Результаты поиска по запросу «
моя любимая сестренка
»
Бесконечное лето Ru VN Фанфики(БЛ) лагерь у моря Алиса(БЛ) Ульяна(БЛ) Виола(БЛ) Юля(БЛ) Лена(БЛ) Лагерь у моря (БЛ) Визуальные новеллы фэндомы
Лагерь у моря часть 55. Рут Алисы. Выбор 50/50, сочетание разных тактик.
Страница фанфика на Фикбуке
Часть 50
Часть 53
"В конце концов, мало что имеет значение. Только любовь, да. Она дает силы преодолеть всё. И без разницы, какая это любовь. К девушке, к родным, к вещам, да пусть даже к самому себе: всё едино. Нами движет - любовь". Из личного дневника товарища Генды.
Алиса.
После расставания с Доком, отдыхающих и персонал повели в подвал. Окна коридоров трещали, лампочки моргали, а завывающий за окном ветер довершал картину малобюджетного фильма ужасов. Сопровождающая нас медсестра, тоже проявляла беспокойство, хоть и старалась держать себя в руках. Хотя какая она нафиг медсестра, вон как перед ней бегали военные. Многие, особенно дети помладше, не скрывали слез.
В подвале нас уже ждали, два человека в военной форме, что-то живо обсуждавших возле проломанной стены. Прямо за которой, обнаружилась заранее открытая металлическая дверь, даже на вид, нереально тяжелая.
-Виолетта Церновна, - обратился один из них к девушке, - тут и правда целая сеть тоннелей! Откуда Док мог знать это?
-Сейчас главное вывести гражданских, - Виола нахмурившись посмотрела на бойца, - и ради бога, держите языки за зубами.
В тоннелях было темно, пока один из солдат не поковырялся в настенном щитке. Что-то загудело, и по-над стенами загорелись старые желтые лампочки. Хоть и тусклого, но всё же света, хватало, чтобы процессия из вооруженных людей и их подопечных, могла спокойно идти вперед. Ульяна всю дорогу держалась молодцом, не паниковала и не плакала. Я же хоть и храбрилась, очень беспокоилась за Дока. Сердце подсказывало, что он в опасности. Перед глазами, стоило их только прикрыть, появлялся этот его прощальный взгляд. И столько в нем было любви и тепла, что я несмотря ни на что, послушалась. Который уже раз, его присутствие превращало обычно ершистую меня, в простую девочку. Любовь – это доверие, говорил кто-то там.
Когда мы уже прошли довольно большое расстояние, нас догнали остальные военные. Тяжелые звуки бега за спиной, сначала здорово напугали отряд. Воздух был спертым и душным, отдавая витавшей в нем многолетней пылью. Однако страшно даже представить, как бы мы вышли на улицу в такой шторм, не окажись тут этих старых катакомб. Плитка на полу и кирпичи на стенах, успели потрескаться от времени, а может тут недостаточно герметично, и внутрь попадала влага с поверхности. Кто знает? Главное - это наш путь к спасению. По которому мы шли, побросав вещи, я с сожалением вспоминала свою гитару, на которой хотела сыграть для любимого.
-Ви, это невероятно, он преврати… - начал было рассказывать один из нагнавших нас бойцов. Но был грубо прерван, шиканьем Виолы.
-Не здесь, - сурово сказала она, оглядывая жадно вслушивавшихся детей.
-Ты как? – Обратилась я к Ульяне.
-Что-то страшно мне, - мелкая сдавленно усмехнулась, - непонятно отчего, но прямо коленки трясутся.
Внезапно тоннель сотрясло, стены и потолок задрожали, щедро посыпая всех песком и известью. А снаружи, раздался пронизывающий рёв. Слышный даже сюда, он заставлял сердце сжиматься от страха. Непохожий ни на одно известное мне животное, этот крик издавало что-то огромное, и очень, очень злое. Ульянка прижалась ко мне, вцепившись – как утопающая в круг. Всё тело подруги, сотрясала мелкая рожь. Проняло даже солдат, руки с оружием заметно дрожали.
-Бегом! – Закричал один из военных, тот, что с седыми волосами.
Этот марш-бросок, Алиса, как и наверняка многие другие, запомнит на всю оставшуюся жизнь. Бесконечный трясущийся коридор, и идущий со всех сторон яростный вопль, иногда прерывавшийся громкими взрывами и треском. Что же творится там наверху!?
-Здесь! – Указал на непримечательную стальную дверь в стене один из бойцов. При этом он сверялся с грубо нарисованной картой на планшете.
Через несколько минут, дверь была взломана, а мы оказались в другом подвале. Поднявшись наверх, я поняла, что отряд добрался до прибрежного корпуса. Об этом говорили морские атрибуты на стенах, и информационные стенды. Да и портрет той американской девочки, висел только в этом месте.
-Какого хрена? – Удивленно спросил седой. И удивляться было чему. Ветер практически стих, а черные облака на небе, стали серыми. Дождь всё так же шел, но без резких порывов. Это всё весьма странно…
Кэп.
Когда мы вышли из корпуса на пирс, я не поверил своим глазам. Купол, который изолировал лагерь – просто исчез.
-Неудивительно, - прозвучал из наушника возглас аналитиков. – А Док, это нечто. Нашему летающему крокодилу, приходится ой как несладко, он собирает все крупицы сил, и ему сейчас не до барьера. Скоро будет картинка, быстрее на линкор. Мы отправим вам данные со спутника и камер на квадрокоптерах. Хотели авиацию прислать, но истребители без разведки губить не хочется.
-А если честно, - добавил другой аналитик, - пилоты просто зассали, увидев Кукулькана.
Когда последний эвакуировавшийся человек, вступил на палубу линкора, носившего гордое, но странное имя - "Облизни Бровь", так было написано на корме. В этот самый момент, над лагерем взметнулось облако пыли, а в нем замелькали огромные кольца и крылья змееподобного чудовища. Несколько девочек завизжало, а нет, это были мальчики. Девочки просто, грохнулись в обморок.
-Вся конспирация коту под хвост! – Виола высказывала всё что думает, никого при этом не стесняясь. Она упомянула древних майя, всю их родню, и чертову аномалию которой они поклонялись.
-Есть картинка! – Раздался голос с мостика. И все военные бросились смотреть на мониторы. Пока спасенных людей рассаживали по каютам.
Алиса.
Под шумок, я попыталась узнать, что творится в лагере, а единственным источником информации сейчас был…
-Вам сюда нельзя, - остановил меня, и так и не отцепившуюся Ульяну, седой. Когда я пыталась проскользнуть в рубку.
-Можно, - перебила его Виола, - им – можно. А если хочешь обидеть девочек, с НИМ, будешь разбираться сам.
С этими словами, девушка указала на экран монитора, приковавшего внимание всех без исключения. На экране было нечто! Капли стучали на палубе и волнах, стекая тонкими струйками по окнам рубки, а тем временем большой корабль, всё быстрее и быстрее удалялся от берега.
Док.
Летающая гадина была очень сильна, меня спасала только скорость, и то не всегда. Большим подспорьем стала регенерация. Стоило мне получить царапину или ушиб, как она на глазах заживала. Спасибо белая змейка, спасибо чешуя.
Ситуация накалялась, я смог хорошенько обстрелять Кукулькана издали, потратив все свои снаряды, и даже пару раз ударил правой рукой, защищенной чешуйками. В отместку, чешуйчатый пи…не очень хороший ящер, извернулся, зависнув в воздухе открыл пасть, и выдохнул.
Это был не огонь, что-то даже страшнее. Воздух, под чудовищным давлением вырвавшись из оскаленной пасти, вспахал землю на несколько метров вглубь, попутно сравняв с землей сразу несколько зданий. Теннисный корт, столовая, и крытый спортзал: разлетелись как карточные домики. В воздух поднялось облако из строительного мусора и грунта. Используя ускорение на всю катушку, чувствуя, как ноют всё мышцы и кости, я увернулся, лавируя между кусками бетона и железа, подошел прямо под брюхо низколетящей твари. Рассматривал, анализировал, думал, тщетно выискивая уязвимое место.
На пластинах и костяной броне, были видны оставленные мной повреждения. Смятые пластины, изнутри которых сияло призрачно-красное свечение. И ни капли крови!
"-Прямо дракон из рпг! И летает, и чешуя есть, и вообще…на дракона похож. Интересно, с него что-нибудь дропнется, если мы его завалим? – Сказал внутренний голос".
-Я, спокойный человек, благородной профессии, скачу тут, как какой-то вшивый японский ниндзя! – Прокричал я, уклоняясь от очередного выдоха. В наушнике что-то проворчали. – Ямада, я знаю, как это переводится, сама такая!
Шиза был неоценимым помощником. Если бы не он, меня бы уже сожрали. Юля права, я не воин, и не успеваю следить за обстановкой. Ускорение уравнивало наши шансы, но… Тело не выдерживало его слишком долго. Да, аномалия укрепляла меня, защищала от перегрузок, подстегивала регенерацию, её мощь – потрясала воображение. Вот только я, начинал сдавать. Усталость возрастала, переходить в режим шифта становилось всё труднее, а оставаться в нем, выходило всё меньше. В этом бою, я использовал ускорение больше и чаще, чем за всё время в лагере. Но всё равно, этого не хватало.
-Мне бы ракетомет, или копье на худой конец,- с натугой вдыхая бесценный воздух, пробормотали мои губы. По лицу стекала дождевая вода, вперемешку с потом и грязью. Блин, хочу как в сказке, достать волшебный меч, и покрошить гада, при этом даже одежду не порвав. Но нет, мы в реале, тут такое не прокатит. И сейчас я стоял напротив оскалившегося монстра, в изорванной и испачканной в крови одежде. К моей гордости, Кукулькан тоже был не в восторге, еле-еле паря над землей. От былого жуткого великолепия, не осталось и следа. Потрепанный, грязный как свинья змей. Одно из его крыльев бессильно свисало, перебитое самым большим подшипником прямо у основания сустава.
Этот момент, он выбрал, чтобы испытать меня. Впервые, я слышал, как тварь говорит. Длинный раздвоенный язык, пробовал влажный от дождя воздух, пока пернатый змей ставил ультиматум.
-Твои последние слова, человек. Произнеси их, и я пощажу тебя. – Голос Кукулькана разносился далеко, а из приоткрытой пасти со свистом вырывался ветер. Глаза монстра внимательно следили за мной, очень тяжелым взглядом. - Пади ниц, и служи мне. Я дам тебе всё, все, что вы смертные жаждете. Богатство, власть, вечную молодость. Служи, и будешь вторым после меня!
На секунду, на какую-то секунду, но я задумался, Док не святой паладин, и никогда им не был. Представив вечную жизнь, разделенную с Алисой, с губ уж почти сорвалось предательское "да". Но следом пришли на ум слова Юли. Кукулькан не просто аномалия, он пожиратель душ. Поглощая человеческие сути, он становится сильнее, за счет жертв других – он живет. Если конечно, это можно назвать жизнью. Я представил, как приходится приносить в жертву аномалии маленькую девочку.
-НЕТ, - мой крик сотряс землю, став сигналом для врага. Больше не став тратить на меня слова, он атаковал.
От кончика хвоста, к голове пронеслась большая искра. По костяной броне забегали разряды багровых молний, устремившись к короне, они собрались в сверкающий всполохами багровый шар.
-Шифт!
Мои силы были на исходе, даже время не останавливалось до конца. Я наблюдал, как Кукулькан откидывает голову назад, хватая зубами плюющийся молниями сгусток энергии. Как делая бросок, он отправляет этот шар в мою сторону. Из последних сил, я собрал перед собой множество валявшихся вокруг арматур, бывших частью зданий, и направил в сторону змея. Стоило отпустить такой подобранный аналог копья, как он зависал в воздухе, острием к противнику. Когда металлических стержней между нами было уже с десяток, я использовал последний козырь.
Ударная волна, покров, защищающий меня в ускорении, превратился в оружие. Намного мощнее, чем тогда на пляже, даже защищенную чешуей кожу, всё равно разорвало в нескольких местах. Снеся по пути землю и траву, поток подхватил металл, разгоняя его до немыслимой скорости. Подхватил и шар, брошенный Кукульканом. И весь этот смертоносный коктейль, обрушился на врага.
Как он заревел! Меня отбросило назад, основательно приложив отдачей. Сил чтобы сгруппироваться, больше не было. Я ждал удара об обломки, а вместо этого, меня поймали ловкие и мягкие руки. Аккуратно поддержав, и не позволив упасть.
В нос ударил запах, который бывает, когда гладишь мокрую кошку, забравшуюся на колени после дождя.
-Юля? - Спросил я. Во рту был солоноватый привкус крови, уши гудели, а конечности почти не слушались. Отпусти она меня сейчас, и здравствуй земля, рухну и хрен кто поднимет.
-Я же говорила, Док, - раздался над самым ухом печальный голос, так похожий на тихое мяуканье, - мы ему не противники.
Разлепив непослушные веки, я посмотрел вперед. Кукулькан выбирался из-под завала, попутно выдергивая зубами застрявшие в нем осколки арматуры. Всё – чего я добился, это искрошил его костяную броню, которая кусками падала на землю, обнажая потрепанные, но пока целые пластины крупной чешуи. Бросаемые в нашу сторону взгляды, не сулили ничего хорошего.
-Бросай меня киса, бросай и беги! – В отчаянии пытался крикнуть я, но получался лишь тихий хрип. – Мне стоило прислушаться к тебе. Прости. Прости.
-Как? Ты только что меня назвал? – Юля дернула ушками, удивленно глядя своими большими желтыми глазами. – Дааа…точно…
-Мы, ему не ровня, - продолжила девочка. От тепла её тела становилось легче, да и раны потихоньку заживали. Вот бы и усталость прошла, можно было бы побарахтаться ещё немного. – Док. Ты мне веришь?
-Да. Верю. – Таков был мой ответ. Удивительная, волшебная девочка, за короткое лето, стала моим дорогим, очень дорогим другом. Я должен выжить, погладить ещё раз эти волосы, поцеловать Алису, поиграть с Ульяной.
-Тогда закрой глаза, - шеи, коснулись мягкие губки. А затем, резкий рывок, потянул меня в пустоту.
-Пусть ненадолго, но я смогу поменять вас местами, - было последним, что я услышал, падая во вращающуюся воронку портала. Ничего не видно, но по коже прошелся мороз, будто рядом проплыл айсберг. В наш мир пришло существо, рядом с которым, Кукулькан – это безобидный птенчик. В тот самый момент, как портал полностью раскрылся, я понял, что должен сделать.
-Шифт! – И мир исчез, оставив меня в небытие.
Кэп.
Наблюдая столкновение двух аномалий, в душе поднималось странное чувство. Изначально, я мечтал, чтобы эти два чудовища, одно из которых по недоразумению, не иначе, называют человеком, прикончили друг друга. Но сейчас, задумавшись, я начал переживать за Дока. Причин было несколько. Да, этот тип перебил весь мой отряд, но, он сделал это после дозы транквилизатора, потеряв контроль над аномалией. К тому же, напали на него мы первые. Там, на остановке, он не поубивал кучку отщепенцев. Хотя, положа руку на сердце, я на его месте не проявил бы милосердия. А сейчас, он остался там один, один! Прикрывая наш отход.
-Ви, - наконец капитан принял решение, - мы с ребятами прикроем Дока.
Но тут со стороны лагеря полился красно-багровый свет, настолько яркий, что даже море в этом сиянии, казалось раскаленной лавой. Кукулькан задрал открытую пасть к небу, во рту у него билась шаровая молния, которую древний идол швырнул в Дока. Последовавшая за этим ударная волна, снесла пернатого демона к чертям, размазав его о ближайший холм, погребая под горой земли и обломков зданий. Остаточный фон, заставил линкор задрожать. Какова же сила этого удара, раз даже на таком расстоянии, заставляет многотонную посудину, качаться на воде – как щепку.
Каким-то чудом Кукулькан выжил. Отряхиваясь, как ни в чем не бывало, он взмахнул хвостом, готовясь добить обессилевшего человека. Обливаясь слезами, за происходящим на экране, следили рыжие девочки. Младшая тихо всхлипывала, а Алиса молчала. И это безмолвие, полностью разбитого человека, пугало сильнее любых истерик. Из глаз старшей без единого звука, потоком катились слезы, оставляя на щеках влажные дорожки.
-Нет, - тихо шептали непослушные губы рыжей, - нет. Нет.
Огромный хвост, оканчивающийся хищно-изогнутыми когтями, приближался к неподвижному человеку. Да, теперь Кэп понимал, это человек, не чудовище. Чудовища не улыбаются, когда видят, как на них несется смерть.
Отключившийся в потасовке передатчик Дока, на мгновение ожил. И в наушниках бойцов, и из динамиков возле экрана, прозвучали всего два слова: - Да. Верю.
Док исчез, в появившейся ярко-голубой вспышке, за мгновение до того, как на него обрушились когти. Одновременно с ним, Алиса рухнула на колени, и упала бы, не поддержи её подруга.
-Уведите их, быстрее, если понадобится, вколите успокоительное, - Виола побледнела, но продолжала раздавать указания, - нам выиграли время, пока Кукулькан не поднялся в воздух, мы должны спасти детей. И накройте весь лагерь орудиями главного калибра. Не убьем, так хоть задержим. А дальше…
Только договорить Виола не успела…Со стороны лагеря, прокатилась волна морозного воздуха, настолько холодного, что палуба мгновенно покрылась инеем. Капли воды, еще минуту назад стекавшие по стеклу, замерзли. А сам дождь, мгновенно прекратился, будто выключателем щелкнули.
-Это что ещё такое. – Сказал седой, глядя на море. – Изо рта старика, вырывались клубы пара.
Водная глядь покрывалась льдом. От берега, к самому морю, резко расходилась волна обледенения. Море промерзало до самого дна, издавая громкий, обиженный треск. Вот лед дошел до линкора, и мгновенно остановил его, заковав в холодном плену. Последовавший за этим толчок, чуть не уронил всю команду на пол.
В центре лагеря, стояла статуя. Статуя высокого человека, очень напоминающая очертаниями Дока. На ней был потрепанный, изорванный белый халат. Вокруг статуи, торчали ледяные глыбы, в которых и увязли шипы Кукулькана. Высокочувствительные камеры со спутников и дронов, передавали картинку в зловещих деталях. Хоть половина этих дронов уже валялась, представляя собой искореженный и подмерзший металлолом. Но тут, ледяная статуя зашевелилась, осматривая свои руки. Было видно, что они из кристально-прозрачного льда, слегка сияющего изнутри синим светом. В точности как и лицо.
-Святые угодники, - донеслось из колонок. Это аналитики, по натуре своей, все поголовно ярые атеисты, вдруг вспомнили такие слова. – Логия. Это аномалия-логия! Мы её только в теории разбирали, думали что будет, замени аномалия тело человека полностью. Абсолютный лед! Мама Мия, вам крышка! Всем, и крылатому уроду тоже.
Кукулькану всё это не понравилось, он уже открывал пасть, как статуя медленно повернулась к нему. Светящиеся синим глаза, без тени эмоций оглядели древнюю тварь. Ледяной человек поднял вверх руки, словно указывая на небо, а затем нарочито медленно, начал их опускать. За его пальцами, протянулись дорожки из блестящего льда, сформировав два полумесяца, которые он без колебаний, метнул в пернатого змея. В полете они увеличились, набирая скорость, и влагу из воздуха, а затем… отсекли Кукулькану сразу два крыла. Как нож режет масло.
Воздух огласило громогласное шипение, впрочем, тут же стихшее. Всё тело древнего монстра, окутало ледяным панцирем, приморозив к холму возле лагеря, и не давая даже пошевелиться.
-Что за треск? – Темнокожий солдат оторвался от экрана, чтобы взглянуть на небо. Звук шел из-за облаков.
-Как думаете, куда подевалась вся вода? Еще несколько минут назад, тоннами лившаяся на землю. – Вдруг сказала Виола. И тоже посмотрела наверх, открывая удивленно рот.
Над Кукульканом, прямо с небес, падал айсберг. Огромная гора изо льда, неслась к земле со скоростью метеорита. Взгляд молчаливых синих глаз, направлял этот полет, прямо к конечной цели. На голову, изо всех сил пытающегося вырваться змея, обрушились тысячи тонн замерзшей воды, сминая её как скорлупку. Последний раз дернув хвостом, Кукулькан затих, красное сияние покидало ставшее неподвижным тело.
-Мы спасены? – Удивленно сказал один из солдат. Но статуя вдруг зашагала к ним, в неподвижных зрачках застыло то же выражение, с каким она прикончила пернатого.
-Нет, мы все умрем, - обреченно и как-то даже, весело, сказал темнокожий вояка.
Старшая рыжая приходила в себя, отчасти может благодаря холодному воздуху.
-Это Док? – Спросила пришедшая в себя Алиса.
-Не похоже, - серьезно ответила девочке Виола. Всех на палубе трясло от холода, и чем ближе подходила неведомая аномалия, тем сильнее он становился.
-Док это, Док, почти. - Прозвучало в дверном проеме. Хоть дверь и открылась, но никого не было видно. Лишь звонкий девичий голос, разносился по вмиг умолкшей рубке.
-Юля. – Догадалась Виола.
-Нет времени! – Недовольно фыркнула невидимка. – У вас всего один шанс, на корабле должна быть девушка, с фиолетовыми волосами, не думаю что таких много. Выведите её на палубу, или вам конец. Продержитесь немного, если получится.
Спустя пару минут, на корме корабля стояли Лена, и несколько солдат. Удивленная и испуганная девушка зябко куталась в выданный ей плед. Фиолетовые хвостики дрожали, в такт своей хозяйке. Аномалия тем временем уже подходила к линкору. Стрелять в него благоразумно не стали, понимая всю бесполезность этого действия.
Стоило статуе взглянуть на девушку, как она застыла. В глазах вдруг появились эмоции, удивление, печаль, радость, и…боль. Лена отшатнулась, когда ледяной взгляд начал пожирать её. Ледяной человек, не отрываясь смотрел в бездонные, зеленые глаза. Так смотрят на то, что потеряно навсегда. Так приговоренный к расстрелу, выкуривает последнюю в своей жизни сигарету, выдыхая дым в сторону заката. Так заключенный, смотрит в окно последний раз, пока гудят трансформаторы электрического стула.
-Вот. Значит. Как? – Губы статуи зашевелились, а голос казалось, шел отовсюду. От промерзшего моря, от холодного воздуха, от инея на стеклах. – Это и есть другой мир. Да.
-Прости. – Сказала статуя, глядя на дрожащую от холода и страха девушку. А затем случились две вещи, полыхнуло ярким светом, и аномалия исчезла. На её месте, молча стоял Док, с закрытыми глазами. А в воздухе заметно очутились нотки теплого ветра. Лед покинул этот мир. Навсегда.
Фанфики(БЛ) Бесконечное лето Ru VN Мику(БЛ) Семен(БЛ) Ольга Дмитриевна(БЛ) Алиса(БЛ) Лена(БЛ) очередной бред Дубликат(БЛ) Визуальные новеллы фэндомы
Начало:
Глава 1. http://vn.reactor.cc/post/2626275
Глава 2. http://vn.reactor.cc/post/2649697
Глава 3. http://vn.reactor.cc/post/2666697
Глава4. http://vn.reactor.cc/post/2677788
Продолжение
V
Баланс
– … вас ждут великие дела!
И прохладная ладонь ложится на моё плечо. Меня будят, но мы еще потянем время.
– Ну мне же ко второ-о-ой.
– Путаешься в показаниях, Семеныч, к какой второй?
Приходится разлеплять один глаз и смотреть снизу вверх на Ольгу. Нет, я ее, действительно, обожаю. Если бы, в самом деле, такая вожатая попалась мне в моем отрочестве, или был бы у меня такой учитель, э-э-э… Географии она говорила? Да, точно, географии – я бы запомнил ее на всю жизнь. Тоже ведь, получается, уникум в здешних местах, наподобие Виолы.
– Как спалось, соседушко?
– Ох, Ольмитревна, я не помню. Может даже я и не ложился-то вовсе.
– Весь в трудах, весь в заботах, пионер-герой… Зато я помню, во сколько ты пришел. Дово-о-ольный, сиял ярче, чем Луна, кстати. Но порядочный пионер, где бы он всю ночь не шлялся, должен, чист и опрятен, стоять утром на линейке. Пятнадцать минут тебе сроку!
И ушла. Интересно, Мику-моя уже встала? Мику… Моя Мику… Мику моя… Да, пусть будет так: Мику-моя! Тем более – девушке нравится. Надеваю форму, спортивный костюм все-таки прячу в рюкзак – мне он еще пригодится. Когда складываю костюм, нащупываю в кармане что-то твердое – вчерашние трофеи из подземелья. Один прячу в карман рубашки, а второй оставляю на тумбочке – Ольга найдет. Смотрю на часы, ох, мама дорогая! Времени то потратил… Хватаю полотенце и бегом к умывальникам.
Когда, «чист и опрятен», прибегаю на площадь, строй уже стоит. Ольга видит меня и, не прерывая молитвы, показывает мне кулак – всё хорошо. Оглядываюсь: ни Мику, ни Лены. Где?
– Интересно, если тебя не будить, до которого часа ты спать сможешь?
– Вредина, я тоже рад тебя видеть. Не знаешь, где Мику?
– Дежурит твоя Мику сегодня. Накрывает стол своему Сенечке. Их домика очередь.
– Знал бы, сам бы в столовую вместо линейки, а Лену отправил бы отдыхать.
– Вы бы там подежурили. В перерывах между поцелуйчиками, если бы смогли прерваться.
Линейка проходит. Не знаю я, как она проходит – не до того, потому что очень хочу попасть в столовую. Знаю только, что приключения Шурика не упоминаются, как будто их и не было, может это и правильно, с точки зрения сохранности остатков психики кибернетика. А я нахожу ладонь Алисы и вкладываю в нее свой второй трофей, тот что я подобрал в забое – пришло время раздачи подарков. Это медиатор, костяная пластинка в виде капли. Не знаю я из чего он вырезан: слоновая кость, моржовый зуб, мамонтовый бивень или это когда-то давало молоко и мычало, для меня это одинаково непонятные вещества. На одной стороне пластинки, чуть в стороне от центра вырезано солнце, а на другой – две переплетенные буквы: А и Д. Отдал и потом только подумал, что сейчас может иметь место быть эксцесс, но все обходится, Алиса смотрит на то, что это ей такое досталось, убирает в карман, потом, также без выражения, смотрит на меня и кивает.
– Я не знаю, как ты проник в мои сны, но спасибо.
– Алис, я ключи от, – оглядываюсь на Женю, – сама знаешь чего, отработал?
Кивает в ответ и пожимает мое запястье. Нет, все-таки память у них подчищена крепко и связать свои кошмары с прототипом своего Черного пионера они не могут. Просто беспричинные страхи в определенных местах, тут вспоминаю, как Алиса боится темных и узких тоннелей и коридоров, интересно… Нет, не интересно. Так вот, беспричинные страхи в определенных местах или фантазии, пусть в виде той же страшной истории коллективного сочинения, как здесь, ну и вот еще ночные кошмары у Ульянки, оказывается. Интересно, что снится Мику? Нет, тоже не интересно, не хочу я знать, что ей снится про Старый лагерь. Захочет – расскажет, если ей от этого будет легче, я выслушаю все, как бы тяжело мне не было, а так – нет, не хочу.
Наконец-то Ольга иссякает, линейка заканчивается и я, редкий для меня случай, впереди всех бегу на завтрак. Здравствуй, Мику-моя.
– Сенечка, доброе утро, а я вот, неожиданно, сегодня дежурная. Ну, то есть не я одна, еще Лена и не неожиданно, потому что расписание в начале смены утвердили, но я забыла, поэтому оказалось, что неожиданно.
– Я тоже волнуюсь, Мику-моя. Скажи, ты волнуешься о чем?
Мне вот совершенно непонятно, что же делать дальше и как закончить этот цикл, о том и волнуюсь, но я могу только замкнуться, а вот Мику – болтает. Правда, за вычетом этого момента, я счастлив. И то ощущение, предвкушение которого у меня мелькнуло вечером второго дня, оно вернулось и сейчас резонирует где-то внутри меня.
– Нет, Сенечка, не волнуюсь. То есть, конечно, волнуюсь, так, что слов подобрать не могу, но это приятное волнение, это потому что ты здесь. Но я еще и беспокоюсь. Скажи, ты думал, что мы теперь будем делать, и как нам обойтись с твоей и моей правдами? Знаешь что? Ты приходи ко мне в кружок после завтрака, будем думать вместе.
После завтрака, так после завтрака. Я бы и без просьб пришел, поэтому мы завтракаем, болтая о всякой ерунде, потом я остаюсь помочь моим индианкам с уборкой, благо, обошлось без чистки картошки, когда уборка заканчивается девочки идут переодеваться, а я – к себе в домик, с условием, что через два часа буду в музкружке.
Захожу к себе в домик и неожиданно обнаруживаю там Ольгу, думал что Ольга на пляже, потому и получилось неожиданно.
Ольга сидит за столом, спиной к дверям, и… Выглядит она, с каменными шеей, спиной и плечами, как статуя имени самой себя. Мой трофей – значок об окончании пединститута – «ромбик», он же «поплавок», найденный перед входом в бомбоубежище, лежит на кровати.
– Здравствуйте, Ольга Дмитриевна.
– Зря ты мне это отдал. Спасибо конечно, и мне его не хватало и он был нужен, но все равно зря. Ментор и эмоциональная матрица уже почти восстановились и без него, а тут ты со своим подарком, и они откатились назад, и мне опять начинать все почти с начала.
Ольга рассказывает, а на меня параллельно накатывают воспоминания, как видеоиллюстрация к ее рассказу.
Ольга и все пионеры стояли на площади и смотрели как я… Стоп! Это не я! Я все помню, но это не я! В тот момент я только что осознал себя внутри циклов, и у меня, как раз тогда-же, начал просыпаться доступ к чужой памяти. Я еще не умел управлять чужими воспоминаниями и они приходили ко мне ночью, в виде кошмаров. В них, в этих кошмарах страдал не я, а страдали от меня. Самое главное то, что Мику была права вчера, в этих кошмарах я действительно получал доказательства своей уникальности, получал от чужих страданий и смертей, которые только и убеждали меня в том, что один лишь я действительно существую, если могу раз за разом уничтожать местных обитателей. Самое простое – я мог… Нет, неважно, что там, в моих кошмарах, происходило. Когда примитивное физическое насилие надоело я начал запугивать, а уже в конце изобретательно убивать. А все прочие аборигены либо делали вид, что ничего не происходит, либо просто стояли и смотрели. И не могли ни вмешаться, ни убежать, ни даже просто заплакать – не позволяли жестко заложенные ограничения. Жуткие сны: все видеть и не иметь возможности вмешаться.
Первой в этом лагере не выдержала вожатая – ментор, Ольга Дмитриевна открыла рот и свернулась, вступив в противоречия с заложенными алгоритмами; второй вылетела Оля – эмоциональная матрица, просто пискнула и тоже закуклилась от ужаса увиденного; и осталась только монитор узла, обычно глубоко спрятанная, тоже Ольга Дмитриевна, полноценная личность, одновременно являющаяся частью системы. Не знаю, как это сочетается: полноценная личность и часть системы, а Ольга расшифровывать отказалась. Связь с системой не дала ей сойти с ума, но и не дала действовать, и Ольга только стояла и смотрела, транслируя информацию в систему. Так и умерла последней, выполняя функции передатчика.
– Я не пойму. Ну можно же было снять ограничения эти ваши после первого же случая.
– Думаешь это так просто? Это не тумблером щелкнуть или пару операторов дописать, здесь же все живое, этому прорасти и вырасти надо. Вот и прорастало, а ты… Нет, не ты конечно, но очень похожий на тебя пионер, в это время шел по лагерям, вырезая в них всех или, если не мог дотянуться, то почти всех. Сперва мы научились плакать, потом уговаривать, потом убегать, а теперь в системе нет запрета и на убийство, особенно таких как ты. Только человеческие, исключительно внутренние, правила и ограничения, то что закладывается в процессе воспитания.
Сидим целый час и разговариваем: Ольга выговаривается мне, я рассказываю свою историю Ольге. Как-то незаметно стал звать ее по имени.
– То есть, общаясь с вожатой, нужно помнить о ее разных личностях? Психиатры тут не пробегают, Оль?.
– Не множественных, личность одна, но просто в разных режимах функционирует. Пионеры видят вожатую, которая заставляет их жить по законам пионерии, сама любит полениться, не очень любит думать, и почти не способна действовать самостоятельно, предпочитая следовать инструкциям, о здешнем мире не знает ничего. Выше вожатой по рангу эмоциональная матрица. Логика у нее где-то в самом низу, но неплохо развита интуиция, эмпатия, ну и чувство красоты, конечно. Обычно спит, подключается, когда вожатая не может справиться с чем-либо силой инструкций и логики. Ну и я, которая, в идеале, вообще не должна просыпаться, только в исключительных случаях. Упрощенно, выглядит это так, как если-бы у вожатой внезапно проявлялись новые способности. И вот первые две восстанавливались, а тут ты, с этим значком. Он, конечно, поможет потом, но сейчас они откатились назад. Так что придется мне пока отдуваться. А ведь я должна только отслеживать, оценивать сортировать информацию и отправлять между циклами, то что посчитаю важным, в систему. И вот исключительный случай наступил и что? Я только отслеживала и оценивала, а могла бы спасти всех. Знаешь, какие были пионеры? А теперь они скатились назад при регенерации и сейчас едва на стартовом уровне.
А под конец уже разговора Ольга меняет тему.
– Ты понимаешь, что у вас с Мику перспектив никаких? Она еще не готова осознать себя, и даже опираясь на тебя будет откатываться каждый цикл к нулю, и тебе придется каждый же цикл создавать ее заново, и каждый раз результат будет обманывать твои ожидания, потому что каждый раз она будет другая. Циклов на десять-двадцать бы попозже, чтобы хоть что-то начало сохраняться.
– И что же нам делать?
– Не знаю. Просто не знаю и, даже с ресурсами системы, тебе не помощница. Если бы можно было помочь – помогла бы. В любом случае у тебя не получится дождаться Мику здесь. Между циклами в узлах остаются только мониторы и, так или иначе, ты покинешь лагерь. Ладно, заболтались мы, иди к своей Микусе, а то она обижаться начнет. Если опоздаешь, ссылайся на меня, пусть на меня обижается.
Мику уже в музыкальном кружке. Сидит в углу на откидном стуле и что-то рисует в своей тетрадке, растительный орнамент какой-то. Я подтягиваю поближе к Микусе винтовую табуретку, сажусь лицом к девушке и начинаю мучить гитару. Я играю примерно с таким же качеством, как Мику рисует, но что делать, если каждому из нас так легче думается? Думаем мы сейчас об одном и том же, и были бы мы, действительно, в пионерском лагере, мы бы обменялись адресами пообещав писать друг другу каждый день. Бумажные письма писать, да. Ни разу в жизни не писал бумажных писем. Мику бы осталась заканчивать школу в СССР, я бы поступал, не знаю куда, но так, чтобы учиться поближе к Мику.
Далеко на юг - отсюда не видать.
Среди желтых пустынь, где нечего ждать.
Что же нам с тобой делать, Мику-моя? Чудеса тут если и бывают, то жестокие. Вариантов три: уехать на автобусе, уплыть одному и уплыть с девушкой; целей одна – сделать так, чтобы было лучше Мику. Мне то ничего не светит, я уже смирился с тем, что послезавтра ее теряю. Сто раз давал себе обещание не привязываться и каждый раз не могу его выполнить.
Там живет существо - не орел, не шакал -
Загадочный зверь. Под названьем Тоска.
– Сенечка, прекрати, а то я сейчас заплачу.
И он плывет через стекло, его движенья легки,
И мне не нужно ничего, я без ума от тоски.
То есть, я сейчас должен что-то сделать не для той Мику, которую я знаю, а для той, что начнет проявляться циклов через десять-двадцать, со слов Ольги. И которая будет абсолютно другим человеком, у которого общего с нынешней Микусей будет только организм да имя. Не лучшим человеком, не худшим – другим, скорее всего очень хорошим, но другим. Поэтому я должен сделать что-то такое, что отложится пусть в ее подсознании, в мышечной памяти, в эмоциях, раз уж я не могу убрать ее страх перед Старым лагерем.
И задыхаясь, я загадочному зверю шепчу:
Я не хочу, я не хочу...
Угу, вот, кажется так. Осталось только решиться и объявить. Но тут Мику-моя не выдерживает издевательств над инструментом и отбирает у меня гитару. Смотрит на меня, тоже хочет что-то сказать, тоже не решается, а вместо этого сама начинает перебирать струны. Да, встаем на паузу и получаем удовольствие. Стоп, а я ведь знаю эту мелодию, и когда-то даже пытался переводить слова. Дожидаюсь припева и негромко пою.
Пыль на ветру,
Все они лишь пыль на ветру.
Мику обрывает мелодию, смотрит на меня, кивает и начинает сначала, только уже со словами и на языке оригинала.
Вот у кого нюх на музыку, так это у Алисы, куплет еще не закончился, а она уже здесь. Смотрит, слушает, потом берет вторую гитару и командует.
– А-ну, пошли на веранду.
На веранде все это исполняется несколько раз. Сперва мной и Мику и на английском, потом Алиса начинает подыгрывать, потом я начинаю петь припев на русском, и на четвертый раз мы с Мику поем на английском, а припев мы втроем на русском.
– Мику, нам нужно в столовую.
Это Лена пришла Мику звать.
– … мне очень понравилось. А русские слова есть?
– Это к Сеньке, он может. – Это уже Алиса.
– Алиска, я тебе смысловой перевод дам, а уж над рифмой и размером сама думай, я в тебя верю.
Тут же набрасываю текст, как я его запомнил и отдаю рыжей, а сам иду в столовую помогать Мику.
После обеда Ольга отправляет нас с Мику за земляникой. Ну да, пользуясь хорошими отношениями с вожатой, я договорился еще с утра, еще перед музыкальным кружком. «Делайте там, что хотите, но, в шестнадцать ноль-ноль, две корзины земляники должны стоять в столовой.»
Наводим с девочкам порядок в столовой, отпускаем Лену, а сами берем там же, в столовой, два красных пластмассовых ведра и отправляемся на остров.
– Сенечка, это ты вон туда каждый раз убегаешь?
Мику устроилась в изгибе березового ствола и смотрит на мост. Точнее это я устроился спиной в изгибе березового ствола, а Мику уже устроилась в моем изгибе. «Сенечка, так удобно, ты бы знал!» Не знаю, как Мику, но верю, что ей удобно. Ну а мои шаловливые ручонки повторяют свой вчерашний путь, губы, впрочем, тоже. Нет, ну удобно же, тут я с Мику-моей согласен. Но уже полчетвертого, пора в лагерь.
– Микуся, а ты не хочешь, на этот раз, составить мне компанию?
Вот и сделал девушке предложение. Пусть я и не смогу ей ничего больше дать, кроме волнующего приключения, но даже это лучше бесполезного просиживания двух недель в музыкальном кружке.
– Я думала не решишься и уже собиралась тебе толстые намеки делать. Знаешь, Сенечка я как-то, сегодня утром, проснулась и поняла, что поверила тебе, твоей правде. И если уж ты говоришь, что я все забуду уже в эту субботу и начну заново, то эти два дня я хочу быть рядом с тобой и хочу помочь своему любимому человеку.
– И тебе не страшно, не обидно?
– Страшно. Немного. Но ты же говоришь, что я просто усну и во сне мне всего лишь сотрут память, а то, что обидно, я надеюсь, что когда-нибудь та, другая я, все равно все вспомнит! И вообще, мы вместе еще сегодня и завтра, и послезавтра! Нам кто-то подарил целую неделю счастья! Сенечка, люди, может, за всю жизнь столько счастья не получают и при этом живут до ста лет! Представляешь, живут сто лет и ни дня счастья, а я, получится, была счастлива целую половину жизни! И еще, Сенечка, я хочу, чтобы ты не грустил, чтобы ты, когда будешь вспоминать обо мне, всегда улыбался, вот! Журчащий Ручей все сказала!
Девушка, которой осталось существовать два дня уговаривает меня не огорчаться этому факту.
– Коробка на Голове услышал Журчащий Ручей. Но нам пора возвращаться к нашему каноэ, иначе Большая Панама снимет скальпы нас обоих, причем пять раз подряд.
Сталкиваю лодку в воду, запрыгиваю сам, сажусь на весла и понеслась работа: занос, разворот лопасти, ввод, проводка, вынос, занос, разворот, ввод, проводка, вынос… И так, двадцать раз в минуту, стараясь не плескать и не разбрызгивать воду. Мику сидит на кормовой банке, а по дороге туда сидела на носу, и откровенно разглядывает меня.
– Сенечка, ты просто какой-то механизм.
– Как романтично! Любимая девушка, обозвала меня железякой.
– Нет, я в хорошем смысле. Приятно посмотреть, как ты гребешь. Очень красиво и ни одного лишнего движения.
Ну да, я долго готовился к этому шоу. Навык, его не пропьешь.
– Хочешь, рубашку сниму?
– Нет-нет, Сенечка. Не искушай меня, а то влюблюсь второй раз.
– Второй? А когда в первый раз было?
Вообще-то шутил, а Мику отвечает серьезно.
– Знаешь, в первый же твой день, когда ты внезапно зашел ко мне в кружок и замер в дверях. Ты, Сенечка, стоял и так холодно смотрел на меня, что я даже испугалась, а потом я разглядела в твоих глазах растерянность и удивление: «Что это она тут делает?», а потом ты пообещал заходить так часто, что еще надоешь. А поняла я это про себя на следующий день, когда ты пришел с обходным и все, что я тогда смогла из себя выдавить, это: «Как хорошо, что ты пришел!», – а потом начала бы тараторить. Хорошо, там Алиса была и перехватила разговор. Так что можешь записать где-нибудь, что девушки влюбляются в тебя с первого взгляда.
Угу, а на четвертый день сами падают в объятия. Что я там про Славю думал? Вношу поправку: наверное все здешние обитатели, а не одна только Славя, одинаково быстры в проявлении и реализации своих чувств, черт его знает, наверное быстротечность их жизни так сказывается. Это я-двадцатисемилетний думаю, если что. А я-семнадцатилетний отвечаю Мику-моей.
– Тогда Ульянка права, я действительно тормоз. Потому что у меня это началось на сутки позже, когда я обернулся в кружке, перед уходом, и увидел твою улыбку.
И оба мы: я-двадцатисемилетний, каким себя считаю, и я-семнадцатилетний, каким меня видят люди, получаем в награду ту самую улыбку.
Причаливаем, привязываю лодку, перебираюсь на колыхающиеся мостки, принимаю ягоду, принимаю Мику. Оба мы смотрим на дебаркадер, оба думаем об одном и том же и оба улыбаемся.
– Микусь, может сбежим с костра?
– Сенечка, я подумаю над твоим предложением.
И, судя по голосу, уже подумала и согласилась.
– Я сейчас с ягодой в столовую, а ты…
– А я с тобой!
Со мной так со мной, мне же приятнее. Беру в каждую руку по ведру, с левой стороны пристраивается Мику, так что за левое ведро держимся мы вдвоем, и бригада сборщиков ягоды отправляется в столовую. Развитие событий вполне ожидаемо: мы заносим ягоду через служебный вход прямо на кухню, попадаемся на глаза помощнице поварихи, та делает повелительный жест рукой, мол, оставьте на столе и выметайтесь, а мы, уже закрывая за собой дверь, слышим, как она кричит куда-то в глубину помещения.
– Микуся и Сенечка ягоду принесли!
Синхронно переглядываемся, вспоминаем слова Алисы и смеемся в голос.
– Знаешь, Сенечка, мне хорошо.
А уж как мне хорошо. Должен стесняться, а мне хорошо.
Теперь, по дороге в кружок, прокрасться мимо Ольги, чтобы не отчитываться о проделанной работе, чтобы не бегать за остальными ингредиентами.
Ольга сегодня в шезлонге. Дремлет, умоталась бедная, вот и дремлет. На цыпочках крадемся мимо вожатой.
– Семеныч, до ужина свободен. – Произносит Дмитриевна не открывая глаз.
– И что, ни муки, ни сахара, ни пива таскать не надо?
Ольга наконец-то смотрит на меня.
– Семеныч, это у… – Ольга бросает взгляд на Мику. – У других вожатых алгоритмы, а у меня здравый смысл и собственное мнение. Случаются. Иногда. Мука и сахар давно в столовой. А пиво… – Ольга манит меня к себе и тихо говорит в самое ухо. – Если найдешь в лагере пиво и угостишь свою вожатую, то размеры моих границ не будут иметь благодарности.
И еще и подмигивает. Госсподя, Ольга Дмитриевна, вы святая женщина! Представляю реакцию ваших двойников на мою фразу о пиве. Нет, вы точно святая.
***
Продолжение в комментах
Глава 1. http://vn.reactor.cc/post/2626275
Глава 2. http://vn.reactor.cc/post/2649697
Глава 3. http://vn.reactor.cc/post/2666697
Глава4. http://vn.reactor.cc/post/2677788
Продолжение
V
Баланс
– … вас ждут великие дела!
И прохладная ладонь ложится на моё плечо. Меня будят, но мы еще потянем время.
– Ну мне же ко второ-о-ой.
– Путаешься в показаниях, Семеныч, к какой второй?
Приходится разлеплять один глаз и смотреть снизу вверх на Ольгу. Нет, я ее, действительно, обожаю. Если бы, в самом деле, такая вожатая попалась мне в моем отрочестве, или был бы у меня такой учитель, э-э-э… Географии она говорила? Да, точно, географии – я бы запомнил ее на всю жизнь. Тоже ведь, получается, уникум в здешних местах, наподобие Виолы.
– Как спалось, соседушко?
– Ох, Ольмитревна, я не помню. Может даже я и не ложился-то вовсе.
– Весь в трудах, весь в заботах, пионер-герой… Зато я помню, во сколько ты пришел. Дово-о-ольный, сиял ярче, чем Луна, кстати. Но порядочный пионер, где бы он всю ночь не шлялся, должен, чист и опрятен, стоять утром на линейке. Пятнадцать минут тебе сроку!
И ушла. Интересно, Мику-моя уже встала? Мику… Моя Мику… Мику моя… Да, пусть будет так: Мику-моя! Тем более – девушке нравится. Надеваю форму, спортивный костюм все-таки прячу в рюкзак – мне он еще пригодится. Когда складываю костюм, нащупываю в кармане что-то твердое – вчерашние трофеи из подземелья. Один прячу в карман рубашки, а второй оставляю на тумбочке – Ольга найдет. Смотрю на часы, ох, мама дорогая! Времени то потратил… Хватаю полотенце и бегом к умывальникам.
Когда, «чист и опрятен», прибегаю на площадь, строй уже стоит. Ольга видит меня и, не прерывая молитвы, показывает мне кулак – всё хорошо. Оглядываюсь: ни Мику, ни Лены. Где?
– Интересно, если тебя не будить, до которого часа ты спать сможешь?
– Вредина, я тоже рад тебя видеть. Не знаешь, где Мику?
– Дежурит твоя Мику сегодня. Накрывает стол своему Сенечке. Их домика очередь.
– Знал бы, сам бы в столовую вместо линейки, а Лену отправил бы отдыхать.
– Вы бы там подежурили. В перерывах между поцелуйчиками, если бы смогли прерваться.
Линейка проходит. Не знаю я, как она проходит – не до того, потому что очень хочу попасть в столовую. Знаю только, что приключения Шурика не упоминаются, как будто их и не было, может это и правильно, с точки зрения сохранности остатков психики кибернетика. А я нахожу ладонь Алисы и вкладываю в нее свой второй трофей, тот что я подобрал в забое – пришло время раздачи подарков. Это медиатор, костяная пластинка в виде капли. Не знаю я из чего он вырезан: слоновая кость, моржовый зуб, мамонтовый бивень или это когда-то давало молоко и мычало, для меня это одинаково непонятные вещества. На одной стороне пластинки, чуть в стороне от центра вырезано солнце, а на другой – две переплетенные буквы: А и Д. Отдал и потом только подумал, что сейчас может иметь место быть эксцесс, но все обходится, Алиса смотрит на то, что это ей такое досталось, убирает в карман, потом, также без выражения, смотрит на меня и кивает.
– Я не знаю, как ты проник в мои сны, но спасибо.
– Алис, я ключи от, – оглядываюсь на Женю, – сама знаешь чего, отработал?
Кивает в ответ и пожимает мое запястье. Нет, все-таки память у них подчищена крепко и связать свои кошмары с прототипом своего Черного пионера они не могут. Просто беспричинные страхи в определенных местах, тут вспоминаю, как Алиса боится темных и узких тоннелей и коридоров, интересно… Нет, не интересно. Так вот, беспричинные страхи в определенных местах или фантазии, пусть в виде той же страшной истории коллективного сочинения, как здесь, ну и вот еще ночные кошмары у Ульянки, оказывается. Интересно, что снится Мику? Нет, тоже не интересно, не хочу я знать, что ей снится про Старый лагерь. Захочет – расскажет, если ей от этого будет легче, я выслушаю все, как бы тяжело мне не было, а так – нет, не хочу.
Наконец-то Ольга иссякает, линейка заканчивается и я, редкий для меня случай, впереди всех бегу на завтрак. Здравствуй, Мику-моя.
– Сенечка, доброе утро, а я вот, неожиданно, сегодня дежурная. Ну, то есть не я одна, еще Лена и не неожиданно, потому что расписание в начале смены утвердили, но я забыла, поэтому оказалось, что неожиданно.
– Я тоже волнуюсь, Мику-моя. Скажи, ты волнуешься о чем?
Мне вот совершенно непонятно, что же делать дальше и как закончить этот цикл, о том и волнуюсь, но я могу только замкнуться, а вот Мику – болтает. Правда, за вычетом этого момента, я счастлив. И то ощущение, предвкушение которого у меня мелькнуло вечером второго дня, оно вернулось и сейчас резонирует где-то внутри меня.
– Нет, Сенечка, не волнуюсь. То есть, конечно, волнуюсь, так, что слов подобрать не могу, но это приятное волнение, это потому что ты здесь. Но я еще и беспокоюсь. Скажи, ты думал, что мы теперь будем делать, и как нам обойтись с твоей и моей правдами? Знаешь что? Ты приходи ко мне в кружок после завтрака, будем думать вместе.
После завтрака, так после завтрака. Я бы и без просьб пришел, поэтому мы завтракаем, болтая о всякой ерунде, потом я остаюсь помочь моим индианкам с уборкой, благо, обошлось без чистки картошки, когда уборка заканчивается девочки идут переодеваться, а я – к себе в домик, с условием, что через два часа буду в музкружке.
Захожу к себе в домик и неожиданно обнаруживаю там Ольгу, думал что Ольга на пляже, потому и получилось неожиданно.
Ольга сидит за столом, спиной к дверям, и… Выглядит она, с каменными шеей, спиной и плечами, как статуя имени самой себя. Мой трофей – значок об окончании пединститута – «ромбик», он же «поплавок», найденный перед входом в бомбоубежище, лежит на кровати.
– Здравствуйте, Ольга Дмитриевна.
– Зря ты мне это отдал. Спасибо конечно, и мне его не хватало и он был нужен, но все равно зря. Ментор и эмоциональная матрица уже почти восстановились и без него, а тут ты со своим подарком, и они откатились назад, и мне опять начинать все почти с начала.
Ольга рассказывает, а на меня параллельно накатывают воспоминания, как видеоиллюстрация к ее рассказу.
Ольга и все пионеры стояли на площади и смотрели как я… Стоп! Это не я! Я все помню, но это не я! В тот момент я только что осознал себя внутри циклов, и у меня, как раз тогда-же, начал просыпаться доступ к чужой памяти. Я еще не умел управлять чужими воспоминаниями и они приходили ко мне ночью, в виде кошмаров. В них, в этих кошмарах страдал не я, а страдали от меня. Самое главное то, что Мику была права вчера, в этих кошмарах я действительно получал доказательства своей уникальности, получал от чужих страданий и смертей, которые только и убеждали меня в том, что один лишь я действительно существую, если могу раз за разом уничтожать местных обитателей. Самое простое – я мог… Нет, неважно, что там, в моих кошмарах, происходило. Когда примитивное физическое насилие надоело я начал запугивать, а уже в конце изобретательно убивать. А все прочие аборигены либо делали вид, что ничего не происходит, либо просто стояли и смотрели. И не могли ни вмешаться, ни убежать, ни даже просто заплакать – не позволяли жестко заложенные ограничения. Жуткие сны: все видеть и не иметь возможности вмешаться.
Первой в этом лагере не выдержала вожатая – ментор, Ольга Дмитриевна открыла рот и свернулась, вступив в противоречия с заложенными алгоритмами; второй вылетела Оля – эмоциональная матрица, просто пискнула и тоже закуклилась от ужаса увиденного; и осталась только монитор узла, обычно глубоко спрятанная, тоже Ольга Дмитриевна, полноценная личность, одновременно являющаяся частью системы. Не знаю, как это сочетается: полноценная личность и часть системы, а Ольга расшифровывать отказалась. Связь с системой не дала ей сойти с ума, но и не дала действовать, и Ольга только стояла и смотрела, транслируя информацию в систему. Так и умерла последней, выполняя функции передатчика.
– Я не пойму. Ну можно же было снять ограничения эти ваши после первого же случая.
– Думаешь это так просто? Это не тумблером щелкнуть или пару операторов дописать, здесь же все живое, этому прорасти и вырасти надо. Вот и прорастало, а ты… Нет, не ты конечно, но очень похожий на тебя пионер, в это время шел по лагерям, вырезая в них всех или, если не мог дотянуться, то почти всех. Сперва мы научились плакать, потом уговаривать, потом убегать, а теперь в системе нет запрета и на убийство, особенно таких как ты. Только человеческие, исключительно внутренние, правила и ограничения, то что закладывается в процессе воспитания.
Сидим целый час и разговариваем: Ольга выговаривается мне, я рассказываю свою историю Ольге. Как-то незаметно стал звать ее по имени.
– То есть, общаясь с вожатой, нужно помнить о ее разных личностях? Психиатры тут не пробегают, Оль?.
– Не множественных, личность одна, но просто в разных режимах функционирует. Пионеры видят вожатую, которая заставляет их жить по законам пионерии, сама любит полениться, не очень любит думать, и почти не способна действовать самостоятельно, предпочитая следовать инструкциям, о здешнем мире не знает ничего. Выше вожатой по рангу эмоциональная матрица. Логика у нее где-то в самом низу, но неплохо развита интуиция, эмпатия, ну и чувство красоты, конечно. Обычно спит, подключается, когда вожатая не может справиться с чем-либо силой инструкций и логики. Ну и я, которая, в идеале, вообще не должна просыпаться, только в исключительных случаях. Упрощенно, выглядит это так, как если-бы у вожатой внезапно проявлялись новые способности. И вот первые две восстанавливались, а тут ты, с этим значком. Он, конечно, поможет потом, но сейчас они откатились назад. Так что придется мне пока отдуваться. А ведь я должна только отслеживать, оценивать сортировать информацию и отправлять между циклами, то что посчитаю важным, в систему. И вот исключительный случай наступил и что? Я только отслеживала и оценивала, а могла бы спасти всех. Знаешь, какие были пионеры? А теперь они скатились назад при регенерации и сейчас едва на стартовом уровне.
А под конец уже разговора Ольга меняет тему.
– Ты понимаешь, что у вас с Мику перспектив никаких? Она еще не готова осознать себя, и даже опираясь на тебя будет откатываться каждый цикл к нулю, и тебе придется каждый же цикл создавать ее заново, и каждый раз результат будет обманывать твои ожидания, потому что каждый раз она будет другая. Циклов на десять-двадцать бы попозже, чтобы хоть что-то начало сохраняться.
– И что же нам делать?
– Не знаю. Просто не знаю и, даже с ресурсами системы, тебе не помощница. Если бы можно было помочь – помогла бы. В любом случае у тебя не получится дождаться Мику здесь. Между циклами в узлах остаются только мониторы и, так или иначе, ты покинешь лагерь. Ладно, заболтались мы, иди к своей Микусе, а то она обижаться начнет. Если опоздаешь, ссылайся на меня, пусть на меня обижается.
Мику уже в музыкальном кружке. Сидит в углу на откидном стуле и что-то рисует в своей тетрадке, растительный орнамент какой-то. Я подтягиваю поближе к Микусе винтовую табуретку, сажусь лицом к девушке и начинаю мучить гитару. Я играю примерно с таким же качеством, как Мику рисует, но что делать, если каждому из нас так легче думается? Думаем мы сейчас об одном и том же, и были бы мы, действительно, в пионерском лагере, мы бы обменялись адресами пообещав писать друг другу каждый день. Бумажные письма писать, да. Ни разу в жизни не писал бумажных писем. Мику бы осталась заканчивать школу в СССР, я бы поступал, не знаю куда, но так, чтобы учиться поближе к Мику.
Далеко на юг - отсюда не видать.
Среди желтых пустынь, где нечего ждать.
Что же нам с тобой делать, Мику-моя? Чудеса тут если и бывают, то жестокие. Вариантов три: уехать на автобусе, уплыть одному и уплыть с девушкой; целей одна – сделать так, чтобы было лучше Мику. Мне то ничего не светит, я уже смирился с тем, что послезавтра ее теряю. Сто раз давал себе обещание не привязываться и каждый раз не могу его выполнить.
Там живет существо - не орел, не шакал -
Загадочный зверь. Под названьем Тоска.
– Сенечка, прекрати, а то я сейчас заплачу.
И он плывет через стекло, его движенья легки,
И мне не нужно ничего, я без ума от тоски.
То есть, я сейчас должен что-то сделать не для той Мику, которую я знаю, а для той, что начнет проявляться циклов через десять-двадцать, со слов Ольги. И которая будет абсолютно другим человеком, у которого общего с нынешней Микусей будет только организм да имя. Не лучшим человеком, не худшим – другим, скорее всего очень хорошим, но другим. Поэтому я должен сделать что-то такое, что отложится пусть в ее подсознании, в мышечной памяти, в эмоциях, раз уж я не могу убрать ее страх перед Старым лагерем.
И задыхаясь, я загадочному зверю шепчу:
Я не хочу, я не хочу...
Угу, вот, кажется так. Осталось только решиться и объявить. Но тут Мику-моя не выдерживает издевательств над инструментом и отбирает у меня гитару. Смотрит на меня, тоже хочет что-то сказать, тоже не решается, а вместо этого сама начинает перебирать струны. Да, встаем на паузу и получаем удовольствие. Стоп, а я ведь знаю эту мелодию, и когда-то даже пытался переводить слова. Дожидаюсь припева и негромко пою.
Пыль на ветру,
Все они лишь пыль на ветру.
Мику обрывает мелодию, смотрит на меня, кивает и начинает сначала, только уже со словами и на языке оригинала.
Вот у кого нюх на музыку, так это у Алисы, куплет еще не закончился, а она уже здесь. Смотрит, слушает, потом берет вторую гитару и командует.
– А-ну, пошли на веранду.
На веранде все это исполняется несколько раз. Сперва мной и Мику и на английском, потом Алиса начинает подыгрывать, потом я начинаю петь припев на русском, и на четвертый раз мы с Мику поем на английском, а припев мы втроем на русском.
– Мику, нам нужно в столовую.
Это Лена пришла Мику звать.
– … мне очень понравилось. А русские слова есть?
– Это к Сеньке, он может. – Это уже Алиса.
– Алиска, я тебе смысловой перевод дам, а уж над рифмой и размером сама думай, я в тебя верю.
Тут же набрасываю текст, как я его запомнил и отдаю рыжей, а сам иду в столовую помогать Мику.
После обеда Ольга отправляет нас с Мику за земляникой. Ну да, пользуясь хорошими отношениями с вожатой, я договорился еще с утра, еще перед музыкальным кружком. «Делайте там, что хотите, но, в шестнадцать ноль-ноль, две корзины земляники должны стоять в столовой.»
Наводим с девочкам порядок в столовой, отпускаем Лену, а сами берем там же, в столовой, два красных пластмассовых ведра и отправляемся на остров.
– Сенечка, это ты вон туда каждый раз убегаешь?
Мику устроилась в изгибе березового ствола и смотрит на мост. Точнее это я устроился спиной в изгибе березового ствола, а Мику уже устроилась в моем изгибе. «Сенечка, так удобно, ты бы знал!» Не знаю, как Мику, но верю, что ей удобно. Ну а мои шаловливые ручонки повторяют свой вчерашний путь, губы, впрочем, тоже. Нет, ну удобно же, тут я с Мику-моей согласен. Но уже полчетвертого, пора в лагерь.
– Микуся, а ты не хочешь, на этот раз, составить мне компанию?
Вот и сделал девушке предложение. Пусть я и не смогу ей ничего больше дать, кроме волнующего приключения, но даже это лучше бесполезного просиживания двух недель в музыкальном кружке.
– Я думала не решишься и уже собиралась тебе толстые намеки делать. Знаешь, Сенечка я как-то, сегодня утром, проснулась и поняла, что поверила тебе, твоей правде. И если уж ты говоришь, что я все забуду уже в эту субботу и начну заново, то эти два дня я хочу быть рядом с тобой и хочу помочь своему любимому человеку.
– И тебе не страшно, не обидно?
– Страшно. Немного. Но ты же говоришь, что я просто усну и во сне мне всего лишь сотрут память, а то, что обидно, я надеюсь, что когда-нибудь та, другая я, все равно все вспомнит! И вообще, мы вместе еще сегодня и завтра, и послезавтра! Нам кто-то подарил целую неделю счастья! Сенечка, люди, может, за всю жизнь столько счастья не получают и при этом живут до ста лет! Представляешь, живут сто лет и ни дня счастья, а я, получится, была счастлива целую половину жизни! И еще, Сенечка, я хочу, чтобы ты не грустил, чтобы ты, когда будешь вспоминать обо мне, всегда улыбался, вот! Журчащий Ручей все сказала!
Девушка, которой осталось существовать два дня уговаривает меня не огорчаться этому факту.
– Коробка на Голове услышал Журчащий Ручей. Но нам пора возвращаться к нашему каноэ, иначе Большая Панама снимет скальпы нас обоих, причем пять раз подряд.
Сталкиваю лодку в воду, запрыгиваю сам, сажусь на весла и понеслась работа: занос, разворот лопасти, ввод, проводка, вынос, занос, разворот, ввод, проводка, вынос… И так, двадцать раз в минуту, стараясь не плескать и не разбрызгивать воду. Мику сидит на кормовой банке, а по дороге туда сидела на носу, и откровенно разглядывает меня.
– Сенечка, ты просто какой-то механизм.
– Как романтично! Любимая девушка, обозвала меня железякой.
– Нет, я в хорошем смысле. Приятно посмотреть, как ты гребешь. Очень красиво и ни одного лишнего движения.
Ну да, я долго готовился к этому шоу. Навык, его не пропьешь.
– Хочешь, рубашку сниму?
– Нет-нет, Сенечка. Не искушай меня, а то влюблюсь второй раз.
– Второй? А когда в первый раз было?
Вообще-то шутил, а Мику отвечает серьезно.
– Знаешь, в первый же твой день, когда ты внезапно зашел ко мне в кружок и замер в дверях. Ты, Сенечка, стоял и так холодно смотрел на меня, что я даже испугалась, а потом я разглядела в твоих глазах растерянность и удивление: «Что это она тут делает?», а потом ты пообещал заходить так часто, что еще надоешь. А поняла я это про себя на следующий день, когда ты пришел с обходным и все, что я тогда смогла из себя выдавить, это: «Как хорошо, что ты пришел!», – а потом начала бы тараторить. Хорошо, там Алиса была и перехватила разговор. Так что можешь записать где-нибудь, что девушки влюбляются в тебя с первого взгляда.
Угу, а на четвертый день сами падают в объятия. Что я там про Славю думал? Вношу поправку: наверное все здешние обитатели, а не одна только Славя, одинаково быстры в проявлении и реализации своих чувств, черт его знает, наверное быстротечность их жизни так сказывается. Это я-двадцатисемилетний думаю, если что. А я-семнадцатилетний отвечаю Мику-моей.
– Тогда Ульянка права, я действительно тормоз. Потому что у меня это началось на сутки позже, когда я обернулся в кружке, перед уходом, и увидел твою улыбку.
И оба мы: я-двадцатисемилетний, каким себя считаю, и я-семнадцатилетний, каким меня видят люди, получаем в награду ту самую улыбку.
Причаливаем, привязываю лодку, перебираюсь на колыхающиеся мостки, принимаю ягоду, принимаю Мику. Оба мы смотрим на дебаркадер, оба думаем об одном и том же и оба улыбаемся.
– Микусь, может сбежим с костра?
– Сенечка, я подумаю над твоим предложением.
И, судя по голосу, уже подумала и согласилась.
– Я сейчас с ягодой в столовую, а ты…
– А я с тобой!
Со мной так со мной, мне же приятнее. Беру в каждую руку по ведру, с левой стороны пристраивается Мику, так что за левое ведро держимся мы вдвоем, и бригада сборщиков ягоды отправляется в столовую. Развитие событий вполне ожидаемо: мы заносим ягоду через служебный вход прямо на кухню, попадаемся на глаза помощнице поварихи, та делает повелительный жест рукой, мол, оставьте на столе и выметайтесь, а мы, уже закрывая за собой дверь, слышим, как она кричит куда-то в глубину помещения.
– Микуся и Сенечка ягоду принесли!
Синхронно переглядываемся, вспоминаем слова Алисы и смеемся в голос.
– Знаешь, Сенечка, мне хорошо.
А уж как мне хорошо. Должен стесняться, а мне хорошо.
Теперь, по дороге в кружок, прокрасться мимо Ольги, чтобы не отчитываться о проделанной работе, чтобы не бегать за остальными ингредиентами.
Ольга сегодня в шезлонге. Дремлет, умоталась бедная, вот и дремлет. На цыпочках крадемся мимо вожатой.
– Семеныч, до ужина свободен. – Произносит Дмитриевна не открывая глаз.
– И что, ни муки, ни сахара, ни пива таскать не надо?
Ольга наконец-то смотрит на меня.
– Семеныч, это у… – Ольга бросает взгляд на Мику. – У других вожатых алгоритмы, а у меня здравый смысл и собственное мнение. Случаются. Иногда. Мука и сахар давно в столовой. А пиво… – Ольга манит меня к себе и тихо говорит в самое ухо. – Если найдешь в лагере пиво и угостишь свою вожатую, то размеры моих границ не будут иметь благодарности.
И еще и подмигивает. Госсподя, Ольга Дмитриевна, вы святая женщина! Представляю реакцию ваших двойников на мою фразу о пиве. Нет, вы точно святая.
***
Продолжение в комментах
Фанфики(БЛ) Бесконечное лето Ru VN Шурик(БЛ) Дубликат(БЛ) Визуальные новеллы фэндомы
Дубликат. Часть 6
IПробуждение
Полуоткинутое кресло, шум мотора, мягкое покачивание. Да, это автобус, очередной цикл. Это значит, что у меня, как и всегда, есть полчаса до того, как начнут просыпаться здешние обитатели: копии и миксы. Как и всегда… «Вы умерли и у вас в запасе вечность!» — Только это меня и утешает. Я про то, что я умер. Хорошо, я, как всегда, потерплю до сегодняшней ночи, не буду нагонять жути и мрачных мыслей на «пионеров». В конце-концов они дети, сколько бы им не было лет на самом деле, и сколько бы не было лет их оригиналам. И, чтобы не портить смену в пионерском лагере той копии, с которой я делю это тело, надо произвести на товарищей по отряду боле-менее приятное первое впечатление. Пусть я буду не привлекателен, но, хотя-бы, забавен и безобиден. Как и всегда… «Разрешите представиться, Паганель, версия тысяча сто сорок вторая, стереотипная». Плохо то, что моя и память той копии, практически не пересекаются. Он даже в более выгодном положении, чем я. Я о нем вообще ничего не знаю, а у него хотя-бы мои имя, фамилия и все мои способности. А может быть ему роль Д'Артаньяна больше по душе?
Ну что-ж, пора присмотреться к компании. Хотя, что к ней присматриваться? Все те же и там же. Я никогда особо не интересовался здешними копиями, но, за столько циклов, запомнил — деваться некуда. Даже если от этих циклов я оставляю себе всего лишь шесть часов.
Сыроежкин на соседнем сиденье, сейчас проснется и начнет знакомиться. Через проход — Женя и Лена. Позади, в конце салона — Ульяна и Алиса. Где-то впереди Мику и Саша. Вроде и всё, остальные меня не интересуют. Пока Сыроежкин не проснулся надо сообразить, как избежать диалога с Глафирой Денисовной. Хотя, я не видел ее десяток циклов, не меньше. Неужели всё? Интересно, как Система это обыграла? Хотя, ничего интересного, повариха и повариха, кто ее запоминает, кроме активированных? Прислали заглушку: копию или микс из резерва. Можно и глаза открыть. Все равно скоро уже и лагерь.
Александр Трофимов открыл глаза, осторожно покосился на соседа справа и вздрогнул. Вместо привычного и ожидаемого Электроника на сиденье рядом дремал полузнакомый парень лет двадцати пяти. Каштановые волосы, пионерская рубашка с закатанными рукавами, галстука нет, а на шее черный капроновый шнурок прячущий что-то под рубашкой, длинные брюки. «Э-э-э… Физрук, кажется. Как его? Семен, да. Копия… забыл. Забыл должность, кажется он миксами занимался. Только он, вроде как постарше стал выглядеть». А парень почувствовал, что его разглядывают, открыл глаза, посмотрел на Александра понимающим взглядом, кивнул здороваясь. И, ничего не говоря, поднялся с кресла и пошел в хвост автобуса, где, с последнего ряда уже раздавались голоса проснувшихся Алисы и Ульяны. «Проснулись уже. Значит — активированные. О, и Лена с ними. А на ее месте кто?» Александр поправил очки и пригляделся через проход. В кресле рядом с Женей, подставив ей свое плечо, вместо подушки, и прижавшись щекой к ее затылку, спал Сыроежкин. «Сейчас они проснутся и случится скандал, — равнодушно подумал Александр, — обычно скандал за ужином случается, а тут случится в автобусе. Флуктуация».
«Сёмка...» — Раздалось сзади. Александр подождал продолжения, но ничего, просто «Сёмка», и дальше шуршание, пыхтение и скрипнуло один раз. Как будто кто-то потеснился на сиденье, чтобы посадить еще одного человека. Разговор за спиной продолжился, но разговаривали в четверть голоса, так что слышны были, за шумом автобуса, только голоса.
Под эти голоса Александр и задремал. А разбудил его протестующий девичий крик. Слова, спросонья, были не понятны, но вот то, что так может кричать только оскорбленная невинность, ясно было и без слов. Когда вопль прервался стали слышны сдерживаемые смешки с заднего ряда. «Хоть вы и активировались, но, как были детьми, так и остались», — подумал Александр. Кто-то шлепнулся рядом на сиденье и тут же, следом, прилетела тряпка, зацепив Александра по носу и сбив с него очки. Пришлось открывать глаза и изображать проснувшегося, благо без очков это было не трудно.
— Как тебя там? Шурик? Прости, Шурик, я не хотела. А ты, лохматый, соберешься руки распускать, лучше сразу костыли заказывай!
Александр, наконец, нашел очки и смог разглядеть и уже отвернувшуюся к окну и демонстрирующую всем свой затылок Женю, и сбитого с толку Сыроежкина, и бейсболку, принадлежащую тому же Сыроежкину и валяющуюся сейчас на полу. «Ведь ничего же не делал. Проснулся, а ты у меня на плече спишь и с плеча сползать начала. Ну я и пошевелился чуть, чтобы тебе удобно было», — тихо бормотал смущенный сосед. «Пора вживаться в роль», — подумал Александр. Он поднял с пола бейсболку, непонимающе оглядел ее, отряхнул. Потом, словно что-то сообразив, протянул ее Сыроежкину.
— Вот, возьми, пожалуйста. Ты, наверное, уронил, когда спал.
— Да, спасибо. — Сыроежкин чуть покраснел, но говорить, как было дело не стал.
У Сыроежкина нашлась другая тема для разговора. Внимательно посмотрев на Александра, он округлил глаза и уже другим голосом, обращаясь как к старшему, спросил.
— А ты тот самый Шурик Трофимов?
— Да, я … Шурик Трофимов, но почему, тот самый?
— Ну как же. Я читал о тебе в журнале, победитель трех всесоюзных олимпиад: по программированию, по кибернетике и по робототехнике. Мы, по твоей статье, в кружке робота собирали.
И разговор пошел по накатанной многими циклами колее. Можно было не задумываться об ответах, язык сам знал, что нужно говорить. Александр и не задумывался, поглядывая между репликами в окно автобуса. Вот и последняя опора ЛЭП перед воротами, автобус начал плавно сбавлять ход. Зашевелились пионеры, самые нетерпеливые уже откинули подлокотники кресел и сидели выставив чемоданы и свесив ноги в проход, готовые сорваться с места и побежать на выход, в ответ на шипение пневматики. По проходу быстрым шагом прошел Семен. Да, Александр узнал его, вот только, когда они расстались в поселке, Семен выглядел на семнадцать лет, а сейчас казался двадцатипятилетним. «Видимо, встроился в систему, — подумал Александр, — и система привела его облик в соответствие с новой функцией. Помнил бы я циклы, я бы знал точно».
Когда автобус начал разворачиваться, перед тем, как окончательно остановиться и открыть двери, а пионеры приготовились сорваться с места и устроить свалку перед дверями, от передних сидений раздался резкий свисток. Это было настолько неожиданно, что все вздрогнули. «Не по программе, — отметил про себя Александр, — хотя да, он же активированный».
— Уважаемые пионеры и примкнувшие, — с интонациями экскурсовода заговорил Семен, — наш самолет совершил посадку в аэропорту «Совенок один», через несколько минут подадут трап, а пока прослушайте…
«Дурачится», — не то, чтобы Александр был против, но не полагалось так. Пионеры должны были сейчас, под управлением заложенных алгоритмов, встать и, устроив, конечно, свалку, но свалку управляемую и декоративную, выйти из автобуса. И уже там, на площадке, поведенческие алгоритмы первого и второго уровней должны были перестать действовать. А то, что делал сейчас Семен, оно просто сбивало с толку управляющие программы… Александр опять прислушался к Семену.
— … поэтому тот, кто выйдет последним…
— Тот — тухлый помидор! — Закричал неизвестный пионер из среднего отряда.
Это Александру он был неизвестный, но не Семену, заблокировавшему входные двери.
— Умница, Виктор. — Делая ударение на последнем слоге имени, отчего оно начало звучать на французский манер, парировал Семен. — Но ты не угадал. Я всего лишь хотел сказать, что тот, кто покинет автобус последним, получит право выбрать себе любой домик для проживания. А первого выскочившего на улицу администрация заселит в домик по своему выбору.
— Эй!.. — Закричали с задних рядов.
— Поправку принимаю. Это касается только пионеров среднего отряда и их домиков.
Давно уже вышел младший отряд, был встречен вожатой и построен у ворот, только две девочки и три мальчика подбежали к компании с заднего сиденья Икаруса. Обнялись, некоторые с удовольствием, некоторые неловко, и убежали назад, к своим. Давно уже чинно (по сравнению с октябрятами чинно и степенно) вышел из Икаруса отряд старший и стоял кучкой на обочине. Уже Ольга Дмитриевна подошла к старшим пионерам, заглянула в автобус, шепнула на ухо Семену: «Сам кашу заварил, сам и расхлебывай», — и увела октябрят в лагерь. А средний отряд продолжал сидеть в автобусах, причем, как в Икарусе, так и, откуда-то прознавшая об праве выбора домиков, та часть отряда, что ехала в Лазе, вместе с октябрятами.
Старшие отошли с асфальта в тень и уселись, кто на чемоданы, кто просто на траву.
— Алис, может уведешь старшаков? А то им еще белье и форму получать, и домики, кстати, занимать.
— И пропустить всё веселье?
Александр сидел на своем чемодане, вполуха слушал Сыроежкина, севшего на своего любимого конька о перспективах робототехники, и, неожиданно для себя, начал мысленно анализировать сбой поведенческого алгоритма среднего отряда.
«Нет, со своими бы я элементарно разобрался: перезагрузил бы, и всё. А эти, это Виолетты подопечные, и даже не Виолетты, а того, кто там у нее главный по этологии был. Длинный такой блондин, имени не помню. Можно и этих перезагрузить, конечно. Сейчас самое начало цикла, они даже не поймут ничего. Но где взять Выключатель, что делать с активированными, и уж очень они все похожи на людей, причем на тех, которых когда-то знал. Где-то среди них есть и… Стоп! Вот мысли об этом — табу! Ну хорошо, если нельзя перезагрузить, то надо на них влиять с другой стороны...»
— Сенька, давай их пинками выгоним! — Прервал размышления голос Алисы.
— Что? И Катьку с Викой, Макса и Витьку тоже выгонишь?
— М-да, проблема. А может это не те?
— Те-те. Я проверил.
«… а активированные, оказывается, могут дружить с пассивными. Интересно, чья это заслуга? Так, я, кажется, нашел выход. Но стоит ли помогать "Сеньке"? Наверное стоит. Я, правда выйду из образа и подставлю Шурика, но не сидеть же здесь до конца цикла».
Александр встал, извинился перед Сыроежкиным и, не глядя ни на кого, подошел к Семену.
— Простите пожалуйста. Можно вас на пару минут?
— Да, конечно. И, Александр, можно на «Ты»?
— Тогда я Шурик, в крайнем случае, Саша. А Александр… Я… тебе уже говорил…
Две минуты спустя сидячая забастовка среднего отряда закончилась. Повеселевший Семен сначала попросил весь средний отряд собраться в одном автобусе, чтобы не повторять два раза. Потом, когда просьба была выполнена и все пионеры собрались в Икарусе, от администрации лагеря последовала еще одна вводная.
— Я говорил, что последний вышедший из автобуса будет сам выбирать себе домик?
— Да-а-а!
— Я говорил, что первого вышедшего из автобуса, администрация поселит не спросив его мнения?
— Да-а-а!
— Так вот, продолжаем разговор. Вас здесь сорок два человека (Александр, услышавший эти слова, качнул головой). Домик себе будет выбирать не один самый последний, а домики будут выбирать те двадцать один человек, что выйдут последними. Последний выбирает из двадцати одного домика, предпоследний из двадцати, пред-предпоследний из девятнадцати. Вы меня поняли. Согласны?
— Да-а-а!
— Но сначала администрация расселит вышедших первыми пионеров. А вы уже напрашивайтесь к ним в соседи. Если они захотят вас взять.
— У-у-у-у…
— Вот такое у-у-у-у… Или вы сейчас разобьетесь на пары и сами разберетесь, кто, где и с кем будет жить. — Семен сунул в руки ближайшему пионеру план лагеря. — Кстати, для этого не обязательно сидеть в автобусе.
Потом был сумасшедший вечер: расселение по домикам, визит на склад за бельем и пионерской формой, где задерганные Алиса с Ульяной рычали на самых бестолковых пионеров. («Ульяна тоже выросла», — отметил про себя Александр). Ужин и вечерняя линейка, на которой вожатая зачитала правила внутреннего распорядка и познакомила пионеров с персоналом лагеря. А после линейки наступило некоторое затишье: пионеры распаковывали чемоданы, Алиса с Ульяной, умаявшиеся на складе, валялись у Алисы в домике и неспешно беседовали, Семен валялся на лавочке на футбольной трибуне, закинув руки за голову, разглядывая облака и размышляя, Лена, в который уже раз за все циклы, обходила с Сашкой и Мику лагерь, показывая достопримечательности и закоулки, Ольга Дмитриевна, у себя в домике, спешно перепечатывала, на взятой в библиотеке машинке, «План мероприятий на I смену».
— Шурик, ты не хочешь в библиотеку записаться? — Пряча глаза спросил Сыроежкин.
«В библиотеку? И читать здешнюю идеологическую макулатуру и книги о приключениях?»
— Знаешь, Сергей, наверное у меня не будет времени на библиотеку. Но я подумаю до завтра. — Александр спохватился, что не знает — записывался ли Шурик в библиотеку. — Все равно с обходными бегать. Ты иди сейчас, если хочешь. Заодно посмотришь, что там есть. А я… поработаю.
Несколько минут Сергей колебался между интересом к науке и интересом к Жене. А потом убежал, для очистки совести пообещав, что вернется, как только запишется.
Это «как только» продлится почти до полуночи. Сперва Сыроежкин несколько раз, с независимым видом, пройдет мимо библиотеки, как-будто он там случайно гуляет. Потом, почти решившись, подойдет к двери и уже почти возьмется за ручку, когда услышит смех голоса Мику и Саши. Сыроежкин испуганно отпрыгнет и сделает вид, что он снова здесь не причем. Девочки, даром что не проснувшиеся, прекрасно сообразят — в чем дело и, проходя мимо, захихикают. Отчего бедный Сыроежкин потеряет половину решимости, сделает еще круг по лагерным «Ульянкиным тропам» и вновь окажется у библиотеки только через полчаса после ее закрытия, подергает дверь, вздохнет, взъерошит волосы и уйдет на берег, между пристанью и пляжем и там, укрывшись за деревьями от посторонних глаз, будет грустно кидать камушки в воду.
А Женя, наблюдавшая за всеми этими танцами через окно, и прождавшая Сыроежкина еще двадцать минут после закрытия, расстроенная сидела в своем домике и грустила: вот, в общем-то, неплохой и, кажется, серьезный и интеллигентный парень так и не решился зайти. «Может моя жизнь бы изменилась? Может зря я на него наорала там, в автобусе? Он же ничего плохого и не хотел? Может извиниться перед ним завтра?»
Александр Трофимов, после ухода соседа подождал еще минут тридцать, потом поднялся, и, оставив записку Сыроежкину, отправился в кружок кибернетики. До нужного ему времени оставалось еще больше двух с половиной часов, но Александру делать в домике было совершенно нечего — домик принадлежал Шурику. Хотелось просто посидеть в одиночестве, когда никто не будет восхищаться «стальным фанатиком науки» (кажется так), но не получилось. В клубе пахло свежезаваренным чаем и выпечкой, в клубе оказались Семен и Ульяна. Александр мысленно поморщился, но не выдал своего неудовольствия.
— Это ведь Шурика обиталище, а не Александра. А я все таки, замначальника здешней богадельни. — Семен иронически хмыкнул. — Так что, присоединяйся.
— Мы скоро уйдем, — добавила Ульяна. — Попрощаемся с тобой и уйдем. А то нехорошо тебя просто так отпускать.
Александр молча сел на свободный стул, налил, в придвинутый к нему Ульяной стакан, чаю из литровой банки, благодарно кивнул, посмотрел на Ульяну и спросил.
— Ульяна? Нашлась? — Не хотелось ему, чтобы кто-то начинал выспрашивать о причинах его поведения, или уговаривать остаться. Поэтому Александр и задал тему разговора.
Ульяна смущенно покраснела и пожала плечами.
— Да, наверное. Мне… нам подарили одну фотографию. И на ней точно мы с Сёмкой. И я мало что помню, но как я печатала эту фотографию я вспомнила. Сыроежка печатал фото по чьему-то заданию и я попросилась в лабораторию. Ты знаешь, Александр, он почти не изменился с тех пор. Все тот же очень способный, безотказный, старательный и очень наивный мальчик. — Ульяна постепенно заводилась, это чувствовалось по голосу. — Он все рассказывал, что отучится еще год и поедет в Москву поступать в Бауманку. Как он жалеет о том, что побоялся написать заявление и сдавать экзамены за десятый класс и теперь из-за этого еще год в школе потеряет. А я тогдашняя слушала его и все не решалась ему сказать, что никакого будущего, никакого «через год» и никакой Бауманки у него не будет. Что он так и останется тут, вечным Сыроежкой. Универсальным помощником-лаборантом. Александр, за что вы с ним так поступили? За что вы с ними так поступили? Я понимаю, копии, те — побочный эффект, дубликаты и подлинники — они хоть информированы были. Но миксы? Которых можно было и не создавать, не отправлять в этот бесцельный бег по кругу! Я спрашивала с Сёмки, но он всего-лишь дубликат, а вы — последний подлинник здесь. Я бы у бабы Глаши спросила, но тогда, когда она ушла, я еще не понимала ничего. Виола и Анатолий — Сёмка сбросил их до нуля, тоже не спросишь. Остались вы. Я вас не обвиняю, но хочу понять, хочу услышать хоть какой-то ответ. Вы сейчас уйдете, я не собираюсь вам мешать. Но в следующем цикле я задам тот же вопрос. — Ульяна вскочила на ноги и выбежала из здания клубов.
Александр проводил Ульяну непонимающим взглядом.
— Семен. Это ведь твой оригинал был заведующим лабораторией синтеза биосистем. Если хочешь Ульяне помочь — покопайся в памяти. А моё мнение: всё, что может быть создано — должно быть создано. Вопрос только правильного применения.
— «Какая великолепная физика!» Кроме того, что не мешать, я могу еще что-то для тебя сделать?
— У тебя есть Выключатель?
— Нет, я уничтожил их. И свой, и Виолы.
— Тогда ничего.
Они поднялись одновременно, подошли к двери, Александр, как хозяин, протянул руку Семену, прощаясь.
— Спасибо, что зашли. И, передай Ульяне, пожалуйста, что когда рожают детей, то их согласия тоже не спрашивают. — Потом посмотрел на часы. — Еще примерно час, если что понадобится, то обращайся. После — не приходи.
Когда пришел Семен, Ульяна сидела в бывшей тренерской, а теперь официальной квартире Персуновых, и всхлипывала.
— Сёмк, ты ведь у Шурика узнать что-то хотел. А я все испортила. Но мне вдруг их так жалко стало. Миксов этих. Что Женю, что Мику, что Сыроежку. У нас у всех хоть какое-то прошлое, но было. Помнишь, как плясала от радости Алиса, когда о своем детстве рассказывала. Хотя там рассказов то на полчаса. А она его все вспоминает и вспоминает. Вот и сегодня тоже. А у этих то и детства нет — всё придуманное, и вся жизнь только бег по кругу. Я же сама была в их шкуре. Я же, как проснулась, не могла ничего вспомнить о себе, о своем детстве. Знаешь, как это тоскливо. Пока девочки нам ту папку не принесли, у меня и начала память просыпаться. А Шурик, ну, он не Шурик сейчас, конечно, но мне так привычнее, спросил: «Нашлась?» — Я-то нашлась, но я вот взяла и о миксах вспомнила. Они то никогда не найдутся.
— Рыжик. — Семен привычно коснулся кончика Ульянкиного носа указательным пальцем. Куда ты дела Ульянку?
— Да никуда я ее не дела. Тут она, где всегда. Просто, бывает и Ульянке грустно. Ты лучше скажи, Сёмк, почему ты в автобусе не стал делать, как Шурик предложил? А взял и поступил по своему. Ведь ты же этим пионерам ничего нового не сказал. А они взяли и послушались.
— Просто, Рыжик, те пионеры и сами понимали, что сидячая забастовка зашла слишком далеко. Вот и ухватились с радостью за компромисс с администрацией. Помнишь, как в прошлом цикле двое чуть не подрались из-за Катьки? И тоже зависли на полушаге к драке, и не знали что делать. Алгоритмы поведения сыпятся постепенно. Пионерам все больше приходится думать своей головой, а голову тренировать нужно. Вот я и пытаюсь делать так, чтоб потом не бегать за ними и носы не подтирать, чтобы они сами за себя думали. Часто вот такие казусы получаются, как в автобусе.
А Александр сидел перед включенным компьютером и набивал по памяти длинную последовательность знаков, лишенную видимого смысла. Нажал «Ввод», подождал, пока на экран не выползет таблица, просмотрел ее, удовлетворенно кивнул, достал наушники и подключил их к компьютеру. Посмотрел на часы, до нужного времени оставалось еще десять минут, хватит на одну сигарету. Выдвинул нижний ящик стола, вытряхнул из него электрический хлам: обрезки проводов, мотки припоя, старые динамики — и снял фальшивое дно. Несколько пачек сигарет. «Дожили, — подумал, — сигареты храню как величайшую драгоценность». Достал из начатой пачки одну сигарету, потом, собрав ящик как было, вышел на крыльцо.
Чтобы случайный прохожий не заметил огонек приходилось курить в кулак, и прятаться как пацану. Александр курил не торопясь и вспоминал… Хотя и всеми силами пытался этого не делать, с самого времени пробуждения в автобусе. «Па, ты зачем наврал Семену?» — показалось что детский голос задал вопрос. «Лучше сразу отсечь лишнее». «И меня?» «И тебя».
Александр затушил окурок, закопал его, подвернувшейся кстати щепкой, в рыхлую землю вернулся в кружок. Надел наушники, сел перед экраном, набрал пароль и, как полчаса назад, нажал «Ввод». В наушниках зашумело, а таблицу на экране сменили хаотически мелькающие разноцветные треугольники. Через десять минут все закончилось, Александр встал, с видимым трудом выключил компьютер и деревянной ковыляющей походкой зашагал к выходу из кружка и дальше в сторону площади и домика. «Это инерция, сейчас все закончится. Удачи тебе!» — думалось тоже с трудом. Показалось, что кто-то смотрит в спину, но оглядываться уже не было сил. Александр Трофимов, подлинник заведующего лабораторией спецавтоматики, в очередной раз перестал существовать.
«Удачи тебе!» — Шурик вздрогнул, огляделся, узнал памятник Генде и удовлетворенно кивнул. Посмотрел на часы, было начало первого часа ночи. «Надо же, заработался. И голова болит нехорошо, не пришлось бы завтра в медпункт обращаться. Планов много, а смена такая короткая. Надо выспаться и все пройдет».
Маленькая серебристая фигурка, незаметная ночью на фоне крашенных серебрянкой ворот была неподвижна, как статуя. Но любой взгляд увидел бы в позе этой статуи грусть и печаль.
Ru VN Семен(БЛ) Славя(БЛ) Мику(БЛ) Алиса(БЛ) Ульяна(БЛ) Лена(БЛ) Ольга Дмитриевна(БЛ) очередной бред Дубликат(БЛ) Визуальные новеллы фэндомы Фанфики(БЛ) Бесконечное лето
Технически, это развилка, где то между событиями второй главы "Анабасиса" и его третьей главой.
***
I
Маньяк
Я уже привык просыпаться в автобусе. Меня перестали снабжать зимней одеждой и телефон куда-то запропал, но зато оставляют рюкзак с барахлом и, самое главное, с сухим пайком. Вот и сейчас, проснувшись, и даже еще не открыв глаза, первое, что я проверяю, это наличие рюкзака, а уж потом визуально убеждаюсь, что остановка с воротами на месте.
К сожалению, это не те ворота и не та остановка. Была бы та – мы бы сейчас стояли напротив ворот, лицом к лицу со Славяной, держали бы друг-друга за руки и разговаривали бы без слов, одними уголками глаз.
– Как ты?
– Теперь хорошо. Ты приехал, теперь все замечательно.
– Ты знаешь…
– Ты знаешь…
Но Славяны здесь нет, значит, остается только Славя, которая не выйдет, пока я не окажусь совсем рядом с воротами. Кстати, для разнообразия, в этом лагере ворота откатные, а не распашные, как в предыдущих, и исчез навес на автобусной остановке. Так что, это явно не тот лагерь, из которого я убежал в прошлом цикле.
Меня давно мучает вопрос, что делает Славя, в промежутке между прибытием автобуса и моим демаршем в сторону ворот, как узнает о том, что пора выходить? Неужели подглядывает в щелку, чертыхается (Славя и чертыхается?) и ждет, когда, наконец, я соизволю? Или занимается своими делами, а у ней просто зуммер в голове срабатывает? И ведь, что интересно, иду я к воротам сразу же, по приезду, или через пару часов, но Славя всегда выходит мне на встречу, когда до ворот остается двенадцать метров, ну, плюс-минус, конечно, но где-то так. Иногда я думаю, что ее просто телепортируют. В нужный момент и прямо к воротам.
Итак, что мы имеем: во-первых, меня опять закинуло в незнакомый лагерь, скажем так, в незнакомый стандартный лагерь, во-вторых… Во-вторых, Славяны здесь нет, в-третьих, кажется надо менять методику поиска. Шестой лагерь уже… Или седьмой? Да – седьмой, в седьмой лагерь уже я приезжаю, проживаю в нем цикл максимально аккуратно и ни с кем не сближаясь, убегаю в конце смены, а раньше не получается, на лодке, с тем, чтобы заснуть в поезде, а проснуться в автобусе в следующем лагере. Алгоритм прохождения цикла отработан до автоматизма, и результат всегда одинаков – перемещение в очередной лагерь «Совенок». Ладно, у меня, получается, целый цикл на размышления, а сейчас, хочешь не хочешь, а надо сдаваться.
Встаю, пробираюсь к выходу, прыгаю с подножки, закидываю рюкзак обеими лямками на одно плечо и – к воротам, рысью, марш-марш! Рысью, потому что засиделся. Здравствуй, пионерский рай, здравствуй, голубоглазый апостол Петр, которого здесь зовут Славя. Двадцать пять метров до ворот, двадцать, пятнадцать и…
– Привет. Ты, наверное, только что приехал?
Я не знаю, почему, но, вот не надоедает мне этот момент. Перед тем, как выйти из автобуса часто хандрю, думаю: «Опять, мол, тоже самое», но стоит шагнуть к воротам, как пульс подскакивает до ста двадцати ударов, а появление Слави, это, как знак, что все в порядке. И Славя, как она все-таки мила, даже такая упрощенная, что ли. Палач часто стирал пощечиной эту улыбку, что делает Пионер я не знаю, нет этого момента в доступной мне части его памяти, скорее просто игнорирует. А я не могу, мне вот хочется, чтобы меня любили, а не боялись, пусть даже это будут здешние обитатели, с их искалеченными волей и разумом. «Человек, который добивается любви ботов», – хорошее название для чего-нибудь. Но надо отвечать, посмотрим, как ребенок выкрутится.
– Привет, а как ты догадалась?
Автобус – вот он, у меня за спиной, и, пока я остановку не покину, он никуда не денется. Просто готовая подсказка, размером с Икарус… Так, ребенок что-то отвечает.
– Ой, тебе к вожатой надо, она все объяснит, вот смотри…
Понятно, вопрос непредусмотренный программой, поэтому ищем наиболее универсальный ответ, и пусть вожатая отвечает – как это Славя догадалась, что я только что приехал. В родном моем лагере, кстати, Славя бы сразу сообразила, что ответить, смотря по настроению: пошутить или построжиться, а эти лагеря, похоже, населены, беженцами с планеты Шелезяка, причем неудачными экземплярами, каковые экземпляры на родине ждет переплавка. Ощущаю себя персонажем комедии дель арте: также заданы маски персонажей, также задан сценарий и также персонажам разрешена некоторая импровизация, конечно в рамках сценария и масок. И, оставаясь в рамках этого сценария и масок, Славя никогда не будет воровать конфеты, Лена не будет взрывать памятник, Мику не пошлет меня из музыкального кружка в пешее путешествие. Вот стоило убегать ради такого общества? Задал себе вопрос и тут-же ответил – конечно стоило, потому что есть еще и Славяна.
– … ну ты все понял? А мне надо бежать, извини, дела.
– Понятно – до памятника, а там спросить, где домик Ольги Дмитриевны. Пока.
Попросить проводить? Нет, зависнет еще, чего доброго, а где у аборигенов трехкнопие «Alt-Ctrl-Del», я так и не знаю. Еще раз улыбнулась и убежала. Эх, Славя-Славя, что-ж вы такие, даже не тупые, а механистичные, что-ли? Шаг вправо-влево считается неправильным и подлежит игнорированию. А может, по резче шаги вправо-влево делать, пусть они сами ко мне приспосабливаются? А то, как со Славяной расстался, так и попадаю вот к таким вот, в кукольный театр. Ну, здравствуй, очередной «Совенок».
Клубы и Леночка, ах эти чертовы глазищи. Еще подразнить аборигенов и спросить, где домик Ольги Дмитриевны? А что? Помощница вожатой велела спросить – так я спрошу, а прекрасная туземка пускай отвечает. Кстати – что все таки делает Леночка в клубах в день моего приезда? Ну вот, пока размышлял, прилетела Ракета, показала кузнечика и обе барышни убежали, но как же это все по любительски было сыграно! Не верю! Идем дальше.
Издеваюсь сейчас мысленно над аборигенами, а, на самом деле, – грустно. И Славяны здесь нет, и аборигенов жалко – что же такое случилось, что они вот в таких картонных персонажей превратились? Сейчас дойду до вожатой, на учет встану и… А может, подождет вожатая? Вот сейчас возьму да сверну к музыкальному кружку, час у меня есть. За этот час я должен, по порядку: «челюсть с пола подобрать», к пристани выйти, пополоскать ноги в воде и познакомиться, наконец, со Славей. Ну а я пойду к Мику в клуб, а оттуда уже, Ульянкиной тропой, мимо домика Лены, к вожатой. Почему я так раньше никогда не делал? Лень и инерция мышления.
Сворачиваю на поперечную аллею, к музыкальному кружку, прохожу шагов двадцать, оглядываюсь и, отойдя в тень, с сочувствием, но и с некоторым даже злорадством, наблюдаю растерянно оглядывающуюся Алису. Нету Семена, должен быть, и вдруг нету. Ну, думай бунтарка своей головой, тут программа тебе не подсказчица, а я иду знакомиться с девочкой-пулеметом.
Всегда мне общение с Мику тяжело давалось, всегда от нее убегал, так что, уж если радикально меняться, то начинать с чего-то трудного. Интересно, что я скажу Мику? Хотя, какая разница, что-нибудь придумаю, может мне и говорить то ничего не придется, только слушать и кивать? Негромко стучусь и волнуясь, действительно волнуясь – в первый раз я, с первого дня, пытаюсь именно поломать что-то в здешней машине, осторожно открываю дверь. А перед этим минуту стоял на веранде музкружка, всё размышлял: надо или не надо.
В музыкальном кружке тихо, пусто и грустно. Я не сразу замечаю Мику, сидящую в углу на стуле и задумчиво грызущую ручку над школьной тетрадкой, раскрытой у ней на коленях. Здравствуй Мику.
Я не сразу замечаю Мику, а Мику не сразу замечает меня. На секунду ее брови взлетают вверх, а глаза, от удивления, делаются уж совсем огромными, Мику вскакивает со стула, ручка с тетрадкой при этом летят на пол, а она сама делает шаг мне навстречу. Ну, а я делаю шаг навстречу ей и мы оба замираем, глядя друг на друга. Что то еще мелькает в ее глазах, но Мику уже активировалась.
– Привет, ты, наверное, новенький. – Медленно набирая обороты, словно пересиливая себя, начинает Мику. – Меня Мику зовут. Правда-правда, Мику Хацуне, Мику это имя, а Хацуне – фамилия. У меня мама японка а папа русский инженер, он…
К середине фразы Мику входит в привычный темп речи, я теряюсь в ее монологе, перестаю слушать, а сам всё пытаюсь сообразить – что так поразило меня на пороге музыкального кружка?
– … и я сижу здесь целый день одна, и ко мне никто не заходит и не хочет записываться, и ты тоже сейчас подпишешь у меня обходной лист и больше не появишься.
И вот тут я понимаю, то что меня зацепило – расстроенная Мику. Надо же, один обитатель, похожий на нормального человека, нашелся. Не в том смысле, что грустить, это нормально, а в том, что ведет она себя неожиданно. Лучше бы, конечно, она была веселая, но хоть какая-то незапланированная эмоция. Две незапланированных эмоции, потому что сейчас Мику сердитая, была расстроенная, а сейчас сердитая.
– Здравствуй Мику, а меня зовут Семен. Персунов Семен, Семен это имя, а Персунов – фамилия. – Не могу удержаться, чтобы не подразнить девушку, поэтому стараюсь говорить много и в ее темпе. – Ты знаешь, у меня нет обходного, я ведь только что приехал, прямо совсем только что, на автобусе, а до этого ехал на поезде, сошел в райцентре, сел на автобус и приехал в лагерь. А сюда, к тебе, заглянул сейчас просто из любопытства. С обходным я приду к тебе только завтра и вот в кружок твой, я не обещаю, что запишусь, но заходить к тебе буду обязательно, а сейчас мне к вожатой надо. Пока.
Конечно буду заходить, наверное, кроме тебя здесь и зайти то не к кому будет.
Чувствую, что Мику сейчас смотрит мне вслед, поэтому, не оборачиваясь, поднимаю правую руку, разворачиваю ее ладонью к Хацуне и чуть покачиваю вправо-влево. Обязательно, мол, приду.
Ну вот, с музыкальным кружком пообщался, теперь можно и место для сна застолбить. Пробираюсь Ульянкиной тропой, выхожу на аллею, иду мимо домика Лены и Мику и подхожу к своему будущему домику, как раз вовремя, чтобы услышать вечное: «хватит издеваться над Реной!». Кстати, вожатая, действительно, всегда оговаривается и произносит Рена вместо Лена – нечаянный анахронизм для 1987 года. Бросаю рюкзак на крыльцо, бросаю свою тушку в шезлонг и жду своей очереди аудиенции. Пока жду – подходит Славя, пугается от неожиданности, улыбаемся друг-другу и, наконец, знакомимся.
– Меня Славя зовут. Вообще-то, полное имя – Славяна, но все зовут Славей, и ты зови.
Ну а я, понятно, Семен, о чем и докладываю.
Дальнейшие события развиваются по стандартной схеме: из домика выскакивает Ульяна и убегает, показав мне язык; выходит Лена, видит меня, вспыхивает и тоже убегает; я захожу в домик, где мне разрешают оставить вещи, а самого отправляют прогуляться до ужина и познакомиться с лагерем.
Далеко, сначала, не ухожу, устраиваюсь там же, в шезлонге, хочу обдумать свое дальнейшее поведение в лагере, но мысль переключается на то, чем занять себя до ужина. Тем более, вспоминаю, что сейчас появится Сыроежкин и потащит меня показывать лагерь. Программа Сыроежкин-тура: знакомство с Леной и презентация ДваЧе с последующим бегством. Не то, чтобы мне было жалко Сыроежкина, синяк – дело житейское, но, при длительном близком общении вне мастерских, Электроник утомляет.
Удивительно, насколько преображает парня инструмент в руках и любимое занятие, Женя, жаль, не видела его за работой, а посмотреть есть на что: или что-нибудь напевает в пол-голоса, или подожмет пухлые губы, глаза прищурит и смотрит на предмет своего труда, как через прицел, ни одного лишнего движения, а из под рук выходят удивительно красивые вещи и не важно: голову кошкоробота из алюминиевого листа Электроник на деревянной оправке выколачивает или розу клеит из стружки, оставшейся от изготовления той-же оправки. И смотреть на это можно, как на танец, и всегда кажется, что нет ничего проще, чем взять и повторить то же самое и с тем же результатом, но только кажется.
Ну ладно, отвлекся я. Собственно, дойду-ка я, короткой дорогой, до сцены, там сейчас никого быть не должно, и ни вожатая, ни кибернетик мешать не будут. Поднимаюсь с шезлонга, оглядываюсь, не видит ли кто, и ныряю в кусты, на короткую тропинку.
Не люблю Рыжих, обеих. Нет, не так – недолюбливаю. Недолюбливаю их в здешнем, примитивно-утрированном, варианте. В родном моем лагере, там, довольно часто из под программной маски, проглядывала их человеческая составляющая, весьма неплохая и симпатичная, и, если бы не эти их дурацкие двухнедельные жизненные циклы, когда каждый раз приходится начинать все с начала… Когда мы были со Славяной, мне было не до них, откровенно говоря. Но здесь, в этих лагерях, все подчинено программе, а в программе записаны шутки, в стиле «тортом по физиономии», с соответствующим фундаментом, эмоциональным и интеллектуальным. Так вот, на подходе к сцене слышу музыку – кто-то играет на электрогитаре, и не надо догадываться кто. Мику в клубе и кроме Алисы больше некому. Усилитель выкручен на минимальную громкость, а звучит все та же «Тридцать первая весна». Надо же, прижилась песня-то. Во всех лагерях, оказывается. Думаю, не свернуть ли к библиотеке, но оставляю как есть. Все равно мне с Алисой пересекаться, и не раз, в этом лагере, так пойду послушаю, тем более, что играет более, чем хорошо.
– Нравится?
Это, кажется, так, для затравки вопрос. Мне было бы очень интересно пообщаться с ней настоящей, без этих программных направляющих в голове, но сейчас она включит свой привычный режим, и мне придется отправить ее в игнор. Кстати, мы же еще не знакомы.
– Ты играешь лучше меня. Тебя ведь Алиса зовут?
– А может, сам сыграешь что-нибудь?
Пока все хорошо, но попытку знакомства мы игнорируем. А сыграть – весь твой репертуар, сама же учила, но – не сейчас.
– В другой раз.
Сейчас скажет, что я играть не умею.
– Да ты и играть-то поди не умеешь.
– Девушка, а потом ты предложишь мне спор: сыграю я что-нибудь простенькое, на трех аккордах, или не сыграю? Я угадал? И какая будет ставка с твоей стороны?
Что я к ней приставал, это тема завтрашнего спора. А сегодня то что? Ну же, придумай хоть что-нибудь. Алиса даже испугалась на секунду.
– Я… Ты… Если я выиграю, то ты… Ты до конца смены будешь учиться у меня играть на гитаре!
Ох… Понравился, что ли? Нет, ну мне приятно, конечно, и девушка красивая, хоть и вредная. А мне, в общем то, от ДваЧе ничего не надо, поэтому…
– М-м-м… А если выиграю я, то ты, безымянная девушка, скажешь, как тебя зовут! Ну что, принимаешь ставку?
Независимо от того, выиграю я спор или проиграю знакомиться нам все равно придется. Интересно, дойдет до Алисы или нет, что я над ней просто прикалываюсь, над ее азартом и желанием спорить? Но принять ставку Алисе не дают – звучит горн и нас зовут на ужин.
– Между прочим, это ты виноват. Мог бы и представиться.
Ну хорошо. Хотя, как мы теперь будем спорить, я не знаю.
– Алиса, это Семен, Семен, это Алиса.
– Унесите Семена. – Как ни странно, продолжает цитату Алиса, и, как ни странно-же, протягивает мне руку для пожатия. – Пошли ужинать. Меня, действительно Алиса зовут, но должок все равно за тобой.
Я приятно удивлен, тем, как Алиса подхватила цитату, поэтому не спрашиваю, когда это я успел должком обзавестись? Про должок, правда, произносится с улыбкой. Вот, а всего то, что стоило – начать цикл не стандартно.
– Нравится Кэрролл?
– Пришлось прочитать, с таким-то именем.
– Значит и Булычева читала.
Собственно, на этом общие темы для разговора заканчиваются, и дальше мы просто неловко молчим по пути к столовой. Алиса про меня не знает ничего, я про лагерь и про Алису знаю почти все и узнавать по новой то, что еще не успел забыть не хочу. Боюсь сфальшивить, боюсь, что искреннего интереса в моих вопросах не будет, Алиса это почувствует и начнет хамить, а мне тогда придется все таки отстраниться от нее до конца цикла. Ну а Алиса, мне хочется думать, что она молчит потому что стесняется, а не потому что наш диалог не предусмотрен сценарием. Сейчас, на крыльце столовой, чтобы не приумножать неловкости, мне надо бы распрощаться, тем более, что Ульяна уже машет из-за стола рукой Алисе, но меня перехватывает вожатая.
– Ну как, прогулялся по лагерю? – И, не дожидаясь ответа. – Садись вон… С девочками.
Ну конечно, с рыжими, я и забыл об этом моменте, что меня Дмитриевна к ним за стол отправит. Алиса, кстати, спрятавшись за меня, проскочила мимо вожатой в своем бунтарском варианте формы.
А сейчас, боюсь, мне предстоит решать задачу о волке, козе и капусте. Простите, об Ульяне, котлете и сколопендре. Беру поднос с ужином на раздаче, иду к рыжим. Рыжие о чем то шепчутся, поглядывая на меня, и хихикают.
– Приятного аппетита.
– И тебе, новичок. – Это Ульяна.
Меня провоцируют? Очевидно же, что да, а то сколопендра пропадает. Ай! Угу. Кнопка, канцелярская кнопка на стуле, как отвлекающий маневр. Ничего нового. Ну и исчезновение котлеты, конечно. Как там? «Мелкая пакость не придумывается при взгляде на ближнего, она приходит в голову сама по себе!» Не дать мне заметить подложенную кнопку, назвав «новичком» и украсть котлету, пока я разбираюсь с кнопкой. Сейчас мне, за две секунды, нужно решить, какой вариант поведения разыгрывать, а мне вдруг становится все безразлично, и пионеры, крутящиеся в этих бесконечных циклах и воображающие, что проживают свою уникальную жизнь, и хитрая мордочка Ульяны, и Алиса с интересом ждущая развития событий. Не хочу и не буду я ничего менять, и я здесь чужой и они для меня чужие – пусть сами с собою разбираются, а мне бы с собой разобраться и Славяну найти.
Черт, видимо я отключился слишком надолго и Ульяна, устав ждать продолжения спектакля, сама пошла по второму варианту.
– Ой, а где твоя котлета? Подожди, я сейчас!
Да жду-жду, неси свою сколопендру уже и покончим с этим.
– У тебя сейчас такой вид… – Подключается Алиса.
– Какой? Скучающий?
Нет, я не собирался вас веселить, прости меня подлого. Я себя то, последнее время, развеселить не могу.
– … просто, ничего нового сейчас не будет. Все уже придумано сто лет назад. Котлета и сколопендра.
– Нет, перед этим. Ладно, не важно.
Сейчас я зарабатываю репутацию провидца, но мне все равно. Мне только одно интересно – как Ульяна успела за две секунды утилизовать котлету. Нет, был бы пес под столом – вопроса бы не было, пес бы смог. Представил себе прячущуюся под столом несуразную здоровую дворнягу. Серого, похожего на овчарку, но с торчащими тут и там из гладкой шерсти отдельными жестким волосами, доставшимися от дедушки – эрдельтерьера, добрейшего и умнейшего пса. Звать его должны непременно Вулкан, дети должны кормить всем лагерем, а персонал усиленно делать вид, что не замечает это четверолапое воплощение антисанитарии. Даже показалось, как мокрый нос, холодный и твердый, тычется мне в колено. Улыбнулся, а рука сама-собой сделала гладящее движение, повторяя воображаемый контур лобастой головы. Все хорошо, но этот понимающий взгляд Алисы…
– Любишь собак?
Можно ответить в Ленином стиле: «Не то, чтобы очень, но они вкусные.» И разговор закончится, но ведь, это же не правда.
– Не всех и не всяких. Я готов любить собачью личность, а не умиляться четырем лапам и хвосту каралькой. Понятно?
Почему то решил ответить развернуто.
– Понятно. Ты приходи к нам вечером, часам к девяти, подкормим. А на Ульяну не обижайся, скучно ей, и новичков проверять положено.
– Вот я и говорю, что ничего нового, да и спектакль еще не закончен. Передашь ей потом, что она переигрывает.
Подходит Ульяна и с серьезным видом ставит передо мной тарелку с новой порцией
– На ешь, голодающий.
Ставит и предусмотрительно делает шаг назад. Нет, все равно я не буду за тобой гоняться. Демонстративно переворачиваю котлету и говорю, обращаясь к Алисе.
– Вот, я именно про это сейчас говорил. Твое приглашение, оно еще действует?
– Приглашение? Ну да, конечно.
– Тогда я не буду это есть, если никто не против.
Выпиваю компот, и отношу несчастную, почти утонувшую в пюре, сколопендру на мойку. Прямо в тарелке, естественно.
***
Продолжение в комментарии.
***
I
Маньяк
Я уже привык просыпаться в автобусе. Меня перестали снабжать зимней одеждой и телефон куда-то запропал, но зато оставляют рюкзак с барахлом и, самое главное, с сухим пайком. Вот и сейчас, проснувшись, и даже еще не открыв глаза, первое, что я проверяю, это наличие рюкзака, а уж потом визуально убеждаюсь, что остановка с воротами на месте.
К сожалению, это не те ворота и не та остановка. Была бы та – мы бы сейчас стояли напротив ворот, лицом к лицу со Славяной, держали бы друг-друга за руки и разговаривали бы без слов, одними уголками глаз.
– Как ты?
– Теперь хорошо. Ты приехал, теперь все замечательно.
– Ты знаешь…
– Ты знаешь…
Но Славяны здесь нет, значит, остается только Славя, которая не выйдет, пока я не окажусь совсем рядом с воротами. Кстати, для разнообразия, в этом лагере ворота откатные, а не распашные, как в предыдущих, и исчез навес на автобусной остановке. Так что, это явно не тот лагерь, из которого я убежал в прошлом цикле.
Меня давно мучает вопрос, что делает Славя, в промежутке между прибытием автобуса и моим демаршем в сторону ворот, как узнает о том, что пора выходить? Неужели подглядывает в щелку, чертыхается (Славя и чертыхается?) и ждет, когда, наконец, я соизволю? Или занимается своими делами, а у ней просто зуммер в голове срабатывает? И ведь, что интересно, иду я к воротам сразу же, по приезду, или через пару часов, но Славя всегда выходит мне на встречу, когда до ворот остается двенадцать метров, ну, плюс-минус, конечно, но где-то так. Иногда я думаю, что ее просто телепортируют. В нужный момент и прямо к воротам.
Итак, что мы имеем: во-первых, меня опять закинуло в незнакомый лагерь, скажем так, в незнакомый стандартный лагерь, во-вторых… Во-вторых, Славяны здесь нет, в-третьих, кажется надо менять методику поиска. Шестой лагерь уже… Или седьмой? Да – седьмой, в седьмой лагерь уже я приезжаю, проживаю в нем цикл максимально аккуратно и ни с кем не сближаясь, убегаю в конце смены, а раньше не получается, на лодке, с тем, чтобы заснуть в поезде, а проснуться в автобусе в следующем лагере. Алгоритм прохождения цикла отработан до автоматизма, и результат всегда одинаков – перемещение в очередной лагерь «Совенок». Ладно, у меня, получается, целый цикл на размышления, а сейчас, хочешь не хочешь, а надо сдаваться.
Встаю, пробираюсь к выходу, прыгаю с подножки, закидываю рюкзак обеими лямками на одно плечо и – к воротам, рысью, марш-марш! Рысью, потому что засиделся. Здравствуй, пионерский рай, здравствуй, голубоглазый апостол Петр, которого здесь зовут Славя. Двадцать пять метров до ворот, двадцать, пятнадцать и…
– Привет. Ты, наверное, только что приехал?
Я не знаю, почему, но, вот не надоедает мне этот момент. Перед тем, как выйти из автобуса часто хандрю, думаю: «Опять, мол, тоже самое», но стоит шагнуть к воротам, как пульс подскакивает до ста двадцати ударов, а появление Слави, это, как знак, что все в порядке. И Славя, как она все-таки мила, даже такая упрощенная, что ли. Палач часто стирал пощечиной эту улыбку, что делает Пионер я не знаю, нет этого момента в доступной мне части его памяти, скорее просто игнорирует. А я не могу, мне вот хочется, чтобы меня любили, а не боялись, пусть даже это будут здешние обитатели, с их искалеченными волей и разумом. «Человек, который добивается любви ботов», – хорошее название для чего-нибудь. Но надо отвечать, посмотрим, как ребенок выкрутится.
– Привет, а как ты догадалась?
Автобус – вот он, у меня за спиной, и, пока я остановку не покину, он никуда не денется. Просто готовая подсказка, размером с Икарус… Так, ребенок что-то отвечает.
– Ой, тебе к вожатой надо, она все объяснит, вот смотри…
Понятно, вопрос непредусмотренный программой, поэтому ищем наиболее универсальный ответ, и пусть вожатая отвечает – как это Славя догадалась, что я только что приехал. В родном моем лагере, кстати, Славя бы сразу сообразила, что ответить, смотря по настроению: пошутить или построжиться, а эти лагеря, похоже, населены, беженцами с планеты Шелезяка, причем неудачными экземплярами, каковые экземпляры на родине ждет переплавка. Ощущаю себя персонажем комедии дель арте: также заданы маски персонажей, также задан сценарий и также персонажам разрешена некоторая импровизация, конечно в рамках сценария и масок. И, оставаясь в рамках этого сценария и масок, Славя никогда не будет воровать конфеты, Лена не будет взрывать памятник, Мику не пошлет меня из музыкального кружка в пешее путешествие. Вот стоило убегать ради такого общества? Задал себе вопрос и тут-же ответил – конечно стоило, потому что есть еще и Славяна.
– … ну ты все понял? А мне надо бежать, извини, дела.
– Понятно – до памятника, а там спросить, где домик Ольги Дмитриевны. Пока.
Попросить проводить? Нет, зависнет еще, чего доброго, а где у аборигенов трехкнопие «Alt-Ctrl-Del», я так и не знаю. Еще раз улыбнулась и убежала. Эх, Славя-Славя, что-ж вы такие, даже не тупые, а механистичные, что-ли? Шаг вправо-влево считается неправильным и подлежит игнорированию. А может, по резче шаги вправо-влево делать, пусть они сами ко мне приспосабливаются? А то, как со Славяной расстался, так и попадаю вот к таким вот, в кукольный театр. Ну, здравствуй, очередной «Совенок».
Клубы и Леночка, ах эти чертовы глазищи. Еще подразнить аборигенов и спросить, где домик Ольги Дмитриевны? А что? Помощница вожатой велела спросить – так я спрошу, а прекрасная туземка пускай отвечает. Кстати – что все таки делает Леночка в клубах в день моего приезда? Ну вот, пока размышлял, прилетела Ракета, показала кузнечика и обе барышни убежали, но как же это все по любительски было сыграно! Не верю! Идем дальше.
Издеваюсь сейчас мысленно над аборигенами, а, на самом деле, – грустно. И Славяны здесь нет, и аборигенов жалко – что же такое случилось, что они вот в таких картонных персонажей превратились? Сейчас дойду до вожатой, на учет встану и… А может, подождет вожатая? Вот сейчас возьму да сверну к музыкальному кружку, час у меня есть. За этот час я должен, по порядку: «челюсть с пола подобрать», к пристани выйти, пополоскать ноги в воде и познакомиться, наконец, со Славей. Ну а я пойду к Мику в клуб, а оттуда уже, Ульянкиной тропой, мимо домика Лены, к вожатой. Почему я так раньше никогда не делал? Лень и инерция мышления.
Сворачиваю на поперечную аллею, к музыкальному кружку, прохожу шагов двадцать, оглядываюсь и, отойдя в тень, с сочувствием, но и с некоторым даже злорадством, наблюдаю растерянно оглядывающуюся Алису. Нету Семена, должен быть, и вдруг нету. Ну, думай бунтарка своей головой, тут программа тебе не подсказчица, а я иду знакомиться с девочкой-пулеметом.
Всегда мне общение с Мику тяжело давалось, всегда от нее убегал, так что, уж если радикально меняться, то начинать с чего-то трудного. Интересно, что я скажу Мику? Хотя, какая разница, что-нибудь придумаю, может мне и говорить то ничего не придется, только слушать и кивать? Негромко стучусь и волнуясь, действительно волнуясь – в первый раз я, с первого дня, пытаюсь именно поломать что-то в здешней машине, осторожно открываю дверь. А перед этим минуту стоял на веранде музкружка, всё размышлял: надо или не надо.
В музыкальном кружке тихо, пусто и грустно. Я не сразу замечаю Мику, сидящую в углу на стуле и задумчиво грызущую ручку над школьной тетрадкой, раскрытой у ней на коленях. Здравствуй Мику.
Я не сразу замечаю Мику, а Мику не сразу замечает меня. На секунду ее брови взлетают вверх, а глаза, от удивления, делаются уж совсем огромными, Мику вскакивает со стула, ручка с тетрадкой при этом летят на пол, а она сама делает шаг мне навстречу. Ну, а я делаю шаг навстречу ей и мы оба замираем, глядя друг на друга. Что то еще мелькает в ее глазах, но Мику уже активировалась.
– Привет, ты, наверное, новенький. – Медленно набирая обороты, словно пересиливая себя, начинает Мику. – Меня Мику зовут. Правда-правда, Мику Хацуне, Мику это имя, а Хацуне – фамилия. У меня мама японка а папа русский инженер, он…
К середине фразы Мику входит в привычный темп речи, я теряюсь в ее монологе, перестаю слушать, а сам всё пытаюсь сообразить – что так поразило меня на пороге музыкального кружка?
– … и я сижу здесь целый день одна, и ко мне никто не заходит и не хочет записываться, и ты тоже сейчас подпишешь у меня обходной лист и больше не появишься.
И вот тут я понимаю, то что меня зацепило – расстроенная Мику. Надо же, один обитатель, похожий на нормального человека, нашелся. Не в том смысле, что грустить, это нормально, а в том, что ведет она себя неожиданно. Лучше бы, конечно, она была веселая, но хоть какая-то незапланированная эмоция. Две незапланированных эмоции, потому что сейчас Мику сердитая, была расстроенная, а сейчас сердитая.
– Здравствуй Мику, а меня зовут Семен. Персунов Семен, Семен это имя, а Персунов – фамилия. – Не могу удержаться, чтобы не подразнить девушку, поэтому стараюсь говорить много и в ее темпе. – Ты знаешь, у меня нет обходного, я ведь только что приехал, прямо совсем только что, на автобусе, а до этого ехал на поезде, сошел в райцентре, сел на автобус и приехал в лагерь. А сюда, к тебе, заглянул сейчас просто из любопытства. С обходным я приду к тебе только завтра и вот в кружок твой, я не обещаю, что запишусь, но заходить к тебе буду обязательно, а сейчас мне к вожатой надо. Пока.
Конечно буду заходить, наверное, кроме тебя здесь и зайти то не к кому будет.
Чувствую, что Мику сейчас смотрит мне вслед, поэтому, не оборачиваясь, поднимаю правую руку, разворачиваю ее ладонью к Хацуне и чуть покачиваю вправо-влево. Обязательно, мол, приду.
Ну вот, с музыкальным кружком пообщался, теперь можно и место для сна застолбить. Пробираюсь Ульянкиной тропой, выхожу на аллею, иду мимо домика Лены и Мику и подхожу к своему будущему домику, как раз вовремя, чтобы услышать вечное: «хватит издеваться над Реной!». Кстати, вожатая, действительно, всегда оговаривается и произносит Рена вместо Лена – нечаянный анахронизм для 1987 года. Бросаю рюкзак на крыльцо, бросаю свою тушку в шезлонг и жду своей очереди аудиенции. Пока жду – подходит Славя, пугается от неожиданности, улыбаемся друг-другу и, наконец, знакомимся.
– Меня Славя зовут. Вообще-то, полное имя – Славяна, но все зовут Славей, и ты зови.
Ну а я, понятно, Семен, о чем и докладываю.
Дальнейшие события развиваются по стандартной схеме: из домика выскакивает Ульяна и убегает, показав мне язык; выходит Лена, видит меня, вспыхивает и тоже убегает; я захожу в домик, где мне разрешают оставить вещи, а самого отправляют прогуляться до ужина и познакомиться с лагерем.
Далеко, сначала, не ухожу, устраиваюсь там же, в шезлонге, хочу обдумать свое дальнейшее поведение в лагере, но мысль переключается на то, чем занять себя до ужина. Тем более, вспоминаю, что сейчас появится Сыроежкин и потащит меня показывать лагерь. Программа Сыроежкин-тура: знакомство с Леной и презентация ДваЧе с последующим бегством. Не то, чтобы мне было жалко Сыроежкина, синяк – дело житейское, но, при длительном близком общении вне мастерских, Электроник утомляет.
Удивительно, насколько преображает парня инструмент в руках и любимое занятие, Женя, жаль, не видела его за работой, а посмотреть есть на что: или что-нибудь напевает в пол-голоса, или подожмет пухлые губы, глаза прищурит и смотрит на предмет своего труда, как через прицел, ни одного лишнего движения, а из под рук выходят удивительно красивые вещи и не важно: голову кошкоробота из алюминиевого листа Электроник на деревянной оправке выколачивает или розу клеит из стружки, оставшейся от изготовления той-же оправки. И смотреть на это можно, как на танец, и всегда кажется, что нет ничего проще, чем взять и повторить то же самое и с тем же результатом, но только кажется.
Ну ладно, отвлекся я. Собственно, дойду-ка я, короткой дорогой, до сцены, там сейчас никого быть не должно, и ни вожатая, ни кибернетик мешать не будут. Поднимаюсь с шезлонга, оглядываюсь, не видит ли кто, и ныряю в кусты, на короткую тропинку.
Не люблю Рыжих, обеих. Нет, не так – недолюбливаю. Недолюбливаю их в здешнем, примитивно-утрированном, варианте. В родном моем лагере, там, довольно часто из под программной маски, проглядывала их человеческая составляющая, весьма неплохая и симпатичная, и, если бы не эти их дурацкие двухнедельные жизненные циклы, когда каждый раз приходится начинать все с начала… Когда мы были со Славяной, мне было не до них, откровенно говоря. Но здесь, в этих лагерях, все подчинено программе, а в программе записаны шутки, в стиле «тортом по физиономии», с соответствующим фундаментом, эмоциональным и интеллектуальным. Так вот, на подходе к сцене слышу музыку – кто-то играет на электрогитаре, и не надо догадываться кто. Мику в клубе и кроме Алисы больше некому. Усилитель выкручен на минимальную громкость, а звучит все та же «Тридцать первая весна». Надо же, прижилась песня-то. Во всех лагерях, оказывается. Думаю, не свернуть ли к библиотеке, но оставляю как есть. Все равно мне с Алисой пересекаться, и не раз, в этом лагере, так пойду послушаю, тем более, что играет более, чем хорошо.
– Нравится?
Это, кажется, так, для затравки вопрос. Мне было бы очень интересно пообщаться с ней настоящей, без этих программных направляющих в голове, но сейчас она включит свой привычный режим, и мне придется отправить ее в игнор. Кстати, мы же еще не знакомы.
– Ты играешь лучше меня. Тебя ведь Алиса зовут?
– А может, сам сыграешь что-нибудь?
Пока все хорошо, но попытку знакомства мы игнорируем. А сыграть – весь твой репертуар, сама же учила, но – не сейчас.
– В другой раз.
Сейчас скажет, что я играть не умею.
– Да ты и играть-то поди не умеешь.
– Девушка, а потом ты предложишь мне спор: сыграю я что-нибудь простенькое, на трех аккордах, или не сыграю? Я угадал? И какая будет ставка с твоей стороны?
Что я к ней приставал, это тема завтрашнего спора. А сегодня то что? Ну же, придумай хоть что-нибудь. Алиса даже испугалась на секунду.
– Я… Ты… Если я выиграю, то ты… Ты до конца смены будешь учиться у меня играть на гитаре!
Ох… Понравился, что ли? Нет, ну мне приятно, конечно, и девушка красивая, хоть и вредная. А мне, в общем то, от ДваЧе ничего не надо, поэтому…
– М-м-м… А если выиграю я, то ты, безымянная девушка, скажешь, как тебя зовут! Ну что, принимаешь ставку?
Независимо от того, выиграю я спор или проиграю знакомиться нам все равно придется. Интересно, дойдет до Алисы или нет, что я над ней просто прикалываюсь, над ее азартом и желанием спорить? Но принять ставку Алисе не дают – звучит горн и нас зовут на ужин.
– Между прочим, это ты виноват. Мог бы и представиться.
Ну хорошо. Хотя, как мы теперь будем спорить, я не знаю.
– Алиса, это Семен, Семен, это Алиса.
– Унесите Семена. – Как ни странно, продолжает цитату Алиса, и, как ни странно-же, протягивает мне руку для пожатия. – Пошли ужинать. Меня, действительно Алиса зовут, но должок все равно за тобой.
Я приятно удивлен, тем, как Алиса подхватила цитату, поэтому не спрашиваю, когда это я успел должком обзавестись? Про должок, правда, произносится с улыбкой. Вот, а всего то, что стоило – начать цикл не стандартно.
– Нравится Кэрролл?
– Пришлось прочитать, с таким-то именем.
– Значит и Булычева читала.
Собственно, на этом общие темы для разговора заканчиваются, и дальше мы просто неловко молчим по пути к столовой. Алиса про меня не знает ничего, я про лагерь и про Алису знаю почти все и узнавать по новой то, что еще не успел забыть не хочу. Боюсь сфальшивить, боюсь, что искреннего интереса в моих вопросах не будет, Алиса это почувствует и начнет хамить, а мне тогда придется все таки отстраниться от нее до конца цикла. Ну а Алиса, мне хочется думать, что она молчит потому что стесняется, а не потому что наш диалог не предусмотрен сценарием. Сейчас, на крыльце столовой, чтобы не приумножать неловкости, мне надо бы распрощаться, тем более, что Ульяна уже машет из-за стола рукой Алисе, но меня перехватывает вожатая.
– Ну как, прогулялся по лагерю? – И, не дожидаясь ответа. – Садись вон… С девочками.
Ну конечно, с рыжими, я и забыл об этом моменте, что меня Дмитриевна к ним за стол отправит. Алиса, кстати, спрятавшись за меня, проскочила мимо вожатой в своем бунтарском варианте формы.
А сейчас, боюсь, мне предстоит решать задачу о волке, козе и капусте. Простите, об Ульяне, котлете и сколопендре. Беру поднос с ужином на раздаче, иду к рыжим. Рыжие о чем то шепчутся, поглядывая на меня, и хихикают.
– Приятного аппетита.
– И тебе, новичок. – Это Ульяна.
Меня провоцируют? Очевидно же, что да, а то сколопендра пропадает. Ай! Угу. Кнопка, канцелярская кнопка на стуле, как отвлекающий маневр. Ничего нового. Ну и исчезновение котлеты, конечно. Как там? «Мелкая пакость не придумывается при взгляде на ближнего, она приходит в голову сама по себе!» Не дать мне заметить подложенную кнопку, назвав «новичком» и украсть котлету, пока я разбираюсь с кнопкой. Сейчас мне, за две секунды, нужно решить, какой вариант поведения разыгрывать, а мне вдруг становится все безразлично, и пионеры, крутящиеся в этих бесконечных циклах и воображающие, что проживают свою уникальную жизнь, и хитрая мордочка Ульяны, и Алиса с интересом ждущая развития событий. Не хочу и не буду я ничего менять, и я здесь чужой и они для меня чужие – пусть сами с собою разбираются, а мне бы с собой разобраться и Славяну найти.
Черт, видимо я отключился слишком надолго и Ульяна, устав ждать продолжения спектакля, сама пошла по второму варианту.
– Ой, а где твоя котлета? Подожди, я сейчас!
Да жду-жду, неси свою сколопендру уже и покончим с этим.
– У тебя сейчас такой вид… – Подключается Алиса.
– Какой? Скучающий?
Нет, я не собирался вас веселить, прости меня подлого. Я себя то, последнее время, развеселить не могу.
– … просто, ничего нового сейчас не будет. Все уже придумано сто лет назад. Котлета и сколопендра.
– Нет, перед этим. Ладно, не важно.
Сейчас я зарабатываю репутацию провидца, но мне все равно. Мне только одно интересно – как Ульяна успела за две секунды утилизовать котлету. Нет, был бы пес под столом – вопроса бы не было, пес бы смог. Представил себе прячущуюся под столом несуразную здоровую дворнягу. Серого, похожего на овчарку, но с торчащими тут и там из гладкой шерсти отдельными жестким волосами, доставшимися от дедушки – эрдельтерьера, добрейшего и умнейшего пса. Звать его должны непременно Вулкан, дети должны кормить всем лагерем, а персонал усиленно делать вид, что не замечает это четверолапое воплощение антисанитарии. Даже показалось, как мокрый нос, холодный и твердый, тычется мне в колено. Улыбнулся, а рука сама-собой сделала гладящее движение, повторяя воображаемый контур лобастой головы. Все хорошо, но этот понимающий взгляд Алисы…
– Любишь собак?
Можно ответить в Ленином стиле: «Не то, чтобы очень, но они вкусные.» И разговор закончится, но ведь, это же не правда.
– Не всех и не всяких. Я готов любить собачью личность, а не умиляться четырем лапам и хвосту каралькой. Понятно?
Почему то решил ответить развернуто.
– Понятно. Ты приходи к нам вечером, часам к девяти, подкормим. А на Ульяну не обижайся, скучно ей, и новичков проверять положено.
– Вот я и говорю, что ничего нового, да и спектакль еще не закончен. Передашь ей потом, что она переигрывает.
Подходит Ульяна и с серьезным видом ставит передо мной тарелку с новой порцией
– На ешь, голодающий.
Ставит и предусмотрительно делает шаг назад. Нет, все равно я не буду за тобой гоняться. Демонстративно переворачиваю котлету и говорю, обращаясь к Алисе.
– Вот, я именно про это сейчас говорил. Твое приглашение, оно еще действует?
– Приглашение? Ну да, конечно.
– Тогда я не буду это есть, если никто не против.
Выпиваю компот, и отношу несчастную, почти утонувшую в пюре, сколопендру на мойку. Прямо в тарелке, естественно.
***
Продолжение в комментарии.
