Ольга Дмитриевна Хентай

Где-то в одной из параллельных вселенных...

На просторах интернетов были обнаружены следующие фото.
Славя уже была в комментах, но и остальные героини, по моему, заслуживают внимания:
Женя, Ульяна, Лена
Ольга Дмитриевна, Алиса, Славя

Семён Bad End

Вот почему Семён так и не вернулся из лагеря

1 глава http://vn.reactor.cc/post/2732304
2 глава http://vn.reactor.cc/post/2740447
3 глава http://vn.reactor.cc/post/2744500
4 глава http://vn.reactor.cc/post/2752906
5 глава http://vn.reactor.cc/post/2755836
6 глава http://vn.reactor.cc/post/2765088
7 глава http://vn.reactor.cc/post/2771649
8 глава http://vn.reactor.cc/post/2783898
9 глава http://vn.reactor.cc/post/2790955
10 глава http://vn.reactor.cc/post/2799751
11 глава http://vn.reactor.cc/post/2807427
12 глава http://vn.reactor.cc/post/2813773
13 глава http://vn.reactor.cc/post/2818846
14 глава http://vn.reactor.cc/post/2825328


XV
Репетиция

Ольга Дмитриевна проснулась с легким беспокойством. Беспокойством от том, что что-то сегодня обязательно пойдет не так. Пробежала мысленно расписание: три репетиции у театрального кружка и спектакль после ужина; завтра приедет опоздавший пионер и уходят гости, но это завтра; и остальное — повседневная текучка. Кстати, не забыть выяснить — куда пропадает Ульяна-маленькая, и не забыть предложить гостям уехать на автобусе, все-таки неплохие люди.
Встала, натянув спортивный костюм сходила к умывальнику, вернувшись переоделась в вожатскую форму и ворча начала развешивать свою одежду в шкафу.
— Вот жили мы тут жили, никого не трогали. И вот на тебе, получи Оленька, соседа в домик. Пубертатного возраста.
Можно было все развесить и завтра, но что-то, какое-то предчувствие говорило ей, что лучше это сделать сегодня — завтра может не быть времени.
— А он же подглядывать будет. И просто стеснять. А не в спортзал же его селить и не третьим, к этим чудо-изобретателям в домик.
Отметила про себя, что нужно будет еще постель на новенького получить и комплект формы.
Оглядела домик, представила, как за каждой мелочью придется лазить в шкаф и поморщилась. Ладно, ничего не сделаешь. Где-то плавки еще были в шкафу. Вот так приезжает одинокая девушка, заселяется в домик, а в шкафу мужские трусы лежат. «Отдам новенькому, вдруг пригодятся».
Пионеры уже стояли на площади. Славя, увидев вожатую скомандовала: «Лагерь, по отрядам, становись!». Ольга Дмитриевна вышла к пионерам, обвела глазами строй, посмотрела на Славю, стоящую на правом фланге и слова утренней, как ее называл Семен, «молитвы» застряли у вожатой в горле. Захотелось закричать: «Славя! Где твои косы?!» А Славя, с непривычно-маленькой, из-за короткой стрижки, головой, стояла и без улыбки смотрела в глаза вожатой. Лишенное обычного обрамления кос лицо девочки приобрело неожиданно высокомерное выражение. «Задранный подбородок, строгий взгляд. Черт, это просто аристократка какая-то у меня в лагере.» Ольга еще представила реакцию Славиных родителей. «Что это? Подростковый бунт? Надеюсь, что не против вожатой». Захотелось, все же, разобраться и может даже наказать, но повода не было — нынешняя Славина прическа оставалась в допустимых пионерке рамках. А наличие или отсутствие кос у пионерки, это, в конце-концов, не проблема вожатой. «Но, как педагог, я с ней еще побеседую».
Ольга все-таки провела линейку, искренне надеясь, что этот сюрприз от Слави и был тем поводом для беспокойства, что тревожил ее с самого подъема.

— Ты куда-то ходил ночью? Смотри, что это со Славей?
Именно так, без паузы, спросила утром Семена Ульяна-большая, сразу о двух вещах одновременно.
— Это отдача, Уля. Помнишь, я тебе рассказывал про Славяну? Так вот, здешняя Славя, да и не только здешняя, теперь частично Славяна.
— Это как?
— Чужая память. Как у меня.
— Знаешь, Сёмка, у меня, кажется однажды так же было…
— Мне ведь не спалось ночью, Рыжик. Я и вышел подышать. А так получилось, что попрощаться. Нет больше ни Славяны, ни Мику-моей.
Ульяна вздрогнула. Они отстали от толпы пионеров, идущих на завтрак, и стояли друг напротив друга на главной аллее, там где аллея, со стороны столовой, вливалась в площадь.
— Сёмк. Ты никого и никогда не называл раньше своим, своей.
— Кроме тебя, Рыжик. Я, наверное, зря тебе это рассказываю, но кому еще, если не тебе? Помнишь, три дня назад, ты спросила меня про девочек? Так вот, я вспомнил Мику. Весь цикл, от знакомства, до прощания. И тогда, с ней, мне действительно, и взлететь хотелось и сердце болело. А еще, она, единственная, из не готовых проснуться девочек, поверила мне, и понимала, что исчезнет. И вела себя так, что я и сейчас завидую ее мужеству, и тогда завидовал. До сегодняшней ночи не помнил тот цикл, система заблокировала его в моей памяти. А сегодня ночью та Мику и Славяна окончательно простились со мной. Уже окончательно. И приказали беречь тебя.
Ульяна долго молчала, думая о чем-то, и что-то решая для себя.
— Сём. Мне нужно время, чтобы принять это. Про Мику. А потом… Обещай, что ты мне всё-всё про вас расскажешь.
— Конечно, Рыжик. По дороге домой всё расскажу.
Хлопнула дверь в столовой и первые позавтракавшие вышли на крыльцо. Кто-то, не задерживаясь, бежал по своим делам, кто-то еще некоторое время стоял на крыльце, поджидая компанию. Мимо гостей лагеря, в сторону музыкального кружка прошли Катя с Викой, пробежала туда-же Мику. Ульяна-маленькая, обогнув крыльцо, спряталась в кустах, ожидая, когда разойдутся лишние свидетели, и можно будет спокойно совершить налёт на кухню.
— Пошли завтракать, Сёмк. Может там еще не все съели.
И Семен с Ульяной пошли в столовую, навстречу потоку, теперь уже, сытых пионеров.
Столовая уже опустела, только копуша Светка из младшего отряда еще допивала кофе, да оба кибернетика, отгородившись от мира, что-то обсуждали, рисуя непонятные схемы пальцами на столе. Но уже подбиралась к ним со спины, дежурившая в тот день Алиса, из внутренней вредности своей, решившая начать протирать столы именно с этого столика.
Алиса, действительно, решила для начала шугануть засидевшихся кибернетиков, а потом уже разбираться с грязными столами. Но в столовую зашли опоздавшие гости лагеря — те, кого Алиса даже побаивалась, с некоторых пор. Конечно, не их самих побаивалась, а тех перемен, которые, она чувствовала, вот-вот придут в ее жизнь. Как-будто первый раз в первый класс идет. Нет, даже тогда так не волновалась. А тут, стоит остаться одной, как накатывает эта чертова фантазия-видение-воспоминание, с Семеном в главной роли. И сердце колотится часто-часто. Алиса еще держалась, еще сопротивлялась неизбежному изо всех сил. Даже находка на острове ее не убедила. Алиса уверила себя, что все то барахло, которое и сейчас лежит спрятанное под кустом на острове Ближний, она уже находила во время прошлого визита на остров, просто забыла об этом.

… Все вглубь, все настежь.

Алиса обнаружила, что стоит за спинами у кибернетиков, но сама смотрит на Семена с Ульяной. Даже больше на Семена, который как раз закончил читать стихотворение.
— Это и нас с тобой, Рыжик, касается. И вообще всех. — Семен поднял глаза, чуть улыбнулся Алисе, и приглашающе показал глазами на место за столиком. — Ты думаешь, что я морочу тебе голову. — Утвердительно и несколько грустно сказал, обращаясь уже к Алисе.
Можно было задавать вопросы, все, какие придут в голову и получить на них точный, простой и понятный ответ. И Алиса чувствовала, что сможет задать их без всяких для себя последствий, что непонятных этих приступов больше не будет, что вчера вместе с веревкой она выбросила в реку что-то еще, что-то, что не давало ей думать на некоторые темы. Но Алиса обещала Мику свою помощь.
— Семен, можно в другой раз? — Ответила на невысказанное приглашение, и неожиданно для себя, улыбнулась. Как старому доброму знакомому. — Только. Неужели это правда? То, что я провожала тебя на берегу?
— Ага, и еще ругалась при этом. Я уже отплыл далеко, но выражение лица и то, что у тебя губы шевелятся, я разглядел.
Алиса кивнула и вернулась к обязанностям дежурной. Наскоро вытерла столы, вымыла пол и побежала в музыкальный кружок. В голове у нее роились всяческие теории из научной фантастики, вроде путешествий во времени. Но одно было уже ясно — сумасшествие откладывается на неопределенный срок.
В музыкальном кружке репетиция уже началась. Мику крутилась вокруг актеров, пыталась донести до них свои мысли, малолетние актеры капризничали или баловались. Зрителей было поменьше, но, по прежнему, то одна, то две головы всплывали над подоконником окна, на которое не хватило портьеры. Из-за этих же зрителей, отвлекавших труппу, пришлось запереть дверь и закрыть все окна, поэтому в кружке было душно. Работа не шла. Жени не было, Женя узнав, что Алиса записалась в помощницы, с облегчением сказала: «Всё, я в библиотеке, надоело пугалом работать!». Лена тоже категорически отказалась помогать в режиссуре. Поэтому Мику, до появления Алисы, пришлось крутиться в одиночку. А еще Мику сегодня приснился очень странный и тяжелый сон, от которого в памяти остались одни обрывки, но она не чувствовала себя выспавшейся. В общем, к приходу Алисы, Мику опять успела расстроиться, как и вчера. А Алиса пришла сегодня какая-то другая. Веселая и рассеянная, одновременно. Она разогнала зрителей и утихомирила расшалившуюся труппу, одним фактом своего появления. Потом поглядела-послушала, как вяло и деревянно читают свои роли артисты…
— Не верю! Так кажется, да?
— А что же делать, Алисочка? Я просто не знаю даже. Просто руки опускаются. — Мику уже чуть не плакала. — Надо было, наверное, рассказ написать. Но я то хотела пьесу, чтобы на сцене поставить и все ее сразу увидели. Неужели я такая бездарность?
— Знаешь, Мику. Кажется я поняла в чем дело. — Алиса демонстративно не обращалась напрямую к артистам. — Давай, мы сами сейчас прочитаем отрывок и посмотрим, что у нас получится.
Да, так дело пошло. Пионеры — дети же еще, не понимали, когда им Мику пыталась словами объяснить что-то, а, видя перед глазами игру Мику с Алисой, начали втягиваться в процесс и, к середине, репетиции, наконец поняли, что от них хотят, и финальная сцена прошла уже почти без сбоев.
— Музыки в конце не хватает. — подала голос Катя.
Двойник той Кати, что бегала с Сашкой по утрам в лагере бабы Глаши, кокетливая блондинка в жизни, она играла Анфису. Причем очень хорошо играла. Алиса, наблюдая за ней, несколько раз вздрагивала: «Неужели это я? Я не такая!» — но понимала, что именно такая. «Да и черт с ним. Я такая, какая есть!»
— А кто играть будет, Катя?
— Ты, Алиса. Или Мику. Или я, только я никогда не играла со сцены. Или, можно Семена попросить. Я не знаю.
— Катечка, ну поздно уже все переделывать, всего две репетиции осталось. Запутаемся. Если только, действительно, Семена попросить.
— Правильно, Мику. Семен у тебя гитару взял — пусть теперь отрабатывает. Посадим его за ширмой, чтобы зрители не видели. Только голос.
Но неожиданно выяснилось, что и Алисе, и Мику неловко просить Семена о помощи. Обе, оказывается, стеснялись в его присутствии. Обе знали, что Семен им не откажет, но обе стеснялись, причем Мику неожиданно для самой себя. Что-то мешало ей, как будто во вчерашнем сне она сделала что-то такое, чего теперь, перед Семеном стеснялась. И ведь понимала, что это сон, а все равно стеснялась.
— Девочки, если надо, то я могу попросить. — Подала голос молчавшая до сих пор Лена. — Вы пока репетируйте, а я пойду его поищу.
А Семен с Ульяной-большой как раз в это время подходили к медпункту и оба отчаянно волновались. Им предстоял тяжелый разговор с неплохими и уважаемыми ими людьми.

Однако, здравствуйте!
Сегодня фан-группа по БЛ (https://vk.com/everlastingsummerfangroup) достигла гета в 5000.

Анабасис

Окончание первой части.
Глава 1 http://vn.reactor.cc/post/2062463
Глава 2 http://joyreactor.cc/post/2074551
Глава 3 http://vn.reactor.cc/post/2121739
Глава 4 http://vn.reactor.cc/post/2146027
Глава 5 http://vn.reactor.cc/post/2165923
Глава 6 http://vn.reactor.cc/post/2193107
Глава 7 http://vn.reactor.cc/post/2231480

VIII
Штрих-пунктир

Снится какой то кошмар, переходящий в комедию. Снится, что гоняюсь за Леной по шахте, а в руках у меня букет сирени. Наконец мне удается загнать Лену в тупик, она поворачивается ко мне лицом, узнает меня, радостно улыбается и протягивает ко мне обе руки, а с ее пальцев капает кровь. Я, в страхе от увиденного, роняю букет на землю, букет неожиданно брякает, я опускаю глаза и вижу, что вместо букета под ногами лежит окровавленный нож. Смотрю на Лену, а это уже не Лена а Саша, она жалобно смотрит на меня, и, как и Лена протягивает ко мне руки и говорит: «Я сварила варенье, попробуй, оно очень вкусное!». Я беру ее руки в свои подношу к своему лицу и лижу окровавленные пальцы. Пальцы ее, действительно, оказываются испачканы не кровью, а земляничным вареньем. Я продолжаю держать ее руки в своих, перевожу взгляд с ее пальцев на лицо, и, под моим взглядом, Саша медленно превращается в Славю, а та — в Славяну. Внешне ничего не меняется, только у Славяны исчезают косы, сменяясь короткой стрижкой, но это мелочи, и то, что передо мной именно Славяна, я не сомневаюсь. Тогда я говорю: «Ты была разбита на кусочки, а сейчас ты стала целой!», и во сне мне кажется, что это такая великая мудрость, что мне положены все Нобелевские премии по всем дисциплинам и за все годы разом. Тут, кто-то дергает меня сзади за одежду, я оборачиваюсь, а там стоят Ульяна с Алисой, выражения лиц у них недовольно-обиженные, у Ульяны сверкают глаза, а Алиса, наоборот, вот-вот расплачется. А дальше, за ними слышен топот двух десятков детских ног, и я знаю, что это сюда бегут мои октябрята, а за ними непременно появятся и вожатая, и весь остальной старший отряд, и баба Глаша, и Виола с Толиком, хоть они и не из этого лагеря, и вся толпа моих двойников, от безымянных, до Семена, включительно, и та, неизвестная мне девочка из бункера, которая снилась мне в прошлый раз.
Как они все в этом тупике будут помещаться?! Мне становится смешно и я просыпаюсь.

Просыпаюсь, и первое, что вижу – лицо Ульяны. Ульяна сидит передо мной на корточках и готовится пощекотать мне в носу травинкой.
– Гав!
Рыжуха в ответ хохочет.
– Не успела, но так тоже хорошо. Вставай, я тебе завтрак принесла, а постель забираю. Сдать ее надо, смена то закончилась.
Я что не заперся, когда спать ложился? Совсем доверчивым стал, однако.
– И ключи от спортзала.
А где же я отсиживаться буду тогда? Договариваемся, что Алиса пожарный выход откроет, а главный закроет снаружи.
Ульяна улыбаясь смотрит на меня, а потом на мгновение грустнеет.
– Жалко, что сегодня расстаемся.
– Ну, надеюсь не надолго.
А насколько – самому интересно. Никто мне этого не скажет, никто никогда не пробовал. Баба Глаша разве? Спросить? Нет, не пойду.
Ульянка уходит, я проверяю в рюкзаке портьеру-парус: вот она, на месте, сколько она уже со мной пропутешествовала… Будет чем укрыться, вместо одеяла. Посылаю мысленную благодарность и извинения Мику из родного лагеря. Заваливаюсь на маты и пытаюсь отоспаться перед сегодняшней ночью, но и сон не идет, и посетителей наплыв.
Еще раз забегает Ульяна, просто так, поболтать.
Приходит Лена – добрая душа, приносит печенье, где она его берет? Лена в унылом настроении, поэтому поболтать не получилось. Посидела в тренерской, попрощалась, парой слов со мной перебросилась и ушла. Попросил ее прислать Сашу – пообещала.
Приходит Саша. Попрощались, пожелал ей всего самого хорошего. Потом
сделал страшные глаза и потребовал клятву о сохранении тайны. Саша прыскает в кулак, но честное пионерское слово о том, что меня не выдаст дает.
– У тебя с моими футболистами отношения хорошие?
– Ну да, хорошие.
– Отправь их ко мне, пожалуйста, тоже попрощаться. Только скажи, пусть не болтают на каждом углу, что я тут.
Приходят футболисты, тоже обещают моего убежища не выдавать. Обещаю им, что приду проводить их к автобусу, если они меня в кустах увидят, то пусть не бегут и не орут. Потому что: «Строгий секрет и государственная тайна!»
Интересно, Ольга уже знает, что я здесь и никуда не сбежал?
Так, за игрой в конспирацию время и пролетает. В обед приходит Алиса, приносит поесть и термос с чаем, смотрит на сиротливо лежащие в углу маты, прикрытые бывшим парусом и качает головой.
– Я, почему-то, не удивлена. Запасной ключ от нашего домика — под крыльцом, когда мы уедем – располагайся. Чайник и пол пачки чая мы оставили, буханку хлеба я тоже занесу, а больше ничего нет. Немного продуктов в столовой осталось, но она будет заперта, придется тебе замок взламывать.
Молчим несколько минут.
– Счастливо остаться, и удачи тебе, если не встретимся. Ты к автобусу придешь?
– Приду конечно. Вам удачи. Смотри, если опять память потеряете — очень сильно меня обидите, значит я все делал напрасно.
– Не бойся, не потеряем.
Потом неожиданно подходит ко мне и крепко обнимает.
– Пока, братишка. Спасибо тебе. И… даже если опять вернемся куклами, ты все сделал не зря, слышишь!
Честное слово, я даже прослезился. Если этими объятиями и словами все и закончится, и действительно вернутся куклами, я останусь здесь еще на один цикл, а если нужно на два, на двадцать два. Пока не сделаю из манекенов людей. Или пока не рухнет здешнее небо на здешнюю землю.
– Пока. Я подальше от ворот отойду, когда мимо поедете – вам рукой махну. Предупреди там, сама знаешь, кого надо предупредить.
Наконец поток визитеров иссяк, затихает и всякое движение снаружи. Оно и понятно: пионеры расползлись по домикам и, либо собирают чемоданы, либо уже упаковались и ждут автобуса. А мне делать нечего, в первый раз я никуда не бегу и не еду. Чувства которые я испытываю это некая смесь острой тревоги и беспокойства. Читать не могу, попытался занять себя делом – постирать свои вещи, так слишком мало у меня вещей, быстро они кончаются. Наконец стрелка подбирается к половине пятого. По привычке пытаюсь выйти в парадную дверь, а она не открывается, потом вспоминаю, выхожу через дверь пожарную, подпираю ее камнем, чтобы не хлопала от сквозняка, и, бочком-бочком, по кустам иду к проходу в старый лагерь. Сигнализация в проходе убрана, провода сняты, я, некстати, вспоминаю, что где-то здесь лежит брошенный Алисой арбалет и где-то здесь же она меня и подстрелила. Наконец выбираюсь вдоль забора к остановке, как раз вовремя: Ольга уже закончила прощальную речь, махнула панамкой и, вытирая глаза платком, стоит у гипсового пионера.
Прохожу чуть подальше от ворот и, когда автобус разворачивается, выхожу на пол шага из кустов. Я машу рукой, мне машут в ответ, у амазонок тоже глаза на мокром месте.
Ну всё. Вот я и остался один. Ольга, баба Глаша и обе ее помощницы не в счет. Интересно только, они здесь останутся, или вечером на 410-м уедут?
Захожу в лагерь через главные ворота, лагерь кажется совершенно пустым, даже еще более пустым, чем тот, где я встретил Славяну. То, что здесь еще осталась часть обитателей роли не играет. А мне все кажется, что никто никуда не уехал, что вот-вот из-за угла выбежит кто-то из знакомых. Прохожу клуб, куда сейчас: направо, налево? Налево это в музыкальный кружок, так я с Мику и не пообщался в этот раз, жаль, наверное, сейчас я бы даже болтовню её бесконечную вытерпел, некоторое время. Сворачиваю направо, к амазонкам. Флаг пиратский на двери Ульяна то ли забыла, то ли нарочно оставила. Некоторое время шарю рукой под крыльцом, наконец нахожу ключ, отпираю и захожу вовнутрь. Кровати, матрасы, одеяла, подушки, на одной из кроватей сложенный комплект белья. Лезу в тумбочку: в тумбочке обещанные чайник, пол пачки чая, буханка хлеба, и пол палки колбасы завернутой в газету. Мысленно благодарю своих девок. На столе записка от Ульяны, половина текста перечеркнута, половина тщательно вымарана, а та, что читается – обещание обязательно вернуться, и вместо подписи – сделанные красным стержнем две дурашливые рожицы, хорошо узнаваемые.
Оставляю записку на столе, сюда то я еще вернусь, потом передумываю и прячу ее в нагрудный карман – так она меня греет. Запираю домик, и иду в спортзал за вещами. По дороге, торопиться то некуда, сворачиваю на лодочную станцию. Лодки все на берегу, загорают кверху килями, весла под замком в сарае. Выхожу на пристань, вспоминаю, как давным-давно, множество жизней назад танцевал на ней с Леной, даже вспомнил мелодию и повальсировал чуть-чуть, сам с собой. Тут же вспомнил и Алису, как она сидела утром на пристани, свесив ноги в воду. Интересно, водка у кибернетиков или в медпункте? Не то, чтобы, есть потребность, но вдруг понадобится, в медицинских, конечно же, целях, для самолечения. Пока ностальгировал уже и стемнело, и зажглись фонари. Вышел на площадь, сел на Ленину лавочку, потом глянул на Генду и подошел к нему. Решетка входа в катакомбы оказалась, как я ее и оставил, просто надета на крепежные болты, тут же, в траве, валялась и фомка, удивительно, как она здесь пролежала все это время. Хотя, конечно, Алиса в роли помощницы вожатой это вам не Славя, так следить за порядком и каждые два часа подметать площадь не будет. Вспоминаю, что так и не отдал хозяевам ни фонарь, ни веревку из спасательного комплекта, все так и стоит у меня в тренерской, в отдельном рюкзаке, это хорошо. Тут прогудел с остановки автобус. Это что, это уже половина одиннадцатого? Вот я потерялся во времени!
Мимо меня проходит быстрым шагом докторша, пробегают, над чем-то хихикая, обе помощницы поварихи, и всё. Через какое то время слышно, как заводится и уезжает автобус, а я решаю остаться на площади. Заснуть здесь будет труднее, чем в домике или в тренерской, а мне, как я предполагаю, главное сейчас не заснуть. Представления не имею, где находятся баба Глаша с вожатой, но вряд ли они сейчас кинутся обыскивать лагерь. Собираюсь идти в домик – заварить чаю покрепче, чтобы не заснуть, и тут начинается светопреставление.
Без ожидаемого грома, а с каким то шипящим треском, где-то на противоположном конце площади в землю бьет молния. Тут же гаснут фонари, гаснут луна и звезды, а молнии начинают бить одна за одной. Грома по прежнему нет, только треск и шипение. Фиолетово-лиловые вспышки, запах озона и не капли дождя. Вспышка! Глаза выхватывают картинку, и опять чернота вокруг, чернота и зайчики в глазах. А до следующей вспышки я успеваю осознать только что увиденную картинку.
Вспышка! Мы с Леной идем танцевать на пристань.
Вспышка! Мой двойник, стоп, я его знаю – это Палач, ползет на руках по асфальту оставляя кровавый след. Ноги его бесполезно волочатся ненужными придатками, а над ним возвышается Славя и готовится воткнуть в его спину обломок черенка от метлы.
Вспышка! Лена сидит на своей любимой лавочке и читает «Унесенные ветром».
Вспышка! Пионеры, во главе с вожатой, строем идут через площадь.
Вспышка! Лена приводит моего здешнего двойника из леса.
Вспышка! С рюкзаком за плечами я, оглядываясь, иду в сторону лодочной станции.
Вспышка! Палач тащит Славю за ноги в сторону душевой. Голова у Слави вывернута совершенно неестественным образом.
Вспышка! Славя выходит встречать автобус.
Вспышка! Моя(?) квартира, кухня. Семен и девочки сидят вокруг стола.
Вспышка! Мимо меня проходит толпа Ульянок. Что-то в них не так, а не пойму – что.
Вспышка! Алиса с Семеном играют дуэтом на гитарах
Вспышка! Алиса сидит свесив ноги со сцены. Рот ее раскрыт, как-будто она что-то кричит.
Вспышка! Я в лодке, отталкиваюсь веслом от пристани.
Вспышка! Лена, выходит от кибернетиков и встречает здешнего моего двойника.
Вспышка! Ульяна убегает от Алисы.
Вспышка! Лена с Семеном на лавочке, смотрят на звезды.
Вспышка! Пионер, в окружении двойников, стоит на площади.
Вспышка! Алиса висит на дереве.
Вспышка! Лена отправляет Алису в нокаут.
Вспышка! Славя с красно-черной повязкой на рукаве.
Вспышка! Алиса кого-то выцеливает из арбалета. У меня чешется спина.
Вспышка! Семен и Мику идут взявшись за руки.
Вспышка! Весь лагерь засыпан снегом. Перед памятником стоят Ульяна и Славя в зимней одежде и о чем то разговаривают.
Вспышка! Лена бежит через площадь с ножом в руке.
Вспышка! Не моя квартира. Лена, повзрослевшая лет на 15, сидит в кресле и читает какую то распечатку.
Вспышка! Алиса поджигает фитиль под памятником.
Вспышка! Ульяна ловит кузнечика.
Вспышка! Двойник с топором в руке гонится за Ульяной.
Вспышка! Мимо меня пробегает еще какой-то двойник. Почему-то в камуфляжном комбинезоне.
Вспышка! Толпа пионеров гонит еще одного моего двойника в сторону ворот.
Вспышка! Пионер стоит перед Семеном, сидящем на лавочке.
Вспышка! Лагеря нет. И леса нет. И реки нет. Вокруг только степь и рассыпающийся на кирпичи постамент в центре этого мира.
Вспышка! Пионеры на линейке.
Вспышка! Славя подметает площадь.
Вспышка! Опять пионеры идут строем, только пионеры, почему-то в полувоенной форме.
Вспышка! Лена на крыльце клуба — первая встреча с Семеном.
Вспышка! Обгоревшая Славяна выползает из душевой.
Вспышка! Славяна плачет, прижимаясь к моей груди.
Вспышка! Домики с выбитыми стеклами, ржавые створки ворот лежащие на земле, облезлый забор.
Мой мозг перегружается и я перестаю воспринимать какую-то ни было информацию. И тут, неожиданно вспышки прекращаются, зажигаются фонари и очень быстро начинает холодать. Кто там скучал по зиме? Надо бежать, но куда? Домик фанерный, вымерзнет в пять минут, но там два одеяла и чайник, спортзал кирпичный, но там только моя верная портьера. Бегом к спортзалу за вещами, а оттуда в домик! Но успеваю добежать только до крыльца столовой, как начинается ливень.
Это какой-то суперливень. Горизонтальные струи воды лупят в северную стену столовой и мне остается только радоваться, что крыльцо смотрит на юг и я, пока еще, остаюсь сухим. Дорожки мгновенно превращаются в реки, а перекрестки в озера. По воздуху пролетают какие-то тряпки. Поток воды несет мимо меня, в сторону реки, чьи-то забытые сандалии. Постепенно ветер начинает меняться на западный, но ослабевать и не думает, понимаю, что на крыльце мне уже не отсидеться и, набрав воздуха прыгаю с крыльца в несущийся поток. Успеваю пробежать в сторону спортзала от силы пятьдесят метров. Спотыкаюсь обо что-то, под водой не видно – обо что, падаю, поток подхватывает меня и несет, несет, несет в сторону пляжа, через лесок. Где то в леске я все-таки ударяюсь головой и теряю сознание.
Пришел в себя на границе леса и пляжа. Утро, тепло, птички, ветерок, головная боль. Сотрясения, похоже, нет, руки-ноги целы, но жизнь малиной не кажется. Чувствую себя отбивной, которую уже обработали, но еще не успели пожарить. Встаю, держась за дерево, оглядываю себя. Свежевыстиранная пионерская форма превратилась в рубище. Снимаю рубашку, проверяю карманы и нахожу записку, удивительно, но записка почти не пострадала, ключи от домика тоже на месте.
Пошатываясь бреду к кромке воды, там падаю на колени, и долго пытаюсь рассмотреть свое отражение в воде, но, хоть вода и выглядит неподвижным зеркалом, ничего толком разглядеть не удается. Вспоминаю, что в тренерской на дверке шифоньера есть зеркало, со стоном встаю на ноги и оглядываюсь. Ночной катаклизм полностью вымыл и вычистил лагерь: на аллеях ни одной соринки, стена спортзала такая яркая, будто ее мыли с песочком и с мылом от грязи и копоти, песок на пляже чистый, утрамбованный и гладкий, цепочка моих следов на нем, как следы первого землянина высадившегося на необитаемую планету.
Пока шел к спортзалу начал медленно приходить в себя. Первым очнулся желудок и настойчиво попросил чем-нибудь наполнить себя. Вспоминаю: две банки консервов, пакет сухарей, пол термоса чая, полная кружка варенья. А в домике — буханка хлеба и колбаса. По летней жаре колбасу нужно съедать. Сейчас, только заберу свои вещи и в домик, а там уже и позавтракаю. И только в тренерской до меня доходит, наконец, что, не смотря на потерю сознания, я не пришел в себя в автобусе, как это обычно бывало, а остался там же, в лагере, где и был. И, судя по отсутствию обитателей, цикл еще не начался. Или их цикл еще не начался, или мой еще не кончился, хотя, удар головой об пенек с потерей сознания – достаточный повод для переброски меня в новый цикл. На мой взгляд, не хуже принудительного сна.
Посмотрел наконец-то на себя в зеркало – могло быть и хуже, а так: несколько ссадин, плюс грязная пионерская форма. Форму постираю, конечно, но, боюсь, не спасу. Но, как нас учит Ольга Дмитриевна: «Пионер всегда должен быть опрятен и чист!», – поэтому умылся, постирался и опять переоделся в спортивный костюм.
Забираю свой рюкзак, кидаю в него же, веревку и фонарик из второго и иду в домик. Рюкзак на одном плече, кружка с вареньем в руке. Пока иду – верчу головой туда-сюда, в поисках следов катаклизма, но так ничего и не вижу. Ни одной сорванной крыши, ни одного поваленного дерева, ни одного выбитого стекла. А ведь как лило, как сверкало, как дуло… Похоже, что главной целью стихийного бедствия была уборка лагеря. Непонятно только, зачем мне картинки во время грозы показывали, но я и это пережил. Около столовой стою минуту, но заглянуть к бабе Глаше так и не решаюсь, как то нехорошо получилось у меня с ней: и игнор мой, почти демонстративный, и поведение, в последние два дня, несколько грубоватое. Надо будет все же извиниться, но позже, когда еда закончится. Если, конечно, она здесь.
В домике кипячу чайник, достаю колбасу, достаю хлеб, сижу завтракаю и составляю план своего поведения. Как обычно, при попытке что-то спланировать, дальше, чем на несколько часов вперед, захожу в тупик. Ясно, что мне нужно где-то жить – есть два места наверху и еще бункер, ясно, что мне нужно что-то есть. Моих запасов хватит еще на сутки, если не экономить, или на двое, если экономить. А что потом? Можно пройтись по домикам, может у кого конфеты завалялись, можно, нет, нужно будет взломать столовую, Алиса обещала, что небольшой запас продуктов там есть. У Жени в погребе какие то банки еще стояли. А потом бежать на поезд, ехать до следующего «О.П. «Пионерлагерь»» и мародерить там. Это, конечно, если ожидание затянется, а вдруг оно до бесконечности затянется? Вдруг пока я здесь, новый цикл не начнется? Вспомнил Ушастую, сколько по окрестному лесу в родном лагере не ходил, так ее и не встречал никогда, но вдруг это не легенда. Пойти поискать, да отобрать у нее запасы? Есть еще мешок сахара у кибернетиков, можно будет меновую торговлю с этой кошкодевочкой наладить. Пойду-ка я погуляю, осмотрю лагерь целиком. Пустой, совершенно целый, свежевымытый лагерь. Без пионеров, без вожатой, может быть еще раз, уже при свете дня и не торопясь, пошарюсь в запертых кабинетах административного корпуса, или узнаю, наконец, где Женя прячет хорошие книги, или схожу в баню, в этом цикле я ни разу в бане то не был, все душем в спортзале обходился. А проблемы буду решать по мере их поступления.
Выхожу из домика, сворачиваю направо и еще раз направо, на поперечную аллею, ведущую к приюту одиноких кибернетиков, и на перекрестке с главной аллеей натыкаюсь на Ольгу Дмитриевну.
Вожатая, не заметив меня, проходит по главной аллее в сторону площади. Надо бы, конечно, окликнуть и поздороваться, но, с другой стороны: что мы можем сказать друг-другу нового и хорошего? Я, с ее точки зрения, сбежал еще два дня назад и, следовательно, не существую, она мне, в общем-то, жить не мешает. Правда, если я собрался остаться еще на цикл – легализоваться нужно, хотя бы потому, что так просто спокойнее. В общем так: от вожатой я не прячусь, но и за ней не гоняюсь. Столкнемся – поздороваюсь, окликнет – убегать не буду, а иначе – живу своей жизнью. А по приезду пионеров что-нибудь решу.
Кстати, в отсутствии пионеров Ольга Дмитриевна преобразилась самым приятным образом. Она сейчас совсем не похожа на показательно-строгую и, одновременно, взбалмошную пионервожатую, готовую напомнить неосторожному пионеру, что он, пионер, должен жить жизнью своего отряда, а не праздношататься по территории лагеря. Вместо привычных атрибутов вожатой: пионерской формы, галстука и панамки на ней короткое летнее платьице. В одной руке букет ромашек, в другой — босоножки, расслабленная и неторопливая походка, столь же расслабленное, под стать походке, выражение лица – дачница на прогулке. Она чуть заметно улыбается чему-то своему и, кажется, еще и тихо напевает, и это явно не «Взвейтесь кострами!». Красивая и славная девушка, а вовсе не самодур всея «Совенка». С такой девушкой даже мне хочется провести время. Интересно, Ольга была уже на пляже? Видела ли одинокую цепочку моих следов? И если видела, то что подумала?
А вот перед бабой Глашей нужно и должно извиниться, и следует с бабой Глашей пообщаться. И о намеках Пионера ей рассказать, и послушать, что она ответит, и о своих мыслях. Да и обедать тоже полезно, хотя день еще только начинается.
Пока так размышлял вожатая скрылась, свернув в сторону музыкального кружка. Тоже обход делает? Возможно. Ну, тогда составлю ей незримую компанию, и тоже начну с остановки.
На остановке, как и ожидалось, пусто. Вспоминаю вчерашние проводы, грущу немного, утешаю себя тем, что жизнь продолжается, пусть даже в здешней извращенной манере. Ветер гоняет бумажку – поднял, посмотрел: «Ты здесь не просто так!», – моим почерком. Ну, кто бы сомневался. Кто тот первый двойник, что ее написал? Делаю из бумажки самолетик и отправляю его в свободный полет – далеко не улетит. Эта бумажка какая-то неуничтожимая, как неразменный пятак, и существует во всех лагерях. Не отказал себе в удовольствии – прогулялся до ближайшей опоры ЛЭП. Похоже, повторяю Ольгину траекторию, тут она цветы и нарвала. Улыбаюсь, снимаю кеды, связываю их шнурками и вешаю на плечо, закатываю до колен штанины, только цветы рвать не стал. Всё, теперь я такой же отдыхающий, как и Ольга. И походка у меня становится столь же плавная и неторопливая, тем более, что я с десяти лет не ходил по земле босиком, и, делая каждый шаг, испытываю весьма смешанные чувства. Но все равно – это приятно.
Возвращаюсь назад, к убежищу кибернетиков, трогаю дверь – заперто, заглядываю в окна – кошкоробот недоделанный на верстаке, чудо-арбалет где-то спрятанный, на всякий случай пробую оконные рамы – все закрыты, а в форточку лезть мне не хочется. Это место я проверил. Теперь знаю, что если понадобится сахар или водка, придется выдавливать стекло, знать бы еще, как это делается.
Что у нас там дальше по списку? Два места, где я в этом цикле ни разу не был: баня и музыкальный кружок. Ну, в баню мне сейчас не хочется, так, дверь приоткрыл, вроде, все на месте, а из музыкального кружка гитару бы позаимствовать, но не вышло – заперто. Стою на крыльце музыкального кружка, размышляю – куда дальше: или по тропинке напрямую к Лениному домику, или обходить через площадь. Нет, через площадь далеко, поэтому иду через лес. Вот только приходится опять влезть в кеды, веточки и шишки на тропинке не благоприятствуют ходьбе босиком, горожанин я в надцатом поколении – мне простительно.
Домик Лены надежно заперт: и дверь, и окно, ну и ладно – варенье будет целее, и записка к нему прилагающаяся. Иду дальше, к домику вожатой. Да ведь и мой домик это тоже, столько в нем прожито. Вот велосипед, вот шезлонг, мелькает мысль, тут в шезлонге Ольгу и подождать. Нет, все-таки подобные импровизации меня однажды погубят – зачем-то поднимаюсь на крыльцо, стучусь и, не дождавшись ответа, тяну за дверную ручку – заперто. Интересно, что бы стал делать, если бы оказалось открыто? А если бы ответили? Хотя, кажется, от кого здесь сейчас запираться-то?
Однако такой бесцельный обход лагеря начинает надоедать, поэтому чтобы не петлять между домиками, по тропинке иду напрямую к сцене и мимо сцены к библиотеке. «Привет Женя, есть что почитать?», а Женя мне в ответ: «Да, Шопенгауэра вот вчера новое издание завезли. Не желаешь ли приобщиться? А то предыдущее всё исчеркали, вандалы!» Разумеется, библиотека тоже на замке. Около библиотеки стою минуту, выбираю дальнейший маршрут, и решаю двигаться дальше «Ульянкиными тропами», как их однажды назвала Алиса. Чувствую себя полным придурком, но временно, пока никто не видит, впадаю в детство, играю в каких то индейцев, а может ниндзя: передвигаюсь пригнувшись, перебежками от куста к кусту, осторожно высовываясь из-за куста, и замирая при каждой остановке. Так, незамеченный врагами, пересекаю еще один лесной язык и выхожу между волейбольной и бадминтонной площадками к углу спортзала.
Спортзал – моё логово, там, на брусьях, сушится пострадавшая в ночном катаклизме пионерская форма, там еще остались кое какие мои вещи и непрочитанная макулатура, изъятая из бункера, которую мне совершенно не хочется даже перелистывать. Рассматриваю форму, удивительно, но просохнув она оказывается во вполне сносном состоянии. Вылезаю из спортивного костюма, а то уже становится жарковато, одеваю плавки, влезаю в пионерскую форму, отдаю сам себе салют перед зеркалом и марширую на пляж. Черт! Главный вход же заперт. А я хотел чтоб было красиво, а так весь задор пропал. И уже в обычном настроении через пожарный выход направляюсь к пляжу.
Тут, собственно, моё одиночество и заканчивается. На краю пляжа, в тени березы сидит баба Глаша, а в воде, около буйков, видна голова Ольги Дмитриевны.
Баба Глаша что-то пишет в толстой тетради, и не поднимая головы произносит: «Мы тут с Олей поспорили, когда вы объявитесь, Семен. Я говорила, что в обед, как проголодаетесь, а Оля, что с приездом автобуса. Выходит, мы обе спор проиграли.»
– Доброе утро Глафира Денисовна...
– Да доброе, доброе.
– … наверное, все-таки Вы выиграли. Я же собирался ближе к обеду в столовую стукнуться, а здесь, случайно на вас наткнулся.
Тут меня, наконец, замечает Ольга Дмитриевна и кричит из воды.
– Семен! Идите сюда, поплаваем!
Смотрю на бабу Глашу, а та ворчливо так бурчит
– Иди-иди. Составь компанию девушке, в кои-то веки она…
Баба Глаша пытается подобрать слово, но отчаявшись только машет рукой.
– Старею. Иди, не стой как пень, видишь, девушка красивая зовет. А моё ворчание сегодня еще наслушаешься.
А Ольга, нет Оля, она говорит, что она Оля, да и у меня язык не поворачивается назвать ее такую – Ольгой, а уж тем более Ольгой Дмитриевной разошлась не хуже Ульянки на пике активности. Она ныряет с буйка, она брызгает водой, она пытается поднырнуть под меня и утопить, предлагает сплавать наперегонки, или посоревноваться «кто дольше продержится под водой» и при этом визжит, как первоклассница на ледяной горке. А я, вспомнив свою сегодняшнюю игру в индейцев всячески ей в этом потворствую. Баба Глаша только качает головой, наконец не выдерживает, и крикнув: «Дети, в два часа жду вас в столовой!» уходит.
Наконец Оля устает резвиться и мы, посиневшие и уставшие, выбираемся на песок, где сразу же и падаем. Оля неожиданно серьезнеет.
– Семен, ты не представляешь, как я тебе благодарна. Что бы там не ворчала баба Глаша.
Я поворачиваю голову в ее сторону и натыкаюсь на внимательный и какой-то даже опасливый взгляд, словно Оля размышляет: можно продолжать или не стоит. Я молчу, только вопросительно смотрю ей в глаза.
– Я так редко... воплощаюсь, да воплощаюсь, а такую радость при этом, испытала вообще, в первый и, не исключено, что в последний раз. Не скажу за Ольгу Дмитриевну, но девушка Оля теперь твой вечный должник.
Помолчав еще Оля продолжает.
– Семен, я ведь не человек.
Ага, репликант она, Нексус-6. В умные головы приходят хорошие мысли.
– На день рождения тебе дарят бумажник из телячьей кожи…
– Это ты сейчас о чем?
– Да так, одно кино вспомнил. Оля, так и я не человек, давно это подозревал, а недавно доказательство получил. Здесь, по-моему, вообще нет человеков.
– Не скажи, вот баба Глаша, например, она – человек. Но я не о том, я не о теле, оно у меня с вами одного происхождения, я о том, что внутри, что вас делает людьми.
Интересно, как же попало это высшее существо, я про бабу Глашу, если что, в нашу компанию?
– И что же делает нас людьми, по твоему? И главное, что с тобой то не так?
– Все не так. Я была создана искусственно, чтобы встречать таких как вы. Чтобы они не убегали, встретив незнакомого человека… нет, я не смогу это объяснить. У Оли не хватит слов, а Ольге Дмитриевне это просто не придет в голову. Вы… можете двигаться, да двигаться куда-то и развиваться. А я существую всегда в двух вариантах. Том или этом.
М-да, вот и еще одна незаметная драма. А что мне с этим делать? Если и Оля сейчас расплачется.
– А ты не пробовала сама куда то двигаться? Может ты ошибаешься?
– Не получается. Девушка Оля, которая способна на это, существует всего по несколько часов и то, далеко не каждый цикл, а вожатая – это всего лишь набор примитивных алгоритмов.
Вспоминаю поведение вожатой: в целом Оля права, но я все же нахожу пару-другую эпизодов, которые не позволяют мне до конца принять эту версию. А может это я и обманываю сам себя, может это мне просто жалко милую Олю.
– Знаешь что, Оля. До недавнего времени я тоже был набором тупых алгоритмов. Может, не все так печально?
Хотя, почему «был»? Таким и остался, но не хочу с Олей так пессимистично.
– Нет Семен, есть вожатая, напичканная стереотипами, а есть девушка Оля – всего лишь эмоциональная матрица поверх тех же стереотипов. Кстати, тетрадку верни на место. Это все-таки память о моем оригинале.
Вот оно, откуда тетрадка то. Хорошо, что еще не выкинул.
– Память? А что с ней самой, с оригиналом?
– Не знаю, – пожимает плечами. Практика закончилась, она и уехала.
– Что то ты меня Оля в тоску вгоняешь. Может же и вожатая очеловечится? Может проблема в том, что она постарше пионеров будет и ей сложнее меняться, и времени на это больше нужно?
– Наверное. Только это будет Ольга Дмитриевна, ну, может быть Ольга. А для Оли там нет места. Ладно, ну что мы о грустном! Пойдем уже, нас же баба Глаша ждет.
Оля энергично вскакивает, отряхивается от остатков песка, смотрит на воду, смотрит на меня, смотрит на спортзал, который через дорогу.
– Семен, извини пожалуйста, можно у тебя в спортзале душ принять? А то баня далеко.
Святая простота. Чем то мне в своей наивности и невинности Оля сейчас напомнила Сашу. Кстати, как Саша там, на перезарядке или куда отсюда пионеров возят?
Хочется, опять же, пошло пошутить про порнофильмы, но вижу, что не поймет. Не поймет и наверняка обидится.
– Ты здесь хозяйка, в конце концов. У тебя ключи есть? А то надоело уже через пожарный вход обходить.
Одежду в охапку, и, как были, заходим в спортзал. Оля сразу в душ, а я в тренерскую – переодеться в сухое.
Стою на крыльце спортзала с Олиной тетрадкой в руках, жду, когда она, наконец, соизволит из душа выйти. До чего все-таки девушки долго моются. Наконец выходит, смотрим внимательно, друг на друга.
– Что?
– Что?
– Я первая спросила.
– Ну, во-первых, очень сложно разглядеть в Ольге Дмитриевне – Олю, но можно попробовать. А, во-вторых, Оль, ты можешь рассказать мне, что здесь происходит вообще? Не баба Глаша, к которой у меня свои вопросы, а ты – моя сестра по лаборатории. Кстати, вот твоя тетрадка. Теперь твоя очередь.
– У меня все проще. Ольга Дмитриевна многое не видит в Семене, из-за заложенных ограничений. Вот я и пытаюсь тебя разглядеть, понять и запомнить, чтобы она этим пониманием тоже пользовалась. Хуже не будет ни тебе, ни мне, ни ей.
– Оль, ты так старательно отделяешь себя от вожатой. А по мне так вы одна и та же личность.
– Пойдем в библиотеку тетрадку вернем, а потом в столовую.
Не хочет о своем втором я разговаривать.
– Не хочешь о своем втором я разговаривать? Ну, заставлять не буду, пойдем. По дорожке или как?
– Или как. Ульянкиной тропой.
– А, ты тоже знаешь это выражение.
– Трудно не знать. Хотя, теперь в лагере скучно будет. Ульянка остепеняться начнет, а все ты виноват.
– Думаешь, получится у меня? А вот ваша скука, она только в ваших руках.
– Я в тебя верю, все получится.
Так, за разговором дошли до библиотеки. Здешние закоулки, как выяснилось, Оля знает не хуже меня.
– Подожди, – она засовывает руку куда то в отдушину и достает оттуда пару ключей. Запомнил?
– Ты мне так все секреты выдашь.
– А! – Оля только машет рукой с ключами. Тебе-то можно, я надеюсь. Кстати вожатая про это не знает, имей в виду. И в прочих местах, если поискать хорошо, ключи найдутся. Потом покажу.
Зашли в библиотеку.
– Сейчас еще сюрприз покажу. Открой Шопенгауэра.
Беру философа, открываю.
– И что я должен увидеть?
– А теперь возьми любую другую книжку.
А вот это уже интересно: текста нет, то есть текст есть, но прочитать я его не могу, взгляд не задерживается на строчках.
– К приходу автобуса все нормализуется. Но если в предыдущий цикл возьмешь себе за труд вызубрить не меньше десять тысяч знаков, то, как минимум одно отличие в тексте найдешь. А иногда смысл текста выворачивается на сто восемьдесят градусов. Это я про твой Справочник намекаю, если что, раньше он, кстати, назывался Описание. Всегда смотри на выходные данные и даты в книге. Если они есть, значит книга пришла снаружи и не меняется.
Открываю погреб, спускаюсь вниз. Мелькает мысль: «Сейчас Оля люк закроет и чем-то придавит». Кладу тетрадку на старое место. Выбираюсь наверх, закрываю люк.
– Ну что? Пошли?
– Подожди. Я добегу до своего домика. Если хочешь, – пошли вместе.
Идем к домику вожатой. По дороге Оля рассказывает свою точку зрения на здешнюю вселенную. В сущности Оля знает не так уж и много. Да есть система лагерей, да они находятся в замкнутом пузыре пространства, лагеря эти разные, но, в то же время, как бы один, по крайней мере, всякое событие происходящие в одном лагере обязательно отражается в остальных. Да, одноименные обитатели тоже копии друг-друга, но тут сложнее, потому что каждый пионер, получив базовую программу и память, дальше развивается самостоятельно, и, хотя, все изменения сбрасываются между циклами, что-то все же остается, включается в состав уже индивидуальной базовой программы и каждый абориген становится, постепенно, уникальным. Все это происходит медленно, но все эти изменения видны, видны и отличия, допустим, между Мику из разных лагерей, причем, чем дальше друг от друга отстоят эти лагеря тем больше эти отличия. Чтобы эти отличия не превосходили какой-то критической величины система иногда тасует обитателей лагерей случайным образом. Ну и сбои, конечно, бывают, так появляются такие персонажи как, например, здешняя Саша. Если они не вызывают отторжения остальных обитателей, то приживаются.
И за всем этим наблюдает Ольга Дмитриевна с функциями координатора. Разница между пионерами и вожатой в том, что пионеры развиваются индивидуально, а накопленная вожатыми информация каждый раз объединяется, усредняется, обрабатывается и равными долями распределяется обратно им в мозг. А когда кто-то из пионеров настолько изменится, что система не признает его за своего и выкинет из цикла, то появляется девушка Оля, задача которой встретить напуганного пионера, приютить, пригреть, приласкать и направить к бабе Глаше. На место же этого пионера выдвигается кандидат из младшего отряда, а место в младшем отряде занимает новая личность.
Так, пока Оля рассказывала, дошли до домика.
– Подожди здесь, я сейчас.