Он бросил отурат геройаф

Старт графомании

DeaDRaTT - 15:00
an22qw - 17:00
М-21И - 20:00
Kabanchik(Am2) - 21:00

Продолжение

1 глава http://vn.reactor.cc/post/2310619
2 глава http://vn.reactor.cc/post/2336203
3 глава http://vn.reactor.cc/post/2344710
4 глава, часть 1 http://vn.reactor.cc/post/2360187
4 глава, часть 2 http://vn.reactor.cc/post/2363608


IV

Очень приятно, Царь. (часть 3)

– Семен, утомили вы старуху с этим праздником. Давайте сегодня сделаем перерыв, а беседу на завтра перенесем.
– Баб Глаш, а я хотел на завтрашний день отпроситься. Завтра же автобус со вторым мной приезжает. Я его встретить собирался, чтобы глупостей не случилось, неспокойно мне что-то. И, как вы думаете, я для него не опасен?
Баба Глаша отвечает, подумав минуту.
– Хорошо, так и сделаем. Сегодня я беру больничный, а завтра в лагере выходной. И, думаю, ничего с вашим собратом не случится – встречайте. А, чтобы вы не расслаблялись, задание на чтение я с вас не снимала. Все, свободны, не надоедайте старухе, ей все-таки голову напекло на вашем пляже.
Прощаемся, я встаю, берусь за дверную ручку, каморка бабы Глаши настолько маленькая, что до входной двери совершенно не надо никуда идти, и, когда я уже собираюсь открыть дверь, баба Глаша чуть насмешливо говорит мне в спину.
– Ваше Величество, вам не кажется, что сегодня вы изменили этот маленький мирок? Ну и я, вместе с вами? Идите-идите, не отвечайте.
Ехидная бабка. Непонятно, шутит он так или всерьез сказала. Выкидываю эту ее фразу из головы и отправляюсь на пляж. Хоть раз честно подменю там вожатую.
На пляже устраиваюсь сначала в тень от грибка, а потом перебираюсь на свое, уже привычное, место – под дерево, на самой границе пляжа. Народа почти нет, народ накупался утром на празднике, а сейчас воздух настолько прогрелся, что народ предпочитает прятаться от жары в тени домиков. Даже просто, дойти до воды пятьдесят метров, когда солнце жарит сверху, а раскаленный песок – снизу, это уже подвиг. Но один раз я такой подвиг могу совершить. Вода в бухте, огражденной от фарватера островами, прогрелась как бульон. И если бы не двухнедельный цикл, и ураган в конце каждого цикла – цвела бы она сейчас зелеными водорослями. Окунаюсь в этот бульон, но легче мне не становится, хотя нет, если обмотать голову футболкой, а самому лечь на мелководье, то так – чуть полегче и даже приятно. Да, так в полудреме можно провести часок, представляя самого себя аллигатором, высматривающим добычу на берегу. Нет, встряхиваю головой, оглядываюсь – ну нет никого на пляже, пойду и я. Добегаю по песчаной сковородке до одежды, быстренько накидываю на плечи рубашку и, не одевая шорты, бегу в спортзал.
Спортзал каменный, и, до сих пор еще, кажется, хранит ночную прохладу, а если тут так хорошо, если желающих заняться физкультурой сейчас нет, то почему бы мне не порадовать, наконец, Глафиру Денисовну? Быстренько переодеваюсь, беру папку с журналами и черновиком доклада, будь он неладен, достаю оттуда «Журнал №1», начатый еще 22 августа 1967 года. Нет, лежа читать, наверное, будет удобнее. Оставляю папку на столе, а сам с журналом заваливаюсь на кровать.
Впервые в поле зрения науки такие как я попали совершенно случайно и в журнале этот случай описывают задним числом. Солдат привез на машине обед для караула… Стоп! Солдат! Привез на машине! Обед для караула! Правильно ли я понял, что в 1967 году, в лагерь можно было вот так, запросто, приехать на машине и привезти продукты из внешнего мира? А в лагере находился караул? Интересно то как. И куда все делось? Так вот, привез обед для караула и для ученых, и, пока машину разгружали, пошел погулять, в нарушение запрета. Пошел погулять и встретил прекрасную пионерку, кстати, оказывается, тогда это назывался не пионерлагерь, а школа вожатых и это правильно, а то семнадцатилетние пионеры, гм, удивляют даже меня и даже сейчас. Я прямо представил себе, как солдатик идет по тропинке... а ведь к старому лагерю он шел, а караул, наверное, был, где-то на месте нынешнего «Совенка». Так вот, идет по тропинке, а навстречу ему тогдашняя Славя.
– Привет, ты, наверное, только что приехал?
Или тогдашняя Лена, испуганно глядит с крыльца. Хотя, вряд-ли тогдашние девочки были копиями нынешних, изменения какие-то в них, то есть в нас, все-же происходят.
В общем, случился у них роман. Да не роман, а нормально влюбились друг в друга. А парень не зная того активировал девчонку. Видимо способностями обладал, потому-что, что природные люди, что такие, как я – репликанты, они далеко не все могут других репликантов активировать. Ездил он каждый день, обед возил и с девушкой встречался. Никто не знает, о чем они говорили, какие планы строили, что между ними вообще было и было ли. А потом парень ногу сломал и приехал снова только через месяц. А месяц это два цикла, да еще с хвостиком. На пять дней бы пораньше приехал… А так, приехал, а девушка его просто не узнает, он к ней целоваться, а она его по морде, крик подняла. Его от доставки продуктов отстранили и с машины сняли, думали, что просто режим нарушил, а он... В общем, повесился тот парень. Трагедия. Рассуждаю об этом с иронией, но трагедия ведь, никуда не деться, жалко их. Потом переворачиваю страницу, чтобы читать дальше и понимаю, что сейчас засну, сказывается то, что три дня до этого спал часа по четыре. Кладу раскрытый журнал корешком вверх себе на грудь, закрываю глаза и засыпаю, если организм просит, значит ему надо.
Снится мне, что это я – тот солдат, что иду я по тропинке и выхожу к старому лагерю, а мне навстречу, с крыльца бежит Ульянка. Старый лагерь еще совсем не старый, в нем еще вовсю бурлит жизнь, еще бегают по площадке дети, еще следит за ними орлиным взором вожатая, и само здание сверкает свежей побелкой на стенах и новым шифером на крыше. Ульянка подбегает ко мне, хватает меня за руку и говорит.
– Ну наконец-то, я уже ждать устала! Пойдем!
Мы идем, точнее Ульянка ведет меня, мимо старого корпуса по тропинке, и, как-то незаметно, тропинка раздается вширь и покрывается асфальтом, и вот мы уже, взявшись за руки, идем по улице, прямо по проезжей части. Сама проезжая часть не очень широкая, только-только разъехаться двум машинам, но от тротуаров, с каждой стороны ее отделяет ряд высоких тополей, а между тротуарами и домами есть еще и палисадники. Ни во время «Совенка», ни в «моё» время так не строили, да и застроена улица двухэтажками, какие строились после войны. Одно- двухподъездные двухэтажки, какие-то из дерева, какие-то оштукатуренные и покрашенные. Сквозь просветы между домами видны огромные, по современным меркам, дворы. Лавочки, горки, перекладины для сушки белья, кое где, даже фонтаны или гипсовые пионеры, наподобие тех, что охраняют ворота «Совенка», сараи в самой глубине дворов. Вспоминаю Алису, как она описала свой дом.
– Мы к Алисе идем?
Почему-то говорить трудно, а Ульянка молчит, только ведет меня дальше. А я замечаю, что это место давно заброшено. Сломанные руки и отбитые носы у пионеров, треснувшие чаши фонтанов, ржавые детские горки, лавочки без сидений. Штукатурка на домах давно уже осыпается, кое-где даже проваленные крыши и разбитые стекла и слой опавшей листвы на крышах, на дороге и тротуарах. Осень, приблизительно сентябрь, по моим меркам. Люди не совсем покинули этот город, кое где замечаю белье на веревках, иногда слышу, как хлопает дверь, или, как где-то за спиной проезжает машина, но ни одного человека нам не попадается.
Постепенно начинает накрапывать дождик, мелкий холодный осенний дождик, а я обнаруживаю, что на мне брезентовый плащ, фасона «почтальон Печкин», плащ велик для меня одного, но если одной полой укрыть Ульянку, то получается в самый раз.
И вот мы идем, вдвоем под одним плащом, я чувствую, как она прижимается ко мне, чувствую тепло ее тела, чувствую ее острый локоть. А улица полого, но довольно заметно поднимается, и заканчивается школьными воротами. Мы проходим сквозь эти ворота во двор, обходим справа школьное здание, оно той же эпохи, что и двухэтажки и столь же заброшено, пересекаем, забирая влево, по диагонали спортплощадку и небольшой садик и попадаем через калитку в сквер. Ну, хотя бы в сквере уже появляются признаки жизни в виде подметенных дорожек и бронзового памятника неизвестно кому. Сквер резко обрывается, ограниченный трамвайной линией, я вижу вполне современного вида остановку с ларьком и впервые вижу людей, лиц вот разглядеть не могу, какие-то серые пятна, над серыми плащами, но это люди. А Ульянка ведет меня дальше, через рельсы, за которыми начинается очень крутой и высокий каменистый обрыв, на обрыв зигзагом забирается металлическая лестница, с решетчатыми ступенями, и нам нужно туда, и я уже догадываюсь, что там увижу.
Как только мы поднимаемся наверх дождь заканчивается. Позади нас он еще идет, надо нами просто пасмурно, а впереди – солнце и лето, да лето. За обрывом местность начинает полого снижаться, и в самом низу котловины я вижу пионерлагерь. Пионерлагерь «Совенок». И я понимаю, что мне нужно назад, под дождь, на трамвай, шум которого уже слышен, а Ульяне – вперед, в лето, в лагерь, но мы оба еще можем выбрать и перерешить, и выбирать за нас двоих должен я.
– Ну же, решайся, – торопит Ульяна.
Она, каким-то образом, выросла под моим плащом и сейчас стоит напротив меня, внезапно повзрослевшая, ей сейчас , где-то лет восемнадцать. Подросла, сейчас она, наверное, даже повыше Лены, появилась грудь, и смотреть там теперь есть на что. Детские черты лица уже, практически исчезли: исчезла припухлость губ; обрисовались высокие скулы и небольшой, но четких очертаний носик; в разрезе глаз едва заметно что-то азиатское, нет не азиатское – азиатское у Мику, а угро-финское. И Ульянка, слегка прищурив эти синие глаза глядит на меня ласково и чуть насмешливо.
Я хочу ответить и не могу сказать ни слова, хочу пошевелиться, чтобы показать рукой и не могу, наконец рука медленно-медленно начинает подниматься, но Ульяна этого еще не замечает.
– Семен, пора.
И, неожиданно, новый взгляд, который я не могу расшифровать, хотя обычно читаю Ульянку, как книгу.
– Семен!
Я просыпаюсь и понимаю, что в тренерской я не один. Поворачиваю голову – за столом, на моем месте, сидит Ульянка и, кажется, смотрит на меня, так-же, как в этом сне.
– Семен, ужин проспишь.
– Уже нет. Давно ты тут?
– Минут двадцать уже, а сигнал три минуты назад был. Прибраться пришла, а тут ужин.
– Ну, пошли тогда.
Надо идти, а я сижу и смотрю на нее, и прикидываю к ней нынешней, виденный мною во сне ее облик.
– И что сидишь?
Нет, ничего. Не говорить же, что мне открылось будущее, которое не настанет.
– Нет, ничего. Не проснулся еще. Идем.
Ульяна какая-то тихая и серьезная, идет и думает о чем-то своем, иногда коротко бросая взгляд в мою сторону. Хочет о чем-то спросить и не решается, я собираюсь ей помочь, но мы уже дошли до столовой, до толпы вечно голодных пионеров, которая разделяет нас. Минуту спустя я уже слышу голос Ульяны из противоположного угла зала, а сам оказываюсь за одним столиком с кибернетиками.
– Спасибо парни, за участие в празднике. За декорации и за актерство.
– Это за то, что нас водой облили?
– Вам обидно? Меня вон, вообще два раза в реку макнули. Один раз Ольга, а один раз свои же.
– Нет, не обидно, но мог бы предупредить, а то вели себя, как идиоты.
– Если бы предупредил – сюрприза бы не было, был бы скучный праздник для галочки. У Ольги полный блокнот таких праздников.
– Ты арбалеты то забери, мы дуги переделали, и спусковые механизмы запасные, тоже забери. А то – вытащил он их для безопасности. Мы бы и сами их вытащили, не дураки все-же.
Вот за это я перед кибернетиками искренне извиняюсь, как-то не ожидал я от них такой ответственности. Беседуем еще минуты две, обсуждаем, где лучше стрельбище устроить, и приходим к выводу, что в небольшом овражке, на полдороги в старый лагерь. Когда прощаемся, не могу удержаться и говорю.
– Шурик, пойдешь в старый лагерь за деталями – меня зови.
И ухожу, оставляя их в недоумении. Похоже, мысль о походе туда Шурика еще не посещала.
На сегодня несделанным осталось еще одно дело, и я отправляюсь искать вожатую. Ну, то есть как, искать. Иду на площадь, сажусь на лавочку и жду. Все равно она здесь окажется.
Мимо пробегают пионеры, одни подсаживаются и перебрасываются со мной парой фраз, другие просто здороваются, наконец подходит и садится рядом Ольга.
– Ничего, что я тебя в воду столкнула?
– А ничего, что тебя облить хотели и пришлось, спасаясь, самой в воду прыгать?
– Ну я тогда уже догадалась, что этим закончится, раз ты остальных начал обливать.
– А я все думал, кто тебе разболтал. Ведь никому же не говорил, своим сказал про тебя, только уже в лодке.
– Невозможно удержаться, чтобы начальника в воду не окунуть. Я просто себя на твое место поставила и сразу это поняла.
– Ольга, во сколько завтра автобус придет?
– А тебе зачем?
– Если я скажу, что сбежать решил – поверишь? Встретить я хочу опоздавшего, если он там будет, конечно.
– В три часа, ну, плюс-минус, сам понимаешь. А почему ты, это же Алисина обязанность?
Спасибо, меня Алиса однажды встретила. В этот раз будет, конечно, мягче, но фингал под глазом моё второе я может и получить.
– Ну ты же знаешь Алису. Еще глаз ему подобьет, а тут я предупрежу сразу, чтоб не звал ее «ДваЧе».
Ольга фыркает.
– Хорошо, как встретишь – направляй ко мне, а я уж разберусь. Ох он у меня и побегает остаток смены, чтобы не опаздывал в следующий раз.
– Оль, ну я то знаю, что ты не такая, но почему ты с подчиненными такой образ выбрала?
Ольга не отвечает, только улыбается, качает головой, встает, прощается и уходит.
Лагерь постепенно затихает, начинает темнеть, на площади и на аллеях зажигаются фонари, как только это происходит, откуда-то сбоку подходит Лена.
– Привет еще раз.
– Привет, а я знала, что ты меня тут ждать будешь. Вот, возьми. От меня и от остальных.
И Лена протягивает мне две акварели. На одной, карандашный набросок которой я уже видел – я, рот до ушей, и повисшие на моей шее рыжие девки, а на другой – тоже я, в костюме морского царя, стою, опираясь на трезубец, на фоне ладьи. И, на обратной стороне текст, совсем детским почерком: «Для самого лучшего царя!» и имена. Вся компания расписалась, от Гришки до бабули.
Разглядываю первую, потом вторую.
– Вы слишком хорошего мнения обо мне, – и, неожиданно для себя, добавляю. Дочка.
Потом спохватываюсь.
– Извини за «дочку», я не хотел тебя обидеть.
– А я и не обиделась, я поняла, что это-же ты от лица Морского царя сейчас говорил. Даже приятно.
А после небольшой паузы, Лена спрашивает.
– Ну как решил свою задачу?
– Нет Лен, во-первых, некогда было, а во-вторых, боюсь эта задача не имеет решения. Верчу вот ее в голове и никак.
– И все равно, у тебя все получится, я знаю. Не может не получиться.
– Может ты знаешь и почему я тебя тут жду?
Лена молчит и смотрит на меня. Глаз не опускает – очень большая степень доверия с ее стороны, я ценю. На мгновение становится так тихо, что я слышу, как мотылек бьется о стекло уличного фонаря.
– Тот, твой двойник, который завтра должен приехать, о котором мы в прошлую смену говорили? Страшно, вдруг он не вспомнит меня? Или все закрутится и закончится не начавшись.
Надо же, помнит, все помнит. Киваю Лене.
– Я его завтра встречу, и к Дмитриевне отправлю, а ты сама ориентируйся, по обстановке.
А Лена, не слыша меня.
– Ты знаешь, иногда мне кажется, что я смотрю один и тот же сон. Все, как в твоей сказке. Про то, что я никуда не уезжаю, а остаюсь в лагере и дом мне только снится. А потом просыпаюсь и смена начинается снова, и настоящая жизнь – здесь.
Отворачиваюсь к памятнику, чтобы не смущать Лену. Леночка-то, вот-вот спросит саму себя: «Где я, кто я и что со мной происходит?». И начнется у ней тогда совсем другая жизнь. Но как же интересно ждать этого момента! Практически, на моих глазах, – как рождение человека. Гм, психоаналитик-акушер-физрук, просто мастер на все руки. Еще цикл? Два? Или уже в этом? Рискнуть и подтолкнуть? Нет, не сейчас – боюсь.
И вот на этом диалоге мой самый длинный день в цикле заканчивается. Я прощаюсь с Леной и иду к себе, а Лена еще остается на лавочке. Сидит и смотрит куда-то в себя. Я дохожу до начала аллеи, потом оборачиваюсь, вижу замершую Лену и оттуда обращаюсь к ней.
– Запамятовал. Помнишь, я тебе говорил, что когда мы встретимся с моим близнецом, мы предъявим друг-другу обрывок пеленки и соску-пустышку, узнаем по ним друг-друга и все вокруг запоют и начнут танцевать? Так вот, я наврал тебе – не все.
Я, таки, заставил Лену улыбнуться. Вот теперь, на сегодня, действительно, все.

Версии

1. Из объяснительной вожатой.

…На утренней линейке заметила, что отсутствуют три человека: Двачевская А., Тихонова Е. и Сычёв С.. Как выяснилось, их не видели со вчерашнего вечера. Разослала пионеров на поиски, сама отправилась проверить два нежилых домика №37 и №38 на краю лагеря. В 38 домике обнаружила на кровати мёртвую Тихонову… [несколько помарок, почерк неровный, местами бумага немного покороблена, чернила размыты, как будто на них капала вода]

2. Из милицейского протокола осмотра.

…Труп лежит на спине. Голова откинута. Левая рука вытянута вдоль тела. Правая согнута в локтевом суставе, кисть находится на груди. На запястьях обеих рук ссадины и незначительные кровоподтёки…
…одна колотая рана. Края раны ровные, концы острые. Длина около 3 см…
…у кровати обнаружены 2 куска верёвки, каждый длиной около 40 см…
…при осмотре места преступления колюще-режущего оружия не обнаружено…


3. Последняя запись в блоге пользователя «СёмаСыч», дата 25.12.2011

Решил исповедаться здесь. Хотя следовало бы в милиции. Но туда не придёшь с заявлением, что вчера, где-то 25 лет назад, летом, в неизвестно где находящемся пионерлагере, я убил человека.
Чёрт бы побрал эту встречу, этот 410-ый автобус. Из тридцатилетнего анахорета в зимнем городе – в шестнадцатилетнего лопуха, в каком-то непонятном пионерском лагере. Испуг, растерянность, невозможность поверить в происходящее, а затем какая-то отстранённость от происходящего. Нереальная ситуация? Да, нереальная. Сюрреализм какой-то? А пофиг. Главное, в терновый куст не бросайте. Пока дышу – дышу, а там видно будет.
Даже не представлял себе, какая мразь живёт внутри меня. А всего-то понадобилось, две девушки да бутылка водки.
Лена. Ну, зачем я к ней тем вечером подошёл? Зачем заговорил? И что она себе нафантазировала за те несколько моих вопросов и своих односложных ответов? Видимо много чего... Но узнаю я об этом, видимо, только при встрече на том свете, если он существует.
И кто-то будто специально с Леной сводил. Да так «удачно», что про нас уже шушукаться стали, парочкой нарекли. Лена на меня посматривать стала как на что-то её собственное. Нет, чтобы сразу всё ей объяснить, что между нами ничего нет, и быть не может. Ведь мне Алиска сразу понравилась. Дерзкая, насмешливая, хулиганистая.
Как я умудрился всего за несколько дней так всё запутать? А решение придумал, знал бы, к чему это приведёт, лучше бы в первый день в библиотеке книгу перед Женей порвал, а она бы меня там, на месте, и забила бы какой-нибудь энциклопедией, лёгкая смерть. Жил по-дурацки, по-дурацки и умер. Зато никаких тебе душевных мук. Чёрт побери, я даже слов толком не могу сейчас найти, чтобы описать тот день, не говоря уже о том, чтобы рассказать то, что на душе творится. Хотя, какая там душа, так, нечто протухшее. Чёрт, лью, лью воду, пойду перекурю.
В общем, тот вечер. Не задался он с самого начала. Назначил встречу Лене в 38-ом домике, чтобы объясниться. В столовой Ульянка на меня вывернула свой поднос с ужином. Слави нигде не было, чтобы взять чистый комплект формы. Вожатая отчитала как сопляка какого-то. Пришлось идти к умывальникам, отмывать кашу и кисель с рубашки, шорт. И тут Алиса подошла ко мне такому красивому, предложила поговорить у неё в домике. Сбылась мечта идиота. Свидание с понравившейся тебе девушкой, ты весь в дерьме, а она вся в белом. И с бутылкой водки. Где Алиска её раздобыла? Да на голодный желудок. Развезло в момент. И, конечно же, я теперь самый красноречивый, самый смелый. Как доказать девушке, что ты её любишь? Только действием! Облапал всю, целоваться лез, какую-то ахинею нёс про любовь. А потом потащил её за собой, на встречу с Леной, мол, сейчас я вам всем всё объясню, покажу, докажу. Ввалились в домик, Лена спит. Пара кусков верёвки на глаза попалась. «Что, Алиска, не веришь?» - спрашиваю. И привязал Ленку за руки к кровати, а сам Алису в объятия и на соседнюю кровать.
Завелись основательно, целуемся, пыхтим, одежду друг с друга стягиваем. Короче, дошли до возвратно-поступательных. Тут и Лена проснулась. Дура сонная! Что ты, раньше не могла проснуться? Когда мы с Алисой по домику пьяные топали, когда я тебя привязывал? Тряслась бы сейчас в автобусе по дороге домой. Закричала, бьётся на кровати, а меня это ещё больше завело. Потом лежим, дух переводим, Ленка кричит, плачет. Тут всё до нас и дошло. Алиска вскочила, заплакала, мне пощёчину влепила, вещи в руки и бежать. Я поднялся, шорты натянул и поковылял Лену развязывать. Руки трясутся, бормочу что-то, извиняюсь. Наконец справился с узлами. Какой фурией на меня Лена налетела... Исхлестала всего руками, бросила подушкой, потянула одеяло и из него выпал нож, старый перочинный нож. Схватила его и на меня. Если до этого был в каком-то ступоре, то сейчас уже полностью пришёл в себя. А вот Лена наоборот. Вопит, орёт, и всё ножом пытается меня полоснуть. Попытался перехватить её руки, потерял равновесие и упал, вместе с ней. Как получилось, так и не понял, но нож по рукоятку в груди у Лены.
Побежал за помощью, переступил порог домика и вывалился из двери автобуса на своей остановке, как был, в одних шортах. Ночь, зима, никого на улице и только почти голый детина катается по снегу, воет и бьёт кулаками по земле. Сосед подобрал, в «ночник» шёл за пивом, затянул буквально на себе. Потом «Скорая», успокоительного шприц, сон на 20 часов. И вот теперь пишу всё это.


4. Из фонограммы допроса Двачевской А.

... поругались мы с ней, ещё в школе на линейке. Почему? Не помню. То ли я ей, что такого сказала, то ли она мне. Да что вы не знаете, почему девчонки ругаются между собой? Что? А-а, у вас сыновья. Повезло вам. В общем, разругались и всё. Как обычно, не впервой. Мы с ней в мире жить не можем... То есть не могли... [долгое молчание, вздох] Поездка эта дурацкая. Не малолетки же уже, какого х... А? Что? Хорошо. Так говорю, и с родителями ругалась, зачем мне эту путёвку взяли. Заладили, отдохнёшь, свежий воздух. Да на х.. он мне сдался, этот свежий воздух. А? Хорошо, не буду. Ну, так и говорю, лагерь этот дебильный. Вожатка, то есть вожатая, припыленная, она мне в прошлом году никакого житья не давала, это нельзя, то запрещено, в столовую постоянно отправляла дежурить. А Леночка вся из себя такая грустная и несчастная, что ты, и пальцем не тронь. Крылышками бяк-бяк, глазками хлоп-хлоп, чуть что – в слёзы. У-у-у, сука. Да поняла я, поняла, не буду. В общем, две недели прошли, осталось только неделю промучиться. И тут, этот мудак нарисовался. А? Да Семён, глаза б мои его не видели. И сразу возле Ленки принялся отираться. Что? Подрались с ним? Да не было у нас драки. Сыроежкин дал показания? Ну и пацаны пошли, мало, значит, он у меня отгрёб. Семён? Причём тут Семён? Я про Сыроежкина. Вот и спросите его про дваче и про два фингала за первую неделю. Кибернетик недоделанный. Что? Ближе к происшествию? В общем, смотрю, увивается он вокруг её. Уточняю, Семён, вокруг Тихоновой. И такая злость, ну как тут сказать, проснулась, поднялась? Поняли? Хорошо. Разозлилась я, и решила, что отомщу ей. Не знаю как, но отомщу. Что, за что мстить? ... [молчание, затем слышатся тихие всхлипы и звуки ударов кулаком по столу] Да, дура я потому что! Дура! Дура! Завистливая дура! [всхлипы становится громче, звякает стекло, булькает вода, женский голос «Прекращайте допрос, вызовите врача»] ...
... да спасибо со мной всё нормально... я могу говорить... это какие-то успокоительные... всё со мной нормально... я всё расскажу... что вам нужно?.. за что решила отомстить Тихоновой?.. не знаю... как решила отомстить?.. просто... она влюбилась в Семёна... Семён влюбился в неё... вот через Семёна и решила мстить... узнала что они хотели провести ночь вместе... в одном пустом домике... в медпункте украла снотворного... бутылку водки... в столовой взяла бутылку с компотом... в компоте размешала снотворное... подговорила Ульянку... чтобы она... вечером задержала Семёна... сама пошла к Тихоновой... мол хочу помириться... подсунула ей компот... она выпила... проследила за ней до 38-го домика... там она заснула... тогда я привязала её... за руки к кровати... прикрыла одеялами... тряпьём... потом искала Семёна... нашла его... у умывальников... он форму чистил умывался... сказала... что хочу поговорить с ним... о Лене... позвала к себе... начали разговаривать... достала водку... стали её пить... точнее пил Семён... я делала вид... прижималась к нему... трогала... поцеловала... села к нему на колени... он стал целовать меня... полез руками мне под юбку... я сказала... что скоро придёт Ульяна... лучше отсюда уйти... мы вышли на улицу... потянула его в 38-й домик... Семёна развезло... он плохо соображал... запинался ... про Лену и не вспоминал... всё лез ко мне целоваться... а в домике сел на кровать... заснул... я стала его трясти... чтобы проснулся... а он всё спал... спал... спал... [голос становится всё тише и, наконец, стихает. Мужской голос «Она что, заснула?». Женский «Да.» Звук звонка, скрип двери. «Сержант, возьми ещё кого-нибудь и унесите её в медчасть.» ]
... да, всё так и было. Почему Семёна вместо снотворного напоила водкой? Не знаю, подумала, что компот он, может, не станет пить, а от водки не откажется. Да не помню я! Но ведь выпил! Ну и вот, стою в домике, на одной кровати Ленка всё ещё спит, на другой Семён. Стала стягивать всё, чем Ленку укрыла, а оттуда вдруг ножик перочинный выпал, я его открыла, посмотрела и на стол положила. Стою и думаю «Что же я делаю?» Уйти хотела, а осталась. Подумала, хорошо, что Семён отрубился, а Ленке урок будет. Стянула с него рубашку, шорты с трусами. Стала ждать. Минут через 30-40 Ленка стала ворочаться, что-то мычать. Тогда я быстро разделась и села на Семёна. Смотрю, у неё веки дрожат, сейчас глаза откроет. И стала на Семёне прыгать, будто трахаемся. Упёрлась ему руками в грудь, стону, кровать скрипит. Тут Ленка и проснулась. Увидела нас, дёрнулась, попыталась встать, а руки-то привязаны, что-то крикнула. Я повернула в её сторону голову, улыбаюсь, а сама всё на Семёне скачу. И стонать громче стала. А она лежит, на нас смотрит, не мигая, и плачет... Смотрит и плачет. Ну, думаю, хватит. Застонала, будто кончила. На Семёна упала, полежала немного, потом поцеловала его и встала. Подошла к Ленке, потянулась, посмотрела на неё ухмыляясь, щёлкнула по носу, говорю «Вот так-то, Леночка». И пошла одеваться. Оделась, взяла нож и разрезала верёвки. Она села на край кровати и всё плачет. Плачет и плачет. Потом на меня посмотрела и говорит «Как ты жить после этого будешь?» Ей меня, б...., стало жалко! Меня! Дальше не помню, как переклинило. Стала на неё орать. Что-то кричала, материлась... А она молчит, смотрит на меня и молчит!.. Я уже и охрипла, закашлялась, и тут она говорит «Бедная Алиса»... И я её ударила, нож ей в грудь засадила... Она упала, а я побежала из домика... Оказалась в лесу... Запнулась за какую-то корягу... Упала и ударилась головой... Когда пришла в себя, был день... Пошла назад в лагерь, а там милиция... Я к первому попавшемуся милиционеру подошла и сказала, что убила Лену... Что? Куда делся нож и Семён? Я не знаю...


5. Лена

... Больно, больно... Болят руки от верёвок... Болит горло от крика... Болят глаза от слёз... Я же тебя так любила... А вы... С Алисой... Этим... Как вы только это придумали... Зачем смеялись, когда разрезали верёвки... Не могу... Не хочу... Не хочу так жить... Не хочу жить... Не хочу... Не могу... БОЛЬНО... БОЛЬНО... больно... темно... боль...

Скрипнула дверь, послышались осторожные шаги, человек подошёл к Лене, немного постоял и посмотрел на неё, а потом выдернул нож из груди. Снова шаги. Вышел. Дверь закрылась.