Славя мику ульяна лена алиса

Продолжение

1 глава http://vn.reactor.cc/post/2310619
2 глава http://vn.reactor.cc/post/2336203
3 глава http://vn.reactor.cc/post/2344710
4 глава, часть 1 http://vn.reactor.cc/post/2360187
4 глава, часть 2 http://vn.reactor.cc/post/2363608
4 глава, часть 3 http://vn.reactor.cc/post/2367158
5 глава http://vn.reactor.cc/post/2381587
6 глава http://vn.reactor.cc/post/2397063

VII
Зеркало

Спать совершенно не хочется, поэтому беру архивную папку с лабораторными журналами и сажусь их разбирать. Теперь, когда это непосредственно коснулось меня, необходимость перебраться через эту гору бумаги совершенно не напрягает. И я сижу и читаю все эти истории проснувшихся, осознавших себя и опять уснувших пионеров и пионерок. Цикл за циклом, с момента обнаружения и до момента отключения. Сперва обнаруживали по нетипичному поведению, потом, где-то в начале семидесятых поставили регистрирующую аппаратуру и начали вести таких, как я, с самого момента пробуждения. Потом, лет через пять, отказались от аппаратуры и опять начали выявлять методом наблюдений, в журналах не говорится – почему. Где-то, году в 1974 я, в первый раз, встречаю имя Славяна. Славя, Славя шла, как второстепенный персонаж в истории неизвестного мне пионера. Индуцированная активация, пять циклов, отключение. Имя, прямо скажем, редкое, поэтому с огромной вероятностью, это одна из Славь, живущих сейчас почти в каждом лагере. Потом все чаще и чаще мелькают знакомые имена, и если Алисы и Ульяны, скорее всего были те, то про Лен, Жень, Сергеев и Александров, и Александр, кстати, я ничего сказать не могу, хотя, конечно, хочется верить. Однажды, в конце 70-х, попалась Мику. Интересно, как она вообще в этом лагере оказалась? Чем и о чем думали тогдашние люди, когда создавали такого экзотического для Страны Советов персонажа?
Потом начинаю разбираться в системе. С начала 70-х годов-же, в начале каждой записи идет цифровой код. Расшифровка кода записана на внутренней стороне обложки пятого по счету журнала: номер записи, номер узла, номера предшествующей и следующей записей с участием этого пионера. Знать бы еще нумерацию узлов. Но, в любом случае, чем чаще пионер просыпался, тем больше была вероятность того, что он проснется в следующий раз. В 1984 году я встречаю себя. И потом уже целенаправленно ищу себя. Не важно которого себя, любого Семена. Биографии этих Семенов стандартные, как у всех прочих проснувшихся, но это есть доказательство моей реальности. Моей личной реальности, пусть она и не совпадает с тем, что хранится в моей памяти. Того, что вот он я – Семен, существую, мерцая, как переменная звезда, разгораясь и притухая, но не исчезая. Я ничего не помню из тех пробуждений, но это не важно, это совершенно не важно. Я, наверное, целый час сижу и думаю, что, даже если через пять дней я усну – жизнь не кончается. И даже не моя жизнь, хотя это тоже приятно, а просто – перекрученная и стоящая на голове жизнь здешнего мира.
Наконец, прихожу в себя, завариваю чай покрепче, и начинаю читать дальше. Все больше знакомых имен, все чаще и чаще после записи: «Конец активной фазы» идет отсылка к следующей записи, где, сначала чернилами, а потом – синей шариковой ручкой одним и тем же почерком выведено: «Начало активной фазы». Долго разглядываю этот почерк. Представляю себе улыбающуюся женщину лет тридцати – тридцати пяти, которая с видимым удовольствием пишет: «Начало активной фазы».
А в 1987 году первый раз, вместо «Конец активной фазы», встречаю «Применен выключатель», и сразу вспоминаю про ту железную коробочку, что сейчас лежит у меня на шифоньере. Даже на табуретку встал, чтоб заглянуть, нет – лежит, никуда не делась. Мельком гляжу на часы – половина первого, осталось прочитать три журнала и я, уже догадываясь, что там будет, открываю очередной журнал.
Вспоминаю рассказ бабы Глаши, как тут все в нас влюблялись, от несчастной любви стрелялись, а завлабораторией тихо спился от тоски. Похоже, в, смотрю еще раз в предыдущий журнал, да – в июне, как раз 1987 года, романтиков у руля сменили прагматики. Большинство судеб проснувшихся пионеров описывается одной фразой: «Отклонений в течении активной фазы не наблюдается, применен выключатель», – где-то, после пяти-десяти циклов. А потом еще проще: «Обнаружен организм в активной фазе, применен выключатель». Так и представляю себе диалог:
– Вась, там этот, как его, организм активировался в семнадцатом узле.
– Да дай по нему выключателем, делов-то. Как будто первый день работаешь!
Кстати и журналы с 1987 года-же заполняются явно другой рукой. На остатках спокойствия долистываю последний журнал. Где-то, в июле 1992 года последняя запись: «За последние тридцать циклов активированных организмов не обнаружено, наблюдение возложено на мониторов узлов». Мониторы узлов, это, кажется, отрядные вожатые? Вспоминаю Олин рассказ об ее функциях и не нахожу в нем противоречий с только-что прочитанным.
Так! Первое, что делаю – это встаю из-за стола и опять лезу за выключателем. Что-то пропала у меня вера и Оле/Ольге и бабе Глаше, внезапно взяла и пропала. Может он там лежит себе на шифоньере и медленно меня отравляет, и рыжих моих, вместе с Леной, кстати. Я же не знаю, как он работает. Достаю брезентовую сумку с прибором, достаю из нее прибор и вытряхиваю остальное содержимое на стол: инструкция, запаянная в полиэтилен батарейка и маленькая отвертка. Отворачиваю четыре винта – нет, батарейный отсек пустой, уже хорошо. Пролистываю инструкцию, собираю все обратно и убираю сумку с выключателем назад на шифоньер.
Второй вопрос, что мне делать со всем этим знанием? К Ольге вопросов нет, но боюсь, что бабу Глашу я придушу завтра, нет, то-есть уже сегодня. Глянул на часы – ой, мама! Время то уже четыре утра, а линейка в восемь. Лучше сейчас вообще спать не ложиться. Ладно, до линейки и завтрака доживу, а там посплю, хоть до обеда. Еще попрошу Ульянку меня выручить – поруководить футболистами, благо сегодня день уборки территории.
Хорошо, значит, к Глафире Денисовне мы сегодня не идем. И завтра не идем, и послезавтра. Убивать я ее явно не буду, а считать ее заей, белой и пушистой, у меня нет оснований, пусть она и сама нас не «выключала» и даже приказов об этом не отдавала, это скорее к Виоле, а Глафира Денисовна – она же физик. Но, как один из руководителей проекта, эта несчастная бабушка, безусловно, несет ответственность перед нами. Вот и буду решать, что мне с ней делать.
Есть еще две параллельные мысли по прочитанному: первая, это то, что год начала применения выключателя совпадает с годом, который сейчас постоянно установлен в лагере – 1987, а вторая – то, что количество проснувшихся пионеров опустилось до нуля, в течение пяти лет, с начала применения прибора, вывод – выключатель, на какое-то время, глушит эту способность.
А думать становится все труднее и труднее, а голова – все тяжелее и тяжелее и я провожу остаток времени до появления Саши с компанией и Ульяны в состоянии полусна.
А девчонки, те сразу понимают, что со мной что-то неладно. Ульяна, та пытается меня растормошить, а Саша – пожалеть и успокоить. По одиночке, может, у них бы и получилось, но алгоритмы «Соберись, тряпка!» и «Поплачь и будет легче» друг-друга компенсируют. Через две минуты девочки это понимают, и ставят ультиматум, или я иду с ними купаться, или речка придет сюда сама, в пожарном ведре.
Ну что-ж, приходится подчиняться. Речная вода облегчения не приносит, но, по крайней мере, прогоняет сон, на некоторое время. Надеюсь, что, хотя-бы, на линейке я не засну стоя – позора же не оберешься, хотя, репутацию пофигиста я заработал, так что, наверное, можно и заснуть. А девчонки по прежнему меня не отпускают, требуют рассказать им, что со мной такое случилось. Ответ: «Не выспался», – не принимается.
– Не выспался это следствие. А ты о причинах расскажи.
Нет, не расскажу. Смотрю на Ульяну – это сколько же раз, Рыжуха моя, тебя убивали? Может, сложись иначе, и сидела бы ты тут, передо мной сейчас выросшая, похожая на ту, из моего сна? Саше, той повезло, Саша человек новый и выключатель на себе не пробовала. Стоп, а кто сказал, что его больше не применяют? Бабуля, та, помнится, тоже грозилась. Да и лагерь наш не единственный, и та же Виола вполне сможет сюда добраться.
– Пойдемте со мной.
Идем в тренерскую, я опять лезу на шифоньер, в третий раз достаю с него сумку с выключателем. Девчонки смотрят во все глаза: пара синих глаз и пара голубых. Вы, конечно, это забудете, но рассказать я обязан. Открываю сумку и вытряхиваю на стол содержимое.
– Ой, что это?
И загребущая лапка, хвать за прибор. Обозначаю шлепок по этой лапке.
– Ульяна, не лапай, я сам-то его в руки взять боюсь.
А ведь так просто, вставь батарейку, переведи ползунок в положение «Вкл», открой объектив и направь прибор на пионера. После этого нажимаешь третью кнопку, набираешь на диске «два-три-восемь-пять» и еще раз нажимаешь третью кнопку. Ну, а потом, пользуясь таблицей кодов из инструкции, делай с пионером что хочешь. Или, если времени нет, то можно два раза одновременно нажать вторую и третью кнопки и тогда – полное стирание накопленной личности и возврат к базовой программе, или так же нажать первую и четвертую и дематериализовать пионера до конца цикла.
– Девочки, постарайтесь запомнить мои слова. Очень сильно постарайтесь.
Обращаюсь больше к еще не проснувшейся, Саше. Или к не активированной? Нет, все-таки, к не проснувшейся. Ульяна-то, надеюсь запомнит, хотя ее это больше касается.
– … если увидите кого в лагере с такой сумкой – будьте очень сильно настороже. Ну а если увидите у кого такой прибор в руках, то бегите со всех ног и прячьтесь так, чтобы вас не нашли.
– А что это?
– Это смерть. Смерть или сон, но, все равно – это как смерть.
Ульяна понимает, вижу по глазам, и смотрит на прибор уже с испугом. Саша-же переспрашивает.
– Это как, «сон, как смерть»?
Сашенька! Я не смогу тебе этого рассказать, ты, сейчас, либо примешь в штыки, либо слепо поверишь, как пророку, а это еще хуже, потому что это путь в тупик. Надеюсь, ты сама, со временем, дойдешь, ведь должна-же, иначе я тут зря свои последние пять дней доживаю. Но подсказку я тебе дам.
– Саша, мир, он ведь не только то, что ты из окна видишь. Вспомни хоть вашу записку, которую вы нашли на банке с вареньем.
Ульяна-же находит объяснение по понятнее.
– Загипнотизируют тебя, поняла? И, что захотят, то ты и будешь делать, и будешь думать, что так и надо.
Не знаю, о чем подумала Саша, но краснеет она от этих слов ярче своего галстука. А нам уже пора на линейку, Саша убегает к себе переодеться, а я ловлю Ульяну за руку.
– Ульян, сегодня же день уборки. Поруководишь моими на спортплощадке? Можешь и в футбол с ними поиграть. А я попробую все-таки поспать до обеда, а если повезет, то и до вечера.
– Тебе это дорого обойдется… – Ульяна хочет поторговаться, но потом, еще раз посмотрев на меня, только кивает.
– Хорошо, отсыпайся Сёмка. Только ты так и не сказал, почему не спал. Зубы нам прибором заговорил, а почему не спал – не сказал. А я чувствую – это что-то плохое.
– Уля, честно?
Я решиться не могу. Потому что сделать, все равно, ничего нельзя.
– … ты права, но я пока не могу. Когда соберусь, тогда расскажу.
Все, наверное, не расскажу, но, что тебя ждет, после моего ухода, Рыжуха моя, я расскажу обязательно. Не смотря на угрожающее обещание Алисы. Все должно быть честно.
– Смотри, буду ждать.
А линейка уже начинается. Ульяна, с моими проблемами, не успевает переодеться и получает втык от вожатой за футболку и шорты. Правда, втыки от вожатой на Ульяну действуют, как летний ветерок, ну, на то она и Ульяна. На линейке я, все-таки, сплю, сплю стоя и с открытыми глазами, кивая и вставляя реплики в нужных местах. За завтраком ограничиваюсь чаем, потом думаю – куда бы спрятаться, чтоб не нашли? Собственно, годных мест четыре: остров Ближний, чердак в старом лагере, поляна на берегу озера, где Лена прятала Второго в прошлые циклы, и моя поляна. Пока иду к себе за верным парусом (или за верной портьерой – это как считать), выбираю свою поляну. Ближний и поляна Второго отпадают из-за Лены – вдруг ей захочется там побывать? А там я – во сне слюни пускаю. В старый лагерь идти не хочется, просто не хочется. Так что остается только моя поляна. На спортплощадке нахожу Ульяну, раздающую задания футболистам, отвожу ее в сторонку и говорю.
– Помнишь, где нашла меня в прошлый цикл? Вот там я и буду. Но, до обеда, будить, только если Генда сойдет с пьедестала.
Это, чтоб не обижались на меня, что я скрылся в неизвестном направлении.
Забираю с собой подстилку, забираю с собой будильник и бочком, Ульянкиными-же тропами ухожу в лес. В лесу, ободрав бока, пока пробирался через кустарник, заползаю, буквально заползаю, там, в одном месте, только ползком, Ульянка проходит, а мне – только на четвереньках, на свою поляну, разуваюсь, выставляю будильник на 13-00 и засыпаю, завернувшись в парус. Перед сном еще думаю, что, не смотря на выключатель, что-то в голове все-же остается, на уровне подсознания. Не зря же я был таким скрытным пионером, и начал активничать только уже в самом конце.
Сон, да. Опять этот квартал двухэтажек, опять эта школа, опять этот сквер. Только, на этот раз, я без провожатого. Пересекаю трамвайную линию и обнаруживаю, что лесенка на обрыв разрушена. От лестницы осталась только часть каркаса. Металлические ступени срезаны и свалены в кучу недалеко от трамвайной остановки, а на рельсах стоит грузовая платформа и пара рабочих перекидывает на нее эти ступени. А мне нужно туда – наверх, и я лезу по обрыву, ломая ногти цепляясь за остатки каркаса и понимая, что безнадежно опаздываю. А, когда я уже почти добрался до верха, и мне остается преодолеть три метра скалы, и я стою, задрав голову, на какой то металлической площадке, сверху показывается Ульянка, опять повзрослевшей в моем сне Ульянка, она улыбается мне, что-то кричит, а потом бросает сверху веревку с альпинистским карабином на конце. Карабин раскачиваясь выбивает из обрыва мелкие камешки, камешки со звоном ударяют о металл площадки, этот звон переходит в звон будильника, от которого я и просыпаюсь.
– С добрым утром!
– Мерси.
Только этого мне еще не хватало. Выпутываюсь из паруса, сажусь, поднимаю глаза, так и есть – Пионер. Вот с кем мне общаться не хочется, так это с ним.
– Ты знаешь, у меня по вторникам не приемный день, – говорю ему, а сам аккуратно сворачиваю свою подстилку. Разве что ты захочешь в футбольную секцию записаться.
– А может, все-таки уделишь мне чуть внимания? Я минут сорок ждал, пока ты проснешься. Тем более, это и в твоих интересах тоже.
Не отвечаю, продолжаю сворачивать подстилку, поднимаю с земли будильник и прячу его в карман. Поворачиваюсь в сторону лагеря. А мне в спину летит.
– Ну и каково себя чувствовать в свой последний цикл? Я загляну дня через два-три, расскажешь? Или, может все-таки, не в последний?
Интересно. Я в его памяти копаться могу, ну, не во всей, правда, только в ранних циклах, а он, значит, мои циклы считает?
Оборачиваюсь, но Пионера уже нет. «Меня царицы искушали, но я не поддался!» Исходя из того, что он пришел ко мне, а не к Второму, да еще и с намеком на продолжение банкета, нужен ему именно я.
Пока выбираюсь к лагерю, понимаю, что, во-первых, на обед я безнадежно опаздываю, а, во-вторых, есть у меня два часа свободного времени, которое можно как-то потратить, потому-что к Глафире Денисовне я точно не пойду. Убивать я ее, все-равно, не буду, будь она помоложе, раза в три-четыре, я бы, не поглядев на разницу полов, влепил ей по физиономии, а словами… Я не хочу с ней разговаривать! Но есть хочется. Идти побираться в столовую – значит общаться с той же ГД, придется доедать остаток сухпайковых сухарей, и до ужина – это всё. Ладно, переживем.
С независимым видом прохожу мимо столовой, как-будто так и планировалось и иду прямо к себе, но на траверсе столовой меня перехватывают все те-же Ульяна с Сашей. Ага, дежурные. Вот не любят они друг-друга, недолюбливают, а, мало того, что в одной компании оказались, так их и жизнь постоянно вместе сталкивает. Поэтому занимают они места по обе стороны от меня, пользуясь мною, как перегородкой. Но друг-друга все-таки признают, и звучит это так: «А мы тебе обед сберегли!» С ударением на «мы».
– Правда первое не удалось из столовой вынести. Поэтому – только второе и термос с какао.
Ну не нравится мне здешнее какао.
– Какао вам – за труды, а второе мне. А я чаем обойдусь.
Интересно, как это, насквозь правильная, со слов Лены, Саша решила поучаствовать в краже продуктов?
Сижу в тренерской, ем пюре с котлетой, девушки допивают какао.
– Справилась без меня с уборкой, Ульяна?
– А что там справляться? Конечно справилась, раньше же без тебя обходились. Ой. То есть я не хотела сказать, что ты нам совсем не нужен.
И смущенно замолчала.
– А я и не успел об этом подумать, не переживай. Новенький как?
– Ну как. Ходит, слоняется, бормочет что-то про себя. От вожатой уклоняется. Не мешает никому, и то хорошо. Алиса его припахала площадь подмести – подмел и свалил.
Ну вылитый я в молодости. А сейчас он в библиотеке должен быть, по программе, но поскольку программа давно уже слетела ко всем чертям… Да пусть ходит где хочет, в конце концов, имеет право. Я тоже имею право послать некоторых персонажей далеко и надолго, и отправляюсь на пляж, чтобы подменить там вожатую, о чем тут же и сообщаю своим прокормительницам. Вот, честное слово, если бы баба Глаша сама мне все рассказала, в том числе и про свою роль и ответственность за применение выключателя по мне подобным, я, скорее всего, ее бы не отправлял сейчас в игнор, но нет. Так или иначе, но я на пляже. Девочки разбегаются по своим делам, вожатая, кивнув мне, тоже собирается и уходит, и, из старших, остаемся на пляже только мы с Алисой. Ну, у Алисы свои дела, а я тут, вроде как за мелкими приставлен следить, поэтому в воду не лезу, а сажусь на песок рядом с Алисой и собираюсь начать светскую беседу.
– На дискотеку-то идешь? Или за гитару спрячешься?
Ага, щасс, ответила она мне – ко мне является делегация, в лице Гришки и обоих зайцев, и просит поработать нырятельной вышкой. Совсем страх потеряли. Алиса только смеется.
– Иди-иди. Работай, физрук.
Разрешил со своих плеч в воду прыгать, так чуть мне глаз пяткой не выбили. Чешу лоб – больно, может шишка даже будет.
– Все, я свой прогул загладил, дальше без меня.
– Семен, а почему тебя утром не было?
– Отсыпался я. Не читай по ночам, а то потом днем отсыпаться придется.
– Семен, а ты продолжение сказки придумал?
– Нет еще. Все, хватит меня в воде держать, я на берег пошел.
Пока малявки прыгали с меня, пока выбрался на берег – Алиса уже ушла, теперь даже и поговорить не с кем. Перебираюсь, на свое место – повыше, чтобы обзор был, сижу, прикидываю планы на остаток цикла.
Что там нас ожидает? Сегодня дискотека, завтра, с огромной вероятностью, придется выковыривать Шурика из подземелий, послезавтра – поход, от которого не отвертеться, пятница – ничего и суббота – отъезд и мой последний сознательный день. Что нужно будет сделать? Сегодня – ничего, разве что, понаблюдать за Вторым и… Может посводничать? Электроник и Женя? Нет, пусть этим девочки занимаются.
Опять ко мне та же самая делегация мальков.
– Семен, а как порох поджигают?
– В смысле?
– Ну, когда взорвать, что-нибудь хотят, его же поджечь надо.
– А-а-а, понятно. В старину – фитилем, а сейчас все больше электричеством. Стоп-стоп-стоп, а что это вы взрывать собрались?
Не Генду ли?
– Нет, ничего мы взрывать не собрались. Мы поспорили просто.
– Честно – ничего?
– Честное пионерское!
Ну ладно тогда, хотя проследить стоит, за Гендой. Алиса-то его явно не тронет, а завтра, по программе, попытка подрыва памятника. С системы станется на это дело малолеток отправить.
Продолжаю планировать. Завтра – пусть Второй этого очкарика ищет, а я сбегаю, с утра, в шахту, под видом поиска и записку самому себе обновлю, чем черт не шутит, вдруг еще прочитаю. Значит нужно будет этой ночью автобиографию сочинить. Поход, послезавтрашний, будь он не ладен, я подумаю о нем завтра. Пятница… Меня прерывает Электроник.
– Привет, о чем задумался?
Смотрю на него и, как обычно, меня дергают за язык.
– Как у тебя с Женей дела?
Электроник только вздыхает и смотрит в сторону.
– Понятно. Опять послала. Ты, главное, не сдавайся, вода камень точит.
«Вредные советы», – дополнительная глава то меня.
Тут меня зовут играть, и мы прерываем наш диалог. Волейбол, с пяти, до половины седьмого, стал уже привычным и ожидаемым всей компанией. Правда, на этот раз в регламент мы внесли изменения, вся компания резвится не на спортплощадке, а на пляже. Отвлекают красивые девушки в купальниках, отвлекают. Так что я не играю, а только пялюсь, в попытках играть, не смотря на то, что знаком с этими девушками уже бесконечное время, и на ранее декларированное к девушкам братское отношение.
Наконец, время отведенное на игру заканчивается, заканчивается и «пытка» эротикой.
Алиса смеется.
– Ну слава богу – живой, а не робот. В каждой по дырке проглядел, а то мы уже беспокоились – что с нами не так?
– Так вы нарочно, что ли меня дразнили? Алиса, властью физрука, заставлю прыжки и стометровку сдавать.
– Ой, Семен Семенович, только не бросайте меня в терновый куст.
А, когда уже подошли к спортзалу, Алиса хлопает себя по лбу.
– Вспомнила! Дискотечный усилитель не работает, кибернетики его разбирали, починяли, а починить и собрать не успели. Помоги мне с эстрады второй принести.
– Хорошо. Сразу после ужина?
Идем к столовой. Тихо спрашиваю у Лены.
– Заметила? Второй стоял поодаль, смотрел, как ты играешь.
– Заметила. А подойти так и не решился. – Лена вздыхает, опускает глаза и, на мгновение, превращается в Лену повседневную.
– Леночка, мне нужно рассказать тебе, все, что я знаю. Выбери время до конца цикла.
– Хорошо.
Больше, сейчас, говорить не о чем, поэтому подходим к столовой молча.
– Семен, не забудь, сегодня дискотека!
Вы, только что, прослушали традиционное приветствие вожатой при входе в столовую.
– Ольга, я-то не забуду. А вот отдельные пионеры – те могут.
Баба Глаша поглядывает из глубины кухни, но молчит. Я делаю вид, что не замечаю ее.
Беру поднос с ужином, сам сажусь рядом с амазонками.
– Ульяна, рыбу возьмешь? А то я минтай не ем.
Та еще мясорубка, не глядите, что мелкая. От минтаины остается только скелет, а я довольствуюсь рисом и жареным луком. Ульяна смотрит на это безобразие в моей тарелке, потом исчезает на кухне и появляется с котлетой на блюдце.
– Ешь. А то скажешь, что тебя объедаю.
Гм. Есть хочется, но моральные принципы, как же они?
– Ульяна, котлету украла или повариха дала?
– Повариха, а что?
– Да ничего, поругался я с ней, правда она об этом не знает. А эта котлета, это вроде как косточка собачке, чтоб не обижалась.
– Я для себя просила, если тебя это беспокоит.
Спиной чувствую, как баба Глаша поглядывает на нас в окошко раздачи. Несчастная старуха, окруженная тоской и одиночеством. Представляю себе сцену.
Ульяна: «Баба Глаша, а дайте еще чего, не наелась.»
Повариха: «Вон котлеты на сковородке…» – И реплика, в сторону «Знаю, что он рыбу почти не ест.»
А пофигу. Убила меня выключателем, пусть не лично, но приказы соответствующие отдавала, пусть теперь котлетками надежду на прощение покупает. Так и запишем.
Пока размышлял – котлета закончилась.
– Давно хотела тебе сказать. Не делай так. – Это Ульяна.
– Как?
– Иногда, когда ты так задумываешься… Тебя, как будто нет. Тело – вот оно, сидит жует, а глаза пустые, как у тех пионеров у ворот.
– Уля, я не умею иначе. А заметно?
– Если не присматриваться, то не очень. А если присматриваться, то страшно – вдруг уйдешь в себя и обратно не вернешься. Корми тебя потом с ложечки, вытирай тебе попу.
– Да ну тебя, все бы тебе хиханьки. – Сам улыбаюсь, девки улыбаются.
– Ну что, – спрашиваю Алису, пошли?
Алиса кивает, мы относим тарелки на мойку, выходим из столовой и направляемся в сторону сцены.
Но когда проходим по площади и уже собираемся свернуть на аллею ведущую к сцене, я, краем глаза, замечаю непонятную вспышку в одном из домиков и слышу хлопок, а потом звон стекла. Обрываю какую-то маловажную беседу с Алисой и бегу туда. Одиннадцатый домик, рядом с Жениным, Васьки и Сереги-зайца. А вот и обитатели, оба жильца и плюс Оксана, а из окна и двери домика выползает густое облако белого дыма.
– Стоять, не двигаться!
Васька не слушает меня и забегает, обратно на крыльцо, примериваясь прыгнуть внутрь. Хватаю его за плечо.
– Сдурел?!! Этот домик сгорает за две минуты!
– Гришка там!
О госссподя, думаю с досадой, избавь меня от этих подвигов, ну почему, почему я? А сам отталкиваю Ваську, выдергиваю за ремень уже заныривающую в дверь Алису, юбка с нее, при этом, сползает, обнажая приятные глазу ягодицы, трещит материя – будет мне потом пендель от девочки, но мне не до этого. Набираю полные легкие воздуха и прыгаю в домик сам.

Продолжение.
Глава 1 http://vn.reactor.cc/post/2310619

II
Беспокойство


Просыпаюсь от криков Ульяны, ну, не от криков, а от разговора на повышенных тонах. На секунду напрягаюсь, потом понимаю, что убивать никто никого, кажется, не собирается, но вмешиваться, все равно, придется, тем более – мое имя поминается через слово. Жаль, но вынужден встать, натянуть шорты и футболку, и, как есть спросонья, выползти из спортзала. Только выполз и понял, что пострадает сейчас бедный физрук. На моих глазах разворачивается эпическая словесная битва, Ульяна vs Александра. Нападает Ульяна, но, к чести Саши, я должен сказать, что она достойнейше держит оборону и отступать не собирается, а виноват во всем я. Кто вчера разрешил Александре бегать по утрам на стадионе? Кто вчера назначил Ульяну «директором стадиона» и не предупредил об утренней бегунье? А Ульянка слишком добросовестно отнеслась к своим обязанностям и ни свет ни заря заявилась на спортплощадку. Не люблю и даже боюсь ссор, а женские ссоры для меня вообще – источник паники, но приходится вмешиваться.
– Да, я разрешил! Да, я не предупредил! Потому что забыл. Нет, разрешение не отменяю и по новой его получать не нужно! Я вообще не понимаю, почему нужно просить разрешение на посещение спортплощадки! Она для того и построена, чтобы на ней заниматься! А вот за порядком следить как раз надо! И к моим помощникам нужно относиться с уважением! Да обижайтесь обе! На меня тоже можно, и нужно! Ульяна, три круга по стадиону сделать не хочешь? Не «за что», а «почему»! Чтобы не продолжать скандал на пустом месте, и сбросить пар. Чтоб тебе не было одиноко я тоже с тобой бегу, и, как раз я – «за что», за то, что не предупредил, и не четко обозначил права и обязанности. Со мной, значит, хочешь? После футбола жду твоих предложений. И ты с нами собралась бежать? А ты то почему? Как и Ульяна? Ну побежали тогда, командуй! Стой! Девушки, простите меня за это мое недоразумение, и за то, что орал на вас. Да? Вы тоже орали? Я не заметил. Все еще хотите бежать? Тогда командуй: «На старт!»
Вот так началось утро вторника, но что хорошо в девушках – обе они отходчивые, пробежали три круга и дальше все вполне мирно. Надеюсь что обойдется, потому как только интриг и злых сплетен мне не хватало.
– Девушки, вы злитесь на меня?
– Я злюсь. Из-за разрухи в твоей голове мы оказались в дурацком положении.
Саша молчит, но вижу, что согласна с Ульяной.
– И что мне делать? Прощения я попросил, сам себя попытался наказать. Вас не наказывал, кстати, когда вас в пробежку отправлял. Вы могли бы и отказаться бегать, ничего бы в наших отношениях не изменилось. Просто нужно было вас как-то переключить со скандала, на что-то еще. Получилось криво, ну уж как получилось.
– Ладно, проехали.
– Саш, ты завтра-то приходи, а то всю охоту заниматься тебе отбили, а вообще-то, мы очень добрые и замечательные.
– Я догадалась, добрые и замечательные… Что я, не знаю вас, какие вы на самом деле? Все в порядке, уж какие есть – такие есть, я вовсе не против. Пока, на линейке увидимся.
Улыбнулась и убежала.
Сколько-сколько там Саше лет? И в голове, и физически? Неделю назад от нее такую речь услышать было просто невозможно. Даже вчера она себя не так вела. Вот, действительно, перестали девушку в патруле прятать, она и начала в норму приходить.
– Семен, давай окунемся? Как раз, после бега!
Жизнь в спортзале имеет свое преимущество в том, что я получил в пользование персональный душ, но сейчас, рано утром, вода в нем еще ледяная.
– Умеешь ты уговаривать. Сейчас, только забегу к себе и переоденусь.
Время уже к линейке подходит, которую мне, увы, пропускать теперь нельзя, поэтому быстро окунаемся, переодеваемся у меня и идем на площадь. Устанавливается порядок переодевания сразу и без слов: первой, пока я жду на крыльце, в спортзал заскакивает Ульяна, а потом уже – она ждет меня снаружи.
Не торопясь движемся на линейку, настроение у обоих замечательное, так не хочется его портить, но придется.
– Ульяна, я в спортзале заметил одну пикантную деталь.
– ???
Наклоняюсь к Ульянкиному уху и вполголоса продолжаю.
– Не надо сушить купальники на гимнастических брусьях, рыжуха моя. Если что – раздевалка есть, ей все равно никто не пользуется, а ключи от нее у меня на столе. А то у меня было большое желание рядом свои плавки повесить. Гм, или это ты место так застолбила?
За все свое время, проведенное здесь, я видел всякую Ульянку: злую, веселую, радостную, плачущую и смеющуюся, в общем – всякую. А вот теперь увидал еще и сконфуженную. Покраснела так, что кожа на лице слилась по цвету с волосами.
– Ну тебя!
Похоже, что угадать я, угадал, но настроение у девушки испортил. Дальше идем молча, а уже перед самой площадью Ульяна вдруг спрашивает.
– Как ты меня сейчас назвал?
– Рыжуха моя. Нельзя было?
– Нет, не в том дело, можно. Я просто что-то вспомнила, как будто меня раньше так уже называли.
– Я называл, только мысленно.
– Нет, не ты. Не помню… Помню только, что хорошо мне было. И вообще, не могу я на тебя обижаться! Вот ты посмеялся надо мной сейчас с купальником этим, я обидеться должна была, а не могу. Может потому что назвал так?
– Обещаю не злоупотреблять!
– Уж постарайся, пожалуйста.
Вот еще чуть Ульянкину память подтолкнул к чему-то. Она же, нет, не она – Алиса про нее говорила, что Ульянка свой дом вообще не помнит.
На площади собрались уже все пионеры ждем только Ольгу. Подходим к Алисе, пока вожатой нет, спрашиваю у девушек.
– Напомните, что там сегодня по графику?
– Ну, по вторникам еженедельная уборка территории лагеря.
То есть, по вторникам здесь уборка. Ну, значит, будем с футболистами сетки натягивать, да стол для пинг-понга устанавливать.
– А вечером, очевидно, дискотека?
– Да, только вечером кибернетики нам уже готовые арбалеты отдавали и мы в засаду уходили.
О господи! Какое счастье, что я пресек на корню эти игры в войнушку. Ищу глазами кого-нибудь из зайцев, нахожу, киваю. Подбегает Оксана.
– Записали?
– Да! Двенадцать человек, у Сережки список.
– Потом, после линейки отдашь. Сейчас после завтрака пойдем на спортплощадку порядок наводить, а потом уже тренировка.
Появляется вожатая.
– Ольга Дмитриевна.
– Да?
– Сегодня же уборка? Тогда я с футболистами на спортплощадке?
– Так, но этого мало. Возьмите на себя еще и пляж.
Что-то не нравится мне, как история опять начинает повторяться и чем больше ты таскаешь сахара для вожатой, тем больше она на тебя этого сахара нагружает. Хотя, вспоминаю свои циклы, в общем-то на уборке работали все, кроме вожатой.
– Хорошо, еще пляж. И, Ольга Дмитриевна, я прошу вас назначить Ульяну моим помощником.
У Ольги Дмитриевны иронически взлетает левая бровь.
– Решили взяться за ее воспитание?
– Мне нужен заместитель на спортплощадке, когда меня там нет. Почему бы этим заместителем не быть Ульяне?
– Ну-ну. Я не возражаю, но за разгромленную спортплощадку и сгоревший спортзал спрошу с вас с особым пристрастием.
– Спасибо, постараемся оправдать доверие. В части разгромленной спортплощадки.
Линейка проходит скучно и однообразно, то есть я, как всегда, не слушаю Ольгу, потому что уже все обговорил до того, а смотреть абсолютно не на что, сегодня даже воробьев нет, но, к счастью, сегодня все заканчивается довольно быстро. Лена отправляется в медпункт, Женя с Сашей в библиотеку, кибернетики к себе, я с футболистами на спортплощадку и на пляж, Мику – тоже к себе, Алиса достается лодочная станция, столовая и вся территория лагеря, включая остановку. В помощь Алисе выделяются все прочие фоновые персонажи. Старшая над всеми – Алиса. Задача Ольги Дмитриевны – дремать в шезлонге с перерывом на обед. «Цели ясны, задачи опгеделены. За габоту товагищи!», – явно передразнивая кого-то изрекает Шурик. Ну, за работу это потом, после завтрака, а пока пионеры начинают свое броуновское движение по лагерю. При этом центр диффузионного облака, состоящего из пионеров, медленно, но верно приближается к столовой. Каждый пионер, вроде бы, идет по своим делам, но, при этом, конечным результатом, каждого его пионерского перемещения, оказывается то, что расстояние между пионером и столовой сокращается на пару десятков метров. Что там говорила Ульяна, про потребности растущих организмов в калориях?
Я дожидаюсь, когда площадь опустеет, сажусь на уже прогретую солнцем лавочку и прикрываю глаза. Лениво думаю, что неплохо будет помочь Алисе в уборке, если останется время. Кто-то присаживается рядом.
– Семен, я вам не помешаю?
– Как вы мне можете помешать, Ольга Дмитриевна? Вот если вы придете на спортплощадку и будете, извините, под ногами вертеться, когда мы сетки начнем натягивать, тогда да. А сейчас, когда я просто жду завтрака, то конечно нет.
Поворачиваю голову в сторону вожатой.
– Я не слишком нахально ответил, Ольга Дмитриевна? Извините пожалуйста. А то, как и я, представьте себя жмурящимся на солнце котом, ну или жмурящейся кошкой.
Интересно, мне кажется, или нет, но где-то там, в глубине ее глаз, сейчас мелькнула Оля. Мелькнула, улыбнулась мне и исчезла.
– Семен, если вы не против, то, когда официоза нет – зовите меня по имени. Меня Ольга зовут. И, наверное, на Ты. Хорошо?
Вот значит как, а мне теперь гадай, или это Оля наружу пробилась, или это я в ранге поднялся, с пионера, до штатной единицы. Так то, конечно хорошо.
– Согласен.
– И как тебе твоя первая смена в новом качестве?
– Я еще не понял, но ничего страшного не увидел и стресса не испытал, пока.
– Это хорошо. Я, честно сказать, очень хочу, чтобы ты у нас тут прижился. Лагерь, сам видишь, практически отрезан от мира, телефон и тот не всегда работает. Случись что, дозвониться до милиции или до скорой будет просто невозможно. Иногда, когда думаю об этом – так страшно становится. Понимаю, что ничего случиться не может, но страшно.
Ну и что я должен на это ответить? Расправить плечи, вскочить на лавочку, заорать и забить себя кулаками в грудь, как самец гориллы или этот, как его...?
– Я сейчас должен забить себя кулаками в грудь и закричать как Тарзан?
– Как Тарзан? – Смеется. Нет, конечно же нет. Просто, поделилась своими иррациональными страхами, наверное теперь легче станет. Я что пришла то. Ты уж, Ульяну не обижай, пожалуйста, а то завтра она что-нибудь напакостит в спортзале, ты не ругай ее тогда сильно, ей это от тебя очень больно принимать будет, потому что ты для нее сейчас просто свет в окошке, какой-то, лучше уж мне скажи, чтобы, как-будто я сама обнаружила и наказала.
– Ты знаешь, Ольга. Осознанно напакостит – накажу, не нарочно если – отругаю и забуду, а скорее всего – прощу, в обоих случаях. А обидеть – я сам за нее, кого хочешь обижу.
– Даже меня? Шучу, не отвечай. Ну смотри сам, только не переусердствуй, а то, знаешь, одних палкой бить бесполезно, а с другими достаточно один раз не поздороваться утром. Люди то разные.
– Я понимаю.
– Ладно, пошли уже завтракать, что-ли. Уже пора.
Идем молча, настроение у обоих, ну не грустное, а какое-то задумчивое. Не знаю о чем думает Ольга, а я так о ней и о Ульяне. Кошмар ужасный, самодур всея лагеря заступается передо мной за первую лагерную хулиганку, которая еще даже ничего и не натворила, и вообще, мой… моя… Гм, интересный вопрос. Скажем так, один из близких мне людей. И у меня их не так много, чтобы ими разбрасываться. Как раз подходим к столовой, смотрю, как Ульянка с крыльца машет мне рукой. Поправка – из самых близких людей.
Поднялись на крыльцо, Ольга пошла на кухню пробу снимать, а я пристроился у перил рядом с девочками.
– Семен, ты манную кашу любишь?
– С вареньем.
– Хочу тебя огорчить. Варенье не завезли. Но зато каша с комками и не сладкая – это хорошая новость.
– Ульян, а ты черный юмор любишь?
– Случается.
– Понятно, тогда сработаемся.
Тут, из дверей столовой, выглядывает Ольга.
– Заходите уже, голодающие.
Каша. Не манная, правда. Пшенная, на молоке и сладкая. Ну, белки, жиры и углеводы организму все равно нужны, поэтому не отказываюсь. Стакан кофе сорта «ячменный-бочковой», кусок белого хлеба с маслом, одно яйцо и ватрушка с творогом. Вот ватрушка выше всяких похвал, а остальное ем и пью механически, хоть не противно и то ладно. Вспоминаю о словах Ольги, а ведь она права.
– Ульяныч, прости меня, пожалуйста.
– Что такое случилось?
– Я совсем не хотел тебя в краску вгонять. Перед линейкой.
– А, ты об этом. Да я и забыла уже. Я же сказала, что не могу на тебя обижаться.
– Ну, можешь или нет, а извиниться я должен.
Тут отвлекается от завтрака Алиса.
– Это вы сейчас о чем? Ульяна, когда он тебя обидел?
– Да не обижал он меня. И вообще, у нас, у физруков свои секреты.
– А… А я думала, что это у нас, у живых свои секреты.
А тут уже снова вмешиваюсь я. Почему то слова Алисы меня покоробили.
– Алиска, тут ВСЕ живые. От бабы Глаши, до Ольги Дмитриевны. Если хочешь выделить нас, говори, я не знаю, «проснувшиеся», что-ли. А что до секретов – у нас с Ульяной свои секреты, у тебя с Ульяной – свои, у нас с тобой – свои и у всех троих – общие. И вон, – киваю на соседние столики, у них тоже свои и между собой, и с каждым из нас. Они, опять киваю, могут быть абсолютные мудаки и за это должны получать своё по полной программе, но только не за то, что их жизнь отмеривается двумя неделями цикла. Извините девочки, вырвалось. Знаешь, когда я это понял окончательно? Когда ты у меня здесь на сцене прощения попросила. Потом еще несколько дней привыкал к этому пониманию. Так что, спасибо тебе за науку.
Все это произношу с долгими паузами, буквально выдавливая из себя, по одному слову. Вот не хочу об этом говорить, а остановиться не могу. Кажется, что важно до девчонок свою точку зрения донести.
– Давайте сменим тему, что-то она тяжелая какая-то? Алиса, тебя Ольга, я смотрю, нагрузила. Я тебе только вечером помочь смогу.
Алиса машет рукой.
– А, не обращай внимания. Каждый цикл так. Главные дорожки, остановку и площадь подметем, название лагеря и лодки подкрасим, пионеров у входа побелим. Ладно, в обед увидимся. Ф-физруки.
Позавтракали и мы, выходим из столовой и не торопясь идем к спортзалу.
– Ульяна, я тебя, наверное, до обеда отпускаю, сетки натянуть, да где-что подправить, я и сам справлюсь, а ты меня после обеда на пляже подменишь. Ты как?
– А что у тебя после обеда? Лене будешь позировать?
– Если бы. Лекция у меня. Будет читать профессор и доктор наук.
– Это повариха что-ли?
– И тем не менее – это так.
– Ладно, договорились.
Нас постепенно догоняют мои футболисты и к спортзалу мы подходим уже окруженные стайкой мальков.
Отпираю спортзал, Ульяна вперед всех бросается к брусьям и сдергивает с них свой купальник. Переглядываемся и синхронно фыркаем, Ульяна, правда, чуть смущается, а мне вдруг очень хочется прижать к себе рыжуху и чуть взлохматить у ней волосы. Вот, если бы не Ольгина вчерашняя просьба о пресечении сплетен… Отпираю тренерскую, отпираю кладовую с инвентарем, командую футболистам хватать сетки и тащить их на площадку – там разберемся.
Обращаюсь к Ульяне.
– У тебя есть, чем шантажировать кибернетиков?
– А тебе зачем?
– Хочу тебе ключи от спортзала дать, чтобы ты дубликаты для себя сделала. Просто мне они тоже нужны, так чтоб ты побыстрее обернулась.
Отцепляю от связки оба ключа от спортзала и ключ от кладовой, отдаю Ульяне.
– До обеда успеешь?
– Пф! За час успею! Они у меня все бросят и вдвоем работать будут!
– Смотри, не загоняй их. Они мне живыми нужны и с полным комплектом конечностей.
Ульяна убегает, а я беру в кладовой молоток, пассатижи, отвертку, большую консервную банку из под зеленого горошка, набитую разнокалиберными гвоздями и шурупами и отправляюсь на площадку следом за октябрятами.
Приятный сюрприз – октябрята уже сами рассортировали сетки: волейбольную туда, бадминтонную сюда, от футбольных ворот – к воротам. Притащил стремянку, залез на ворота – привязал сетку к перекладинам. Зацепил петли у волейбольной и бадминтонной сеток за крючки винтовых стяжек. Кряхтя и упираясь выволок из спортзала под навес два сложенных стола для пинг-понга, сразу же и разложил их, натянул сетку.
– Сами дальше справитесь?
– Да мы каждую смену, вообще, сами все делаем.
– Ну давайте, а я пойду пройдусь по площадке, подправлю, если что-то отломалось.
Прошелся, загнал обратно несколько вылезших гвоздей. Поставил на ноги лежащую судейскую вышку. Огляделся и сказал, что это хорошо.
Команда моя тоже все закончила, пора и делом, то есть тренировками заняться. Гм, а чем заниматься-то? Сегодня-завтра то я протяну, займемся повторением пройденного, а вот после. Чему их учить-то и как? Придется в библиотеку идти, вдруг там у Жени припасена методичка-другая. Ладно, это будет послезавтра, а сегодня…
– Ну что, господа. Начнем тренировку, потом, если время останется, сможете просто поиграть. Начинаем, как всегда с разминки.
Октябрята фыркают на «господ», а моя лень дает о себе знать.
– Кто хочет стать тренером на пятнадцать минут? Кто хочет провести разминку?

Семён Bad End

Вот почему Семён так и не вернулся из лагеря

Продолжение
Глава 1 http://vn.reactor.cc/post/2062463
Глава 2 http://joyreactor.cc/post/2074551
Глава 3 http://vn.reactor.cc/post/2121739
Глава 4 http://vn.reactor.cc/post/2146027
Глава 5 http://vn.reactor.cc/post/2165923
VI
Контрольная


Спали, во всяком случае я, совершенно без сновидений и, не испытывая угрызений совести, проспали и подъем, и линейку, едва успев к завтраку. Ульяна, как самая активная подскочила без десяти восемь: «Народ, а мы на линейку идем?» На что получила резонный ответ: «Ты что, мать, с дуба рухнула?», – после чего в домике все опять затихло, еще на минут на сорок. Господи, какое, оказывается, удовольствие — спать на кровати. Напроситься к девкам в постоянные квартиранты, что ль?
Пока шли к столовой Алиса коротко рассказала о своём приключении. Она провалилась в коридор еще позавчера утром, отойдя с тропинки по... ну, в общем, отойдя с тропинки. И, в результате просидела в этом бункере больше суток и уже совсем отчаялась. Чтобы как то занять себя начала читать литературу оставленную в шкафах, и наткнулась на «Справочник», ну а после прочтения, конкретно про меня она решила, что я один из создателей лагеря, прибывший для каких то своих нехороших целей.
– Страшно было?
– Очень. По коридору шла — зажигалкой светила, а потом, когда зажигалка кончилась и пришлось на ощупь идти, и потом, когда поняла, что дверь открыть не смогу, и обратно по коридору, тоже не смогу себя заставить пройти. Подумала, что так там в бункере и останусь. А когда справочник почитала, стало просто горько и тоскливо.
Хотелось еще по расспрашивать Алису, но на входе в столовую нас перехватила Ольга Дмитриевна.
– Явились, голубчики! Ну и что вы, все трое, скажете в свое оправдание?
Я только успел сжать локоть Алисы, и выдвинуться вперед. Не имело смысла провоцировать бесполезный скандал.
В принципе, реальных рычагов у вожатой нет, вся ее власть держится на традиции и программном обеспечении, поэтому мы стоим молча, я спокойно смотрю в лицо вожатой и жду, когда она выдохнется. Берегу цветы своей селезенки. Насколько я понимаю вожатую, ей давно уже все равно, чем занимаются подопечные, и сегодняшняя, например, предполагаемая, выволочка задумывалась более для приличия, соблюдения тех же традиций и, возможно, по требованию управляющей программы, хотя я сомневаюсь, что программе есть до этого дело. Наконец Ольга Дмитриевна выдыхается, и, пообещав, что подумает, что ей с нами делать, милостиво допускает нас к завтраку. Царица. Тут мы с девочками расстаемся, они идут за один столик, я за другой. По дороге к окошку раздачи меня вылавливают, ну, конечно же, октябрята.
– Все-все будет, не беспокойтесь. После завтрака на футбольном поле.
Баба Глаша посматривает на меня, как будто что-то ждет, но я, поздоровавшись с ней, делаю вид, что не понимаю намеков.
На футбольном поле хорошо. Разминка, проверка вчерашнего материала, у кого-то не получается, этих запускаю по вчерашней программе, кто-то хорош, тем начинаю показывать простейшие удары по мячу. Один малек отсеялся, зато пришли двое новых. Нас теперь десять человек. Ну нравится, оказывается, мне это! И мелюзга нравится, кажется, это единственные нормальные люди здесь, надо будет порасспросить их осторожно, что они знают, чего не знают. Командую стоп тренировке, разрешаю просто поиграть. А сам, вообще, задумываюсь о своей прошлой жизни. Может вот то, чем я должен был заниматься? Тренировать мелюзгу? Не знаю, но я давно не получал такого удовольствия. Просто стою и наблюдаю за игрой, иногда подсказывая.
Насладиться жизнью мне не дают, ко мне подходят Лена с Сашей.
– Семен. - Это Лена, и дальше долгая пауза, Лена краснеет, смотрит то под ноги, то на меня, в общем, делает все, как делала в остальных лагерях. Семен, нам нужно собрать ягоду.
Нет! Боже мой! Это уже становится похоже на какую то комедию. Торт, в честь чудесного спасения! Земляника на острове, сахар у кибернетиков, мука в библиотеке и бутылка пива в медпункте. Везти на тележке в столовую. Истерично хихикаю.
– Что? – Лена испуганно смотрит на меня. Испугалась ли она на самом деле я не знаю. У меня давно уже сложилось убеждение, что настоящая Лена ни черта не боится.
– Нет, ничего, все хорошо. Только скажи мне, о какой ягоде речь?
Лена, на мгновение, недовольно морщится.
– О землянике.
– А растет она на острове?
– Да. А откуда ты знаешь? – Лена поднимает глаза, и, кажется, я вижу в них легкое удивление. Но если ты не хочешь, то мы…
Почему бы и не сплавать на остров. Тем более, не только за земляникой. Я еще не решил, как я буду действовать дальше в этом лагере, и как уйду отсюда, но на мост, на заграждения поглядеть стоит. Заодно и лодки гляну.
– Да так говорят. Поплыли на остров, Лен. Саша, а ты с нами?
– Я? Да. - Саша от неожиданности вздрагивает и краснеет. Все это время она, видимо, до слез заинструктированная Леной, молча стояла чуть поодаль и только демонстрировала голубые глазищи и разные варианты улыбки. Господи, как она все таки похожа на Славю. Хотя, конечно, она и есть Славя, то есть будущая Славя. А Славя — будущая Славяна. Отличия только в имени. А я, будущий, и бывший тоже - кто?
– Ну что, через полчаса на пристани? - Лена отвлекла меня от размышлений.
– Да, давай через полчаса. Корзинки с вас.

Через полчаса мы отходим от пристани в направлении острова. Непонятно, почему я так уставал, когда в первый раз сел в лагере на весла. Физическая форма не изменилась, она сбрасывается в каждом цикле, значит дело только в технике. Сейчас эти пятьсот метров кажутся легкой прогулкой, только ладони, непривычные к веслам, уже начали гореть.
Корзинок только две.
– Саша, бери корзинку и начинай собирать ягоду с того конца острова. А мы с Семеном начнем отсюда. На средине встретимся. - Лена обращается к Саше мягко и настойчиво, как к воспитаннице специнтерната.
– Хорошо, - Саша, улыбнувшись, берет корзинку и исчезает между березами.
Питомник земляники «Остров «Ближний» функционирует на полную мощность. Даже с нашими способностями потомственных горожан, мы, в четыре руки, довольно быстро наполняем корзину. Подумалось еще, что в свете прочитанного в Справочнике, правильнее сказать генератор земляники. Незаметно мы выходим на противоположный берег острова, вот и береза с кривым стволом. Та или не та, что на фото у бабы Глаши, не знаю. Не знаю, сколько живут березы, а уж тем более здесь, но очень похожая. Вот и мост виден, а вон и бетонные блоки — якоря для тросов, на противоположных концах острова. На половине расстояния от блока до нас, похоже, мелькает красный галстук Саши.
– Надо бы помочь Саше, а то нас двое, а она одна.
– Что? Нет, не надо, она легко одна справится. Она очень… старательная и ответственная. К тому же, она знает, что нужно встретиться на середине, а если мы пойдем ей навстречу, она может растеряться.
– А ты не находишь, что ты совсем ее загоняла?
– Я? Нет… Она… Ей нужно давать работу, а то она без работы совсем глуп… в общем, так ей лучше.
– А в прошлые смены как?
– Еще хуже было, сейчас немножко получше. Видишь, ее уже одну можно отпускать что-то делать.
– Ей общаться с вами больше нужно, ты не находишь? А вы ее в патруле прячете.
Лена молчит, а я, слегка подпрыгнув, усаживаюсь на изгиб березового ствола. Лена поднимает глаза на меня, и сразу отводит взгляд на реку. Я, оказывается, совершенно невоспитанный тип, который не предложил девушке присесть, но еще не поздно исправиться. Это все, кажется, читается в ее взгляде. Кстати, спасибо Лене за молчаливый сигнал. Спрыгиваю, обратно: «Вполне удобно, оказывается, хочешь, подсажу?» Лена коротко кивает. Наконец устраиваемся вдвоем и некоторое время просто смотрим на воду.
– Спасибо. Всегда мечтала здесь посидеть, но не могла допрыгнуть.
– А ты часто здесь бываешь?
– Ну, не очень часто, но бываю.
Опять пауза, не то, чтобы неловкая. Манера Лены мне знакома, и уже не пугает, но сегодня, все-же, какая то не такая, как обычно.
– Семен?
– Что?
– Ты что-то хочешь мне сказать?
– Почему ты так думаешь?
– Ну, раз ты приплыл сюда с нами.
Вот тебе и раз. Это, оказывается, я сюда приплыл.
– А я думал, что это ты мне хочешь что-то сказать. Раз звала помочь с ягодой.
Какой то кризис с Леной назревает, вспоминаю тут, кстати, и зимнюю куртку вчерашнюю, думал ее мне сейчас предъявят, а что мне делать я не представляю. Не хочу я пожары тушить, я хочу отсидеться до послезавтра и тихо срулить отсюда. Я оставлю здесь бабу Глашу и еще двух совсем неплохих людей, о которых буду вспоминать, но самому мне здесь совершенно не нравится, тесно мне в лагере. А Лена, кажется, не может, не умеет, говорить прямо и откровенно, в нормальном своем состоянии, чтобы ее прорвало, она должна испытать какие то сверхсильные эмоции. Это я давно понял на практике, но уж больно болезненные для меня, для окружающих и для самой Лены выходят эти удары. Боюсь, я тут ничем ей помочь не смогу. Спрыгиваю со ствола, и встаю напротив Лены, максимально к ней приблизившись, и, понимая, что рискую. При невысоком росте Лены получается, практически, глаза в глаза. Ловлю взгляд и пробую, опять же, мягко и настойчиво, как сама Лена недавно обращалась к Саше, достучаться до нее.
– Ленушка, если тебе что-то нужно от меня, пожалуйста, попробуй попросить об этом прямо. Если ты хочешь что-то мне рассказать, то тоже попробуй сделать это, прямо, честно и откровенно. Я не знаю, смогу ли я тебе помочь, но можно же попробовать.
Лена, когда я оказываюсь напротив нее, вздрагивает, резко тянет руку куда-то к себе за пазуху, потом так же резко останавливается, хочет что-то сказать… Я отодвигаюсь на безопасную дистанцию, потом хмыкаю про себя, еще Лены бояться не хватало, и подсаживаюсь на прежнее место.
– Саша.
– Что Саша?
– Саша уже заканчивает. Поплыли назад?
– Да, конечно.
Разговора с Леной не получилось, и даже не знаю, радоваться этому или огорчаться. Вернулись к лодке, гребем назад.
– Лен, а ты не знаешь, зачем ягода? Не на торт ли?
– Конечно знаю, – Лена в первый раз засмеялась. Какой еще торт? Саша обещала варенье сварить.
У меня, честно сказать, отлегло от сердца. Не то, чтобы я очень боялся таскать мешки с мукой и сахаром, но вот предсказать последующее развитие событий, не получалось. Торт? В честь чего? Потом поход? Зачем? Куда? Как себя поведет Ульяна, на этот раз? Похоже, эта часть программы отменяется.
– Ну, тогда жду приглашения на дегустацию. Зря, что ли я гребу на этой галере?
– Конечно-конечно, обязательно приходи к нам вечером, после ужина. – Это уже Саша.
Удивленно переглядываемся с Леной. Этой реплики никак не ожидалось. Это просто какой-то качественный скачок.
– А вы что, вместе живете? Я думал ты с Женей живешь.
– Ой, Женя, она же такая бука, как бы я вместе с ней жила? А с Леной хорошо, вот мы на острове были, и в лес она меня с собой берет.
Все понятно, бедная Мику или же бедная Женя, хотя, я, конечно, не знаю, что из себя здешняя Мику представляет, видел ее один раз на линейке и не общался практически.
– Лена, ты как? Не против?
– Да. То есть нет, не против. Приходи после ужина. Часов в девять.
На том и расстались. Пока я привязывал лодку девчонки похватали корзинки и убежали. Я даже не успел спросить — в каком домике они обитают.
Осталось спланировать день до вечера и не попадаться на глаза вожатой.
Иду до провала в бомбоубежище, отвязываю веревку от дерева, мне ее дали, мне ее и возвращать, на обратном пути захожу в домик к амазонкам, забрать всю набранную в старом лагере и в бомбоубежище макулатуру. Амазонки обе в домике и о чем то спорят между собой, или усваивают вновь обретенное знание, или еще что, но на меня глянули не очень приветливо, мешаю я им. А я решил, останусь-ка я здесь, пожалуй еще на цикл, гляну, как у девок все пойдет. Вот так, окрыленный появившейся определенностью, я и отправляюсь со всем барахлом к себе в тренерскую. На этом, собственно, первая половина дня и завершилась.
Обед проходит ни шатко ни валко, тот самый гороховый суп, то самое пюре, тот самый жареный минтай, сдобренный зеленым горошком. В виде исключения вместо компота дали какао. По мне так слишком приторное, а аборигенам нравится. Баба Глаша снова строит мне глазки, а я снова играю в непонимание. В последний момент, уже на крыльце столовой, меня все-таки отлавливает Ольга Дмитриевна и просит подменить ее после обеда на пляже. Интересно, если кто, действительно, соберется тонуть, то как я его спасать буду. Плаваю то я, м-да… Соглашаюсь, в итоге.
В воду лезть я не планирую, поэтому забрал в спортзале вчерашнюю тетрадку, почитать отчет по практике, может хоть дату сумею определить, переоделся в плавки, взял полотенце и отправился на пляж.
Ну что можно сказать. Пляж, как пляж. Несколько грибков, буйки, металлическая горка, фанерный щит со спасательными кругами, одним словом, все, как везде, как во всех пройденных лагерях. Народу, кстати, не очень много, видимо жара всех придавила и в относительную прохладу домиков загнала, ну мне это и на руку. Знакомых нет никого кроме моих футболистов в полном составе. Крикнул им, что поменьше дурачились, не утерпел, окунулся сам в воду пару раз, и устроился на самой границе песка. Здесь чуть повыше, мне всех видно, а от деревьев, вроде как тень.
Лежу, одним глазом поглядываю за пионерами, другим — просматриваю тетрадку.
Некая студентка 2 курса непонятно чего, прибыла в пионерский лагерь «Совенок» с целью прохождения летней педагогической практики. Почти все пролистал, но наткнулся на доктора, по имени Виолетта, хм, интересно. Полез искать бабу Глашу — нету бабы Глаши, то есть Глафиры Денисовны, ну тогда будем считать Виолу совпадением. Итого, один документ обработал, стала известна дата, 1987 год. Больше 20 лет как… Еще раз на даты смотрю — июнь 1987 года. Это, пожалуй, все, что можно отсюда вытащить. Чистые листы выдерну из тетрадки, остальное — на выброс. Все равно, похоже Справочник у меня самый ценный документ, а остальное — слишком тяжело таскать с собой в рюкзаке.
Решительно нечем заняться. Раз уж подрядился присматривать за пляжниками, то приходится, а так бы поспал. Кажется, это состояние называется сонная одурь. Встряхнулся, залез в воду, покидался мячом с октябрятами, разрешил им понырять с меня, стало чуть полегче.
– Семен, а вы будете в лагере в следующую смену?
– Не знаю еще, а что?
– А хорошо бы, чтобы были, а то совсем скучно и все время одно и то же. Пока вы не приехали все было одинаковое.
– Так, ребятки, давайте ка ко мне на вы, только на тренировках, а здесь можно на ты, я не настолько старый. А теперь расскажите мне, какое все было одинаковое.
– Ну, мы приезжали, нам говорили, что нужно шпионов ловить, что «Зарница» у нас идет. Мы две недели шпионов караулили, мы у главного входа, другие у задних ворот, третьи у прохода в старый лагерь… А ни одного шпиона никогда не видели. А потом уезжали, возвращались назад, и все снова.
– А что же вы мне тогда рассказали, в первый день, про двух шпионов, которых поймали и расстреляли?
– Мы просто играли так! Мы придумывали их.
Хорошие фантазии у ребятишек. Светлые, добрые… Интересная эпоха была двадцать лет назад. Или я ошибаюсь? Вспоминаю, как сам крушил врагов на мониторе. Эпоха, как эпоха...
– Хорошо, ну вот, я приехал и все стало по другому?
– Конечно. Раньше вы приезжали… ты приезжал, заходил в ворота, мы бежали и говорили о тебе Лене. Лена всегда тебя уводила в лес, тебе носила еду всю неделю, а потом смена заканчивалась, все уезжали на автобусе, а вы вдвоем оставались.
Оставались, и, при хорошем раскладе, очевидно, уезжали вечером на 410-м, вдвоем. Или двойник уезжал один, это при плохом. Это я занял место своего здешнего двойника, очевидно же. Интересно, тот двойник и Лена, потом проживали свои двадцать лет? Мне так хватило одного раза, чтобы в дальнейшем всячески уклоняться. Все хорошо, но просыпаться потом в автобусе у ворот лагеря... и прочие воспоминания, всплывающие в ходе цикла, а это чудо с фиолетовыми хвостиками таращит свои зеленые глазищи, краснеет и ведет себя так, будто не было двадцати лет и двух детей. Хотя, и я то о той истории почти ничего не помню, только сам факт и смутные ощущения, практически на уровне сна, а для Лены, действительно, считай, что ничего и не было. И с другой историей, кстати, та же картина.
Ну и в сегодняшних действиях Лены какая то ясность появилась, она то считает, что я, это мой двойник. Вспоминаю слова бабы Глаши про проекции, которые могут материализоваться только в мое отсутствие. Похоже я, своим появлением здесь, Ленину личную жизнь разрушил. Интересно, что было бы, если бы мы с двойником, тогда, вместе вышли из автобуса и вместе бы вошли в лагерь. Бедная Лена, жалею ее с легкой иронией. Кстати, хочешь-не хочешь, но придется с Леной поговорить, наверное, сегодня же вечером.
– А сейчас лучше что ли?
– Конечно лучше! С тобой интересно, и вообще..!
Вот спасибо за признание. Похоже, мелких тут бросили, просто на самих себя, если даже моё общество их так радует. И в самом деле, старшие ребята заняты своей паранойей, вожатая, та тоже за старшими больше следит, а до этих нет дела никому. Ни аборигенам, ни, похоже, в силу малолетства моих октябрят, управляющей программе. Даже стыдно перед октябрятами, они то думают, что я тут ради них, а я просто свои проблемы решаю.
– … и вообще, когда ты в лагерь приехал тут интересно стало и все ведут себя по другому, не так как всегда.
Честное пионерское, я не виноват. Я всего лишь хотел проехать сквозь этот лагерь, а меня втянули. Ну и естественно, я же в общий сценарий явно не вписался, всем и пришлось приспосабливаться. Потерпите еще цикл, а может и не один, может теперь всегда так будет. Если амазонки проснулись окончательно, тут весело будет. Интересно, возвращаюсь мысленно к своему местному двойнику, этот то куда делся? Перекинуло его в другой лагерь, или деактивированный лежит, где-нибудь в хранилище, ждет, когда я его место освобожу. Ну давай-давай, жди, приедешь в следующий раз — будет тебе сюрприз. Интересно, у него с памятью как? А то будет нестыковка с Леной.
– Завтра на тренировке попробуем сыграть пять на пять, делитесь на команды пока. Это вам для размышления.
Мелюзга устала купаться, собралась и пошла по своим важным делам. Кстати, футболисты мои выгодно отличаются от прочих пионеров, где-то вторая команда получилась, после старшего отряда, а уйдет старший отряд — займут его место. Но, не уйдет, все так навсегда и останется. Смотрю им вслед и грустно становится, Питеры Пены поневоле. Дети, которые никогда не повзрослеют.
Народ с пляжа разошелся, дежурить тут смысла больше не вижу, до ужина еще больше получаса, что там у меня еще по плану? Зашел в спортзал, благо он от пляжа — рукой подать, переоделся и пошел к столовой, посидеть на крылечке. Когда уже подходил к столовой, откуда то справа выскочил Электроник, встрепанный и взъерошенный.
– Привет, тебя что, опять Женя из библиотеки выгнала?
Садимся на лавочку.
– Привет. А ты уже знаешь?
Да все, и во всех лагерях, всё давно знают. В этом мире есть две неизменные вещи, это памятник Генде и чувства Электроника к Жене. Надеюсь, однажды он всё же добьется взаимности. Может, тогда хоть Женя подобрее к окружающим станет.
– Да все знают. Молчат только и за тебя переживают.
– Ох… - Электроник прячет лицо в ладони на несколько секунд.
– Да, не переживай ты так, всё будет нормально. Мы в тебя верим.
Вспоминаю про веревку.
– Кстати, веревка у меня, занесу завтра, если не срочно.
– Репшнур то? Да, занесешь, когда удобно будет.
Долго грустить Электроник не умеет.
– Слушай, а вы действительно всю ночь Алису искали? Весь лагерь об этом говорит, вы прямо герои теперь.
Меча и магии, угу, бутербродов и фомки. Я ж говорю «Слабоумие и отвага»
– Ну, не бросать же ее в яме в лесу?
– Да, непонятно только, почему вожатая на вас взъелась? На линейке ругала, и сейчас, похоже, еще не отошла.
– Ольга то? Не обращай внимания. Судьба у нее такая, следить за порядком. Алиса, с ее точки зрения, девочка самостоятельная и потеряться не может, по определению, а вот если бы Шурик потерялся, то тут весь лагерь цепью бы лес прочесывал. А еще, порядок в ее понимании, это, чтоб без ее приказа ни-ни, а мы самостоятельно пошли. Вот и злится. Хотя, конечно, в известность поставить стоило бы, но, кто же знал, что мы всю ночь проходим.
– Это да. Но она вас даже не похвалила.
Ага, а кто-то вообще вспомнил?
Опять пауза.
– Как думаешь, она про ваш поход и спасение Алисы что-то скажет хорошее?
– Ну, про Алису, может и скажет, а про нас вряд ли. Ты скажи, вы почему вашего кошкоробота забросили?
– Знаешь, не до него сейчас.
«Не до грибов мне нынче, Петька, не до грибов...» Наконец, дверь в столовую открывается и мы заходим.
– Семен...
– Еще раз здравствуйте, Глафира Денисовна. Что-то случилось?
– Вы могли бы уделить мне пару минут?
– Что-то срочное, или можно сперва поужинать?
– Семен, вы зачем людей пробуждаете? Одного-двух, еще нормально, но вот вы двух девочек разбудили, может даже навсегда, одна девочка на подходе, одной толчок дали, а уж что вы с младшими делаете, это просто ни в какие ворота…
Ну, во-первых, не хочу я никого будить, это само происходит. А, во-вторых, по идее, я сейчас должен начать закипать, ведь баба Глаша явно приложила руку, к здешнему безобразию. А я тих и кроток.
– Глафира Денисовна, знаете, я, как обитатель объекта «Убежище», сам позволю себе решать, что есть для этого мира хорошо, а что – плохо.
Вот так. Слово вылетело, теперь не поймаешь. Баба Глаша опускает взгляд, стоит некоторое время, потом опять смотрит на меня и говорит одними губами, но я, почему то, слышу каждое слово.
– Знаете, может вы и правы, Семен. В любом случае, это уже больше ваша, чем моя ответственность. Но подумайте о последствиях...
– Это вы о чем сейчас говорили?
Электроник, оказывается все это время стоял и подслушивал.
– Да так, о своем, знакомые у нас общие нашлись.
Беру свою порцию, какая-то тушеная капуста с каким-то непонятным мясом и неизменный компот. В углу одиноко сидит Лена, ковыряет вилкой в капусте и поглядывает в мою сторону.
– Можно?
– Да.
– Приглашение не отменили?
– Нет.
Ну вот как с ней разговаривать? Вроде и поглядывала с интересом, а сама молчит, как партизан на допросе.
– Варенье то сварили уже?
– Да.
– Вкусное?
– Я не знаю еще, остывает. - Лена впервые слабо улыбается.
– Ладно, что-нибудь нужно?
– Нет, ничего не нужно. Сам приходи.
– Обязательно. Вы в каком домике?
– В последнем у леса.
– Это в тринадцатом, получается?
– Да, наверное.
– Хорошо, я тогда пойду. До вечера.
– Пока.
Пришел к себе, завалился на маты, еще раз с тоской вспомнил кровать у амазонок. Лежу, пытаюсь понять: что с Леной, и что мне с этим делать.
Я так представляю ситуацию, что Лена и в этот раз встретила двойника, спрятала его в лесу, чтобы он не пострадал, и тут появился я, а двойник возьми, из-за этого, и дематериализуйся. А бедная Лена теперь недоумевает, что же произошло? Придется через пару часов разубеждать девушку, что я не тот, за кого она меня принимает. Или не придется? Предоставлю, наверное, ей инициативу, захочет спросить — спросит, не захочет — ограничимся чаем с вареньем. В голову лезет сценарий ужастика «Домик №13», с зашедшим на чай к девочкам пионером, последующей разделкой пионерками трупа пионера, и выносом составных частей пионера в лес через окно. Благо, домик номер тринадцать ближайший к лесу, Саша полностью послушна Лене, а программа Лены такие варианты, кажется, вполне допускает. Не смотря на эти страшненькие фантазии умудряюсь даже подремать минут тридцать.
В домике у Лены и Саши, в отличие от бардака амазонок очень все аккуратно и уютно. И сама Лена беспорядка не любит, и Саше скоро пора будет готовится войти в образ помощницы вожатой всея лагеря.
Стол выдвинут на середину комнаты, девчонки сидят на кроватях, а единственный стул предоставлен мне и стоит строго посередине прохода между кроватями. На столе вазочка с «Юбилейным», розетки с вареньем, электрочайник, близнец Алисиного, фарфоровые(!) чашки. И где только нашли фарфор? Или, на объекте есть всё, надо только знать, что и где лежит? Я уж сколько по этому объекту потоптался, а знаю, наверное, исчезающе малую его часть. Мой букет, а я, таки, вспомнил, как где-то читал, что в гости к девушкам полагается приходить с цветами и пришлось обрывать сирень у домика вожатой, удачно вписывается в этот интерьер.
Варенье неожиданно вкусное, кроме ягоды и сахара Саша добавила туда, при готовке, какие то травы, и теперь на языке явственно чувствуется вкус лета, закрываешь глаза и кажется, что ты стоишь на лугу, пахнет травой, полевыми цветами, немножко свежей хвоей. Это должно быть очень здорово, попробовать такое варенье, где-нибудь в феврале.
Господи, как же я хочу в зиму. Даже то ощущение, когда стоя на остановке промерз до костей совсем не пугает. Насморк, обмороженная мочка уха, потерявшие чувствительность пальцы на ногах сейчас не вспоминаются. А вспоминается тихо падающий крупными хлопьями снег в новогоднюю ночь, где-то на даче, елка, отец, пытающийся открыть бутылку шампанского, или заснеженное поле, от которого отражается ослепительно яркое солнце. Самое главное, что ты знаешь, что через несколько месяцев зима уйдет, и ты будешь собирать ягоду на острове, чтобы съесть ее следующей зимой.
Саша болтает не переставая. Или кровать Мику так действует на своих полежальцев, или она стесняться меня перестала, хотя, вроде и раньше не стеснялась, или же это закономерная стадия развития аборигенов, и скорее последнее. Лена, тоже весела, для Лены, оживлена и общительна, и поддерживает беседу, болтая о всякой чепухе. Мне остается только наслаждаться обществом двух милых барышень. Только одна мысль скребет изнутри мою затылочную кость: обычно Лена так меняет свое поведение, когда принимает какое то важное, с ее точки зрения, решение. Но время идет, чай выпит, варенье съедено, сигнал к отбою по радио прозвучал, пора и прощаться.
– Лена, Саша, а что вы будете делать с вареньем? Послезавтра отъезд, съесть не успеете, с собой везти — глупо, на всех разделить — не хватит.
Саша вопросительно смотрит на Лену, Лена, на секунду задумавшись, отвечает: «А здесь оставим, в домике, для следующей смены. Мы всегда так делаем, а нам тоже оставляют.» И весело улыбается, каким то своим воспоминаниям.
– Записку им напишите. А то подкармливаете друг-друга, а не общались ни разу.
– Ой, правда! – Саша бросается искать карандаш и бумагу, а Лена провожает меня к выходу.
У самых дверей оглядываемся, Саша сидит за столом, спиной ко входу, вся в активном творческом процессе. Лена открывает шкаф, там висит «моя» куртка.
– Заберешь?
– Зачем? Ты же знаешь, что это не моя.
Выходим на крыльцо, Саша подскакивает проводить меня, но я успокаиваю ее словами, что я еще не ухожу. Закрываем дверь и присаживаемся рядом на лавочку.
– Ничего я не знаю!
– А я думал, ты заметила разницу. Я его видел всего дважды, и один раз разговаривал, и то заметил, что я — не он. Что там ты решила, я не знаю. Ты же, как обычно, отмалчиваешься.
– А что я должна была решить? Когда ты вот он, ходишь по лагерю, каждый день на глаза попадаешься, а сам меня игнорируешь, а дружишь с этими…
– Лен, меня то ревновать не надо.
– Да понимаю я, уже понимаю. Я тоже разницу видела, но не верила. Вы же похожи, больше, чем два брата-близнеца, вас даже зовут одинаково.
– Ну да, мы и есть братья-близнецы, нас разлучили в детстве. Он воспитывался в семье первого секретаря обкома, а я в цыганском таборе. Когда мы снова встретимся, я покажу ему соску-пустышку, а он мне кусок пеленки со штампом роддома. После этого ты увидишь, как все пионеры поют и танцуют. А он вернется через смену, должен, по крайней мере я на эту надеюсь… Двойники мы, бывает такое.
Лена улыбается моей шутке.
– Ты обещаешь? Про танцы пионеров?
– Про пионеров? Нет, про них не обещаю, а про то, что вернется, есть очень большая вероятность. Лена, я здесь не бог и не начальник. Я такой же пионер, как и ты, просто, по ошибке, попавший в ваш лагерь. Помнишь, пару смен назад приезжала девочка, а Саши не было? А потом она уехала, а Саша вернулась. Так и тут, я надеюсь, будет. Вряд ли я задержусь больше, чем еще на одну смену.
Неуместно сейчас рассказывать об устройстве здешней вселенной, поэтому Лена слышит версию, согласующуюся с ее картиной мира.
– Успокоил я тебя?
– Да… Наверное... Нет, но я тебе верю.
Подымаемся с лавочки, стукаюсь в дверь.
– Саша, я пошел!
Саша выходит, расстроенная.
– Уже уходишь? А я хотела, чтобы ты сочинить записку мне помог. А то ничего в голову не приходит.
– А ты напиши: «Вы здесь не просто так!» подпись: «Лена и Саша» и положи сверху на банку, они тогда сразу поймут, что им с этой банкой варенья делать. И пошутите, и назоветесь. А если они вам ответят, то хоть знать будете, как зовут друг-друга.
Не смог удержаться от такой шутки, интересно будет посмотреть на следующем цикле на эту парочку. Особенно когда записку прочтут. Кстати, если варенье у них в домике от цикла к циклу переходит, хотя и не должно, то в этом лагере вообще все наперекосяк получается.
Саша наскоро прощается и скрывается в домике, писать послание. А Лена неожиданно вызывается меня проводить.
– Может возьмешь куртку, все-таки? Он, все равно, каждый раз в новой куртке приезжает.
Всерьез думаю над этим, но решаю не брать. Ночами в поездах прохладно, но не настолько, чтобы тащить с собой зимнюю куртку.
Какое-то время идем молча, а потом Лена начинает скупо и коротко рассказывать. Рассказывать о том, как она прятала этого двойника, как таскала ему еду, как она, каждый раз уговаривает Мику поселиться с Женей, потому что Мику обязательно все разболтает, как она каждый раз записывается в патруль, чтобы уходить в лес не возбуждая подозрений.
– И что, так необходимо было его в лесу прятать?
– Я не знаю, но ведь реально его могли убить.
– Хоть раз кого-нибудь здесь убили?
Кроме меня, естественно.
– Ты знаешь, я не помню такого. Но говорят был однажды случай, что пришел один человек под видом пионера, и убивал всех в лагере, а потом в другом лагере, а потом в третьем, пока в последнем лагере пионеры не собрались и его самого не убили. И вот с тех пор лагерь и охраняем. Легенда такая, а может и правда. Нам об этом Ольга Дмитриевна на первой линейке всегда рассказывает.
Ах, Ленушка, знала бы ты правду…
– Ну, я тебе обещаю, что больше никто никого убивать не будет, и прятать моего брата-близнеца тебе не придется.
– Семен, а я ведь тебя хотела убить. На острове, или в домике. Я думала это ты его.
Как мило.
– Как мило. А еще убей Алису с Ульяной, за то, что они в засаде сидят, кибернетиков, за то, что оружие делают, вожатую, за то, что всё это придумала, Сашу, за то, что мешает тебе с ним встречаться, Мику и Женю, не знаю за что, хоть из ревности. И всех остальных, просто за компанию…
– Я делала так.
Оп-па. О сколько нам открытий чудных…
– Когда успела?
– Не бойся, – Лена смеется, грустно и несколько нервно. В первую ночь здесь мне всегда снится такой сон. Все, слово в слово, как ты сказал. А заканчивается все плохо. Он пытается меня остановить, потом убегает от меня, потом я догоняю его и убиваю. А потом я понимаю, что я наделала, собираюсь убить себя и просыпаюсь.
– Лен, сдается мне, что из всех обитателей лагеря, ты — самая большая для них опасность.
– Я знаю, – Лена кивает несколько раз.
– Ты держись. Все только от тебя и зависит.
– Я держусь, пока.
– Мы сильно отличаемся?
– Да сильно. Теперь вижу, что сильно. Ты тоже хороший, но он лучше, не обижайся.
– Я должен обижаться? - Улыбаюсь. Не впутывай меня в ваши отношения, я и так в них впутан оказался.
Давно уже стоим на крыльце спортзала, а я держусь за дверную ручку.
– Мы еще поговорим об этом?
– Да, конечно-же. Почему то с тобой у меня получается.
– Так, сама же сказала, что я хороший.
– Сказала, и повторю. Ну, до завтра.
– Пока.
Неожиданно Лена встает на цыпочки и неловко чмокает меня в щеку. «Это тебе за то, что заставил меня выговориться». И убегает.
Лежу в тренерской, смотрю в потолок и строю мысленную беседу:
– Доктор, я только что убила всех октябрят, пионеров и комсомольцев!
– Превосходно, желаете поговорить об этом?
«Психоаналитик хренов». С этой мыслью и засыпаю.

1 глава http://vn.reactor.cc/post/2732304
2 глава http://vn.reactor.cc/post/2740447
3 глава http://vn.reactor.cc/post/2744500

IV
Персуновы

 – Сем, как спина?
 – Как кисель, Рыжик. Так что зря мне Виола нагрузки ограничила, я и сам близко сейчас ни к чему тяжелому не подойду.
 Гости неспешно шли по тропинке от медпункта к спортзалу и делились впечатлениями о прошедшем дне.
 – Я за купальником заходила когда, Виола сказала что ты ностальгировать ушел.
 – Ага. Сходил на пристань; к кибернетикам зашел; к Мику в кружок; на площади с Леной посидел, парой слов перекинулся, насколько это возможно с нераскрывшейся Леной. Даже с местной мелюзгой на спортплощадке мячик по пинал, и пожалел себя за то, что я на эту мелочь пузатую раньше внимания не обращал. Но, правда, тогда я тебя бы не встретил. А потом меня Славя выловила и мы в тренерской мебель переставляли. Вас я видел, но не стал догонять.
 – А я девочек к нам вечером на чай пригласила.
 – Молодец. И я даже не спрашиваю – кого. Знаешь, Уля, с вами, Рыжими, у меня почему-то всегда были хорошие отношения. Во всех узлах. И, вот я вернулся в родной лагерь, с которого у меня все начиналось. И не пионер, а, вроде как, один из... Один из не знаю кого, из местного начальства, что-ли, явного и тайного, но вот оказалось, что девочки мне ближе, мне с ними легче, чем с вожатой, с Виолой, с Толиком.
 Ульяна долго молчала, не решаясь спросить, а Семен терпеливо ждал. И только когда Персуновы зашли в спортзал, и Ульяна, потрогав укрытую одеялом стопку матов, которая заменит им кровать на ближайшие три дня, одобрительно кивнула, разговор возобновился.
 – Это лучше для твоей спины, чем кровать с провисшей сеткой. Семк, ты только не обижайся, пожалуйста.
 – Что случилось, Рыжик?
 – Вот ты здесь сто циклов прожил, так?
 – Ну, плюс-минус, конечно, но так.
 – И девочки здесь очень хорошие, я сегодня сама убедилась. Скажи… Скажи, у тебя что-то, серьезное для тебя, с ними было? Чтобы вот, сердце болело. Или, наоборот, улетало на небо от счастья?
 А теперь настала очередь Семена держать паузу. Он поставил чайник на плитку, достал из рюкзака пару железных кружек, достал из шкафа пару стаканов для гостей, достал оттуда же литровую банку под заварку. Опять полез в рюкзак и выложил на стол бумажный пакет со стряпней Сашкиной выпечки. И только потом заговорил.
 – Уля. Я очень хочу, чтобы было. Но я не помню, вот в чем беда. Я знаю, что было, я уверен, что было, но то, что я помню, это или как черно-белые фотографии в чужом альбоме, или же сухие факты, как в протоколе, или сон, где все перемешано и невозможно его толком описать. А что чувствовал в те моменты – не могу сказать вовсе, так иногда, как проблеск, проскакивает: вот Алиса сидит на пристани, свесив ноги в воду, а я замираю от неожиданной нежности к этой хамке, а вот мы с Леной стоим, прислонившись спинами к одной и той же березе и разговариваем и мне больно от того, что я не могу до нее докричаться, вот здешняя Ульяна, с глазами по пять рублей, слушает мою страшную историю, а я удивляюсь произведенному эффекту. Алиса, Лена, Славя, Мику… Нет, Мику не здесь, не в этом лагере, или здесь? Я не помню, не могу вспомнить, от Мику даже картинки не осталось, только ощущение ее руки, и знание что, если держать Мику за руку и смотреть ей в глаза, то она успокаивается и перестает трещать как пулемет, и помню, как мы купались на острове. Ульянка? Нет. Хотя дружили крепко, и на выручку мне она всегда бросалась не задумываясь, это, наверное, у вас, у всех Ульянок, в крови. Но это еще до моего пробуждения. Зря ты об этом спросила, Рыжик. Я уже почти смирился со своим беспамятством, а теперь опять буду себе мозги наизнанку выворачивать, пытаясь вспомнить хоть что-то, хоть на один бит памяти, но стать богаче. Ну, а про те циклы, которые я уже помню, ты про них все знаешь, повторяться не буду.
 – Да знаю, Сем. Я почему спросила. Помнишь ты днем про здешнюю Лену сказал, а перед ужином еще про Славю? Я ревновать пыталась, честно. Не получилось. А сейчас, когда познакомилась с девочками здешними, и вовсе не получится. Потому что, если бы не эти девочки, ты бы не стал таким, каким ты есть, какого я люблю, понимаешь?. Ты сам не замечаешь, а в тебе есть какие-то черты от всех девочек, те, которыми они поделились с тобой, это надо просто увидеть. Ты, конечно, пропустил все, что тебе подарили, через свою личность и все изменил под себя, но они, эти черты, есть и никуда не делись, и я их вдруг увидела, что-то от Алисы, от Лены, от Мику, понимаешь? От тех девочек, которые еще не проснулись. Я не знаю Славю, но то, что я в ней успела заметить, есть и в тебе. Семка, они сделали тебя, а ты сделал нас, понимаешь?
 Очень редко Ульяну пробивало на такие откровения, очень редко она так копалась в себе и в Семке, но когда это происходило девочка-ракета, самый лучший друг и товарищ, всегда веселый и озорной антипод внешне мрачному Семену, куда-то исчезали и всплывала Ульяна серьезная, с распахнутыми глазами, которые не отпускали, с дрожащим от волнения голосом, требующая понимания больше всего. И если однажды Семен ее не поймет, то кто тогда, если не он?
 – Рыжик, думаю, мы все здесь делаем друг-друга. И раньше делали, и продолжаем делать, и ты продолжаешь, вот прямо сейчас. Но, о Славе, я что, тоже люблю подметать площадь?
 – Ты этого терпеть не можешь! Но ты ни разу не прошел мимо нашей Алисы, когда она вспоминает о своих обязанностях, чтобы ей не помочь. И порядок в спортзале, тебе не охота его поддерживать, но ты всегда за ним следишь. И октябрята, тебе же нравится с ними возиться, вот даже сегодня. Так что живи пока, Семк. Не буду я тебе сколопендру в постель подбрасывать, тем более, это и моя постель тоже.
 Ульяна прижалась к Семке, спрятав лицо на его груди.
 – Семка, я совсем не ревнивая и совсем не дура, да? Я все боялась, что за те пять циклов, за десять недель, после твоего возвращения, повзрослела физически на пять лет, а сама осталась той же четырнадцатилетней дурочкой, понимаешь? Оказывается у меня не только сиськи на полтора размера выросли, но еще и мозги.
 А Семка только прижимал Ульяну к себе, целовал в макушку и глупо улыбался.
 – Рыжик мой, все хорошо. Ты такая, какая есть и именно такая, какая мне нужна. А когда ты меняешься, то становишься нужна такая, какая становишься. Думаешь я не понял, почему ты вдруг разбираться в себе, во мне, в наших отношениях захотела? Ты сейчас боишься, что забудешь меня в следующий раз, в следующую активную фазу, или, что не нужна мне окажешься, как уснешь. Вот и пытаешься все понять и все запомнить, чтобы хоть что-то осталось. А ты не бойся, ты, когда опять проснешься, все вспомнишь. А если не вспомнишь, то я тебе напомню, обещаю. И пока ты спишь, тоже напоминать буду, каждый день, в каждом цикле. Только не вздумай впасть в детство и вернуться в свои четырнадцать лет. Иначе мне придется опять ждать, пока ты не подрастешь. Не хочу, одного раза мне хватило.
 – Да, а кто тебе спину лечить будет, пока я сплю? Будешь сюда к Виолке этой бегать, знаю тебя, ходока налево. Карий глаз-то ты от нее подцепил. Придется, наверное, мне в активной фазе оставаться.
 – Ну конечно, только я предвкушать свободу начал, как вот он, облом.
 И эта шутливая разрядка после момента откровения, продолжалась бы еще, если бы дверь в тренерскую не открылась и в комнату не заглянули.
 Алиса долго сомневалась, откликаться или нет на приглашение Ульяны-большой. Если бы компания ограничилась только двумя Ульянами, то пошла бы не задумываясь: Ульяна-большая ей нравилась, даже не смотря на недавний неловкий момент, но Семен был личностью непонятной.
 – Уля, ты пойдешь?
 – А то, Алиска. Где еще чаем напоят? А может и чего интересного расскажут.  А ты что, Семена Ульяниного стесняешься?
 – Я!? Да, есть немного. Сегодня, когда вечером встретились на площади, он так улыбнулся, как старой знакомой. И потом, пока к столовой шли, все поглядывал на нас. Поглядит – улыбнется, поглядит – улыбнется, как будто убеждался, что все у нас хорошо. Или вот это вот чувство, что мы обе его знаем. А как на него другие смотрят ты видела? У других тот же вопрос на физиономиях: «Где мы его видели?», – даже у вожатой. Хотя Ольга здесь же в детстве отдыхала и должна его знать, раз они ровесники.
 – Вот и спросишь его сама. Ну, пойдешь?
 Пошла конечно. И люди интересные, и чтобы самой себе, Семену и Ульяне-большой доказать, что никого не стесняется. Подумала еще, не взять ли гитару, но решила не брать, все-таки не настолько еще сложившиеся отношения с гостями, чтобы им что-то показать захотелось. А пока шла, все думала – какой же вопрос гостям задать и не опозориться, как два часа назад с Ульяной. Ведь хотелось же спросить о многом, но вдруг, когда уже Ульяна-большая не просто разрешила, а даже сама попросила задавать вопросы – как будто стыдно стало спрашивать, и язык не повернулся. И надо на этот раз пересилить себя и спросить.
 Ульянка отстала, сказала, что переоденется и догонит, но не догнала. Поэтому пришлось толкать дверь самой, опять непонятно чему волнуясь.
 – Здравствуйте.
 – Заходи, Алиса. Ты одна?
 – Нет, она не одна!
 Ульянка, все-таки догнавшая Алису, протиснулась мимо нее в тренерскую и по хозяйски огляделась.
 – А здесь неплохо. Надо будет у вожатой ключ свистнуть. Или, может попроситься в физруки? Женька в библиотеке, Мику у себя, а я здесь буду.
 Почему-то гости лагеря переглянулись при этих словах, Ульяна-большая непонятно хмыкнула, а Семен тихо пробурчал что-то, опять про сходимость.
 – Девочки, чтобы не было вопросов, почему мы вас пригласили – не почему. Сёмка молчит, но ему было важно убедиться, что все здесь в порядке. А еще у него комплекс вины перед вами. И не морщись, Сём, так оно и есть, сам же меня врать отучил. Поэтому пейте чай, а Сёмка вам сейчас сказку расскажет. Или нет, лучше я расскажу. У него сказки красивые получаются, он очень умный и умеет их сочинять и рассказывать, он вообще умнее нас всех, может быть, кроме Виолы и Шурика, но расскажу сказку я. Сёмка, не дергайся, так надо.

Продолжение

1 глава http://vn.reactor.cc/post/2310619
2 глава http://vn.reactor.cc/post/2336203
3 глава http://vn.reactor.cc/post/2344710
4 глава, часть 1 http://vn.reactor.cc/post/2360187
4 глава, часть 2 http://vn.reactor.cc/post/2363608
4 глава, часть 3 http://vn.reactor.cc/post/2367158
5 глава http://vn.reactor.cc/post/2381587
6 глава http://vn.reactor.cc/post/2397063
7 глава http://vn.reactor.cc/post/2425682
8 глава http://vn.reactor.cc/post/2452127


IX
Территория

Обед. В этом лагере мне-разумному осталось три обеда, не считая сегодняшнего, но в столовой об этом не знают и поэтому кормят тем-же, чем и всех остальных, да и пионеры без очереди не пропускают. Все-таки очень занятный лагерь. Единственный лагерь, из тех, в которых я был, где персонал стоит с пионерами в общей очереди. Подтверждая это мне в хвост пристраивается вожатая.
– Семен, ты не видел Шурика?
А как догадалась, что видел? И вообще, я тут причем, Второй же есть? Что-ж мне, до тепловой смерти Вселенной Шурика искать? Хотя это так – не вопль отчаяния, а просто мысленное бурчание.
– А как догадалась, что видел?
– Семен, я серьезно.
– Так и я серьезно, полчаса назад мы пересеклись у клубов. Я сюда, а он туда.
– Ох, ну хорошо, а где-же он был? Ты не знаешь?
Помню я договоренность с Шуриком, помню.
– Да не получалось у него что-то, он пошел проветриться, задумался на ходу и выпал из реальности, гений ведь, сама знаешь. Хорошо – далеко не ушел, но все равно, пока очнулся, пока сориентировался, пока назад вернулся.
А еще у меня появилась мысль. Мысль про завтрашний поход, раз уж мне не отвертеться.
– Ольга, у меня есть идея.
От окошка раздачи мы уже отошли, и сидим вдвоем, друг напротив друга.
– Так. Сразу говорю, еще одно мое купание ты не переживешь!
– Да я вообще-то о походе.
– Семен. Я уже заранее боюсь твоих фантазий… Заведешь мне детей в подземелье.
– Ну, не в подземелье, но место поменять хочу. Да и, тебе-же понравилось купание, сознайся хоть себе.
А я что? Ну, во-первых, так оно веселее. А, во-вторых, сейчас пришло в голову, что я могу сделать что-то такое, что пионеры запомнят, не смотря на перезагрузку перед очередным циклом. Пусть на уровне эмоций, ощущений и мышечной памяти, но запомнят. А есть еще, в-третьих, и, наверное, даже, в-четвертых, но это личное. В общем, поступаю по отношению к Ольге некрасиво, примерно как поступил с Ульяной в прошлом цикле, когда мне понадобилось попасть вечером в библиотеку. Зная слабые места вожатой вывожу ее на эмоции и добиваюсь того, что включается Оля. Не надолго. Только, чтобы успеть подмигнуть мне, показать кулак и разрешающе кивнуть головой, но мне жаль. Я жалею о двух вещах: вот об этом использованном мной приеме, и о том, что Олю я больше не увижу – это как прощание с ней было.
Выхожу на крыльцо, подождать Алису с Ульяной и хватаюсь за голову. Черт! Это же сотню оболтусов нужно провести по лесу, чтоб не потерялись, разместить на берегу и проследить чтоб не утонули, ночью следить, чтобы мальчики с девочками по кустам не уединялись, и, еще вопрос, единственная ли в лагере бутылка водки?… Потому что, сколько циклов живу и, кажется, наизусть все выучил, а сигареты тут впервые увидел. Ох, доктор, дайте мне таблеточек, я бациллу ответственности подхватил.
Наконец выходят рыжие.
– Нас ждешь? Опять в авантюру втягиваешь?
– А почему сразу в авантюру?
– А потому что вы с вожатой так друг на друга сейчас орали, что ясно было – ты задумал что-то, а она сопротивляется.
– Алиса, а вы против? А то я вон – Катьку с Викой привлеку.
– Я тебе привлеку! Колись давай.
– Ну тогда идем ко мне.
В тренерской я достаю из шкафа свернутый в трубочку план лагеря и окрестностей, тот, с периметром отмеченным синим карандашом, который мы с Ульяной украли из административного корпуса. Это настоящий план: в масштабе, с координатной сеткой, с легендой, со всеми тропинками и лесными озерами, не чета тому, который висит на информационном стенде. Знал бы я об этом плане циклов эдак пятьдесят-семьдесят назад…
– Ульяна, теперь то видишь? – спрашиваю, а сам веду пальцем по синей линии.
– Вижу? Да! Теперь вижу!
Вот и еще один способ отличать проснувшихся пионеров.
Сажусь на кровать, девкам киваю справа-слева от себя, разворачиваю план на коленях.
От «Совенка» к старому лагерю идет, в общем-то, широкая, хоть и заросшая тропа. Но на поляне старого лагеря она не кончается, а, загибаясь к югу, выходит на берег реки почти у самого периметра. Обвожу пальцем это место.
– Вот сюда мы и пойдем в поход. И мне нужна ваша помощь.
Я специально самоустраняюсь и смотрю, как они справятся. Программа стандартная, но не стандартное место: выйдем завтра после ужина, вечер просидим за разговорами у костра, встретим закат и, часам к одиннадцати, вернемся в лагерь.
Амазонки водят пальцами по плану, прикидывают расстояние, время, сколько и чего нужно брать.
– Но придется пасти, чтоб не потерялся никто по дороге, особенно мелкие. А пастухов: я, вожатая, вы – девочки и Сашка, ну, футболистов еще можно Сереге-зайцу поручить, и всё. И командовать вам, а я так, на подхвате буду.
– Семен, скажи, ты все-таки сбежать решил? Дела передаешь? Ведь не просто так ты на нас сейчас все сваливаешь.
– Не то, чтобы сбежать. Подожди до костра, Уля – все расскажу.
И две пары глаз, голубые и янтарные, смотрят внимательно. А мне пора идти уже к бабуле – помириться с ней.
– Ну смотри. Будем ждать. Ладно, иди, мирись со своей поварихой, на волейболе увидимся.
Вот действительно, как и говорила Ульяна, скорость распространения сплетен в лагере превосходит скорость света. Никому о содержании разговора с Глафирой Денисовной не говорил, но все уже знают – поссорились.
Иду в столовую медленно – идти в столовую тяжело. И день замечательный, хотя бы уже тем, что по подземельям лазить не надо и других дел полно – тот же домик у пироманьяков проверить и с доктором потолковать, да и сходить – проверить тропу до предполагаемого места костра не мешало бы. В общем-то Лена вчера была права, все уже давно быльем поросло, проблема потеряла свою актуальность и отставлена в сторону, как несущественная, и можно просто махнуть рукой и оставить все, как есть. А то несерьезно получается: утром ругался, а сейчас уже объявляю, что претензий, собственно, и нет никаких. Вот как так? Виновата бабуля, а стыдно мне. Госсподя, ну как-же так? И как будто это я у нее прощения просить иду.
Дверь в каморку бабы Глаши чуть приоткрыта. Стучусь и чуть не падаю с крыльца, сбитый с ног Сашкой. Ляксандра проносится мимо, но отбежав на десяток метров оглядывается – кого она там чуть не растоптала, видит меня, быстро-быстро отворачивается и убегает окончательно. Мне не нравится, как она выглядит: как пыльным мешком ударенная, как человек у которого только что отняли что-то самое дорогое, как… как… Что там говорят: «Человек, возьми все, что пожелаешь, но заплати за это настоящую цену?» Не знаю, что там она пожелала, но настоящую цену сейчас, судя по ее виду, Сашка явно заплатила. Пару секунд выбираю, но нет – баба Глаша подождет, а Сашка дороже, разворачиваюсь спиной к двери и бегу догонять Александру. Все тот же язык леса, тянущийся от забора, между библиотекой и бадминтонной площадкой и упирающийся в столовую. Не очень большой, но если захотеть – спрятаться можно. Можно спрятаться, так что не найдут, но только двоим: рыжей, с голубыми глазами, либо зеленоглазой, у которой волосы с фиолетовым отливом, и то, я бы, пожалуй, взялся их поискать. А Саша, Саша – вот она, чуть отошла с тропинки, спряталась за сосну, чтоб ее видно не было, и сидит, обняв колени, прислонившись спиной к той же сосне. Не плачет, нет – не тот характер, но сидит уйдя куда-то далеко вглубь себя. Маленькая, худенькая, почти прозрачная – земля сквозь нее просвечивает. А ведь земля и вправду просвечивает, дематериализация? Я, проходя мимо, задерживаю свою руку на ее левом плече и слегка пожимаю. Плечо, как поролоновое ощущается, но чувствую пальцами, как оно постепенно твердеет.
– Сашка, останься.
Но понимаю уже, что остается, на меня глянула, но решила, что мне можно и опять в себя ушла.
Саша, надеюсь, скажет, что с ней приключилось, или даст понять, что все в порядке. Но вот бабуля, Глафира Денисовна эта, кажется заслуживает отдельного решения, пока я еще способен эти решения принимать. Не знаю, что она там Саше сказала, но оставлять у себя за спиной эту бабушку я не хочу. В общем так: даю Сашке полчаса, нет – сорок пять минут, и если ничего не добьюсь, то пойду разбираться с поварихой. Выбираю место почище, отворачиваюсь, чтобы не смущать прямым взглядом ребенка, откидываюсь на спину, закинув руки за голову, и смотрю сквозь кроны деревьев на облака. Высоко в небе ползут тюки с ватой, в памяти откуда-то всплывает слово «альтокумулюс». Перевожу взгляд ближе – поползень, оправдывая свое имя, ползает по стволу попеременно то вверх головой, то вниз. Взгляд еще на один уровень ближе – гроздья калины, еще зеленые. Еще ближе – красно-черный жук деловито лезет вверх по травинке по своим жучиным надобностям. Со спортплощадки слышны голоса и удары по мячу, кто-то из среднего отряда тоже балуется волейболом. Сейчас встану, еще раз легонько пожму Саше плечо, скажу ей, что она не одна и пойду воспитывать засекреченное мировое светило, возможно даже ремнем. Видимо, вот так и подкрадывается маразм, ведь мировому светилу девяносто четыре года, хотя и выглядит лет на семьдесят, максимум.
– Как же так? – прерывает молчанье Саша. Ведь я же живая. Семен, скажи, я же живая? Я хожу, я дышу, я сплю, я мечтаю. Я думаю и чувствую, наконец. И вы все здесь со мной… рядом со мной. Вот скажи, ты же пришел сюда, ко мне, сейчас. Почему?
Я молчу, а Сашка требовательно смотрит.
– Отвечай!
– Я увидел, что тебе плохо. Была бы ты посторонней, наверное, прошел бы мимо. Но ты – нет. Хотя, прогнала бы сейчас – ушел бы, может быть, а может и нет – мне не все равно, что с тобой происходит. Но ты не прогнала, поэтому я остался.
– Да. Хотя ты на меня и смотришь как на ребенка, а не как на девушку, ты даже в Ульяне больше девушку видишь, а ведь она младше меня. Но ты мой друг и прибежал за мной сюда. Значит ты меня видишь, меня – живого человека. Не думай, мне ничего от тебя не надо, но то, что есть – я очень ценю. И вдруг он мне говорит, что я – автомат, который запрограммирован считать себя живым человеком. Я ведь сначала подумала, что он – это ты.
Нет, в какой-то мере, он это действительно я, но мне остается только скрипнуть зубами – это существо уже добралось до моих друзей. Правда, есть и хорошая новость – бабуля частично реабилитирована.
– Саша, чье мнение для тебя важно? Близких людей или злобного сумасшедшего, который, к тому-же, нематериален.
– Ты его знаешь? Меня очень больно ранил этот твой сумасшедший.
– Он не мой. Был бы мой, его бы здесь не было. Как он выглядел? Похож на меня, но лица не разглядеть?
– Ну да. И голос твой. Только у тебя интонации другие, ты с людьми часто, как с маленькими детьми, которые потерялись, разговариваешь, даже с вожатой. Не кричишь никогда, даже когда что-то плохое, вон, как с пожаром этим. Ты же на Сережу с Васей не кричал, а сочувствовал им, что-ли. Что вот теперь им придется домик ремонтировать, а могли бы в футбол играть. Вот и с остальными – ты, когда говоришь, у тебя какое-то сочувствие и желание помочь в голосе проскакивает. А этот… Мне после того разговора так плохо стало и все безразлично, как-то. Захотелось, чтобы меня просто не было. Нет, не хочу рассказывать – вдруг разревусь.
– А сейчас?
– Сейчас тоже плохо, но терпимо. Это пройдет.
– Точно пройдет? На будущее, и сама не разговаривай с ним и ему не отвечай. Сделать он тебе ничего не сможет, кроме как словом, так что просто проходи мимо. И Мику передай, к ней он тоже может придти.
Да, большинство наших встреч с Пионером так и происходили, многослойные фразы с ядом внутри, с его стороны и игнор – с моей. Это, кажется, единственный способ взбесить Пионера по настоящему.
Смотрю на Сашку, действительно, плохо ей, но, все-таки, удивительно крепкая психика у девочки. Двадцать минут назад сидела и готовилась исчезнуть, потерянно смотрела в одну точку, а сейчас уже можно отпускать без опасений. Переживает еще, но уже ясно, что справилась.
– …а почему ты говоришь, что он не материальный? Как привидение, да? Как же он тогда дверь открыл?
– А вот так. Двери открывает, может сесть рядом на диван и диван продавится, может что-то в руки взять и тебе передать, а попробуй его потрогать – только кожу покалывает и рука внутрь него проваливается. Именно поэтому у него еще все зубы целы. Я когда-то попробовал, а он только смеялся.
– Спасибо.
– За что?
– За то, что когда-то попробовал, за то, что одну сейчас не оставил, да много за что.
– Сашка, ты меня смущаешь. Пойдем уже, а? Хватит тут уединяться в кустах.
– Пойдем. Только… ты мне потом еще расскажешь? Я, конечно, тебе и вчера не поверила, и сейчас не верю. Но интересно.
– Сказки, значит, любишь? А ведь большая девочка уже, целых семнадцать годиков. Расскажу.
Мы уже идем по тропинке, возвращаясь к столовой, а у самой границы леса Саша останавливает меня и стряхивает приставшую хвою с моей спины. На секунду ее рука замирает и отряхивание превращается в короткую ласку, а потом она хлопает меня между лопаток, совсем по Алисиному.
– Все, теперь иди к своей поварихе. Нет постой, Катя с Викой на наш волейбол просятся. Можно им?
Пожимаю плечами и киваю, можно наверное, как остальные решат.
– Приводи, но это как остальные решат. Волейбол вечером, это же у нас так – приятное времяпрепровождение. Я там не начальник.
Баба Глаша у себя, сидит за столом, что-то записывает в своей тетради, смотрит на меня поверх очков, потом пододвигает ко мне чайничек с заваркой, пододвигает ко мне сахарницу. Пахнет, кстати лекарствами. Корвалол?
– Пришел-таки. Чашка в серванте, чайник с кипятком на тумбочке. Что скажешь хорошего, физрук?
– Баба Глаша, мне тоже приятно тебя видеть. Мой двойник тут появлялся, Сашку напугал, а я за тебя обеспокоился.
– Не беспокойся. Пока ты его сюда не впустил он только пугать и может.
– Я, а как же Второй? Это же его лагерь.
– Каппа… Ну, вес личности, что-ли, если упрощенно, у тебя выше, а появился ты тут одновременно с ним. Твой Второй только потому тут держится, что вы с ним не пересекаетесь и ты его сюда принял.
Наливаю себе чай, сажусь напротив и потихоньку, мелкими глотками, отпиваю. Оглядываю комнату и замечаю бутылек на подоконнике. Да, корвалол.
– Баба Глаша, ты как к собакам относишься? Ну, или к кошкам, если они тебе ближе.
А вот вопрос про кошек бабулю заинтересовал. Кстати, домашних животных здесь нет, ни одного кота, ни одной собаки при столовой или при складе.
– Это ты к чему про кошек спросил? Видел чтоль?
– Ни одной. Я про тебя спросил, а не про кошек.
Представил себе картину – бабуля, втайне от всех, прикармливает на чердаке столовой кота. Нет, десятка три котов. Приносит к ним по вечерам кастрюлю с украденным у пионеров мясом… О нет, вспомнил свой сценарий ужастика из предыдущего цикла. Кастрюлю с мясом «активированного организма», а коты обступают ее вокруг, орут и дрожат от возбуждения и предвкушения. И реклама: «Пионерискас. Активированный организм для ваших питомцев! Только лучшее, только молодость!» Кстати, интересно, как живность в режиме жизни по циклам себя чувствует?
А баба Глаша, оказывается, отвечает на вопрос
– Была у нас овчарка когда-то. Дик. Двенадцать лет прожил. Больше не стали заводить – тяжело было, когда он уходил.
Замолчала и ждет моей реплики, а я формулировку в голове потерял, а надо, ведь не для поддержки разговора я про кошек спросил. Ладно, попробую по новой, пусть и коряво.
– Вот есть люди, которые собак любят больше чем окружающих. И я их понимаю. Животные – они честные, они любят тебя такого, какой ты есть, они не предают… Любой собаколюб продолжит. Ну, или кошколюб. Я к чему – перед животными, перед ними выбор никогда не стоит: любить или нет, предать или нет, быть или не быть. Животным проще – у них рефлексы. А людям, тем выбирать приходится, между плохим и хорошим. Знать бы еще, где плохо, а где хорошо. Что ни человек – то Гамлет. Вы вот тоже двадцать лет назад выбор делали. И до того, я уверен, и после. И цикл назад. И выбираем всю жизнь. Тем вы люди… Нет, тем мы люди и ценны: за неправильный выбор нас, как правило, не наказывают, за правильный – не награждают, но, вот такой свободный выбор другого человека – насколько он ценнее собачьего. Это я вчера начал понимать, когда Алису из горящего домика выдергивал, а потом утром, когда Шурик… а, неважно. А сейчас окончательно понял, когда рядом с перепуганной и потерянной Сашкой в лесу сидел.
Бабуля вскидывается, но я успокаивающе машу ей рукой. Всё хорошо, мол. Сую нос в чашку и обнаруживаю, что чай закончился. Мне предлагают еще чашку, но я отказываюсь.
– Я ухожу, баба Глаша. Последний цикл. Я, просто, не хочу, чтобы за моей спиной какая-то незакрытая дверь оставалась. Что вы, руководство проекта, там решили, относительно нас, двадцать лет назад, то решили. Плевать, может оно и к лучшему, может, иначе, здесь был бы не я, или я, но не такой. Но если что с Сашкой случится – я найду в себе силы проснуться, имей в виду. Кстати, остальных моих девок это тоже касается. Я не угрожаю, пойми меня. Мне просто придется вмешаться.
– Не хорохорься Семен. Ничего ты не сможешь, в ближайшую сотню циклов. Но за твоей компанией я присмотрю. По крайней мере от людей они не пострадают, пока я еще здесь командую. От людей в широком смысле. И за блондинку свою не беспокойся, сознание надо переписывать, когда организм только-только в приемной камере оказался и еще ни разу свет не увидел. И то, вероятность успеха чуть больше половины. А как глаза открыл – все, в лучшем случае два набора разных воспоминаний, вон, как у… Не важно у кого, или-же, как вариант, классическое раздвоение личности.
– А про два набора чужих воспоминаний, можно подробнее?
– А что подробнее? Примеров захотел, так на себя в зеркало посмотри. Откуда ты знаешь, что меня студенты бабой Глашей звали, хотя школу закончил, по твоим словам, когда переходной шлюз пять лет, как закрыли и я уже здесь в «эмиграции» эти пять лет жила. Причем твои-то дополнительные воспоминания, это просто перекрестные помехи. Но вспомни свой шок при попадании в лагерь, и знай, что это еще цветочки.
Посидели с бабулей еще побеседовали, а на прощание она сказала.
– Не думай, что я хочу оправдаться, но поверь – двадцать лет назад были еще причины вас за побочный эффект и неудачу эксперимента выдать.
А я только махнул рукой и пошел смотреть, как там погорельцы справляются.
А справляются погорельцы хорошо: домик, можно сказать, готов к заселению, только стекла остались. Вся мебель: кровати – две штуки, шкаф платяной – одна штука, тумбочки прикроватные – две штуки, стол – одна штука, стулья – две штуки стоят перед входом. Заяц-Сережа с Васькой оттирают копоть с наружной стены, Сыроежкин обещал после ужина стекла вставить, внутри – обои поклеены и Оксана с Гришкой пол домывают.
– Алиса или вожатая видели?
– Алиса видела, сказала, чтоб позвали, когда все сделаем.
– Ну имейте в виду, Алиса злая на вас – юбку-то порвала.
– Нет, уже не злая, уже только делает вид.
Еще лучше. Еще одной заботой меньше.
– Так что вы там сожгли, Вась, какой волшебный порошок?
– Мы селитру с сахаром сплавляли, на топливо ракетное.
– А рецепт откуда?
А рецепт оказался из библиотеки. Книжка там, оказывается, есть по ракетомоделизму, переводная польская.
– Вы, конечно, умные. Но хоть с теми же кибернетиками в следующий раз советуйтесь. И химичьте не в домике, а на воздухе.
Думаю, что бы еще сказать и вспоминаю фрекен Бок.
– Боже, какая это мука – воспитывать!
Пироманьяки оценили, фыркнули все четверо. Вспоминаю – что еще на сегодня и понимаю, что всё. Сегодняшнюю программу я выполнил – можно развлекаться. Сейчас дойду до клубов, спрошу у Электроника лично про помощь и пойду к себе, переоденусь к волейболу.
По дороге, на площади, вижу Алису, злющую, с метлой в руках. В кои-то веки вспомнила про обязанности, или, что больше похоже на правду, ей напомнили.
– Привет рыжая, летать учишься?
Рыжая только грозит мне метлой и беззвучно шевелит губами.
– А я ведь помочь хотел. Подтолкнуть в небо, так сказать.
– Смейся-смейся. Смешно ему.
– Алис, я сейчас до кибернетиков дойду и вернусь помогать, не заканчивай без меня.
Это я ей уже на выходе с площади кричу, а Алиса только машет рукой. То ли «хорошо, я поняла», то ли «без тебя разберусь». На обратном пути гляну что и как.
В кружке у кибернетиков без робота несколько пустовато. Сыроежкин, как раз, режет стекло, напевая: «Полюби ты Женя, Электроника, пока его током не убило...». Все приборы со стола убраны на пол, на верстак, на подоконники. На столе лист стекла, а вокруг ходит Сыроежкин, с деревянной линейкой и алмазом, два стекла уже вырезано, осталось последнее. Шурик сидит тут-же и безучастно взирает на компаньона.
– Привет, помощь нужна?
– Да тут помогать то. А вставить – твои помогут, пусть работают, поджигатели.
– Я им сказал, что если в следующий раз чего строить надумают – пусть с вами советуются.
– Ну, пусть советуются, за совет денег не берем.
Пока так разговариваем и последнее стекло со щелчком отделяется от большого листа, точно по линии реза. Сыроежкин, надев кожаные перчатки и широко раскинув руки, берет остаток листа и просит.
– Семен, дверь в кладовку открой и там помоги мне со стеклом развернуться. А то одному тяжело.
Я срываюсь с места, открываю перед Электроником дверь в кладовку, пропускаю его вперед, потом захожу сам. В кладовке мы вдвоем осторожно задвигаем стекло за шкаф.
– Слыхал что Шурик с роботом учудил? – Вполголоса спрашивает Электроник.
– А что учудил?
– Да сбежал от него робот. Вынес, говорит, на улицу, хотел ходовые испытания провести. Включил, а тот, может сигнал какой по радио поймал, как вчесал на полной скорости, и ворота, как назло, приоткрыты были. Говорит, догнать пытался, потому сам и потерялся в лесу. Но робот сорок километров в час бегает, разве догонишь. Так что, в поход пойдем – смотри, может где в овраге или в кустах увидишь, так сразу дай нам знать. И, не говори с Шуриком о роботе. Видишь – сидит потерянный, переживает.
Выходим из кладовки, я помогаю Электронику упаковать вырезанные стекла в старое одеяло, он берет с собой эти стекла, инструмент и отправляется к погорельцам, а я иду на площадь, спасать Алису. Или, может, учить летать на метле, этому, правда, она сама кого хочешь научит.
Как-то незаметно я стал относиться к этому лагерю как к своему, действительно, дому. Вот и сейчас поймал себя на мысли о том, что иду подметать площадь не только ради красивой девушки, не только ради хорошего человека, а еще и чтоб в моем доме порядок был. Ну, при всей своей нелюбви к порядку, половину площади Алиса уже подмела, не как Славя, конечно, но видно, что площадь метеная.
– Пришел, все-таки.
– Ну, поиздеваться над ближним, это святое. Давай метлу и можешь начинать.
– Что начинать?
– Ну издеваться же.
– Да не хочу я над тобой издеваться, настроения нет.
Пока подметаем я предупреждаю о визите Пионера и рассказываю о перепуганной Сашке. Потом разговор переходит на волейбол, на Катю с Викой, на футболистов-погорельцев.
– Электроник пошел стекла вставлять, так что, после ужина можешь принимать работу. Хотя у тебя есть выбор.
– Это какой?
– Ну, я пойду, до места завтрашнего костра пройдусь, тропу посмотрю. Как раз до темноты успеем туда-обратно. Хочу вас двоих пригласить, за компанию.
– За компанию, говоришь. Все такое вкусное, ты знаешь. Хочется и над погорельцами поиздеваться, и с тобой погулять… А, пусть над ними Ольга издевается, я в нее верю!
– Очень хорошо, Алиса, что ты в меня веришь, но нельзя ли повежливее. Я же все-таки вожатая и не самая плохая. А то разбаловал вас Семен.
Бедная Алиса от неожиданности аж приседает. Да, умеет вожатая подкрадываться, одна из немногих неразгаданных мной ее способностей. Вот же, минимум двадцать шагов асфальта до ближайших кустов, а Ольги только-что не было, а вот она уже есть. К счастью, не так часто она этим своим навыком пользуется, а то каждой тени, каждого шороха бы пионеры шарахались. Я демонстративно смотрю на Ольгу, смотрю на асфальт у ней под ногами, смотрю на небо и бормочу под нос себе: «С Генды, что-ли, спрыгнула?»
– Семен, ты мешаешь педагогическому процессу! – Алиса уже пришла в себя. Слушаю вас, Ольга Дмитриевна.
А Дмитриевне сказать-то особо и нечего. Она обводит взглядом площадь, чуть кривится, видя кое-где полосы пыли на асфальте, но, в конце-концов, отпускает Алису взмахом руки.
– Семен, я о походе завтрашнем хочу с тобой поговорить еще раз. Ты уверен, что нужно туда пионеров вести? Может, на старое место?
– Ольга, вот, после ужина мы с девочками сходим и посмотрим. Если хоть малейшее сомнение будет – пойдем на старое.
И вот мы втроем: Алиса, Ульяна и я идем в сторону старого лагеря. У меня в руках топор, у Ульяны – мачете, ну, на самом деле, здоровенный ножик с кухни, у Алисы – лопата, вдруг придется спуск к воде подровнять, ступеньки там сделать. На лопате, кстати, Ольга настаивала, а я поддержал. Вид, конечно, потешный, Алиса стеснялась, поэтому по территории лагеря лопату пришлось нести мне.
Тропа до старого лагеря настолько утоптана, что просто не верится ни в призрак вожатой, ни в призраки пионеров. Кажется, что ежедневно по ней ходят пионеры: отрядами, звеньями и по одиночке. Видимо в поисках этих самых призраков. Показываю на едва заметную боковую тропку к провалу.
– Помните?
– Конечно Сёмка, сегодня же дата. Ровно цикл назад ты в бомбоубежище надругался над невинными пионерками.
– Язва.
– Сам дурак. Но любим мы тебя не только за это.
Идем дальше, и вот перед нами поляна старого лагеря. Девчонки просятся заглянуть на чердак. Ну и я с ними, за компанию. Как ни странно, но матрас на месте, одеяло с подушкой тоже. Веночек на подоконнике высох и скукожился. Смотрю на него с грустной улыбкой и перехватываю такой же взгляд Алисы. Киваем друг-дружке.
– А вы знали, что Лена Второго прячет здесь недалеко, у озерка? Пятнадцать минут ходьбы днем?
– Скажем так, догадывались. А вот ради чего, спрашивается, вся эта война? Неплохой парень оказался. Смурной какой-то, но не вредный.
– Думается мне, не его вы караулили, а других. Только, как с испорченным телефоном все получилось. Не в лотерею, а в карты и не выиграл, а проиграл.
– Сём, ты опять нам эту стрелу поминаешь?
Ох, простите девки, я не себя имел в виду.
– Простите девочки, я не хотел вас обидеть, я не наше с вами знакомство имел в виду. Я о некоторых двойниках моих. Тех, что друзей обижают. Настолько, что Сашка едва не исчезла.
Спускаемся по рассыпающейся лесенке и опять выходим на поляну. Трава Ульянке минимум по грудь, а кое где и выше. Я оглядываюсь и, наконец, вижу на юго-юго-западном краю поляны характерный V-образный прогал.
– Пионерки, нам туда.
Отдаю Алисе топор, сам забираю у нее лопату, мы строимся клином и врубаемся в заросли травы, а кое-где и маленьких березок. Через полчаса размахивания руками мы потные стоим у начала просеки, над нами вьется туча насекомых, а позади нас, до заброшенного корпуса тянется свежепроложенная тропа.
– Ну вот, завтра наше стадо пройдет и совсем хорошо будет.
Смешанный лес, с этой стороны старого лагеря, сменяется корабельными соснами, к реке ведет не тропа, а настоящая дорожка мощеная плитами, обсаженная барбарисом и шиповником. Почти прямая, только загибается так, что последний участок смотрит точно на юг. Конечно, за прошедшие годы почти все благоустройство потерялось. Трава проросла сквозь стыки плит и сквозь трещины в них, кусты никто не стрижет и не пересаживает, поэтому разрослись они совершенно безобразно, но все равно, следы цивилизации еще видны. Даже несколько фонарных столбов уцелело. По плитам, даже заросшим, идти легко и уже через десять минут дорожка заканчивается квадратной поляной, с трех сторон ограниченной кустарником, бывшим когда-то живой изгородью, а с четвертой – речным обрывом.
Когда-то давно река спрямило свое русло так, что «Совенок» оказался на берегу протоки. Теплой, не глубокой и не широкой протоки, ограниченной, как я всегда думал, от основного русла двумя островами. Когда-нибудь эта протока обмелеет, окончательно обособится от основного русла реки и превратится в озеро-старицу, озеро зарастет камышом, а потом заилится и, через стадию болота, станет простой ложбиной. Так и будет, я ошибался только в одном. То, что я принимал за противоположный берег оказалось еще одним островом из-за которого вырывается еще один речной рукав, уж никак не меньше, чем тот, что отделен от «Совенка» островами Ближним и Длинным. Впечатляет, не знаю, какая великая река послужила прообразом, но впечатляет. Противоположного берега, настоящего противоположного берега почти не видно – настолько он далеко, остров, я сразу назвал его остров Дальний, весь зарос лесом, он имеет в длину несколько километров, слега изогнут и обращен выпуклостью к лагерю. И все три потока воды сливаются, прямо напротив нас, и бьют в обрыв метрах в пятистах правее. Вид с обрыва просто фантастический: Солнце, светит откуда то из-за спины и подсвечивает и оба маленьких острова, и макушку Генды, и два основных речных рукава и такой далекий противоположный берег. На острове Дальнем что-то блестит, без бинокля не разглядеть, но, кажется, там, на острове, есть еще одно маленькое озерцо. Коршун парит где-то внизу метрах в трех у нас под ногами, из норок в обрыве вылетают и возвращаются назад стрижи, издавая характерные визгливые звуки. Просто, ради одной этой картины стоило сюда идти. Фотоаппарата нет, жаль.
– Мне хочется взлететь.
– Не тебе одному.
– И не вам двоим.
Оглядываю поляну. Да, вот, вдоль обрыва несколько утонувших в траве парковых скамеек, вот упавшие качели, а вот столбики, отмечающие край обрыва. Осторожно подхожу к самому краю, остатки лестницы ссыпались вниз и лежат на замусоренном плавником пляже аккуратной кучкой.
– Какая же красота! Сём, мы же не будем так сразу возвращаться?
Мы то не будем, но вот пионеров я сюда не поведу, хотя…
– Алис, сможешь завтра до обеда сюда прийти с парнями из среднего отряда, площадку подготовить? Нужно будет дров насобирать и напилить, костровище соорудить и по тем столбикам веревки натянуть.
– Сделаем.
– Ну, тогда, давайте присядем.
Мы разводим небольшой костерок и сидим, болтая ни о чем, и обо все на свете, глядя, как темнеет небо и восходит Луна.

Мы уходим налегке, мол туда-обратно,
Возвращаемся не те, что ушли когда-то.

– Девочки, обещайте мне одну вещь. Что не уснете снова, когда я уйду. Мир, даже в этом искалеченном варианте, слишком хорош, чтобы от него отказываться.
Девочки понимают меня без пояснений и Алиса, которая, в общем-то, в курсе, и Ульяна, которая, теоретически, ни о чем не знает.
– В субботу?
– Да, уеду с вами. А вернусь уже другим. Бабуля говорит, что циклов на сто, минимум, так что вы имеете все шансы меня дождаться. А можете попробовать меня разбудить, только я не знаю, как.
– Сём, мы тебе говорили, что ты гад?
– Неоднократно.
– Лена знает?
– Что я гад? Подозревает. А то, что мне три дня осталось – знает. Бабуля еще знает, а остальные – те просто не поймут.
Девки подлазят и прижимаются ко мне с боков – прощаются. Мы еще три дня вместе, но прощаемся сейчас. Сидим, уже молча, пока не темнеет окончательно и костер не прогорает. Я откатываю лопатой головешки к обрыву и отправляю их вниз, потом забрасываю остатки костра землей.
– Ну что, пошли?
Луна поднялась и в фонаре нет необходимости. Десять минут до старого лагеря, пять минут по поляне, и еще двадцать минут от старого лагеря, и мы в «Совенке». У домика амазонок прощаюсь с ними.
– Семка, с тебя прощальный банкет.
– Уля, я тебя обожаю.
Кажется в тоску и безысходность я девок не вогнал. Значит, основная моя задача на ближайшие три дня, это закрепить. На том и расходимся.
На лавочке Лена. Не одна, поэтому не подхожу к ней, а только улыбаюсь и шутливо отдаю честь двумя пальцами. Лена улыбается в ответ, а кавалер кивает.
Завтра у нас по графику заплыв за земляникой и вечером поход. Быть по сему и, до свидания, среда.

Анабасис

Окончание первой части.
Глава 1 http://vn.reactor.cc/post/2062463
Глава 2 http://joyreactor.cc/post/2074551
Глава 3 http://vn.reactor.cc/post/2121739
Глава 4 http://vn.reactor.cc/post/2146027
Глава 5 http://vn.reactor.cc/post/2165923
Глава 6 http://vn.reactor.cc/post/2193107
Глава 7 http://vn.reactor.cc/post/2231480

VIII
Штрих-пунктир

Снится какой то кошмар, переходящий в комедию. Снится, что гоняюсь за Леной по шахте, а в руках у меня букет сирени. Наконец мне удается загнать Лену в тупик, она поворачивается ко мне лицом, узнает меня, радостно улыбается и протягивает ко мне обе руки, а с ее пальцев капает кровь. Я, в страхе от увиденного, роняю букет на землю, букет неожиданно брякает, я опускаю глаза и вижу, что вместо букета под ногами лежит окровавленный нож. Смотрю на Лену, а это уже не Лена а Саша, она жалобно смотрит на меня, и, как и Лена протягивает ко мне руки и говорит: «Я сварила варенье, попробуй, оно очень вкусное!». Я беру ее руки в свои подношу к своему лицу и лижу окровавленные пальцы. Пальцы ее, действительно, оказываются испачканы не кровью, а земляничным вареньем. Я продолжаю держать ее руки в своих, перевожу взгляд с ее пальцев на лицо, и, под моим взглядом, Саша медленно превращается в Славю, а та — в Славяну. Внешне ничего не меняется, только у Славяны исчезают косы, сменяясь короткой стрижкой, но это мелочи, и то, что передо мной именно Славяна, я не сомневаюсь. Тогда я говорю: «Ты была разбита на кусочки, а сейчас ты стала целой!», и во сне мне кажется, что это такая великая мудрость, что мне положены все Нобелевские премии по всем дисциплинам и за все годы разом. Тут, кто-то дергает меня сзади за одежду, я оборачиваюсь, а там стоят Ульяна с Алисой, выражения лиц у них недовольно-обиженные, у Ульяны сверкают глаза, а Алиса, наоборот, вот-вот расплачется. А дальше, за ними слышен топот двух десятков детских ног, и я знаю, что это сюда бегут мои октябрята, а за ними непременно появятся и вожатая, и весь остальной старший отряд, и баба Глаша, и Виола с Толиком, хоть они и не из этого лагеря, и вся толпа моих двойников, от безымянных, до Семена, включительно, и та, неизвестная мне девочка из бункера, которая снилась мне в прошлый раз.
Как они все в этом тупике будут помещаться?! Мне становится смешно и я просыпаюсь.

Просыпаюсь, и первое, что вижу – лицо Ульяны. Ульяна сидит передо мной на корточках и готовится пощекотать мне в носу травинкой.
– Гав!
Рыжуха в ответ хохочет.
– Не успела, но так тоже хорошо. Вставай, я тебе завтрак принесла, а постель забираю. Сдать ее надо, смена то закончилась.
Я что не заперся, когда спать ложился? Совсем доверчивым стал, однако.
– И ключи от спортзала.
А где же я отсиживаться буду тогда? Договариваемся, что Алиса пожарный выход откроет, а главный закроет снаружи.
Ульяна улыбаясь смотрит на меня, а потом на мгновение грустнеет.
– Жалко, что сегодня расстаемся.
– Ну, надеюсь не надолго.
А насколько – самому интересно. Никто мне этого не скажет, никто никогда не пробовал. Баба Глаша разве? Спросить? Нет, не пойду.
Ульянка уходит, я проверяю в рюкзаке портьеру-парус: вот она, на месте, сколько она уже со мной пропутешествовала… Будет чем укрыться, вместо одеяла. Посылаю мысленную благодарность и извинения Мику из родного лагеря. Заваливаюсь на маты и пытаюсь отоспаться перед сегодняшней ночью, но и сон не идет, и посетителей наплыв.
Еще раз забегает Ульяна, просто так, поболтать.
Приходит Лена – добрая душа, приносит печенье, где она его берет? Лена в унылом настроении, поэтому поболтать не получилось. Посидела в тренерской, попрощалась, парой слов со мной перебросилась и ушла. Попросил ее прислать Сашу – пообещала.
Приходит Саша. Попрощались, пожелал ей всего самого хорошего. Потом
сделал страшные глаза и потребовал клятву о сохранении тайны. Саша прыскает в кулак, но честное пионерское слово о том, что меня не выдаст дает.
– У тебя с моими футболистами отношения хорошие?
– Ну да, хорошие.
– Отправь их ко мне, пожалуйста, тоже попрощаться. Только скажи, пусть не болтают на каждом углу, что я тут.
Приходят футболисты, тоже обещают моего убежища не выдавать. Обещаю им, что приду проводить их к автобусу, если они меня в кустах увидят, то пусть не бегут и не орут. Потому что: «Строгий секрет и государственная тайна!»
Интересно, Ольга уже знает, что я здесь и никуда не сбежал?
Так, за игрой в конспирацию время и пролетает. В обед приходит Алиса, приносит поесть и термос с чаем, смотрит на сиротливо лежащие в углу маты, прикрытые бывшим парусом и качает головой.
– Я, почему-то, не удивлена. Запасной ключ от нашего домика — под крыльцом, когда мы уедем – располагайся. Чайник и пол пачки чая мы оставили, буханку хлеба я тоже занесу, а больше ничего нет. Немного продуктов в столовой осталось, но она будет заперта, придется тебе замок взламывать.
Молчим несколько минут.
– Счастливо остаться, и удачи тебе, если не встретимся. Ты к автобусу придешь?
– Приду конечно. Вам удачи. Смотри, если опять память потеряете — очень сильно меня обидите, значит я все делал напрасно.
– Не бойся, не потеряем.
Потом неожиданно подходит ко мне и крепко обнимает.
– Пока, братишка. Спасибо тебе. И… даже если опять вернемся куклами, ты все сделал не зря, слышишь!
Честное слово, я даже прослезился. Если этими объятиями и словами все и закончится, и действительно вернутся куклами, я останусь здесь еще на один цикл, а если нужно на два, на двадцать два. Пока не сделаю из манекенов людей. Или пока не рухнет здешнее небо на здешнюю землю.
– Пока. Я подальше от ворот отойду, когда мимо поедете – вам рукой махну. Предупреди там, сама знаешь, кого надо предупредить.
Наконец поток визитеров иссяк, затихает и всякое движение снаружи. Оно и понятно: пионеры расползлись по домикам и, либо собирают чемоданы, либо уже упаковались и ждут автобуса. А мне делать нечего, в первый раз я никуда не бегу и не еду. Чувства которые я испытываю это некая смесь острой тревоги и беспокойства. Читать не могу, попытался занять себя делом – постирать свои вещи, так слишком мало у меня вещей, быстро они кончаются. Наконец стрелка подбирается к половине пятого. По привычке пытаюсь выйти в парадную дверь, а она не открывается, потом вспоминаю, выхожу через дверь пожарную, подпираю ее камнем, чтобы не хлопала от сквозняка, и, бочком-бочком, по кустам иду к проходу в старый лагерь. Сигнализация в проходе убрана, провода сняты, я, некстати, вспоминаю, что где-то здесь лежит брошенный Алисой арбалет и где-то здесь же она меня и подстрелила. Наконец выбираюсь вдоль забора к остановке, как раз вовремя: Ольга уже закончила прощальную речь, махнула панамкой и, вытирая глаза платком, стоит у гипсового пионера.
Прохожу чуть подальше от ворот и, когда автобус разворачивается, выхожу на пол шага из кустов. Я машу рукой, мне машут в ответ, у амазонок тоже глаза на мокром месте.
Ну всё. Вот я и остался один. Ольга, баба Глаша и обе ее помощницы не в счет. Интересно только, они здесь останутся, или вечером на 410-м уедут?
Захожу в лагерь через главные ворота, лагерь кажется совершенно пустым, даже еще более пустым, чем тот, где я встретил Славяну. То, что здесь еще осталась часть обитателей роли не играет. А мне все кажется, что никто никуда не уехал, что вот-вот из-за угла выбежит кто-то из знакомых. Прохожу клуб, куда сейчас: направо, налево? Налево это в музыкальный кружок, так я с Мику и не пообщался в этот раз, жаль, наверное, сейчас я бы даже болтовню её бесконечную вытерпел, некоторое время. Сворачиваю направо, к амазонкам. Флаг пиратский на двери Ульяна то ли забыла, то ли нарочно оставила. Некоторое время шарю рукой под крыльцом, наконец нахожу ключ, отпираю и захожу вовнутрь. Кровати, матрасы, одеяла, подушки, на одной из кроватей сложенный комплект белья. Лезу в тумбочку: в тумбочке обещанные чайник, пол пачки чая, буханка хлеба, и пол палки колбасы завернутой в газету. Мысленно благодарю своих девок. На столе записка от Ульяны, половина текста перечеркнута, половина тщательно вымарана, а та, что читается – обещание обязательно вернуться, и вместо подписи – сделанные красным стержнем две дурашливые рожицы, хорошо узнаваемые.
Оставляю записку на столе, сюда то я еще вернусь, потом передумываю и прячу ее в нагрудный карман – так она меня греет. Запираю домик, и иду в спортзал за вещами. По дороге, торопиться то некуда, сворачиваю на лодочную станцию. Лодки все на берегу, загорают кверху килями, весла под замком в сарае. Выхожу на пристань, вспоминаю, как давным-давно, множество жизней назад танцевал на ней с Леной, даже вспомнил мелодию и повальсировал чуть-чуть, сам с собой. Тут же вспомнил и Алису, как она сидела утром на пристани, свесив ноги в воду. Интересно, водка у кибернетиков или в медпункте? Не то, чтобы, есть потребность, но вдруг понадобится, в медицинских, конечно же, целях, для самолечения. Пока ностальгировал уже и стемнело, и зажглись фонари. Вышел на площадь, сел на Ленину лавочку, потом глянул на Генду и подошел к нему. Решетка входа в катакомбы оказалась, как я ее и оставил, просто надета на крепежные болты, тут же, в траве, валялась и фомка, удивительно, как она здесь пролежала все это время. Хотя, конечно, Алиса в роли помощницы вожатой это вам не Славя, так следить за порядком и каждые два часа подметать площадь не будет. Вспоминаю, что так и не отдал хозяевам ни фонарь, ни веревку из спасательного комплекта, все так и стоит у меня в тренерской, в отдельном рюкзаке, это хорошо. Тут прогудел с остановки автобус. Это что, это уже половина одиннадцатого? Вот я потерялся во времени!
Мимо меня проходит быстрым шагом докторша, пробегают, над чем-то хихикая, обе помощницы поварихи, и всё. Через какое то время слышно, как заводится и уезжает автобус, а я решаю остаться на площади. Заснуть здесь будет труднее, чем в домике или в тренерской, а мне, как я предполагаю, главное сейчас не заснуть. Представления не имею, где находятся баба Глаша с вожатой, но вряд ли они сейчас кинутся обыскивать лагерь. Собираюсь идти в домик – заварить чаю покрепче, чтобы не заснуть, и тут начинается светопреставление.
Без ожидаемого грома, а с каким то шипящим треском, где-то на противоположном конце площади в землю бьет молния. Тут же гаснут фонари, гаснут луна и звезды, а молнии начинают бить одна за одной. Грома по прежнему нет, только треск и шипение. Фиолетово-лиловые вспышки, запах озона и не капли дождя. Вспышка! Глаза выхватывают картинку, и опять чернота вокруг, чернота и зайчики в глазах. А до следующей вспышки я успеваю осознать только что увиденную картинку.
Вспышка! Мы с Леной идем танцевать на пристань.
Вспышка! Мой двойник, стоп, я его знаю – это Палач, ползет на руках по асфальту оставляя кровавый след. Ноги его бесполезно волочатся ненужными придатками, а над ним возвышается Славя и готовится воткнуть в его спину обломок черенка от метлы.
Вспышка! Лена сидит на своей любимой лавочке и читает «Унесенные ветром».
Вспышка! Пионеры, во главе с вожатой, строем идут через площадь.
Вспышка! Лена приводит моего здешнего двойника из леса.
Вспышка! С рюкзаком за плечами я, оглядываясь, иду в сторону лодочной станции.
Вспышка! Палач тащит Славю за ноги в сторону душевой. Голова у Слави вывернута совершенно неестественным образом.
Вспышка! Славя выходит встречать автобус.
Вспышка! Моя(?) квартира, кухня. Семен и девочки сидят вокруг стола.
Вспышка! Мимо меня проходит толпа Ульянок. Что-то в них не так, а не пойму – что.
Вспышка! Алиса с Семеном играют дуэтом на гитарах
Вспышка! Алиса сидит свесив ноги со сцены. Рот ее раскрыт, как-будто она что-то кричит.
Вспышка! Я в лодке, отталкиваюсь веслом от пристани.
Вспышка! Лена, выходит от кибернетиков и встречает здешнего моего двойника.
Вспышка! Ульяна убегает от Алисы.
Вспышка! Лена с Семеном на лавочке, смотрят на звезды.
Вспышка! Пионер, в окружении двойников, стоит на площади.
Вспышка! Алиса висит на дереве.
Вспышка! Лена отправляет Алису в нокаут.
Вспышка! Славя с красно-черной повязкой на рукаве.
Вспышка! Алиса кого-то выцеливает из арбалета. У меня чешется спина.
Вспышка! Семен и Мику идут взявшись за руки.
Вспышка! Весь лагерь засыпан снегом. Перед памятником стоят Ульяна и Славя в зимней одежде и о чем то разговаривают.
Вспышка! Лена бежит через площадь с ножом в руке.
Вспышка! Не моя квартира. Лена, повзрослевшая лет на 15, сидит в кресле и читает какую то распечатку.
Вспышка! Алиса поджигает фитиль под памятником.
Вспышка! Ульяна ловит кузнечика.
Вспышка! Двойник с топором в руке гонится за Ульяной.
Вспышка! Мимо меня пробегает еще какой-то двойник. Почему-то в камуфляжном комбинезоне.
Вспышка! Толпа пионеров гонит еще одного моего двойника в сторону ворот.
Вспышка! Пионер стоит перед Семеном, сидящем на лавочке.
Вспышка! Лагеря нет. И леса нет. И реки нет. Вокруг только степь и рассыпающийся на кирпичи постамент в центре этого мира.
Вспышка! Пионеры на линейке.
Вспышка! Славя подметает площадь.
Вспышка! Опять пионеры идут строем, только пионеры, почему-то в полувоенной форме.
Вспышка! Лена на крыльце клуба — первая встреча с Семеном.
Вспышка! Обгоревшая Славяна выползает из душевой.
Вспышка! Славяна плачет, прижимаясь к моей груди.
Вспышка! Домики с выбитыми стеклами, ржавые створки ворот лежащие на земле, облезлый забор.
Мой мозг перегружается и я перестаю воспринимать какую-то ни было информацию. И тут, неожиданно вспышки прекращаются, зажигаются фонари и очень быстро начинает холодать. Кто там скучал по зиме? Надо бежать, но куда? Домик фанерный, вымерзнет в пять минут, но там два одеяла и чайник, спортзал кирпичный, но там только моя верная портьера. Бегом к спортзалу за вещами, а оттуда в домик! Но успеваю добежать только до крыльца столовой, как начинается ливень.
Это какой-то суперливень. Горизонтальные струи воды лупят в северную стену столовой и мне остается только радоваться, что крыльцо смотрит на юг и я, пока еще, остаюсь сухим. Дорожки мгновенно превращаются в реки, а перекрестки в озера. По воздуху пролетают какие-то тряпки. Поток воды несет мимо меня, в сторону реки, чьи-то забытые сандалии. Постепенно ветер начинает меняться на западный, но ослабевать и не думает, понимаю, что на крыльце мне уже не отсидеться и, набрав воздуха прыгаю с крыльца в несущийся поток. Успеваю пробежать в сторону спортзала от силы пятьдесят метров. Спотыкаюсь обо что-то, под водой не видно – обо что, падаю, поток подхватывает меня и несет, несет, несет в сторону пляжа, через лесок. Где то в леске я все-таки ударяюсь головой и теряю сознание.
Пришел в себя на границе леса и пляжа. Утро, тепло, птички, ветерок, головная боль. Сотрясения, похоже, нет, руки-ноги целы, но жизнь малиной не кажется. Чувствую себя отбивной, которую уже обработали, но еще не успели пожарить. Встаю, держась за дерево, оглядываю себя. Свежевыстиранная пионерская форма превратилась в рубище. Снимаю рубашку, проверяю карманы и нахожу записку, удивительно, но записка почти не пострадала, ключи от домика тоже на месте.
Пошатываясь бреду к кромке воды, там падаю на колени, и долго пытаюсь рассмотреть свое отражение в воде, но, хоть вода и выглядит неподвижным зеркалом, ничего толком разглядеть не удается. Вспоминаю, что в тренерской на дверке шифоньера есть зеркало, со стоном встаю на ноги и оглядываюсь. Ночной катаклизм полностью вымыл и вычистил лагерь: на аллеях ни одной соринки, стена спортзала такая яркая, будто ее мыли с песочком и с мылом от грязи и копоти, песок на пляже чистый, утрамбованный и гладкий, цепочка моих следов на нем, как следы первого землянина высадившегося на необитаемую планету.
Пока шел к спортзалу начал медленно приходить в себя. Первым очнулся желудок и настойчиво попросил чем-нибудь наполнить себя. Вспоминаю: две банки консервов, пакет сухарей, пол термоса чая, полная кружка варенья. А в домике — буханка хлеба и колбаса. По летней жаре колбасу нужно съедать. Сейчас, только заберу свои вещи и в домик, а там уже и позавтракаю. И только в тренерской до меня доходит, наконец, что, не смотря на потерю сознания, я не пришел в себя в автобусе, как это обычно бывало, а остался там же, в лагере, где и был. И, судя по отсутствию обитателей, цикл еще не начался. Или их цикл еще не начался, или мой еще не кончился, хотя, удар головой об пенек с потерей сознания – достаточный повод для переброски меня в новый цикл. На мой взгляд, не хуже принудительного сна.
Посмотрел наконец-то на себя в зеркало – могло быть и хуже, а так: несколько ссадин, плюс грязная пионерская форма. Форму постираю, конечно, но, боюсь, не спасу. Но, как нас учит Ольга Дмитриевна: «Пионер всегда должен быть опрятен и чист!», – поэтому умылся, постирался и опять переоделся в спортивный костюм.
Забираю свой рюкзак, кидаю в него же, веревку и фонарик из второго и иду в домик. Рюкзак на одном плече, кружка с вареньем в руке. Пока иду – верчу головой туда-сюда, в поисках следов катаклизма, но так ничего и не вижу. Ни одной сорванной крыши, ни одного поваленного дерева, ни одного выбитого стекла. А ведь как лило, как сверкало, как дуло… Похоже, что главной целью стихийного бедствия была уборка лагеря. Непонятно только, зачем мне картинки во время грозы показывали, но я и это пережил. Около столовой стою минуту, но заглянуть к бабе Глаше так и не решаюсь, как то нехорошо получилось у меня с ней: и игнор мой, почти демонстративный, и поведение, в последние два дня, несколько грубоватое. Надо будет все же извиниться, но позже, когда еда закончится. Если, конечно, она здесь.
В домике кипячу чайник, достаю колбасу, достаю хлеб, сижу завтракаю и составляю план своего поведения. Как обычно, при попытке что-то спланировать, дальше, чем на несколько часов вперед, захожу в тупик. Ясно, что мне нужно где-то жить – есть два места наверху и еще бункер, ясно, что мне нужно что-то есть. Моих запасов хватит еще на сутки, если не экономить, или на двое, если экономить. А что потом? Можно пройтись по домикам, может у кого конфеты завалялись, можно, нет, нужно будет взломать столовую, Алиса обещала, что небольшой запас продуктов там есть. У Жени в погребе какие то банки еще стояли. А потом бежать на поезд, ехать до следующего «О.П. «Пионерлагерь»» и мародерить там. Это, конечно, если ожидание затянется, а вдруг оно до бесконечности затянется? Вдруг пока я здесь, новый цикл не начнется? Вспомнил Ушастую, сколько по окрестному лесу в родном лагере не ходил, так ее и не встречал никогда, но вдруг это не легенда. Пойти поискать, да отобрать у нее запасы? Есть еще мешок сахара у кибернетиков, можно будет меновую торговлю с этой кошкодевочкой наладить. Пойду-ка я погуляю, осмотрю лагерь целиком. Пустой, совершенно целый, свежевымытый лагерь. Без пионеров, без вожатой, может быть еще раз, уже при свете дня и не торопясь, пошарюсь в запертых кабинетах административного корпуса, или узнаю, наконец, где Женя прячет хорошие книги, или схожу в баню, в этом цикле я ни разу в бане то не был, все душем в спортзале обходился. А проблемы буду решать по мере их поступления.
Выхожу из домика, сворачиваю направо и еще раз направо, на поперечную аллею, ведущую к приюту одиноких кибернетиков, и на перекрестке с главной аллеей натыкаюсь на Ольгу Дмитриевну.
Вожатая, не заметив меня, проходит по главной аллее в сторону площади. Надо бы, конечно, окликнуть и поздороваться, но, с другой стороны: что мы можем сказать друг-другу нового и хорошего? Я, с ее точки зрения, сбежал еще два дня назад и, следовательно, не существую, она мне, в общем-то, жить не мешает. Правда, если я собрался остаться еще на цикл – легализоваться нужно, хотя бы потому, что так просто спокойнее. В общем так: от вожатой я не прячусь, но и за ней не гоняюсь. Столкнемся – поздороваюсь, окликнет – убегать не буду, а иначе – живу своей жизнью. А по приезду пионеров что-нибудь решу.
Кстати, в отсутствии пионеров Ольга Дмитриевна преобразилась самым приятным образом. Она сейчас совсем не похожа на показательно-строгую и, одновременно, взбалмошную пионервожатую, готовую напомнить неосторожному пионеру, что он, пионер, должен жить жизнью своего отряда, а не праздношататься по территории лагеря. Вместо привычных атрибутов вожатой: пионерской формы, галстука и панамки на ней короткое летнее платьице. В одной руке букет ромашек, в другой — босоножки, расслабленная и неторопливая походка, столь же расслабленное, под стать походке, выражение лица – дачница на прогулке. Она чуть заметно улыбается чему-то своему и, кажется, еще и тихо напевает, и это явно не «Взвейтесь кострами!». Красивая и славная девушка, а вовсе не самодур всея «Совенка». С такой девушкой даже мне хочется провести время. Интересно, Ольга была уже на пляже? Видела ли одинокую цепочку моих следов? И если видела, то что подумала?
А вот перед бабой Глашей нужно и должно извиниться, и следует с бабой Глашей пообщаться. И о намеках Пионера ей рассказать, и послушать, что она ответит, и о своих мыслях. Да и обедать тоже полезно, хотя день еще только начинается.
Пока так размышлял вожатая скрылась, свернув в сторону музыкального кружка. Тоже обход делает? Возможно. Ну, тогда составлю ей незримую компанию, и тоже начну с остановки.
На остановке, как и ожидалось, пусто. Вспоминаю вчерашние проводы, грущу немного, утешаю себя тем, что жизнь продолжается, пусть даже в здешней извращенной манере. Ветер гоняет бумажку – поднял, посмотрел: «Ты здесь не просто так!», – моим почерком. Ну, кто бы сомневался. Кто тот первый двойник, что ее написал? Делаю из бумажки самолетик и отправляю его в свободный полет – далеко не улетит. Эта бумажка какая-то неуничтожимая, как неразменный пятак, и существует во всех лагерях. Не отказал себе в удовольствии – прогулялся до ближайшей опоры ЛЭП. Похоже, повторяю Ольгину траекторию, тут она цветы и нарвала. Улыбаюсь, снимаю кеды, связываю их шнурками и вешаю на плечо, закатываю до колен штанины, только цветы рвать не стал. Всё, теперь я такой же отдыхающий, как и Ольга. И походка у меня становится столь же плавная и неторопливая, тем более, что я с десяти лет не ходил по земле босиком, и, делая каждый шаг, испытываю весьма смешанные чувства. Но все равно – это приятно.
Возвращаюсь назад, к убежищу кибернетиков, трогаю дверь – заперто, заглядываю в окна – кошкоробот недоделанный на верстаке, чудо-арбалет где-то спрятанный, на всякий случай пробую оконные рамы – все закрыты, а в форточку лезть мне не хочется. Это место я проверил. Теперь знаю, что если понадобится сахар или водка, придется выдавливать стекло, знать бы еще, как это делается.
Что у нас там дальше по списку? Два места, где я в этом цикле ни разу не был: баня и музыкальный кружок. Ну, в баню мне сейчас не хочется, так, дверь приоткрыл, вроде, все на месте, а из музыкального кружка гитару бы позаимствовать, но не вышло – заперто. Стою на крыльце музыкального кружка, размышляю – куда дальше: или по тропинке напрямую к Лениному домику, или обходить через площадь. Нет, через площадь далеко, поэтому иду через лес. Вот только приходится опять влезть в кеды, веточки и шишки на тропинке не благоприятствуют ходьбе босиком, горожанин я в надцатом поколении – мне простительно.
Домик Лены надежно заперт: и дверь, и окно, ну и ладно – варенье будет целее, и записка к нему прилагающаяся. Иду дальше, к домику вожатой. Да ведь и мой домик это тоже, столько в нем прожито. Вот велосипед, вот шезлонг, мелькает мысль, тут в шезлонге Ольгу и подождать. Нет, все-таки подобные импровизации меня однажды погубят – зачем-то поднимаюсь на крыльцо, стучусь и, не дождавшись ответа, тяну за дверную ручку – заперто. Интересно, что бы стал делать, если бы оказалось открыто? А если бы ответили? Хотя, кажется, от кого здесь сейчас запираться-то?
Однако такой бесцельный обход лагеря начинает надоедать, поэтому чтобы не петлять между домиками, по тропинке иду напрямую к сцене и мимо сцены к библиотеке. «Привет Женя, есть что почитать?», а Женя мне в ответ: «Да, Шопенгауэра вот вчера новое издание завезли. Не желаешь ли приобщиться? А то предыдущее всё исчеркали, вандалы!» Разумеется, библиотека тоже на замке. Около библиотеки стою минуту, выбираю дальнейший маршрут, и решаю двигаться дальше «Ульянкиными тропами», как их однажды назвала Алиса. Чувствую себя полным придурком, но временно, пока никто не видит, впадаю в детство, играю в каких то индейцев, а может ниндзя: передвигаюсь пригнувшись, перебежками от куста к кусту, осторожно высовываясь из-за куста, и замирая при каждой остановке. Так, незамеченный врагами, пересекаю еще один лесной язык и выхожу между волейбольной и бадминтонной площадками к углу спортзала.
Спортзал – моё логово, там, на брусьях, сушится пострадавшая в ночном катаклизме пионерская форма, там еще остались кое какие мои вещи и непрочитанная макулатура, изъятая из бункера, которую мне совершенно не хочется даже перелистывать. Рассматриваю форму, удивительно, но просохнув она оказывается во вполне сносном состоянии. Вылезаю из спортивного костюма, а то уже становится жарковато, одеваю плавки, влезаю в пионерскую форму, отдаю сам себе салют перед зеркалом и марширую на пляж. Черт! Главный вход же заперт. А я хотел чтоб было красиво, а так весь задор пропал. И уже в обычном настроении через пожарный выход направляюсь к пляжу.
Тут, собственно, моё одиночество и заканчивается. На краю пляжа, в тени березы сидит баба Глаша, а в воде, около буйков, видна голова Ольги Дмитриевны.
Баба Глаша что-то пишет в толстой тетради, и не поднимая головы произносит: «Мы тут с Олей поспорили, когда вы объявитесь, Семен. Я говорила, что в обед, как проголодаетесь, а Оля, что с приездом автобуса. Выходит, мы обе спор проиграли.»
– Доброе утро Глафира Денисовна...
– Да доброе, доброе.
– … наверное, все-таки Вы выиграли. Я же собирался ближе к обеду в столовую стукнуться, а здесь, случайно на вас наткнулся.
Тут меня, наконец, замечает Ольга Дмитриевна и кричит из воды.
– Семен! Идите сюда, поплаваем!
Смотрю на бабу Глашу, а та ворчливо так бурчит
– Иди-иди. Составь компанию девушке, в кои-то веки она…
Баба Глаша пытается подобрать слово, но отчаявшись только машет рукой.
– Старею. Иди, не стой как пень, видишь, девушка красивая зовет. А моё ворчание сегодня еще наслушаешься.
А Ольга, нет Оля, она говорит, что она Оля, да и у меня язык не поворачивается назвать ее такую – Ольгой, а уж тем более Ольгой Дмитриевной разошлась не хуже Ульянки на пике активности. Она ныряет с буйка, она брызгает водой, она пытается поднырнуть под меня и утопить, предлагает сплавать наперегонки, или посоревноваться «кто дольше продержится под водой» и при этом визжит, как первоклассница на ледяной горке. А я, вспомнив свою сегодняшнюю игру в индейцев всячески ей в этом потворствую. Баба Глаша только качает головой, наконец не выдерживает, и крикнув: «Дети, в два часа жду вас в столовой!» уходит.
Наконец Оля устает резвиться и мы, посиневшие и уставшие, выбираемся на песок, где сразу же и падаем. Оля неожиданно серьезнеет.
– Семен, ты не представляешь, как я тебе благодарна. Что бы там не ворчала баба Глаша.
Я поворачиваю голову в ее сторону и натыкаюсь на внимательный и какой-то даже опасливый взгляд, словно Оля размышляет: можно продолжать или не стоит. Я молчу, только вопросительно смотрю ей в глаза.
– Я так редко... воплощаюсь, да воплощаюсь, а такую радость при этом, испытала вообще, в первый и, не исключено, что в последний раз. Не скажу за Ольгу Дмитриевну, но девушка Оля теперь твой вечный должник.
Помолчав еще Оля продолжает.
– Семен, я ведь не человек.
Ага, репликант она, Нексус-6. В умные головы приходят хорошие мысли.
– На день рождения тебе дарят бумажник из телячьей кожи…
– Это ты сейчас о чем?
– Да так, одно кино вспомнил. Оля, так и я не человек, давно это подозревал, а недавно доказательство получил. Здесь, по-моему, вообще нет человеков.
– Не скажи, вот баба Глаша, например, она – человек. Но я не о том, я не о теле, оно у меня с вами одного происхождения, я о том, что внутри, что вас делает людьми.
Интересно, как же попало это высшее существо, я про бабу Глашу, если что, в нашу компанию?
– И что же делает нас людьми, по твоему? И главное, что с тобой то не так?
– Все не так. Я была создана искусственно, чтобы встречать таких как вы. Чтобы они не убегали, встретив незнакомого человека… нет, я не смогу это объяснить. У Оли не хватит слов, а Ольге Дмитриевне это просто не придет в голову. Вы… можете двигаться, да двигаться куда-то и развиваться. А я существую всегда в двух вариантах. Том или этом.
М-да, вот и еще одна незаметная драма. А что мне с этим делать? Если и Оля сейчас расплачется.
– А ты не пробовала сама куда то двигаться? Может ты ошибаешься?
– Не получается. Девушка Оля, которая способна на это, существует всего по несколько часов и то, далеко не каждый цикл, а вожатая – это всего лишь набор примитивных алгоритмов.
Вспоминаю поведение вожатой: в целом Оля права, но я все же нахожу пару-другую эпизодов, которые не позволяют мне до конца принять эту версию. А может это я и обманываю сам себя, может это мне просто жалко милую Олю.
– Знаешь что, Оля. До недавнего времени я тоже был набором тупых алгоритмов. Может, не все так печально?
Хотя, почему «был»? Таким и остался, но не хочу с Олей так пессимистично.
– Нет Семен, есть вожатая, напичканная стереотипами, а есть девушка Оля – всего лишь эмоциональная матрица поверх тех же стереотипов. Кстати, тетрадку верни на место. Это все-таки память о моем оригинале.
Вот оно, откуда тетрадка то. Хорошо, что еще не выкинул.
– Память? А что с ней самой, с оригиналом?
– Не знаю, – пожимает плечами. Практика закончилась, она и уехала.
– Что то ты меня Оля в тоску вгоняешь. Может же и вожатая очеловечится? Может проблема в том, что она постарше пионеров будет и ей сложнее меняться, и времени на это больше нужно?
– Наверное. Только это будет Ольга Дмитриевна, ну, может быть Ольга. А для Оли там нет места. Ладно, ну что мы о грустном! Пойдем уже, нас же баба Глаша ждет.
Оля энергично вскакивает, отряхивается от остатков песка, смотрит на воду, смотрит на меня, смотрит на спортзал, который через дорогу.
– Семен, извини пожалуйста, можно у тебя в спортзале душ принять? А то баня далеко.
Святая простота. Чем то мне в своей наивности и невинности Оля сейчас напомнила Сашу. Кстати, как Саша там, на перезарядке или куда отсюда пионеров возят?
Хочется, опять же, пошло пошутить про порнофильмы, но вижу, что не поймет. Не поймет и наверняка обидится.
– Ты здесь хозяйка, в конце концов. У тебя ключи есть? А то надоело уже через пожарный вход обходить.
Одежду в охапку, и, как были, заходим в спортзал. Оля сразу в душ, а я в тренерскую – переодеться в сухое.
Стою на крыльце спортзала с Олиной тетрадкой в руках, жду, когда она, наконец, соизволит из душа выйти. До чего все-таки девушки долго моются. Наконец выходит, смотрим внимательно, друг на друга.
– Что?
– Что?
– Я первая спросила.
– Ну, во-первых, очень сложно разглядеть в Ольге Дмитриевне – Олю, но можно попробовать. А, во-вторых, Оль, ты можешь рассказать мне, что здесь происходит вообще? Не баба Глаша, к которой у меня свои вопросы, а ты – моя сестра по лаборатории. Кстати, вот твоя тетрадка. Теперь твоя очередь.
– У меня все проще. Ольга Дмитриевна многое не видит в Семене, из-за заложенных ограничений. Вот я и пытаюсь тебя разглядеть, понять и запомнить, чтобы она этим пониманием тоже пользовалась. Хуже не будет ни тебе, ни мне, ни ей.
– Оль, ты так старательно отделяешь себя от вожатой. А по мне так вы одна и та же личность.
– Пойдем в библиотеку тетрадку вернем, а потом в столовую.
Не хочет о своем втором я разговаривать.
– Не хочешь о своем втором я разговаривать? Ну, заставлять не буду, пойдем. По дорожке или как?
– Или как. Ульянкиной тропой.
– А, ты тоже знаешь это выражение.
– Трудно не знать. Хотя, теперь в лагере скучно будет. Ульянка остепеняться начнет, а все ты виноват.
– Думаешь, получится у меня? А вот ваша скука, она только в ваших руках.
– Я в тебя верю, все получится.
Так, за разговором дошли до библиотеки. Здешние закоулки, как выяснилось, Оля знает не хуже меня.
– Подожди, – она засовывает руку куда то в отдушину и достает оттуда пару ключей. Запомнил?
– Ты мне так все секреты выдашь.
– А! – Оля только машет рукой с ключами. Тебе-то можно, я надеюсь. Кстати вожатая про это не знает, имей в виду. И в прочих местах, если поискать хорошо, ключи найдутся. Потом покажу.
Зашли в библиотеку.
– Сейчас еще сюрприз покажу. Открой Шопенгауэра.
Беру философа, открываю.
– И что я должен увидеть?
– А теперь возьми любую другую книжку.
А вот это уже интересно: текста нет, то есть текст есть, но прочитать я его не могу, взгляд не задерживается на строчках.
– К приходу автобуса все нормализуется. Но если в предыдущий цикл возьмешь себе за труд вызубрить не меньше десять тысяч знаков, то, как минимум одно отличие в тексте найдешь. А иногда смысл текста выворачивается на сто восемьдесят градусов. Это я про твой Справочник намекаю, если что, раньше он, кстати, назывался Описание. Всегда смотри на выходные данные и даты в книге. Если они есть, значит книга пришла снаружи и не меняется.
Открываю погреб, спускаюсь вниз. Мелькает мысль: «Сейчас Оля люк закроет и чем-то придавит». Кладу тетрадку на старое место. Выбираюсь наверх, закрываю люк.
– Ну что? Пошли?
– Подожди. Я добегу до своего домика. Если хочешь, – пошли вместе.
Идем к домику вожатой. По дороге Оля рассказывает свою точку зрения на здешнюю вселенную. В сущности Оля знает не так уж и много. Да есть система лагерей, да они находятся в замкнутом пузыре пространства, лагеря эти разные, но, в то же время, как бы один, по крайней мере, всякое событие происходящие в одном лагере обязательно отражается в остальных. Да, одноименные обитатели тоже копии друг-друга, но тут сложнее, потому что каждый пионер, получив базовую программу и память, дальше развивается самостоятельно, и, хотя, все изменения сбрасываются между циклами, что-то все же остается, включается в состав уже индивидуальной базовой программы и каждый абориген становится, постепенно, уникальным. Все это происходит медленно, но все эти изменения видны, видны и отличия, допустим, между Мику из разных лагерей, причем, чем дальше друг от друга отстоят эти лагеря тем больше эти отличия. Чтобы эти отличия не превосходили какой-то критической величины система иногда тасует обитателей лагерей случайным образом. Ну и сбои, конечно, бывают, так появляются такие персонажи как, например, здешняя Саша. Если они не вызывают отторжения остальных обитателей, то приживаются.
И за всем этим наблюдает Ольга Дмитриевна с функциями координатора. Разница между пионерами и вожатой в том, что пионеры развиваются индивидуально, а накопленная вожатыми информация каждый раз объединяется, усредняется, обрабатывается и равными долями распределяется обратно им в мозг. А когда кто-то из пионеров настолько изменится, что система не признает его за своего и выкинет из цикла, то появляется девушка Оля, задача которой встретить напуганного пионера, приютить, пригреть, приласкать и направить к бабе Глаше. На место же этого пионера выдвигается кандидат из младшего отряда, а место в младшем отряде занимает новая личность.
Так, пока Оля рассказывала, дошли до домика.
– Подожди здесь, я сейчас.