Ножки на лицо

О — значит Ольга (Дубликат, часть без номера)

Продолжение.
Часть 1 http://vn.reactor.cc/post/3547726
Часть 2 http://vn.reactor.cc/post/3555329
Часть 3 http://vn.reactor.cc/post/3562282
Часть 4 http://vn.reactor.cc/post/3572857

V

— Что там с вашим Персуновым? Совершенно невменяемо-пьяный позвонил мне ночью, сначала говорил про какие-то похороны, потом требовал ключи от моей лаборатории.
— Александр, вы же не дали ему ключи? Вот и хорошо. Просто, бывает, срывается человек. Это так редко, и даже не каждый год происходит, что можно его простить.
— Не понимаю вас, Глафира Денисовна. Здесь ответственная работа, а вы держите на ней человека склонного к выпивке. А если это начнет повторяться каждую пятницу?
— Во-первых, не склонного, а, во-вторых, не начнет. Я, Александр, знаю причину и повод, а вы нет. Если у вас всё, по этой теме, то давайте перейдем к делам вашей лаборатории.

«Приказ №***. О предоставлении отпуска.
(1) Предоставить Персунову С. С., заведующему Лабораторией моделирования нейтринно-белковых систем, по его заявлению, отпуск продолжительностью 7 рабочих дней, с зачетом в счет ежегодного отпуска. (2) На период отпуска, предоставленного согласно п. 1 настоящего Приказа, приостановить допуск Персунова С. С. к работам по… (5) Приказ вступает в силу немедленно.
И. О. руководителя филиала Института *** АН СССР Андрейко Глафира Денисовна
Ответственный: Заместитель руководителя филиала по кадрам и режиму Г*в Анатолий Васильевич.»

— Прочитали, расписались? Семен, сдавай мне ключи и пропуск, садись на мотовоз и уматывай на удаленный пост, и чтоб до следующего понедельника духу твоего здесь не было. Или тебе провожатого выделить? Тогда, до понедельника. Анатолий, а ты останься, пожалуйста, к тебе еще разговор.

Ольга шла по поселку, невольно сравнивая его с лагерем. Не смотря на трехэтажные корпуса, вместо вольготно разбросанных деревянных домиков и уродливый трехэтажный куб-модуль из гофрированного железа, вместо административного корпуса общность в планировке угадывалась без труда. Площадь, если стоять спиной к модулю, вообще выглядела точно так-же, даже памятник Генде был на месте. «Не забыть узнать, как приеду домой, кто это такой, — в очередной раз сказала себе Ольга, — а то все, кого не спросишь, либо отмахиваются, либо шутят, либо пожимают плечами». Подумала про «домой» и сразу же заскучала по лагерю. «Как там ребятишки мои? Семен Семенович утверждал, что сегодня они просто спят весь день, и лучше мне там не появляться. Я ему верю, но все же. Ничего, сегодня ночью — еду обратно». Нагрудный карман стройотрядовской куртки распух, от полученного в бухгалтерии аванса, который здесь некуда было тратить. Часть денег была обменена в буфете на конфеты для пионеров, и, собственно и всё.
«Полный коммунизм: за жильё не плачу, за свет не плачу, питание бесплатное, даже спецодежду можно на складе подобрать импортную, такую что никто и никогда не поймет, что это спецодежда, и тоже бесплатно». Ольга вспомнила про джинсовый комбинезон, виденный ей, когда она подбирала себе вожатскую форму. «Мне ведь положена спецовка? Субботники в лагере проводить?» И сразу, без перехода: «Как там ребятишки? Славя прибежала меня проводить, думала, что я не вижу ее, выглядывающую из ворот. Но я неплохо поработала. Те пионеры, которых я испугалась в первый день и от которых хотела сбежать и те, которых я оставила вчера в лагере, это разные люди. Это что, завтра мне опять начинать всё с начала? Неужели в них ничего не останется? А что будет через месяц, когда я уеду?»
«Ах да, двойник, такой же, как пионеры, но с моей эмоциональной матрицей, которая добавит ему устойчивости, а через него и всем пионерам. Как-то так». — Ольга вспомнила разговор случившийся между ней и Семеном Семеновичем. «Там все сложнее, Оля, но это уже объяснять надо с формулами и графиками. Этого даже мои аспиранты не понимают, а Анатолий даже и не пытается». «Я «сапог», мне не положено», — тут же отреагировал на подколку Анатолий. «Ты не сапог, ты — ботинок», — ответил отголоском какой-то старой шутки Семен Семенович и вернулся к основному разговору. «В общем, Оля, остаться после практики здесь у вас нет возможности, но помочь обитателям «Совенка» у вас получится».
До обеда и назначенной после него встречи в лаборатории у Семена Семеновича оставалось еще масса времени. Комнату Ольга убрала сразу по приезду, еще до завтрака; в бухгалтерии побывала; в графике, который подсунула ей секретарь Глафиры Денисовны значился еще «доклад о проделанной работе» с пометкой: «Библиотека, 12-00». Ольга посмотрела на часы, вздохнула о том, что сейчас на пляж идти, это только расстраиваться и отправилась на склад, в надежде уговорить коменданта с кладовщиком выдать ей приглянувшуюся джинсу.
Библиотека в поселке оказалась точной копией лагерной, только вот, вместо угрожающей всем и вся Жени, библиотекарем оказалась симпатичная женщина лет сорока. Очень улыбчивая и разговорчивая.
— Здравствуйте, что-то я вас не помню. Или вы — Ольга? Тогда вас сам бог послал. Сейчас ваш доклад будет, помогите мне, пожалуйста, стенды отодвинуть, чтобы места больше было.
И, пока Ольга с библиотекарем на пару отодвигали стенды и составляли кресла в кружок та успела ее и успокоить: «Семи штук хватит за глаза, кому не хватит — сам пододвинет. Да не бойтесь вы, Оля. Это же просто ваш рассказ о том, что происходит в том узле и чем вы там занимались. Придут те, кому это по работе надо и спросят о том, что им интересно. Никто валить вас вопросами не будет». И рассказать о каждом заметном обитателе поселка: «Глафира? Не бойся ее, она только с виду строгая. Она тут самая старая будет, не гляди, что она так молодо выглядит, ей уже шестьдесят четыре. Так что она всех нас переживет. Сидит здесь безвылазно лет десять уже, не меньше. Только в отпуск на материк выбирается и, зимой студентам лекции читает. И все исполняющая обязанности. Её уговаривают, уговаривают, а она ни в какую не хочет директором быть.
Семен? Тоже долгожитель, правда не такой старый как баба Глаша. И тоже выглядит моложе чем она, и тоже сидит здесь безвылазно и даже в отпуск не ездит.
Толя? Он Семену родственник какой-то дальний. Воевал, был ранен, и сейчас у нас уже семь лет. А что, работа спокойная — сиди и бумажки перебирай. Зарплата идет, а еще и пенсия капает».
И так про всех. К началу доклада Ольга подозревала, что и она теперь занесена в местный справочник.
Доклад прошел, как и предсказала библиотекарь: пришли пять человек, вежливо выслушали, вежливо задали вопросы, вежливо поблагодарили и разошлись. Ольга честно рассказала всё, умолчав лишь о своей позорной попытке бегства и о разносе, который она устроила пионерам, во время внезапного визита гостей из поселка.
А уж после обеда она оказалась в лаборатории. Еще в столовой к Ольге подошел человек, представился заместителем Семена Семеновича, подождал на крыльце и отвел в один из корпусов, два этажа которого были отведены под лабораторию. Там передал Ольгу какоой-то аспирантке и оставил их наедине, в пустой комнате, где из всего оборудования был только компьютер.
— Ольга… Можно тебя звать просто по имени? Ольга, меня зовут Олеся и я непосредственно занимаюсь твоим проектом. Сейчас я тебе расскажу и покажу все что есть. Мы снимем параметры твоей личности. Я выслушаю твои пожелания и мы внесем изменения, если понадобится. И, собственно всё. Ты сможешь считать себя соавтором нового организма.

Больше всего Ольге понравилось моделировать будущую личность своего будущего двойника: возраст — чуть постарше, лет на пять, а то не солидно, когда вожатая не намного старше самых старших пионеров; тело — выше ростом и пропорционально крупнее, опять же, для солидности, а то — пигалица, а не вожатая; долго мялась, но попросила увеличить грудь, всегда хотела этого, пусть хоть у двойника мечта исполнится, был бы аспирант-мужчина, так бы и ходить будущей Ольге Дмитриевне плоскогрудой. Посмотрела на «свое» изображение на мониторе и осталась довольна.
С характером оказалось труднее: думала, думала и попросила ничего не менять, только чуть-чуть агрессии добавить. Потом передумала и отменила просьбу.
— Знаешь, Оль. Все равно, то что мы сейчас вводим, это всего лишь рекомендации для Системы. А что получится, то и получится.
— А как же, мне говорили что будет это мой двойник.
— Не совсем двойник, Оль. У нее будет твоя внешность, с поправками. Она будет считать, что приехала вожатой в пионерский лагерь. У нее будут способности к педагогике. И у нее будут твои воспоминания, не все. А еще там будут воспоминания мои, бабы Глаши, шефа, вообще всех людей, которые были здесь. И она свяжет эти воспоминания своим воображением. И будет считать этот… это лоскутное одеяло своим прошлым. «Лоскутное одеяло чужих воспоминаний», — правда красиво? Это нам шеф на семинаре сказал. Иногда на него находит и он начинает говорить как артист со сцены.
— Семен Семенович? А где он сам?
— Он… срочно уехал на неделю. Ну, пойдем в виварий.
Судя по торопливому ответу, Олеся явно что-то скрывала, но Ольга не стала допытываться. В виварий, так в виварий.
В виварии Ольге не понравилось. Пахло зверинцем, было темно и тесно. Десяток обезьян забеспокоились, увидев посетителей, забегали в своих клетках, и лишь одна, похоже что уже накачанная успокоительными, безучастно сидела в углу около поилки. Шлем и жилет, каждый со свисающей косой проводов, уже надетые на животное делали ее похожей на персонажа фильма про покорение космоса.
— Вот Оль, это твой посредник. Все данные уже или в нём, или готовы к трансляции. Осталось дождаться ночи.
— А зачем так сложно? — Ольга вспомнила, как сама, два часа назад, сидела в похожем шлеме и проходила тесты. — Напрямую с меня нельзя было параметры передать?
— Понимаешь, Оль. Если передавать напрямую информацию от человека в Систему, то он или погибает, или вынужден жить здесь всю оставшуюся жизнь. Но правда тогда стареет гораздо медленнее.
Олеся мечтательно прикрыла глаза и промурлыкала: «И вот, когда мне исполнится двадцать пять...» — А потом продолжила нормальным голосом: «А обезьян нам теперь удается спасти».
И вот, четыре часа спустя, Ольга, в компании Олеси и еще двоих техников-лаборантов, расставляла приборы на пятачке за восточными воротами, выкатывала на тележке в центр пятачка клетку с безучастной к происходящему обезьянкой, подключала провода, а после сидела на складном стуле и терпеливо ждала.
Наверное, будь на месте шеф, Олеся отказала бы Ольге в ее просьбе поучаствовать в записи микса. Но уж больно ей не хотелось оставаться одной, в компании техников и солдат, дежуривших на КПП. И вот сейчас обе девушки сидели с внутренней стороны слегка приоткрытых ворот, неосознанно прижимались плечами друг к другу, вздрагивали от ночной прохлады, и ждали.
— Ты, главное, за ворота не выглядывай, а то развернешь Систему на себя. А как тебе скомандуют, сразу бери веревку и тащи за нее тележку сюда.
Ольга кивала, слушая путанный инструктаж Олеси. Потом, когда инструктаж кончился, а больше ничего не происходило, заскучала. И от скуки стала вслушиваться в треп сидящих в курилке лаборантов.
— А куда шеф пропал?
— Ты не знаешь? Набрал спирта в лаборатории и пьет. Копия у него активировалась.
— И что? Радоваться должен.
— А чему радоваться? На неделе ее обнулят. Ты приказ не читал? Всех активированных, начиная с первого апреля, сбрасывать на нуль. Помнишь Толян выключатели по лабораториям выдавал. В том числе шефу. Только шеф не взял. Сказал, что причины понимает, со всем согласен, и протокол совещания подписал, но у него на детей рука не подымется… А уж за свою-то копию он всяко переживает.
— Понятно. А своих детей у него…
Но дальше Ольге не удалось дослушать, потому что за воротами вдруг закричала от боли накачанная наркотиками обезьянка.

Ульянка, блэт!

вот такой вот коллаб с прекрасным LEONZO! Я сделал лайнарт, а он все это дело раскрасил.

И да, Мне кажется или Хмуро втайне лишь получает удовольствие от выходок своей непутёвой подружки?!

Кошкин дом. (Дубликат, часть без номера)

Обещал себе к этой теме и персонажам не возвращаться. Но пришла в голову мысль и рука сама потянулась к любимым инструментам.

***

КОШКИН ДОМ

1

— Миша! Не забывай девочку кормить! И играть с ней! И будешь уходить, смотри чтобы она не убежала! Все, тороплюсь, а то на автобус опоздаю!
Хлопнула дверь и послышался затихающий стук каблуков по коридору. Едва слышно хлопнула дверь из коридора на лестницу и наступила тишина.
«Девочка, девочка… Зачем только притащили ее с сюда? — Михаил поискал, близоруко щурясь, глазами по комнате и никого не увидел. — Может на кухне?». Спустил ноги с кровати, всунул их в шлепанцы и вздрогнул, когда кошачьи коготки полоснули ему по левой лодыжке. «Брысь!»
Из под кровати, донельзя довольный собой, выкатился маленький каштановый комок — та самая девочка. Посмотрела с интересом на правую лодыжку, но передумала и устроилась умываться. Охота и так прошла удачно, а теперь ее ждет завтрак.
«Светка, завела себе заменителя ребенка, а сама ему даже имя дать не удосужилась: доча, девочка, иногда — кошечка, а чаще всего — кошкодевочка. А теперь Светка на материк укатила, а эту «кошкодевочку» на меня спихнула. Вообще, с ее характером, лучше бы комнатную собачку завела, но нет, кошечку ей захотелось».
— Мя!
— Получишь ты свой паёк, дай умыться.
— Мя.

В ванной Михаил посмотрел на себя в зеркало, потрогал залысины: «Кажется, еще больше стали», — подумал. Перевел взгляд пониже, на отражение выглядывающего из под ванны лотка, заполненного рваными газетам. «Надо будет опять газеты в библиотеке просить. А потом кто-нибудь спросит: «Михаил Сергеевич, а куда вам столько газет?» — и что я отвечу? Сколько риска, оказывается, в содержании одной маленькой кошечки».
— Кошкодевочка, может ты на песок перейдешь?
— Мя. — Кошка посмотрела в глаза Михаилу и, кажется, отрицательно покачала головой.
— Ну, как скажешь. — Вздохнул грустно и потянулся за зубной щеткой.

Десять минут спустя, уже на кухне, Михаил Сергеевич налил из треугольного пакета молока себе, налил «кошкодевочке». Сделал пару бутербродов, поделившись колбасой с кошкой. И приступил к завтраку, попутно беседуя.
— Ну что, зверь. Проживешь без меня пол дня?
— Мя.
— Радуйся, завтра смена цикла, так что сегодня рабочий день сокращенный.
— Мя.
— Не проси, больше не дам.
Завтрак закончился. Михаил Сергеевич посмотрел на грязный стакан, посмотрел на мойку. Возиться не хотелось, но он вспомнил про «девочку». Лучше все помыть и убрать в шкафчик, а то мало ли, что ей в голову взбредет.
— Не доверяю я тебе. Боюсь — приду домой сегодня, а тут все разгромлено одной ма-а-а-аленькой кошечкой. Выгнать ее из дому тогда придется.
— ...
— Молчишь? Понимаешь, что не выгоню? Так и ты веди себя прилично.
— Мя.
Михаил Сергеевич еще поколебался: надеть шорты или длинные брюки. Выбрал брюки, было жарко, но он немного стеснялся своих голых ног. Худые и кривоватые, они не увязывались в его голове с мужественным образом.
— А ты только и рада будешь, если выгоню. Да я понимаю, что тебе надоело тут сидеть. Что эта каморка даже для кошки тесная. Что кошка должна жить в деревне и ловить мышей. Так и человек тоже не должен просиживать восемь часов в лаборатории. Но потерпи, командировка закончится, мы на материк вернемся в нормальную квартиру. Все, пока. Жди к обеду и веди себя хорошо.

А кошечка-подросток еще поиграла, пытаясь поймать собственную тень, подремала на хозяйской кровати, посидела на подоконнике. А потом, когда порыв ветра распахнул не закрытую на защелку форточку, перебралась туда. Были бы дома хозяева, они бы не допустили такого. Домашних животных запрещалось держать в поселке и котенка они протащили нелегально, но хозяйка укатила на материк, хозяин ушел на работу и снимать безымянную кошку с окна было некому.
Бывают кошки домоседки. Можно открыть на весь день дверь в квартиру, а она испуганно спрячется в самую дальнюю комнату и будет из под дивана сверкать глазами, ожидая, пока хозяева не придут и не закроют страшную дыру во внешний мир. Эта же оказалась из тех, что ходят где вздумается. Посидела на форточке, потом чем-то заинтересовалась и перепрыгнула на разросшуюся поблизости старую рябину, а оттуда уже спустилась на землю. И пошла изучать территорию попутно пытаясь охотиться на воробьев.

— Кис-кис-кис… Ты чья такая будешь, красивая?
«Кто там? Большая. Незнакомая. Рыжая. Руку протягивает и присела на корточки. Подойти знакомиться или сделать вид что испугалась?»
— Ульяна! Ну где вы опять застряли? Мотовоз вас ждать не будет, давайте быстрее! Бумаги заберете и с дневным поездом сразу назад. А то в тех краях буря ожидается.
— Иду, Семен Семенович!… Вот ведь дядька: мало того, что похож на Сёмку как старший брат, так и такой же гад и зануда. Ладно, живи пока, киса. Еще увидимся. Встретишь моего Сёмку — привет передавай!
И убежала. А через пять минут кошачьи уши уловили гудок отходящего мотовоза. Кошечка еще постояла, прислушиваясь, и решительно свернула в сторону забора, окружающего поселок. Там шебуршало что-то интересное, а большие, они никуда не денутся.

В два часа дня заскребся ключ в замке — Михаил вернулся домой.
— Животное, я дома. Выходи, сейчас обедать будем.
Скрипнуло, чуть слышно, кресло, на которое лег портфель. Зашуршала одежда: брюки отправились в шкаф, а рубашка — в корзину для грязного белья. Зашумела вода в ванной, а потом забренчала посуда на кухне. И только тут хозяин обнаружил отсутствие кошки. Никто не мявкал, голодный, никто не пытался охотиться на ногу и никто о ногу не терся.

Паники не было. Михаил доел обед, с неудовольствием покачал головой — хотелось поваляться на диване, а придется идти в самое полуденное пекло. «Вряд ли она ушла далеко. Плохо, если на глаза кому попалась, особенно начальству. Тогда и вылететь из поселка на материк можно. Уволить, конечно не уволят, но на материк вышлют, Толяныч постарается. И тогда прощай тема, прощай премия, прощай двойной оклад. И прощай кооператив и трешка в нем. Светка меня убьет. Сначала за то, что кошка сбежала, а потом за все остальное».
Михаил ходил по аллеям вокруг корпуса по расходящейся спирали и, по возможности незаметно для окружающих, старался заглядывать под каждый куст. «А если она в подвале где-то? Кошки же любят в подвалах прятаться. Это значит у коменданта ключи просить, а как объяснишь — зачем? А хуже будет, если она нагуляется, а потом корпус перепутает и придет к чужим людям. Тогда придется отказываться, врать что не знаю, чья это кошка».
— Михаил Сергеевич, потеряли что-то?
«Толяныч. Принесла нелегкая».
— Нет, то есть да, Анатолий Васильевич. То есть нет — бурундука выслеживаю. Хотел его семечками угостить, а он сбежал. Я за ним, но кажется увлекся.
— А, ну тогда, доброй охоты. И ни пуха, ни пера.
— Спасибо…
«Про-нес-ло. Или надо было к черту его послать? А ловко я вывернулся с бурундуком. Так, никого поблизости нет? Ну тогда вслух: «Кис-кис-кис»».

А в семь вечера Михаил сидел у себя на кухне, ужинал склеившимися макаронами и мысленно прощался с поселком: «Обошел весь поселок, от мастерских до казармы и от пакгаузов до пристани. Нету. Плохо, что попросить о помощи не могу. И на кой черт мы ее сюда притащили? Это все Светка, ее прихоть. Ладно, если просто сбежала. Светка покричит, по дуется и простит. А если ее нашел кто? Это же ЧП, нарушение режима — домашнее животное на территории поселка. Не знаю я, кто придумал это правило, но Толяныч своего не упустит. Завтра же вызовет: «Михаил Сергеевич, как ваша вчерашняя охота на бурундука? А ваш бурундучок, он случайно не мяукает?»
Зашипела радиоточка и голосом радиста Кеши проинформировала: «Добрый вечер жители поселка, напоминаю, что начинается смена циклов, в связи с чем, с двадцати ноль-ноль пятницы и до восьми ноль-ноль понедельника, выход из поселка запрещен. Не рекомендуется в ночное время выходить из зданий и сооружений без крайней необходимости. Исследовательские группы, находящиеся за пределами поселка, должны укрыться в экранированных убежищах».
«Вот так. А ведь я мог бы еще успеть и за территорией пробежаться. Корпус то вот он: ближайший к забору. И дыр в этом заборе полно». Михаил не любил покидать территорию поселка, хотя ему, по долгу службы, и приходилось это делать. Потому что почвоведу без образцов никуда. Сейчас то он старался оставаться в поселке, посылая за образцами своих аспирантов, но в молодости Михаил основательно походил по нулевому узлу. И во всех этих походах его преследовало то ощущение, что вот-вот его окликнут откуда-то со спины не знакомые люди. Очень его нервировавшее ощущение.
«Остались три варианта: хороший — кошка найдется сама, плохой — она уже не найдется, и очень плохой — кто-то ее уже нашел», — так ничего и не придумав Михаил дождался десяти вечера и отправился спать, полный плохих предчувствий.

А кошка действительно ушла наружу, за забор. Сначала охотилась на мелкую живность, потом, когда уже собралась возвращаться, пришлось спасаться на дереве от голодной лисы. Так и просидела до темноты на дереве, зовя хозяев на помощь. А когда стемнело, когда засвистело с частотой пять с половиной килогерц проволочное ограждение вокруг поселка, когда над забором вспыхнули тускло-красные огни от земли начал подниматься туман. Туман сочился, кажется, из самой почвы и постепенно распространялся вверх, достигая вершин самых высоких деревьев. Только поселок оставался в чистом пятне, да несколько пятен поменьше располагались в окружающих поселок лесах. Что интересно: всякая дикая ночная живность вела себя так, будто этого тумана вовсе не существует. Ежики топотали. Летучие мыши носились, пронзая пространство пучками ультразвука. Сова спикировала на мышку, и никакой туман не помог той мышке укрыться, так она и отправилась в свой последний полет в когтях совы. Кошечка же боялась, звала хозяев на помощь, все громче и громче: «Где же вы! Помогите! Мне страшно!» Что-то, чего не замечали дикие твари из дикого леса, заставляло ее бояться. Так продолжалось до тех пор пока туман не поднялся настолько, что коснулся кончика ее хвоста. Крики о помощи тут же прекратились, когти втянулись, тельце расслабилось и съехало вниз по ветке к стволу, а оттуда уже безвольным комком рухнуло на землю.
А туман продолжал стоять, молочно белой стеной окружая поселок, иногда выпуская щупальце, которым касался ограды, пробуя ее то ли на вкус, то ли на прочность. А где-то за час до рассвета туман просто исчез, словно его просто выключили. А еще через пятнадцать минут пришла в себя каштановая кошечка. Встала, как ни в чем не бывало, умылась и побежала к калитке в заборе, пролезла под калиткой, прокралась мимо дремлющего дневального, и оттуда уже по прямой направилась к дому. Очень хотелось есть и она ужасно соскучилась по хозяевам.

Михаил проснулся как всегда в восемь утра, вставил ноги в шлепанцы и привычно замер на мгновение, ожидая атаки. Потом вспомнил вчерашний день и поскучнел. «Что же делать? Светка расстроится». Пока умывался и жарил яичницу на завтрак, Михаил решил еще раз поискать пропажу. До приезда жены оставался порядочный промежуток времени, можно было даже пробежаться вдоль ограды. «Чем черт не шутит, вдруг найду».
Но идти никуда не пришлось. Едва зайдя в комнату Михаил почувствовал на себе чей то взгляд. Поднял глаза, на рябине, прямо напротив форточки, сидела пропажа и гипнотизировала хозяина желтыми глазами.
Михаил дернул шпингалеты, рванул присохшую на краске, никогда не открывавшуюся раму, высунулся по пояс в окно, едва не уронив горшок с цветком и подставил руки под рухнувшую с дерева кошку.
Все что она хотела в данный момент, это спать. Спать дома, на одном из своих привычных мест. Глаза у нее закрылись сами собой, она обвисла на руках у хозяина и даже не почувствовала, как ее положили на спинку кресла. Только приблизительно через час кошка проснулась не надолго, с тем, чтобы перебраться на колени, к сидящему здесь же в кресле хозяину. Так они и продремали, снимая стресс друг у друга почти до самого приезда хозяйки.

— Ня-ня-ня-ня-ня…
— Ну и где ты шлялась?
— Ня-ня-ня.
— Я весь поселок обежал.
— Ня-ня-ня-ня.
— Ты, главное, Светке не рассказывай. И выпускай меня из дома уже. Пойду Светку встречать.
Полчаса спустя кошачий рассказ повторился.
— Ой ты моя девочка, по маме соскучилась, вон как разговорилась. Ой ты какая ласковая.
— Это она с тобой ласковая. А на меня она охотится.
— Правильно, доченька. На папку можно охотится, он большой и сильный.
Попозже Света спросила у мужа:
— Миша, тебе не кажется, что она подросла?
— Свет, она же котенок еще, дети всегда растут.
— Нет, это другое… ну ладно.

И опять потянулись цикл за циклом. Может быть только кошечка росла чуть быстрее и становилась чуть крупнее, чем это положено обычной кошке, да стала интересоваться растительной пищей, опять же больше обычного. Но не настолько, чтобы это казалось чем-то из ряда вон. Да Светлана периодически восхищалась кошачьей разумностью: «Такая умница, такая умница! Миш, она шпингалеты открывать научилась! А вчера я пришла раньше тебя, так она меня так встречала и всё-всё мне рассказала. Казалось, что я вот-вот ее пойму! Правда? Кошкодевочка ты моя!» Михаил так и не рассказал Светлане о пропаже и возвращении кошки.
Светлана между циклами каждый раз уезжала на материк, проверить старую квартиру. Михаил оставался, работал над своей темой, зарабатывая себе непрерывный стаж работы в удаленном районе и приближая свою пенсию. «Кошкодевочка» всегда встречала хозяев с работы и больше не заставляла себя искать. Форточку в спальне, через которую кошка убежала, понятливый Михаил завесил сеткой, якобы от ос. Вот только в ночь между циклами, когда Михаил засыпал или, бывало что днем, когда все были на работе, уже в кухонном окне открывалась форточка, темный силуэт выскальзывал наружу и устремлялся за забор, за пределы экранированной территории. Но утром форточка оказывалась запертой, а «кошкодевочка» как обычно караулила в засаде под кроватью, ожидая, когда Михаил спустит ноги и всунет их в шлепанцы, чтобы атаковать его левую лодыжку.

Лагерь у моря 2. Часть 48. Финальная глава перед эпилогом (Продолжение в комментах)

«Люди. В каждом из нас скрыта как огромная любовь, так и дьявольская жестокость, божественная сила и критическая слабость, храбрость легендарного героя и страх самого жалкого животного. Многогранные существа, что в равной степени приближены как к сиянию жизни, так и к забвению смерти. За годы скитаний я стал своего рода, — ну, будем называть вещи своими именами, — расистом, и мало кого признавал себе равным, кроме homo sapiens. Почти все старейшие расы называют нас «жалкие смертные»… Ха… идиоты.

Разве что… дракондоры, или, как они себя сами называли, — драконьи жрецы. О, вот эти оказались вполне адекватными, хоть можно было договориться. А что до остальных… Я был поистине счастлив доказывать всем и каждому, насколько сильно они заблуждались, переходя мне дорогу. Когда пылали города надменных эльфов, когда рушились катакомбы уверенных в своей несокрушимости гномов, когда ударная волна стерла в пыль огромную зеленокожую орду, что имела глупость напасть на меня. Стоя выше всех, сминая врагов, защищая друзей, снося преграды и уничтожая опасности, я гордо называл себя тем, кто я есть. Я — это Я. Человек. Ничто так и не смогло остановить простого жалкого смертного… Люди — венец творения. Этот урок они запомнят надолго.»


Личный дневник Генды.



***



Ночь становилась всё темнее и темнее, мрак всегда становится непроглядным, перед тем переломным моментом, когда свет робко вступает в свои права. Время теперь перестало играть на стороне хищного альбиноса, с рассветом её преимущество сойдет на нет. Харди, породившая своим порочным разумом чудовищного монстра, передала ему как свою силу, так и свои слабости. Свет лишал альбиноса львиной доли сил.


Несмотря на это, Ехидна вполне могла отступить в тектонические катакомбы, а затем напасть уже следующей ночью, но… Демоница понимала, что рано или поздно тут будет ещё один враг, враг, с которым лучше сражаться отдельно. День, максимум два — и летающий пузырь доберется до острова. Док плюс вооруженный лайнер вместе взятые — они слишком крепкий орешек даже для неё. Альбинос самонадеянно думала, что ослабленный повелитель порталов, лишенный почти всей своей силы, будет уязвим. И это чуть не стоило ей жизни. В этот раз на одни и те же грабли она не наступит.


С Ехидной творилось что-то поистине странное. Никто не мог увидеть чудовищную мощь, что она излучает, но чувствовали всем нутром, как их окутывает противоестественный ужас. Да ещё сходили с ума детекторы аномалий на лайнере. Пауки, от мала до велика, вдруг разом дрогнули, сменив направление. Целая сотня шелестящих жвалами членистоногих в едином порыве бросилась к своей хозяйке. Они облепили её со всех сторон, образовав шевелящуюся гору из тел. Мгновение — и она поплыла, заколыхалась, превращаясь в кокон кипящей изнутри плоти.


— Это нехорошо, — пробормотала Хаку, поворачивая все камеры лайнера в сторону берега. На лице у красавицы появилось испуганное выражение, она сжала кулачки. — Совсем нехорошо! Никогда раньше она такого не делала!

— Трансформации, белая гадина меняет тело как ей угодно! — догадалась Виолетта Церновна. Она как никто другой следила за боем врага с мечницей, и старалась разработать стратегию по её устранению. Смогла же гетерохромный гений однажды загнать в угол даже Неуязвимую Рептилию! — Зачем ей столько материи?

— Без понятия, — вставил свои пять копеек Шурик. — Но лучше что-нибудь предпринять, пока не стало слишком поздно, не нравится мне происходящее.


— Артиллерия, вы слышали? — произнес Седой, обращаясь к орудийным расчетам. Кокон пугал всех и каждого, кто его видел.

— Да, капитан! — хором ответили солдаты, и грянул гром. Все пушки корабля отвлеклись от истребления ползущей на «Ленин» орды, разом разрядившись по кокону. Атаку поддержали и драконы-близнецы, закружив над врагом смертельный хоровод и поливая пламенем землю не слабее, чем арта. Синхронный удар канонады и раскаленного синего потока — аргумент в бою более чем серьезный. Но…

— Да ладно?! — Взгляд Виолы прикипел к мониторам. Стоило дыму рассеяться, как оказалось, что кокон даже не пострадал, словно его что-то защищает!


— Там какой-то энергетический барьер, — доложили аналитики, чудом собрав информацию с детекторов уцелевших дронов. Механические камикадзе кружили над полем боя, снуя между рвущими их в клочья обломками и плавящим армированный металл голубым огнем. — Мощная физическая преграда. Он совсем как…

— Как кинетическое поле Генды, — Виола, перебившая аналитика на полуслове, пришла в ужас от одной только мысли, что им противостоит сила, хотя бы приблизительно равная Доку. Даже работая на Организацию, этот человек ни разу не показал свою настоящую мощь. Для этого требовалось загнать носителя в угол, а он был умён, хитёр и труслив. Неплохое сочетание для агента. Враг опасен, но он не может быть всесилен, ведь так? А значит, есть шансы. — Поле. Или, во всяком случае, что-то очень на него похожее. Скорость, подобная защита… Кажется, наша гостья подражает Доку, а значит, у нее вполне могут быть схожие недостатки. Плазма!


По команде Виолетты Церновны, все солдаты разрядили прототипы оружия будущего, и несколько десятков плюющихся сгустков одновременно обрушились на колыхавшуюся под коконом плоть. Ещё раз, и ещё. Они легко прожигали первую защиту, но увязали в толстом хитине: для такой крупной цели огневой мощи слишком мало. Сгусток плоти тем временем рос, будто надувался изнутри, и постоянно пульсировал. Ритмично содрогался, так, словно…

— Черт меня побери, если это не сердцебиение… — Заворожено прошептала Виола, зачарованно приподнимаясь в кресле. Звук был слышен даже на палубе. Тук-тук, тук-тук, тук-тук… — Боюсь представить, ЧТО оттуда вылезет! Седой, быстро в хранилище, собери кого успеешь, и улетайте на оставшихся воздушных средствах эвакуации! Пару дирижаблей и вертолетов найдется! Боюсь, с лайнером покончено, надо спасти хоть кого-то…

— Но я… — попытался было оспорить приказ старый вояка, искренне считая, что долг капитана пойти на дно вместе с кораблем. Не увидит больше сына, ну и ладно, Ричард вырос настоящим мужчиной. — Пусть лучше моё место займет беззащитная девочка, и спасется она, чем пятидесятилетний старик. Я своё пожил, а умереть на таком корабле — чем не мечта?


В один момент кокон просто лопнул со страшным хлюпающим звуком. В воздухе ещё только оседала уносимая ветром невесомая паутина, а окрестности уже сотряс чудовищный по своей силе рёв. Он заставлял тела храбрейших, стоящих под сотней перестрелок бойцов, дрожать. Да что там солдаты — даже могучие драконы резко развернулись, инстинктивно стараясь отдалиться от того, во что превратилась Ехидна.


Оставаясь верна себе, она сражалась, используя подобное против подобного — меч против меча, клык против клыка. Превосходи, развивайся, уничтожай, поглощай. Фиаско в битве с Доком много лет назад вылилось в её эволюцию, как моральную, так и физическую. Форма для сражений с целой армией! Драконоподобный монстр колоссального размера, по габаритам приближающийся к небольшому крейсеру, он намного превосходил кружащих над ним близнецов. А по разрушительной силе приближался вплотную к их далёким прародителям — Логам.


Абсолютно белый дракон, с красными как кровь глазами. Вместо чешуи — прочнейший даже на вид хитин, переливающийся в свете прожекторов всему цветами радуги. По нему ещё стекала густая жидкость после кокона. Вместо кожистых крыльев — голые кости с натянутой на них прозрачной пленкой, как у стрекозы. На морде — паучьи хелицеры вместо клыков, а на кончике хвоста — скорпионье жало (наверняка, нет, даже стопроцентно ядовитое!).


Изо рта Ехидны при дыхании вырывался раскаленный поток жара, от которого плавился пляжный песок — настолько выросла её температура во время трансформации. Скоро она придет в норму, твердо встанет на ноги, адаптируется к этой форме, и тогда мало никому не покажется! Эта мысль одновременно пришла в головы драконов, Виолетты Церновны и доброй половины солдат на корабле. Но враг не собирался отдавать инициативу, не для этого она коснулась источника силы, который вполне мог её убить. Энергия растекалась вокруг демоницы, пропитывая всё, чего только касалась. Эманации Ехидны заставляли траву и деревья увядать, а с трупами пауков по всему острову творилось что-то действительно жуткое.


Умерщвленные ранее членистоногие, павшие от клыков, огня, артиллерии — снова зашевелились. Вроде бы ещё секунду назад не подававшие никаких признаков жизни, разорванные, обугленные тела стали двигаться, и, кто сохранил конечности, вновь поднялись на ноги. Ползущие в сторону лайнера мертвые пауки, пропитанные сутью Ехидны, из каждой раны которых сочился белый ядовитый пар, стали последней каплей. Даже среди обученных солдат поднялась вполне оправданная паника. Драконы в небе заревели от ярости, пытаясь спалить белоснежного «собрата» с остервенеем конченых маньяков. То, что древний враг принял подобную уродливую форму, они посчитали кровным оскорблением, и это затуманило обычно холодный рассудок повелителей неба.


Однако ни драконье пламя, ни артиллерийский обстрел, ни даже прямое попадание главного калибра «Ленина» не достигло врага. Прочнейшая броня, сверху прикрытая тонкой энергетической пленкой, абсорбировала повреждения на раз-два. Плазма — и та оставляла только подпалины, которые прямо на глазах бесследно затягивались. Что до самой твари, то она вовсе не собиралась просто так стоять и смотреть, как её обстреливают все кому не лень. Взмах титанических крыльев — и в вихре песка и пепла Ехидна отряхивается от остатков кокона и поднимается в воздух. Громоподобный рык ярости разносится по округе. Страшный звук. Погребальный реквием существа, что старше иных планет.


— Вы все сегодня умрете! — Монстр не бросал слова не ветер, он резко хлестнул неосторожную близняшку хвостом, да так молниеносно, что даже она не успела увернуться. Ловкость прирожденной летуньи в этот раз подвела сестру. С поразительной для такой туши скоростью скорпионье жало вонзилось в чешуйчатое бедро, сокращением мешка впрыскивая смертельный яд, и тонкий девичий визг услышали даже на корме корабле.

— Но ведь… на нас не действует … — пролепетала крылатая рептилия обиженным голосом. Тело стремительно немело, из последних сил она отлетела от врага, падая на палубу, а Ехидна не стала добивать подранка. Зачем? Губительный для всего живого токсин сделает всё за неё. Черная сестра не могла отправиться следом и защитить собрата, сдерживая Ехидну постоянным огнем и соблюдая четко выверенную дистанцию. Знание того, что нельзя подлетать к альбиносу на расстояние удара хвостом, стоило слишком дорого, чтобы им разбрасываться.


Приземлившись на палубу, ослабевшая близняшка сделала от силы всего пару шагов, после чего, тяжело подволакивая одеревеневшую ногу, свалилась без чувств. Даже палуба ощутимо дрогнула. Крылатую союзницу тут же окружил отряд солдат, подгоняемый Олегом. Отбиваться от мертвых пауков было намного сложнее. Только с размозженными конечностями они и переставали двигаться. Ладно мелочь, а попробуй остановить таким образом колосса?

Крупнокалиберные винтовки работали не смолкая. Картечь и пули рвали хитин слуг в клочья, огнеметы солдаты отбросили за ненадобностью. Для того чтобы остановить тварей теперь, приходилось сжигать их чуть ли не в пепел, а спокойно стоять под струёй пламени они не собирались! Оттого что сдохли, прыть пауков только возросла. Не чувствуя боли, арахниды наступали, пересыщенные эманациями Ехидны. Теперь уже точно не цепные псы — марионетки. Без боли, без даже отголосков эмоций. Зомби.


— Оль, бросай свой сраный героизм, и валите оттуда нахрен! Время прикрытия закончилось, всё стало слишком опасным! Оставьте чертову ящерицу, спасите хотя бы себя! — Виола вцепилась в край стола до обеления кончиков пальцев, даже свой интеллигентный тон отбросила. Хаку на экране согласно закивала, когда Церновна добавила: — Ваши жизни важнее всего! Живо, я кому сказала!

— Простите, Виолетта Церновна, но я не могу. Солдат не держу, а сам останусь. Сердце и так не на месте, — теплым басом ответила «Ольга», жестами показывая бойцам, что те в принципе свободны. Не ушел никто, ни один человек. Всем было страшно, но… Круг военных рассредоточился по периметру и не подпускал пауков к парализованному ядом дракону. Беглый огонь оружия не смолкал ни на секунду, а артиллерия не могла работать на таком расстоянии. Свои пострадают больше.

— Как глупо… — фыркнула драконица, глубоким женским голосом, едва ли в силах приоткрыть хоть один глаз. Вертикальный зрачок с ярко-голубой радужкой расширялся, дыхание стало прерывистым, тяжелым. Какое другое живое существо нейротоксин Ехидны прикончил бы в мгновение ока, слон — и тот пикнуть не успеет, а вот кровь черного дракона боролась. Из последних сил, но боролась. — Меня защищают смертные. Уж лучше умереть, чем умереть с позором.


— Ой, да заткнись ты. Мы не бросим тех, кто нам помогал в трудную минуту. Ну что, парни? Зажжем напоследок?! — Олег вскочил на спину ящера, ловко цепляясь за черную чешую и гребни. Отстреливаться с этой позиции было легче, плюс обзор открывался намного шире. Одна из сильнейших драконов, черный дракон-близнец, потеряла дар речи, и только широко открыла удивленные от шока глаза.

— Помирать, так с музыкой, командир! — отозвался ближайший солдат, удачным выстрелом отправляя за борт только-только сунувшегося наверх паука-гиганта. Стальной сердечник крупнокалиберного снаряда перебил подсвеченный Хаку сустав, оторвав ему лапу к чертовой бабушке. — Тем более, музыка играет очень даже ничего, а?

— Спасибо, старалась! — отозвалась по внутренней связи польщенная Хаку.


***



В небесах тем временем разразилась нешуточная баталия. Падение сестры отрезвило второго дракона, и она зашла к врагу со спины, лавируя между прозрачных крыльев, размах которых превышал сотню метров. Тщательно выбранный момент и место удара. Хищница вцепилась в их основания, пробуя плоть Ехидны на прочность зубами и огнем. Повреди крылья, и тогда противник падет. Беспроигрышная тактика воздушного боя. Безрезультатно. Защитный покров альбиноса, сотканный из заемной энергии, был куда слабее, чем кинетическое поле Дока, но, вместе с прочнейшим хитином, вполне выдержал тысячетонный пресс драконьих зубов.


Белый кошмар перевернулся в воздухе, собираясь упасть на спину и тем самым окончательно похоронить вцепившегося в спину паразита. Но осторожная и ловкая, как ящерица, близняшка вовремя соскочила. Гребни на её спине засветились, а вдогонку монстру отправился поток синего огня. В воздухе стоял невыносимый шум. Смешалась музыка Хаку, играющая из каждого динамика, симфония грохочущих выстрелов, канонада артиллерии, хруст хитина паучья, треск огня, но один звук перекрыл все остальные. Когда Ехидна упала у самого берега, на многие мили вокруг дрогнула земля. Поднявшаяся волна ощутимо тряхнула даже лайнер, а грохот оглушил всех и каждого в округе.


Враг довольно ловко перевернулся на все четыре лапы, будто и не было тяжелого падения. Колоссальные размеры этой формы позволяли Ехидне доставать почти до середины корпуса корабля, а вода на берегу едва покрывала лапы до бронированного брюха. Хоть древняя тварь и копировала своего исконного врага — драконов, но не на все сто процентов. Панцирь на животе альбиноса (место, где чешуя у рептилий тоньше) не пробивали даже бронебойные заряды, в чем лично убедилась команда корабля, когда тварь, встав на задние лапы, дотянулась до палубы. Огромная пасть плавно открылась, выдыхая на борт поток медленного белого пара, как раз в сторону неподвижной близняшки и окруживших её солдат. То, что крылатая не скопытилась от яда, монстр воспринял чуть ли не как личное оскорбление.


— Противогазы же нас спасут? — нервно икнув, поинтересовался один из солдат у Олега, который тем временем внимательно смотрел на ползущую к ним взвесь.

— От яда бы спасли, — голос носителя не дрогнул, а вот по его спине пробежал холодок липкого страха. Каким бы храбрым человек не был, перед лицом гибели все равны, а особо безбашенной Ольга себя никогда не считала. Палуба под текущим паром плавилась, как пломбир под знойным летним солнцем. — А вот от кислоты, навряд ли.

— Уходите, двуногие молокососы, — рыкнула черная рептилия, не в силах не то что крылом взмахнуть, даже самым кончиком хвоста дернуть.


— Да куда?! — воскликнул боец, лихорадочно стреляющий в сторону раскрытой пасти, из которой сочилась сама смерть всему живому. Бесполезно, глотку тоже покрывал хитин, а языка там не было. — Помирать, так вместе, красавицы!

— Приятно было с вами служить, парни, и с тобой особенно, агент Футунарь, — один из бойцов достал гранату, собираясь разменять жуткую участь в кислоте на мгновенный суицид.


***



Выручила солдат драконица, спикировав вниз в потоках собственного пламени прямо на палубу — красивый, отработанный годами боевой прием повелителя небес. Выдохнув синий огонь, она резко рванула вниз, прикрывая себя покровом раскаленного потока — собственный огонь не ранил близнецов. Стремительный удар крыльев по воздуху прозвучал как громкий хлопок. Близняшка приземлилась когтистыми лапами прямо на голову Ехидны, всем своим немалым весом обрушившись на раскрытую пасть, тем самым заставив её захлопнуться и прекратить выдыхать кислоту.


— Наглая мелочь! — Альбинос зарычала от досады и снова попробовала достать врага хвостом, но тем самым только добавила себе головной боли, обрушив многотонный удар на то самое место, где мгновение назад сидела крылатая дева. Прочный хитин выдержал напор, и когти дракона, и выстрелы команды корабля, и собственное жало просто отскакивали от непрошибаемой белоснежной шкуры. Грязь не липла к древней твари, оставляя её обманчиво чистой внешне, но глубоко порочной внутри. — Вы все сегодня умрете!


— Вот заладила. «Умрете, умрете»… Пластинку заело? — Олег собрался с духом, и больше не чувствовал страха, поливая врага огнем из винтовки, он думал только о том, как там пострадавшая Ямада. Что будет с жителями «Ленина», если последняя преграда между ЭТИМ и беззащитными людьми рухнет. — Нам конец, да, союзнички вы наши крылатые?

— Дерзкое дитя. Её сила почти равна Логу, и никто в целом мире не сможет… — Хотела было ответить черная драконица, но прервалась, и, ловко подцепив хвостом одного из солдат, рванула бедолагу на себя. В то место, где стоял уже попрощавшийся с белым светом боец, ударила добрая сотня отравленных шипов. Дракон только что спас человека. Ехидна торжествующе оскалилась, предчувствуя скорую победу, опасности для себя она не видела. Не для этого наращивала личную мощь двести лет, чтобы бояться столь незначительной угрозы. Энергия щедро лилась по жилам альбиноса, изнутри, оттуда, где был сокрыт исток истинной силы, могущественнейшей в материальном и нематериальном мире. Но тут в бой вмешалась третья сила… Высоко в небе раздался оглушительный гул. Реальность будто порвалась, затрещав, распалась на сотни мелких осколков. В ночном небе засиял нестабильный, плюющийся искрами, портал…


***



Ричард.



Этот портал не напоминал красивые переходы Дока, наоборот — он весь дрожал, искрился, и, казалось, вот-вот схлопнется. Из огромного колыхающегося проема медленно выплыл дирижабль с гордым названием «Причеши бровь». Свет прожекторов выловил его корпус из ночной темноты. Ночь становилась непроглядной, и там, куда не доставали лампы, царила глубокая тьма. Ветер нес с собой горький запах горелой плоти и, чем черт не шутит, яда, ощутимые даже высоко над землей. К счастью, в противогазах были почти все, включая Хоро.


— Ты как, Сашка? — обеспокоенно спросила у подруги Славя, заботливо поддерживая лежащую на спине неку. Все сейчас находились на мостике, кроме Ульяны, которую Док самолично запер в каюте шантажом и угрозой расправы ремнем над тощей задницей.

— М-м-ожно я-я н-н-небуду от-в-вечать? — заикаясь, пробормотала кошечка. Всё тело Александры содрогалось: минуту назад через хрупкую девочку протекала вся чудовищная мощь Дока, без неё она подобное чудо и не осилила бы. — Будто поездом переехали. Всё болит, даже шерстка! Чтобы я ещё раз на такое… Да никогда в жизни. Ты что, ядерный реактор?!

— Гораздо хуже, моя маленькая, гораздо хуже, — зло проворчал Док, оглядывая происходящее внизу и сжимая зубы. — Прости, пожалуйста, что мы рисковали тобой.


— Ничего, я куда крепче, чем кажусь на первый взгляд, — мяукнула ушастая прелесть, старательно улыбаясь. Ведь видно же что ей больно, а нет, показывает свои белые зубки! Набралась от Слави всякого героизма! — Там же ваши друзья? А вы мои друзья. Друзьям надо помогать. Славь, атпути, задушишь!

— Ну нет, ты прелесть, Саша! Спасибо. Спасибо. Спасибо! — Блондинка уткнулась в волосы кошечки, старательно наглаживая пушистую макушку, в уголках голубых глаз предательски блестело.

— Это всё, конечно, здорово, но что делать будем? Спускать дирижабль в этот писец — форменное самоубийство. Вы на своих двоих вниз, мальчики? — поинтересовалась Женя у меня и у Дока. Идея совместить энергию сильнейшего носителя и способность Саши открывать порталы в этом мире пришла именно в её светлую вихрастую голову. За это Славяна поглядывала на аналитика с легким осуждением.


— Естественно, — Док оскалился, по его телу струилась энергия, невидимая другим, но мои глаза унаследовали способность Кукулькана, и всё это чудо было как на ладони. За что мне нравились силы этого парня, так за то, что они полностью завязаны на физиологию. Не непонятный «ахалай-махалай», не «суперсила», а четко структурированный поток энергии. Каждый процесс, каждая клетка, каждая искра его тумана — это произведение искусства, ни у одного живого существа я пока не видел ничего даже близко похожего. Кожа Дока исчезала под слоем черно-белой чешуи, формирующей причудливый узор? как у тигрового питона. Радужка поменяла цвет, будто капнули жидкое золото на карие глаза, зрачок — и тот стал вертикальным? как у Юли, когда та зла или возбуждена.


— А там ведь Алиса… — dспомнил Кэп, уж он-то как никто другой знал: злой Док — это бедствие локального масштаба, а вывести его из себя проще всего угрожая тем, кто ему дорог.

— Хоро? — Джо первым заметил, как волчица вся напряглась, медленно пятясь назад, неосознанно увеличивая дистанцию между ней и Гендой, вокруг которого гудел воздух. — Что-то не так?

— Всё не так, — серьезно сказала девушка, исподлобья глядя на переливающуюся энергией чешую, а её вставший дыбом хвост сейчас напоминал ёршик. Напряжение на борту ощущалось невооруженным взглядом. — Он больше не пахнет как человек.


— Да кто бы говорил! — Голос Дока тоже менялся, становился глубже, вкрадчивее. Он уже не походил на тот спокойный, иногда даже менторский, тон, каким любил говорить наш товарищ. — Я Человек, не надо тут вводить в заблуждение, да и время поджимает о всякой фигне болтать! Сашка!

— Да! — ойкнула нека, отзываясь на голос. Кончик кошачьего хвоста затрепетал, а мягкие ушки неосознанно прижались к голове.

— Котенок, ты помогла нам успеть вовремя. Если бы не ты, то… Спасибо. Я (!), никогда этого не забуду. Клянусь именем Стража, — гигант вдруг повернулся к Саше, и все взоры устремились на уставшую неку. Солдаты смотрели с нескрываемым восхищением, Юля и Женя с любопытством, а глаза Слави излучали такую нежность, что под этим теплым взглядом растаял бы даже тот чертов ледник. — Поехали, мужики, у меня сил не так много после портала, и растягивать поле слишком далеко пока не получится. Редко такое говорю, но… В БООООООООООЙ!


— Мои ушки-и! Предупреждать надо, — промяукала Юля, прижав пушистые локаторы к голове, я её еле слышал, почти распрощавшись с дорогими сердцу барабанными перепонками. Рык, громом разнесшийся по округе, оглушил стоящих на мостике бойцов, что уж говорить про чувствительные кошачьи ушки.


Док прыгнул за борт первым, оставляя за собой след из кинетической энергии. Она покрывала всё тело, меняя форму и прорастая поверх одежды шипастой броней. Напряжение поля было настолько сильным, что его сияние предстало перед глазами всех, а не только в зрении охотника. Над костюмом носителя засверкала полупрозрачная защита, напоминая рыцарскую броню и двигаясь вместе с телом. Способность «бегунка» услужливо подсветила его как «Кинетический бастион».

Своим громким появлением он безраздельно привлек внимание врага, перехватив всю инициативу атакующих орд на себя. Внизу, на лайнере, творился сущий пиз… АД! Титанический белый дракон, с до боли знакомыми кровавыми глазами, опирался на борт двумя лапами, конкретно сейчас собираясь отправить к праотцам двух черных драконов, смотревшихся на её фоне мелкими голубями, и отряд солдат. Своими фанфарами Док переключил всё внимание на себя, и белоснежный кошмар, зло оскалившись, отпрыгнул в сторону берега. И, я готов поклясться, досадливо перед этим сплюнув!


— Будьте осторожнее, все вы! — сказал я, прыгая за борт. Что ж, мне тоже нельзя тут ошиваться. Внизу нужна помощь, и причем срочно. Крылья раскрылись почти сразу, в груди клокотал азарт, ощущение, что по жилам тек чистый адреналин, с легкой примесью крови. Интересно, когда-нибудь это чувство, чувство полета, станет для меня обыденным? Надеюсь, никогда! Переворачиваюсь в воздухе, делая мертвую петлю — не только Генда умеет дразнить противника, могу и я! Взмах крыльев, импульс энергии аномалии — и на море поднимается шквальный ветер. Потоки воздуха нужны для перестраховки, в таких условиях медленный газ пауков будет бесполезен. Теперь надо что-то сделать с окружившей лайнер каменной ловушкой, сверху напоминающей ровный круг из скал. Сам «Ленин» заплыть сюда не смог бы…

Что до нашего могучего союзника, он вовсе не терял времени впустую, рухнув на палубу перед отстреливающимся от орды пауков солдатом. Жесткое приземление смягчила полупрозрачная мембрана под его ногами, но все же, удар должен был быть нехилым. Скорее всего, чешуя — это только обертка основных изменений, вон как клубится туман по всему телу. Смутно знакомым, кстати, солдатом. Отсюда не очень хорошо видно, но… Отец! Папа?! Воевать лично в его-то годы?! Док приземлился рядом с ним, и… никто не успел разглядеть его движений.


Трансформация выводила его и так огромную скорость на совершенно недосягаемый уровень восприятия. По палубе будто ударили установкой залпового огня. Разъяренный, как тысяча демонов, Док ускорился, превращая врагов в фарш скупыми атаками кулаков и ног. Покрытый кинетической бронёй, удар оказался настолько мощным, что буквально раздирал плоть. Арахниды лопались, как перезрелые арбузы. Удар — и голова разлетается в клочья. Взмах ноги — и кинетическое поле выбрасывает за борт мешанину из искореженных тел.

Осенний сезон КТ, день 2

Ок, уговорили

Дубликат, часть 6

Глава 1 http://vn.reactor.cc/post/2956175
Глава 2 http://vn.reactor.cc/post/2967240
Глава 3 http://vn.reactor.cc/post/2986030
Глава 4 http://vn.reactor.cc/post/3004497
Глава 5 http://vn.reactor.cc/post/3021621
Глава 6 http://vn.reactor.cc/post/3051251
Глава 7 http://vn.reactor.cc/post/3063271
Глава 8 http://vn.reactor.cc/post/3073250
Глава 9 http://vn.reactor.cc/post/3087408
Глава 10 http://vn.reactor.cc/post/3095547

XI
Монетка в фонтане


— Ты пойдешь со мной?
— Брысь! Юля, ты же знаешь, что со мной это не работает. Тем более в этом варианте «Совенка».
— Знаю. — Юля подумала, не сделать ли вид, что обижена, но потом улыбнулась. — Хорошо что я не материализовавшееся подсознание и не ходячий портал, а всего-лишь кошка-мутант.
— Ага. Была бы ты, на самом деле, кошкой, ты бы об этом не задумывалась. Животным, знаешь по барабану. Так что смирись с тем, что ты человек.
Наклонилась, надо мной, загораживая весь обзор и глядя мне прямо в глаза. Зрачки расширились, сейчас гипнотизировать будет. А я делаю рывок и целую Юлю в нос. Хотел в губы, но она дернулась и получилось в нос. Ну, тоже неплохо.
— Ну вот, всю таинственность момента нарушил. Ладно, пойду. Скоро Славя придет, не люблю, когда меня видят. Я, в конце-концов, как там у тебя: «Кошкодевочка, легенда лагеря», — и должна являться избранным и в критические минуты. Еще увидимся, пока.
— Мяу!
— Не дразнись!
И убежала. А я выхожу в проход между сиденьями, подбираю пакет и свитер. Пальто, кажется, нужно оставить, а вот телефон не забыть. Или смартфон? Или МР3-плеер? Под моим взглядом старенькая кнопочная Нокия начинает увеличиваться в размерах, экран у нее наползает на кнопки… Кручу головой, «Отставить!». Телефон возвращается к привычному облику. М-да, и вот пошел бы я такой за Юлей, я бы натворил там дел, в лагере-то. А так… Пригибая шею смотрю в окна автобуса, снаружи все как положено: приоткрытые ворота с прорезанной звездой, надпись «Пионерлагерь Совенок», два гипсовых пионера, кирпичный забор, лес по обе стороны забора, автобусная остановка. Оглядываюсь назад: дорога убегающая в холмы, ЛЭП, то ли поля, то ли луга, непонятно. Оставляю вещи в автобусе, а сам выхожу. Не стоит заставлять Славю ждать.
— Привет, ты, наверное, только что приехал?
— Славюшка, ты же давно уже проснулась. А все повторяешь так, как тебя научили.
Какая она все-таки красавица, смотрю в эти глаза и чуть не тону в них.
— Ты… Ты… Это ты приехал?! Так что ж стоишь, пойдем скорее.
Рад бы, но нет. Внутрь мне нельзя, я сам себе такое правило установил и поэтому я его выполню. Вспоминаю трансформацию телефона. Здесь я еще сдерживаюсь, а внутри, боюсь что не смогу.
— Нет Славюшка, туда мне вход заказан.
— Тогда подожди, я быстро. Мы быстро!
Срывается с места к воротам. Внезапно останавливается, разворачивается и бежит ко мне. Виснет у меня на шее и целует. Вот у Слави получилось в губы. В уста сахарные, именно.
— Пока никто не видит! — Хохочет. А потом, на мгновение построжев. — И не думай ничего такого, это тебе от всех нас! Другие то постесняются. И обязательно дождись! Или нет, костровую поляну знаешь? Подходи туда через час!
И бегом, в темпе приличном Ульянке-маленькой, а не помощнице вожатой, скрывается за воротами. «Конечно знаю, конечно подойду, за тем я тут и оказался». Присаживаюсь на лавочку, до поляны двадцать минут хода, так что полчаса свободного времени-то у меня есть. Или я лучше даже прилягу. Устраиваюсь у ног правого пионера, в удивительно не пыльной и мягкой здешней траве, закидываю руки за голову и лежу, разглядывая облака. Как их называют? Цирусы, если я правильно вспомнил. Когда я еще здешнее небо увижу?
— Спасибо, что не стал описывать меня, как абсолютного злодея.
Облака загораживает фигура, вставшая надо мной башней. Пионер. Визитер третий, виртуальный. Через него небо просвечивает, значит — виртуальный.
— Пожалуйста. Абсолютных злодеев вообще не бывает. А ты и на относительного злодея не тянешь.
— Любопытно, а на кого же я тяну? Как ты меня характеризуешь?
— Как, в общем-то, неплохого человека, загнавшего себя в причинно-следственную воронку событий. И вот за то, что он загнал, или позволил загнать, себя в эту воронку, он и должен нести ответственность. А ведь и нужно было тебе, всего-то, встать на чужое место и посмотреть оттуда.
— Мудрено. Но, прощай.
— Прощай.
Интересно, в какой материнский мир, из всего пакета, его тогда выкинуло вместе с лодкой? Ну это так, праздный интерес, оставим эту тему в покое. Перевожу взгляд с облаков на средний план. На кусте барбариса сидит птичка, не разбираюсь я в них. Мелкая, чуть побольше воробья, очень аккуратное тельце, небольшой тонкий клюв, по серо-коричневому тельцу желто-коричневые продолговатые пятнышки. Птиц косит на меня правым глазом, потом я перестаю его интересовать. Вдруг он вспархивает с места, подлетает метра на полтора и возвращается на свою ветку с каким-то насекомым в клюве. Значит назовем этого птица мухоловкой.
Трещит ветка, вспугнутая мухоловка улетает, бросив добычу. Кто-то кидает в меня сосновой шишкой.
— Его все уже ждут, а он тут разлегся!
— Имею право, Рыжая белка. — Я знаю, она не обидится.
Поднимаюсь со скамейки, оглядываюсь. Вон там — начало тропинки к озеру и дальше к Старому лагерю. Туда мне можно, но время поджимает. Поэтому я протягиваю Ульянке руку.
— Пошли?
И мы идем на костровую поляну, не заходя в лагерь. Мне же в лагерь нельзя, я помню. Карман на Ульянкиных шортах оттопырен до пределов возможности. Ну конечно — яблоко. Ульянка хочет откусить, но останавливает руку не донеся фрукт до рта.
— У тебя есть нож?
Нож у меня есть, но не в этом случае. Так и говорю Ульяне.
— Тогда давай так, я кусаю с одной стороны, а ты с другой.
— Давай лучше по другому.
Забираю у Ульяны яблоко и разламываю по его яблочному меридиану. Вот теперь каждый грызет свою половину. Пока Ульяна занята яблоком, я кручу головой по сторонам. Вот так, вживую увидеть все, когда еще удастся? Куча мелких деталей, вроде муравейнка у самой тропы или лесных цветов, или заросшей просеки, уходящей неизвестно куда. И все это раньше не замечалось или проскакивало мимо сознания. И пахнет грибами и хорошо бы проверить на этот счет во-о-он тот косогор.
— А я знаю, зачем ты приехал. — Ульянка справилась с яблоком.
— Молодец, Рыжик. Я тоже знаю.
— Жалко?
— Грустно. Но не жалко.
Кто-то еще идет за нами по тропинке, я это чувствую. Резко оглядываюсь и успеваю заметить мелькнувшее в кусты коричневое платьице.
— Не оглядывайся, это Юлька сзади, просто она стесняется.
Ну да, Ульянка же о нашей встрече ничего не знает.
Мы идем к костровой поляне, оставляя забор лагеря по правую руку. Слева мелькает прогал, в той стороне озеро, где купается Славя.
— Расскажи, как ты живешь?
— Нормально живу, Уля. Все вроде бы нормально, и проблем не много и не мало, так среднее количество. И близкие люди есть, которые меня понимают и которых понимаю я. Но вот узнал о вас, и захотел познакомиться.
— И напридумывал всякого.
— Нет. Все что можно придумать, где-то уже существует. В моем мире придуманные вы, в вашем мире — я. Где-то еще кто-то третий. Так что я просто подсмотрел, как вы живете. Было трудно, но кое-что я увидел.
Ульянка некоторое время молчит, переваривая мои слова, а потом уточняет.
— Значит мы настоящие?
— Самые настоящие.
— И ты настоящий?
— Хочешь ущипну? Конечно настоящий.
— А скажи тогда, как тебя зовут?
Сказать? Да легко. Называю ей сетевой ник. Рыжик недовольно морщит носик.
— Нет, не то! Как зовут по настоящему? Как мама с папой назвали. Не бойся, я умею хранить тайны.
Да я, собственно и не боюсь, я просто не хочу. Но Ульянка настаивает и, кажется, ей действительно это надо.
— Рыжая белка, зачем тебе моё имя?
— Надо!
— Ну хорошо, скажу перед уходом.
А мы, собственно, уже вышли на костровую поляну.
— Ну наконец-то!
Оглядываю поляну. Знакомые все лица и все улыбаются.
— Здесь все. Кто смог и кто захотел. — Славя, похоже, взяла на себя роль распорядителя.
Да, действительно, все кто смог и кто захотел.
— Узнаешь тех двоих?
Дети лет семи. Темноволосая девочка нацепила фонендоскоп и с серьезным видом слушает полноватого мальчишку, задравшего по такому случаю рубашку. Ха! А у девочки-то глаза разного цвета. Она замечает меня, улыбается, что-то говорит мальчику. Мальчик поворачивает голову в мою сторону, на мгновение мы пересекаемся взглядами и из глубины семилетних глаз на меня смотрят глаза сорокалетнего дядьки. Очень опасного дядьки. Смотрят и прячутся. Я взвешен, оценен и признан безопасным. Интересно, что бы стал делать этот пузанчик, если бы решил, что я представляю опасность? Забил бы фонендоскопом? Самый первый цикл в младшем отряде и старые привычки еще не стерлись до конца.
— Что-то много народу, Славя.
— Сколько смогло и сколько захотело. А захотели все, кто понял, что происходит, про кого ты упомянул, и даже просто подумал, и еще сверх того. Ну, будешь речь толкать или пойдешь к костру?
К костру, конечно. Ишь чего удумала — речь ей толкать. Мне освобождают место рядом с Алисами, дают в руки уже очищенную печеную картошку, ставят рядом кружку с заваренной смородиной. Алисы вот они, обе. Здороваются со мной по мужски, за руку, улыбаются.
— Значит все-таки Семен?
Загадка для меня: угадай кто-откуда. И тут же моя отгадка.
— Алис, ты ведь та, которая помощница вожатой, в лагере физруков и бабы Глаши? — Спрашиваю, и, дождавшись утвердительного кивка, продолжаю. — Нет, не Семен. Я просто воспользовался на три-четыре часа его телом, пока он спит в автобусе. Надо будет вернуть.
— А я то думала!
— Нет. И даже близко не попала.
А теперь моя очередь спрашивать.
— Алиска, а ты поедешь с концертами по лагерям?
— Цикл назад собиралась. А сейчас — думаю. — Алиса бросает взгляд в дальний конец поляны, где кто-то учит кого-то играть на горне.
Ну, это уже не моя забота, я просто полюбопытствовал. Алисы встают, обе с гитарами, обе, нет, не одинаковые, но очень похожие. Я делаю на прощание им подарок: «Между прочим, квартира в двухэтажке, сорок шестого года постройки, была на первом этаже, в ней было три комнаты, кухня и туалет с ванной. Только вот, чтобы помыться в горячей воде, приходилось топить дровяной титан и плита на кухне тоже была дровяная. Это вам в копилку ваших общих воспоминаний». Девушки улыбаются очень по доброму и уходят на край поляны.
А я начинаю изучать печеную картошку. Дегустировать. Ее и смородиновый чай. Странно, но пионеры почти не обращают на меня внимания, а больше заняты друг-другом. Где-то двойники общаются между собой, а где-то двойники оказываются в разных компаниях. Интересно почему?
Скорее угадываю, чем улавливаю, настолько он слаб, запах грейпфрута. Поворачиваю голову и тону в зеленых глазищах. Ко мне подсела Лена.
— Привет. Ты одна здесь?
— Да, остальные не могут. Пока не могут. Жаль.
— Они проснуться, Лен, обязательно.
— Я знаю, ***.
И Лена называет меня настоящим именем. Тем, которое я обещал Ульянке. Я чуть не обливаюсь чаем и на некоторое время теряю дар речи. Как?
— Как? Как ты…
— Ты же сумел узнать наши имена.
— Ну к вам-то заглядывал не я один. Так что имена я уже знал. Так, несколько имен добавил в копилку и всё.
— Ну вот, а мы со здешней Мику вдвоем заглянули к тебе. Не бойся, обещаю тебе, что все подумают, что это выдуманное нами имя. — Лена делает паузу, а потом задает свой вопрос. — Скажи, как ты думаешь, когда мой Семен проснется?
— Скоро Лен. Не в этом цикле, но очень скоро. Он зайдет в лагерь, повернет к голову к клубам, увидит тебя, и скажет одними губами: «Ленка! Я прорвался!», но ты его прекрасно услышишь и бросишься к нему на шею, завизжав так, что перепуганные кибернетики выскочат на крыльцо. Тебя спасать, между прочим, выскочат. Вот только ты сейчас забудешь всё, а вспомнишь уже потом, когда его встретишь.
Что я там говорил Ульянке, что не выдумывал их мир? Что я только наблюдатель и регистратор? Но это правда, просто наблюдатель всегда влияет на наблюдаемый объект, и я пользуюсь этой возможностью. И, кажется Лена это знает, если задала такой вопрос. А если еще не знает, то догадается. Но, я не жду ничего плохого, ни от Лены, ни от Мику, пусть они заглядывают ко мне. Мне будет приятно.
Пока я так размышляю, Лена бесшумно уходит.
Пора и мне подойти к кому-нибудь. К Сашке, которая застенчиво мне улыбается, сидя между здешней Мику и вернувшейся к ним Леной? Проснулась? Нет, просто захотела компанию Лене составить. Но уже скоро, чувствую, что от хорошего пинка, она уже готова проснуться и проснуться безболезненно. Обойдемся без пинков, все должно быть естественно. Поэтому я улыбаюсь этим троим девочкам, машу им рукой: «Я узнал вас, кто вы и откуда, и очень рад вас видеть», Мику, в ответ, энергично машет мне рукой, но я иду к своему протагонисту. Они тоже сидят своей компанией: Семен, Ульяна-большая, Ульяна-маленькая и, чуть поодаль, все три Ольги. Но Ольги уткнулись носом в какие-то вожатские бумаги и, кажется, им не до нас. Когда еще получится встретиться? Пока ресурсы системы заняты на то, чтобы выкинуть меня из здешнего мира, двойники могут сосуществовать в одном узле и не аннигилировать, но сколько мне здесь еще находиться? Час-два, вряд ли больше.
— Привет. Ты знаешь, я давно уже чувствовал, что за мной кто-то подглядывает.
— Ну прости. Я больше не буду.
— А куда-ты денешься? — Семен хмыкает скептически.
— Есть много миров, кроме вашего. В том числе те, куда еще никто не заглядывал.
Но за вами тоже подглядывать буду, тут я наврал Семену, и мы оба это понимаем, и не только мы.
— Врешь ты всё. — Говорит Ульяна-большая. — Не будет он… Ты уже отравился «Совенком». Подглядывай, тебе можно. Слышишь Сёмк, ему можно!
Ну да. Наблюдатель влияет на объект, а объект влияет на наблюдателя.
— Конечно можно, — бурчит Семен, — никто и не запрещает. Все только за.
Обращаюсь к Ульяне-большой.
— Ульяна, зря ты про миксов переживала. Вон, здешняя Мику проснулась и прекрасно себя чувствует.
— Проснулась. Но для этого пришлось исчезнуть «Микусе» и самой Мику такую работу проделать, какую я бы не смогла, например.
— Все бы ты смогла. Решилась же тогда, в девяносто втором. И другие смогут или уже смогли, им просто нужно вспомнить.
Сидим еще некоторое время молча. Слышны только общий гул голосов и две гитары. Обе Алисы, друг напротив друга устроили гитарную дуэль. Одна начинает играть, а другая подхватывает, потом порядок меняется, и так до первого сбоя — кто не узнает мелодию. И столько азарта в их глазах и так хочется дождаться конца состязания, но чувствую, что время уже поджимает, что мне все труднее и труднее удерживаться в лагере.
— Я сейчас подойду. — Говорю собеседникам, а сам встаю и ищу глазами… Ага, вот он.
Сидит и несколько рассеянно водит глазами по сторонам.
— Привет. И кто ты сейчас?
— Добрый день. Я? А… ты имеешь в виду… Я как Ольга, стал целым, и знаешь, я больше Шурик. Александр, он… Он растворился во мне. Я знаю и помню все, что знал он. Но я — Шурик, который никогда не был знаком с его Янами, только заочно. Ни полигон, ни тот автобус, ни то что было потом, — меня не коснулось. Даже пожар на маяке.
Еще один вопрос меня мучает.
— А скажи, я понимаю — робот. Могу догадаться, почему робот-девочка. Но кошка тут причем?
— Не знаю. — Шурик равнодушно пожимает плечами. — Наверное подсознательно вспомнил ту историю с кошкой-мутантом.
— Юля. Ее зовут Юля. И она человек.
— Я запомню.
Вот, собственно, и все. Есть еще несколько человек с которыми я бы пообщался, но и время поджимает, и столько общения уже тяжело для меня. Пора уходить. Пионеры тоже это чувствуют. Ольги поднимаются, одна сразу уходит куда-то вбок, по тропинке, а две других начинают строить, каждая своих подопечных. Какой-то младенец возмущается.
— Я большая! Я сама дорогу найду, я большая!
Подхожу поближе, Славя уговаривает встать в строй маленькую девочку, тоже из новичков. Коротенькое платьице, сандалики, бантики, две жиденьких светленьких косички. И возмущенный взгляд серых глаз.
— Как тебя зовут, большая?
— А тебе какое дело? В стенгазете напишешь? Глафира Андрейко, я! Денисовна!
— Ну, удачи тебе, Глафира Андрейко Денисовна.

— Я провожу тебя, — говорит мне Ульяна-маленькая.
Конечно проводишь. Тем более, я тебе обещал кое-что. Мы остались втроем на костровой поляне: я, Ульянка и выскочившая из кустов, как только все ушли, Юля. Вот, кстати о Юле. Раз уж наблюдателю суждено влиять на объект наблюдения, сделаю-ка я, в очередной раз, этот процесс управляемым. Представляю себе, как изрядно обветшалое платье на Юле становится новым, а потом, расшалившись, пускаю по подолу и вороту платья полосы вышивки. Фелициоид краснеет, но делает вид, что ничего не произошло.
— Пошли?
И мы идем обратно к автобусу, только на этот раз Юля не прячется по кустам, а идет рядом с нами.
— Так как тебя зовут? — Напоминает мне об обещании Ульяна.
— ***. Как Мику и написала.
— Значит это правда? Значит и там ты не придуманный, а живой!
— Конечно, у меня же вы тоже живые.
Юле, в конце-концов, наскучило нас сопровождать и она где-то отстала. Ульянка думает о чем-то своем, я опять верчу головой, чтобы запомнить детали. Вон уже и остановка, вон уже и Икарус. Никуда он не уехал родимый.
— Мы еще увидимся? По настоящему?
— Каким образом, Рыжая белка? У вас я могу существовать только несколько часов и в чужом теле, вот как сейчас; у нас ты — только в виде картинки на мониторе. Разве что, в следующей моей жизни. Так что, если в лагерь приедет новенький, по характеру и любви к книгам и технике, что-то среднее, между Электроником и Женей, присмотрись к нему, прежде чем подбрасывать членистоногих в пюре.
— Вот, далось вам всем это пюре! А скажи, мы здесь сильно отличаемся от того, что ты и другие про нас написали.
— И да, и нет. В основном деталями. Например, вот скажи Рыжик, у тебя же веснушки с шеи переходят на плечи и дальше на грудь? По моему — очень мило.
Ульянка смущенно вспыхивает, прижимает левой рукой ворот футболки к горлу, а правой пытается меня бить, впрочем не сильно.
— Ты! Ты! Ты подглядывал! — возмущенно кричит она.
— Нет, Рыжик, я догадался. Эти веснушки — обычное для рыжих дело, а у нас про них никто не вспомнил. Ладно, прощай.
— Прощай. Нет, подожди, время еще есть. Побежали, я тебя с Майей познакомлю!
«Что еще за Майя такая?» — бурчу про себя, но послушно бегу за Улькой по шоссе. Двести метров, пятьсот, восемьсот… Ульянка останавливается в одном ей ведомом месте и ждет меня. Догоняю, оглядываюсь.
Когда-то здесь был сверток с шоссе на Старый лагерь. Потом лагерь закрыли, а дорожную насыпь срыли бульдозерами. О том, что здесь была дорога можно догадаться только по чуть отличающемуся оттенку пшеницы и по заросшей уже просеке, просматривающейся там, где насыпь упиралась в лес. И еще есть она: девочка, пионерка, как будто из моего отряда. Футболка, шорты, галстук на голой шее, стрижка, закрывающая уши. Лет ей двенадцать или тринадцать, не больше. Шла вдоль дороги из Старого лагеря, дошла до шоссе, присела на гранитный валун, сняла сандалию, подтянула правую ногу ступней к себе, и что-то там рассматривает, то ли камешек, то ли занозу. То есть рассматривала только что, а сейчас услышала шум мотора, подняла голову, и так и превратилась в бронзовую скульптуру. И теперь вечно, со спокойным любопытством, смотрит на шоссе: кого там везут во внеурочный день? Хорошее такое лицо.
— Вот, это Майя. — Говорит Ульяна.
Но я и сам догадался. Подхожу, сажусь напротив Майи на корточки, чтобы не смотреть на нее сверху вниз.
— Здравствуй, Майя. — Протягиваю правую руку и осторожно трогаю ее бронзовое запястье.
Кажется, что взгляд у Майи на мгновение сфокусировался на мне. Краем глаза вижу, как расцветает в улыбке Ульянка, а до того стояла, замерев в непонятно-тревожном ожидании.
— Врешь ты все, что никогда здесь не был! Ты же все сделал правильно! — Заявляет она, не утруждая себя подробностями. — А теперь, побежали обратно.
И действительно, пора, а то Семен проснется непонятно где.
Мы стоим у автобуса, я, прежде чем залезть внутрь, пытаюсь отдышаться. Вот теперь уже совсем пора.
— Послушай, — Ульянка не хочет меня отпускать, — Вот ты наблюдал за нами. А, можно я тоже буду наблюдать, как там ты живешь?
— Конечно можно. Мне будет очень приятно, что ты обо мне беспокоишься.
Обнимаюсь с Ульянкой, целую ее в щеку, обнимаюсь с прибежавшей Юлей, она целует меня в нос и хохочет — отомстила, и лезу в автобус. Все на месте: и пальто, и пакет. Сейчас я усну, а проснется уже Семен, и, через положенное время, выйдет из автобуса и пойдет к воротам «Совенка» навстречу Славе. А я уже, наверное, не стану узнавать, что его там ждет. Надо бы сделать для него что-то хорошее, но что? Делаю последнее усилие и заряжаю аккумулятор в его телефоне по самую крышку. Потом заполняю карту памяти музыкой со своей автомагнитолы, пусть разбирается, может что и пригодится. Вот удивится-то. Все, спать! Посчитаю-ка я для разнообразия автобусы: «Первый четырестодесятый подъехал к остановке, второй четырестодесятый подъехал к остановке, третий...»

— Зая хренов, я думала он работает, а он беспардонно дрыхнет! Ужин готов! Кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста!
— Повинуюсь, мой злобный хомячок!
— Все написал?
— Возможно…
— Мистер загадочность…
Ну да, я такой. Поднимаюсь с дивана, подхожу к столу. Шевелю мышкой, чтобы разбудить комп. Сохраняю написанное и закрываю редактор. Обои рабочего стола с рыжей егозой. Улыбаюсь егозе и егоза подмигивает мне левым глазом. Все хорошо, сестренка.

That is all, folks

Кошкин дом (Дубликат, часть без номера) Продолжение

Часть 1 http://vn.reactor.cc/post/3449322

2

Уснул? Да уснул. Жаль, с ним не скучно. Всегда что-то говорит, о чем-то рассказывает. И колени у него теплые. Может залезть к нему под… «одеяло» это называется — я вчера новое слово узнала. Залезть к нему под одеяло? Нет, он проснется, будет недоволен. Не хочу его огорчать, он забавный.
Вот так всегда. Почему они спят в это время? Столько всего интересного. Я пыталась рассказать им, звала с собой, а они не понимают. Сами виноваты. Пойду гулять.
Кошка бесшумно спрыгнула со стола и прошла на кухню. Постояла в дверях несколько секунд, потом осторожно толкнула лапой дверь, отделяющую кухню от спальни. Когда дверь закрылась кошка запрыгнула на подоконник, с подоконника — вертикально вверх к форточке, а там, зацепившись тремя лапами за переплет, ухватилась четвертой за форточную завертку. Неожиданно длинные пальцы обхватили металл, повернули и потянули. Путь на улицу был свободен.

Довольно крупная кошка каштановой масти бежала, держась по ту сторону кустов, растущих вдоль аллеи, в сторону калитки к Старому корпусу. Можно было не опасаться что ее обнаружат: давно уже стемнело, а люди, в последние ночи циклов, предпочитали отсиживаться по домам. Очередной дневальный, спешащий на смену, или со смены у ворот? Но те не особо вглядывались по сторонам, им бы добежать быстрее до будки или обратно — до казармы, под защиту двойной экранировки. Тем более что дневальные туман у ворот видели отчетливо и он, мягко говоря, их беспокоил. Но все равно кошка старалась избегать открытых пространств, перемещаясь от тени к тени, а когда ей надо было эти пространства пересечь, она всегда осторожно перед этим выглядывала откуда-то из тени, сканируя взглядом и слухом окрестности.
Но вот наконец и калитка. Кошка обежала будку дневального сзади, прокралась вдоль забора, пролезла под калиткой и побежала прямо в туман, вся дрожа от радостного возбуждения. И когда язык тумана прикоснулся к ее голове, она не упала в обморок, а только замерла, подавшись чуть вперед и тихо, незаметно для себя, мурлыкая. Так продолжалось с половину минуты, а потом кошка пришла в себя, встряхнулась, умылась, отойдя с тропинки, и побежала в старый лагерь, по пути устраивая засады на мышей. Какое-то время ее скрадывала старая знакомая лиса, но, оценив размеры кошки, решила не связываться, а поискать добычу попроще, благо мышей, кузнечиков и лягушек хватало на всех. А кошка, закусив по пути неосторожной мышкой, добежала до Старого корпуса, забралась там на чердак, где и проспала большую часть ночи. Проснувшись незадолго до рассвета кошка тем же путем вернулась домой, прихватив по пути еще одну мышку, которую и положила на подушку, перед лицом Михаила. Не забыв закрыть за собой форточку она свернулась клубком на спинке кресла и уснула, довольная собой. Она даже не поняла, что, пока она спала в Старом корпусе, ее пропорции слегка изменились: задние ноги чуть вытянулись, передние укоротились, голова тоже стала чуть больше обычной и с более плоской мордой. Да и размеры и вес уже начали выходить за рамки кошачьих норм.

— Ты решила со мной едой поделиться?
— М-ня! — Кошка явно ожидала благодарности.
— И за мышкой на улицу бегала, потому что дома у нас нет мышей.
— Ня-дя
— Ты понимаешь, что нельзя так делать?
— Няу?
— Вот тебе и «Няу». Попадешься, рано или поздно, скандал будет.
— Ня!
Невнимательный к мелочам, как и большинство мужчин, Михаил совсем не обратил внимание на произошедшие с кошкой перемены.
А вот хозяйка…
— Ня-ня-ня-ня-ня!
— Ах ты моя кошечка, ну ка иди сюда, мам сейчас посмотрит, что с тобой такое.
— Ня-ня!
— Ми-и-иш! Кажется наша девочка заболела.
Светлана продемонстрировала Михаилу клок каштановой шерсти, оставшейся у ней в руках.
— Видишь? Я ее только погладила, а тут вот. И смотри как голова у нее опухла. Может ее ветеринару показать? У тебя есть знакомые?
— Мои знакомые все на материке. И те коров и лошадей пользуют. А здесь… В виварий отнести, как то же они своих крыс и макак лечат. Только это прямой путь вылететь отсюда в двадцать четыре часа.
— Мя.
— Доча, помолчи! Видишь, от тебя одни проблемы!
Больше, в течение дня, к этому разговору не возвращались, только уже в постели Света сказала:
— Миш, как думаешь, может она мутацию какую подцепила? Может и мы такие же станем? Вдруг она нас укусит?
— Ага, с нами живет оборотень. Но мы такими же не станем. Кусать нужно в полнолуние, а здесь Луна всегда в три четверти. Не говори глупостей, Свет. Давай понаблюдаем за ней, а там видно будет.
Так слово «оборотень» было произнесено в первый раз.

Однако понаблюдать не удалось. В воскресенье ничего нового не произошло, а в понедельник Михаил ушел на работу с твердым намерением договориться с ветеринаром вивария. Светлана же, которой на работу надо было на час позже, осталась с кошкой наедине.
«Чем же ты болеешь, киса? Нет, ничем ты не болеешь, вон какая веселая. А может ты уже и не киса вовсе? Знаешь что, давай-ка я тебя колбаской угощу. Любишь ведь колбаску?» Мать (пусть не сейчас, но в будущем), жена и хозяйка дома защищала свой дом от непонятной ей опасности, пока мужчина добывал где-то своего мамонта. То, что неведомая опасность была когда-то частью этого дома и этой семьи ничего не меняло. Кошка, изменившись, потеряла право быть частью дома.
Ловко перехваченная под живот кошка отправилась в старую спортивную сумку, с которой Михаил иногда ходил на рыбалку. Кошка не возражала, она доверяла своим хозяевам и помнила, как приехала сюда в этой самой сумке. Светлана позвонила на работу, сказав, что плохо себя чувствует и придет только к обеду. А сама, подождав, пока не хлопнет дверь за последним обитателем корпуса, подхватила сумку и отправилась в лес, начинающийся сразу за забором.
Да, Светлана страдала топографическим кретинизмом, да, она не бывала в здешнем лесу вообще никогда. Но река служила достаточно хорошим ориентиром, чтобы, держась вдоль берега, двигаться в общем направлении к старой аллее, ведшей от Старого корпуса к берегу. Самое трудное было, это пролезть через дырку в заборе, чтобы не привлекать лишнего внимания дневальных, но дальше все прошло как по маслу. Час по натоптанной тропинке вдоль берега, постепенно поднимающегося обрывом над рекой. Пришлось перебираться, правда, через овраг, промытый ручьем, впадающим в реку, но и это не составило трудностей. Постояла на верхней площадке лестницы, спускающейся с обрыва к реке, взвесила в руке сумку, прикинула: добросит до воды или нет, но пожалела животинку, все-таки много хороших воспоминаний с ней было связано, и пошла дальше. Наконец, удалившись от поселка километров на пять, и почти упершись здесь в Периметр, Светлана остановилась. Она где-то читала, что кошки не отходят, в своих странствиях от дома дальше, чем на два километра, поэтому посчитала расстояние достаточным. Она скинула с плеча сумку и чуть ослабила молнию.
— Ну всё, киса. Будь счастлива.
И пошла домой, плача на ходу и стараясь не слышать жалобное «Мяу», несущееся вслед.

— Миша, доча убежала. Я выходить, а она вперед меня и на улицу. А я еще не обутая была, пока обувалась, а дочи уже нету нигде. — Светлана плакала вполне искренне. Она и сейчас любила эту кошечку.
— Может, вернется еще? Не переживай. — Михаил сам огорчился, но надеялся, что к утру та сама, неведомым путем, окажется дома.
А доча смогла, наконец, раздвинуть половинки молнии, выползти наружу и убежать перепуганная, сама не зная куда. При этом она не замечала, что бежит на двух ногах, лишь изредка опускаясь на четвереньки, для нее все было естественно.

Так начался третий этап кошачьей жизни. В общем-то это была обычная жизнь дикой кошки: утром и вечером поймать по паре мышей, днем и ночью поспать. А то, что шерсть с боков вылазит, оставляя голую кожу, это же, наверное, так и должно быть. И тело подрастало раз в две недели, так что мышей на пропитание скоро перестало хватать. Бывшая кошка открыла для себя грибы, орехи и ягоды. Холодно ей в бесконечном лете не было, а в те дни, когда налетали местные, короткие и мощные, бури, всегда можно было укрыться в Старом корпусе или в подземелье. Изменилось зрение, казалось, что все пространство наполнено легкой светящейся дымкой, разреженной в некоторых местах. И если сделать определенное усилие, она бы не смогла объяснить какое, то можно, шагнув туда, в это место и сквозь это место, оказаться совсем в другом лесу. Очень похожем на привычной, но все же в другом. Шагнуть, поохотиться, но потом обязательно вернуться обратно. О своих хозяевах и старом доме она почти не вспоминала. Так, две большие фигуры, весьма расплывчатые. И место, где не нужно было ловить мышей, и где можно было спать на теплых коленях. Что такое колени бывшая кошка помнила и понимала, потому что у нее самой теперь были почти такие же.
Кошки, даже бывшие, на самом деле не любят отходить далеко. Вот и эта только и освоила, что пятно радиусом два километра по горизонтали, и еще такие же пятна в остальных узлах сети, до которых могла дотянуться. Вот только центр этого промыслового участка постепенно смещался на восток, в сторону поселка, пока не совпал со Старым корпусом.

Рядовой Неделин сидел в будке дневального и скучал. Журнал «Юность», присланный из дома, был прочитан на пятый раз, письмо домой написано и отправлено еще два дня назад, журналы «Советский воин», в изобилии имевшиеся в Ленинской комнате, рядовой — призванный со второго курса Политеха студент, откровенно презирал за пропагандистский характер и низкий интеллектуальный уровень. Можно было позвонить в казарму и по телефону потрепаться с дежурным по роте, но с сегодняшним дежурным у рядового были натянутые отношения. Можно было еще раз проверить замок на воротах и завалиться спать, но старшина и замполит имели обыкновение обходить посты в два часа ночи. Приходилось сидеть и страдать, вставив в глаза спички. Рядовой уже скурил ночной запас сигарет и обежал несколько кругов вокруг будки, когда коротко брякнул телефон. Один звонок и тишина. Можно было не отвечать, дневальный, дежуривший у калитки к Старому корпусу, сообщал таким образом, что проверяющий пошел к Неделину. Через десять минут кусты, росшие вдоль аллеи зашевелились, и на асфальт шагнула знакомая фигура — замполит. Неделин подождал, пока проверяющий дойдет до середины аллеи, чтобы тот не подумал, что его тут ждали, предупрежденные, после чего включил фонарь висящий на будке, включил внутреннее освещение в будке и вышел на улицу, навстречу замполиту.
— Товарищ старший лейтенант. За время моего дежурства происшествий не случилось, ворота заперты, электрическое освещение, связь, сигнализация и система экранирования исправны. Лиц покинувших территорию поселка и лиц прибывших в поселок нет. Дневальный по западным воротам, рядовой Неделин. Угостите сигаретой, пожалуйста.
Замполит поделился сигаретой, вставил пистон за затоптанный пол в будке и незаполненный журнал смены дежурств, и отбыл по центральной аллее в сторону площади. Рядовой же дождался, когда проверяющий, пройдя вдоль мастерских, свернет налево, в направлении бильярдной, и набрав номер будки дневального, стоящей у калитки, той, что была за умывальниками, на тропе ведущей к озеру, положил трубку после первого же гудка. Если дневальный в той будке не спит, то он все понял, если же спит, то он сам виноват. Можно было расслабиться до смены, которая будет через три часа. Рядовой снял ремень со штык-ножом и повесил его на спинку стула, погасил фонарь на будке и лампочку в будке. И уснул, лежа на столе, положив под голову журналы смены дежурств, прибытия-убытия и накрыв их пилоткой для мягкости. Уснул, чтобы проснуться через сорок минут от ощущения постороннего взгляда. Ведомый звериным инстинктом рядовой скатился со стола и, первое, что проверил — заперта ли дверь в будку. После этого опоясался штык-ножом и осторожно приподнявшись над подоконником выглянул в окно. Прямо на него через стекло смотрело оно: горящие оранжевым светом глаза, хищные клыки видимые в распахнутой пасти, звериные уши, торчашие над копной спутанных волос, лицо — смесь звериного и человеческого, тело покрытое росшей клочками шерстью. Существо протянуло руку, выпустив когти из тонких, но видимо сильных пальцев и провело со скрежетом ими по стеклу, издав одновременно то ли крик, то ли вой. Так рядового и нашли утром: лежащего в позе эмбриона на полу запертой изнутри будки (пришлось вынимать стекло), поседевшего, и повторявшего все время: «Докладывает дневальный по западным воротам: на поселок напал оборотень». Заместитель директора филиала по режиму долго разглядывал царапину на оконном переплете, потом позвонил из будки Виоле, дождался ее и они разглядывали царапину уже вдвоем, после чего ушли, что-то обсуждая между собой.

— Родственник, в поселке пока не показывайся.
— А что такое?
— Охота на ведьм там развернулась. Все ловят «оборотня». Не хочу, чтобы ты под горячую руку попал. Ну и я вместе с тобой.
— Поймали?
— Нет, но двоих в двадцать четыре часа на материк выслали.
— А оборотень?
— А оборотень, это уже забота Толяныча.

— Толя, что-то надо делать с этим «оборотнем». — Виола подняла взгляд от чашки кофе.
Анатолий стоял отвернувшись к окну и наблюдал, как рабочие пытаются восстановить клумбу, растоптанную толпой во время вчерашней погони.
— Согласно инструкции, чужеродные биологические объекты, попавшие в вакуоль, должны быть ликвидированы. Я то смогу ее выследить и поймать, а ты вернешь ее такую на материк? Будет еще один экспонат, еще одно чучело в спецхранилище? И, Вилка, ты представляешь, что будет, если она впишется в Систему? Инстинкты зверя и интеллект человека? Хищного зверя, между прочим. После вчерашней погони ни разу не доверяющего людям. — Анатолий отвернулся от окна, подошел к столу и потрогал лежащую на нем спортивную сумку, всю облепленную изнутри каштановой шерстью. — К бойцу тому она поласкаться приходила, я уверен. А теперь мы для нее кто? А если Система ее размножит, как пионеров? Я уже молчу о том, что будет, если она проникнет на нижний уровень Системы. Сегодня же и начну. Тебе что-нибудь надо?
— Тушку? Ты про спецхранилище сам всё сказал — обойдутся. Действуй, только постарайся, чтобы она не мучилась.
Час спустя Анатолий, переодевшись в старую форму-афганку, с бывалым походным рюкзаком за плечами, вышел из западных ворот лагеря, предупредив дневального, что вернется после ужина. Свернув с шоссе на ближайшую тропинку он достал из рюкзака разделенное на две части ружье, собрал его, и уже вооруженный зашагал по тропе, внимательно вглядываясь себе то под ноги, то вдоль тропы и оглядываясь, каждые пятнадцать — двадцать шагов.

Кошкин дом. (Дубликат, часть без номера) Окончание.

Часть 1 http://vn.reactor.cc/post/3449322
Часть 2 http://vn.reactor.cc/post/3452548
Часть 3 http://vn.reactor.cc/post/3459030
Часть 4 http://vn.reactor.cc/post/3463379

5 (Богиня?)

Прошел еще один цикл, последний цикл, отведенный Анатолием девушке-кошке. А в остальном — ничем не примечательный.
Наверху, «на материке», как говорили в поселке, уже распалась Империя. Старая система разрушилась, а новая еще не успела сложиться. Перемены докатились и до поселка: кого-то из обитателей возвращали на материк, кого-то просто сокращали. Старожилы, еще из первых поколений исследователей, ходили потерянные и работали больше по многолетней привычке, утратив привычные ориентиры.
Сворачивались военные, закрывая свои, неизвестные гражданским, проекты и сокращая присутствие до неполной роты, охранявшей имущество, которое пока еще не вывезено на материк.
А вместо уехавших появились новые люди: моложавые, в кожаных пиджаках, с красными папками в руках и уверенно-накатанной речью; и их товарищи, в пиджаках красных, черных джинсах, стриженые ежиком и неспособные связать без мата двух слов.
Так что об «оборотне» большинство населения поселка просто позабыло, тем более, что пошел устойчивый слух о полном закрытии филиала.
Девушка-кошку это не интересовало, она жила своей жизнью: общаясь с Виолой, наблюдая за жизнью людей, воруя еду в столовых. Однажды украв у одной из Лен пачку печенья, она оставила Лене на столе горсть орехов. Просто так. Нет, совесть за кражу ее не мучила, она не знала ни что значит «украсть», ни что такое «совесть». Бывшей кошке просто понравилась идея обмена. И идея подарков, с её практическим воплощением. То, что люди, кроме Виолы, либо от нее убегают, либо ее не замечают, стало привычным, и к людям она больше не подходила, наблюдая за их жизнью издалека.
Изменилось мировосприятие. То, что раньше казалось ей прорехами в туманном флере, постоянно висящем в воздухе, теперь воспринималось ей как тоннели в другой мир. Она шагала в них, на мгновение оказывалась в коридоре со стенами, сотканными из тумана, и следующим шагом уже выходила в нужном ей месте нужного ей узла Сети. Стали видимы входы и в другие тоннели, похожие, но другие. Девушка-кошка, несколько раз сунувшись в них, в дальнейшем этого избегала. Всякая попытка шагнуть в новый тоннель приводила ее или в место, заполненное людьми, большими домами и механизмами, или на пустую, продуваемую ледяным ветром равнину, украшенную только грудой черных камней. И то, и другое ее пугало, поэтому она сразу пряталась назад, в привычный ей мир, едва высунув голову и осмотревшись в новом месте.

— Виола, я оценил результат.
Анатолий и Виола сидели в медпункте и беседовали.
— … вот только, зачем ты это сделала?
— Мне показалось неправильным, что мы не даем им шанса. Просто уничтожаем их.
— Думаешь, ты первая? Сначала они хорошие, а потом в них просыпается. Нет, не зверь. Не знаю что или кто. И они начинают таскать людей, сначала сюда, а потом на… Не важно куда.
— А мне стало ее жалко.
— Жалко. Мне кошку жалко. Может быть, человека было бы жалко. А вот это существо, нет. Так что, не проси меня ни о чем. И не пытайся ее уговорить, спрятать или запереть, это бесполезно. В любом случае, она только думает, что гуляет сама по себе. А в нужное время она прибежит в нужное место и будет думать, что так и надо.
Так, ни о чем не договорившись, два заместителя руководителя расстались, недовольные.
— Что же с тобой делать, «существо»? — Час спустя спросила Виола. — И кто ты есть? Толя знает, но он молчит и он… практик. А я разглядывала твои клетки в микроскоп и ничего не поняла.
— Я незна-а-а-ю.
Виола повернулась спиной к окну и посмотрела на девушку, усевшуюся, поджав ноги и обернувшись хвостом, на диване.
— А что ты вообще знаешь? То, что ты в опасности, ты знаешь? То, что Анатолий вот-вот убьет тебя, ты знаешь? То, что тебе лучше залечь где-нибудь в пятьдесят лохматом узле и не отсвечивать месяца два, ты знаешь? — И мысленно дополнила. — «Ты знаешь, что я сама еще не уверена, правильно ли я сделала, или прав Анатолий?»
— А что такое «убьет»? — девушка безмятежно улыбнулась.
Попытаться объяснить девушке что такое смерть, заняло все оставшиеся до обеда три часа. Бесполезно.
— Я есть и вот меня нет? Так не бывает. Я была всегда и буду всегда.
— Ты трудная… Только обещай не показываться Анатолию на глаза.
— Я попробую. — Девушка улыбнулась чему-то своему и убежала из комнаты.
«Она попробует, — Виола потерла виски, — нечеловеческий разум. Чтоб ее. Как была кошка, так кошкой и осталась». Пора было возвращаться в поселок и работать: вчера Глафира привезла приказ о ликвидации филиала и передачи материальных ценностей и результатов научных разработок вновьсоздаваемой коммерческой структуре. И надо было решить: что отдать, что оставить, а что уничтожить, как будто этого и не было. И судьба отдельной бывшей кошки, которую Виола так и не приняла, как равную себе и к которой продолжала относиться, в глубине души, как к лабораторному животному, отошла на второй план. «Сумеет она не попасться Толе, значит сумеет, значит это уже проблема новых хозяев, попадется, значит так тому и быть, я пыталась до нее достучаться», — была последняя мысль, которую Виола посвятила бывшей кошке.

А у девушке-кошке неожиданные обстоятельства подарили еще три дня. Потому что Анатолию пришлось присутствовать на совместном совещании нового и старого руководства и обсуждать порядок передачи дел, и никакие указания на «особые полномочия» не помогли.
Девушка-кошка устроилась на крыше поселковой столовой. Скинув с себя платье, грелась на солнце и думала. Кажется, впервые в жизни. Все-таки Виоле удалось заставить ее думать, заставить шагнуть от животного «сейчас», к человеческому «настоящему». «Вот я есть, а вот меня нет. Как это — нет? Как вот этой осы?» Девушка ловко смахнула рукой надоевшее насекомое. Покрутила головой — нет ли у насекомого группы поддержки и опять легла, закинув руки за голову и глядя в небо. «Я помню, как я бегала на четырех… лапах и не умела разговаривать. Или умела? Не знаю, но люди меня не понимали. Я была меньше ростом и покрыта шерстью. Со мной жили двое: мужчина и женщина. А потом женщина посадила меня в мешок и унесла далеко. Я стала от нее далеко, как оса от меня. — Девушка опять подняла голову и посмотрела на трупик осы, откатившийся к самому краю крыши. — Но я прибежала, назад, а оса уже никуда не прилетит. Как и те мыши. Значит, если меня сильно ударить, то я уже ничего не буду понимать и чувствовать. Не буду двигаться, вообще, от меня останется только тело. Об этом говорила та женщина? А тем мышам было больно? Я вот разрезала себе голень — было больно, а если ударить так что «умру», то будет еще больнее? Надо будет поговорить об этом с той женщиной. И с тем мужчиной. Он, правда хочет меня «убить», он сильнее меня, но я быстрее».
Девушке надоело валяться на крыше и захотелось есть. Она поднялась, надела платье и прямо с крыши столовой шагнула на кухню. Сейчас, когда порядок после обеда наведен, у нее есть немного времени, пока не начнут готовить ужин. Девушка прислушалась, в столовой было тихо, только с крыльца доносился разговор. Разговор заинтересовал девушку, пускай она и не понимала почти ничего, но она любила наблюдать за людьми. Поэтому, неслышно ступая, она прошла через кухню и обеденный зал и встала спрятавшись за распахнутой дверью так, чтобы ее не было видно, насторожив свои кошачьи уши.
— И что ты думаешь об оборотне? — Один невидимый собеседник спрашивал у другого.
— О том, которого гоняли три месяца назад? Славная была погоня, только глупая. Что бы эти охотники с ним делали, если бы поймали? Мы не знаем и десятой доли о здешних местах. Мало ли, что за неизученная живность в поселок забрела. И теперь уже не узнаем. — Второй собеседник грустно вздохнул. — А в поселке за тридцать пять лет уже накопилось столько легенд, в том числе и об оборотнях. Мифы и легенды образованщины. Про черные алтари и жертвоприношения слышал? Ладно, слушай.

В общем, есть такая теория, что, кроме нас, сюда лезут или лезли обитатели другой реальности. Мы сосуществуем с ними в одной вселенной, но ощутить друг друга не можем. Просто не пересекаемся. А здесь мы и они чужие и, пусть не друг друга, а только следы, но попадаются. Это все подтверждается расчетами, но там столько переменных, что вывести можно что угодно. Так вот, тринадцатая экспедиция, когда создавала Сеть, натыкалась на вакуоли с примитивными каменными алтарями, расположенными там, где у нас стоит этот бронзовый мужик. Понимаешь? У нас репер узла, это бронзовая статуя. А у них — пирамида из базальтовых глыб. И на глыбах, прямо на базальте, оплавленные углубления, в форме ладоней. А в Справочнике написано просто: «Экспедиция №13 — изучение узлов четвертого порядка (эфемерных узлов)»
А вот дальше уже мистика пойдет. Мы проникли сюда, используя взрыв водородной бомбы, а они — человеческие жертвоприношения, и отпечатки ладоней, как раз остались от жертв. Они тоже люди, но у них совершенно другая цивилизация. И если что-то непонятно здесь, то можно приложить ладони к камню и получить ответ там. Или исчезнуть. Муж Бабули приложил. И исчез.
А потом трассу к тем вакуолям стерли из памяти ЭВМ, поставили двойной барьер, непроницаемый для людей и НБО, отчет экспедиции засекретили, а сами участники как-то быстро исчезли. Но и это еще не все. Говорят, что среди наших пионеров иногда появляются копии людей оттуда, и кончается это трагедией. Либо резней в узле, либо узел просто исчезает. Как попадают сюда из-за барьера? Да кто-ж их знает. Например в виде нейтринных колец. Для них-то все проницаемо. Вот и оборотни наши, вполне могут оказаться пришельцами с той стороны. Ведь так?

Девушка не сразу поняла, что обращаются к ней. А когда поняла — вздрогнула. Рассказчик, молодой темноволосый парень смотрел на отражение девушки в зеркале, висящем в тамбуре столовой.
— Ты у меня спрашиваешь? — Собеседник парня оставался невидимым. — Я человек практический, и люблю легенды слушать, а не придумывать. Ладно, побежал я, демонтаж у меня. А ты приходи через два часа, машина придет — будем твоё оборудование грузить.

Застучали шаги и невидимый собеседник сбежал с крыльца. А девушка-кошка продолжала стоять и смотреть в глаза парню. Хотела убежать и не могла. Хотела спрятать лицо, закрыв его руками, и тоже не могла. Было и тревожно, и радостно одновременно. И еще непонятное ощущение, смесь тепла и щекотки, разливалось по телу, беря начало где-то в районе диафрагмы.
— Ты удивительно красивая. — Первым нарушил молчание парень. — Не пойму, почему тебя назвали «оборотнем». Лучше я буду считать тебя нимфой или, знаешь, была такая богиня, женщина-кошка, а звали ее… Баст. Весьма положительный персонаж. — Парень шагнул в двери столовой.
Никуда он не пошел через два часа, так что лаборатория грузила оборудование без него. А в общежитии он появился только поздно вечером и на вопрос соседа по секции: «Где был?» — лишь тепло улыбнулся.
Они бродили, взявшись за руки, по всей Сети и говорили обо всем на свете. Парень находил очень доходчивые слова и за шесть часов сумел сделать то, что не смогла Виола. А она, она просто была. И показывала ему весь свой мир.
Они стояли на крыше Старого корпуса и смотрели, как Генда, на мгновение превращается в черный цилиндр, достающий до неба.
Они шли вдоль кромки леса, парень, в своих больших ладонях нес полную пригоршню малины, а девушка брала ягоду и клала её парню в рот.
Они купались в Зеркальном озере, где до воды можно добросить камнем, но нельзя дойти пешком и жарили на прутьях пойманную девушкой рыбу.
Они стояли перед пирамидой, сложенной из базальтовых блоков. «Значит это правда, — сказал парень, ежась от ледяного ветра, и долго держал руку над одним из отпечатков ладоней, но так и не приложил, — мне не о чем просить у мертвых». Потом он склонился над алтарем, над каменным желобами уходящими под основание пирамиды, над бронзовыми кольцами, вделанными в камень. Провел пальцем по значкам, вырезанным на алтаре. «Похоже на Египет. Но, наверное, это какой-то другой Египет».
— Знаешь, это плохое место, — сказал он девушке чуть позже, — не ходи туда, оставайся лучше местной богиней. Хранительницей этой земли. Завтра я уеду, но я буду помнить, что любил настоящую богиню. Прощай.
— Прощай. — Ответила девушка. — Но однажды я приду за тобой. Что толку от хранительницы, если эта земля существует, только пока на нее смотрят люди?
Она подала ему руку и провела по туманному коридору прямо на площадь и там, в тени памятника, они поцеловались в последний раз. А утром, она лежала на крыше столовой и смотрела, как на площадь выехал автобус, как оттуда выгрузились приехавшие, в том числе и смутно знакомая рыжеволосая девушка, как в автобус садились уезжающие, а вчерашний парень, прежде чем скрыться в автобусе, долго смотрел на то место, где засела девушка. Он не мог ее видеть сквозь деревья, но безошибочно угадал направление. А потом вскинул руку в прощальном взмахе и полез в автобус, а девушка плакала, впервые в жизни.
А потом ей стало так плохо, что она, забыв обещания, шагнула к черной пирамиде и, не задумываясь, приложила руки к углублениям в базальте.
— Что ты хочешь? — Прошелестело у нее в голове.
— Забыть!
— Хорошо. Завтра ты забудешь, не навсегда, но надолго. Может быть даже на всю твою нынешнюю жизнь.
— Подожди! Я не хочу забывать!
— Ты хочешь отменить то, что уже решено? Тогда ты должна принести жертву. — И углубления под ее ладонями исчезли, сравнявшись с поверхностью камня. Что-то брякнуло под ногами — нож. Она подняла его, подержала в руках и уронила на землю. Делать у пирамиды было больше нечего и девушка-кошка вернулась в привычный лес.

Анатолий лежал, распластавшись животом на трясине, и пытался отстегнуть ружейный ремень. Паники не было, была злость «Бескрайнее болото, надо же. А Толяныч дурак и не поверил. Толяныч дурак. Вот были бы здесь горы, или нормальный лес. А тут… Место он для засады искал. Ну знал, что болото, ну почва колышется под ногами, а она возьми да провались — почва. Черт, карабин тугой, а пальцы скользкие».
Отстегнул. Забросил ружье на твердую землю, по соседству с полевой сумкой. Ремешок от полевой сумки и поясной ремень, уже связанные между собой были намотаны на левую руку Анатолия. Теперь нужно было зацепить одним карабином оружейный ремень за пряжку поясного ремня, а ко второму карабину зацепить нож в ножнах. И попытаться забросить его так, чтобы он зацепился за ствол одной из двух чахлых сосенок, росших на самом краю трясины. Проблема была еще и в том, что от каждого резкого движения тело Анатолия чуть-чуть погружалось, уменьшая шансы на спасение.
С третьей попытки Анатолию это удалось. Конец ремня с ножом закрутился вокруг ствола и Анатолий осторожно потянул. Сосенка начала угрожающе наклоняться в его сторону, выворачиваясь с корнями из слабой почвы. «Это ничего, это нормально. Я сейчас подтяну ее к себе и будет мне опора. Я пока еще не очень глубоко погрузился, мне бы только до твердого дотянуться». Сосенка наклонилась еще сильнее и конец ремня соскользнул со ствола. «…! Сколько я там выиграл? Сантиметров десять? Сейчас отдохну чуть и продолжу».
Но продолжить не вышло. Сосенка изменила свое положение, и зацепиться не получалось, а каждый бросок чуть притапливал Анатолия. Какое-то время спустя Анатолий выдохся. Он лежал, повернув голову, так чтобы можно было дышать и старался не шевелиться. «Темнеет. Скоро туман будет, тот самый. Если я не буду двигаться, чтобы меня не засасывало дальше, я, наверное, долежу здесь до тумана. А там уже не важно. Не хотелось бы, конечно. Я все делал, чтобы люди не попадали в лапы к этой мерзости, а сейчас вот сам жду тумана. Шестьдесят маленьких Толь, ничего не помнящих и живущих двухнедельными циклами, это тоже жизнь». Что-то потянуло его за левую руку — ремень от полевой сумки. Анатолий проследил глазами и увидел «свою» девушку-кошку. «Вот и встретились. Глупо». А та развернула буйную деятельность: поискав глазами увидела ружье и положила его стволами поперек сосенок-близнецов, обмотала конец ремня вокруг стволов и крикнула Анатолию: «Тяни!», сама взявшись помогать, а, когда Анатолий подтащил себя поближе, легла на землю и схватившись обеими руками за его правую руку, с неожиданной силой дернула его к себе. Что-то под ним зачавкало, когда трясина была вынуждена отпустить добычу.
Через час, уже в темноте, они сидели плечом к плечу у костра и сушили одежду. И девушка выглядела и разговаривала совсем не так, как два дня назад с Виолой.
— Я должна была позвать тебя с собой, но подумала, что неправильно звать тебя в таком состоянии. Ты бы согласился сейчас на что угодно, а зачем ты такой «доброволец» нужен?
«Трансформировалась полностью», — подумал Анатолий.
— А я должен убить тебя, а сейчас не знаю, что мне делать. Ты же трансформировалась? Так что теперь я просто обязан это сделать. А я не хочу.
— Преобразилась, — поправила Анатолия девушка, — и теперь, чтобы остаться такой, я просто обязана привести тебя на алтарь. А я не хочу. И, можешь меня убить. Все равно кто-то притащит сюда кошку и я опять воплощусь. И, может быть, вспомню то, что забуду завтра.
Трещали сучья в костре. Анатолий разглядывал девушку, доедающую его бутерброд. Сейчас она выглядела скорее безвозрастной и казалась то пятнадцати-, а то сорокапятилетней.
— Преобразилась и воплощаешься. Еще скажи, что ты богиня.
— Точно, Баст. Или Сехмет. Мифы Древнего Египта. Я еще не решила. Говоря вашим языком, блуждающее нейтринное кольцо, которое может материализоваться в достаточно интеллектуальном домашнем животном.
— А слов таких где нахваталась?
— Вытаскивала из памяти животных, — девушка пожала плечами, — животные все запоминают. Не понимают, но запоминают. Шучу. Мне рассказали и объяснили, а завтра я это забуду. Ну, ты закончил сушиться? Отвести тебя домой? Или ты здесь ночевать думаешь?

Девушка-кошка возвращалась домой. Шаг и ты прямо с автобусной остановки оказываешься в тоннеле со стенами, сотканными из тумана: одна стена розовая, как небо на восходе, а другая — молочно-белая, как облака в полдень. Еще шаг, и ты оказываешься у себя, в одной из квартир, пусть сегодня это будет лесная поляна. Там такая удобная ветка, не высоко нависающая над землей. И есть зажигалка, которую подарил тот человек, на прощание. Можно развести костер, а самой запрыгнуть на ветку и смотреть на пламя сверху, как оно разгорается, пожирая сучья и как оно умирает, когда пища заканчивается. Смотреть, как бегают красные искры по остывающим углям, а потом уснуть. А проснувшись спрыгнуть вниз, прямо с ветки, прямо к погасшему костру. Потрогать тыльной стороной ладони ещё теплое кострище и убежать к озеру умываться, а оттуда — на промысел еды. Девушка-кошка остановилась, выбирая, куда ей шагнуть, когда услышала плач.
Плакала девочка, лет семи-восьми. Плакала где-то не далеко, за одним из выходов. Плакала горько и безнадежно. И девушка-кошка не задумываясь шагнула туда.
— Что стряслось у тебя? Расскажешь?
Девочка. Рыжая. Конопатая. Вся зареванная. В красной футболке и шортах. С плюшевым медведем в руках, в которого всхлипывает, уткнувшись лицом. Сидит в круглом пузыре, со стенками из того же тумана. И в то же время, вторым каким-то зрением девушка-кошка видит за этой мелюзгой статичную картинку: девушку, сидящую на полу в каком-то сарае, в сарае тоже клубится туман, сквозь туман просвечивают деревянные стены и потолок.
— А я тебя помню. — Сквозь всхлипы говорит девочка. — Я тебя видела в поселке год назад. Ты тогда была кошкой, а теперь выросла.
— Я тоже тебя помню. — Отвечает девушка-кошка, присаживаясь рядом и обнимая девочку хвостом. — Ты была большой, а стала маленькой. Ты обещала, что мы еще встретимся, вот и встретились. Так что случилось у тебя?
— Я. Я осталась Сёмку ждать, а его нету и нету. И теперь мне страшно. И назад я уйти не хочу, потому что Сёмка где-то здесь. А если уйду — ему совсем плохо будет. У него никого кроме меня нету. И мне плохо будет.
— Ну так пойдем. — Девушка-кошка поднимается на ноги и протягивает руку. — Ты пойдешь со мной?
— Куда?
— Туда, где тебя обязательно найдет твой Сёмка.
Девочка доверчиво хватает девушку-кошку за руку. И они идут по тоннелю сотканному из тумана, правая стена которого молочно-белая, а левая — розовая, как облака на восходе. Девушке-кошке достаточно одного шага, а вот девочка так не умеет и приходится идти дольше. Но это ничего не значит, потому что здесь, в тумане, время и расстояния — вещь субъективная.
— Только… — заговаривает девочка, — я была большой, и Сёмка — большой. А сейчас я маленькая. Он же может меня не заметить. Или не узнать.
— Захочет — заметит и узнает. Но твоему горю можно помочь. Только ты должна будешь поделиться.
— Чем? У меня же ничего нет, только медведь.
— Собой. Не бойся, это не больно. Ты ничего не потеряешь и ничего не почувствуешь. Просто у тебя появится много сестренок. Похожих на тебя, но других. Совсем большой ты не станешь, но наполовину подрастешь. Где-то до границы детства. Дальше у меня силы нет, дальше — сама.
— Я согласна! — Не задумываясь восклицает девочка.
А девушка-кошка чувствует, что ее ладонь сжимает не одна ладошка, а сразу несколько десятков. Это странное место нуждается в обитателях-людях, без них его не существует, а заселить себя оно может только так.
— Вот мы и пришли. — Они стоят около одного из выходов из тоннеля: короткий коридор, сквозь легкую туманную завесу в конце которого видны железные ворота с прорезанной в них пятиконечной звездой. — Тебе туда. Вам всем — туда.
Ладошка (ладошки, все, кроме одной) отцепляются и девочка бежит, обнимая медведя, к воротам. Девушка-кошка видит, как коридор раздваивается и по каждому уже бежит по девочке. Потом еще и еще. Внезапно одна из девочек останавливается, разворачивается и бежит обратно.
— Спасибо, сестрёнка. — Обращается она к оставшейся девочке. — Ещё увидимся, киса! — Обнимает оставшихся и убегает к ждущим ее воротам.
— Прощай, тебе тоже туда. — Девушка-кошка легонько подталкивает в спину последнюю девочку.
Та идет, но у самого выхода оборачивается и машет рукой. И на зареванном лице проступает озорная улыбка. А девочка оказывается уже не девочка, а девушка. Молоденькая, еще одной ногой стоящее в детстве, но уже девушка. Бывшая кошка машет в ответ, делает шаг в сторону и оказывается на знакомой поляне. «Мифы древнего Египта закончились, осталась полусказка-полунаука, — думает она, — сутки отпущенные на жертвоприношение истекли и пора возвращаться в обычное состояние кошки-мутанта. Но это лучше, чем убивать того охотника на алтаре. Я Баст, а не Семхет». Она еще размышляет, не развести ли ей костер, но решает, что и так хорошо. Запрыгивает на ветку, устраивается на ней и засыпает, свесив вниз руки.

Доклад заместителя руководителя филиала НИИ *** Г-ва Анатолия Васильевича.

Секретно
Экземпляр: единственный.
Заместителю директора ИИБ АН СССР
Тема: «Куколка»

По результатам наблюдений, ожидаемый срок трансформации объекта — не позднее 05 июня 1992 года. Доставка объекта в институт, в связи с ликвидацией филиала, невозможна. Вследствие вышеизложенного, согласно Руководящей инструкции, и необходимостью оперативного реагирования, мною, по согласованию с руководством филиала, было принято решение об изъятии и ликвидации объекта.
В ходе оперативных мероприятий объект был блокирован и уничтожен 31 мая 1992 года в 20-32, в точке с координатами: Узел 22; квадрат 1134; квартал Ж6; в 550 метрах от центра квартала в направлении на репер Узла.
Расход спецбоеприпасов - 1 патрон.
В связи с тем, что данная точка находится в болоте, достать физическое тело объекта без применения тяжелой техники и осушения болота не представляется возможным.
Сфотографировать объект не удалось в связи с темным временем суток.
Приложения:
1. План местности с указанием точки захоронения объекта и привязкой ее к центру квадрата и реперу узла.
2. Образец тканей объекта (волосы).

Заместитель руководителя филиала ИИБ АН ССС Р, Г-в Анатолий Васильевич.

Кошкин дом (Дубликат, часть без номера) Продолжение

Часть 1 http://vn.reactor.cc/post/3449322
Часть 2 http://vn.reactor.cc/post/3452548

3

«Вот и начинается самая неприятная часть моей работы. Спасибо вам, люди! — Анатолий механически разбирался в следах, оставленных людьми и животными на лесной тропинке, и ворчал про себя. — До каждого под роспись доводится при получении допуска, и еще раз в шесть месяцев каждого здесь инструктируют. Но нет, стабильно, как по расписанию раз в два года, кто-то контрабандой провозит сюда кошку или собаку. «Ах мы ее так любим, так любим, ах она без нас от тоски пропадает!» Точно, без вас — от тоски. А с вами ее Толяныч в конце концов убъет. Можно подумать, что Толянычу это нравится. Любите домашних животных? Везите сюда черепаху. Ничего не случится, проверенно. Или рыбок. Да хоть канарейку. Нарушения, но глаза можно закрыть и сделать вид, что ничего не знаешь. Стоп!» Анатолий остановился, разглядывая след босой ноги, отпечатавшийся в высыхающей грязи. Достал из рюкзака рулетку, компас и фотоаппарат. «Судя по размеру и форме стопы — девушка лет пятнадцати. Ну да, сколько там той кошке было, год? Где-то пятнадцати или шестнадцати человеческим годам и соответствует». Анатолий отпил холодного чая из фляги. «Вот значит как. Значит трансформация завершилась полностью или почти полностью. Значит у меня осталось, ну скажем четыре месяца, это с запасом, пока она не стала представлять настоящую опасность. Прости меня, киса, но наши миры опасны друг для друга и ты как раз и есть одна из опасностей». Закончив замеры и записи он поднялся на ноги и пошел дальше, выбирая маршрут по одному ему известным правилам. «Самые близкие людям существа превращаются здесь в такое вот… С дикими животным почему-то ничего не происходит. Но вот кошек и собак здесь даже в виварии не держат».
Что-то мелькнуло впереди. Анатолий сделал шаг с тропы влево, слившись с кустами. Потом медленно потянул с плеча ружье, на ходу переключая селектор на нарезной ствол. Прицелился, чуть подавшись туловищем назад, выдохнул и задержал дыхание, и плавно потянул спусковой крючок. Довел его до середины и опустил оружие. Хорошо видимая в оптический прицел девушка шагнула и вдруг сделалась прозрачной, и пропала, как будто ее и не было. «По горячему следу взять тебя не получилось, — Анатолий стоял на том самом месте, где исчезла девушка-кошка, — придется вести осаду по науке. Не ты первая, киса, не ты последняя».

— Лет ей пятнадцать и человеческий облик она уже обрела. Как мужчина скажу, что весьма симпатичный облик. Из остаточных явлений: хвост, кошачьи уши и когти на руках и, как выяснилось, на ногах. — Анатолий положил перед Виолой и Глафирой Денисовной по фотографии. — Наверное, они так и останутся. Теперь о грустном: она уже научилась перемещаться между Узлами. Так что времени у нас — четыре месяца без запаса. Я думал — с запасом, а оказалось — без.
— Справитесь, Анатолий? — Глафира Денисовна закончила рассматривать фотографию и теперь смотрела на Анатолия.
— Справлюсь, но с помощниками мне будет легче. Мне нужен человек, который разгрузит меня от бумажной работы здесь и человек, который поможет мне в лесу. Оба из местных, чтобы не плодить формальности с допуском к секретным документам.
— Человек. — вопросительный взгляд исполняющей обязанности руководителя филиала сменился заинтересованным. — Способностей к активации у вас, кажется, нет… Хорошо, берите двоих из первого узла, на ваш выбор.

— Думал ли я двадцать лет назад, что закончу свою карьеру охотником на кошек? — Час спустя, уже у себя в кабинете, Анатолий беседовал с Виолеттой.
— Толя, хватит ворчать, это не кошка.
— Пока еще это кошка, — Анатолий невесело усмехнулся, — в почти человеческом облике, со сверхъестественными способностями, но кошка. А в прошлый раз на ее месте была собака. А все началось с овчарки Глафиры.
Виола понимающе покачала головой.
— Я знаю, почему домашние животные здесь становятся похожими на людей. На нашем маленьком острове доктора Моро. Мы оба знаем, почему они приходят к своим хозяевам. Но, почему они не превращаются в людей, хотя мозг у них вполне человеческий, я не знаю.

И жизнь в поселке потекла своим чередом. В нем появился новый обитатель: Женя из числа пионеров. Для непосвященных, в том числе и для себя самой, — племянница Анатолия, а для посвященных — еще один микс, в компанию к Мику и Сыроежкину, постоянно живущим в поселке. О непонятном существе все скоро забыли, поглощенные своими делами, тем более, что девушка-кошка больше не давала о себе знать. И еще Анатолий стал пропадать, когда на пол дня, когда на весь день, а когда и на несколько дней. Но, опять-же, жизнь в поселке текла и без него, а в части выдачи всяких справок и сочинения приказов, Женя успешно справлялась одна.

Где-то на материке зима перевалила через середину. Скоро февраль, скоро воздух запахнет весной, как всегда обещая перемены к лучшему и как всегда обманывая. А в мире бесконечного лета жизнь бывшей кошки стабилизировалась. Бывшая кошка перестала расти и менять облик и сейчас больше всего походила на девушку лет пятнадцати, какой она собственно и была, по кошачьим меркам. А из кошачьего у ней остались только втяжные когти, длинный хвост и, скрывающиеся под копной каштановых волос, треугольные подвижные уши. Все, как и описал Анатолий. Единственное, что он не разглядел — это вертикальные зрачки в желтых глазах. И её интеллект, интеллект пока спал. Интеллектом она пока оставалась не намного выше той кошечки-подростка, какой была еще полгода назад. Утром и вечером охотясь на мышей, дни и ночи она проводила подремывая или в Старом корпусе, или на одной из своих лёжек в лесу окружающем поселок. Часто же она скрывалась в центре какого-нибудь пионерского лагеря, прячась в кустах и наблюдая оттуда за жизнью пионеров. Лагеря решали и проблему с добыванием пищи, потому что мышами прокормить девушку, пусть даже миниатюрную, было сложно и ловля мышей давно уже превратилась просто в игру.
А если что-то чужое и поселилось в ней, то пока оно никак себя не проявляло. Беспокойство шло, скорее, снаружи. Девушке-кошке казалось, что что-то все сильнее и сильнее ограничивает ее свободу и это что-то рисовалось в ее голове в образе плотного, невысокого человека лет сорока с небольшим, с остатками темных волос вокруг лысины, с цепким и жестким взглядом. Несколько раз она встречала этого человека в лесу, несколько раз скрадывала, наблюдая из кустов, как он приседает над тропой, что-то на ней высматривая.

— Ульяна, можно вас на минутку?
— Я слушаю вас, Анатолий… Васильевич.
— Вы сейчас в будку, то есть на удаленный пост?
— Да. У меня…
— Не важно. Ульяна, у меня к вам просьба. Если вы увидите в лесах что-то необычное, или встретите кого-то необычного. Что-то выбивающееся из картины мира, то не пытайтесь с этим разобраться сами, а обратитесь к руководству. К руководству филиала, я имею в виду, а не Персунова-старшего. В крайнем случае, обратитесь ко мне. Вы меня поняли?
— Д-да, Анатолий Васильевич.
— Благодарю вас. И своему Семену передайте эту же мою просьбу.

Виола зачастила в Старый корпус. Придумала себе какой-то повод и, каждое утро, стала пропадать там. Армейцы, по ее просьбе, даже телефонную линию в Старый корпус восстановили. А Виола, придя на место, устраивалась за уцелевшим от разгрома столом и работала. Какой-то остряк назвал это место «дачей Виолы». Так и повелось:
— Виолетту Церновну не встречали?
— Так она на даче у себя. С площади пойдете на запад, по ближней к берегу аллее, пока не упретесь в калитку. А там через лес по тропинке, никуда не сворачивая, еще с километр. Не бойтесь заблудиться, дорога одна.
К счастью, посетителей было не много. Большинство обитателей поселка не любило выбираться за пределы его экранированной территории, даже в безопасные дни первой половины цикла. Максимум, это взять лодку и выбраться на остров Ближний.
«Некоторые наивно думают, что если они окружены со всех сторон водой, а сами находятся на просматриваемой во все стороны местности, то они в безопасности. И что они будут делать, если перед ними, прямо из воздуха сформируется вот такое?» — Виола, разговаривала сама с собой, рисуя в общей тетради девичью головку, но почему-то с кошачьими ушами. О чем говорить было не важно. Важны были интонация и тембр голоса.
Зафырчал и смолк внизу мотор Уазика, хлопнула дверца. К Виоле приехал посетитель. «Командир армейцев? Ему то что надо?» На лестнице раздались неторопливые шаги. «Не угадала».
— Приручаешь?
— Приручаю? Да, наверное, Глафира Денисовна.
Исполняющая обязанности руководителя филиала присела на краешек дивана.
— Будь осторожна, Виолетта. Однажды она спросит тебя человеческим голосом: «Ты пойдешь со мной?» А ты не сможешь ответить: «Нет».
— Глафира Денисовна, зачем вы мне страшилку, которой молодых солдатиков пугают, рассказываете.
— Да, в общем, ни за чем. Будь осторожнее. — Глафира Денисовна пожевала по стариковски губами и продолжила. — Как ты думаешь, откуда взялось население Узлов? Все эти пионеры?
«Что-то бабулю заносит», — подумала Виола, но ответила вежливо.
— Это же азы, их на вводном инструктаже читают. Это постепенно изменившиеся копии участников первой экспедиции и…
— Двенадцать, — Глафира Денисовна перебила Виолу, — двенадцать участников первой экспедиции, семь участников второй экспедиции, посланных спасать первую. Восемь удачных миксов. И восемнадцать несчастных случаев, связанных с попаданием человека в туман, за все годы. А в каждом узле, в среднем, по шестьдесят обитателей. Вопрос: откуда взялись еще пятнадцать? Прости, что не сказала раньше, думала — тебе это известно.
Глафира Денисовна поднялась, и, не дожидаясь ответа, вышла. Опять прозвучали шаги, где-то внизу завелся Уазик и Виола опять осталась в одиночестве.

"Страшилка", рассказанная "духу", рядовому С., "дедушкой", младшим сержантом М.. Отредактирована, мат удален.

Сигареты принес? Шаришь, давай их сюда. Ты сегодня в первый раз на ворота заступаешь, так вот, я тебя инструктировать буду. Про то, что спать нельзя, как сигнализацию проверить, еще про всякую муйню, это тебе в караулке расскажут. А я тебе расскажу про то, что офицеры не рассказывают. Помнишь Неделина? И то что он оборотня увидел? Вот об оборотне и расскажу. Нет, оборотень не сказка. Тот, которого Неделин увидел, он еще говорить не умел, а то мы Неделина больше бы не увидели.
Так вот, слушай сюда. Вводная: вот сидишь ты в будке и к тебе подходит то ли человек, то ли зверь. Может шерстью быть заросший, могут звериные уши или хвост быть, может быть весь как человек, но глаза, допустим кошачьи. Твои действия? Нет, убегать бесполезно. Он тебя запомнил и теперь найдет тебя и придет к тебе. Драться? Ты дурак? Ты царапины на будке видел? Он только лапой махнет и тебя нету. Но ты не бойся, сами они никогда первыми не нападают. Нет больше ответов?
Ладно, дедушка сегодня добрый, даже отжиматься не заставит. Если ты видишь, что оборотень далеко, то спрячься. Запрись в будке, заберись там под стол и сиди как в домике, пока смена не придет. А если добежать до будки не успеваешь, то сядь на корточки, а лицо уткни в колени, чтобы зверь твое лицо не увидел и не запомнил. Сам глаза закрой, чтобы его не видеть, а уши зажми руками, чтобы его не слышать. А то позовет он тебя с собой и песец. Куда позовёт? Знаешь, как у нас говорят, «в пионеры». А вот это уже сказки, я сам в них не верю, а Лёва верил.
Что за Лёва? Ну слушай, я же говорил — дедушка добрый. Я еще духом был, а Лёве уже приказ вышел, так что он в дембеля перешел. Умный, как здешние гражданские. Его отец в университет пристроил, только Лёва пять лет отучился и документы забрал. Не знаю я, что там у него вышло с университетом или с родителями, но только он документы забрал, его через три дня уже в армию позвали, и он здесь два года гражданских охранял.
Так вот, отправили как-то Лёву и еще одного этим гражданским помогать. Погрузили они ящики в автобус, сами сели, с ними еще двое гражданских, и поехали. Долго ехали, аж заснули все, а проснулись — лагерь пионерский. Взяли они вчетвером один ящик, занесли его в ворота, а там у ворот здание, вроде здешней химлаборатории, только заколоченное. И пожарный щит на нем, поверх дверей. Ну, гражданские берут этот щит и убирают в сторону, дверь отпирают своими ключами и внутрь. Заносит Лёва ящик в дверь, гражданские ящик открывают, а в ящике прибор какой-то. Они его включили и так включенным оставили. А сами назад к автобусу. Только щит пожарный на место вернули. А снаружи и правда — пионерлагерь. Только Лёва смотрит, а пионеры в нем какие-то взрослые. Ну где ты видел пионеров семнадцати лет? Ну и мелкие были, но и взрослые тоже. А тут еще к ним подходит пионерка: вот такие буфера. А сама спрашивает: «Привет, вы только что приехали?» Ну ей гражданский отвечает, что уже уезжают, погрузились в автобус и уехали. Лёва еще спросил у гражданского, почему пионеры такие старые. А тот говорит, что здесь еще и школа вожатых, в том лагере.
Опять они в автобус сели и дальше едут. Опять все заснули, а проснулись перед воротами. Опять пионерский лагерь. Взяли ящик, понесли его. Опять дверь за пожарным щитом. Лева думал, что старый прибор сейчас заберут, а новый поставят. А старого прибора-то и нету. А гражданские, как ни в чем не бывало, ящик оставляют и наружу. А там девка знакомая, и опять: «Вы только что приехали?» — как будто не узнала. А они в автобус и дальше. И так, пока все ящики не развезли. А потом гражданские приказали всё забыть, накормили, разрешили на пляж до вечера сходить и отпустили.
Понимаешь, шестьдесят одинаковых лагерей, а в них одинаковые пионеры. И среди пионеров, забыл как зовут, то ли Гришка, то ли Гошка. В общем, когда Лёва духом был, тот был дедушкой. И к этому Гошке оборотень приходил, а Гошка убежал. Своё отслужил, на дембель уехал, а через полгода Лёва его в пионерском лагере встретил. В каждом лагере. Не веришь? Вот и я не верю. А Лёва верил.
Что, в школу вожатых захотел? Знаешь, Лёва говорил, они там все как роботы ходили. И девка та, как робот подходила и спрашивала, и Гошка тот как робот мимо проходил, ни на кого не глядя. Я лучше дембеля дождусь и к нормальным бабам уеду, чем на шестьдесят человек расщепиться и ходить как робот.
Всё, утомил ты дедушку. Забирай одну, нет, черт с тобой, две сигареты и вали отсюда.

Анатолий допил чай и занялся своими записями. Было позднее утро и солнце успело раскалить воздух, но здесь, в тени деревьев, на берегу небольшого идеально круглого озерка было прохладно. Легкий ветерок шевелил листву, не спускаясь ниже вершин деревьев. Какая-то птица вспархивала, невидимая, в кустах. Альбомный лист был расчерчен на таблицу, в ячейках которой, в виде условных значков, Анатолием сейчас наносились обнаруженные им факты. И уже скоро, в расположении значков стал виден определенный ритмически повторяющийся узор. «Ты удивительно предсказуемая, — мысленно обратился он к бывшей кошке, — осталось посетить еще пару узлов и я составлю твое поминутное расписание, и тогда мне нужно будет просто придти и оказаться в нужном месте, в нужное время. Кто сказал, что трудно ловить черную кошку в темной комнате? Это только вопрос системного подхода и правильной методики. Хоть ты и прыгаешь по узлам сети, как кошка по мебели». Очень довольный собой Анатолий снял одежду и полез в озеро, решив, что заслужил небольшое поощрение. Искупавшись Анатолий собрал рюкзак, затушил маленький костер и отправился в сторону лагеря. Нужно было, перед отъездом в поселок, еще подарить здешней Лене альбом для рисования и коробку с красками, просто в благодарность за помощь. «Я сейчас вмешиваюсь в естественный ход цикла и очень может быть, что закрепляю в этой Лене, а через нее и в прочих, определенные навыки, ну и пусть. Совсем не вмешиваться не возможно. Начальство поворчит, мол поставлен охранять от вмешательства, а сам нарушает, но плевать. Выговором больше, выговором меньше. Главное, чтобы эта киса с материка сюда людей не начала таскать. Системе надо заселять узлы, а другого способа взять для них обитателей она не придумала».
Когда Анатолий ушел, кусты раздвинулись, и на поляну вышла девушка-кошка. Обошла по кругу место, где сидел Анатолий, то нагибаясь, чтобы рассмотреть следы получше, то отходя на несколько шагов. Присела на бревно, принимая при этом разные позы, подражая Анатолию. Потом сбегала к росшему на краю поляны лопуху, оторвала от него самый большой лист, подобрала с земли обгорелую щепку и, опять усевшись на бревно, стала имитировать процесс письма, периодически зажимая второй конец щепки в зубах и издавая различные звуки, которые все чаще и чаще складывались в двух-трехсложные сочетания. А когда ей это наскучило девушка-кошка со смехом отбросила лист и побежала к озеру. Не останавливаясь прыгнула в воду, чтобы вынырнуть уже на середине водного зеркала и, сжимая в зубах свежепойманную рыбину, по собачьи погребла к противоположному берегу. На противоположном берегу она вынула изо рта рыбу, встряхнулась по кошачьи, выбросила рыбу обратно в озеро и, опять засмеявшись, шагнула в открывшийся тоннель перехода. Смеялась она уже совсем по человечески.

Кошкин дом (Дубликат, часть без номера) Продолжение

Часть 1 http://vn.reactor.cc/post/3449322
Часть 2 http://vn.reactor.cc/post/3452548
Часть 3 http://vn.reactor.cc/post/3459030


4

Жизнь состояла из циклов, циклы из дней, а дни из часов и минут. Девушка-кошка не замечала их течения, никак не выделяя себя из окружающего мира. А жизнь ее была чем-то средним, между жизнью пионеров, населяющих лагеря, и жизнью ученых, техников и военных, обитающих в поселке. Как и пионеры девушка-кошка не старела, зафиксировавшись в человеческом аналоге своего кошачьего возраста, как и пришельцы извне она сохраняла свою память не обращая внимания на смену циклов. Тумана, попасть в который так боялись люди, она просто не замечала. Еды ей хватало, скучно ей не было и она была по своему счастлива.
Все так же держась поблизости от поселка бывшая кошка открыла для себя незаселенные узлы, где можно было пройтись по абсолютно пустому лагерю, в котором никогда не звучали детские голоса. Человек, не важно, пионер из лагеря или обитатель поселка, или бывшая кошка, чувствовал в них себя очень неуютно. Бывшая кошка просто легко пробегала по главной аллее такого лагеря и скрывалась в тоннеле между узлами. Ей казалось не правильным, что никто не живет в этих домиках, никто не ходит по аллеям, никто не принимает пищу в столовой и не играет на спортивной площадке. Дважды она уже пыталась позвать с собой людей: «Приходите, живите, радуйтесь! Там столько места!» Но оба раза люди ее не поняли. В первый раз человек закричал и упал на пол скрывшись из поля зрения, бывшая кошка хотела сказать ему: «Не бойся! Пойдем со мной!» — но не было слов и пришлось уйти. А во второй раз ей пришлось убегать от целой стаи, сначала она думала, что люди поняли ее и бегут вместе с ней, но люди, испуганные и злые, кричали, гнались, кидались камнями, ранили ее в ногу.
И все же бывшую кошку все больше и больше тянуло к людям, даже вечерняя погоня за ней, когда она едва спаслась от обитателей поселка не отвратила ее. Прятаться она умела, а голая человеческая кожа маскирует не хуже камуфляжа. Поэтому наблюдение за жизнью обитателей какого-нибудь из лагерей или самого поселка стало основным ее занятием.
А вечером, забираясь после охоты в Старый корпус в одном из узлов или в подземелье, или оставаясь на одной из своих лёжек, девушка-кошка разыгрывала целые представления, по своему проживая заново увиденное. Полученный ей человеческий мозг был слишком велик для кошачьего разума и его требовалось чем-то заполнить.
Но из всех людей больше всего привлекали ее двое: женщина, которая с некоторых пор стала проводить время в её главном логове и мужчина, на которого она то и дело натыкалась в лесу. За мужчиной было интересно следить как он ходит по лесу, по ее любимым тропинкам, то наклоняясь к самой земле, то, наоборот, оглядываясь и всматриваясь в близкий лесной горизонт. Несколько раз она была свидетельницей того, как раздавался гром и неосторожный рябчик падал с дерева под ноги мужчине. Мужчина обдирал с рябчика кожу вместе с перьями, потрошил и, отварив мясо в котелке, съедал и уходил, оставив на месте своего обеда только затоптанный маленький костер и кучку птичьих потрохов. Потрохами она брезговала, оставляя их лисам, а к костру подходила. Иногда ей удавалось раздуть тлеющие угли и тогда она долго сидела, задумчиво глядя на языки пламени, пока не сгорали последние сучья.
Если за мужчиной было интересно наблюдать, то женщину было интересно слушать. Девушка-кошка обычно устраивалась на краю крыши, над открытым окном, или, в те редкие дни, когда портилась погода, в соседней комнате и слушала бесконечный монолог. Часто женщина пела, и тогда оказывалось что у нее почти академическое контральто. Иногда девушке-кошке казалось, что обращаются прямо к ней, иногда — что она понимает о чем идет речь. Но, как после наблюдения за мужчиной, хотелось в пантомиме повторить его действия, так и тут, каждый вечер она повторяла за женщиной как попугай, не понимая смысла произносимых слов. Перед девушкой-кошкой стояла сложная задача: не понимая смысла слов выделить те, которыми люди зовут друг друга, а сделать это можно было только наблюдая за ними. И она опять и опять возвращалась в лагеря и в поселок, наблюдать за их обитателями.

Анатолий был доволен. Он сидел в кабинете и разглядывал свою таблицу. «Жаль, показать никому нельзя. И методику не открыть — засекретят сразу же. Как бы назвать? «Табличный метод прогнозирования встреч с…» Ладно, назовем ее тринправленным существом: кошка, человек и местный компонент. Практически религиозный объект, практически божество. Набрался я умных слов от местных очкариков».
Осталось, пользуясь таблицей, выбрать место и время встречи с бывшей кошкой. Можно было не торопиться, можно было устроить себе внеплановый отдых. Время позволяло, Анатолию нравилось бродить с ружьем по лесу, а Женя основательно разгрузила его от рутинной работы. «Если то, что мы знаем об этих существах — правда, то настоящую опасность она будет представлять только через два цикла, считая от текущего. Пока все сходится. Устрою-ка я себе небольшой отпуск и назначу основное время на второй день следующего цикла, и два контрольных: через день и через пять дней от основного, соответственно. В семь ноль-ноль, в одиннадцать тридцать и в двадцать один ноль-семь». Анатолию очень не хотелось убивать и он неосознанно тянул время. Тут еще, кстати пришлось недавно просмотренное кино. «А ты даже на польты не годишься», — произнес он в пустоту кабинета, возвращаясь к своим обязанностям.
Анатолий нарисовал на карте три кружка, поставил около каждого дату и время, и вышел из кабинета в приемную. Женя копалась в картотеке, составляя, кажется, график отпусков за прошлые годы.
— Ох и запустили вы дела, дядя Толя.
— Запустил, Женечка. Но ты же не собираешься в лагерь вернуться? А то, на тебя вся надежда.
— Что я там забыла? Детей этих бестолковых? Или «общественные мероприятия»? А тут у вас четыре часа до обеда отработала и свободна.
«Свободна», в понимании Жени, означало взять книжку в библиотеке и завалиться на кровать у себя, в четырехкомнатной секции, которую она делила еще с тремя аборигенами: Сыроежкиным, числившимся лаборантом у Трофимова, и Мику Хатсуне и Персуновым-дубликатом, числящимися в лаборатории Персунова-оригинала. Правда, Персунов-дубликат безвылазно обитал на удаленном посту и в поселке почти не показывался. Да еще, поздно вечером, когда нет никого, сходить на пляж, обязательно зазвав с собой «дядю Толю» для охраны девичей чести. Там окунуться, неумело проплыть десяток метров и убежать к себе в корпус.
— Тогда, на тебя вся надежда. Я в лес до обеда, держи оборону без меня! Пленных не брать, а если брать, то не кормить!
— Ни пуха ни пера, дядя Толя.
Анатолий только взмахнул рукой, уходя. «Сколько ей лет? — Думал он, спускаясь со второго этажа административного модуля. — Семнадцать, по нашему счету, а мне — сорок два. Надо было жениться перед выпуском из училища, сейчас бы своя такая провожала». Каждый цикл Женя удивительно легко включалась в работу, когда, на второй день по приезду в поселок, ее мозг переключался на самостоятельный режим функционирования. «Привязался я к ней. Может, оставить ее здесь постоянно? Надо будет потрясти Персунова-оригинала: как он умудряется сохранять своего дубликата в нашей вакуоли? А то надоело каждый раз в первый узел за этими тремя мотаться. Хотя, Персуновский дубликат, он в активной фазе, наверное, с этим связано».
От административного модуля Анатолий направился в казарму, там забрал из сейфа дежурного ружье, еще раз пообещал старшине роты сходить с тем на охоту, «как время будет». Из казармы, пройдя вдоль забора, выбрался на главную аллею и направился по ней в сторону западных ворот. Напротив столовой Анатолий остановился и кинул взгляд на крыльцо. Последние проспавшие завтрак сотрудники филиала расходились по лабораториям. Демонстративно глядя на крыльцо и здороваясь со знакомыми, Анатолий, боковым зрением, отслеживал ближайшее к крыльцу скопление кустов. Дождался, когда в них мелькнет и исчезнет что-то светлое и удовлетворенно подумал: «Все-таки, она уже не наша. Ни человек, ни животное не способны выдерживать расписание с такой точностью. Это уже один из органов Системы, будь она не ладна. Будь они обе не ладны».

Виола устроилась с ногами на разбитом диване у себя на «даче» и делала вид, что внимательно разглядывает кончик карандаша. Фантазия у нее уже успела истощиться и потому она несла полную околесицу: «Карандаш Кохинор, мягкий, хорошо заточенный, но это не надолго. Им можно рисовать, им можно чертить, им можно...» Виола тихо приговаривала не слушая себя, а сама, краем глаза, следила за старым, засиженным мухами зеркалом, принесенным в комнату и прислоненным к стене так, чтобы в нем отражалась входная дверь. А за дверью уже час, как чувствовалось чье-то присутствие. «Только не испугнись… кошочка», — Виола говорила все тише, надеясь, что любопытство пересилит осторожность. Наконец, кто-то невидимый за дверью сдался и в проем просунулась лохматая голова. Виола замерла, стараясь не спугнуть, только замолчала и медленно повернулась лицом к двери, стараясь не спугнуть пришельца и улыбаясь одними глазами. Смотреть она старалась чуть в сторону, а руки спрятала. Голова в дверях исчезла, чтобы через десять секунд появиться опять. Виола так и оставалась сидеть, не шевелясь больше, а пришелица уже стояла в проеме в полный рост, так что появилась возможность разглядеть ту во всей красе. Спутанные волосы, грязь в уголке глаза, синяки по всему телу, разного срока давности, мелкие царапины от веток и глубокий разрез на голени. Ни капли жира на теле и узловатая, почти мужская, мускулатура. Получеловек-полузверь стояла, чуть подавшись вперед, и хвост ее струился параллельно земле.
— Ну заходи… кошочка. И имей в виду, звать меня с собой не нужно, меня не зовут, я сама прихожу…
Виола говорила и говорила, а кошачий хвост поднимался все выше и выше. И что-то сломалось в бывшей кошке, она сделала в комнату первый шаг, второй, третий и, уже подойдя к дивану, упала на колени, уткнувшись в Виолу головой.
— … вот и все вы такие, хоть и гуляете сами по себе. — Виола запустила пальцы в спутанные волосы девушки-кошки. — Если хочешь, можешь ходить и так. А если хочешь перестать быть кошкой, для начала тебе нужно вымыться, причесаться, одеться и научиться разговаривать.
— Я-н-а-а-а-ю…
— Конечно знаешь. А еще, я не люблю животных, так что другого выхода, кроме как перестать быть кошкой, у тебя нет.

— Ну, рассказывай, где ты была.
— Ты была-аа в лесу.
— Нет, я то была в поселке, а вот где ты была?
— Я-аа была-аа в поселке, а ты была-аа в лесу.
— Так, стоп. — Женщина показывает пальцем на себя. — Это — я. — Потом показывает пальцем на девушку. — А это ты. Повтори.
Девушка показывает пальцем на женщину:
— Это — я.
Женщина перехватывает руку девушки. Та испуганно вздрагивает, но расслабляется доверившись.
— Повторяй за мной. Это — я. — Рука, ведомая женщиной, касается груди девушки. — Это — ты. — И рука касается груди женщины. — Теперь сама повторяй.
— Это — я. Это — ты.
— Молодец, а теперь вместе.
С третьей попытки у них получается и два голоса звучат синхронно и пальцы показывают совершенно правильно: «Это — я, а это — ты!» Девушка поняла и счастливо смеется. «Как просто!»
— Усложним задачу. — Женщина подводит девушку к зеркалу. Та знает зеркало и не пугается. — Кто это?
— Это? Это — я! ---- И уже сама, без напоминаний и просьб показывает на отражение женщины в зеркале. — А это — ты!
Женщина улыбается, но улыбка сползает сменяясь озабоченным выражением.
— Кто бы еще рассказал мне, что с тобой делать? А как ты живешь с двумя наборами хромосом?
Смысла вопросов девушка не понимает и потому молчит.

Бывшая кошка ничего не знал об оставленных ей двух неделях жизни, но спешила жить, используя все свои маленькие возможности. «Надо научиться говорить? Я научусь говорить за три дня». И на третий день она поздоровалась с приходящей к ней женщиной. Запинаясь на глухих согласных и растягивая гласные, не задумываясь об ударениях, но та ее поняла и ответила.
Язык заставил ее выучить местоимения, всего два: «Я» и «Ты», но и этого оказалось достаточно, чтобы отделить себя от окружающего мира. Чтобы где-то на интуитивном уровне понять, что есть она и есть весь остальной мир.
А как только бывшая кошка заговорила, так с тех пор и не умолкала, ей хотелось общения. Но собеседник приходил только утром и очень скоро бывшей кошке этого стало мало. Помня свой неудачный опыт обращения к жителям поселка она попробовала поговорить с пионерами, но пионеры либо не замечали ее, либо испуганно убегали. Она задумалась, что же в ней не так и решила, что ей нужно одеться. Платье она позаимствовала там же, в одном из лагерей, на складе. Даже размер совпал. Первой, кому она показалась в нем, была та женщина, что приходила к ней по утрам.
— Вижу, ты решила меня послушаться… кошочка. Давай только платье вывернем на правую сторону.
— Выверняа-у-у-у. — Иногда она еще продолжала сбиваться на мяуканье, но все реже и реже. Но вот привычка растягивать гласные и повышать интонацию, она осталась.
Эта же женщина уговорила ее помыться и сама расчесала ее, никогда не видевшие гребня, волосы, заплетя небольшую косичку.
— Главное, не рви обои, а то впечатление испортишь, — непонятно сказала женщина перед уходом.
Но пионеры опять отказывались общаться, хотя, перед этим охотно отвечали на вопросы двоих, приехавших из поселка, похожих друг на друга, как братья, или, может, как отец и сын, мужчин. Один из которых ровесник пионерам, а второй постарше раза в два.
Реакция пионеров добавила в ее картину мира третью сторону, теперь в ней была она, были другие и была вселенная. А еще она задумалась — чем она отличается от других. С этим вопросом она и пришла к своему единственному собеседнику.
— Кто йаа-аа-ау-у?
— Невозможное явление природы. — Непривычно, без иронии, ответила женщина. — И теперь передо мной стоит вопрос: что будет дальше?

Анатолий лежал на пригорке, в тени дерева, и смотрел в оптический прицел, как в трехстах метрах от него, ниже по склону, на поляне отгороженной с трех сторон кустарником, танцевала девушка-кошка. Вряд ли она вообще понимала, что это называется «Танец». Смесь кошачьих движений, Анатолий совершенно четко видел в танце, как кошка подкрадывается и прыгает на птичку, чтобы сбить ее лапой на лету, и тут же кошачье сменялось человеческими прыжками и сальто.
«Кошки не носят платья, кошки не заплетают косичку и не вплетают в нее ленточку. Если ты еще и заговорила… В общем, спасибо, Виола. Теперь мне будет легче».
А танец был красив. Природная грация, сила и ловкость, вместо постановочной хореографии. Анатолий уже различил две параллельные линии: кошка на охоте и радующаяся жизни девушка. Танец завораживал. Хотелось подойти поближе, усесться в траву и начать отбивать сложный ритм ладонями. А девушка вдруг замерла, посмотрела, вся вытянувшись и встав на цыпочки, в небо. И засмеявшись расслабилась и стала почти обычной, не считая кошачьих дополнений, девушкой.
«Ладно, живи, — проворчал про себя Анатолий, отрываясь от прицела, — срок до послезавтра ты заслужила».