Лена(БЛ), неко

Дубликат, часть 6

Глава 1 http://vn.reactor.cc/post/2956175
Глава 2 http://vn.reactor.cc/post/2967240
Глава 3 http://vn.reactor.cc/post/2986030
Глава 4 http://vn.reactor.cc/post/3004497
Глава 5 http://vn.reactor.cc/post/3021621

VI
d7-d5

Семен ворочался, все никак не мог уснуть, пока Ульяне не надоело и она не шикнула на Семена.
— Сёмк, вообще, ты должен сейчас сопеть носом в угол, а ты дыру в матрасе протираешь. С тобой все в порядке?
— Не спится, Рыжик. Пойду подышу.
— А который час, Сём?
Семен посветил фонариком на циферблат будильника.
— Час быка. Два часа ночи.
Ночь была в самой глухой своей фазе, спали даже самые отъявленные нарушители режима.
Алисе опять снился сон про шары. И она, там во сне, почти решилась шагнуть на ближайший.
Лене снилась женщина, тянущая к ней руки. Глядящая ей в глаза — кто первый сдастся и отведет взгляд. И близкие, держащие свои руки у Лены на плечах.
Мику снилась музыка, и, почему-то, незнакомый автобус, в котором она и какой-то мальчик едут в пионерский лагерь. На улице зима, а они едут в пионерский лагерь. Мальчик дремлет у нее на плече, а Мику хочет повернуть голову, чтобы посмотреть на него и понимает, что этого нельзя делать, что тогда случится что-то непоправимое.
Шурику опять снились сны Александра, опять он видел во сне живых Яну и Яну.
Луна, выросшая в три четверти, висела где-то за лесом, но света звезд хватало, ближайший дежурный фонарь освещал хозяйственные ворота, да вход в столовую был ярко освещен своими фонарями. Семен и Ульяна, укрывшись одной курткой на двоих, сидели на крыльце спортзала и смотрели, поверх главной аллеи, на пустой пляж и слабо мерцающую реку за ним. Кто-то мелкий шуршал в траве, неясные тени летучих мышей проносились над головами. Свежий воздух прогнал последние остатки сна.
— Сём, помнишь, в наш первый цикл, когда мы ходили за Алисой в бомбоубежище. Ты еще спросил о звездах, что-то вроде: "Интересно, здесь те же звезды, что и дома?" Вот и я себе сейчас этот вопрос задаю.
— Помню.
— Знаешь, я думаю, что звезды для всех общие. И если мы отсюда сможем улететь к ним, то вернувшись назад окажемся где угодно. Здесь, в соседнем узле, в… В материнском мире. Я название придумала, а то мы все "снаружи", да "снаружи".
— В мирах, Рыжик. Я так подозреваю, что материнский мир не один. Тот Пионер, который приходил ко мне. И Семен, который сюда приедет через два дня, которого все ждет Лена. И сама Лена тоже под подозрением. А раз Лена, то и Алиса, раз у них общие воспоминания из детства. И я опять подозреваю, что они, их оригиналы, пришли сюда из других миров, не того, откуда мы с тобой и баба Глаша.
Семен замолчал, не желая продолжать, вспомнив еще, мельком оброненные бабулей слова о том, что когда удалось пробиться сюда, оказалось, что здесь уже бывали люди: «Попадешь в двести первый узел, увидишь там развалины домов. Десяток старых срубов, примерно там, где домик твоих рыжих подружек. Кто и когда там жил мы не знаем. На всякий случай просто не стали тот узел заселять, так он и стоит пустой».
Громко хрустнула ветка за кустами, на противоположной стороне главной аллеи. Через минуту в просвете мелькнуло что-то металлическое.
— А вот и Яна, — шепнул Семен и махнул рукой кошкороботу.

А Шурику, действительно, снова снился сон Александра. Опять ему снились обе Яны стоящие на остановке. И опять старшая Яна ругала его во сне.
— Ты снова пришел сюда. Неужели ты не понимаешь, что только разрушаешь себя самого? Что ты просто отдаешь кусочек себя каждый раз, когда приходишь? Что мы даже не фантомы? Ты же знаешь, чем все кончается.
«А может я и хочу, чтобы все так и кончилось», — думает во сне Шурик. Нет, не Шурик, а тот человек, чей сон он видит. Все уже много раз повторялось, в том числе и этот сон и этот человек молча смотрит на Яну. Кирпичная остановка; бетонный забор с одной стороны улицы и глинобитная стена, которую офицеры с полигона называют «дувал» — с другой; пыльные пирамидальные тополя, растущие в два ряда между проезжей частью и забором; железные ворота в заборе, сейчас приоткрытые; — это все воспринимается попутно. Главное сейчас — не отрываясь смотреть по очереди на одну и вторую Яну.
— А я не хочу, слышишь! Я слишком тебя любила, чтобы позволить тебе исчезнуть! — Словно прочитав мысли продолжает Яна-старшая.
А Яна-младшая, та просто прижимается к Шурику и обещает, что позвонит сразу же, как только они окажутся у бабушки.
— Я телефон в трех местах записала и еще выучила, вот!
Нарастающий шум мотора, который мешал разговору в течение всего сна, становится уже совершенно невыносимым, и вот из-за угла, осторожно высунув сперва свою щучью морду, выворачивает БТР и, следом за ним, совершенно бесшумный, в сравнении с БТР, Икарус. С брони спрыгивает незнакомый майор, отдает честь: «Все готово? Хорошо. — Поворачивается к женщинам. — Садитесь пожалуйста в автобус. — А потом, когда женщины в сопровождении бойца, помогающего с сумками, уходят к Икарусу, добавляет. — Экстремисты захватили и разграбили полигон и движутся на город. Получен приказ эвакуировать весь гражданский персонал. Автобус не успеет обернуться, поэтому через час за вами подойдет Урал, будьте дома. Вот, распишитесь здесь». Шурик расписывается в разграфленном листе: «С приказом об эвакуации ознакомлен. Дата. Подпись. Фамилия». Майор еще раз отдает честь, забирается на броню, БТР выпускает в небо облако сизого дыма, взревывает мотором и маленький конвой уезжает. Яна-младшая машет рукой из окна автобуса, Шурик, преодолевая чудовищную слабость, пытается поднять руку, чтобы помахать в ответ и от этого усилия просыпается.
Проснувшись, некоторое время Шурик просто лежал, кажется, что слабость, не давшая ему помахать рукой во сне, проснулась вместе с ним. На соседней кровати сопел во сне Сыроежкин. «Вот кому кошмары, наверное, никогда не снятся». Луна, наконец, сумела подняться выше деревьев и светила прямо в окно, так что можно было разобрать даже надпись на спортивной сумке Сыроежкина, закинутой тем на шкаф.
«Что же происходит? Что пытается донести до меня подсознание? Почему от имени "Яна" у меня начинает болеть в груди? Нет, не зря мы отложили робота и занялись человеческим мозгом. Завтра настраиваем схему и излучатели, послезавтра проводим эксперимент и в воскресенье обрабатываем результаты». Надо бы было записать только что увиденный сон, он явно был необычным, но не было сил даже пошевелить рукой. «Может быть я еще сплю? И мне только снится, что я проснулся?» — подумал Шурик, чтобы снова уснуть, проспать до самого утра уже совершенно без сновидений и проснуться, не помня ночной сон.

У Мику со вчерашнего вечера было прекрасное настроение, и даже серьезный сон, приснившийся под утро, этого настроения не нарушил. В кои то веки у нее попросили помощи, пусть даже и нужно было всего лишь играть на фортепиано, для Саши и Максима. А параллельно можно было разговаривать и общаться, и никто от нее не отмахивался. Вот и сегодня утром, можно было встать, открыть форточку, не обращая внимания на бурчащую соседку, пожелать той доброго, наидобрейшего, утра и побежать к умывальникам. А на полдороги до двери вдруг остановиться на зов соседки.
— Мику, ты должна знать. Что это значит?
«Надо же, она имя моё запомнила. Ну-ка, посмотрим». И посмотреть и удивиться, как Женя старательно выводит незнакомые ей закорючки.
— Женечка, так это же очень просто. Здесь написано: «Первый звук будущего», — Мику, взяв ручку, чуть поправила надпись, — а по японски это будет «Хатсуне Мику», а еще это моё имя, Хатсуне Мику. А где ты это увидела? Нет, я понимаю, если бы ты это у меня в документах подглядела, но все мои японские документы у мамы с папой, а здесь только советские, потому что папа сказал, что если я еду в советский пионерский лагерь, то у меня и должны быть… — Мику оборвала сама себя. — Женечка?
Было заметно, как Женя колеблется, что ответить. Потом, видимо что-то решив для себя, достала из тумбочки серую канцелярскую папку-скоросшиватель и протянула ее Мику.
— Вот, почитай. Мне это дала Лена, а той принес наш физрук, говорит, что это сочинила одна его знакомая. И, мне интересно твое мнение обо всем этом. — Сказав так Женя взяла полотенце и вышла, бросив в дверях. — Я в библиотеке.
Мику открыла папку на середине, прочитала пол странички текста. Какая-то пьеса, судя по увиденному, довольно интересная. «После обеда почитаю. От меня же не требуют, чтобы я дала ответ к завтраку?»
И Мику побежала к умывальникам, обогнав по пути Женю.

Женя пропустила мимо себя соседку и поморщилась, постоянный оптимизм Мику раздражал, а сегодня особенно. У Жени все вертелась в голове характеристика Жанны — заведующей библиотекой из пьесы: «Жанна, заведующая библиотекой. Людей не вполне понимает и потому опасается». Когда начала читать — не обратила внимания, а потом, когда начали все больше и больше вылазить параллели с «Совенком» и его обитателями, то вспомнила и… не то, чтобы обиделась, но что-то ущипнуло за сердце. Женя применила к себе эту характеристику и вообще, все что касалось Жанны и признала: «Да, это я, такая и есть».
А раннее утро постепенно переходило в день. Еще одна линейка, напоминание про то, что сегодня шестой день смены, напоминание о том, что завтра по Плану спортивный праздник, и комментарий Семена: «Никакой обязаловки, но призы будут». Завтрак с привычными кашей, какао, маслом и яблочным джемом в аэрофлотовской упаковке. И, здравствуй библиотека. Женя прикрыла за собой дверь и глянула на себя в зеркало. «Опять эта прядь выбилась. Внешность ладно, внешность неизвестный мне автор даже сильно приукрасил, но вот характер, тут все правда». Начался рабочий день. Тихий и спокойный рабочий день нелюдимой заведующей маленькой библиотекой маленького лагеря. Могла прийти Лена, мог прийти кто-то из малышей за сказками, обещал зайти Максим и мог зайти физрук, всё. Четыре человека в день, с которыми даже разговаривать не обязательно. «Наверное, лучше и не разговаривать. А то люди обижаются на мои реплики и шутки». Зашел Семен за тренерскими методичками. Расписался в формуляре, поднял глаза и внимательно посмотрел на Женю.
— Женя, что-то случилось?
«Заметил, надо-же. Правда, это его обязанность, но все равно».
— Почему вы так решили?
— Во-первых, я же просил мне не выкать, а, во-вторых, раньше ты вела себя иначе.
«Конечно иначе. Прочитала этот чертов текст и оказалось, что я боюсь вас, людей. Спросить, откуда он взялся, текст этот чертов? Куча вопросов про него». Не было в программах заложенных системой в Женю правил поведения в подобных ситуациях, не было их и в программах заложенных в нее создателями, никто и никогда не проявлял к ней искреннего участия, и не должен был проявлять. И сейчас Женя мучительно пыталась думать своей головой. Было трудно, мысли разбегались и даже пойманную мысль не удавалось озвучить. Наконец что-то сформировалось в голове. Это было не главное о чем хотела сказать Женя, но это было хоть что-то.
— Семен, я у Лены вчера брала почитать одну распечатку. Скажите… Скажи, кто ее автор?
— Понравилось? — Семен присел в кресло, напротив конторки заведующей. — Ее действительно написала Мику Хатсуне. Правда, это не та Мику, которую ты знаешь. Ну а то, что персонажи такие узнаваемые… Она вас не знает, и я ей о вас не рассказывал, в этом я уверен.
Семен сидел на краешке кресла, подавшись вперед и смотрел на Женю не отрываясь. Как будто ждал от нее чего-то. Смотрел серьезно, вовсе без улыбки, а чуть сжав губы, но Жене так было даже легче. «Серьезный разговор двух серьезных людей». И никто не посмеется над ней, и никто не отмахнется от нее. Просто обмен информацией. Женя узнала про автора распечатки, а взамен сейчас скажет о том, что ее беспокоит.
— Скажи, а я действительно такая, как эта Жанна? Отталкиваю от себя?
— Лучше бы ты Лене этот вопрос задала. Она бы лучше меня ответила, если бы захотела. Но, раз уж спросила меня, то да — отталкиваешь. Когда кто-то, за редким исключением, приходит в библиотеку у тебя такой вид, будто ты хочешь немедленно выпроводить посетителя, отвлекшего тебя от важного дела. Когда к тебе обращаются, ты всем своим видом показываешь, что снисходишь до человека. Даже шутки твои очень часто выглядят пропитанными ядом. А люди ленивы и не хотят понять, что под этим панцирем скрывается живой человек. Очень умный, образованный, смелый, чувствующий и, когда забывает надеть стервозную маску, очень симпатичный.
Семен поднялся, выровнял стопку полученных методичек, попросил разрешения оставить их у себя и такое разрешение получил. Открыл входную дверь, впустив в библиотеку запахи цветов и звуки музыки, слабо доносящиеся с концертной площадки. И уже с порога непонятно добавил, с какой-то грустью в голосе, как говорят о застарело больном зубе: «Бедолагу Сыроежкина-то ты точно не отталкиваешь, только я не знаю, алгоритмы это, или свобода воли у вас обоих». И, не объясняя ничего, бесшумно закрыл дверь, уже с той стороны.
После ухода Семена Женя выбралась из-за своей конторки, подошла к зеркалу и, глядя в глаза своему отражению, проговорила: «Ну что, Евгения, получили вы по сусалам? Люди от вас разбегаются, и правильно делают. И, что интересно, я даже не уверенна, что стоит что-то менять. Как там у классика: «Полюбите нас черненькими!» Так честнее будет, чем я начну фальшиво всем улыбаться».

Концертную площадку оккупировала Алиса. Мрачная и задумчивая. И музыка у нее выходила такая-же, мрачная и задумчивая. Усилитель, выкрученный на половинную мощность, электрогитара… Можно сидеть, свесив ноги со сцены, упиваться своим депрессивным настроением, машинально перебирая струны, и пытаться размышлять под случайные аккорды.
Вчерашнее письмо от Алисы-двойника не шло из памяти: «Я хочу рискнуть и увидеться… Мы должны сравнить наши детские воспоминания». «Сравнить и дополнить! — Подумала Алиса. — Интересно, если собрать все детские воспоминания всех Алис, удастся ли восстановить все мое детство? А если собрать всех Алис вместе, может мы просто сольемся в одну Алису-настоящую? Как злой волшебник из кино про Аладдина? Нет, чушь. Сенька с Ульяной, конечно, лучше меня в этом разбираются, но я и без них понимаю, что это так не работает».
На звуки музыки, а может и в поисках Алисы, на площадку забежала пионерка. Или из младшего, или из среднего отряда, не важно. Увидала выражение лица девушки, что-то испуганно пискнула, и исчезла. «Вот и умничка, — кивнула Алиса, — этот лагерь еще часок обойдется без меня». Край сцены начал резать ноги, девушка перебралась ближе к углу и уселась, вытянув их вдоль досок покрытия, и опираясь спиной о вертикальное начало половинки купола.
Оставалась проблема совместимости двух Алис в одном узле. «Как там в книжке, что я у Жени брала? Про экипаж космической станции к которым приходили существа, взятые инопланетным разумом из их памяти. Выглядящие как люди, и считающие себя людьми, но не люди. И исчезающие со вспышкой света, при определенных условиях. Вот так исчезнешь, оставив после себя вспышку света, и всё, и привет сестренка».
Плохо было то, что не с кем было посоветоваться. Сенька с Ульяной, со слов бабули, говорили что-то о том, что два пионеры-двойники, они называли их «субъектами», не могут находиться одновременно в одном узле, о преимуществах «своего» узла, по принципу «дома и стены помогают», но все это была голая теория. «Это вот та Алиса из старого Сенькиного лагеря менее развита чем я? Вон она какое письмо написала, я вот не догадалась. И вообще, я же, вроде как, собралась с концертами по лагерям проехаться. Это что же, приезжая в каждый новый лагерь я буду аннигилировать тамошнюю Алису? Не согласная я».
Да и поездка, похоже, откладывалась. Мрачное настроение еще держалось, но, кажется, опять появился интерес к жизни своего лагеря. «А тут еще за горнистом присмотреть надо. Начал то он хорошо, интересно, что в нем к следующему циклу изменится».
«В общем так. В следующем цикле я точно здесь остаюсь, но схожу вместе с Ульяной в первый Сенькин лагерь. Нужно с тамошней Алисой повидаться! На остальных плевать, но с этой нужно. Тем более, Сенька нас связывает. И интересно, чего этой мелочи от меня надо было?» И успокоившаяся Алиса заиграла уже не размышляя, просто ради самой музыки.

— Чуть левее датчик, еще левее, еще… Стоп, сейчас чуть-чуть правее. Так, хорошо. Шурик, сейчас чуть выше. Стой, опусти назад, еще опусти, нет, верни как было. Всё, зажимай, поймали.
Кибернетики стояли и благоговейно смотрели на зеленое колечко на экране осциллографа, когда в двери постучали.
— Ребята, можно?
— Заходи, Саша. — Улыбнулся Электроник. — Глянь на красоту. — И махнул рукой в сторону осциллографа.
— А что это означает?
— Это означает, Сашенька, что мы настроили прибор и завтра засунем в него свои свежие и выспавшиеся головы. Попытаемся переписать те объемы информации, которая в них есть и попытаемся ее расшифровать. Всё что есть в нашем подсознании, всё что есть в нашей памяти. — Увлекшийся Электроник заговорил как герой его любимой фантастики шестидесятых годов. — Может быть мы сумеем понять принципы работы человеческого мозга, может быть мы сумеем применить эти знания при проектировании кибермозга для будущих роботов! Разве это не прекрасно?
— Наверное, ты прав. — Саша улыбнулась наивному восторгу Сыроежкина, но ответила совершенно искренне. — Я верю, что все у вас, мальчики, получится. Но я к вам за помощью, раз вы освободились. Сережа, в половине библиотеки свет сейчас погас, посмотри, пожалуйста.
Кибернетики переглянулись. В библиотеке света нет, а там Женя! Сердце застучало в два раза чаще. Сергей вскинулся, открыл рот и…
— Шурик, а может ты сходишь? А я пока тут все по отключаю и порядок до обеда наведу.
— Сергей, ну что за метания? — Шурик поправил очки. — Договорились же, по твоей просьбе, между прочим, что если есть какая-нибудь работа на дальней стороне лагеря, то ей занят ты, а на ближней — я. Иди, Сергей. На обеде увидимся. — Шурик отпустил компаньона. — А завтра уже займемся экспериментом. — И, показывая, что разговор окончен, начал отключать приборы и собирать все с верстака.
Безотказному Сыроежкину осталось только собрать необходимый инструмент в старый, специально для таких случаев предназначенный, портфель и выйти на крыльцо клубов, к дожидавшейся его Саше.
— Меня ждешь?
Саша, стоящая лицом, в сторону приоткрытых ворот лагеря и что-то там высматривающая, вздрогнула.
— Да, Сережа, пошли.
Они сбежали с крыльца клубов и свернули к площади, до первой развилки им было по пути. К удивлению Сергея, Саша, на перекрестке не свернула налево, в сторону музыкального кружка и короткой дороги к своему домику. А, наоборот, догнав его, и подстроившись под его шаг, пошла рядом.
— Ты на пляж? Я думал ты к себе свернешь.
— Сергей, я в библиотеку, — Саша коротко посмотрела на Сыроежкина, чуть повернув голову, — что там у вас с Женей происходит я не знаю, и это ваше дело. Но она сначала не хотела звать тебя, а после категорически не хотела оставаться с тобой один на один. Как и ты, пять минут назад.
— Как и я. — Согласно кивнул Сергей.
На аллеях и площади было малолюдно, в связи с открытием купального сезона и жаркой погодой, жизнь лагеря переместилась на пляж, да футболисты занимались на стадионе по своему графику. Поэтому вспыхнувшие уши Сергея видела только Саша.
— Хороший ты человек, Сашенька. Вот скажи, зачем мелькать перед глазами у человека, если он не хочет меня видеть? — Сыроежкин вздохнул. — Оксана не знает, но ей только девять лет, может ты мне скажешь? Женя, наверное, думает, что я буду объясняться с ней. Потому и не хочет со мной наедине оказываться. А зачем мне объясняться, когда все уже сказано? Только нервы мотать.
Саша с Сергеем вышли на площадь, обогнули Генду, синхронно помахали рукой Лене, сидящей на своем привычном месте, и делающей какие-то заметки в блокноте.
— Сережа, а может все еще не было сказано окончательно? Может Женя сама не уверенна ни в чем?
Сыроежкин остановился, оглядел площадь, перехватив внимательный взгляд Лены. Впрочем, Лена была далеко и услышать его не могла.
— Сашенька. Я простой как отвертка, и привык иметь дело с техникой, которая либо работает, либо нет. И всегда можно найти причину, почему она не работает. И «нет» всегда означает только «нет». А вашего женского языка, где «да» означает «да», а «нет», тоже означает «да», а «может быть», это значит «нет», я просто не понимаю. Я получил информацию, о том, что я Жене не нравлюсь, я информацию принял к сведению.
Саша тоже остановилась, развернувшись лицом к Сергею и глядя ему в глаза.
— Но… Я же вижу, что ты Жене нравишься. Что она злится, когда тебя не видит, или когда кто-то из девочек с тобой разговаривает. Я уверена, что она сейчас и на меня злится за то, что я иду и с тобой разговариваю. Может Женя вовсе не то хотела сказать, что ты услышал?
«Хотела одно, сказала другое», — собирался ответить Сергей, но Саша перехватила инициативу.
— Сережа, здесь, на этом, как ты выразился, «женском» языке может говорить только Катя. Умеет еще Лена, но она делать этого никогда не будет, и точно не умеет Женя. А то, что она тебе сказала… Или ты убежал, не дослушав, или, вспомни, Женя почти ни с кем не общается, ей это просто трудно — общаться с людьми. И она может думать одно, а когда пытается озвучить мысль, то, без практики, получается совсем другое. Даже ее шутки, когда она просто хочет, чтобы человек улыбнулся, обычно воспринимаются как колкости. Или же она накрутила, сама на себя. Потому что если у ней, с ее характером, до лагеря были проблемы в отношениях с людьми, она могла посчитать себя никому не нужной. Дайте друг-другу еще один шанс, вот что я хотела сказать.
Саша без стука отворила дверь библиотеки, втащила за руку Сыроежкина и сказала, обращаясь к Жене, испуганно вжавшейся в спинку стула: «Вот, я его привела. Женя, это Сергей, очень хороший парень, но слишком доверчивый. А сейчас убегаю. Прости, Женя, но меня Лена помочь ей попросила».

В обед пионеров кормили щами и свиной поджаркой с рожками. Персонал кухни, действительно, научился готовить, и щи не были пересоленными, и макароны не склеились, и мясо не подгорело, и чай не отдавал тряпкой. Все бы хорошо, но брызги томатного жира от поджарки оставляли пятна на рубашках неаккуратных пионеров. Ольга Дмитриевна наблюдала за этим явлением и каждый раз морщилась. «Эдак никаких рубашек не напасешься. Пионеры же через час все ко мне прибегут и заканючат: «Ольмитревна, рубашка грязная, поменяйте, пожалуйста». Стирать им лень, к Алисе бежать побоятся, знают, что можно физически пострадать». Мысль вожатой переключилась на фигуру помощницы: «Может все-таки Сашу помощником назначить? Алиса только за будет. Нет, не вариант, Саша занята собой и каждым пионером, попавшим в ее поле зрения, по отдельности. Никому нет дела до лагеря в целом, даже Семену».
В столовую зашли еще двое: Сыроежкин и Женя. Сыроежкин с портфелем в руках, это понятно — в библиотеке свет делал, но это не главное. Поведение у них необычное, вот что главное. Оба в землю смотрят, оба постоянно друг на друга оглядываются и сразу краснеют при этом, при этом вместе подошли к раздаче, Женя переставила на свой поднос большую часть тарелок, ткнув перед этим пальцем в портфель Сыроежкина, и вместе же они пошли за один столик, за которым и устроились, уткнувшись в тарелки. «Так, еще одна парочка, — подумала Ольга, — теперь надо за ними присматривать. Дети книжные — а поговорка про тихий омут не зря придумана. Пусть делают что угодно, но только не в мою смену». И вспомнилась еще одна Ленина работа, совсем свежая, висящая в тренерской: лагерная аллея, по которой идут двое, те же Сыроежкин и Женя. Идут от площади, за спинами у них Генда угадывается, в сторону библиотеки. Идут каждый по своей стороне и старательно не смотрят друг на друга. У Жени на лице растерянная полуулыбка, а Сергей, наоборот, сосредоточен: брови нахмурены, глаза прищурены, как-будто целится куда-то, губы плотно сжаты, а в руках у него тот самый портфель, кстати. И идут эти мальчик с девочкой вроде бы каждый сам по себе, но по тому, как они чуть повернулись друг к другу, как они старательно при этом отводят друг ото друга глаза, как они идут в ногу, видно, что уже связаны они, хотя еще и сами об этом не подозревают.
Столовский шум волнами накатывался и отступал, иногда из него удавалось выделить отдельные голоса.
— Тётя Алиса, а если мне…
— Вот и вопрос, Рыжик, как привести сюда чужую футбольную команду? Или наших туда…
— Завтра собрание отряда, племянничек. Готовься.
— Леночка, а кто же это написал? Мы с Сашей думали, но так и не придумали ничего.
— Катя, мы что, на пляж не идем?
— Вася, ты после обеда не уходи никуда, пожалуйста. Я хочу…
— Сёмк. Я, наверное, смогу попробовать. Но уговаривать обеих вожатых будешь ты.
Только библиотекарь и младший кибернетик молчали, погрузившись, друг напротив друга, каждый в свою тарелку, и отчаянно краснели, когда их взгляды пересекались.

После обеда Шурик вернулся в кружок. Он долго стоял перед установкой, гладил кончиками пальцев каркас и вращающийся табурет, установленный внутри каркаса, проводил ладонями над электронными платами. Для ускорения работ корпус решили не делать, и сейчас эти платы рядком лежали на рабочем столе, на плоском листе шифера, соединенные между собой экранированными проводами. Видеомагнитофон, заряженный чистой кассетой, стоял тут же. Очень хотелось попробовать, останавливало только обещание, данное Сыроежкину, что без него ни-ни. Шурик забрался внутрь каркаса, уселся на табурет, проверил как он вращается. Всё было в полном порядке — включай установку и начинай запись. Нужно было придумать, как включить и выключить установку без посторонней помощи.
«В конце-концов Сергей не хотел, чтобы я включал без него, как ответственный за технику безопасности. Изобретение почти целиком моё, а программа-дешифратор моя полностью. Сергей здорово помог с излучателями и каркасом, но я бы и без него справился. — уговаривал сам себя Шурик. — Если я сейчас сделаю запись, то на завтра останется меньше работы». Шурик раскрыл рабочую тетрадь: «Шестой день смены, 15-00, пробный запуск установки. Подопытный — Александр Трофимов, оператор — Александр Трофимов. Расчетное время эксперимента, десять минут. Описание эксперимента…» Осталось только принять меры предосторожности, чтобы никто не помешал. Шурик вышел на крыльцо и запер двери на висячий замок, после чего обошел здание и влез внутрь через окно. Включил установку на разогрев, а сам, прямо на включенной установке, стал наращивать провод ведущий к кнопке «Пуск».
Вскоре все было готово. Шурик сидел внутри каркаса как в клетке, табурет под ним, приводимый во вращение мотором вытащенным из механизма дворников «Волги», медленно, почти незаметно для глаза вращался, с частотой один оборот за десять минут. Сменялись цифры на дисплее магнитофона, предназначенного для записи считываемой информации. «Жаль, что нельзя пока нельзя записывать информацию прямо в память компьютера и расшифровывать в реальном времени. — Подумал Шурик. — Жаль, что у нашего компьютера память как у Буратино». За это время табурет повернулся так, что временная кнопка «Пуск», примотанная изолентой к каркасу, оказалась напротив левого колена кибернетика. Шурик мысленно перекрестился и, нажав на кнопку, начал эксперимент. Теперь, главное, надо было высидеть на табурете десять минут, не меняя положения головы и стараясь ни о чем не думать.
Как обычно это бывает, по закону подлости, всем что-то понадобилось в клубах именно в это время. Кто-то трогал висячий замок и дергал входную дверь, кто-то пытался заглянуть в окна, благо Шурик предусмотрительно задвинул шпингалеты и задернул занавески. «Шурик, ты здесь?» — Крикнул Сыроежкин из-за двери. Замок подергали еще пару раз и две пары ног потопали с крыльца.
Десять минут истекли, табурет сделал полный оборот, кнопка «Пуск» опять оказалась напротив колена. Шурик отключил установку, перемотал кассету на самое начало, подключил магнитофон к компьютеру и запустил программу дешифровки. После этого восстановил в кружке все как было, вылез в окно и отправился на пляж. Хоть раз за смену, но нужно было и выбраться на свежий воздух. До расшифровки результатов делать Шурику было совершенно нечего, а работать компьютеру предстояло еще несколько часов.

Ульяна и Семен валялись на пляже. Не просто так валялись, а по делу. Нужно было пасти средний и младший отряды. Исторически, и в теории, сложилось так, что пионеры из старшего отряда приходили на пляж и уходили, когда хотели, вот как Шурик сейчас, сидевший на лавочке под щитом со спасательными кругами. Средний отряд приходил по расписанию и за ними присматривал кто-то из персонала или помощник вожатой, младшему же отряду требовались еще и команды выгоняющие октябрят из воды, и разрешающие им снова лезть в воду. На деле же, мелкие были довольно самостоятельными людьми и обходились без эксцессов на воде, единственное, что приходилось их выгонять оттуда, когда они уж совсем посинеют и общаться с ними, но это Семену было только в удовольствие. «Знаешь, Рыжик, я как-то обнаружил, что они в свои семь лет ничем не хуже нас. И проблем у них не меньше, и проблемы не менее важные. Это нам они кажутся смешными, а для них-то проблемы самые настоящие. Есть такая работа, называется взросление, и не важно, в какой ты фазе, тебе все равно семь, восемь, девять лет и ты все равно взрослеешь. Если я могу помочь хорошим людям — почему нет?»
Со средним же отрядом Ульяна намучилась.
— Оля, тебе пять лет? Ты можешь бросать песком сколько угодно, но потом сама всех поведешь к доктору глаза промывать. Да-да, именно ты поведешь.
— Егорий, если тебе нравится девочка, то просто скажи ей об этом, а не щелкай по спине резинкой от…
— Тпр-р-ру, мальчики, быстро из воды и разбежались в разные стороны. Остыньте, а то вы уже злиться начинаете.
И так постоянно. Только собственная энергия и позволяла углядеть за всеми и не устать. А тут еще Катерина обращает на себя внимание. Пришла на пляж, уклониться нельзя, купание — мероприятие отрядное, но раздеваться не стала, только стянула юбку, развязала галстук и села под грибком прямо на песок, обхватив колени руками. И смотрит куда-то в бесконечность. Витька потащил ее в воду, получил резкую отповедь, ничего не понял, еще покрутился вокруг и полез купаться со всем отрядом, а Катя осталась сидеть одна под грибком.
— Сём, Катя переживает. Только не пялься на нее, а то убежит.
— Конечно переживает. В прошлом цикле все вокруг нее бегали, а тут Макс взял и перерос её. А Катька в прошлом цикле развлекалась, а сейчас взяла и влюбилась. Тринадцать лет, самое время для первого раза, себя нынешнюю вспомни. Жалко ее, но одна мудрая женщина сказала, что такие вещи и превращают организмы в людей.
— Эй, мне почти четырнадцать было! И, знаешь Сём, мне сейчас кажется, что мне внутри всегда было девятнадцать, пока я тебя ждала. А когда встретила тебя, все на свои места встало.
На пляже появились Алиса с Леной, кивнули Шурику, скинули форму, устроившись рядом с физруками, и побежали к воде. Катя неприязненно покосилась на Алису, но позы не переменила.
— Сёмк, последишь за средним отрядом? А я пока за мячиком сбегаю. Давно не играли.
И Ульяна как была, в купальнике и босиком, только накинув на плечи футболку, побежала в спортзал, благо он располагался от пляжа через дорогу.

— И что нам теперь полагается делать? — Женя выглядела совершенно растерянной, точь-в-точь, как на Ленином рисунке.
— Я не знаю, Женя, я думал ты знаешь.
Та аллея, на которой стояла библиотека, она расширялась в самом конце, посередине расширения располагалась клумба, в этом лагере совершенно заброшенная, а по периметру были расставлены скамейки. Вот, на одной из этих скамеек сейчас и сидели Женя и Сыроежкин и большую часть времени молчали. Обоим было ужасно неловко, оба не знали, куда девать руки, оба краснели, едва пересекаясь взглядом, но разбежаться, как будто ничего не было, казалось еще хуже.
— Ничего я не знаю, Серг… Сережа. Все что я знаю, я прочитала в книгах. Но я же не идиотка восторженная, я же понимаю, что книги и реальная жизнь, это разные вещи. Может, давай, для начала, просто будем больше вместе проводить время.
— Да-да, Женя. Хочешь, я покажу тебе наш кружок, нашу работу?
— Это то, ради чего ты позавчера бегал в библиотеку, каждые полчаса? Пойдем. Все равно в библиотеку никто не ходит кроме Лены, а она сегодня уже была. Да и портфель этот тебе надо на место вернуть.
Это было новое для «Совенка» событие: по аллее, сперва по боковой, потом, пройдя по площади, по главной шли Женя и Сыроежкин и о чем-то разговаривали. Они еще не держались за руки, но уже и не отворачивались друг от друга, и, о чудо, Женя даже улыбалась. Жаль, что это некому было видеть: старшие были заняты своими делами, а средние и младшие уже, к тому времени, были на пляже.

— Оль.
Кто-то устроился в соседнем шезлонге. И этого кого-то зовут Семен. Сейчас опять начнет уговаривать. А закончится все полетевшим к чертям планом мероприятий и срывом… Срывом чего, кстати?
— О-оль.
Нет, он очень хороший помощник. Действительно помощник, и я не представляю, как в других лагерях вожатые в одиночку со всем справляются. Но он же готовый начальник еще одного лагеря, но почему-то остается здесь.
— Оль, я знаю, что ты не спишь — у тебя дрожат веки.
— Семен, скажи, что ты будешь делать, если я тебе сейчас не отвечу?
— Тогда… — Я ясно слышу усмешку в его голосе. — Тогда я буду действовать так, будто получил твое согласие.
Вот и кто начальник лагеря, спрашивается? Приходится открывать глаза. Время то к отбою, оказывается. Скоро темнеть начнет. Оглядываюсь, все тихо и спокойно. Никто не убился, никто не подрался, никто, кажется, не убежал. Вон идет один из Семеновых футболистов с подружкой. Несет в руках кораблик вырезанный из коры. Просто галеон испанский какой-то, даже поразглядывать хочется. Надо будет потом попросить. А вон Лена с этюдником, сидит на лавочке, напротив своего домика, а на крыльце ей Сашенька позирует. Да, в таком образе дореволюционной барышни, это именно Сашенька. Вот интересно, где они взяли это платье, эту шляпку и этот зонтик? Разве что на складе у Алисы, в мешках с театральным реквизитом? Или в музыкальном кружке, в костюмерной. Но там, кажется, такого нет. Как бы еще Семена позлить, время потянув? Вот! Потягиваюсь, потом аккуратно закрываю книжку, встаю с шезлонга, отношу книжку в домик.
— Семен Семенович, не изволите ли чаю? — Пионеров в пределах слышимости нет, так что можно и подурачится, но насчет чаю я вполне серьезна.
— Премного обяжете, Ольга Дмитриевна.
Одна из проблем в том, что мы знакомы уже черт знает сколько и уже угадываем реплики друг-друга до того, как кто-то из нас откроет рот. А кстати, сколько мы знакомы? В прошлую смену — да, в позапрошлую — да. Дальше? А дальше, при попытке вспомнить, у меня начинает болеть голова.
Беру из тумбочки три кружки. Три, это потому что через пять минут здесь будет Ульяна. Это я тоже могу предсказать с вероятностью сто процентов. Высыпаю на блюдце из целлофанового пакета конфеты-батончики.
— Семен, иди помогай! — Зову своего заместителя, обернувшись к дверям.
Появляется Семен, достает со шкафа удлинитель, разматывает его и протягивает на крыльцо, выносит на крыльцо чайник и включает в розетку.
— Оль, черный или зеленый?
— Давай зеленый сегодня.
Все, я сажусь в один шезлонг, Семен разворачивает второй, ставит его с другой стороны крыльца и тоже усаживается, лицом ко мне. Слышу шлепанье босых ног по дорожке, этот ритм полубега-полушага ни с чьим не спутаешь — Ульяна. Усаживается на крыльцо. Все, вся администрация лагеря в сборе, можно начинать совещание. Семен смотрит, как устраивается Ульяна и я вижу нежность в его глазах. Поэтому не начинаю, пока он не примет деловой вид. Поразительно, сколько эмоций можно передать одними движениями уголков глаз.
— Ну, что вы сегодня приготовили для бедной вожатой, дорогие мои?

Дубликат. Часть 5.

Глава 1 http://vn.reactor.cc/post/2900488
Глава 2 http://vn.reactor.cc/post/2906357

Глава 3

Пятница. 19-00. Алиса Двачевская. Где-то.

И все-таки: нам сейчас направо — в ту сторону, где должен оставаться лагерь; или налево, куда ушел поезд и где, на дальнем краю поляны, виднеются какие-то сараи?
Поглазев вслед поезду, мы сначала вернулись к месту нашего отдыха, собрали вещи, а сейчас опять стоим на рельсах и крутим головами. Направо? Налево? Открываю рот, чтобы предложить идти направо — к лагерю, или что здесь находится на его месте, но Ленка меня опережает.
— Алиса. Скоро стемнеет.
— Я не боюсь. И по рельсам-то мы не заблудимся.
— Я тоже не боюсь. Но фонарика нет и можно сломать ногу. — Ленка поднимает на меня глаза. — Здесь даже днем можно сломать ногу.
Да, здесь даже днем можно легко сломать ногу. Я согласна. Сенька говорил, что мы очень быстро восстанавливаемся и перелом срастается часа за полтора. Даже после моей стрелы Сенька… Черт, не  надо об этом. «Сенька, я знаю, что ты меня давно простил, но все равно...»  — мысленно обращаюсь к нему. И еще, я не хочу на себе проверять скорость заживления ран и сращивания костей. Я смотрю налево, в сторону сараев.
— Ленка. У нас пол пачки печенья, четыре куска хлеба, фляжка воды и половина кружка колбасы. Мы проживем без ужина, чтобы съесть это на завтрак? — И сама же и отвечаю. — Надеюсь, что проживем.
Эти пятьсот метров мы преодолеваем часа два, из них час уходит на последние пятьдесят. Очень обидно, глядя под ноги, видеть как следующая шпала сменяет, при каждом шаге, предыдущую, а потом поднять голову и обнаружить, что ты нисколько не приблизилась к домику. Ну, почти не приблизилась. А еще обиднее смотреть, как всякие мелкие птички летают над тобой туда-сюда и их ничто не задерживает. Но все когда-нибудь заканчивается и мы устало перешагиваем через поваленную ограду. Не знаю кто здесь жил. Может быть стрелочник. За серым от времени дощатым сараем оказывается спрятан маленький домик из силикатного кирпича.
— Алиса. — Ленка смотрит на меня и, кажется, смотрит виновато. — Я подумала сейчас. Что обратно в лагерь мы бы могли дойти быстрее, чем шли сюда.
А Ленка права. Хочется съязвить, но это позже. Сейчас, когда мы неизвестно где, не стоит ругаться.
— Ленка, еще неизвестно, может ты и правильно нас сюда привела. Еще неизвестно, что там на месте нашего лагеря. — И мысленно добавляю: "Но напомни мне, пожалуйста, что я собираюсь поругаться с тобой, когда мы вернемся".

Пятница. 23-30. Елена Тихонова. Домик стрелочника.

Когда пришли к домику уже темнело. Странно подумать, что когда-то здесь, в этом месте, жили люди, но домик — вот он. Домик из белого кирпича под шиферной крышей, заброшенный огород, колодец, закрытый крышкой, дощатый туалет, сарай и баня, которую мы издалека приняли за второй сарай… Сразу за огородом проходит насыпь с рельсами и единственной ручной стрелкой.
Сначала я предложила переночевать в сарае, но Алиса возмущенно фыркнула, подергала дверь домика, потом внимательно осмотрела крыльцо и дверь, и достала откуда-то сверху ключ. Замок с трудом, но поддался и мы оказались внутри.
— Добро пожаловать, дорогая подруга Алиса!
— Ну и ты тоже… заходи. — Иногда мы с Алисой случайно ухитряемся быть на одной волне.
Домик встретил нас густыми сумерками, поэтому первое, что сделала Алиса, это щелкнула выключателем. Потом щелкнула им еще несколько раз, но лампочка от этого не загораелась.
— Для начала предлагаю поискать свечи.
— Алис. А удобно? Без спросу, в чужом доме?
— Ленка, ты же следопыт! Ну-ка, скажи, когда здесь последний раз были хозяева?
Вот такое у нас сложилось разделение ролей: в лесу лидирую я, а там, где живут или жили люди — Алиса. Ну и пусть так и будет. Наш дуэт, он, все равно, временный. Слишком уж мы разные.
Домик совсем маленький.
Крошечные сени, (Или это лучше назвать прихожей?) где рядом с входной дверью висит на стене умывальник, а на умывальнике пристроен окаменевший кусок мыла. Напротив умывальника, на гвозде висят брезентовый плащ и железнодорожная фуражка поверх плаща, а на полу, под плащом, стоят резиновые сапоги. Здесь свечей нет. Открываем вторую дверь и заходим в сам домик.
Единственная комната, разделенная пополам кирпичной печью. В кухонной половине, куда ведет дверь из прихожей: стол, две табуретки, шкафчик в углу, старинный холодильник (шнур  с вилкой на конце висит на дверной ручке) и несколько поленьев около печки. В жилой части комнаты: кровать без матраца и диван, шифоньер, стол и тумбочка с радиолой.
— Ленка, не стой, ищи свечки. А то скоро совсем темно будет, а у меня только зажигалка.
Алиса проходит в спальню и начинает шарить по шифоньеру, а я начинаю искать на кухне. На этот раз нам везет: мне попадаются в ящике стола два небольших огарка, а Алиса достает из шифоньера нераспечатанную коробку со свечами. Вовремя — в домике уже совсем темно.
Зажигаем один огарок и, при его свете, находим в шкафчике подходящее блюдце, на котором этот огарок и устанавливаем.
— Ну вот, а ты хотела в пыльном сарае ночевать!
Алиса победоносно смотрит на меня, потом, внезапно, морщит нос и чихает, смазывая эффект. Мне весело и я смеюсь. Алиса еще пытается злиться, но не выдерживает и начинает смеяться вместе со мной.
— Может. Осмотримся снаружи? Пока не стемнело?
Алиса, продолжая улыбаться, кивает. Я задуваю свечку и мы отправляемся на экскурсию.
Солнце уже наполовину спряталось за лесом и скоро спрячется совсем. Поэтому осмотреться особо не получается. Я, в первую очередь, бросаюсь к колодцу, с трудом откидываю тяжелую крышку и заглядываю внутрь. Из колодца тянет холодом и сыростью, и виднеется отражение неба. Трос намотан на ворот, перевернутое ведро находится тут-же, около колодца.
В-ж-ж-ж… Смотрю, как сматывается трос с ворота. Плюх! Заглядываю в колодец, но уже слишком темно и ничего не видно. Начинаю крутить ворот. Тяжело — я все-таки девочка. Но кручу рукоятку, натирая ладони и слушая как скрипит ось. Вышла из бани Алиса, подбежала ко мне, встала с другой стороны, тоже взялась за ручку и начала помогать.
— Это ты правильно про колодец вспомнила. — Говорит Алиса. Оглядывается на баню, смотрит на меня и жалобно продолжает. — Очень хочется помыться. Без ужина я потерплю, а помыться — хочется.
Я хочу ответить вслух, но мы уже подняли ведро, поэтому только киваю — Алиса права. Ставим ведро на землю и, первое, что делаем, это пробуем воду на вкус, зачерпывая ее в пригоршни. Прежде всего она холодная, но, во-вторых, и удивительно вкусная. Считаем потребность в воде, оказывается, что нужно ведер пять.
— А мыло?
— Все там есть. И мыло и мочалка, и полотенца, и тазики, даже шампунь. Только веников нет.
— А дрова?
— Полный сарай!
И вот, где-то к полуночи, мы заканчиваем мытье и стирку и развешиваем наши вещи на  найденной тут же в бане бельевой веревке, которую протягиваем от бани до крыльца домика. Алиса еще фыркает: «Жаль — некому подглядывать!» И еще и подначивает меня: «Ленка, ты же художница. Нарисуй, как мы тут голые ночью белье развешиваем». Не надо меня подначивать! Делаю полшага назад и внимательно рассматриваю Алису с головы до ног, а потом — в обратном порядке: одно полотенце на голове, второе, то что Алиса обмотала себе вокруг бедер, свалилось. Света поднявшейся Луны вполне хватает чтобы рассмотреть все детали. А Алиса ожидаемо смущается: «Ленка, не вздумай! Я же пошутила!» Я киваю, примирительно улыбаясь, но какая-то зарубка в голове остается. Не сейчас, не завтра, но может когда-нибудь…

Суббота. 01-00. Алиса Двачевская. Домик стрелочника.

Наконец-то улеглись. Пока нашли в шифоньере чистые и целые простыни, пока разложили и застелили диван… Пока десять раз перепроверили, что в бане, в печке, все прогорело. Пока переделали еще кучу всяких внезапно возникших, но неотложных дел.
Ленка легла к стене, завернулась с головой в простыню, и сразу уснула. А я лежу на своей половинке дивана, вдыхаю затхлый запах давно покинутого домика, и мне не спится, и мысли в голову лезут. Это Ленка сейчас должна копаться в себе и переживать, а я, как натура грубая и бесчувственная, должна спать без сновидений. Но вот, оказывается, бывает и наоборот.
Начинаю с перечисления событий сегодняшнего дня: линейка, завтрак с Ленкой, короткий разговор с Санькой… Ох, бедная Санька. Я-то одна в домике, а она с Ленкой. Безответная любовь — Сенька пропал, а теперь и Ленка. Не спит ведь Санька, наверняка не спит. Отвлеклась я, что там дальше? Начало экспедиции, ручная стрекоза… Стрекозы, приручать которых я, оказывается, научила Ленку, когда мне было восемь, а ей семь. Получается, что мы, действительно, были подругами, потому что чужую девочку я бы учить такому точно не стала. Весь день хотела еще расспросить Ленку о нас, но так и не решилась — боюсь, не знаю чего, но боюсь. Дальше: отдых этот и сон, во время которого нас и закинуло непонятно куда, вспоминаю, как Сенька рассказывал про поселок Шлюз и железную дорогу. Может быть. Сенька скупо и нехотя о нем рассказывал, как будто о чем-то неприятном. Завтра про Шлюз с Ленкой поговорю, все равно туда идти — больше некуда. Домик этот, кто и когда его построил, кто и когда в нем жил? Дядька какой-то, худой и длинный, это если судить по футболкам и рубашкам найденным в шкафу. Где-то Сенькиных габаритов…
Интересно, что мы совсем не испугались, когда нас перекинуло сюда во время сна. Ни сразу, ни чуть попозже. Как будто это обычное дело — такой переход.
Ну хорошо. А что завтра-то делать? Не знаю. Это Сенькино дело — думать и планировать — он у нас стратЭг и голова у него большая. А я всего-лишь неплохая гитаристка-любитель и плохая помощник вожатой.
Не спится. Осторожно, чтобы не разбудить Ленку, встаю и, как была голяком, иду на крыльцо, прихватив по пути табуретку. Сплошной разврат. Видела бы Ольга, как две пионерки, на одной кровати (простите — диване), в костюмах Евы. А куда деваться, если все наше белье пропотело и пришлось стирать, не одевать же его на себя после бани? А чужие затхлые футболки одевать противно. А может Ольга и не такое видела, за двадцать с лишним-то лет.
Мысли перескакивают. Двадцать с лишним лет. Это мне, получается, сколько? Тридцать семь — самое малое. А может и больше. Накину еще лет пять, ну и еще года три, для круглого счета. Девочка Алиса, ты хорошо сохранилась в твои сорок пять годиков. Да ну, что за бред? Ну, не совсем бред, но… Это этому телу — сорок пять. А выглядит как новое, а всё дело курсе омолаживания каждые две недели. Кому бы продать рецепт? Я тогда себе новую гитару куплю, много новых гитар... Вагон, не меньше.
Что же там мне снилось между циклами? Нет, совершенно не помню. Обрывки есть, а цельной картины не складывается. А вот про стрекозу я сейчас вспомнила.

Мы с Ленкой на пляже, Ленка в одних трусиках, а я уже большая, мне целых восемь лет, и мне нужно носить купальник. Мы уже поплескались на мелководье, мы уже построили башню из песка, мы уже позакапывали друг-дружку в этот песок и опять поплескались на мелководье. Я попыталась научить Ленку плавать, у меня ничего не получилось, я за это на Ленку обиделась и накричала на нее. Кажется Ленка вот-вот заплачет и убежит, и я, чтобы загладить вину, беру ее за руку и веду к границе песка и травы.
— Знаешь, у меня есть ручная стрекоза. Хочешь, я тебя с ней познакомлю?..
А потом Ленку зовет женщина, удивительно похожая на неё. Ленка улыбается мне так, как здесь она улыбается только Саньке и Сеньке, говорит: «Пока!» — и убегает.

Да, это ценное воспоминание. И, я считаю его своим воспоминанием, чьим бы оно не было на самом деле. Ленка, оглядываюсь на закрытую дверь домика и улыбаюсь, все же она неплохая девушка, хоть часто и любит делать все исподтишка. И то, как она тащит на себе Второго из цикла в цикл, как надеется, что он завтра проснется, вызывает восхищение и сочувствие.
Вдруг кажется, что по огороду, от железной дороги к домику, кто-то идет — стрелочник. Причем не старый, а такой, как парни в нашем отряде — семнадцатилетний. Даже испугалась на секунду: стрелочник здесь, а я тут, в чем мама родила! Нет, это просто показалось, это всего-навсего игра лунных теней и света на стене сарая, это вовсе не стрелочник.
Посидела на крыльце, голову освежила, теперь пора и спать. Вторая попытка. Опять, опасаясь разбудить Ленку, ложусь на диван…
Что там у нас завтра?.. Нет, так я никогда не усну. Давай-ка, Алиса, посчитаем баранов. Раз, два, три… тридцать семь.

Дубликат. Часть 5.

Глава 1 http://vn.reactor.cc/post/2900488
Глава 2 http://vn.reactor.cc/post/2906357
Глава 3 http://vn.reactor.cc/post/2912485

Глава 4


Суббота. 09-00. Елена Тихонова. Домик стрелочника.

«Леночка, пора вставать. А то Ольга Дмитриевна ругаться будет», — может и будет, я не знаю. Только сегодня мне никто этих слов не говорил, поэтому пришлось вставать самой. Алиса, на своей половине дивана спит, и не думает просыпаться. Ну, еще бы. Легли в час ночи, а она еще потом встала и где-то пропадала неизвестно сколько. Сквозь сон слышала, как она вернулась, а в котором часу — не знаю.
Осторожно перелезла через спящую Алису, подошла к окну, посмотрела в окно на наши вещи, сохнущие на веревке. Это же надо выйти за ними, на улицу, а у меня из одежды только кеды. Мама! Развешивать ночью на веревке было не стыдно, а весело. А сейчас, когда нужно все это снять, когда уже светло… Ну и что, что никого вокруг нет. А вдруг поезд мимо поедет. А в нем машинист… Мама! Потом вспомнила про плащ, висящий в прихожей. А он такой пыльный и надевать его на себя, чистую — бр-р-р. Потом мысленно хлопнула себя по лбу, надела свою собственную куртку, и отправилась снимать белье с веревки.
На утренние заботы у меня ушло чуть меньше часа. Время это Алиса благополучно проспала. А я успела разжечь плиту, согреть воды для умывания, умыться и провести ревизию в кухонном шкафчике. Из остатков продуктов, что там нашлись, пригодными к употреблению, хранившиеся в стеклянных банках, рис, соль и сахар, и еще чай в своей жестянке. Значит будем завтракать рисом с остатками колбасы, это лучше, чем жевать ее просто так. Когда я еще подкидываю дрова в печку, в спальне начинает возиться Алиса. Выглядывает из-за печки.
— Доброе утро. Ой! — И смутившись прячется обратно.
— Доброе утро, Алиса. На кровати все вещи.
— Да, я уже вижу. Спасибо, Ленка.
Натянув футболку Алиса убегает на двор по своим делам, а я только успеваю ей крикнуть, что теплая вода в кастрюле около умывальника.
Варю рис, режу остатки колбасы на кубики, режу на четыре куска остатки хлеба, кипячу чай. Должно получиться съедобно, еще бы лук поджарить, тогда будет даже и вкусно, но лука нет. Пока вожусь с завтраком слышу, как умывается вернувшаяся со двора Алиса. Потом она зачем-то трогает плащ. Раскрывается дверь и появляется Двачевская.
— Это я, почтальон Печкин, принес заметку про вашего мальчика!
— Не нужна нам заметка про мальчика. Потерялся наш мальчик неизвестно где… Алиса, в баню воду сама сейчас таскать будешь. После этого чумазого плаща.
Но все обходится малой кровью: пыльные разводы с лица Алисы благополучно смываются, а футболка выхлопывается на крыльце. Но плащ оказывается просто гигантский. Продолжая тему Простоквашино можно сказать, что таких как мы, в него троих упаковать можно. Алисе он бил по пяткам, а у меня просто волочился бы по полу, как мантия.
Раскладываю рис по тарелкам, добавляю туда же колбасные кубики. Алиса смотрит на это дело, говорит: «Я сейчас!» — и убегает на огород, возвращаясь с пучком укропа. Ну, уже лучше, уже не так пресно. Мелко режу укроп и мы посыпаем им тарелки. После того, как заснули не поужинав, кажется, что получилось не так и плохо.
После завтрака Алиса сама, без моих намеков, занимается наведением порядка на кухне, а у меня появляется время, которое я трачу на библиотеку. Я еще вчера заметила, что одна полка в шифоньере занята пластинками и книгами. Пластинки меня особо не интересуют, оставлю их Алисе, а вот книги: Лем, Стругацкие, Николай Гумилев и Омар Хайям, История Древнего Востока и альбом по архитектуре, тут же Справочник по малотоннажному судостроению и учебник психологии, — совершенно случайный набор. Проверяю, как научил Семен, выходные данные. Везде даты проставлены, значит книги подлинные. Не удерживаюсь и погружаюсь в Хайяма, эту книгу я украду отсюда и стыдно мне не будет.
Алиса, закончив возиться с посудой, заглядывает в спальню, видит чем я занимаюсь…
— Я, между прочим, тоже так могу!
… и лезет в тумбочку. Я откладываю в сторону Хайяма, его я еще успею прочитать, и открываю Гумилева. В домике тишина, только слышно, как капает вода в умывальнике. Алиса возится в тумбочке, потом что-то находит в ней и затихает. Я стою, уткнувшись в шифоньер, погруженная в чтение стихов, Алиса сидит на кровати и тоже что-то листает. Неожиданно Алиса всхлипывает. Оборачиваюсь.
— Что-то случилось?
— Вот, посмотри сама. — И протягивает мне канцелярскую папку с тесемками. А у самой слезинка катится по щеке.
Что-то серьезное. Откладываю поэзию серебряного века в сторону, беру папку из рук Алисы и присаживаюсь рядом с ней на панцирную сетку. Алиса еще раз всхлипывает, встает и уходит на кухню, и там остается, стоя у окна и уткнувшись лбом в стекло.
Развязываю тесемки, открываю папку и мне на колени выпадает фотография. Черно-белая, плохо промытая при проявке, и потому мутная фотография, но все-равно…
На крыльце домика, на табуретке сидит Семен, наш Семен. Во всяком случае, из тех двух Семенов, что я знаю: физрука и Второго, — я уверенна, что это именно наш физрук. Не нынешний, двадцатипятилетний, а такой, семнадцати лет от роду, каким он появился в нашем лагере. На нем пионерские шорты и клетчатая рубашка, та, что мы нашли в здешнем гардеробе. И на лице у Семена написано абсолютное счастье. А за спиной у Семена стоит, и обнимает его сзади за плечи, положив подбородок ему на затылок, Ульяна. Вот Ульяна как раз нынешняя — девятнадцати лет. Ульяна дурашливо показывает язык в камеру, а глаза у нее тоже, как у Семена, светятся от счастья. Это все видно даже на такой мутной фотографии, и видно, какие эти двое невозможно-красивые. Откладываю фотографию в сторону, я еще полюбуюсь на этих двоих, и смотрю дальше, что там в папке. Какие-то приказы, отчеты, служебные записки, протоколы испытаний и результаты замеров, — я ничего в этом не понимаю, просто смотрю несколько заголовков. А сверху три записки, одна карандашом и две шариковой ручкой.

***
«Что-же ты, Рыжик, творишь? Почему ни с кем не советовалась? Знаешь, что здесь, на периферии, из тебя получатся только девочки-октябряточки, которым расти еще и расти? Но ничего, я подожду.
Мы могли, хотя бы, в одном лагере оказаться, а сейчас, как нам найти друг-друга? Я просто не успею до твоего проявления, я же сам через пару циклов отключусь. В общем так, если прочитаешь это, ищи меня в лагере у Виолы и Толика, а там — ориентируйся сама. И, когда найдешь, попробуй сказать мне: "Ты здесь не просто так!" — может быть это и сработает. А если я проснусь первым, значит мне останется только найти именно тебя (всего ничего, конечно найду) и терпеливо ждать и надеяться. Собрал в эту папку все, что касалось нас с тобой, хоть чуть-чуть. Все отчеты по нашей работе, может быть это поможет тебе вспомнить, или мне поможет вспомнить. Я тебя тоже люблю. С».

***
«Привет, Сёмка. Жаль, что мы разминулись, но так, наверное, к лучшему. Потому что иначе ты будешь меня отговаривать, будешь ругаться и запрещать, мы поссоримся, а я все равно сделаю это. Сём, сейчас ты уже конечно знаешь, что объявлена эвакуация персонала. Может быть знаешь, что я не уехала ни в первой очереди, ни во второй, — конечно уже знаешь. Из-за тебя, Сёмк, зануды и тормоза, и не уехала. В общем, я остаюсь. Кое-кто, по слухам, еще остается, например бабуля, но я не хочу, как они. Я хочу быть с тобой, как ты и только как ты, понимаешь ты это? Делить твою жизнь и судьбу с тобой, и делиться своей жизнью и судьбой, тоже с тобой! Я знаю, Сём, ты сейчас ругаешься, но и рад этому, я уже слишком хорошо тебя знаю. Этой ночью будет туман, тот самый, который мне нужен. Домик у тебя экранирован, а сарай — нет. Поэтому студентка третьего курса Ульяна пойдет вечером в сарай, а оттуда уже не выйдет. А вместо нее, через четыре цикла, появятся полсотни маленьких Ульянок: все копии, а одна — неиницированный подлинник. Только инициировать его будет некому, оригинала-то не будет. Так что ты просто помни, что я — это я. Оригинал ли, подлинник ли — не важно. Все равно я тебя люблю.
Твоя Ульяна.
PS. Уже темнеет и туман на краю леса показался, пора идти в сарай, а я сижу и вспоминаю. Как ты рычал на меня, как я жаловалась твоему оригиналу. Я даже не знала тогда, что он твой оригинал. Как мы попали под ливень и укрывались вдвоем под твоим огромным плащом. Как ты, чтобы напугать и оттолкнуть меня, рассказал все о себе. Хотел оттолкнуть, а не получилось — только заинтересовал. Как я начала присматриваться к тебе. Вспоминаю, как мы наперегонки бежали вверх по лестнице, той что на обрыве, как я тайком вывозила тебя наружу, как случайно встретили моих родителей (Я знаю, ты киваешь головой, но правда случайно, Сём). Этот наш домик! Да наш, после всего я имею на него право. Сейчас я здесь у нас наведу порядок и пойду. Буду сидеть в сарае и вспоминать, пока смогу. Может быть и этим (зачеркнуто) этой Ульянке-подлиннику (зачеркнуто) мне (подчеркнуто два раза) легче вспомнить всё будет. Знаешь, если бы ты воевал со всем миром, то я бы стояла у тебя за спиной и подавала патроны. Да я знаю, что это сказала Ева Браун, но ведь может же и Ева Браун сказать правильные слова. Не прощаюсь. Вероятность нашей встречи 0,3%, это я тебе как студентка бабули говорю. А это значит, что никуда мы друг от друга не денемся!
Сёмка, Сёмка, Сёмочка…»

***
«Дорогой "потомок". Какого х ты третируешь несчастную девочку? Я знаю о твоем к нам отношении и претензий к тебе не имею, но она-то тут причем? Она даже не подозревает о вашем существовании! Ты для нее "охамевший малолетка"! А делает она, между прочим, работу именно по твоей (я не виноват, что не могу твое авторство указать, сам знаешь) теме! Как руководитель заявляю: или ты помогаешь ей делать все измерения, пока она здесь на практике, или ты свободен! Сам же ко мне пришел и ныл, что хочешь осмысленности, так работай! Или выметайся и "существуй и прозябай" (твой термин, между прочим) дальше. Выключать тебе сознание я не буду, этого удовольствия и доказательства твоей правоты, ты от меня не дождешься! И не показывайся мне на глаза, пока я не остыну! Со мной же ты работаешь?! Вот и с ней работай!»

Тоже всхлипываю. Аккуратно всё убираю в папку, завязываю тесемки, кладу ее на диван и подхожу к Алисе. Она так и стоит, глядя в окно, куда-то в направлении лагеря. Обнимаю ее и мы так и стоим некоторое время, грустя каждый о своем. Вспоминаю своего (Никому не отдам!) Семена, вспоминаю записку: «Ничего, я подожду», — да, мне тоже остается только ждать.
— Пошли в лагерь?
— Пошли, Ленка. В поселок Шлюз, я думаю.
— Прибрать надо за собой.
— Да.

Суббота. 13-00. Алиса Двачевская. Лес, недалеко от поселка.

В сторону лагеря, действительно, идем быстро. Туда мы шли часов шесть, а обратно каких-то пару часов и вот уже видны прогалины между деревьями, чувствуется, что скоро лес закончится и куда-то мы выйдем. Куда, вот вопрос. Но чем ближе мы к этому «куда-то», тем чаще Ленка прячется у меня за спиной. И тем больше я успокаиваюсь, кстати. Не важно, куда мы выйдем, главное — к людям. Даже если это не Шлюз, а просто другой лагерь. Хотя, вряд ли, что другой. Сенька как говорил: «Девочки, есть такой поселок Шлюз, куда всех пионеров свозят, и где они проводят ночь с субботы на воскресенье. Главное отличие — железная дорога и каменные корпуса вместо домиков. Если проснетесь там — не пугайтесь. Можете присесть где-нибудь в сторонке, но утром, главное, автобусы не перепутайте. А то попадете в чужой лагерь, и ищи вас потом». А сейчас там должны быть исключительно Сенькины двойники. Или, правильнее наверное, бывшие Сенькины двойники, потому что не похож он сейчас на пионера. И Второй тоже там. Кошусь на Ленку, как она отнесется? А второго найти нужно, потому что, иначе, кто нас к правильному автобусу завтра приведет?
Поправляю на плече сумку. Сумка моя стала легче на съеденные нами хлеб и колбасу, но зато потяжелела на одну папку. Как-то даже споров не возникло, что это именно наши Семен и Ульяна и что папку надо отдать хозяевам — пусть они сами с ней разбираются. Тем более, что Сенька рассказывал и про Виолу, и про Толика. И сомнений никаких, что Семен с Ульяной скоро найдутся, что это мы потерялись, а они — задержались в дороге.
— Ленка. А ведь Сенька с Рыжей так и не узнали друг-друга. — Говорю, чтобы Ленка отвлеклась от своих мыслей и перестала нервничать.
— Да. Боюсь Ульянка напридумывает себе и про себя тогда всякого. Когда прочитает всё. Скажет, что это не она. Как там? Один подлинник и полсотни копий. Вот и скажет, что она копия, а подлинник где-то Семена ждет, и лучше нашей Ульяне отойти в сторонку. Ты заметила? Она последнее время часто грустить стала.
— Точно, бывает, находит на нее меланхолия. Может, сперва Семену покажем папку?
— Нет, Алиска, ты же знаешь, что он такие вещи прятать не будет.
Опять замолчали, но Ленка, похоже чуть успокоилась.
Насыпь плавно поворачивает направо и скоро пересечется с тропой, если она тут есть, ведущей к задним воротам. А еще, впервые за все время нашего знакомства, она назвала меня не Алисой, а Алиской. По этой насыпи, да еще и в направлении к лагерю, идти легко и скоро мы уже выходим к тропе. Рельсы ведут на запад, к воротам в бетонном заборе, виднеющимся вдалеке, а тропа идет вдоль забора, скрываясь в густом кустарнике. Направо? Налево? Ленка опять скуксилась и прячется за мою спину. Значит, здесь командую я.
— Ну что? Как ушли, так и приходим? На тропу?
Возражений нет, значит — на тропу. А если бы и были, то все равно на тропу. Мне просто не хочется вот так взять и выйти к людям, я, конечно, не Ленка, я и морду кирпичом делать умею, но, чем дольше мы будем за забором, тем лучше для нас, мне кажется. Тем более так мы к столовой поближе выйдем. Время обеда и есть хочется всем, даже двум заблудившимся пионеркам. Тропа здесь, как и дома, тянется вдоль забора, то прижимаясь к нему вплотную, то прячась в полосе кустарника, с тем, чтобы у самых ворот отодвинуться подальше к востоку и вывести на засыпанную гравием площадку перед воротами не из кустов, а чуть подальше от забора — из леса.
— Знаешь, Ленка, мне кажется, что чем мы будем наглее, тем меньше к нам будет вопросов. Поэтому идем сразу в столовую, тем более, что время обеда. А ты, тогда, лучше держись у меня за спиной, на вопросы не отвечай и вообще помалкивай.
— Х-хорошо.
Ворота оказались приоткрыты и нырять под створки не пришлось. А первым человеком, который нам встретился, оказался Второй. Он шел, глядя сквозь нас полуприкрытыми глазами и держа в каждой руке по ведру с кухонными отбросами. Походка его была какая-то ковыляющая, как будто он не мог распрямить до конца ноги в коленных суставах. Я едва успела отскочить с его пути, подумав, что на обед мы, похоже, опоздали. А потом у меня за спиной судорожно втянула воздух Ленка, увидев, наконец, Второго, и мне стало не до шуток юмора.

А я всё пытаюсь в рисование...

Продолжение
Глава 1 http://vn.reactor.cc/post/2062463
Глава 2 http://joyreactor.cc/post/2074551
Глава 3 http://vn.reactor.cc/post/2121739
Глава 4 http://vn.reactor.cc/post/2146027
Глава 5 http://vn.reactor.cc/post/2165923
VI
Контрольная


Спали, во всяком случае я, совершенно без сновидений и, не испытывая угрызений совести, проспали и подъем, и линейку, едва успев к завтраку. Ульяна, как самая активная подскочила без десяти восемь: «Народ, а мы на линейку идем?» На что получила резонный ответ: «Ты что, мать, с дуба рухнула?», – после чего в домике все опять затихло, еще на минут на сорок. Господи, какое, оказывается, удовольствие — спать на кровати. Напроситься к девкам в постоянные квартиранты, что ль?
Пока шли к столовой Алиса коротко рассказала о своём приключении. Она провалилась в коридор еще позавчера утром, отойдя с тропинки по... ну, в общем, отойдя с тропинки. И, в результате просидела в этом бункере больше суток и уже совсем отчаялась. Чтобы как то занять себя начала читать литературу оставленную в шкафах, и наткнулась на «Справочник», ну а после прочтения, конкретно про меня она решила, что я один из создателей лагеря, прибывший для каких то своих нехороших целей.
– Страшно было?
– Очень. По коридору шла — зажигалкой светила, а потом, когда зажигалка кончилась и пришлось на ощупь идти, и потом, когда поняла, что дверь открыть не смогу, и обратно по коридору, тоже не смогу себя заставить пройти. Подумала, что так там в бункере и останусь. А когда справочник почитала, стало просто горько и тоскливо.
Хотелось еще по расспрашивать Алису, но на входе в столовую нас перехватила Ольга Дмитриевна.
– Явились, голубчики! Ну и что вы, все трое, скажете в свое оправдание?
Я только успел сжать локоть Алисы, и выдвинуться вперед. Не имело смысла провоцировать бесполезный скандал.
В принципе, реальных рычагов у вожатой нет, вся ее власть держится на традиции и программном обеспечении, поэтому мы стоим молча, я спокойно смотрю в лицо вожатой и жду, когда она выдохнется. Берегу цветы своей селезенки. Насколько я понимаю вожатую, ей давно уже все равно, чем занимаются подопечные, и сегодняшняя, например, предполагаемая, выволочка задумывалась более для приличия, соблюдения тех же традиций и, возможно, по требованию управляющей программы, хотя я сомневаюсь, что программе есть до этого дело. Наконец Ольга Дмитриевна выдыхается, и, пообещав, что подумает, что ей с нами делать, милостиво допускает нас к завтраку. Царица. Тут мы с девочками расстаемся, они идут за один столик, я за другой. По дороге к окошку раздачи меня вылавливают, ну, конечно же, октябрята.
– Все-все будет, не беспокойтесь. После завтрака на футбольном поле.
Баба Глаша посматривает на меня, как будто что-то ждет, но я, поздоровавшись с ней, делаю вид, что не понимаю намеков.
На футбольном поле хорошо. Разминка, проверка вчерашнего материала, у кого-то не получается, этих запускаю по вчерашней программе, кто-то хорош, тем начинаю показывать простейшие удары по мячу. Один малек отсеялся, зато пришли двое новых. Нас теперь десять человек. Ну нравится, оказывается, мне это! И мелюзга нравится, кажется, это единственные нормальные люди здесь, надо будет порасспросить их осторожно, что они знают, чего не знают. Командую стоп тренировке, разрешаю просто поиграть. А сам, вообще, задумываюсь о своей прошлой жизни. Может вот то, чем я должен был заниматься? Тренировать мелюзгу? Не знаю, но я давно не получал такого удовольствия. Просто стою и наблюдаю за игрой, иногда подсказывая.
Насладиться жизнью мне не дают, ко мне подходят Лена с Сашей.
– Семен. - Это Лена, и дальше долгая пауза, Лена краснеет, смотрит то под ноги, то на меня, в общем, делает все, как делала в остальных лагерях. Семен, нам нужно собрать ягоду.
Нет! Боже мой! Это уже становится похоже на какую то комедию. Торт, в честь чудесного спасения! Земляника на острове, сахар у кибернетиков, мука в библиотеке и бутылка пива в медпункте. Везти на тележке в столовую. Истерично хихикаю.
– Что? – Лена испуганно смотрит на меня. Испугалась ли она на самом деле я не знаю. У меня давно уже сложилось убеждение, что настоящая Лена ни черта не боится.
– Нет, ничего, все хорошо. Только скажи мне, о какой ягоде речь?
Лена, на мгновение, недовольно морщится.
– О землянике.
– А растет она на острове?
– Да. А откуда ты знаешь? – Лена поднимает глаза, и, кажется, я вижу в них легкое удивление. Но если ты не хочешь, то мы…
Почему бы и не сплавать на остров. Тем более, не только за земляникой. Я еще не решил, как я буду действовать дальше в этом лагере, и как уйду отсюда, но на мост, на заграждения поглядеть стоит. Заодно и лодки гляну.
– Да так говорят. Поплыли на остров, Лен. Саша, а ты с нами?
– Я? Да. - Саша от неожиданности вздрагивает и краснеет. Все это время она, видимо, до слез заинструктированная Леной, молча стояла чуть поодаль и только демонстрировала голубые глазищи и разные варианты улыбки. Господи, как она все таки похожа на Славю. Хотя, конечно, она и есть Славя, то есть будущая Славя. А Славя — будущая Славяна. Отличия только в имени. А я, будущий, и бывший тоже - кто?
– Ну что, через полчаса на пристани? - Лена отвлекла меня от размышлений.
– Да, давай через полчаса. Корзинки с вас.

Через полчаса мы отходим от пристани в направлении острова. Непонятно, почему я так уставал, когда в первый раз сел в лагере на весла. Физическая форма не изменилась, она сбрасывается в каждом цикле, значит дело только в технике. Сейчас эти пятьсот метров кажутся легкой прогулкой, только ладони, непривычные к веслам, уже начали гореть.
Корзинок только две.
– Саша, бери корзинку и начинай собирать ягоду с того конца острова. А мы с Семеном начнем отсюда. На средине встретимся. - Лена обращается к Саше мягко и настойчиво, как к воспитаннице специнтерната.
– Хорошо, - Саша, улыбнувшись, берет корзинку и исчезает между березами.
Питомник земляники «Остров «Ближний» функционирует на полную мощность. Даже с нашими способностями потомственных горожан, мы, в четыре руки, довольно быстро наполняем корзину. Подумалось еще, что в свете прочитанного в Справочнике, правильнее сказать генератор земляники. Незаметно мы выходим на противоположный берег острова, вот и береза с кривым стволом. Та или не та, что на фото у бабы Глаши, не знаю. Не знаю, сколько живут березы, а уж тем более здесь, но очень похожая. Вот и мост виден, а вон и бетонные блоки — якоря для тросов, на противоположных концах острова. На половине расстояния от блока до нас, похоже, мелькает красный галстук Саши.
– Надо бы помочь Саше, а то нас двое, а она одна.
– Что? Нет, не надо, она легко одна справится. Она очень… старательная и ответственная. К тому же, она знает, что нужно встретиться на середине, а если мы пойдем ей навстречу, она может растеряться.
– А ты не находишь, что ты совсем ее загоняла?
– Я? Нет… Она… Ей нужно давать работу, а то она без работы совсем глуп… в общем, так ей лучше.
– А в прошлые смены как?
– Еще хуже было, сейчас немножко получше. Видишь, ее уже одну можно отпускать что-то делать.
– Ей общаться с вами больше нужно, ты не находишь? А вы ее в патруле прячете.
Лена молчит, а я, слегка подпрыгнув, усаживаюсь на изгиб березового ствола. Лена поднимает глаза на меня, и сразу отводит взгляд на реку. Я, оказывается, совершенно невоспитанный тип, который не предложил девушке присесть, но еще не поздно исправиться. Это все, кажется, читается в ее взгляде. Кстати, спасибо Лене за молчаливый сигнал. Спрыгиваю, обратно: «Вполне удобно, оказывается, хочешь, подсажу?» Лена коротко кивает. Наконец устраиваемся вдвоем и некоторое время просто смотрим на воду.
– Спасибо. Всегда мечтала здесь посидеть, но не могла допрыгнуть.
– А ты часто здесь бываешь?
– Ну, не очень часто, но бываю.
Опять пауза, не то, чтобы неловкая. Манера Лены мне знакома, и уже не пугает, но сегодня, все-же, какая то не такая, как обычно.
– Семен?
– Что?
– Ты что-то хочешь мне сказать?
– Почему ты так думаешь?
– Ну, раз ты приплыл сюда с нами.
Вот тебе и раз. Это, оказывается, я сюда приплыл.
– А я думал, что это ты мне хочешь что-то сказать. Раз звала помочь с ягодой.
Какой то кризис с Леной назревает, вспоминаю тут, кстати, и зимнюю куртку вчерашнюю, думал ее мне сейчас предъявят, а что мне делать я не представляю. Не хочу я пожары тушить, я хочу отсидеться до послезавтра и тихо срулить отсюда. Я оставлю здесь бабу Глашу и еще двух совсем неплохих людей, о которых буду вспоминать, но самому мне здесь совершенно не нравится, тесно мне в лагере. А Лена, кажется, не может, не умеет, говорить прямо и откровенно, в нормальном своем состоянии, чтобы ее прорвало, она должна испытать какие то сверхсильные эмоции. Это я давно понял на практике, но уж больно болезненные для меня, для окружающих и для самой Лены выходят эти удары. Боюсь, я тут ничем ей помочь не смогу. Спрыгиваю со ствола, и встаю напротив Лены, максимально к ней приблизившись, и, понимая, что рискую. При невысоком росте Лены получается, практически, глаза в глаза. Ловлю взгляд и пробую, опять же, мягко и настойчиво, как сама Лена недавно обращалась к Саше, достучаться до нее.
– Ленушка, если тебе что-то нужно от меня, пожалуйста, попробуй попросить об этом прямо. Если ты хочешь что-то мне рассказать, то тоже попробуй сделать это, прямо, честно и откровенно. Я не знаю, смогу ли я тебе помочь, но можно же попробовать.
Лена, когда я оказываюсь напротив нее, вздрагивает, резко тянет руку куда-то к себе за пазуху, потом так же резко останавливается, хочет что-то сказать… Я отодвигаюсь на безопасную дистанцию, потом хмыкаю про себя, еще Лены бояться не хватало, и подсаживаюсь на прежнее место.
– Саша.
– Что Саша?
– Саша уже заканчивает. Поплыли назад?
– Да, конечно.
Разговора с Леной не получилось, и даже не знаю, радоваться этому или огорчаться. Вернулись к лодке, гребем назад.
– Лен, а ты не знаешь, зачем ягода? Не на торт ли?
– Конечно знаю, – Лена в первый раз засмеялась. Какой еще торт? Саша обещала варенье сварить.
У меня, честно сказать, отлегло от сердца. Не то, чтобы я очень боялся таскать мешки с мукой и сахаром, но вот предсказать последующее развитие событий, не получалось. Торт? В честь чего? Потом поход? Зачем? Куда? Как себя поведет Ульяна, на этот раз? Похоже, эта часть программы отменяется.
– Ну, тогда жду приглашения на дегустацию. Зря, что ли я гребу на этой галере?
– Конечно-конечно, обязательно приходи к нам вечером, после ужина. – Это уже Саша.
Удивленно переглядываемся с Леной. Этой реплики никак не ожидалось. Это просто какой-то качественный скачок.
– А вы что, вместе живете? Я думал ты с Женей живешь.
– Ой, Женя, она же такая бука, как бы я вместе с ней жила? А с Леной хорошо, вот мы на острове были, и в лес она меня с собой берет.
Все понятно, бедная Мику или же бедная Женя, хотя, я, конечно, не знаю, что из себя здешняя Мику представляет, видел ее один раз на линейке и не общался практически.
– Лена, ты как? Не против?
– Да. То есть нет, не против. Приходи после ужина. Часов в девять.
На том и расстались. Пока я привязывал лодку девчонки похватали корзинки и убежали. Я даже не успел спросить — в каком домике они обитают.
Осталось спланировать день до вечера и не попадаться на глаза вожатой.
Иду до провала в бомбоубежище, отвязываю веревку от дерева, мне ее дали, мне ее и возвращать, на обратном пути захожу в домик к амазонкам, забрать всю набранную в старом лагере и в бомбоубежище макулатуру. Амазонки обе в домике и о чем то спорят между собой, или усваивают вновь обретенное знание, или еще что, но на меня глянули не очень приветливо, мешаю я им. А я решил, останусь-ка я здесь, пожалуй еще на цикл, гляну, как у девок все пойдет. Вот так, окрыленный появившейся определенностью, я и отправляюсь со всем барахлом к себе в тренерскую. На этом, собственно, первая половина дня и завершилась.
Обед проходит ни шатко ни валко, тот самый гороховый суп, то самое пюре, тот самый жареный минтай, сдобренный зеленым горошком. В виде исключения вместо компота дали какао. По мне так слишком приторное, а аборигенам нравится. Баба Глаша снова строит мне глазки, а я снова играю в непонимание. В последний момент, уже на крыльце столовой, меня все-таки отлавливает Ольга Дмитриевна и просит подменить ее после обеда на пляже. Интересно, если кто, действительно, соберется тонуть, то как я его спасать буду. Плаваю то я, м-да… Соглашаюсь, в итоге.
В воду лезть я не планирую, поэтому забрал в спортзале вчерашнюю тетрадку, почитать отчет по практике, может хоть дату сумею определить, переоделся в плавки, взял полотенце и отправился на пляж.
Ну что можно сказать. Пляж, как пляж. Несколько грибков, буйки, металлическая горка, фанерный щит со спасательными кругами, одним словом, все, как везде, как во всех пройденных лагерях. Народу, кстати, не очень много, видимо жара всех придавила и в относительную прохладу домиков загнала, ну мне это и на руку. Знакомых нет никого кроме моих футболистов в полном составе. Крикнул им, что поменьше дурачились, не утерпел, окунулся сам в воду пару раз, и устроился на самой границе песка. Здесь чуть повыше, мне всех видно, а от деревьев, вроде как тень.
Лежу, одним глазом поглядываю за пионерами, другим — просматриваю тетрадку.
Некая студентка 2 курса непонятно чего, прибыла в пионерский лагерь «Совенок» с целью прохождения летней педагогической практики. Почти все пролистал, но наткнулся на доктора, по имени Виолетта, хм, интересно. Полез искать бабу Глашу — нету бабы Глаши, то есть Глафиры Денисовны, ну тогда будем считать Виолу совпадением. Итого, один документ обработал, стала известна дата, 1987 год. Больше 20 лет как… Еще раз на даты смотрю — июнь 1987 года. Это, пожалуй, все, что можно отсюда вытащить. Чистые листы выдерну из тетрадки, остальное — на выброс. Все равно, похоже Справочник у меня самый ценный документ, а остальное — слишком тяжело таскать с собой в рюкзаке.
Решительно нечем заняться. Раз уж подрядился присматривать за пляжниками, то приходится, а так бы поспал. Кажется, это состояние называется сонная одурь. Встряхнулся, залез в воду, покидался мячом с октябрятами, разрешил им понырять с меня, стало чуть полегче.
– Семен, а вы будете в лагере в следующую смену?
– Не знаю еще, а что?
– А хорошо бы, чтобы были, а то совсем скучно и все время одно и то же. Пока вы не приехали все было одинаковое.
– Так, ребятки, давайте ка ко мне на вы, только на тренировках, а здесь можно на ты, я не настолько старый. А теперь расскажите мне, какое все было одинаковое.
– Ну, мы приезжали, нам говорили, что нужно шпионов ловить, что «Зарница» у нас идет. Мы две недели шпионов караулили, мы у главного входа, другие у задних ворот, третьи у прохода в старый лагерь… А ни одного шпиона никогда не видели. А потом уезжали, возвращались назад, и все снова.
– А что же вы мне тогда рассказали, в первый день, про двух шпионов, которых поймали и расстреляли?
– Мы просто играли так! Мы придумывали их.
Хорошие фантазии у ребятишек. Светлые, добрые… Интересная эпоха была двадцать лет назад. Или я ошибаюсь? Вспоминаю, как сам крушил врагов на мониторе. Эпоха, как эпоха...
– Хорошо, ну вот, я приехал и все стало по другому?
– Конечно. Раньше вы приезжали… ты приезжал, заходил в ворота, мы бежали и говорили о тебе Лене. Лена всегда тебя уводила в лес, тебе носила еду всю неделю, а потом смена заканчивалась, все уезжали на автобусе, а вы вдвоем оставались.
Оставались, и, при хорошем раскладе, очевидно, уезжали вечером на 410-м, вдвоем. Или двойник уезжал один, это при плохом. Это я занял место своего здешнего двойника, очевидно же. Интересно, тот двойник и Лена, потом проживали свои двадцать лет? Мне так хватило одного раза, чтобы в дальнейшем всячески уклоняться. Все хорошо, но просыпаться потом в автобусе у ворот лагеря... и прочие воспоминания, всплывающие в ходе цикла, а это чудо с фиолетовыми хвостиками таращит свои зеленые глазищи, краснеет и ведет себя так, будто не было двадцати лет и двух детей. Хотя, и я то о той истории почти ничего не помню, только сам факт и смутные ощущения, практически на уровне сна, а для Лены, действительно, считай, что ничего и не было. И с другой историей, кстати, та же картина.
Ну и в сегодняшних действиях Лены какая то ясность появилась, она то считает, что я, это мой двойник. Вспоминаю слова бабы Глаши про проекции, которые могут материализоваться только в мое отсутствие. Похоже я, своим появлением здесь, Ленину личную жизнь разрушил. Интересно, что было бы, если бы мы с двойником, тогда, вместе вышли из автобуса и вместе бы вошли в лагерь. Бедная Лена, жалею ее с легкой иронией. Кстати, хочешь-не хочешь, но придется с Леной поговорить, наверное, сегодня же вечером.
– А сейчас лучше что ли?
– Конечно лучше! С тобой интересно, и вообще..!
Вот спасибо за признание. Похоже, мелких тут бросили, просто на самих себя, если даже моё общество их так радует. И в самом деле, старшие ребята заняты своей паранойей, вожатая, та тоже за старшими больше следит, а до этих нет дела никому. Ни аборигенам, ни, похоже, в силу малолетства моих октябрят, управляющей программе. Даже стыдно перед октябрятами, они то думают, что я тут ради них, а я просто свои проблемы решаю.
– … и вообще, когда ты в лагерь приехал тут интересно стало и все ведут себя по другому, не так как всегда.
Честное пионерское, я не виноват. Я всего лишь хотел проехать сквозь этот лагерь, а меня втянули. Ну и естественно, я же в общий сценарий явно не вписался, всем и пришлось приспосабливаться. Потерпите еще цикл, а может и не один, может теперь всегда так будет. Если амазонки проснулись окончательно, тут весело будет. Интересно, возвращаюсь мысленно к своему местному двойнику, этот то куда делся? Перекинуло его в другой лагерь, или деактивированный лежит, где-нибудь в хранилище, ждет, когда я его место освобожу. Ну давай-давай, жди, приедешь в следующий раз — будет тебе сюрприз. Интересно, у него с памятью как? А то будет нестыковка с Леной.
– Завтра на тренировке попробуем сыграть пять на пять, делитесь на команды пока. Это вам для размышления.
Мелюзга устала купаться, собралась и пошла по своим важным делам. Кстати, футболисты мои выгодно отличаются от прочих пионеров, где-то вторая команда получилась, после старшего отряда, а уйдет старший отряд — займут его место. Но, не уйдет, все так навсегда и останется. Смотрю им вслед и грустно становится, Питеры Пены поневоле. Дети, которые никогда не повзрослеют.
Народ с пляжа разошелся, дежурить тут смысла больше не вижу, до ужина еще больше получаса, что там у меня еще по плану? Зашел в спортзал, благо он от пляжа — рукой подать, переоделся и пошел к столовой, посидеть на крылечке. Когда уже подходил к столовой, откуда то справа выскочил Электроник, встрепанный и взъерошенный.
– Привет, тебя что, опять Женя из библиотеки выгнала?
Садимся на лавочку.
– Привет. А ты уже знаешь?
Да все, и во всех лагерях, всё давно знают. В этом мире есть две неизменные вещи, это памятник Генде и чувства Электроника к Жене. Надеюсь, однажды он всё же добьется взаимности. Может, тогда хоть Женя подобрее к окружающим станет.
– Да все знают. Молчат только и за тебя переживают.
– Ох… - Электроник прячет лицо в ладони на несколько секунд.
– Да, не переживай ты так, всё будет нормально. Мы в тебя верим.
Вспоминаю про веревку.
– Кстати, веревка у меня, занесу завтра, если не срочно.
– Репшнур то? Да, занесешь, когда удобно будет.
Долго грустить Электроник не умеет.
– Слушай, а вы действительно всю ночь Алису искали? Весь лагерь об этом говорит, вы прямо герои теперь.
Меча и магии, угу, бутербродов и фомки. Я ж говорю «Слабоумие и отвага»
– Ну, не бросать же ее в яме в лесу?
– Да, непонятно только, почему вожатая на вас взъелась? На линейке ругала, и сейчас, похоже, еще не отошла.
– Ольга то? Не обращай внимания. Судьба у нее такая, следить за порядком. Алиса, с ее точки зрения, девочка самостоятельная и потеряться не может, по определению, а вот если бы Шурик потерялся, то тут весь лагерь цепью бы лес прочесывал. А еще, порядок в ее понимании, это, чтоб без ее приказа ни-ни, а мы самостоятельно пошли. Вот и злится. Хотя, конечно, в известность поставить стоило бы, но, кто же знал, что мы всю ночь проходим.
– Это да. Но она вас даже не похвалила.
Ага, а кто-то вообще вспомнил?
Опять пауза.
– Как думаешь, она про ваш поход и спасение Алисы что-то скажет хорошее?
– Ну, про Алису, может и скажет, а про нас вряд ли. Ты скажи, вы почему вашего кошкоробота забросили?
– Знаешь, не до него сейчас.
«Не до грибов мне нынче, Петька, не до грибов...» Наконец, дверь в столовую открывается и мы заходим.
– Семен...
– Еще раз здравствуйте, Глафира Денисовна. Что-то случилось?
– Вы могли бы уделить мне пару минут?
– Что-то срочное, или можно сперва поужинать?
– Семен, вы зачем людей пробуждаете? Одного-двух, еще нормально, но вот вы двух девочек разбудили, может даже навсегда, одна девочка на подходе, одной толчок дали, а уж что вы с младшими делаете, это просто ни в какие ворота…
Ну, во-первых, не хочу я никого будить, это само происходит. А, во-вторых, по идее, я сейчас должен начать закипать, ведь баба Глаша явно приложила руку, к здешнему безобразию. А я тих и кроток.
– Глафира Денисовна, знаете, я, как обитатель объекта «Убежище», сам позволю себе решать, что есть для этого мира хорошо, а что – плохо.
Вот так. Слово вылетело, теперь не поймаешь. Баба Глаша опускает взгляд, стоит некоторое время, потом опять смотрит на меня и говорит одними губами, но я, почему то, слышу каждое слово.
– Знаете, может вы и правы, Семен. В любом случае, это уже больше ваша, чем моя ответственность. Но подумайте о последствиях...
– Это вы о чем сейчас говорили?
Электроник, оказывается все это время стоял и подслушивал.
– Да так, о своем, знакомые у нас общие нашлись.
Беру свою порцию, какая-то тушеная капуста с каким-то непонятным мясом и неизменный компот. В углу одиноко сидит Лена, ковыряет вилкой в капусте и поглядывает в мою сторону.
– Можно?
– Да.
– Приглашение не отменили?
– Нет.
Ну вот как с ней разговаривать? Вроде и поглядывала с интересом, а сама молчит, как партизан на допросе.
– Варенье то сварили уже?
– Да.
– Вкусное?
– Я не знаю еще, остывает. - Лена впервые слабо улыбается.
– Ладно, что-нибудь нужно?
– Нет, ничего не нужно. Сам приходи.
– Обязательно. Вы в каком домике?
– В последнем у леса.
– Это в тринадцатом, получается?
– Да, наверное.
– Хорошо, я тогда пойду. До вечера.
– Пока.
Пришел к себе, завалился на маты, еще раз с тоской вспомнил кровать у амазонок. Лежу, пытаюсь понять: что с Леной, и что мне с этим делать.
Я так представляю ситуацию, что Лена и в этот раз встретила двойника, спрятала его в лесу, чтобы он не пострадал, и тут появился я, а двойник возьми, из-за этого, и дематериализуйся. А бедная Лена теперь недоумевает, что же произошло? Придется через пару часов разубеждать девушку, что я не тот, за кого она меня принимает. Или не придется? Предоставлю, наверное, ей инициативу, захочет спросить — спросит, не захочет — ограничимся чаем с вареньем. В голову лезет сценарий ужастика «Домик №13», с зашедшим на чай к девочкам пионером, последующей разделкой пионерками трупа пионера, и выносом составных частей пионера в лес через окно. Благо, домик номер тринадцать ближайший к лесу, Саша полностью послушна Лене, а программа Лены такие варианты, кажется, вполне допускает. Не смотря на эти страшненькие фантазии умудряюсь даже подремать минут тридцать.
В домике у Лены и Саши, в отличие от бардака амазонок очень все аккуратно и уютно. И сама Лена беспорядка не любит, и Саше скоро пора будет готовится войти в образ помощницы вожатой всея лагеря.
Стол выдвинут на середину комнаты, девчонки сидят на кроватях, а единственный стул предоставлен мне и стоит строго посередине прохода между кроватями. На столе вазочка с «Юбилейным», розетки с вареньем, электрочайник, близнец Алисиного, фарфоровые(!) чашки. И где только нашли фарфор? Или, на объекте есть всё, надо только знать, что и где лежит? Я уж сколько по этому объекту потоптался, а знаю, наверное, исчезающе малую его часть. Мой букет, а я, таки, вспомнил, как где-то читал, что в гости к девушкам полагается приходить с цветами и пришлось обрывать сирень у домика вожатой, удачно вписывается в этот интерьер.
Варенье неожиданно вкусное, кроме ягоды и сахара Саша добавила туда, при готовке, какие то травы, и теперь на языке явственно чувствуется вкус лета, закрываешь глаза и кажется, что ты стоишь на лугу, пахнет травой, полевыми цветами, немножко свежей хвоей. Это должно быть очень здорово, попробовать такое варенье, где-нибудь в феврале.
Господи, как же я хочу в зиму. Даже то ощущение, когда стоя на остановке промерз до костей совсем не пугает. Насморк, обмороженная мочка уха, потерявшие чувствительность пальцы на ногах сейчас не вспоминаются. А вспоминается тихо падающий крупными хлопьями снег в новогоднюю ночь, где-то на даче, елка, отец, пытающийся открыть бутылку шампанского, или заснеженное поле, от которого отражается ослепительно яркое солнце. Самое главное, что ты знаешь, что через несколько месяцев зима уйдет, и ты будешь собирать ягоду на острове, чтобы съесть ее следующей зимой.
Саша болтает не переставая. Или кровать Мику так действует на своих полежальцев, или она стесняться меня перестала, хотя, вроде и раньше не стеснялась, или же это закономерная стадия развития аборигенов, и скорее последнее. Лена, тоже весела, для Лены, оживлена и общительна, и поддерживает беседу, болтая о всякой чепухе. Мне остается только наслаждаться обществом двух милых барышень. Только одна мысль скребет изнутри мою затылочную кость: обычно Лена так меняет свое поведение, когда принимает какое то важное, с ее точки зрения, решение. Но время идет, чай выпит, варенье съедено, сигнал к отбою по радио прозвучал, пора и прощаться.
– Лена, Саша, а что вы будете делать с вареньем? Послезавтра отъезд, съесть не успеете, с собой везти — глупо, на всех разделить — не хватит.
Саша вопросительно смотрит на Лену, Лена, на секунду задумавшись, отвечает: «А здесь оставим, в домике, для следующей смены. Мы всегда так делаем, а нам тоже оставляют.» И весело улыбается, каким то своим воспоминаниям.
– Записку им напишите. А то подкармливаете друг-друга, а не общались ни разу.
– Ой, правда! – Саша бросается искать карандаш и бумагу, а Лена провожает меня к выходу.
У самых дверей оглядываемся, Саша сидит за столом, спиной ко входу, вся в активном творческом процессе. Лена открывает шкаф, там висит «моя» куртка.
– Заберешь?
– Зачем? Ты же знаешь, что это не моя.
Выходим на крыльцо, Саша подскакивает проводить меня, но я успокаиваю ее словами, что я еще не ухожу. Закрываем дверь и присаживаемся рядом на лавочку.
– Ничего я не знаю!
– А я думал, ты заметила разницу. Я его видел всего дважды, и один раз разговаривал, и то заметил, что я — не он. Что там ты решила, я не знаю. Ты же, как обычно, отмалчиваешься.
– А что я должна была решить? Когда ты вот он, ходишь по лагерю, каждый день на глаза попадаешься, а сам меня игнорируешь, а дружишь с этими…
– Лен, меня то ревновать не надо.
– Да понимаю я, уже понимаю. Я тоже разницу видела, но не верила. Вы же похожи, больше, чем два брата-близнеца, вас даже зовут одинаково.
– Ну да, мы и есть братья-близнецы, нас разлучили в детстве. Он воспитывался в семье первого секретаря обкома, а я в цыганском таборе. Когда мы снова встретимся, я покажу ему соску-пустышку, а он мне кусок пеленки со штампом роддома. После этого ты увидишь, как все пионеры поют и танцуют. А он вернется через смену, должен, по крайней мере я на эту надеюсь… Двойники мы, бывает такое.
Лена улыбается моей шутке.
– Ты обещаешь? Про танцы пионеров?
– Про пионеров? Нет, про них не обещаю, а про то, что вернется, есть очень большая вероятность. Лена, я здесь не бог и не начальник. Я такой же пионер, как и ты, просто, по ошибке, попавший в ваш лагерь. Помнишь, пару смен назад приезжала девочка, а Саши не было? А потом она уехала, а Саша вернулась. Так и тут, я надеюсь, будет. Вряд ли я задержусь больше, чем еще на одну смену.
Неуместно сейчас рассказывать об устройстве здешней вселенной, поэтому Лена слышит версию, согласующуюся с ее картиной мира.
– Успокоил я тебя?
– Да… Наверное... Нет, но я тебе верю.
Подымаемся с лавочки, стукаюсь в дверь.
– Саша, я пошел!
Саша выходит, расстроенная.
– Уже уходишь? А я хотела, чтобы ты сочинить записку мне помог. А то ничего в голову не приходит.
– А ты напиши: «Вы здесь не просто так!» подпись: «Лена и Саша» и положи сверху на банку, они тогда сразу поймут, что им с этой банкой варенья делать. И пошутите, и назоветесь. А если они вам ответят, то хоть знать будете, как зовут друг-друга.
Не смог удержаться от такой шутки, интересно будет посмотреть на следующем цикле на эту парочку. Особенно когда записку прочтут. Кстати, если варенье у них в домике от цикла к циклу переходит, хотя и не должно, то в этом лагере вообще все наперекосяк получается.
Саша наскоро прощается и скрывается в домике, писать послание. А Лена неожиданно вызывается меня проводить.
– Может возьмешь куртку, все-таки? Он, все равно, каждый раз в новой куртке приезжает.
Всерьез думаю над этим, но решаю не брать. Ночами в поездах прохладно, но не настолько, чтобы тащить с собой зимнюю куртку.
Какое-то время идем молча, а потом Лена начинает скупо и коротко рассказывать. Рассказывать о том, как она прятала этого двойника, как таскала ему еду, как она, каждый раз уговаривает Мику поселиться с Женей, потому что Мику обязательно все разболтает, как она каждый раз записывается в патруль, чтобы уходить в лес не возбуждая подозрений.
– И что, так необходимо было его в лесу прятать?
– Я не знаю, но ведь реально его могли убить.
– Хоть раз кого-нибудь здесь убили?
Кроме меня, естественно.
– Ты знаешь, я не помню такого. Но говорят был однажды случай, что пришел один человек под видом пионера, и убивал всех в лагере, а потом в другом лагере, а потом в третьем, пока в последнем лагере пионеры не собрались и его самого не убили. И вот с тех пор лагерь и охраняем. Легенда такая, а может и правда. Нам об этом Ольга Дмитриевна на первой линейке всегда рассказывает.
Ах, Ленушка, знала бы ты правду…
– Ну, я тебе обещаю, что больше никто никого убивать не будет, и прятать моего брата-близнеца тебе не придется.
– Семен, а я ведь тебя хотела убить. На острове, или в домике. Я думала это ты его.
Как мило.
– Как мило. А еще убей Алису с Ульяной, за то, что они в засаде сидят, кибернетиков, за то, что оружие делают, вожатую, за то, что всё это придумала, Сашу, за то, что мешает тебе с ним встречаться, Мику и Женю, не знаю за что, хоть из ревности. И всех остальных, просто за компанию…
– Я делала так.
Оп-па. О сколько нам открытий чудных…
– Когда успела?
– Не бойся, – Лена смеется, грустно и несколько нервно. В первую ночь здесь мне всегда снится такой сон. Все, слово в слово, как ты сказал. А заканчивается все плохо. Он пытается меня остановить, потом убегает от меня, потом я догоняю его и убиваю. А потом я понимаю, что я наделала, собираюсь убить себя и просыпаюсь.
– Лен, сдается мне, что из всех обитателей лагеря, ты — самая большая для них опасность.
– Я знаю, – Лена кивает несколько раз.
– Ты держись. Все только от тебя и зависит.
– Я держусь, пока.
– Мы сильно отличаемся?
– Да сильно. Теперь вижу, что сильно. Ты тоже хороший, но он лучше, не обижайся.
– Я должен обижаться? - Улыбаюсь. Не впутывай меня в ваши отношения, я и так в них впутан оказался.
Давно уже стоим на крыльце спортзала, а я держусь за дверную ручку.
– Мы еще поговорим об этом?
– Да, конечно-же. Почему то с тобой у меня получается.
– Так, сама же сказала, что я хороший.
– Сказала, и повторю. Ну, до завтра.
– Пока.
Неожиданно Лена встает на цыпочки и неловко чмокает меня в щеку. «Это тебе за то, что заставил меня выговориться». И убегает.
Лежу в тренерской, смотрю в потолок и строю мысленную беседу:
– Доктор, я только что убила всех октябрят, пионеров и комсомольцев!
– Превосходно, желаете поговорить об этом?
«Психоаналитик хренов». С этой мыслью и засыпаю.

Продолжение

1 глава http://vn.reactor.cc/post/2310619
2 глава http://vn.reactor.cc/post/2336203
3 глава http://vn.reactor.cc/post/2344710
4 глава, часть 1 http://vn.reactor.cc/post/2360187
4 глава, часть 2 http://vn.reactor.cc/post/2363608
4 глава, часть 3 http://vn.reactor.cc/post/2367158
5 глава http://vn.reactor.cc/post/2381587
6 глава http://vn.reactor.cc/post/2397063
7 глава http://vn.reactor.cc/post/2425682
8 глава http://vn.reactor.cc/post/2452127
9 глава http://vn.reactor.cc/post/2482636

X
Запрещенная зона

Просыпаюсь утром от того, что в тренерской кто-то есть. И, не открывая глаз, уже знаю – кто. По звукам дыхания, по запахам, по поскрипыванию стула.
– Привет Рыжик.
– Доброе утро Сёма.
Открываю один глаз и, вывернув шею, удостоверяюсь – действительно Ульяна. Сидит и читает одну из тех книжек, что я так и не вернул бабе Глаше. Чуть опустила книжку и точно так-же, одним глазом, смотрит на меня.
– Если позволишь – я хочу встать и одеться.
– Ладно, уговорил.
Ульяна кладет раскрытую книжку корешком вверх, встает и уже собирается выйти, когда я ее останавливаю.
– Имей в виду, в этом лагере привилегия на мысленные пошлые шуточки только у меня.
– Ты… телепат?
– У тебя вздрогнули губы, в удержанной улыбке, и ты очень хитро прищурилась, но промолчала. Все, а теперь свободна.
Быстро натягиваю шорты, расправляю одеяло на кровати, беру умывальные причиндалы и, перед тем как выйти, гляжу одним глазом на книгу: мягкий переплет из белого картона, бумага, по качеству чуть лучше газетной, и называется фолиант сей «Горизонтальный транспорт в многомерной сети», за авторством неких Г. Д. Андрейко и М. Н. Колокольцева. На обложке штамп: «Для служебного пользования». Заинтересовавшись, открываю последнюю страницу книги, там, где печатают выходные данные, – так и есть: Глафира Денисовна Андрейко. Ну вот и познакомились. Смотрю на даты: сдано в набор и подписано в печать в 1985 году. Тираж 200 экземпляров. Аккуратно кладу книгу, где взял, и тут в дверь заглядывает Ульяна.
– Ну, ты уже встал?
– Ага, заходи, а я – умываться.
Выхожу в спортзал и направляюсь в душевую.
– Не ходи, там девочки в душе, после пробежки. – Ульяна кричит мне в след.
Действительно, дверь в душевую открывается и оттуда выходят все трое. Я только ворчу.
– Между прочим, могли бы предупредить. Я бы на крыльце подождал.
– А что такого-то? Дверь же закрыта на шпингалет, да и Ульяна проследила, чтобы ты к нам не ломился. – На последней фразе Саша улыбается.
– Ты хочешь сказать, что я, как дурак, две недели топтался каждое утро на крыльце, а мог бы спокойно и со вкусом валяться на кровати, пока вы там плещетесь?
– А мы все эти две недели удивлялись, что ты там топчешься на крыльце, а не валяешься на кровати.
– Девки, когда-нибудь я вас отшлепаю.
И улыбки до ушей у всех. Улыбки хорошие, но глаза Саши, мне все же не нравятся, похоже – плохо спала. Жаль, я не могу угадать ее настроение, как с Ульяной и разговор на языке мимики и жестов, как с Леной, у нас тоже не получается. На всякий случай пробую вопросительно поднять брови, нет – меня не поняли. Ладно, шутила, действительно, искренне, поэтому пусть живет.
Проспал я сегодня приход Ульяны с Сашей, поэтому быстро-быстро умываюсь, запираем с Ульяной спортзал и идем на линейку.
А Ульяна в спортзале капитально обустроилась, пользуясь служебным положением. Я так и не понял – где, но где-то здесь у нее хранится комплект пионерской формы, в который она, выгнав меня, и переоделась, подозреваю, что и купальник, где-то здесь же. Так пойдет дальше и из тренерской меня выживет. В домике Ольги живет Второй, а я пойду в домик к Алисе. М-м-м, вспоминаю эротический волейбол, заманчивый вариант, кстати...
– Ты чего улыбаешься?
– Да так, мысленной пошлой шутке, которую я никогда не озвучу.
– Чтобы не стала правдой? Я понимаю.
Хочу еще спросить Ульяну про книгу, но уже некогда, уже подошла Ольга и пионеры образовали привычное подобие строя. Опять я засыпаю стоя, под голос вожатой, опять, чтобы не заснуть и не свалиться ко всеобщему веселью, начинаю разглядывать пионеров, пока не натыкаюсь взглядом на Второго. Вот аккуратный парень – ни разу, в отличие от меня-пионера, линейку не пропустил, а еще стоит в строю так, как будто это ему знакомо и привычно, снисходительно поглядывая на томящихся пионеров. Интересно, где он такому выучился? А сейчас еще интереснее – Второй, оказывается, столь же, чуть иронично и снисходительно, поглядывает и на нас с Ольгой. Впрочем, не обидно поглядывает, а потом наши взгляды пересекаются, он понимает, что попался и коротко улыбается извиняющейся улыбкой. Я даже подумал, что он тоже проснувшийся, как и я, но только умело это скрывает, как и я же, но нет, это я бы почувствовал. Очень интересный двойник. Наконец, доходит очередь и до меня: быстро сообщаю о тренировке, о вечернем походе, о том, что мальчиков из среднего отряда ждет костровая площадка. Всё, линейка закончена.
До завтрака есть немного времени – присаживаюсь на скамейку. Наблюдаю за Вторым, а Второй застыл посреди площади и ищет кого-то взглядом, наконец, кивает и отправляется с площади в сторону главных ворот. Ищу глазами Лену, нет, Лена здесь, вон она у памятника Генде, и тоже смотрит вслед Второму, потом оглядывается, почувствовав мой взгляд, улыбается, но тут же прячет улыбку и подходит.
– Привет.
– Привет.
И всё. Я уже начал забывать, как Лена может отстраняться от окружающих, так вот она мне сейчас это напомнила. Стоит и разглядывает пряжки на своих босоножках, а мне гадай, то ли это демарш Второго ее сейчас расстроил, то ли это я где накосячил.
– Лен, садись, или на завтрак уже пойдем?
Лена просит меня прогуляться с ней до домика, а уже оттуда идти в столовую. Ну как просит, в своей обычной манере старой Лены скажет два слова, а мне догадывайся. Будет всю дорогу молчать, а потом, у домика, спросит, что я хочу ей сказать, раз напросился к ней в компанию. А я сам, в свою очередь, скажу ей, что это она меня сама в свою компанию пригласила, на эту мою реплику Лена обидится, виду не покажет, но еще больше уйдет в себя. Вот так незаметно отношения и портятся.
– Лена, только не заставляй меня догадываться, я человек не чуткий и в таких вещах плаваю. Попробуй вспомнить, как мы до сих пор общались.
– Хорошо, я попробую.
А я, оказывается, под подозрение попал после вчерашнего ЧП с Сашкой. Плакала Александра ночью, когда Лена в домик вернулась, за слезами было ничего не понять, Александра объяснять категорически отказывалась, только некоего Семена упомянула, что он, Семен, знает. Поскольку Семенов в лагере два, и Семен-второй с Сашей практически не общается, а вчера весь день был на глазах, остается только ваш покорный слуга. А памятуя про откровенность Лены о чувствах Саши к этому Семену, картина выстраивается совершенно в духе любовного романа. Так-как на роль казановы я, по общему мнению женской половины лагеря, не гожусь, то Лена, прежде всего, решила, что я, где-то допустил грубость, по отношению к Саше.
– До вечера Саша держалась, значит, а ночью проняло. Лен, в общем-то, это, прежде всего, Сашкина тайна, ну, раз уж она ко мне тебя отправила…
Ну и посоветоваться мне с кем-то надо. Не с вожатой же.
– ...тебе никогда не хотелось встретиться с собой? То есть со своим двойником из другого лагеря?
– А при чем тут…? Ну ладно, я, до сих пор, не верю, что лагерей больше одного. То есть, тебе я верю, и вас Семенов я вижу, но в голове не укладывается. Наверное хотелось бы.
– Вот. А я двух своих двойников лично знаю, но с одним, хоть и живем в одном лагере, но никак поговорить не получается, а второму, как вижу, так хочется по лицу ударить, а после вчерашнего боюсь, что, при встрече, лицом не ограничится. Но вот беда: видеть его – каждый цикл вижу, а встретиться не могу.
Рассказываю Лене о встрече Саши с Пионером, о своей вчерашней встрече с Сашей, о том как Саша плакала без слез, о ее шоке. Лена, какое-то время обдумывает мои слова.
– Знаешь Семен, наверное это как заноза.
– В смысле?
– Ну вот ты предложил нам, две недели назад, оставить записку на банке с вареньем. И сказал, что это для тех, кого поселят после нас. А мы приехали и я эту записку сама же и прочитала. – Лена молчит какое-то время, а потом добавляет. И посадила занозу, куда-то сюда.
И показывает на себя, неопределенно водя рукой, где-то между галстуком и босоножками.
– … а потом эта заноза болела, болела и вот, закончилось тем, что я… В общем, закончилось со мной тем, что я изменилась и вот такая стала, как сейчас. И ты, наверное, тоже себе такую занозу когда-то посадил. Ну и ты был готов, и я, получается, была готова, и сил нам хватило, чтобы измениться. А Саша – еще нет, потому она измениться пока не может, а от этого ей и больно так. И этот твой «двойник», он еще и нарочно хотел сделать Саше больнее. Может он, только того и хотел, чтоб ей больнее было. Или хотел, чтобы она исчезла, а ты помешал.
Лена, безусловно, или права, или близко к истине подобралась, но что нам теперь делать?
– Лен, и что нам теперь с Сашей делать.
– Не знаю, мы и так о ней заботимся, вот как сейчас.
– Ага, заботимся, прямо как папа с мамой.
На «папу с мамой» Лена улыбается.
– Скажешь тоже, папа с мамой. Я шестнадцатилетняя пионерка.
Пока так беседовали, естественно, опоздали в столовую. Ну что же, кто приходит поздно – тому кости. В данном случае костями считаются: каша гречневая без подливы, хлеб без масла и жидкая составляющая от вчерашнего вечернего компота – последнее, скорее, плюс, не знаю, как для Лены, но для меня-то точно. Садимся за один столик, пока дежурные протирают остальные и я спрашиваю Лену.
– Как там мой двойник? Книгу то похвалил вчера?
– Нет, мы сидели и звезды рассматривали.
Ну, тоже хорошее занятие.
– А сейчас он куда?
– Его вожатая в помощь Алисе отправила.
– Устанет, как будет сахар таскать?
– Какой еще сахар?
Рассказываю про свое отношение к мешкам с сахаром, Лена улыбается.
– Пиво, говоришь, в медпункте, в левом ящике стола? Надо Алисе сказать, а то вдруг пить захочет после костровой площадки.
Смотрю на время – через пятнадцать минут уже тренировка. Быстро доедаю, прощаюсь с Леной и прошу, чтобы она ко мне Сашу отправила. Переживания переживаниями, но завтра отчетная игра у моих мелких, вот и надо же кому-то грамоты надписать, ну а кому подписывать, кроме обладательницы лучшего почерка в лагере?
Выхожу из столовой и быстро-быстро на площадку. Так, вся команда уже здесь, стоят у крыльца меня дожидаются. Время? Нет, еще не опоздал, но все-же… неудобно.
– Простите ребятушки, задержался я.
Ребятушки аплодируют моему финишному рывку – лоботрясы, никакого почтения! Так и заявляю им об этом, а Серега-заяц мне отвечает в том духе, что я сам их так воспитал. И, мол, умных к умным, а меня к тебе. Да, на секунду пробивает грусть, этих оболтусов мне тоже будет не хватать.
– Все помнят, что послезавтра отъезд?
Хор: «Д-а-а-а-а!»
– Все догадались, что завтра отчетная игра?
Ну, уже не хор, а так – отдельные голоса.
– Поэтому, сегодня, после разминки попробуем полчаса поиграть, а потом ошибки разберем. Разбивайтесь на команды и Гриш, ты как себя чувствуешь?
Гришка уже и забыл про медпункт, и это радует. Отправляю его провести разминку, а сам присаживаюсь на лавочку рядом с Васей, наконец то я подгляжу, что он там читает. Вася, при моем появлении, переворачивает записями вниз какие-то листики, а журнал «Катера и Яхты» не спрятать, поразительно знакомый журнал. Настолько знакомый, что знаю я его наизусть. «Катера и Яхты», номер двадцать пять, за семидесятый год. Статья: «Вспомогательные паруса на моторной лодке».
Вот так, еще кто-то встал на мою скользкую дорожку. Есть, правда, одна проблема – Васе не перетащить в одиночку лодку через заграждение, я вот, большенький мальчик, и то чуть не умер прямо там, пока перетаскивал. А еще я понимаю, что можно было и не убегать. Правда, я тогда много хороших людей не встретил бы, но и те, кого я оставил – ничуть не хуже, я уверен. Начни я сейчас об этом говорить, Вася, все равно, меня не услышит. Но единственное, что я говорю Васе по этому поводу…
– Вась, с инструментом работать умеешь?
– Немножко.
– Вась, я ничего этого не видел, пока ты сам не дозреешь. – Киваю на листики. Но, сначала, запишись в кружок к кибернетикам. Делают они всякую ерунду, но Электроник тебя научит работать «множко». И освой технику гребли.
А сам беру у Васи карандаш и на обратной стороне его записей схематически рисую мачту с рейковым парусом, потом, подумав, проставляю все размеры. Выражение ошалелых глаз Васьки бесценно! Но я к Васе не за этим, сейчас Сашка придет, собственно, вон она уже идет.
– … сейчас Саша придет, будет в тренерской грамоты для участников завтрашней игры надписывать. У меня к тебе просьба, побыть с ней, пока она не закончит. Скажешь, да хоть то, что тебе голову на солнце напекло и я отправил тебя на кровати полежать. Понимаешь, она одна сейчас оставаться очень боится, но гордая – никому об этом не говорит. Так что я рассчитываю на твою деликатность и молчаливость.
Васька деликатно и молчаливо утекает в тренерскую, а я перехватываю заинтересованный взгляд зайца-Оксаны. Любофф? Ну, как минимум, обоюдный интерес, а то – зачем Ваське сюда ходить каждое утро? Я, помнится, журналы в библиотеке читал.
Пока не закончилась разминка быстро объясняю Саше ее задачу, объясняю, где найти грамоты и отправляю следом за Васькой.
– Найдешь?
– Да, найду?
– Все в порядке?
– Лена беспокоилась? Да, все в порядке.
Ну, я, правда, по паузе, улавливаю, что не совсем в порядке, но отпускаю Сашку работать, а сам переключаюсь на тренировку.
Мелкие делятся на команды, я, наконец, достаю из под футболки свисток.
– Обратите внимание на исторический момент! Впервые за смену физрук взялся за свисток. Монетка есть у кого?
Монетка находится у Артема – советский двугривенный. Она висела у Артема под футболкой на шнурке, продетом в просверленное в монете отверстие. На несколько секунд замираю и пытаюсь вспомнить тогдашнюю неформальную детскую моду – нет, не помню я монет на шнурках: куртки от школьной формы с отпоротыми рукавами помню, октябрятские звездочки, с которых сошлифован весь рельеф, так, что остается белая гладкая звезда, помню, резистор в петлице помню, а монету на шее не помню, видимо – личная Артемова заморочка. Двадцать копеек: буханка хлеба, два билет на детский сеанс в кино, обед в школьной столовой, стаканчик пломбира, молочный коктейль в буфете кинотеатра и еще сдача останется. Хватит ностальгировать, снимаю монету со шнурка и спрашиваю Артема
– Орел, решка?
– Орел!
Боже, как давно я этого не делал! Кладу монету на сгиб указательного пальца и подбрасываю ее щелчком ногтя. И… орел.
– Угадал, выбирай ворота.
– Спасибо. И, пусть монета у вас до завтра останется, завтра же все равно еще раз кидать.
– За что спасибо то, чудак-человек?
Пока есть еще чуть времени до свистка цепляю монету обратно на шнурок и пытаюсь одеть ее себе на шею – не лезет. Моя голова несколько больше, чем у десятилетнего Артема и в петлю шнурка не лезет никак: нос и уши мешают – тогда связываю шнурки монеты и свистка вместе.
– Все готовы?
Все готовы.
– Первый тайм!
Свисток, и можно не путаться у октябрят под ногами. Два тайма по пятнадцать минут не получилось, получилось два по двадцать. Счет – по нулям. И разбор полетов после игры, в итоге: «Все всё поняли? Все свободны, кто хочет еще поиграть – могут остаться. Завтра не осрамитесь.» Черт, с соседним лагерем бы сыграть, но как?
В тренерской сюрприз – Васька не подвел, не подвел, а просто уснул у меня на кровати. Саша сидит, подперев подбородок кулачком и этак, по матерински, смотрит на Василия. Хорошо, что без шума зашел.
– Все сделала? – шепчу.
Александра кивает и показывает на стопку грамот. Я беру надписанные грамоты, читаю одну, улыбаюсь и киваю Сашке. Прячу грамоты в шкаф и показываю на чайник: «Ты как?», – кивает. Показываю на Васю – тоже кивает. Ставлю чайник на плитку, полчаса у нас есть, как закипит – мы услышим, показываю головой на спортзал и выходим.
– Ф-фу. Теперь можно нормально разговаривать.
Садимся на ближайшую к тренерской скамью.
– Ты решила не выделять завтрашних победителей?
Текст на всех грамотах одинаковый: «Самой лучшей футбольной команде от пионеров «Совенка»
– Нет конечно. Они, с самого мокрого праздника, итак делятся между собой на золотых и серебряных. Зачем их еще искусственно делить.
Так и делятся вот, а я не замечал, но ладно.
– А русалки Саша и Мику тоже в этом разделении участвуют?
– А то! Мику, кстати, тебе благодарна. У нее теперь настоящий кружок, в котором целых два человека, кроме нее.
– И которые могут вытерпеть ее болтовню.
– Смешно. Но зачем ты так, знаешь же, что чем человек ей ближе, тем она больше молчит.
Знаю, прости Мику, я совсем не хочу тебя обидеть. Но все равно, первый момент общения с тобой нужно перетерпеть. Как и со мной, впрочем, и с другими, кроме, может быть, той же Александры.
– Знаю, и то, что она со мной перестала трещать, как сорока, мне очень приятно.
Тут происходит два события: начинает петь чайник и выходит из тренерской заспанный Васька.
– Я заснул! – сообщает он, адресуясь, в основном, ко мне.
Угу, а то я не понял.
– Вась, я заметил. Чай будешь пить?
Вася почти соглашается, но в спортзал заглядывают зайцы и Ваське становится не до нас.
– Прихожу, а он спит на твоей кровати, журналом прикрылся еще. Ну я и не стала его будить. А то они вчера допоздна домик вылизывали.
– Я так и подумал, вся четверка сегодня сонная.
Чайник, наконец, перестает петь и начинает призывно бренчать крышкой.
– Пошли, нас зовут, – реагирует Саша.
Чай, варенье, последние сухари из бомбоубежища, так и не пополнил запас. Чай и варенье, кстати, тоже кончаются. Ну, вареньем меня, я надеюсь, обеспечат, а вот за чаем придется в столовую самому идти. Смотрю на пачку, нет, до конца цикла, даже на всю ораву хватит с запасом, а что будет потом – пусть система сама беспокоится.
Сашка уже хозяйничает: заварила чай, достала сахар, открыла банку с вареньем, распечатала упаковку с сухарями и сидит ждет меня. Я разливаю заварку по кружкам, доливаю их кипятком
– Тебе полную, Саша?
– Да, конечно.
Ну вот, сели, попиваем чаек и молчим. Надо бы поговорить о важном, а я боюсь и черт бы побрал эту репутацию психотерапевта. Физрук я, а в прошлой жизни – пионер, а до того – эникейщик, если верить памяти.
– Все так плохо, Саш?
– Я, я не знаю, иногда нормально, а иногда пробирает, кажется, что вот-вот опять начну исчезать.
– То-то ты Лену вчера напугала, а она на меня черти-что подумала. Но ты держишься?
– Держусь. И, пожалуйста, давай больше не будем об этом.
– Если обещаешь не исчезать, то не будем.
– Уговорил. Честное пионерское, я никуда не исчезну!
Допили чай, и я понимаю, что до вечера мне делать совершенно нечего. Сходить помочь Алисе? Но нет, еще решит, что я ей не доверяю и обидится.
– Саша, вы за ягодой не собираетесь?
Ну кто тянет меня за язык? Ягода, потом мука с сахаром. Вот только пива в медпункте, скорее всего, нет – здешняя докторица это не Виола.
– Все ты знаешь! Лена тебя позвать просила, как освободишься.
– Ну, тогда на пристани встречаемся.
Кстати, почему меня? Почему не Второго? Он, правда, на другой работе занят, но можно же договориться.
В этом цикле я очень много гребу. Раз в пять больше, чем обычно – надоело. Поэтому работаю веслами, смотрю на Лену с Сашей, сидящих на корме, и мечтаю: а не посадить ли девочек на весла, сразу обеих, а не развалиться ли самому на кормовой банке. И представляю себе, как футболки обтягивают девочек, при каждом гребке… Тьфу, срамота! Тем более они и не в футболках вовсе.
– Ты чему улыбаешься? – Лена выдергивает меня из грез.
– Честно? Приятной компании.
Лена, без выражения, смотрит на меня, опускает глаза себе на грудь, а потом опять поднимает взгляд, чуть приподняв левую бровь, но я успеваю заметить мелькнувшее, на доли секунды, лукавство в ее глазах: «Ну-да, ну-да… А в каком смысле «приятной»?» Я и забыл, что мы можем читать друг-друга. На секунду опускаю веки и потом улыбаюсь: «Именно в этом».
– Лена, Семен, прекратите загадочно перемигиваться!
– Саш, присоединяйся.
Но Саша только вздыхает.
– Вы знаете, я не верю вашим рассказам, что все повторяется, каждые две недели, но когда вы сговорились? Как Лена знала, что ты согласишься на остров поплыть? Откуда ты знал, что мы за ягодой собрались.
– А вот так, поперемигивались в столовой и договорились на языке мимики.
– Да врете вы все. Утром перед завтраком и договорились.
– Ну, считай так, если тебе так легче.
Остров Ближний и земляника. Есть вещи, которые не меняются.
– Лен, вы ведь вдвоем с ягодой справитесь? А я так, похожу.
Девочки разбегаются на разные концы острова и я остаюсь, условно, один, правда это «условно» мне не мешает. Хожу между березами, клюю землянику, я почти не бывал на острове, гораздо меньше, чем в той же шахте, но вот под землю меня не тянет, а здесь, на Ближнем, память, сволочь, что-ж ты делаешь? Все события всех циклов всей моей здешней биографии: вот у этой березы Славя дарила мне платок, а Лена спала у меня на плече, а вот там я ночью объяснялся с той же Леной, здесь мы высаживались на берег с Алисой. Выхожу на противоположную сторону острова: вот кривая береза, на которой мы сидели с Леной две недели назад, и где, еще не доверявшая мне Лена, пыталась вызвать меня на откровенность, а вот тут мы купались с Мику. Стоп! Мы не купались с Мику, я уверен, но… Привет из заблокированной части памяти? Из предыдущих пробуждений? От кого-то из двойников? Я не знаю, но воспоминания, вот они, хорошие такие воспоминания, не мои, но все равно, теперь и мои. Иду на восточную оконечность острова, мимо Саши, к бетонному блоку. Саша работает с целеустремленностью комбайна и не замечает меня вовсе, ну и я, не мешая ей, осторожно прохожу мимо. Вот он бетонный блок, вот тут я перетаскивал лодку, один и с Славяной. Представляю – каково будет Васе повторять мой подвиг, но захочет – придумает что-нибудь. Сажусь на песок вытянув ноги и прислонившись спиной к теплому блоку. Вода блестит на солнце и приходится щуриться, чтобы что-то рассмотреть. Остров Дальний, знал бы – обязательно сплавал бы туда, в один из «пионерских» циклов, и вообще – за Дальний, на тот, материковый берег. Интересно, периметр там продолжается или можно уйти пешком? И куда попадешь в этом случае? В параллельный лагерь? Или будешь идти бесконечно?
– Прощаешься?
Лена тихо подошла ко мне и присела рядом, поставив корзинку между нами.
– Прощаюсь.
– Грустно?
– Грустно, что столько вещей, людей и событий прошло мимо меня. А уходить, оказывается, не грустно, я ведь надеюсь вернуться. Да, кого я обманываю? Грустно конечно, Лен, обещай, что не будете дальше ко мне относиться, как к убогому.
– В этом-то можешь не сомневаться. Мы готовы, поплыли назад?
Да, амазонки предложили бы искупаться, а Лена с Сашей, те нет, они на это пойтить не могут. Дисциплина, самодисциплина у Саши и больше показная у Лены, но дисциплина. Размышляю о Саше, о том, что если бы не ее доброта – получился бы страшный человек, и надо сделать все, чтобы эту доброту сохранить, хотя бы в целях безопасности окружающих.
– Поплыли.
– Семен, я вот думаю. А вот то, что мы сейчас с тобой на острове? И две недели назад были на острове. Значит циклы нами все равно управляют?
– Лена, не парься, главное, что ты осознаешь все происходящее. А если для нас удобно пользоваться циклами, то почему нет?
Причаливаем, привязываю лодку, отношу весла в сарай, отношу корзинки девочкам в домик и идем на обед все втроем.
Обеденное меню – стандартное для этого дня цикла: суп гороховый, картофельное пюре с зеленым горошком и минтай жареный и какао. Даже баба Глаша не парится по поводу повторяемости циклов, о чем и говорю Лене, в продолжение нашего разговора.
Вот не пойму я здешних поваров во главе с бабулей. Одни и те же люди, из одних и тех же продуктов, в одних и тех же котлах иногда готовят едва съедобную бурду, иногда кулинарные шедевры, такие, что хочется проглотить их вместе с тарелкой, а иногда – стандартные блюда казенного общепита, которые съедаешь без удовольствия, хотя и без отвращения, а исключительно с целью насытить организм. Или это гребля мой аппетит так подстегнула, или сегодняшний обед находится, где-то между второй и третьей категориями, но я даже половину минтаины съел. Обедаю с Ульяной, Алиса с помощниками еще не пришла с поляны и надо бы предупредить кухню, чтоб обед на шестерых оставили. Гляжу в окно раздачи, встречаюсь взглядом с бабой Глашей, киваю ей и тут вспоминаю про утреннее чтение Ульянки.
– Уля, ты утром у меня книжку читала, это от скуки, или понравилось?
– Объяснил бы мне кто, что там написано. А то интересно – про путешествия между лагерями, как перемещаться между ними и не потеряться в циклах, а столько формул, что я понять не могу. Хочется разобраться, но мне же только тринадцать лет, я и знаков то таких не видела никогда.
Ульяна проводит рукой в воздухе зигзаг.
– Хочешь, с автором познакомлю? Она, конечно, бабушка сложная, но если общий язык найдете, то всему научит. Только, если согласишься, то не прогуливай, иначе обидится и вся наука закончится.
– Ы?
Рыжик мотает головой в сторону кухни.
– Она самая. Думай до послезавтра.
Потому что потом я помочь уже не смогу, и придется тебе самой договариваться.
– А что думать? Веди, я научиться хочу, а то я, я, в общем, сейчас я понимаю, почему ты убежать хотел. Вот только… Все равно веди.
– Что только?
– Это тебе рано знать, ты еще маленький!
Как скажешь. Рано, значит рано.
– Тогда, через полчаса, у заднего входа в столовую.
Встаем, чтобы разбежаться, я направляюсь на кухню – предупредить об опозданцах, и тут, как раз и заходят все шестеро: потные, грязные, съеденные паутами и уставшие. Судя по гордому и довольному виду Алисы – все хорошо и даже более чем.
– Все сделали?
– В лучшем виде! Вечером посмотришь.
Но взгляд с хитринкой, значит есть еще какая-то опция, сверх программы.
– Ох Алиска, надеюсь, что в лучшем.
Все, теперь добежать до тренерской, поправить постель, а то, как Васька на ней заснул, так и не расправил за собой, взять книжку «Горизонтальный транспорт...» и к автору в гости.
Ульяна уже там. Топчется у входа, зайти не решается, увидела меня – обрадовалась. А ведь следующее твое решение, Рыжик, определит твою судьбу.
– Ну что, готова? Пошли?
– Ох. Пошли.
И вцепляется в меня обеими руками.
Глафира Денисовна удивления не высказывает, только нацепляет маску препода. Ну и я ей чуть подыгрываю.
– Здравствуйте, Глафира Денисовна, а я вам Ульяну привел.
– Вместо себя что-ли, Семен? Это называется «заместительная жертва». Но я не ем маленьких девочек, Виола запретила.
И уже обращаясь к Ульяне.
– Ульяна, зачем пожаловала? За конфетами вход с другой стороны, а с этого входа тебя ждут одни неприятности.
Ульяна, наконец, справляется с собой, отпускает мою руку, вытаскивает из другой моей руки книгу, кладет ее на стол и пищит.
– Вот! Там написано, что за два-три дня можно дойти пешком до любого лагеря! Я хочу знать, как это делать!
Баба Глаша разглядывает Ульяну и бормочет про себя
– Математика, физика, спецкурс, оборудование, организм крепкий…
При слове «организм» я демонстративно рычу и скалю зубы, баба Глаша это видит, но не обращает на меня внимания и продолжает.
– ...второй цикл – времени полно, ну, этим сеть не разрушить.
Наконец, вердикт вынесен.
– Со следующего цикла приходи заниматься, каждый день, в это же время. Хоть одно опоздание и мы расстаемся. А сейчас забирай эту писанину и выметайся.
Ульянка что-то опять пищит, хватает книжку и исчезает.
– Баба Глаша, ну тебе же удовольствие доставляет – учить тому, что знаешь, я же вижу.
– Много ты видишь. У меня, вообще, к тебе разговор. Хочешь выбраться отсюда?
– Отсюда это куда? В другой лагерь? Так я там уже был и тем более в моих обстоятельствах смысла не вижу.
– Отсюда – это отсюда, это наружу.
Оказывается все эти годы контакт с внешним миром поддерживался. Оказывается эта река, на которой стоит Совенок, это не просто река. Оказывается это теплообменник, через который во внешний мир сбрасывается избыточное тепло. Пять больших рек СССР: Днепр, Дон, Волга, Нева и Обь – остальные реки слишком холодные и появление там больших масс относительно теплой воды может быть замечено со спутников. На несколько секунд открываются шлюзы и происходит замещение части нашей нагревшейся воды, водой одной из этих рек. Снаружи никакого оборудования нет, все стоит здесь, река выбирается случайно, место открытия шлюзов тоже не имеет жесткой привязки – плюс-минус два километра от базовой точки. Все, что мне нужно, это сесть в лодку, уйти в протоку за остров Дальний и плыть по течению, кстати Дальний так и называется, а перед этим принять снотворное, с таким расчетом, чтобы перед выходом из этой протоки я спал. Риски есть: я могу на выходе попасть под пароход, я могу перевернуться и утонуть, у меня не будет никаких документов, я могу просто потерять память или впасть в кому или сразу, или в процессе акклиматизации, но в последнее баба Глаша не верит – уж слишком я независимо себя веду. Причем уходить нужно завтра или послезавтра, именно в последние два дня моей активной фазы, почему так – вопрос к Виоле.
– Получается и к нам сюда можно так же проникнуть?
– Если угадаешь время и место открытия шлюзов, если не боишься, как минимум частичной, потери памяти. Не боишься наплодить здесь своих двойников, которые, как минимум, не слабее тебя, со своей, а частично с твоей памятью и сознанием, и неизвестно, кто из них окажется главным. Так что, только случайно, с вероятностью… Ну, метеориты тоже людей убивают. Хотя, именно ты, с твоими двойниками у меня под подозрением. Потому и предлагаю вернуться обратно, потому и надеюсь, что с тобой там все будет хорошо.
– А ты почему здесь тогда, баба Глаша?
– А я здесь в эмиграции, как и Виола, кстати. А остальные о теплообменниках не знают – здешние энергетики эвакуировались одними из первых, а больше никому по должности знать было не положено. А от таких любопытных, как ты – я, пока моложе была, всю литературу собрала и уничтожила.
– А я ведь находил себя в журналах, да и сны бывают.
– Вот потому ты только под подозрением, Семен. Потому и уверенности нет. Ну, что ты решил? Хотя, не важно. Все, что тебе нужно, я рассказала, а дальше сам. Снотворное возьмешь в медпункте. Да, когда пойдешь – скажи мне, я письмо напишу и несколько адресов дам. Письмо личное, а адреса для тебя, может быть те люди и помогут, если живы еще.