Славя(БЛ) Ольга Дмитриевна(БЛ)

Для игры в Мафию :3

Начало:

Глава 1. http://vn.reactor.cc/post/2626275

Глава 2. http://vn.reactor.cc/post/2649697

Глава 3. http://vn.reactor.cc/post/2666697

Глава4. http://vn.reactor.cc/post/2677788


Продолжение


V

Баланс


– … вас ждут великие дела!

И прохладная ладонь ложится на моё плечо. Меня будят, но мы еще потянем время.

– Ну мне же ко второ-о-ой.

– Путаешься в показаниях, Семеныч, к какой второй?

Приходится разлеплять один глаз и смотреть снизу вверх на Ольгу. Нет, я ее, действительно, обожаю. Если бы, в самом деле, такая вожатая попалась мне в моем отрочестве, или был бы у меня такой учитель, э-э-э… Географии она говорила? Да, точно, географии – я бы запомнил ее на всю жизнь. Тоже ведь, получается, уникум в здешних местах, наподобие Виолы.

– Как спалось, соседушко?

– Ох, Ольмитревна, я не помню. Может даже я и не ложился-то вовсе.

– Весь в трудах, весь в заботах, пионер-герой… Зато я помню, во сколько ты пришел. Дово-о-ольный, сиял ярче, чем Луна, кстати. Но порядочный пионер, где бы он всю ночь не шлялся, должен, чист и опрятен, стоять утром на линейке. Пятнадцать минут тебе сроку!

И ушла. Интересно, Мику-моя уже встала? Мику… Моя Мику… Мику моя… Да, пусть будет так: Мику-моя! Тем более – девушке нравится. Надеваю форму, спортивный костюм все-таки прячу в рюкзак – мне он еще пригодится. Когда складываю костюм, нащупываю в кармане что-то твердое – вчерашние трофеи из подземелья. Один прячу в карман рубашки, а второй оставляю на тумбочке – Ольга найдет. Смотрю на часы, ох, мама дорогая! Времени то потратил… Хватаю полотенце и бегом к умывальникам.

Когда, «чист и опрятен», прибегаю на площадь, строй уже стоит. Ольга видит меня и, не прерывая молитвы, показывает мне кулак – всё хорошо. Оглядываюсь: ни Мику, ни Лены. Где?

– Интересно, если тебя не будить, до которого часа ты спать сможешь?

– Вредина, я тоже рад тебя видеть. Не знаешь, где Мику?

– Дежурит твоя Мику сегодня. Накрывает стол своему Сенечке. Их домика очередь.

– Знал бы, сам бы в столовую вместо линейки, а Лену отправил бы отдыхать.

– Вы бы там подежурили. В перерывах между поцелуйчиками, если бы смогли прерваться.

Линейка проходит. Не знаю я, как она проходит – не до того, потому что очень хочу попасть в столовую. Знаю только, что приключения Шурика не упоминаются, как будто их и не было, может это и правильно, с точки зрения сохранности остатков психики кибернетика. А я нахожу ладонь Алисы и вкладываю в нее свой второй трофей, тот что я подобрал в забое – пришло время раздачи подарков. Это медиатор, костяная пластинка в виде капли. Не знаю я из чего он вырезан: слоновая кость, моржовый зуб, мамонтовый бивень или это когда-то давало молоко и мычало, для меня это одинаково непонятные вещества. На одной стороне пластинки, чуть в стороне от центра вырезано солнце, а на другой – две переплетенные буквы: А и Д. Отдал и потом только подумал, что сейчас может иметь место быть эксцесс, но все обходится, Алиса смотрит на то, что это ей такое досталось, убирает в карман, потом, также без выражения, смотрит на меня и кивает.

– Я не знаю, как ты проник в мои сны, но спасибо.

– Алис, я ключи от, – оглядываюсь на Женю, – сама знаешь чего, отработал?

Кивает в ответ и пожимает мое запястье. Нет, все-таки память у них подчищена крепко и связать свои кошмары с прототипом своего Черного пионера они не могут. Просто беспричинные страхи в определенных местах, тут вспоминаю, как Алиса боится темных и узких тоннелей и коридоров, интересно… Нет, не интересно. Так вот, беспричинные страхи в определенных местах или фантазии, пусть в виде той же страшной истории коллективного сочинения, как здесь, ну и вот еще ночные кошмары у Ульянки, оказывается. Интересно, что снится Мику? Нет, тоже не интересно, не хочу я знать, что ей снится про Старый лагерь. Захочет – расскажет, если ей от этого будет легче, я выслушаю все, как бы тяжело мне не было, а так – нет, не хочу.

Наконец-то Ольга иссякает, линейка заканчивается и я, редкий для меня случай, впереди всех бегу на завтрак. Здравствуй, Мику-моя.

– Сенечка, доброе утро, а я вот, неожиданно, сегодня дежурная. Ну, то есть не я одна, еще Лена и не неожиданно, потому что расписание в начале смены утвердили, но я забыла, поэтому оказалось, что неожиданно.

– Я тоже волнуюсь, Мику-моя. Скажи, ты волнуешься о чем?

Мне вот совершенно непонятно, что же делать дальше и как закончить этот цикл, о том и волнуюсь, но я могу только замкнуться, а вот Мику – болтает. Правда, за вычетом этого момента, я счастлив. И то ощущение, предвкушение которого у меня мелькнуло вечером второго дня, оно вернулось и сейчас резонирует где-то внутри меня.

– Нет, Сенечка, не волнуюсь. То есть, конечно, волнуюсь, так, что слов подобрать не могу, но это приятное волнение, это потому что ты здесь. Но я еще и беспокоюсь. Скажи, ты думал, что мы теперь будем делать, и как нам обойтись с твоей и моей правдами? Знаешь что? Ты приходи ко мне в кружок после завтрака, будем думать вместе.

После завтрака, так после завтрака. Я бы и без просьб пришел, поэтому мы завтракаем, болтая о всякой ерунде, потом я остаюсь помочь моим индианкам с уборкой, благо, обошлось без чистки картошки, когда уборка заканчивается девочки идут переодеваться, а я – к себе в домик, с условием, что через два часа буду в музкружке.

Захожу к себе в домик и неожиданно обнаруживаю там Ольгу, думал что Ольга на пляже, потому и получилось неожиданно.

Ольга сидит за столом, спиной к дверям, и… Выглядит она, с каменными шеей, спиной и плечами, как статуя имени самой себя. Мой трофей – значок об окончании пединститута – «ромбик», он же «поплавок», найденный перед входом в бомбоубежище, лежит на кровати.

– Здравствуйте, Ольга Дмитриевна.

– Зря ты мне это отдал. Спасибо конечно, и мне его не хватало и он был нужен, но все равно зря. Ментор и эмоциональная матрица уже почти восстановились и без него, а тут ты со своим подарком, и они откатились назад, и мне опять начинать все почти с начала.

Ольга рассказывает, а на меня параллельно накатывают воспоминания, как видеоиллюстрация к ее рассказу.


Ольга и все пионеры стояли на площади и смотрели как я… Стоп! Это не я! Я все помню, но это не я! В тот момент я только что осознал себя внутри циклов, и у меня, как раз тогда-же, начал просыпаться доступ к чужой памяти. Я еще не умел управлять чужими воспоминаниями и они приходили ко мне ночью, в виде кошмаров. В них, в этих кошмарах страдал не я, а страдали от меня. Самое главное то, что Мику была права вчера, в этих кошмарах я действительно получал доказательства своей уникальности, получал от чужих страданий и смертей, которые только и убеждали меня в том, что один лишь я действительно существую, если могу раз за разом уничтожать местных обитателей. Самое простое – я мог… Нет, неважно, что там, в моих кошмарах, происходило. Когда примитивное физическое насилие надоело я начал запугивать, а уже в конце изобретательно убивать. А все прочие аборигены либо делали вид, что ничего не происходит, либо просто стояли и смотрели. И не могли ни вмешаться, ни убежать, ни даже просто заплакать – не позволяли жестко заложенные ограничения. Жуткие сны: все видеть и не иметь возможности вмешаться.


Первой в этом лагере не выдержала вожатая – ментор, Ольга Дмитриевна открыла рот и свернулась, вступив в противоречия с заложенными алгоритмами; второй вылетела Оля – эмоциональная матрица, просто пискнула и тоже закуклилась от ужаса увиденного; и осталась только монитор узла, обычно глубоко спрятанная, тоже Ольга Дмитриевна, полноценная личность, одновременно являющаяся частью системы. Не знаю, как это сочетается: полноценная личность и часть системы, а Ольга расшифровывать отказалась. Связь с системой не дала ей сойти с ума, но и не дала действовать, и Ольга только стояла и смотрела, транслируя информацию в систему. Так и умерла последней, выполняя функции передатчика.

– Я не пойму. Ну можно же было снять ограничения эти ваши после первого же случая.

– Думаешь это так просто? Это не тумблером щелкнуть или пару операторов дописать, здесь же все живое, этому прорасти и вырасти надо. Вот и прорастало, а ты… Нет, не ты конечно, но очень похожий на тебя пионер, в это время шел по лагерям, вырезая в них всех или, если не мог дотянуться, то почти всех. Сперва мы научились плакать, потом уговаривать, потом убегать, а теперь в системе нет запрета и на убийство, особенно таких как ты. Только человеческие, исключительно внутренние, правила и ограничения, то что закладывается в процессе воспитания.

Сидим целый час и разговариваем: Ольга выговаривается мне, я рассказываю свою историю Ольге. Как-то незаметно стал звать ее по имени.

– То есть, общаясь с вожатой, нужно помнить о ее разных личностях? Психиатры тут не пробегают, Оль?.

– Не множественных, личность одна, но просто в разных режимах функционирует. Пионеры видят вожатую, которая заставляет их жить по законам пионерии, сама любит полениться, не очень любит думать, и почти не способна действовать самостоятельно, предпочитая следовать инструкциям, о здешнем мире не знает ничего. Выше вожатой по рангу эмоциональная матрица. Логика у нее где-то в самом низу, но неплохо развита интуиция, эмпатия, ну и чувство красоты, конечно. Обычно спит, подключается, когда вожатая не может справиться с чем-либо силой инструкций и логики. Ну и я, которая, в идеале, вообще не должна просыпаться, только в исключительных случаях. Упрощенно, выглядит это так, как если-бы у вожатой внезапно проявлялись новые способности. И вот первые две восстанавливались, а тут ты, с этим значком. Он, конечно, поможет потом, но сейчас они откатились назад. Так что придется мне пока отдуваться. А ведь я должна только отслеживать, оценивать сортировать информацию и отправлять между циклами, то что посчитаю важным, в систему. И вот исключительный случай наступил и что? Я только отслеживала и оценивала, а могла бы спасти всех. Знаешь, какие были пионеры? А теперь они скатились назад при регенерации и сейчас едва на стартовом уровне.

А под конец уже разговора Ольга меняет тему.

– Ты понимаешь, что у вас с Мику перспектив никаких? Она еще не готова осознать себя, и даже опираясь на тебя будет откатываться каждый цикл к нулю, и тебе придется каждый же цикл создавать ее заново, и каждый раз результат будет обманывать твои ожидания, потому что каждый раз она будет другая. Циклов на десять-двадцать бы попозже, чтобы хоть что-то начало сохраняться.

– И что же нам делать?

– Не знаю. Просто не знаю и, даже с ресурсами системы, тебе не помощница. Если бы можно было помочь – помогла бы. В любом случае у тебя не получится дождаться Мику здесь. Между циклами в узлах остаются только мониторы и, так или иначе, ты покинешь лагерь. Ладно, заболтались мы, иди к своей Микусе, а то она обижаться начнет. Если опоздаешь, ссылайся на меня, пусть на меня обижается.

Мику уже в музыкальном кружке. Сидит в углу на откидном стуле и что-то рисует в своей тетрадке, растительный орнамент какой-то. Я подтягиваю поближе к Микусе винтовую табуретку, сажусь лицом к девушке и начинаю мучить гитару. Я играю примерно с таким же качеством, как Мику рисует, но что делать, если каждому из нас так легче думается? Думаем мы сейчас об одном и том же, и были бы мы, действительно, в пионерском лагере, мы бы обменялись адресами пообещав писать друг другу каждый день. Бумажные письма писать, да. Ни разу в жизни не писал бумажных писем. Мику бы осталась заканчивать школу в СССР, я бы поступал, не знаю куда, но так, чтобы учиться поближе к Мику.


Далеко на юг - отсюда не видать.

Среди желтых пустынь, где нечего ждать.


Что же нам с тобой делать, Мику-моя? Чудеса тут если и бывают, то жестокие. Вариантов три: уехать на автобусе, уплыть одному и уплыть с девушкой; целей одна – сделать так, чтобы было лучше Мику. Мне то ничего не светит, я уже смирился с тем, что послезавтра ее теряю. Сто раз давал себе обещание не привязываться и каждый раз не могу его выполнить.


Там живет существо - не орел, не шакал -

Загадочный зверь. Под названьем Тоска.


– Сенечка, прекрати, а то я сейчас заплачу.


И он плывет через стекло, его движенья легки,

И мне не нужно ничего, я без ума от тоски.


То есть, я сейчас должен что-то сделать не для той Мику, которую я знаю, а для той, что начнет проявляться циклов через десять-двадцать, со слов Ольги. И которая будет абсолютно другим человеком, у которого общего с нынешней Микусей будет только организм да имя. Не лучшим человеком, не худшим – другим, скорее всего очень хорошим, но другим. Поэтому я должен сделать что-то такое, что отложится пусть в ее подсознании, в мышечной памяти, в эмоциях, раз уж я не могу убрать ее страх перед Старым лагерем.


И задыхаясь, я загадочному зверю шепчу:

Я не хочу, я не хочу...


Угу, вот, кажется так. Осталось только решиться и объявить. Но тут Мику-моя не выдерживает издевательств над инструментом и отбирает у меня гитару. Смотрит на меня, тоже хочет что-то сказать, тоже не решается, а вместо этого сама начинает перебирать струны. Да, встаем на паузу и получаем удовольствие. Стоп, а я ведь знаю эту мелодию, и когда-то даже пытался переводить слова. Дожидаюсь припева и негромко пою.


Пыль на ветру,

Все они лишь пыль на ветру.


Мику обрывает мелодию, смотрит на меня, кивает и начинает сначала, только уже со словами и на языке оригинала.

Вот у кого нюх на музыку, так это у Алисы, куплет еще не закончился, а она уже здесь. Смотрит, слушает, потом берет вторую гитару и командует.

– А-ну, пошли на веранду.

На веранде все это исполняется несколько раз. Сперва мной и Мику и на английском, потом Алиса начинает подыгрывать, потом я начинаю петь припев на русском, и на четвертый раз мы с Мику поем на английском, а припев мы втроем на русском.


– Мику, нам нужно в столовую.

Это Лена пришла Мику звать.

– … мне очень понравилось. А русские слова есть?

– Это к Сеньке, он может. – Это уже Алиса.

– Алиска, я тебе смысловой перевод дам, а уж над рифмой и размером сама думай, я в тебя верю.

Тут же набрасываю текст, как я его запомнил и отдаю рыжей, а сам иду в столовую помогать Мику.

После обеда Ольга отправляет нас с Мику за земляникой. Ну да, пользуясь хорошими отношениями с вожатой, я договорился еще с утра, еще перед музыкальным кружком. «Делайте там, что хотите, но, в шестнадцать ноль-ноль, две корзины земляники должны стоять в столовой.»

Наводим с девочкам порядок в столовой, отпускаем Лену, а сами берем там же, в столовой, два красных пластмассовых ведра и отправляемся на остров.

– Сенечка, это ты вон туда каждый раз убегаешь?

Мику устроилась в изгибе березового ствола и смотрит на мост. Точнее это я устроился спиной в изгибе березового ствола, а Мику уже устроилась в моем изгибе. «Сенечка, так удобно, ты бы знал!» Не знаю, как Мику, но верю, что ей удобно. Ну а мои шаловливые ручонки повторяют свой вчерашний путь, губы, впрочем, тоже. Нет, ну удобно же, тут я с Мику-моей согласен. Но уже полчетвертого, пора в лагерь.

– Микуся, а ты не хочешь, на этот раз, составить мне компанию?

Вот и сделал девушке предложение. Пусть я и не смогу ей ничего больше дать, кроме волнующего приключения, но даже это лучше бесполезного просиживания двух недель в музыкальном кружке.

– Я думала не решишься и уже собиралась тебе толстые намеки делать. Знаешь, Сенечка я как-то, сегодня утром, проснулась и поняла, что поверила тебе, твоей правде. И если уж ты говоришь, что я все забуду уже в эту субботу и начну заново, то эти два дня я хочу быть рядом с тобой и хочу помочь своему любимому человеку.

– И тебе не страшно, не обидно?

– Страшно. Немного. Но ты же говоришь, что я просто усну и во сне мне всего лишь сотрут память, а то, что обидно, я надеюсь, что когда-нибудь та, другая я, все равно все вспомнит! И вообще, мы вместе еще сегодня и завтра, и послезавтра! Нам кто-то подарил целую неделю счастья! Сенечка, люди, может, за всю жизнь столько счастья не получают и при этом живут до ста лет! Представляешь, живут сто лет и ни дня счастья, а я, получится, была счастлива целую половину жизни! И еще, Сенечка, я хочу, чтобы ты не грустил, чтобы ты, когда будешь вспоминать обо мне, всегда улыбался, вот! Журчащий Ручей все сказала!

Девушка, которой осталось существовать два дня уговаривает меня не огорчаться этому факту.

– Коробка на Голове услышал Журчащий Ручей. Но нам пора возвращаться к нашему каноэ, иначе Большая Панама снимет скальпы нас обоих, причем пять раз подряд.


Сталкиваю лодку в воду, запрыгиваю сам, сажусь на весла и понеслась работа: занос, разворот лопасти, ввод, проводка, вынос, занос, разворот, ввод, проводка, вынос… И так, двадцать раз в минуту, стараясь не плескать и не разбрызгивать воду. Мику сидит на кормовой банке, а по дороге туда сидела на носу, и откровенно разглядывает меня.

– Сенечка, ты просто какой-то механизм.

– Как романтично! Любимая девушка, обозвала меня железякой.

– Нет, я в хорошем смысле. Приятно посмотреть, как ты гребешь. Очень красиво и ни одного лишнего движения.

Ну да, я долго готовился к этому шоу. Навык, его не пропьешь.

– Хочешь, рубашку сниму?

– Нет-нет, Сенечка. Не искушай меня, а то влюблюсь второй раз.

– Второй? А когда в первый раз было?

Вообще-то шутил, а Мику отвечает серьезно.

– Знаешь, в первый же твой день, когда ты внезапно зашел ко мне в кружок и замер в дверях. Ты, Сенечка, стоял и так холодно смотрел на меня, что я даже испугалась, а потом я разглядела в твоих глазах растерянность и удивление: «Что это она тут делает?», а потом ты пообещал заходить так часто, что еще надоешь. А поняла я это про себя на следующий день, когда ты пришел с обходным и все, что я тогда смогла из себя выдавить, это: «Как хорошо, что ты пришел!», – а потом начала бы тараторить. Хорошо, там Алиса была и перехватила разговор. Так что можешь записать где-нибудь, что девушки влюбляются в тебя с первого взгляда.

Угу, а на четвертый день сами падают в объятия. Что я там про Славю думал? Вношу поправку: наверное все здешние обитатели, а не одна только Славя, одинаково быстры в проявлении и реализации своих чувств, черт его знает, наверное быстротечность их жизни так сказывается. Это я-двадцатисемилетний думаю, если что. А я-семнадцатилетний отвечаю Мику-моей.

– Тогда Ульянка права, я действительно тормоз. Потому что у меня это началось на сутки позже, когда я обернулся в кружке, перед уходом, и увидел твою улыбку.

И оба мы: я-двадцатисемилетний, каким себя считаю, и я-семнадцатилетний, каким меня видят люди, получаем в награду ту самую улыбку.

Причаливаем, привязываю лодку, перебираюсь на колыхающиеся мостки, принимаю ягоду, принимаю Мику. Оба мы смотрим на дебаркадер, оба думаем об одном и том же и оба улыбаемся.

– Микусь, может сбежим с костра?

– Сенечка, я подумаю над твоим предложением.

И, судя по голосу, уже подумала и согласилась.

– Я сейчас с ягодой в столовую, а ты…

– А я с тобой!

Со мной так со мной, мне же приятнее. Беру в каждую руку по ведру, с левой стороны пристраивается Мику, так что за левое ведро держимся мы вдвоем, и бригада сборщиков ягоды отправляется в столовую. Развитие событий вполне ожидаемо: мы заносим ягоду через служебный вход прямо на кухню, попадаемся на глаза помощнице поварихи, та делает повелительный жест рукой, мол, оставьте на столе и выметайтесь, а мы, уже закрывая за собой дверь, слышим, как она кричит куда-то в глубину помещения.

– Микуся и Сенечка ягоду принесли!

Синхронно переглядываемся, вспоминаем слова Алисы и смеемся в голос.

– Знаешь, Сенечка, мне хорошо.

А уж как мне хорошо. Должен стесняться, а мне хорошо.

Теперь, по дороге в кружок, прокрасться мимо Ольги, чтобы не отчитываться о проделанной работе, чтобы не бегать за остальными ингредиентами.

Ольга сегодня в шезлонге. Дремлет, умоталась бедная, вот и дремлет. На цыпочках крадемся мимо вожатой.

– Семеныч, до ужина свободен. – Произносит Дмитриевна не открывая глаз.

– И что, ни муки, ни сахара, ни пива таскать не надо?

Ольга наконец-то смотрит на меня.

– Семеныч, это у… – Ольга бросает взгляд на Мику. – У других вожатых алгоритмы, а у меня здравый смысл и собственное мнение. Случаются. Иногда. Мука и сахар давно в столовой. А пиво… – Ольга манит меня к себе и тихо говорит в самое ухо. – Если найдешь в лагере пиво и угостишь свою вожатую, то размеры моих границ не будут иметь благодарности.

И еще и подмигивает. Госсподя, Ольга Дмитриевна, вы святая женщина! Представляю реакцию ваших двойников на мою фразу о пиве. Нет, вы точно святая.

***
Продолжение в комментах

1 глава http://vn.reactor.cc/post/2732304
2 глава http://vn.reactor.cc/post/2740447
3 глава http://vn.reactor.cc/post/2744500
4 глава http://vn.reactor.cc/post/2752906
5 глава http://vn.reactor.cc/post/2755836
6 глава http://vn.reactor.cc/post/2765088
7 глава http://vn.reactor.cc/post/2771649
8 глава http://vn.reactor.cc/post/2783898
9 глава http://vn.reactor.cc/post/2790955
10 глава http://vn.reactor.cc/post/2799751
11 глава http://vn.reactor.cc/post/2807427
12 глава http://vn.reactor.cc/post/2813773
13 глава http://vn.reactor.cc/post/2818846
14 глава http://vn.reactor.cc/post/2825328
15 глава http://vn.reactor.cc/post/2828850
16 глава http://vn.reactor.cc/post/2836596
17 глава http://vn.reactor.cc/post/2840565

XVIII
Точки над Ё

— Сёмк, подожди.
Семен оглянулся, увидел догоняющую его Ульяну, кивнул Славе, оставшейся возле клубов. Остановился.
— Как вода в озере?
— А ты откуда знаешь, что мы на озере были?
— Элементарно, Ватсон. Вы со Славей были за территорией, это раз. Волосы у тебя, — тут Семен ткнулся носом в рыжую макушку и с удовольствием втянул аромат Ульяниных волос, к которым примешался легкий запах болота, — еще чуть влажные, это два. Пахнут озерной водой, это три. А самое главное, — Семен понизил голос, — это тот предмет одежды, который утром был у тебя под футболкой, а сейчас ты держишь его в руках.
— Да ну тебя, Холмс! Пошли?
Ульяна-большая взяла Семена под руку и они степенно последовали к своему жилищу, чинно раскланиваясь со знакомыми. «Степенно» и «чинно», следует понимать с поправкой на характер Ульяны и скрытое Семеново ехидство, конечно. Напротив Генды поздоровались с Ольгой Дмитриевной, воспитывающей не вовремя попавшегося ей на глаза пионера. Она и на Ульяну посмотрела так, что та предпочла спрятаться за Семена.
— Знаешь, Сём. Славя что-то начинает понимать. О чем-то догадываться. У нее… — тут Ульяна замолчала, сообразив что не стоит выбалтывать чужие секреты, — … появились вопросы. А я ей сказала, что она скоро все сама поймет. И, Сём. Придется на следующий цикл сюда придти. Я Славе пообещала, что одну ее не оставим.
— Славя, Алиса, может быть Ульянка и Мику. Лена вряд ли. Что из себя представляет здешний Семен я не знаю. Да, придется заглянуть.
— Вот только Ольга не меняется. Хотя она столько видела, что могла бы и сама измениться. — Ульяна оглянулась на смотрящую им вслед вожатую.
— Ольге незачем меняться, Рыжик. — Семен тоже оглянулся и перехватил взгляд вожатой.

Ольге, действительно, незачем было меняться. Потому что под ограниченными: взбалмошным ментором, и милой и доброй эмоциональной матрицей, — третьим слоем, включающим в себя первые два, и полноценной личностью, жила монитор узла, существование которого оказалось секретом даже от создателей микса по имени Ольга Дмитриевна. Это распространенное явление, когда то, что выходит из под наших рук, оказывается не тем, что мы задумывали, когда начинали работу.
И сейчас эта монитор наблюдала за гостями лагеря, вспоминала Семена и размышляла.
«Все возвращается… Последние люди возвращаются домой. Семен вернулся туда, откуда начинал. В кои то веки активация и побег пошли кому то на пользу. Поговорить с ним? Поздороваться, наконец. Но ситуация не чрезвычайная — я же не смогу и рта раскрыть. За меня будет говорить даже не Матрица, а Ментор, а что она скажет? Что нужно активнее участвовать в лагерной жизни? Что этому лагерю тоже нужен физрук и это в лучшем случае? Даже если Семен разговорит Матрицу, то она только поулыбается и скажет, что Семен молодец.
Как это все-таки плохо: все знать, все помнить, все понимать, а общаться только раз в неделю с себе подобными. С сестренками, как Ульяны назвали друг-друга. Да, с сестренками. А я теперь ему даже привет от своей сестренки передать не могу. Может все-таки бросить это дело, пустить узел на самотек? Но Монитора и Матрицу жалко. Тоже личности, своего рода. И одиночество. Так, хоть с сестренками могу общаться, а иначе — только со случайно проснувшимися пионерами. А еще — страшно».
Ольга, улыбнувшись одними глазами, едва заметно кивнула Семену.
— Я рада, что ты заглянул к нам.
— Я тоже был рад всех увидеть, даже Ольгу Дмитриевну. Теперь будем заглядывать.
— Заглядывайте.
А потом воспитываемый пионер подергал вожатую за рукав и безмолвный диалог прервался.

До ужина оставалось еще целых три часа и в бедном событиями «Совенке» все замерло.
Мелкие сосредоточились на футбольном поле. Все, кроме Артема, который, оставшись один в домике, что-то писал.
Средний отряд, включая артистов, оккупировал пляж.
Алиса учила роль. Ей все-таки навязали роль Оксаны Сергеевны, и сейчас, когда Ульянки не было, она ходила по домику и повторяла реплики.
Ульяна-маленькая осваивала территорию Старого лагеря и, конкретно сейчас, сидела на верхней площадке лестницы, когда-то спускавшейся к реке с обрыва. В лагере бабы Глаши эта лестница рухнула целиком, в поселке Шлюз она уцелела, а здесь от нее осталась только верхняя площадка. На этой площадке и устроилась Ульянка, свесив ноги в обрыв и разглядывая речной простор во «временно позаимствованный» в клубах бинокль (кибернетики запирали двери, но всегда забывали про форточки).
Славе нужно было обдумать разговор с Ульяной-большой, поэтому она опять занялась цветами на площади.
Кибернетики решили, что лучше уступить Мику, чем отбиваться, и обустраивали сцену, старательно заглушая стуком молотков руководителя музыкального кружка.

Семен с Ульяной-большой стояли около хозяйственных ворот, имея в виду все тот же малинник за забором, когда на аллею с тропы шагнули Виола и Анатолий.
— Клубнички захотелось… молодожены?
«Интересно, — подумала Ульяна, — почему Виоле так нравится изрекать пошлые двусмысленности?»
А Виола неожиданно грустно продолжила.
— А мы вот ходим и прощаемся.
— Составить вам компанию?
— Нет, не беспокойтесь, Ульяна. Хотя… Составьте, нам будет приятно.
Они пошли обходить лагерь по часовой стрелке: от спортзала вдоль забора на пляж, а там присели на стыке травы, кустов и песка, глядя на купающихся пионеров.
— Вот так каждый раз. Они купаются, а ты следишь за ними. А потом, скажем, Максим и Витя, вот, как сейчас, начинают бегать друг за другом. — Виола кивнула в сторону пионеров. — Игра у них такая, дети же. Выскакивают на асфальт. И кто-то из них обязательно спотыкается и его приводят к тебе, с разбитым носом, шатающимся зубом, и очень живописным животом в вертикальную красную полоску. Но главное, с торчащим из этого живописного живота куском арматуры. Или острым сучком. Или еще чем-то подобным. Славя бегает, Ольга бегает, обе плачут. А ты знаешь, что, независимо от твоих трудов, пионер завтра будет как огурчик, но все равно делаешь все как надо. Обрабатываешь его по полной программе, потому что давала клятву лечить людей. Да и просто его жалко. Пионер то не знает, что он завтра будет как огурчик и страдает по настоящему. И все вокруг страдают. А через две недели ты, кажется, принимаешь все меры, но калечится уже другой пионер: или током бьет кого любознательного, или кто с качелей летит. И все повторяется снова. И ты принимаешь и принимаешь меры, и понимаешь, что бороться с этим, это как головы у змея рубить. Что все это зашито в программу, которую сама для себя составила Система. И если ты, Ульяна, говоришь, что Система это мы сами, то непонятно, для чего это Системе нужно. И тебе пионеров жалко, в том числе и по этому, и еще за этот замкнутый цикл жалко, в который их сама же запихнула, а теперь не знаешь, как оттуда выдернуть. И ты изображаешь из себя чудовище, чтобы не подпускать пионеров к себе в душу, а потом эта маска так прирастает, что уже не можешь остановиться. А пионер, который опаздывает на неделю, и все что мы смогли сделать для которого, это поселить в этом лагере, у себя на глазах, тычется, как слепой котенок и, кажется, не собирается просыпаться. А потом он, внезапно, сбегает, сначала подняв на уши, а потом вогнав в столбняк весь лагерь. И жизнь в лагере останавливается, буквально. Все ходят, как в воду опущенные и столовая не работает, и даже на приезд автобуса не реагируют. И ты уже подумываешь, не применить ли прибор и не сбросить ли текущий цикл у пионеров, но рука не подымается. А сбежавший пионер не появляется на следующую смену, а вместо него приезжает копия, с нулевой памятью, и еще является призрак того… пионера-искусителя. А сбежавший пионер пропал, о нем никаких известий и ты волнуешься, не встретился ли он с этим-же самым пионером. Приборы не показывают изменения состояния Сети, но что приборы… А потом тревога — сброс ста восьми килограмм массы через теплообменник, и тебе опять ничего не понятно. Пока однажды не умудряется дозвониться Денисовна…
Виола замолчала, думая о чем-то своем. Все четверо поднялись на ноги и, не торопясь, пошли в сторону лодочной станции. Прошлепали по мосткам, вышли на дебаркадер. Анатолий глянул на остров, зажмурился от солнечного зайчика, отразившегося от воды.
— Устали мы, Семеныч. Потому и сбегаем так легко.
— Если это легко, Толь, — Семен кивнул на замолчавшую Виолу, — то что же тогда тяжело? Лучше скажите, как вы думаете, что будет после вашего ухода?
В разговор вмешалась Ульяна, пребывавшая, после монолога Виолы в грустно-задумчивом настроении.
— Я скажу, Сём. Закроется этот ваш переход через теплообменник. Потому что он держался только на убеждении Виолы, Анатолия и, раньше еще, бабы Глаши, что все происходит именно так. Это за три-четыре цикла произойдет. Но небольшая вероятность попадания сюда или ухода отсюда сохранится. Не смейся, но при помощи магических действий. Это потому что у этой вероятности появится мнимая часть.
Четверка ушла с пристани и шла по аллее, мимо Алисиного домика.
Алиса, привлеченная голосами, выглянула из дверей, увидела Анатолия. Не Толика, а именно Анатолия подтянутого, быстрого, сканирующего окрестности цепким взглядом. Округлила глаза и спряталась обратно в домик.
А Ульяна продолжала.
— …еще несколько сот циклов и эта вероятность почти полностью уйдет в мнимую часть. Что значит: «Как?» Сниться будем друг-другу, а попасть изнутри наружу и наоборот будет практически невозможно. Нужно будет опять водородную бомбу взрывать, и, воспользовавшись энергетическим импульсом, создавать пузырь свернутого пространства, а из него уже пробивать каналы сюда. Вот только попадешь ли именно сюда? И вообще, что такое мнимая вероятность не спрашивай, этого даже Глафира Денисовна внятно объяснить не смогла. Да, Шлюз схлопнется довольно быстро и станет для нас недоступен, как раз за несколько сот циклов. Он ведь построен в том пузыре. Как это будет выглядеть снаружи, я не знаю. Мне это сейчас не интересно, а я и так безвылазно два дня просидела над бумагами…
На перекрестке четверка уперлась в обоих кибернетиков. Шурик и Электроник как раз опустили на землю конструкцию из направленного вертикально вверх бытового вентилятора и четырех лампочек смонтированных на деревянной раме.
— Пионеры, а у вашего аппарата, кроме пропеллера есть другие… насадки. — Виола вспомнила о своем имидже.
— Ой, что вы, Виола, — подскочила Мику с рулоном декоративной бумаги в руках, — это же декорация костра. Вот смотрите, сюда крепятся полоски бумаги, их раздувает вентилятором, а снизу подсвечивает лампочками, получается костер. Это ребята придумали, правда красиво? Ну, пойдемте мальчики, а то до ужина поставить не успеем.
Анатолий проводил взглядом процессию.
— Надо будет сходить на спектакль. Очень интересно, что там она придумала. Ну. Ульяна, что там дальше?
— Дальше? Лагеря или узлы, называйте как хотите, разойдутся друг от друга, но останутся доступными. Периметр искривленного пространства вокруг лагерей начнет расползаться и постепенно сойдет на нет. Выходит, на шестьдесят пионеров и персонал целая планета, и еще куча планет незаселенных. Небольшие, правда, пятьдесят семь километров диаметром. Правда это и не планеты вовсе, а, как бы объяснить, тени от Земли на четырехмерных плоскостях. Система сохранится, но изменится очень сильно. Большие сессии у Системы уйдут, останутся только малые — во время сна. Что будет с людьми я не знаю.
— Я знаю, — подключилась Виола. — Я, все таки, не зря здесь торчала. Только я коротко. Все будет почти так, как сейчас. Живешь в октябрятах — освободилось место в среднем отряде — добро пожаловать. Живешь в среднем отряде — переходишь в старший. Числишься в старшем, если готов — будь добр осознать себя. Если, осознав себя, хоть что-то изменил в себе самом, то выпадаешь из этой сансары. Ну а закончится все… так, как и должно в таком случае закончиться. Люди, они умирают. В этом «почти» и заключается. — Виола усмехнулась. — Как почувствовал, что стареешь, значит и выпал. Я, как видите, не старею. — Виола посмотрела на непонимающие лица Семена с Ульяной и сочла нужным расшифровать ребус. — Помните анекдот про девочку, которая смотрит на себя в зеркало и спрашивает: «Бабушка, что со мной?», — а та ей отвечает: «Стареешь, внученька».
— А… дети? — Ульяна долго решалась, но уже напротив музыкального кружка, все-таки выпалила вопрос, покраснев в цвет футболки.
— А вот как начнешь стареть, так будут и дети. Медицина не возражает. До семи лет дети как дети, а потом — в младший отряд, как все. А еще, про медицину. Там, — Виола неопределенно покрутила пальцем, — вас ни одна медкомиссия не выявит. Как и здесь людей оттуда. Даже нейтринное кольцо, то, что в документации называется «неуничтожимое ядро личности» присутствует. То, что когда-то называлось Ка.
— И что, среди них, — тут уже Семен кивнул в сторону площади, — могут быть люди? Оригиналы?
— Могут. Сам понимаешь, в каких узлах и как зовут, я не назову. Но технически это возможно. Одна помешалась на вечной молодости, другой от семьи убежал… Кое-кто потом с должности слетел, но попробуй найди оригинал среди идентичных копий. Даже шрамы совпадают.
Они говорили еще долго, просто о разных вещах. Семена расспрашивали о его воспоминаниях. «Понимаешь, Семеныч, твои воспоминания о 2007 годе, это похоже, воспоминания или той личности, которую хотели подсадить к тебе, или ты ими заразился от того… пионера, которого ты спровадил в теплообменник. Но это единственная наша информация о внешнем мире. Так что выковыривать из тебя будем все, что сможем».
Подошли к медпункту как раз, когда горн протрубил ужин.
— Ужинайте без нас… молодожены, а мы еще погуляем. Так что, до завтра.