или к счастью, уже точно не доживу до последствий вашего решения, а применить к себе предлагаемое вам не могу – по известным вам причинам Выключатель на меня не действует. Да, дорогие мои, вам нужно пройти через Выключатель: код один-четыре-шесть-семь, или вторая и третья кнопки, как вам удобно. Вот так, взяла и написала, что вам нужно стереть память и сбросить наработанную личность, практически убить себя, и второй раз вычеркивать не буду. Тебя, Семен, это не касается, ты это сделал еще тогда. Ума не приложу, догадался ли ты тогда, что пройти через Выключатель необходимо, но ты прошел. Александр, конечно, тоже сделал это, но его мотивы мне как раз понятны…»

Зазвучал горн – сигнал к завтраку. Семен отложил письмо и поднял глаза на Анатолия. Подумал: «Узнаю бабу Глашу. Предложить человеку выбор и предупредить, что в любом случае ты будешь страдать, это вполне в ее стиле».
– Я возьму это письмо?
– Бери конечно. Для того и позвали тебя, чтобы ты прочитал, а потом сказал нам свое мнение.
– Мнение… Я же не знаю почти ничего. Так, отдельные моменты помню, в промежутке от отправления последнего транспорта с эвакуируемыми и до разъезда по лагерям. Могу только сказать, что сумасшедшей баба Глаша точно не была. А что там за мотивы у Шурика? Или, мне лучше не знать?
– Наверное, лучше знать. Чтобы не навредить ему ненароком. Тем более, что тогда ты был в курсе. Все были в курсе. Ты помнишь, что такое было самое начало девяностых? Резня и война на окраинах бывшего Союза. А у Шурика, у Шурика-оригинала, были жена и дочка. Яна. Были. А потом уже нет. Поэтому он и оставался здесь, поэтому он и полез в маяк. Он же не знал, что уцелеет, и Виола успеет отправить его в туман. Был Шурик-оригинал, а стал Шурик-подлинник, но какая разница? Даже на нашей аппаратуре было не отличить. Особенно если оригинал при этом, так или иначе, всегда погибает. Сразу, как в нашем с ним случае, или через пару месяцев, как в случае с Виолой. Ладно, пошли завтракать. Дурачок Толик не может пропустить прием пищи. – И Толик уже другим голосом закричал. – Запеканка! Ы-ы-ы!
Семен аккуратно спрятал письмо в конверт, конверт спрятал в журнал – тот самый – «Советская модница» и, через спортзал, отправился в столовую. Пока шел – раскланивался направо и налево – вот и плюс от посещения линейки. Потому что в первый день очень хотелось с каждым встречным поздороваться, а фактически выходило что этот встречный – совсем не знакомый пионер. Не напоминать же, что уже познакомился с ними много-много циклов тому назад – не поймут.
Алиса кивнула прошедшему мимо Семену. «Интересно, а модный журнал ему зачем? Ульяне-большой отдаст почитать? Не сам же… Гипнотизер чертов!» На самом деле Алиса так не считала, но как иначе, чем гипнозом, было объяснить продолжающееся с прошедшей ночи буйство воображения? В планах у Алисы было: все-таки прогнать ночную песню, может быть дать оценить ее Мику и как-то заставить Семена поиграть на гитаре – почему-то Алисе это казалось важным. Но все время в голове всплывали картины и образы как-то связанные со вчерашней репликой Семена про пристань, лодку и двадцать гребков в минуту. Вставшая перед глазами, придуманная тогда, сцена на пристани обрастала деталями: тут была и всхлипывающая Славя; и подпрыгивающая на месте, от избытка азарта, Ульянка; и вожатая, наконец решившаяся и скомандовавшая: «Сыроежкин, бей стекло в сарае и доставай весла! Феоктистова – отвязывай лодку! Феоктистова, Двачевская, Сыроежкин – со мной в лодку!» А еще, почему-то представлялся импровизированный концерт и сорванная этим концертом дискотека, и они вдвоем, нет втроем – еще Мику, на сцене.
– Гипнотизер чертов! – Вырвалось.
Подошла Ульяна-маленькая. Глянула вслед Семену, посмотрела на Алису, опять глянула вслед Семену.
– Уж не влюбилась ли ты в самом деле? – Выдала.
– Нет. – Алиса даже прикрыла глаза, прислушиваясь к себе. – Точно, нет. Это наверное гипноз. Точно, с тех пор, как нам сказку вчера вечером рассказали всякая ерунда в голову лезет.
– Тебе тоже? И тоже про Семена? Тогда точно – гипноз. А может они нам что-то в печенье подмешали? – Ульяна смотрела на Алису круглыми глазами. – Нет, они же и сами его ели. А давай пока последим за ними…
На том порешили, успокоились, и отправились завтракать.
Но проследить за гостями лагеря не получилось – у каждой обнаружились свои дела: Ульяна, стащив ватрушку, на этот раз у Сыроежкина, куда-то умчалась, а Алиса отправилась в музыкальный кружок – помучить все-таки гитару и показать приснившуюся песню Мику.
Мику за завтраком постоянно поглядывала на гостей: девушка, похожая на местную Ульяну, как старшая сестра, и высокий, мрачный, одновременно незнакомый и знакомый парень, которого почему-то хотелось называть не Семеном, а Сенечкой. (Нет, это была не та Мику, что однажды купалась с Семеном на дальнем берегу острова. Да и от той Мику не осталось практически ничего – неуничтожимое ядро личности и оболочка. Но не могла та их встреча с Семеном, тот выплеск чувств, пройти бесследно: как всем Алисам снилась одна и та же песня, так и уменьшительно-ласкательное «Сенечка» расползлось по всем узлам сети.) Поэтому, когда двумя часами позже, в дверях музыкального кружка, предварительно постучав, нарисовался Семен, Мику расплылась в улыбке и совершенно автоматически воскликнула: «Заходи, Сенечка! Конечно же можно!». И совершенно не поняла – почему вдруг Семен вздрогнул и озадаченно на нее уставился. Впрочем, это продолжалось какие-то полсекунды и Мику об этом моменте успешно забыла, обрушив на Семена одну длинную-длинную фразу, о том, что она слышала, что Семен разрешил обращаться к нему на ты, поэтому она сразу к нему на ты и обратилась. Что она сидит в музыкальном кружке все время одна, потому что пионеры не хотят заниматься музыкой. Что жаль, что Семен не пионер, потому что он бы обязательно в кружок записался. Что она – Мику японка только по маме, а папа у нее русский инженер. Что… что… что… А Семен только слушал, кивал и улыбался чему то своему.
Наконец у Мику кончился запас воздуха в легких и это позволило Семену вклиниться в монолог.
– Здравствуй Мику. А я гитару попросить зашел. В долг до воскресения.
И тем самым дал повод Мику продолжить монолог еще на несколько минут. Мику очень приятно, что Семен все-таки играет. А может быть Семен еще зайдет к ней в кружок? Потому что она – Мику всегда рада, когда приходят новые люди. Что сейчас что-нибудь подходящее она найдет.
Все это сопровождалось быстрыми, какими-то летящими, перемещениями по кружку, которые, при всей своей хаотичности, имели цель и завершились возле трех, одинаковых с виду, инструментов. Мику, поводив пальцем над прислоненными к стене гитарами, остановилась на крайней левой, взяла ее в руки, провела пальцами по струнам, удовлетворенно кивнула и вручила Семену.
– Это лучшее, что здесь есть. Не считая моей и Алисиной. Но пионеры даже гитарой не интересуются.
Жаль, что Алиса уже успела уйти, потому что она бы сразу взяла Семена в оборот, напомнив про ночное обещание обязательно сыграть. А Мику просто стояла и смотрела, как Семен присел на табуретку, как взял несколько аккордов (тут Мику просто впилась в Семена глазами), послушав как звучит инструмент.
И тут Семен перехватил взгляд Мику.
– Ну не могу же я уйти просто так. – Улыбнулся, и вдруг посерьезнев, как-то даже чуть косноязычно продолжил. – Ты же знаешь, что я отдыхал здесь раньше. Вот столько времени здесь не был, а сейчас пришел и почему-то грустно. Наверное потому что вырос. Правильно говорят про то, что нельзя дважды войти в одну реку. Поэтому песня тоже будет не веселая. Мелодию ты знаешь, а слова – может быть тоже.

Блеснет слезой лиловый рассвет
И берег тронет прибой
Никто из нас не знает ответ,
Где встретимся снова с тобой...

А Мику, которая со второй строчки поняла, что да, она знает эту песню и даже сама когда-то, неизвестно когда, yj исполняла ее, не смогла удержаться, поймала взгляд Семена, умоляюще кивнула, и второй куплет пела уже сама.

Невольный плеск соленых ресниц,
Прощальных слов разнобой
Светлеют тени дальних границ,
Где встретимся снова с тобой.

Все-таки у обоих музыкантов Совенка было чутье и была интуиция. Потому что, где-то в начале второго куплета, в музыкальный кружок вернулась Алиса и история повторилась, и уже новый голос подхватил третий куплет.

Слепая мгла, мерцание звезд
Играют каждой судьбой
А сердце ждет в молчании верст
Где встретимся снова с тобой.

И закончил опять Семен.

...Никто из нас не знает ответ,
Где встретимся снова с тобой.

Минуты три все молчали, переживая песню, а потом Алиса задала вопрос. Даже два.
– Это что сейчас было? И почему я знаю твою манеру игры?
– Алисочка, – вклинилась Мику. – Просто вы играете очень похоже.
– Да? А мне показалось, что это вы играете очень похоже.
Тут уже не выдержал и расхохотался Семен.
– Девушки, это был сеанс активации генетической памяти. Можете считать, что вы сами учили меня играть, две моих жизни назад. Спасибо, Мику. Так можно я гитару у себя подержу до воскресенья?
– Ой, да можно, конечно. Все равно она тут никому не нужна. Только, Сенеч… Семен, поиграешь еще? Я все-таки хочу понять, откуда мне твоя манера знакома.
– Поиграю. Приходи вечером. Все приходите.
– Семен. А может выступим?
Семен тихо пробурчал про себя: «Ага. И сорвем дискотеку». Но Алиса услышала и вздрогнула.
– Знаешь, Мику. Я не согласен на концерт. Но собраться здесь, на веранде, вечером – почему нет. Или отойти подальше и костер устроить, но лучше на веранде. Сегодня нет, а вот завтра – пожалуйста.
И ушел в сторону клубов, а девочки, глядя в окно, видели, что ему тяжело нести даже гитару. Что там Виола делает с его спиной?