Текст с ульяной

1 глава http://vn.reactor.cc/post/2732304
2 глава http://vn.reactor.cc/post/2740447
3 глава http://vn.reactor.cc/post/2744500
4 глава http://vn.reactor.cc/post/2752906
5 глава http://vn.reactor.cc/post/2755836
6 глава http://vn.reactor.cc/post/2765088
7 глава http://vn.reactor.cc/post/2771649
8 глава http://vn.reactor.cc/post/2783898
9 глава http://vn.reactor.cc/post/2790955
10 глава http://vn.reactor.cc/post/2799751
11 глава http://vn.reactor.cc/post/2807427
12 глава http://vn.reactor.cc/post/2813773
13 глава http://vn.reactor.cc/post/2818846
14 глава http://vn.reactor.cc/post/2825328
15 глава http://vn.reactor.cc/post/2828850
16 глава http://vn.reactor.cc/post/2836596
17 глава http://vn.reactor.cc/post/2840565

XVIII
Точки над Ё

— Сёмк, подожди.
Семен оглянулся, увидел догоняющую его Ульяну, кивнул Славе, оставшейся возле клубов. Остановился.
— Как вода в озере?
— А ты откуда знаешь, что мы на озере были?
— Элементарно, Ватсон. Вы со Славей были за территорией, это раз. Волосы у тебя, — тут Семен ткнулся носом в рыжую макушку и с удовольствием втянул аромат Ульяниных волос, к которым примешался легкий запах болота, — еще чуть влажные, это два. Пахнут озерной водой, это три. А самое главное, — Семен понизил голос, — это тот предмет одежды, который утром был у тебя под футболкой, а сейчас ты держишь его в руках.
— Да ну тебя, Холмс! Пошли?
Ульяна-большая взяла Семена под руку и они степенно последовали к своему жилищу, чинно раскланиваясь со знакомыми. «Степенно» и «чинно», следует понимать с поправкой на характер Ульяны и скрытое Семеново ехидство, конечно. Напротив Генды поздоровались с Ольгой Дмитриевной, воспитывающей не вовремя попавшегося ей на глаза пионера. Она и на Ульяну посмотрела так, что та предпочла спрятаться за Семена.
— Знаешь, Сём. Славя что-то начинает понимать. О чем-то догадываться. У нее… — тут Ульяна замолчала, сообразив что не стоит выбалтывать чужие секреты, — … появились вопросы. А я ей сказала, что она скоро все сама поймет. И, Сём. Придется на следующий цикл сюда придти. Я Славе пообещала, что одну ее не оставим.
— Славя, Алиса, может быть Ульянка и Мику. Лена вряд ли. Что из себя представляет здешний Семен я не знаю. Да, придется заглянуть.
— Вот только Ольга не меняется. Хотя она столько видела, что могла бы и сама измениться. — Ульяна оглянулась на смотрящую им вслед вожатую.
— Ольге незачем меняться, Рыжик. — Семен тоже оглянулся и перехватил взгляд вожатой.

Ольге, действительно, незачем было меняться. Потому что под ограниченными: взбалмошным ментором, и милой и доброй эмоциональной матрицей, — третьим слоем, включающим в себя первые два, и полноценной личностью, жила монитор узла, существование которого оказалось секретом даже от создателей микса по имени Ольга Дмитриевна. Это распространенное явление, когда то, что выходит из под наших рук, оказывается не тем, что мы задумывали, когда начинали работу.
И сейчас эта монитор наблюдала за гостями лагеря, вспоминала Семена и размышляла.
«Все возвращается… Последние люди возвращаются домой. Семен вернулся туда, откуда начинал. В кои то веки активация и побег пошли кому то на пользу. Поговорить с ним? Поздороваться, наконец. Но ситуация не чрезвычайная — я же не смогу и рта раскрыть. За меня будет говорить даже не Матрица, а Ментор, а что она скажет? Что нужно активнее участвовать в лагерной жизни? Что этому лагерю тоже нужен физрук и это в лучшем случае? Даже если Семен разговорит Матрицу, то она только поулыбается и скажет, что Семен молодец.
Как это все-таки плохо: все знать, все помнить, все понимать, а общаться только раз в неделю с себе подобными. С сестренками, как Ульяны назвали друг-друга. Да, с сестренками. А я теперь ему даже привет от своей сестренки передать не могу. Может все-таки бросить это дело, пустить узел на самотек? Но Монитора и Матрицу жалко. Тоже личности, своего рода. И одиночество. Так, хоть с сестренками могу общаться, а иначе — только со случайно проснувшимися пионерами. А еще — страшно».
Ольга, улыбнувшись одними глазами, едва заметно кивнула Семену.
— Я рада, что ты заглянул к нам.
— Я тоже был рад всех увидеть, даже Ольгу Дмитриевну. Теперь будем заглядывать.
— Заглядывайте.
А потом воспитываемый пионер подергал вожатую за рукав и безмолвный диалог прервался.

До ужина оставалось еще целых три часа и в бедном событиями «Совенке» все замерло.
Мелкие сосредоточились на футбольном поле. Все, кроме Артема, который, оставшись один в домике, что-то писал.
Средний отряд, включая артистов, оккупировал пляж.
Алиса учила роль. Ей все-таки навязали роль Оксаны Сергеевны, и сейчас, когда Ульянки не было, она ходила по домику и повторяла реплики.
Ульяна-маленькая осваивала территорию Старого лагеря и, конкретно сейчас, сидела на верхней площадке лестницы, когда-то спускавшейся к реке с обрыва. В лагере бабы Глаши эта лестница рухнула целиком, в поселке Шлюз она уцелела, а здесь от нее осталась только верхняя площадка. На этой площадке и устроилась Ульянка, свесив ноги в обрыв и разглядывая речной простор во «временно позаимствованный» в клубах бинокль (кибернетики запирали двери, но всегда забывали про форточки).
Славе нужно было обдумать разговор с Ульяной-большой, поэтому она опять занялась цветами на площади.
Кибернетики решили, что лучше уступить Мику, чем отбиваться, и обустраивали сцену, старательно заглушая стуком молотков руководителя музыкального кружка.

Семен с Ульяной-большой стояли около хозяйственных ворот, имея в виду все тот же малинник за забором, когда на аллею с тропы шагнули Виола и Анатолий.
— Клубнички захотелось… молодожены?
«Интересно, — подумала Ульяна, — почему Виоле так нравится изрекать пошлые двусмысленности?»
А Виола неожиданно грустно продолжила.
— А мы вот ходим и прощаемся.
— Составить вам компанию?
— Нет, не беспокойтесь, Ульяна. Хотя… Составьте, нам будет приятно.
Они пошли обходить лагерь по часовой стрелке: от спортзала вдоль забора на пляж, а там присели на стыке травы, кустов и песка, глядя на купающихся пионеров.
— Вот так каждый раз. Они купаются, а ты следишь за ними. А потом, скажем, Максим и Витя, вот, как сейчас, начинают бегать друг за другом. — Виола кивнула в сторону пионеров. — Игра у них такая, дети же. Выскакивают на асфальт. И кто-то из них обязательно спотыкается и его приводят к тебе, с разбитым носом, шатающимся зубом, и очень живописным животом в вертикальную красную полоску. Но главное, с торчащим из этого живописного живота куском арматуры. Или острым сучком. Или еще чем-то подобным. Славя бегает, Ольга бегает, обе плачут. А ты знаешь, что, независимо от твоих трудов, пионер завтра будет как огурчик, но все равно делаешь все как надо. Обрабатываешь его по полной программе, потому что давала клятву лечить людей. Да и просто его жалко. Пионер то не знает, что он завтра будет как огурчик и страдает по настоящему. И все вокруг страдают. А через две недели ты, кажется, принимаешь все меры, но калечится уже другой пионер: или током бьет кого любознательного, или кто с качелей летит. И все повторяется снова. И ты принимаешь и принимаешь меры, и понимаешь, что бороться с этим, это как головы у змея рубить. Что все это зашито в программу, которую сама для себя составила Система. И если ты, Ульяна, говоришь, что Система это мы сами, то непонятно, для чего это Системе нужно. И тебе пионеров жалко, в том числе и по этому, и еще за этот замкнутый цикл жалко, в который их сама же запихнула, а теперь не знаешь, как оттуда выдернуть. И ты изображаешь из себя чудовище, чтобы не подпускать пионеров к себе в душу, а потом эта маска так прирастает, что уже не можешь остановиться. А пионер, который опаздывает на неделю, и все что мы смогли сделать для которого, это поселить в этом лагере, у себя на глазах, тычется, как слепой котенок и, кажется, не собирается просыпаться. А потом он, внезапно, сбегает, сначала подняв на уши, а потом вогнав в столбняк весь лагерь. И жизнь в лагере останавливается, буквально. Все ходят, как в воду опущенные и столовая не работает, и даже на приезд автобуса не реагируют. И ты уже подумываешь, не применить ли прибор и не сбросить ли текущий цикл у пионеров, но рука не подымается. А сбежавший пионер не появляется на следующую смену, а вместо него приезжает копия, с нулевой памятью, и еще является призрак того… пионера-искусителя. А сбежавший пионер пропал, о нем никаких известий и ты волнуешься, не встретился ли он с этим-же самым пионером. Приборы не показывают изменения состояния Сети, но что приборы… А потом тревога — сброс ста восьми килограмм массы через теплообменник, и тебе опять ничего не понятно. Пока однажды не умудряется дозвониться Денисовна…
Виола замолчала, думая о чем-то своем. Все четверо поднялись на ноги и, не торопясь, пошли в сторону лодочной станции. Прошлепали по мосткам, вышли на дебаркадер. Анатолий глянул на остров, зажмурился от солнечного зайчика, отразившегося от воды.
— Устали мы, Семеныч. Потому и сбегаем так легко.
— Если это легко, Толь, — Семен кивнул на замолчавшую Виолу, — то что же тогда тяжело? Лучше скажите, как вы думаете, что будет после вашего ухода?
В разговор вмешалась Ульяна, пребывавшая, после монолога Виолы в грустно-задумчивом настроении.
— Я скажу, Сём. Закроется этот ваш переход через теплообменник. Потому что он держался только на убеждении Виолы, Анатолия и, раньше еще, бабы Глаши, что все происходит именно так. Это за три-четыре цикла произойдет. Но небольшая вероятность попадания сюда или ухода отсюда сохранится. Не смейся, но при помощи магических действий. Это потому что у этой вероятности появится мнимая часть.
Четверка ушла с пристани и шла по аллее, мимо Алисиного домика.
Алиса, привлеченная голосами, выглянула из дверей, увидела Анатолия. Не Толика, а именно Анатолия подтянутого, быстрого, сканирующего окрестности цепким взглядом. Округлила глаза и спряталась обратно в домик.
А Ульяна продолжала.
— …еще несколько сот циклов и эта вероятность почти полностью уйдет в мнимую часть. Что значит: «Как?» Сниться будем друг-другу, а попасть изнутри наружу и наоборот будет практически невозможно. Нужно будет опять водородную бомбу взрывать, и, воспользовавшись энергетическим импульсом, создавать пузырь свернутого пространства, а из него уже пробивать каналы сюда. Вот только попадешь ли именно сюда? И вообще, что такое мнимая вероятность не спрашивай, этого даже Глафира Денисовна внятно объяснить не смогла. Да, Шлюз схлопнется довольно быстро и станет для нас недоступен, как раз за несколько сот циклов. Он ведь построен в том пузыре. Как это будет выглядеть снаружи, я не знаю. Мне это сейчас не интересно, а я и так безвылазно два дня просидела над бумагами…
На перекрестке четверка уперлась в обоих кибернетиков. Шурик и Электроник как раз опустили на землю конструкцию из направленного вертикально вверх бытового вентилятора и четырех лампочек смонтированных на деревянной раме.
— Пионеры, а у вашего аппарата, кроме пропеллера есть другие… насадки. — Виола вспомнила о своем имидже.
— Ой, что вы, Виола, — подскочила Мику с рулоном декоративной бумаги в руках, — это же декорация костра. Вот смотрите, сюда крепятся полоски бумаги, их раздувает вентилятором, а снизу подсвечивает лампочками, получается костер. Это ребята придумали, правда красиво? Ну, пойдемте мальчики, а то до ужина поставить не успеем.
Анатолий проводил взглядом процессию.
— Надо будет сходить на спектакль. Очень интересно, что там она придумала. Ну. Ульяна, что там дальше?
— Дальше? Лагеря или узлы, называйте как хотите, разойдутся друг от друга, но останутся доступными. Периметр искривленного пространства вокруг лагерей начнет расползаться и постепенно сойдет на нет. Выходит, на шестьдесят пионеров и персонал целая планета, и еще куча планет незаселенных. Небольшие, правда, пятьдесят семь километров диаметром. Правда это и не планеты вовсе, а, как бы объяснить, тени от Земли на четырехмерных плоскостях. Система сохранится, но изменится очень сильно. Большие сессии у Системы уйдут, останутся только малые — во время сна. Что будет с людьми я не знаю.
— Я знаю, — подключилась Виола. — Я, все таки, не зря здесь торчала. Только я коротко. Все будет почти так, как сейчас. Живешь в октябрятах — освободилось место в среднем отряде — добро пожаловать. Живешь в среднем отряде — переходишь в старший. Числишься в старшем, если готов — будь добр осознать себя. Если, осознав себя, хоть что-то изменил в себе самом, то выпадаешь из этой сансары. Ну а закончится все… так, как и должно в таком случае закончиться. Люди, они умирают. В этом «почти» и заключается. — Виола усмехнулась. — Как почувствовал, что стареешь, значит и выпал. Я, как видите, не старею. — Виола посмотрела на непонимающие лица Семена с Ульяной и сочла нужным расшифровать ребус. — Помните анекдот про девочку, которая смотрит на себя в зеркало и спрашивает: «Бабушка, что со мной?», — а та ей отвечает: «Стареешь, внученька».
— А… дети? — Ульяна долго решалась, но уже напротив музыкального кружка, все-таки выпалила вопрос, покраснев в цвет футболки.
— А вот как начнешь стареть, так будут и дети. Медицина не возражает. До семи лет дети как дети, а потом — в младший отряд, как все. А еще, про медицину. Там, — Виола неопределенно покрутила пальцем, — вас ни одна медкомиссия не выявит. Как и здесь людей оттуда. Даже нейтринное кольцо, то, что в документации называется «неуничтожимое ядро личности» присутствует. То, что когда-то называлось Ка.
— И что, среди них, — тут уже Семен кивнул в сторону площади, — могут быть люди? Оригиналы?
— Могут. Сам понимаешь, в каких узлах и как зовут, я не назову. Но технически это возможно. Одна помешалась на вечной молодости, другой от семьи убежал… Кое-кто потом с должности слетел, но попробуй найди оригинал среди идентичных копий. Даже шрамы совпадают.
Они говорили еще долго, просто о разных вещах. Семена расспрашивали о его воспоминаниях. «Понимаешь, Семеныч, твои воспоминания о 2007 годе, это похоже, воспоминания или той личности, которую хотели подсадить к тебе, или ты ими заразился от того… пионера, которого ты спровадил в теплообменник. Но это единственная наша информация о внешнем мире. Так что выковыривать из тебя будем все, что сможем».
Подошли к медпункту как раз, когда горн протрубил ужин.
— Ужинайте без нас… молодожены, а мы еще погуляем. Так что, до завтра.

Дубликат, приквел.

Глава 1 http://vn.reactor.cc/post/3329375
Глава 2 http://vn.reactor.cc/post/3330361
Глава 3 http://vn.reactor.cc/post/3336873

Глава 4 (Окончание)

Жребий

— Семен, а может ты тоже останешься? А то у меня, в старшем отряде, итак одни девочки, и ты еще двоих привез.
Что там Толяныч вчера мне советовал? Раствориться в лагере? Так пожалуйста: на ловца и зверь бежит. И, судя по отношению Толяныча к Жене, он добра мне хотел. Правда, человек он, конечно, сложный. Правда — он человек.
— Ольга Дмитриевна, я же вам и мальчика тоже привез. Да у вас и свой один был.
— Вот именно, что один и тот… А твой Сережа, он сейчас организует кружок «Умелые руки», в составе самого себя. И будет там прятаться от общественной жизни. Уж поверь моему опыту, я это еще вчера поняла. Ну как, остаешься?
Рыжая-рыжая моя Ульяна, приезжает сегодня и… И? Для начала — Ульяна приезжает сегодня!
— Нет, Ольга Дмитриевна. От меня больше пользы дома будет.
— Ну, как скажешь. Тогда не задерживаю. До свидания.
Почему у меня сейчас такое впечатление, что вожатая не просто микс, живущий по цикловой программе, но нечто большее? Потому что она лет на восемь старше обычного возраста миксов и копий? Из-за ее взгляда, совершенно отличного от взглядов здешних пионеров? Осмысленного какого-то. И остаться она меня пригласила сама, по личной инициативе. Ладно, не буду уточнять. Меня Ульяна ждет. Смотрю в зеленые глаза вожатой, улыбаюсь ей.
— До свидания! И спасибо, что приютили и накормили.
— Семен, не говори ерунды, я еще никого голодным не оставляла и за ворота не выгоняла. Все, беги, а то опоздаешь.
Точно, надо бежать. Ну, на самом деле идти, но надо. Со своими бывшими подопечными я еще за завтраком попрощался, так что — вперед! Вперед, по извилистой тропинке от лагеря до платформы, где временами приходится идти спиной вперед или делать несколько шагов закрыв глаза. Сначала по дороге, до первой опоры ЛЭП, а там свернуть чуть правее, держась на ладонь правее приметного дерева, на вершине дальнего холма, далее — смотря по времени суток и порядковому номеру дня цикла. Я научился находить тропы в складках пространства без всяких приборов. К чему только мне эти знания и умения? Все равно все забуду.
Грустный мотовоз, делающий свой последний рейс. Как он умудряется попадать в лагеря, хотя железная дорога делает кольцо вдоль Периметра, нигде его не пересекая — загадка. Шеф, в самом начале моей активной стадии, пытался мне объяснить что-то про параллельные объемы, но я ничего не запомнил. Мне тогда было не до того, я пребывал в эйфории от внезапных перспектив. Всего-то сотня с небольшим циклов назад или четыре года, по людскому счету. Внешне я, с тех пор, не изменился совершенно, а вот внутренне у меня, кажется, год за два пошел.
Мотовоз выползает на мост, это значит что мне пора поспать, а то так и буду кататься вокруг этого лагеря. Некоторое время смотрю в окно, стараясь разглядеть золотую искру солнца, на бронзовой макушке памятника, потом опускаю светомаскировку на окнах, укладываюсь на сиденье, высунув ноги в проход, и задремываю, чтобы распахнуть глаза через десять минут. Перескочили. Момент перехода не чувствуется, но всегда знаешь, совершился он или нет. И еще, я не помню случая, чтобы переход произошел не туда, куда тебе надо.
Скоро стрелка, скоро мой домик. Интересно, в нем и вправду когда-то стрелочник жил? А еще интереснее задача: выйти около дома или ехать в поселок?
Пытаюсь поставить себя на место Ульяны — где она сейчас? Нет, выйду здесь. Если Ульяна приехала в поселок утренним автобусом, то она уже ждет меня. А если приедет вечером, то до вечернего автобуса еще семь часов, я пешком три раза успею до поселка дойти. Нажимаю на кнопку над дверью, и мотовоз плавно тормозит у сложенной из шпал платформы. Выскакиваю, едва он останавливается, и бегу к дому. Калитка не заперта, значит Ульяна здесь. С криком: «Угадай, кто пришел!?» — забегаю в домик, вижу на столе записку, начинаю ее читать и выключаюсь.
А прихожу в себя рядом с железнодорожной насыпью в километре от поселка, с медведем в руках.
Ульянка приехала. Приехала еще вчера, прочитала тот злосчастный приказ, не стала ночевать у себя в комнате, а сразу кинулась сюда. Увидела что меня нет, запаниковала… И сейчас от нее осталась только записка: «Сёмка, Сёмка, Сёмочка...».
Ну и я, прочитав записку, тоже запаниковал. Я метался вокруг домика, проверил сарай и баню, влез на чердак, заглянул в погреб. Даже в колодец. Добежал до малинника. Все время звал. Разбил в кровь руки о стену этого сарая. Разнес в сарае несколько приборов, как будто они виноваты — кажется, звон бьющегося стекла чуть успокоил меня. Почему я не выпал из активной фазы, чтобы последовать за Рыжиком, я не знаю, наверное, что-то держало меня. После, зачем-то схватил с дивана медведя и побежал в поселок. «Сёмка, Сёмка, Сёмочка...» — все, что от нее осталось. Единственный мой друг. Первая и единственная моя любовь. Человек.

Сердце колотится как бешеное, я сижу на земле, прислонившись спиной к осине, сплевываю густую слюну и стараюсь восстановить дыхание. Медведь лежит тут же, у меня на коленях, глядя своими пуговичными глазами в голубое, с редкими кучевыми облаками, небо. Зачем я его схватил? Не помню. Который час? Не знаю. Часы где-то потерялись, но, кажется, автобус с сотрудниками еще не ушел. Вот что я сейчас сделаю: пойду и отдам медведя шефу — пусть передаст Ульянкиным родителям. А сам буду думать, как жить дальше. Наверное, по совету Толяныча, скроюсь в лесу. Потому что общаться с новым начальством у меня теперь нет необходимости, опять же — лишний раз общаться с людьми нет и желания. А единственный человек, с которым есть такое желание, ушла.
Встаю, как встают старики, медленно подобрав ноги под себя и медленно распрямляя их, держась за дерево. Только что не покряхтываю. А за оставшиеся циклы я ускоренно постарею и, достигнув внутреннего возраста девяносто два года, отправлюсь в пассивную фазу, что символически будет означать смерть старого меня и рождение нового. Что за дурь в голову лезет, честное слово. Разум старается защититься от трагедии? Разум потерпит.
Рыжик, Рыжик. Лучше бы ты уехала на материк. Я бы знал, что ты где-то есть и может быть еще будешь счастлива.
Насыпь — вон она, мне туда и налево. Делаю пару шагов в сторону насыпи и тут что-то случается. Сначала в мире пропадают все цвета, остается, почему-то, только темно зеленый. И вот в этом серо-черно-бело-зеленом мире у меня выдергивают из под ног землю. Я падаю на спину, правда очень мягко и безболезненно, чувствую, как вздрагивает почва под моей спиной, а через меня, со стороны поселка, проносится волна холода. Я не знаю что это, но нервная система трактует это как холод. Немеют руки и ноги. Слух тоже пропадает, а может не слух, а сами звуки. Не слышно ничего и никого: ни птиц, ни листвы, ни насекомых. Время тоже теряется, неизвестное число секунд я просто лежу, пока постепенно не восстанавливается зрение и не возвращается слух и способность мыслить. Понимаю, что что-то случилось и случилось это в поселке. Вскакиваю, уже не как старик, а как семнадцатилетний и бегу туда. Пробежав десяток шагов вспоминаю, что забыл медведя и поворачиваю назад. Мечусь совершенно бестолково. Возвращаюсь к дереву, под которым отдыхал, и вижу, что зеленое дерево больше не зеленое. Осина пылает красной сентябрьской листвой, на фоне остальной летней зелени это выглядит пугающе. Внезапный локальный сентябрь в вечном лете… Не до того, просто отмечаю это в уме, без надежды и желания когда-нибудь разобраться. Поднимаю с травы медведя и уже шагом отправляюсь к поселку.
И первое, что вижу, едва попав на открытое место, это столб дыма, поднимающегося откуда-то с площади. Железнодорожные ворота распахнуты, двери казармы распахнуты, дневальный у пакгаузов отсутствует, наверное, у обоих ворот тоже.
В поселке пожар. Горит административный модуль, точнее третий его этаж, где размещался узел управления маяком и часть теоретических лабораторий. Сотрудники института: кто стоит разинув рот, кто бестолково носится, кто пытается тушить пожар, схватив со щита ведро или огнетушитель. Армейцы уже развернули гидрант и сейчас собираются войти в главные двери, а двое из них как раз и отгоняют от этих дверей гражданских доброхотов. Виолетта тут же, с фанерным ящиком с красным крестом готовится принять раненых. И, чуть поодаль, с непроницаемым видом наблюдает за этим безобразием здешняя императрица — баба Глаша. Или, наверное уже императрица в изгнании. Филиал то закрылся. А вот нового начальства я не вижу. И автобуса не вижу. Значит и с автобусом я опоздал. Хочу отойти подальше, но тут двери модуля распахиваются изнутри и четверо армейцев в противогазах выводят пострадавших. Толяныч, вообще-то выходит сам, но тут же опускается на траву, а двоих оставшихся выносят, практически на руках.

После пожара я пешком вернулся к себе. Но ночевать в домике не смог, слишком много Ульяны было вокруг. Обошел двор, опять прогулялся к малиннику, где я пытался спрятать ее от ливня, заглянул в сарай и представил себе, как она там ждала прихода тумана. Так заболело в груди, что чуть опять не отключился. Вернулся в домик, а там каждый гвоздь напоминает о ней. И были то вместе, если дни складывать, то цикла три, не больше. А вот все ждал, что сейчас выскочит из-за угла, что-то в кулаке зажато, глаза горят от восторга: «Сёмк, смотри что я нашла!» Мне казалось, что это такая затянувшаяся шутка и Рыжик вот-вот появится откуда-то, чтобы меня напугать. Не появлялась.
Я взял спальник, остатки хлеба, консервов и пошел в обход периметра, не планируя больше возвращаться ни в домик, ни в поселок. Не возможно, обходя периметр, не вспоминать наше знакомство с Ульяной, но на периметре, по крайней мере, голова была занята тем, что нужно было следить — куда делать следующий шаг, чтобы не запутаться в складках пространства, и Ульяна там, на периметре, была в прошлом. Или в будущем — я планировал в свой самый последний цикл, перед тем как этот Семен уснет навсегда, провести ее по всему большому кругу: Зеркальное озеро, Ржавые скалы, ковыльная степь, бескрайнее болото, корабельная роща и так далее. А сейчас шел один, мысленно, а чаще вслух разговаривая с Рыжиком. Легче мне не стало, но я начал привыкать к боли.
А на третью ночь, когда я сидел у костра, на каменном берегу того самого Зеркального озера, до которого можно докинуть камнем, но к которому невозможно подойти ногами, пришел тот самый туман. Для меня это был просто туман, чуть более плотный, чем туман обычный, но и только. А вот человека растворяет полностью, возвращая потом в виде НБО-копий. Вот и тогда: туман проникал под одежду, лип к коже, кажется даже просачивался сквозь поры, а потом разочарованно отступал, чтобы через полчаса повторить попытку. И не знаю, галлюцинация это или я что-то на самом деле слышал, но, казалось, туман постоянно шептал Ульянкину присказку: «Сёмка, Сёмка, Сёмочка».
Да, тогда я и понял, что Ульяна здесь, осталось ее только найти и отобрать у тумана. Я встал на ноги и, не дожидаясь рассвета, пошел в поселок.

Можно многое рассказать:
Как постепенно впадало в отчаяние оставшееся население поселка, когда осознало, что мы оказались отрезанными от материка.
Как старшина роты охраны с удовольствием бил морды двум пьяным «научным сотрудникам», а армейцы взяли на себя обеспечение порядка в поселке, в обмен на обещание бабули вернуть всех домой в течение шести циклов.
Как я и командир армецев выдергивали за трос Виолетту из тумана у восточных ворот, а потом неслись на Волге к воротам западным, чтобы Виолетта смогла принять саму себя из тумана.
Как я первый раз увидел и услышал сдублированную Виолетту — это было жутковато, видеть как она двигалась и разговаривала абсолютно синхронно с Виолеттой-оригиналом.
Как толпа «научных сотрудников» чуть не линчевала меня, а спасли меня те же армейцы. Знаний биохимика хватило на то, чтобы поставить брагу, а готовый дистиллятор взять в лаборатории.
Как, в два приема, эвакуировали людей на материк, так что осталось в опустевшем поселке пятеро: бабуля, сдублированные Виола, Толяныч и Трофимов, и я. Ну и еще двое научных сотрудников и один солдат, потерявшиеся в тумане. Жаль, что умер третий пострадавший в пожаре, дядя Боря — инженер местной коммунальной службы. Умер не вынеся дупликации.
Как мы переводили сеть лагерей на автономный режим работы, как программировали течение циклов, как я, никого не поставив в известность, сочинял программу функционирования для самого себя.

Все закончилось.
Сейчас я стою перед автобусом, а Толяныч направляет на меня выключатель, готовясь стереть мою личность.
У каждого из оставшихся разные цели:
Бабуля как-будто что-то доказывает: самой себе, нам и, кажется еще и пионерам.
Толяныч и Виола, кажется, как-то смогли встроиться в здешнюю систему. Не знаю я, почему они не эвакуировались, кажется, опасались того, что их не признают за людей.
Трофимов, тот для меня загадка, но гению и положено быть загадкой. А сейчас он унес эту загадку с собой. Потому что Толяныч уже стер старого Трофимова, а новый Шурик садится сейчас в свой Икарус, помогая, как порядочный пионер, подняться в салон бабе Глаше.
Я? Я же пошел искать свою Ульяну. И очень важно, чтобы нашел ее именно тот я, который сейчас прощается со всем окружающим. Сейчас подумал, что Ульяна давно уже готовилась к этому. Как иначе объяснить эту ее фразу, сказанную при расставании: «Сёмка, ты больше не будешь один!» То есть, она приехала уже подготовленная и сделала то, что сделала, по твердому своему решению. Вспоминаю ее записку: «… вероятность целых 0,3%…». Вот, даже вероятность подсчитала, правда завысила раз в десять, чтобы подбодрить меня, не иначе. Вспоминаю слова милой девушки Мику, там, в лагере, когда я собирался на мотовоз, еще не зная, что меня ждет: «Сенечка, я тут думала над твоим вопросом, про людей и роботов. Хотела рассказать про творчество, любовь, эмоции, но, в общем, Сенечка, знаешь, что я подумала? Что только человек способен все бросить, отказаться от гарантированного выигрыша, и поставить на самый невероятный вариант. Загадать, что монетка, которую он сейчас подбросит, останется стоять на ребре. Самое интересное, что иногда это срабатывает». Она много еще чего говорила, но суть я запомнил.
— Семен, ты уверен? Ты можешь остаться, как мы. И нам за Глафиру Денисовну будет спокойнее.
Могу. Но встретит Ульяну тогда совсем другой человек, а не я. Хотя тот человек и будет считать себя мной, это я знаю точно. Ловлю глазами стрекозу, зависшую над головой у Толяныча и улыбаюсь ей. Последнее, что я вижу, значит, это стрекоза-богатырь.
— Толяныч, не тяни кота за хвост. Пионером был, пионером и останусь.
— Мы приглядим за тобой, пионер.
Щелкает кнопка Выключателя. И моё Я (хочу сказать — моя душа, но души у таких как я, кажется, нет) отделяется от тела. Я как будто вижу себя со стороны, с высоты верхушек деревьев. Но я, оказывается, еще могу управлять своим телом, неуклюже, как-будто управляю марионеткой за ниточки. Последний раз оглядываюсь и отправляю бывшее свое тело к дверям терпеливо ждущего автобуса.
«Вот и я сейчас поставил на то, что монетка упадет на ребро, Рыжик. Слышишь? Я иду за тобой».